Берегись вурдалака

Елизавета Абаринова-Кожухова
БЕРЕГИСЬ ВУРДАЛАКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ТАЙНАЯ ЗЕМЛЯНКА

      – Ну, прощай, князь, – злорадно пробормотал волк. Сделав правой передней лапой какой-то быстрый жест, он превратился обратно в царевну.
      Краем покрывала царевна утерла лицо и со злорадной ухмылкой в последний раз посмотрела на князя, лежащего в луже крови.
      Как ни в чем не бывало выйдя из княжеской опочивальни, Татьяна Дормидонтовна оглянулась – нет ли кого в полутемном длинном коридоре – и, безошибочно выбрав ключ, заперла массивную стальную дверь, за которой на собственном ложе возлежал с перегрызенным горлом князь Григорий Первый Адольфович Лукашеску, граф Цепеш, владетель Белопущенский и прочая и прочая и прочая, так и не прибавивший к своим титулам еще один – царя Кислоярского.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Холм демонов")

      Тесная землянка была полна народу. Вернее сказать, народу было не так уж много – не более пяти-шести – но и эти пятеро-шестеро едва в ней умещались.
      Возле небольшой самодельной печурки сидел некто высокий и худощавый, в длинном плаще с капюшоном, закрывавшим большую часть лица, так что в полутьме, изредка озаряемой вспышками, можно было разглядеть только его усы и кончик носа.
      Все выжидающе молчали. Господин в плаще вздохнул, подкинул в печь сыроватую ветку, медленно сдвинул с головы капюшон, и окружающие смогли увидеть его чуть вытянутое лицо с властно сжатыми губами, сильно выдающимся вперед носом, высоким лбом и усами, закрывавшими уголки рта. Остатки рыжевато-седоватых волос были зачесаны назад, прикрывая обширную плешь.
      – Князь! – вскричал сидевший рядом с ним. – Князь Григорий!
      – Князь Григорий! – с изумлением подхватили остальные. – Живой! Не может быть!..
      Тот, кого называли князем Григорием, властно поднял руку, и возгласы смолкли.
      – Да, я князь Григорий, и я живой, – заговорил он негромким, чуть скрипучим голосом. – Владыка Тьмы приотворил для меня двери из Преисподней, чтобы я смог вернуться и завершить недоделанное.
      Князь Григорий замолк. Остальные тоже почтительно молчали, словно переваривая услышанное.
      Когда услышанное было, по мнению князя Григория, переварено, он решил продолжить свою речь.
      – Да уж, дорогие мои господа упыри и вурдалаки, не на высоте вы оказались, ох как не на высоте, – чуть насмешливо говорил он, буравя всех вместе и каждого в отдельности маленькими хищными глазками. – Я оставил вам государство у таком порядке, о каком и сам не мог даже мечтать, а вы что? Даже года не смогли власть удержать! И какие же вы после этого вурдалаки? Тьфу на вас!
      "Господа упыри и вурдалаки" пристыженно безмолвствовали, низко опустив лица – князь Григорий был кругом прав.
      Насладившись уничижением своих нерадивых соратников, князь Григорий продолжал чуть веселее:
      – Ну да ладно уж, что с вас, бестолочей, возьмешь? Если начистоту говорить, то я сам больше вашего виноват. Слишком много на себя брал, а усех вас за детей малых держал. А вы, как без батьки остались, так и пошли кто у лес, а кто и по дрова. Но теперь усе будет иначе. Согласны вы начать сызнова?
      – Согласны, князь! Ты единый наша надёжа и опора! – загалдели все, кто был в землянке.
      – У таком разе, слушайте. А ты, барон Альберт, пиши.
      Сосед князя Григория поспешно достал из сумы чернильницу, гусиное перо и листок бумаги и, кое-как примостившись, приготовился записывать.
      Тот, кого князь назвал бароном Альбертом, был на этом сборище главным. Естественно, до появления князя Григория. Барон во всем старался походить на своего повелителя – носил такие же усы, а волосы точно так же зачесывал на плешь. Но на этом сходство заканчивалось – увы, не обладал исполнительный барон Альберт тем неуловимым обаянием сильной личности, которое делало князя Григория по-своему привлекательным даже для его злейших врагов.
      – Значит, так, – приступил князь Григорий к делу. – У-первых, я должен знать обо всем, что и где происходит. Записал?
      – Про-ис-ходит, – повторил Альберт, прилежно записывая услышанное. – Всё, записал.
      – Очень хорошо, что записал, потому как это у первую голову тебя касается. Поелику ты был главой моего Тайного приказа, то сбор сведений поручается тебе лично.
      – Рад стараться, – почтительно пискнул Альберт.
      – Погоди радоваться, душа чернильная, – отмахнулся князь. – Ты скажи лучше, усе ли наши люди на своих местах, ждут ли они возвращения прежних времен?
      – Люди на местах, а чего они ждут, того я доподлинно не ведаю, – честно сознался Альберт. – Но ты, князь, не изволь беспокоиться – ежели что, быстро порядок наведу.
      – Будем надеяться, – князь скупо улыбнулся, обнажив в углах рта небольшие, но острые клыки. – Я в твои делишки соваться не буду, но ежели что – лично передо мной головою своей глупой ответишь… Теперь у-вторых. Свои люди на местах – это нужное дело, но без воинства, как ни крути, не обойтись. – Князь кинул пристальный взор на низенького подслепаватого вурдалака, скромно сидевшего напротив барона Альберта. – Чего ж ты молчишь, бывший мой воевода Селифан? Скажи что-нибудь!
      Селифан горестно прокашлялся:
      – А чего тут скажешь, князь? Как свергли нашу власть, так и разбежалось воинство кто куда. Но я точно знаю – многие хоть сейчас готовы вернуться и встать за наше общее вурдалачье дело.
      – Ну, тогда тебе и стяг в руки, – подхватил князь. – Даю тебе год сроку… Нет, пол-года, чтобы восстановить нашу доблестную рать у прежней готовности. Сумеешь?
      – Раз надо – сделаем, – кратко, по-военному отчеканил Селифан.
      – Вот это настоящий разговор, – одобрил князь Григорий. – Теперь у-третьих. Я знаю, что мой народ всегда любил меня, а усякие шалапуты его на меня науськивали. Теперь настала пора напомнить народу об его князе Григории. Но прежде, как я сам объявлюсь, надобно их подготовить, чтобы у штаны не наделали. От радости.
      – Как это – подготовить? – Альберт, все время усердно заносивший слова князя на скрижали, даже оторвался от своей писанины и нечаянно посадил на листок огромную кляксу.
      – А то мне вас учить, – ухмыльнулся князь Григорий. – Эй, Гробослав, не прячься с глаз моих, я тебя вижу!
      – Чего тебе надобно, княже? – прогудел мрачного вида вурдалак, сидевший в самом темном углу землянки.
      – Сам знаешь, чего, – со злобной усмешкой ответил князь. – Того, в чем тебе нету равных. Пусти слушок, будто жив князь Григорий и что скоро все вернется взад на круги свои. То есть своя. Ты, главное дело, не усё сразу вываливай, а постепенно. А то упрямь народу от счастья дурно сделается!
      – Да уж знаем, не впервой, – пробурчал Гробослав.
      – Вот и прекрасно, – подытожил князь Григорий. – Главное, что я с вами, вы со мною, а до власти четыре шага. Так что пущай народ потерпит – без меня он будет жить плохо, но недолго.
      – А с тобой? – раздался чей-то голос.
      – А со мной – тоже плохо, – не стал скрывать князь. – Но зато совсем недолго. Да, кстати! Есть такие дела, в которых мы, вурдалаки, не можем обойтись без человеческой помощи. Думаю, барон Альберт, ты знаешь, о ком я говорю.
      – О ком я го-во-рю, – старательно записал Альберт.
      – Да хватит тебе бумагу марать, – прикрикнул князь. – Скажи лучше, можешь ли привесть ко мне Анну Сергеевну?
      Барон озабоченно почесал плешь:
      – Попытаться можно, князь. Знаю только, что уважаемая Анна Сергеевна теперь как бы не принадлежит к нашему миру, и связаться с нею будет не так просто.
      – Я не спрашиваю, так просто или не так просто, – с нетерпением перебил князь Григорий. – Я спрашиваю, возможно ли вообще?
      – Думаю, что да, – не очень твердо ответил барон.
      – В таком случае, доставь ее ко мне. А заодно и этого бездельника Каширского.
      – Постараюсь, – кивнул барон и поставил еще одну кляксу.
      – А теперь мы подымем чары за успех нашего грядущего похода! – провозгласил князь Григорий и извлек из-под плаща крупную бутыль с красной жидкостью. Откуда-то появились не совсем чистые чарки, и князь щедро налил каждому по полной. – Ну, за победу!
      – За Родину, за князя Григория! – выкрикнул воевода Селифан и первым опрокинул в себя содержимое чарки. Остальные незамедлительно последовали его примеру, кроме одного упыря, самого пожилого и матерого, который осушил чарку медленно, цедя и смакуя каждый глоток.
      – Хорошая кровушка, – похвалил он, вылизав чару до последней капельки. – И видно, что выдержка не меньше ста годов.
      – Бери выше – все двести, – удовлетворенно посмеиваясь, проурчал князь Григорий. – Из старых запасоу. А ежели точнее – кровушка моего высокородного тестя, сиречь князя Ивана Шушка.
      – Ух ты! – восхитился вурдалак помоложе. – А я слыхивал, будто кровь высокородных особ голубого цвета!
      – А она и есть голубая, погляди внимательнее, – и князь Григорий плеснул юноше еще пол чарки.
      – Точно, голубая! – восхищенно выдохнул вурдалак, хотя жидкость была ярко-красной.

ГЛАВА ВТОРАЯ
НЕ БУДИТЕ СПЯЩУЮ АННУ СЕРГЕЕВНУ

      Альберт искоса глянул на Гробослава, пытаясь определить, говорит ли он всерьез или со скрытой издевкой, но тут не выдержала Анна Сергеевна.
      – Да что вы тут, – далее она подпустила несколько не совсем цензурных выражений, – всякой фигней занимаетесь! Да если вы не дадите войск, то я такое учиню, что все вы, трам-тарарам, в гробу перекувыркнетесь!
      В возбуждении чувств Анна Сергеевна схватила со стола баронскую кружку и залпом выпила. Гробослав, который пришел раньше всех и успел подлить туда некоего отравного зелья, даже привстал на стуле, ожидая быстрой, но мучительной смерти, однако Анна Сергеевна лишь встряхнула белокурой головкой и как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Видимо, на нее яд воздействовал как успокоительное.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")

      Многие знают, каково это – подыматься рано утром, когда так хочется еще немного поспать.
      По роду занятий Анне Сергеевне приходилось вставать в шесть утра, но с недавних пор ровно за пол часа до будильника ее будил телефонный звонок. Это происходило почти каждое утро, и если даже телефон молчал, то Анна Сергеевна все равно просыпалась в половине шестого и уже не могла заснуть. Из-за того, что ее лишали предутреннего сна, Анна Сергеевна весь день ходила одновременно и сонная, и раздраженная, но втайне сознавалась себе, что уже ждет утреннего звонка, и если его не было, то чувствовала себя еще более опустошенной.
      В первые дни человек на том конце провода молчал и, выждав минуту, клал трубку, а через неделю заговорил. Но заговорил такое, что Анна Сергеевна решительно не могла понять, о чем, собственно, идет речь. При этом все ее попытки выяснить, чего от нее хотят, оставались без ответа. Знакомые советовали ей прибегнуть к помощи милиции, чтобы раз и навсегда прекратить это телефонное хулиганство, но Анна Сергеевна предпочитала без особой нужды не вступать в сношения с государственными органами, и в милицию не обращалась, надеясь разобраться сама.
      В это утро Анна Сергеевна, как всегда, ждала звонка, и даже заранее включила торшер. Но телефон молчал. Подождав до без двадцати пяти шесть, Анна Сергеевна погасила торшер в надежде если и не поспать, то хотя бы подремать до шести часов, но тут раздался звонок.
      – Да! – рявкнула Анна Сергеевна, нащупав в темноте трубку.
      – Госпожа Глухарева? – раздался привычный вежливый голос, довольно высокий, который мог принадлежать и мужчине, и женщине, и даже ребенку.
      – Погодите минутку, – попросила Анна Сергеевна. Сегодняшний звонок она решила встретить во всеоружии, одолжив у соседей магнитофон и телефонный аппарат с громкоговорителем.
      Анна Сергеевна зажгла свет и включила все эти достижения техники:
      – Слушаю вас. И вообще – или скажите, кто вы и что вам нужно, или перестаньте хулиганить. А то вам не поздоровится!
      – Ну ладно, – решились на том конце провода. – Вы правы, Анна Сергеевна, пора переходить к делу. А дело в том, что известная вам высокопочтенная особа нуждается в вашей помощи и велела передать, что в долгу не останется.
      – Какая особа? Что за услуги? – тут же с напором стала расспрашивать Анна Сергеевна.
      – Ну, вы понимаете, что это разговор, мягко говоря, не совсем телефонный, – зажурчал голос в динамике. – Могу только сказать, что ваша помощь нужна по ту сторону известного вам городища.
      – Я должна подумать, – сказала Анна Сергеевна, пропустив мимо ушей последние слова.
      – Да-да, разумеется, – засуетился ее собеседник. – Надеюсь, недели вам хватит? Поверьте, если бы не особые обстоятельства, то мы не стали бы вас тревожить!
      – Ладно, позвоните через неделю, – милостиво разрешила госпожа Глухарева, невольно включаясь в не совсем понятную игру. – Но не звоните больше по утрам, дьявол вас побери!
      – Миль пардон, мадемуазель, я не предполагал, что это будет вам столь неприятно, – рассыпался в извинениях невидимый собеседник. – Больше такое не повторится, уверяю вас!
      Из динамика раздались короткие гудки. Анна Сергеевна положила трубку, выключила запись, прокрутила пленку чуть назад и поставила на воспроизведение.
      – А ведь я узнала голос! – воскликнула Анна Сергеевна, прослушав запись. – Ну, теперь он у меня получит, артист недоделанный!
      Анна Сергеевна выключила магнитофон и глянула на часы – они показывали без десяти шесть. Ложиться уже не имело смысла, и Анна Сергеевна, накинув халат поверх темного ночного белья, поплелась на кухню готовить завтрак.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГРОБ ДЛЯ ОЛИГАРХА

      – …так покойся же, боярин Василий, с миром, – вещал дворецкий. И со слезами завершил: – И суждено душе нетленной В веках скитаться по Вселенной.
      (Очевидно, сочиняя погребальное напутствие, Грендель все-таки не удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).
      Промокнувши глаза платочком, дворецкий отошел в сторону, а его место занял квартет плакальщиц-кикимор, Кузькиных знакомых. Обступив гроб, они жалостно заголосили:
      – Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,
      На кого ж ты нас покинул, горемычныих,
      В путь далекий ты собраисся,
      Во неродную землю-матушку,
      Во землю-матушку во болотную…
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")

      Таких похорон городское кладбище не видало давно. А может быть, и вовсе никогда. Площадка перед входом была вся уставлена автомобилями, среди которых преобладали "Мерседесы", "Вольвы" и "БМВ", из чего можно было определить социальный статус пришедших проводить покойного в последний путь: крупный бизнес, крупное чиновничество и крупный криминал. На фоне иномарок весьма сиротливо смотрелись старенький синий "Москвич" и не менее пожилая "Волга" кофейного цвета, служебная автомашина мэра.
      Покойник, лежавший в роскошном гробу из карельской березы с позолоченными скобочками, петельками и прочими финтифлюшками, считался человеком авторитетным во всех трех категориях городского бомонда – это был банкир и общественный деятель Иван Владимирович Шушаков, которого пресса желтого и всех иных оттенков уважительно именовала "нашим олигархом".
      Пока ораторы произносили приличествующие случаю речи, родные утирали слезы, а бизнесмены, скорбно почесывая бритые затылки, тихонько переговаривались друг с другом по мобильным телефонам, несколько человек, сгрудившись в кучку под старым дубом, обсуждали что-то свое. Все они были служащими банка "Шушекс", возглавлявшегося покойным, и ко вполне понятному чувству скорби по любимому шефу примешивалась тревога о дальнейшей судьбе банка и, следовательно, о своем собственном будущем. По большей части они принадлежали к среднему звену банковских служащих и искренне считали себя ответственными за деятельность банка, но, не имея доступа к более или менее конфиденциальной информации, были вынуждены довольствоваться более или менее проверенными сплетнями.
      Естественно, главным предметом обсуждения служили обстоятельства кончины босса, ибо сама мысль о том, что бизнесмен, да еще столь высокого полета, может умереть своей смертью, казалась им абсурдной.
      – Точно говорю вам, что-то тут нечисто, – вещал Петр Иваныч, малоприметный человек средних лет в темном костюме с чуть сбившимся набок галстуком. К его мнению прислушивались особо, так как он регулярно контактировал с пресс-службой банковского руководства. – Даже там, – он неопределенно указал куда-то вверх, – никто не верит, что Иван Владимирыч просто так скоропостижно коньки отбросил. Простите, скончался.
      – А что, Петр Иваныч, кого-то уже подозревают? – стрельнула глазками старший кассир Марья Николаевна, почтенная дама, чей стаж в банковском деле составлял уже почти сорок лет, три четверти из которых она просидела за окошечком в советской сберкассе.
      – Много кого, Марья Николаевна, много кого, – с видом знатока ответил Петр Иваныч. И, приняв таинственный вид, понизил голос: – Это, конечно, не для широкой огласки, но вам я скажу – милиция крепко "копает" под Ольгу Ивановну.
      – Под какую Ольгу Ивановну – старшую или младшую? – попросила уточнить Зиночка, молодящаяся особа из Отдела межбанковских сношений. Вопрос был к месту – Ольгами Ивановнами звали и супругу покойного, и его дочку. Обе Ольги Ивановны, в почти одинаковых черных нарядах, скорбно стояли у разверстой могилы и, утирая слезы, внимали надгробным речам.
      – Старшую, естественно, – тут же ответил Петр Иваныч. – Хотя я бы и младшую тоже "пощупал". В смысле, проверил.
      – Обе они те еще штучки, – проворчала Марья Николаевна. – Что мамаша, что дочка…
      В беседу вступил доселе молчавший молодой человек, которого все звали Вадиком:
      – Извините, Петр Иваныч, но вашу конфиденциальную информацию я сегодня утром слышал по радио. Этот мерзавец ди-джей Гроб уже постарался – расписал во всех подробностях, как Ольга Ивановна "замочила" супруга!
      – И как такое возможно! – искренне возмутилась Зиночка. – У нас горе, а они балаган устраивают. Ничего святого!
      – А этот Гроб, он что, не боится, что его притянут к суду за клевету? – осторожно заметила Марья Николаевна.
      – Да ну что вы, тетя Маша, – Вадик беззаботно рассмеялся, но, вспомнив, где находится, напустил на лицо печально-меланхолическое выражение. – Он всегда что-нибудь такое придумает, что и не подкопаешься. Вот хоть сегодня – сперва наговорил всяких гадостей, а потом добавил, что это лишь одна из версий, и ежели она не оправдается, то мы заранее приносим самые искренние извинения. Ну как такого в суд потащишь?
      – А как же журналистская этика? – наивно возмутилась Марья Николаевна.
      – Чья, простите, этика? – переспросил Вадик с таким видом, что продолжать эту тему никому уже не хотелось.
      – Ольга Ивановна или нет, но кто-то наверняка помог нашему Ивану Владимировичу покинуть сей бренный мир, – гнул свое Петр Иваныч. – Иначе бы милиция вчера в банке не крутилась. Да кстати, гляньте туда – нет-нет, чуть правее, возле того черного креста. Не узнаете? Старший инспектор господин Рыжиков собственной персоной. Между прочим, считается в горотделе милиции лучшим сыщиком. Ему всякую мелочевку не поручают! Да и наш доморощенный Пинкертон тоже где-то тут крутится, и тоже явно неспроста…
      – Зато Семенова не видно, – отметил Вадик. – Странно, он ведь был ближайшим сподвижником Ивана Владимировича, а на похороны не пришел.
      – Удивительная душевная черствость! – всплеснула руками Марья Николаевна. -
      Ведь Иван Владимирович его, можно сказать, из грязи поднял и в князи, то есть в люди вывел, а он… Нет, ну это просто ни в какие ворота!
      – Друзья мои, вы напрасно катите бочки на Семенова, – охолодил праведный пыл коллег всезнающий Петр Иваныч. – Он не пошел на похороны вовсе не из-за душевной черствости, а потому что должен же кто-то оставаться в банке! Так что
      Семенов, можно сказать, пожертвовал собой ради общего дела. К тому же сегодня прибывает делегация наших партнеров из Германии, ее еще Иван Владимирович пригласил. И гостей нужно принять так, чтобы они поняли: хоть капитан и скончался, но корабль уверенно плывет прежним курсом.
      – Это уже что-то из Феллини, – не удержался блеснуть эрудицией Вадик.
      – Петр Иваныч, а правда, будто Семенов с Ольгой Ивановной… Ну, вы понимаете, – понизила голос Зиночка.
      – Вы бы, Зинаида Петровна, уточнили, с какой именно, – хихикнула Марья Николаевна. – Со старшей или младшей. Или с обеими сразу?
      Петр Иваныч уже открыл было рот, чтобы удовлетворить неуемное любопытство дам, но тут грянул марш Шопена, и мрачные могильщики стали осторожно опускать гроб в землю. Коллеги подняли огромный венок "Незабвенному Ивану Владимировичу Шушакову от благодарного коллектива", стоявший прислоненным к стволу дуба, и, придав лицам приличествующее выражение, понесли его к свежей могиле, над которой уже понемногу вырастал песчаный холмик.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СЛЕДСТВИЕ ВЕДЕТ ИНТЕРНЕТ

      Войдя в Бизнес-центр, Василий, как обычно по утрам, поинтересовался у Родионыча, нет ли ему чего.
      – Есть! – радостно ответил вахтер и протянул Дубову несколько листков с аккуратной распечаткой. – Нет, это не почта, а Маша просила передать. Говорит, получила поздно вечером по Интернету.
      Детектив отметил, что на сей раз Родионыч произнес это слово хоть и не без запинки, но правильно.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Забытые письма")

      Кто не забыл годы своего учения в школе, тот вспомнит, как трудно порою бывало воспринимать материал в конце дня, особенно по таким предметам, как физика или математика.
      Но расписание есть расписание, и по расписанию последним, шестым уроком в девятом "А" стояла геометрия. Объясняя сложную теорему, учительница чувствовала, что ребята плохо понимают ее, а главное, даже и не пытаются вникнуть в сущность.
      Кое-как завершив урок, она задала домашнее задание, и когда ученики уже запаковывали учебники, тетрадки и линейки в портфели, объявила:
      – Завтра первым уроком контрольная по алгебре, так что извольте не опаздывать.
      – И, что-то вспомнив, добавила: – А тебя, Сидоров, я попрошу задержаться.
      Класс опустел, лишь перед учительским столом переминался с ноги на ногу невысокий паренек в джинсах и вязаном темном свитере. Учительница грозно взглянула на Сидорова, но отчего-то вместо того, чтобы приступить к "внушению", сказала почти миролюбиво:
      – Миша, я оценила твое чувство юмора, но прошу тебя по-хорошему – кончай это дело.
      – Какое дело? – искренне изумился Миша. – О чем вы, Анна Сергеевна?
      "А может, зря я на него бочки качу?" – подумала Анна Сергеевна, однако решила не отступаться:
      – А ты не знаешь? Или тебе понравилось бы, если бы тебя каждое утро будили ни свет, ни заря?
      – Нет, не понравилось бы, – честно сознался Миша. – Да вы скажите, Анна
      Сергеевна, что случилось!
      Анна Сергеевна торжественно извлекла из портфеля кассетник.
      – Или ты, может быть, еще скажешь, что это не твой голос? – с ехидцей спросила
      Анна Сергеевна, когда запись была прослушана до конца.
      Сидоров выглядел весьма озадаченным.
      – Голос похож, но я вам не звонил, чес-слово! И потом… – Миша чуть смутился.
      – Я ведь немного шепелялвлю, а он говорит чисто.
      С этим трудно было спорить – дефект речи скрыть куда труднее, чем его сымитировать. Анна Сергеевна даже была рада, что "телефонным хулиганом" оказался не Сидоров: Миша считался одним из лучших учеников девятого "А", хотя собственно математика у него шла с переменным успехом. Но Анна Сергеевна видела, что мальчик старается, просто он по природе принадлежал скорее к "гуманитариям".
      – Ну извини, Миша, – вздохнула Анна Сергеевна. – Ошиблась, бывает.
      – Анна Сергеевна, по-моему, они, – Миша кивнул в сторону магнитофона, – с кем-то вас перепутали.
      – Как так – перепутали? – учительница с удивлением посмотрела на ученика. -
      Ты же слышал, как он меня называл: и Анна Сергеевна, и госпожа Глухарева.
      – А это, должно быть, другая Анна Сергеевна Глухарева, – подхватил Миша. -
      Мне кажется, тут орудует шайка преступников. Они слышали, что есть такая
      Анна Сергеевна Глухарева, которая способна им помочь в их темных делишках, но где она живет и как выглядит, не знают, вот по ошибке и вышли на вас.
      – Только этого мне еще не хватало, – покачала головой Анна Сергеевна.
      – Да что вы, Анна Сергеевна, – все более воодушевлялся Михаил. – Мы же теперь с вами имеем шанс вывести на чистую воду целую банду мошенников. А может быть, и шпионов!
      – Ну и как ты собираешься это делать? – улыбнулась Анна Сергеевна. Увлеченность
      Миши ее немного развеселила.
      – Для начала можно заглянуть в Интернет, – чуть подумав, сказал Миша. – Там все что хотите можно узнать.
      Об Интернете у Анны Сергеевны было самое туманное представление и к тому же весьма неблагоприятное – что это, во-первых, рассадник порнографии, а во-вторых, источник зловредных шпаргалок. (На днях "литераторша" Евгения Николаевна рассказывала ей, как поставила двойки половине восьмого "Б" за одинаковые сочинения по "Евгению Онегину", "скатанные" из Интернета). В школе Интернет был только у директора, точнее – у его секретарши, и использовался он почти исключительно для служебной переписки.
      – А давай сходим к Тамаре Ивановне, – неожиданно предложила Анна Сергеевна. -
      По правде сказать, мне и самой хочется с этим делом разобраться.
      Тамара Ивановна оказалась на месте. Правда, Анну Сергеевну и Сидорова к компьютеру она не пустила, но помочь согласилась.
      – Для начала вызовите "Яндекс", – попросил Миша. – Это один из лучших поисковиков.
      Анна Сергеевна, пристроившись за столом рядом с Тамарой Ивановной, с удивлением наблюдала, как та произвела какие-то манипуляции на клавиатуре, и на экране появилась разноцветная картинка.
      – Ну, что искать будем? – обратилась Тамара Ивановна к Мише.
      – Анну Сергеевну Глухареву, – спокойно ответил Сидоров. Тамара Ивановна изумленно посмотрела на Анну Сергеевну, та утвердительно кивнула.
      Тамара Ивановна набрала в окошечке "Анна Сергеевна Глухарева" и нажала кнопку поиска. Через несколько секунд "Яндекс" выдал результаты.
      – Это черный колдун Каширский и некая Анна Сергеевна Глухарева…и что-то говорил, а остальные – воевода Селифан, два почтенного вида упыря, господин
      Каширский и Анна Сергеевна Глухарева – внимательно его слушали… – медленно зачитала секретарша. Под этим не очень понятным текстом стояла совсем уж тарабарщина: http://www.lib.ru/RUFANT/ABARINOWA/door.txt.
      Женщины удивленно переглянулись, но Миша, кажется, кое-что понял.
      Тамара Ивановна зачитала следующую ссылку:
      – "Соросовские учителя 2000. С***ая обл. Глухарева Анна Сергеевна".
      – Ага, это уже про меня! – Анна Сергеевна, словно малое дитя, захлопала в ладоши. – Надо же, на старости лет в Интернет попала!
      – Тамара Ивановна, пожалуйста, покажите первую ссылку, – попросил Миша.
      Тамара Ивановна подвела курсор и щелкнула мышью. Тут же на экране появилась надпись большими буквами: "Елизавета Абаринова-Кожухова. Дверь в преисподнюю".
      – А-а, так это же библиотека Мошкова! – обрадовался Сидоров. – Раздел отечественной фантастики.
      – Как – библиотека? – удивилась учительница.
      – Ну, понимаете, Анна Сергеевна, электронная библиотека – это почти то же самое, что и обычная, – попыталась объяснить Тамара Ивановна, – только книги не напечатаны на бумаге, а их нужно читать с экрана.
      – И еще – их можно брать, а возвращать не обязательно, – добавил Миша.
      – Как это – брать? – не поняла Анна Сергеевна.
      – Ну, у вас есть кто-нибудь знакомый, у кого есть компьютер?
      – Как же, есть, – вспомнила Глухарева. – У племянницы.
      Тамара Ивановна достала из стола дискету:
      – Ну вот, я вам запишу – тут как раз на дискету входит, а вы, когда у племянницы окажетесь, то почитаете.
      Михаил полез в сумку за дискетой:
      – Заодно и мне скопируйте, Тамара Ивановна. Да не беспокойтесь, все проверено
      – вирусов нет.
      Вскоре Анна Сергеевна и Миша Сидоров уже шли по улице, где вовсю буйствовала весна: с крыш падала капель, в скверах вовсю журчали ручейки, а в кустах оживленно щебетали воробышки. Но учительница и ученик ничего этого не замечали – они обсуждали результаты "яндексовского" поиска.
      – По-моему, Миша, в нашем уравнении что-то не сходится, – говорила Анна Сергеевна на языке привычных ей математических понятий. – Получается, что меня спутали с персонажем литературного произведения? Да еще и фантастического.
      – Это оттого, Анна Сергеевна, что в уравнении слишком много неизвестных, – возразил Миша. – Я уверен – когда мы прочитаем книгу, то их станет гораздо меньше.
      – Хорошо бы, – с сомнением покачала головой Анна Сергеевна. – Только ты пока никому не рассказывай, особенно в школе. Тем более что моя тезка, судя по отрывкам, персонаж весьма… так сказать, весьма спорный.
      – Что за вопрос, Анна Сергеевна! Буду молчать, как могила. В смысле, как рыба.
      – Ну вот и прекрасно. Тебе, кажется, налево? А мне вперед. – Анна Сергеевна протянула Сидорову руку. – Ну, до завтра. И не забудь про контрольную.
      Однако, проводив Мишу взглядом, Анна Сергеевна отправилась не вперед, а, повернув на 180 градусов, пошла в совсем противоположном направлении – туда, где стояла телефонная будка. Отчего-то оглянувшись по сторонам, Анна Сергеевна вошла в будку, достала из сумочки записную книжку, быстро нашла нужный телефон и, еще раз осмотревшись, набрала номер:
      – Алло, Вася? Ты меня, конечно, не узнаёшь?
      – Ну конечно, не узнаю, Анна Сергеевна, – раздался в трубке приятный мужской голос. – Но тем не менее рад вас слышать. Вы по делу, или просто так, поболтать?
      – Просто так, поболтать, – в тон Васе подхватила Глухарева. – А там, глядишь, и дело появится. Ты не очень занят?
      – Нет-нет, Анна Сергеевна, сегодня я свободен, как муха в полете, – заверил Вася. – Где вы находитесь?