Рыба-одеяло (рассказы)

      Балаклава эвакуировалась. Последние баркасы водолазного техникума уходили в море. Миноносцы, их охранявшие, шли рядом, оставляя за собой белые витки орудийных выстрелов.
      По балаклавским склонам, на высоте двухсот метров над уровнем моря, шел бой. Вправо от наших моряков безбрежной полосой цвета синей стали лежало Черное море вплоть до самой Турции. Веселые дельфины, наплевав на войну, гнали рыбу с моря, то ныряли, то выскакивали, показывая из воды блестящую скользкую спину с черным острым плавником. Влево по крутизне спускались зеленые виноградники и тихие домики греческих рыбаков. А прямо, под ногами, у бухты высилось уже осиротевшее белое здание водолазного техникума. На берегу у самой воды лежал по-прежнему облепленный чайками старинный ржавый котел легендарного "Черного принца".
      С тоской смотрели уходящие на родную бухту. Давно ли здесь, придя на ботах с моря, поднимались они по козьей тропке на скалы, распугивая разомлевших от зноя быстрых ящериц с изумрудными глазами. Слушали, как с тихим треском распускались темно-синие крымские фиалки, и легкие распирал чудесный воздух, который хочется пить без конца. Вечером снизу на скалы неслышными кругами шли потоки нагретого за день воздуха, ласково гладили лицо, плечи, руки и грудь.
      Теперь обрывы дымили от разрывных пуль и камни с шумом осыпались в отвесную бездну... Во главе своих питомцев уходил Дед - Шпакович, поминутно оглядываясь на дорогую его сердцу Балаклаву - колыбель ЭПРОНа. Боты везли сваленное наспех водолазное имущество. С курсантами шел и врач Павловский. Взгляд его случайно упал на пустую пузатую бутыль, взятую кем-то на память о первом подводном кладе, найденном курсантами в бухте. Полунасмешливо и полупечально Павловский прочитал по-латыни оду Горация, строчки из его второго послания к Мунацию Планку:
      "Нунк вино пеллите курас,
      Грас ингенс илтерабимус эквор!"
      И перевел:
      "Вином прогоните печали,
      А завтра опять - беспредельное море!"
      3. КАПИТАН БАЛАШОВ
      В конце жаркого южного дня 1921 года на пригорке возле Воронцовского дворца, откуда так хорошо виден простор Черного моря, стоял капитан дальнего плавания Балашов и, глядя на гавань Одесского порта, думал о затонувшем "Пеликане".
      Год назад из Одессы бежали белогвардейцы. Баржи с цветным металлом, снятыми с заводов станками, военные суда и пароходы, полные награбленного имущества, тащили они за собой. Поспешно отступая, они затопили подводную лодку "Пеликан" нарочно при самом выходе из гавани, и она преградила проход судам. Только метровый слой воды покрывал ее стальную рубку. Вот уже год корабли с малой осадкой каждый раз задевают килями "Пеликан", а глубокосидящие коверкают себе борта и пропарывают днище.
      Энергичный Балашов первым предложил поднять "Пеликана", но не получил поддержки. Большевики видели в нем человека дореволюционного. В каюте капитана висели иконы, перед праздниками он зажигал лампады. А портовые чиновники, осевшие здесь с царских времен, наоборот, считали большевиком Балашова и препятствовали ему во всех начинаниях.
      Несмотря на странности, капитан, отдавший флоту всю свою жизнь, был горячим патриотом родины. Его глубоко волновала судьба потопленных русских кораблей. Не жалея сил, на свои средства он взялся поднимать "Пеликана" способом коффердам, по которому надо заделать все отверстия в лодке и накачать внутрь воздух, который ее поднимет.
      Капитан закрыл, по возможности герметично, верхнюю часть лодки, помпами начал откачивать воду из корпуса. Все, казалось, проделано правильно, но "Пеликан" не всплыл. Срочно нужны были водолазы и технические средства для тщательного обследования низа подводной лодки. Балашов обратился к руководителям Одесского порта.
      - Ничем не можем помочь, - отвечали капитану. - Достаточно убедителен ваш неудачный подъем.
      Балашов горячо спорил, доказывал возможность подъема, но портовые бюрократы не стали с ним даже разговаривать.
      Обо всем этом с горечью и вспоминал Балашов.
      4. ТОВАРИЩ ЭПРОН
      Еще три года пролежал "Пеликан" на дне гавани, и в начале 1924 года порт решил взорвать его на металл. Но погубить подводную лодку помешал прибывший из Севастополя ЭПРОН - маленькая, неизвестная тогда Экспедиция подводных работ особого назначения, организованная председателем ВЧК Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Существовала она всего год, разыскивая возле Балаклавы английское судно "Черный принц", затонувший, как говорили, с грузом золота, и поднимала разное имущество, оставшееся после ухода белогвардейцев на дне Севастопольской бухты.
      На эпроновцев в Одессе посмотрели недоверчиво. Начальник отряда капитан Антон Никитич Григорьев обратился в порт за плавсредствами.
      - Кто вас послал? - спросил его ответственный работник порта.
      - ЭПРОН.
      Портовик пожал плечами и сказал:
      - Простите, я старый одессит, но что-то не слышал о товарище Эпроне. Скажите, пожалуйста, где этот товарищ живет, кем работает, какой из себя? Может быть, я припомню.
      - Черномор Балаклавович Эпрон, - пошутил Григорьев, - поселился в Одессе недавно.
      Служащий удивился.
      - Он что, иностранец?
      - Нет, наш товарищ, из Балаклавы.
      - С частным лицом разговаривать не будем!
      - Но этот товарищ - советская судоподъемная организация.
      - А справка имеется?
      Григорьев предъявил справку. Но порт все равно не выделил ничего, даже в аренду. ЭПРОНу сулили только неудачи. Единственным человеком в Одессе, который горячо поддержал молодую экспедицию, был капитан Балашов.
      5. "ПЕЛИКАН"
      За четыре года подводная лодка "Пеликан" опустилась в грунт на половину своего корпуса - кингстоны были открыты белогвардейцами. В лодку набралось много ила. При осмотре выяснилось, что некоторые люковые крышки отсутствуют. Вот почему "Пеликан" не пошел на откачку у Балашова.
      Приняли более удачный проект нашего Деда Архимеда - Шпаковича, который предложил применить два доковых прямостенных понтона, по четыреста тонн каждый. Сейчас этот способ не вызывает никаких сомнений, а в то время возникало много тревожных вопросов. Все-таки "Пеликан" - первая проба сил эпроновцев на поприще судоподъема. Достаточно ли двух понтонов, чтобы вырвать лодку из грунта? Не раздавят ли они лодку при подъеме? Не переломится ли "Пеликан" в середине, если подхватят его по краям, с кормы и с носа? Не перережут ли стальные полотенца и стропы корпус лодки? Каким образом прорыть тоннель под лодкой, если там окажутся крупные камни или жидкий ил, который будет сразу затягивать разрытое место? И все-таки проект Шпаковича утвердили.
      Ранним утром седьмого июля на мачте эпроновского бота подняли красный флаг - сигнал: "Под водой водолаз - судам убавить ход!" На палубе качальщики вращали помпу. На шланге и сигнале стояли два старых водолаза - Галямин и Сергеев.
      Галямин - длинный-длинный, как Дон-Кихот, был самым добродушным человеком. Молодые водолазы часто подшучивали над ним, прищемляли его тараканьи усы, когда завинчивали на шлеме иллюминатор. Он никогда не выходил из себя, только посмеивался.
      Сергеев в то время был одним из лучших специалистов. За спиной у него больше двадцати лет водолазного стажа. В годы русско-японской войны он служил матросом на броненосце "Цесаревич". В Китайском море в броненосец попал японский снаряд. Сильным ударом разворотило корму и многих матросов сбросило за борт. Пришел миноносец, взял на буксир поврежденный корабль и увел в порт. А матросов оставили в море... Сергеев плавал на обломке. Он слышал вокруг себя хохот сходивших с ума матросов... Только на следующий день вспомнили о них и подобрали.
      Впоследствии Сергеев соорудил деревянную корму к броненосцу. Два месяца трудился. Окрасили корму под цвет металла, и "Цесаревич", с виду целый и невредимый, прошел почти все порты мира и благополучно добрался до Петербурга. Это был своеобразный политический ход, - мол, не весь флот разбили японцы при Цусиме. Сергеева, рядового матроса, наградили орденом "Святого Владимира", который давался только офицерским чинам.
      В Петербурге Сергеев много лет работал водолазом на постройке мостов у бельгийца Альберта Томи.
      - Бывало, в получку, - рассказывал Сергеев, - наймет мне извозчика, за свой счет, конечно. Сижу я важно, в картузе с лакированным козырьком, в плисовой рубахе и в модных сапогах бутылкой. А Томи, сухонький, в шляпе, идет рядом. "Поезжай потихоньку, - скажет, - а мне променад полезен". Жандармы перед ним вытягиваются и честь отдают. Он был миллионер и крупнейший строитель мостов в России.
      Часто вызывали меня и на другие гидротехнические работы. Каждую трубу в Неве знал. На Фонтанке, против Апраксина двора, ставил стояк, который через металлическую сетку воду засасывает. Чертеж сделал заграничный инженер. То и дело вызывают меня этот стояк чистить. Как только волна от буксира, так вся грязь в сетку. А мне совестно сказать ученому человеку, что его чертеж пустое дело. Сам-то не догадается. Все прошу его: "Спуститесь, мелко ведь, посмотрите сами". Уговорил наконец. Спустил инженера на грунт. И тут волна набежала, ударила его. От страха схватился он за шпунт, насилу его отодрали. Спасибо, доски гнилые, в его руке сломались.
      - Видели? - спрашиваю.
      - Все видал, - говорит.
      - Ну и как?
      - Хорошо, - отвечает.
      - Нет, плохо, - сказал я ему и переделал все по-своему. Два года после этого сетку чистить не вызывали.
      Помнил Сергеев и рослого полицейского Синицу в Севастополе. Стоял он у входа на бульвар возле надписи "Матросам и собакам вход воспрещается!" И, если забывчивый матрос сворачивал на бульвар, Синица опускал на него свой свинцовый кулак. Об этом не забыли матросы. Как-то после революционных боев спустился Сергеев на дно Севастопольской бухты и встретил там полицейского Синицу. Он стоял прочно, как на посту, с камнями на ногах.
      Севастопольскую и Одесскую бухты Сергеев знал превосходно.
      Третий, совсем еще молодой, водолаз Сезонов, опыта имел мало, но, работая бок о бок с таким мастером, как Сергеев, он стал потом отличным водолазом.
      День подходил к концу. Сигнал в руке Сергеева дернулся три раза показался Сезонов. Он тяжело взобрался на бот.
      - А ну, показывай, где изорвал рубаху? - спросил Сергеев и вынул из кармана химический карандаш. Сергеев беспокоился не зря. Водолазных рубах было всего три, а на "Пеликане" много острого взъерошенного железа. Сезонов указал пальцем на прорывы возле колена и на боку. Сергеев начертил здесь два фиолетовых кружка, чтобы потом наложить на них заплаты.
      8 июля к боту подошел кран, и водолазы стали очищать "Пеликан" от железного хлама.
      9-го вся команда занялась вспомогательными работами. Изготовляли стропы из шестидюймового стального троса. Дело это нелегкое. Жара около сорока шести градусов. Палуба бота как раскаленная сковородка под ногами матросов. Глазам больно от нестерпимого блеска воды.
      10 июля жара не спала. Галямин снял на "Пеликане" мешавший работе щит, поставленный теми, кто пытался поднять лодку. Неизвестно, в каком положении минные аппараты "Пеликана", нет ли готовых к выстрелу торпед? Галямин лезет в узкие проходы лодки, добирается до минных аппаратов и щупает. Они закрыты.
      11 июля пробовали начать подрезку тросов, но они не пошли под корпус, помешал твердый грунт: ракушка, галька и сбитый песок. Надо промывать тоннели.
      Струя била в грунт и развела муть, - ничего не видно, но Сергеев упорно продолжал пробиваться вперед, под корпус. Вскоре стало так узко, что пришлось работать лежа. Отгребать за Сергеевым песок и ракушку спустился Галямин. В этот день пробили половину тоннеля.
      На другой день Галямин начал вести встречный тоннель, с другого борта. Скоро он сомкнулся с первой половиной. Протянули стальное полотенце. Потом промыли второй тоннель.
      30 июля Галямин и Сергеев пошли под воду вдвоем. Галямин пробрался внутрь лодки, а Сергеев стоял на ее палубе. Начали открывать крышку миннопогрузочного люка. Галямин не удержал крышку, и она отсекла ему конец указательного пальца. К вечеру рука разболелась и он не мог спускаться под воду. Сергеев работал один.
      3-6 августа топили понтоны к бортам "Пеликана" и пристегивали к ним полотенца.
      10 августа продували понтоны. Галямин стоял на борту с перевязанной рукой, но здоровой старался помогать Сергееву.
      Через два дня назначен подъем "Пеликана". Автор понтонного проекта Шпакович волнуется: всплывет или не всплывет? Волнуется и капитан Балашов.
      12 августа на рассвете "Пеликан" был встречен радостными криками эпроновцев, впервые поднявших целое судно.
      Весть о поднятой подводной лодке быстро разнеслась по Одессе. Унылые пророчества не сбылись. ЭПРОН сделал то, что считали невозможным. Пришло поздравление из Москвы.
      Так в 1924 году эпроновцы вырвали у моря первое военное судно "Пеликан".
      6. ПО СЛЕДАМ МОРСКИХ КАТАСТРОФ
      На старинной английской гравюре среди яростно бушующих волн изображено парусно-паровое судно "Черный принц", которое штормом сорвало с якорей, и оно несется прямо на высокие отвесные скалы Балаклавы. Эпроновцы много позднее увидели эту гравюру.
      А сперва начали искать "Черного принца" на дне Балаклавской бухты. Искали больше года, ежедневно, упорно. Ведь на "Черном принце", как гласило предание, было пять миллионов золота. У ЭПРОНа, организованного в 1923 году, работал один-единственный водолаз - Чумак. Старый человек, окончивший водолазную школу еще в 1908 году, он не ходил на глубины. Для дальнейших поисков инженер Даниленко сконструировал снаряд с иллюминаторами, который спускали под воду с крамбола{12} баржи.
      "Черный принц" обнаружили на дне бухты, у скал, которые были изображены на старинной гравюре. Вначале нашли кусок борта с иллюминатором, мачту из тикового дерева и старой конструкции паровой котел.
      Весть о находке "Принца" разнеслась по всему миру. Удачливый по находкам золота, японец Катоака сразу же попросил разрешения приехать со своими водолазами и на концессионных началах поднять золото "Принца". Японские водолазы поднимали громадные куски скал, просеивали сквозь сито каждую горсть песку. Проработали все лето и нашли только четыре старинные монеты с изображением английской королевы. Катоака уплатил за концессию и оставил все оборудование и рейдовую маску с легким водолазным шлангом. Эта маска пригодилась ЭПРОНу при обследовании кораблей. Уезжая, Катоака подарил эпроновцам три найденные монеты, а одну взял с собой.
      Ф. Э. Дзержинский, погремев в руке монетами, взял карту Черного моря, на которой точками были обозначены места затонувших кораблей.
      - Корабли и есть ваше золото, - сказал он эпроновцам.
      Старые водолазы помнили севастопольский рейд, битком забитый кораблями всех видов. После войны море стало пустынным. На дне его лежал почти весь флот: пятьдесят военных и триста двадцать коммерческих судов. А штаб несуществующего флота размещается на допотопном колесном суденышке "Красный моряк".
      Капитан Антон Никитич Григорьев решил создать в Одессе водолазный отряд. Море и здесь хранило в своей пучине немало богатств.
      На первых порах отряд Григорьева разыскал и обследовал потопленный пароход "Алтай". Судно имело прекрасно сохранившийся корпус, но поднять его было нечем. Водолазы отправились дальше в море, к затонувшей барже "Наваль".
      Только раз в семидневку возвращались эпроновцы в Одессу, забирали пресной воды, свежей провизии и уходили обратно в море. Штаб отряда располагался на буксире "Кабардинец".
      За несколько месяцев работы отряд выгрузил из "Навали" несколько вагонов цветного металла, тридцать тонн инструментальной стали, сорок станков и другие ценные материалы. Это была работа, достойная похвалы.
      Отряд Григорьева разыскал близ Одессы несколько погибших судов: "Потемкин", "Меркурий", "Силач" и транспорт "Патагония". Но флотилию перебросили под Новороссийск для обследования там затонувших судов.
      Только в 1931 году начальник ЭПРОНа Ф. И Крылов издал приказ о создании в Одессе постоянного отряда, работающего по твердому плану, который должен выполняться без оговорок. Деятельность отряда охватывала северо-западную часть Черного моря и речные бассейны Днепра, Днестра и Буга. Кадры его сначала были до смешного малы: несколько матросов, подрывник Рымарев да водолаз Карпук. И ни одного суденышка, чтобы выйти в море.
      Вновь организованный отряд разместился в комнатушке Дворца моряков, где стоял столик и два стула. Но где взять плавсредства? И вдруг из Севастополя сообщили: выслан мощный морской буксир. Портовики, довольные, что эпроновцы не будут просить у них плавсредства, отдали отряду целую пристань. Но вместо "мощного" буксира к пристани пришвартовался небольшой моторный катер "Клавдия". И на нем прибыли капитан Калошник с командой и инструктор Сергеев с тремя водолазами.
      Сразу развернулась работа. Подняли две землечерпалки и баржу в Николаеве, шестьсот тонн разного металла, соорудили в одесском порту волнорез, ограждающий Хлебную гавань от зыби, а в самой гавани поставили массивы - железобетонные квадраты. С этого времени порт изменил свое отношение к одесскому отряду.
      Флотилия отряда постепенно оснащалась. Сперва получили большой килектор{13} и буксир "Аджарец" с матросами и водолазами. Затем появилась баржа "Э-10", которую сами подняли с грунта. Потом прибавился катер "Струя", выброшенный портом на свалку. Его отремонтировали и стали доставлять продукты и письма водолазам, работающим в море. И, наконец, раздобыли плавучий кран "Красное знамя", списанный портом на слом.
      С этой, собранной по кусочкам, флотилией отряд принялся за подъем крупных судов, которые ждали водолазов на дне моря. После долгих месяцев напряженного труда подняли пароход "Потемкин".
      Это судно затоплено белогвардейцами в 1920 году в Тендровском заливе. Свежая погода и большая волна два дня мешали эпроновцам произвести осмотр "Потемкина". Наконец шторм утих, водолазы спустились на дно. Пароход уже оброс ракушками и зеленью. Все надстройки поломаны, фальшборт исковеркан, а кормовая рубка с полуюта провалилась в каюты первого класса. Но корпус оказался целым и невредимым. Внутри судна машина была разобрана и части ее разбросаны. Это сделали белогвардейцы, которым не удалось угнать пароход за границу.
      И вот в 1932 году "Потемкина" подняли. В мутном водовороте кружились пустые ракушки, обрывки водорослей и куски изъеденного морским древоточцем дерева. Еще не улеглась взволнованная вода, как среди команды воцарилась настороженная тишина. Пароход еле держался меж понтонов, тяжелый, полузатопленный, чуть высунув на поверхность палубу с обомшелой надстройкой. Буксировать в порт нельзя - рухнет. Не мешкая, принялась команда выкачивать воду, но, сколько ни качали насосы, вода не убывала. Пробоины как будто нет, кингстоны закрыты, а судно не облегчается, вот-вот снова уйдет на дно.
      И снова полезли водолазы под воду, пробрались в отсеки и обнаружили дырявые переборки и раскрытые иллюминаторы. Дни и ночи ломали переборки и подавали наверх, наглухо задраивали судовые иллюминаторы, а вовсе разбитые заколачивали деревянными пробками. Снова пустили в ход насосы. Зашумела вода. "Потемкин" качнулся, полезли вверх его трубы и палубы. Наконец он весь вышел и стал на плаву. Из трюмов парохода тянуло острым запахом ила, йода и морской соли. А на мокрой палубе будто кто-то ломал сухую вермишель. Это многочисленные ракушки под солнцем открывались и трещали створками.
      7. ПОДЪЕМ "МЕРКУРИЯ"
      В 1916 году пароход "Меркурий", имея на борту шестьсот пассажиров, а в трюмах большое количество груза, шел со скоростью десять узлов из Очакова в Одессу и наскочил на немецкую мину. Раздался оглушительный взрыв. "Меркурий" накренился и стал тонуть. Среди пассажиров началась паника. Пароход гудел пронзительно и протяжно, взывая о помощи.
      Впереди тем же рейсом на Одессу шел крупный пароход. Капитан его, увидев катастрофу, дал ответный гудок и хотел оказать помощь, но встретил сопротивление. Пассажиры первого класса - дворяне и купцы - потребовали не останавливаться. Они испугались взрыва и боялись, что сами наткнутся на мину возле "Меркурия". Капитан заявил им, что обязан помочь гибнущему судну. Тогда на мостик бросились офицеры царской армии и, грозя револьверами, заставили капитана идти своим курсом.
      Как только тонущие люди заметили, что спаситель покидает их, ужас с новой силой овладел всеми. Море штормило. Две шлюпки, спущенные с борта, под ударами волн перевернулись. Больше лодок не было. За полтора десятка спасательных кругов и пробковых поясов ухватились сотни рук и разорвали их в клочки. Примчались катера ближайшей спасательной станции и рабочие лодки, но успели спасти немногих. По палубе "Меркурия" с тяжким гулом катились огромные волны. Гибнущее судно скрылось в пенном водовороте.
      Владельцы "Меркурия" стали ходатайствовать об извлечении затонувшего груза, а заодно и утопленников. В подъеме самого "Меркурия" они не были заинтересованы, пароход был застрахован на крупную сумму.
      Разгрузкой трюмов на "Меркурии" занялось водолазное предприятие купца Болохина, который заработал на этом деле большие прибыли. Затем пароход оставили. Местная газета сообщала: "Желание поднять "Меркурий" по нынешним условиям признается неосуществимым".
      И вот начальник одесского отряда Григорьев решил проверить: действительно ли невозможно поднять пароход?
      Водолаз Сергеев спустился на судно. Свинцовые подошвы стукнули о тихую верхнюю палубу. У ног Сергеева лежали офицерская каска с двуглавым орлом и дамская галоша. Он сошел в жилую палубу по ракушечным ступенькам трапа. Первая каюта была наполовину раскрытой. У входа валялась трость с серебряным набалдашником. Перед столом - скелет с манишкой на шее. На спинке кресла мундир с генеральскими эполетами. Многие каюты оказались закрытыми.
      Осмотрев машины и кочегарку, трюмы с товарами, обследовав корпус, Сергеев дал сигнал и вышел наверх.
      Чтобы добраться до киля "Меркурия", водолазы вынули около восьми тысяч кубометров крепко спрессованного грунта. Начали пробивать тоннели, как раз под пробоиной. Оттуда безостановочно сползала грязь, доски, мануфактура, забивая грунтосос. То и дело чистили его. Доски падали прямо на шлемы, глушили водолазов, грязь залепляла иллюминаторы, битое стекло резало руки. Старый водолаз дядя Миша Стродов, который по своим преклонным годам уже не спускался под воду, не успевал чинить водолазные рубахи, продранные зазубренным железом. Весело попыхивая самокруткой, он рассказывал эпизоды о своей работе на "Меркурии" еще у купца Болохина.
      "Поднимали мы груз с "Меркурия", а заодно, по просьбе Красного Креста, доставали вино для раненых госпиталя. Хранилось оно в буфете, а туда через люк не попасть - заклинен. Так мы через угольные шахты пробирались, вдоль всего судна, по узенькому коридору. Сожмешь водолазные плечищи, стравишь весь воздух и извиваешься, как минога. Метров двадцать целый час ползешь.
      Один у нас притащил оттуда маленькую плоскую бутылку, а прочитать выдавленные на ней буквы не умеет. Отвинтил витую стеклянную пробку и попробовал. Видим, мается парень, за живот держится. Ну, к доктору сразу.
      Тот прочитал и смеется. "Что такое?" - спрашиваем. "Олеум рицини, то есть касторка!" Надолго запомнил парень это латинское название.
      И для себя таскали маленько. Таможенные чиновники в порту строго следили, чтобы водолаз ничего не вынес. Увидят у окон таможни на воде пустую бутылку - и нас обыскивать. Причаливаем к берегу, а чиновники прямо на бот, все обшарят, в костюмы водолазные посмотрят. Один раз каждую доски на палубе приподняли. Ничего не нашли. Заставили мы их снова доски приколотить.
      Извелись таможенники, но так и не разгадали нашей тайны. А мы, перед тем как подняться с "Меркурия", подвешивали бутылки на крючок под днище водолазного бота. Когда потребуется, сверху багром подденем и вытаскиваем "рыбку".
      А сам пароход тогда не подняли. У нашего купца пороху не хватило достать такую громадину. Да владельцы судна этого и не хотели".
      Подготовительные работы на "Меркурии" отряд ЭПРОНа закончил в самый короткий срок - за месяц. Близился подъем.
      "Не мог я заснуть, - вспоминает Сергеев, - тревожно за пароход. Встал, закурил и прикидываю: вес судна 1680 тонн плюс груз в трюмах да грязь, присос к грунту. Новое двенадцатиметровое полотенце выдерживает нагрузку на растяжение сто тонн, а наши уже семь раз были в работе, износились. Значит, если не добавим еще, "Меркурий" оборвет эти".
      Утром Сергеев обсудил свои прикидки со старшим инструктором Правдиным. "Все верно, - сказал Правдин, - но где взять дополнительные полотенца?" И медлить тоже рискованно - "Меркурий" составлял для отряда почти весь годовой план.
      - Попытаемся, - сказали водолазы.
      И стали продувать понтоны. На поверхности заходили белые волны. Вода закипела, вспухла и поднялась столбом метров на двадцать вверх. Между понтонами из воды на миг высунулось что-то вроде кашалота с бурой водорослью на спине. Понтоны, разойдясь в разные стороны, вдруг подпрыгнули, как кони, и сбросили "седока" - "Меркурий" исчез в волнах.
      - Я чуть не заплакал, - рассказывал Сергеев, - повернулся к начальнику, а тот закрыл лицо руками и убежал...
      - Сам не пойдет - зубами вырвем! - сжав кулаки, сказали водолазы.
      И снова началась борьба за "Меркурий". По семь часов не выходил из воды старшина Барашков. Молодой инструктор Рудик проводил на дне моря восемь-девять часов. Водолазы Костин, Лозовский, Кудрявцев без устали лазали во тьме тоннелей. Но ушла хорошая погода и начались ветры.
      Прогнозы одесской метеостанции никогда не были точными. Впоследствии эпроновцы, обманутые сводками, угадывали погоду по морским рачкам-бокоплавам. Если они уходят на дно, - будет ветрено, если всплывут, штиль. Вспоминали и старые приметы, которыми пользовались мореплаватели еще во времена Джемса Кука:
      Чайка ходит по песку,
      Моряку сулит тоску.
      Если чайка села в воду,
      Жди хорошую погоду.
      Если дым пошел к воде,
      Смотри в оба - быть беде!
      Если дым столбом валит,
      Море штиль всегда сулит.
      Солнце ясно поутру,
      Моряку не по нутру.
      Солнце ярко с вечера,
      Тогда бояться нечего.
      Шторм налетел внезапно. Эпроновцы заторопились в порт. Оборвался буксирный канат от водолазного бота и моторного катера. Огромные водяные валы яростно обрушились на суденышки и придавили их к грунту. Море мстило людям.
      Чуть ветер утих, вернулись обратно. Бот и катер нашли по масляным пятнам. Четыре часа поднимали их на поверхность. Просушили, прочистили, разобрали и смазали мотор. Через сутки отряд в полной готовности приступил к прерванной работе.
      Остропка понтонов требует особой тщательности, и на этот раз ее производили внимательнее, чем прежде, навешивая тяжелые пудовые скобы. Четыре компрессора Вестингауза гнали воздух в понтоны "Меркурия", чтобы отжать из них воду. Море забурлило, и в бурой пленке водорослей вышел наконец морской пленник. На этот раз "Меркурий" тонуть не пожелал.
      Но задерживаться здесь, чтобы откачать воду и заделать пробоину, было рискованно, - каждую минуту мог налететь штормовой шквал. Прибавили по обоим бортам еще несколько понтонов, и "Меркурий" на длинном тросе двинулся в порт вслед за буксиром "Сарыч". До Одессы четырнадцать километров.
      В пути задул ветер, чего и боялись эпроновцы. Волны уже перемахивали через судно. На траверзе Чабановки зыбь достигла шести баллов. У Дефиновки из порта на помощь подошел буксирный катер "Дельфин".
      Возле Одессы шторм усилился до восьми баллов. Стали разворачиваться у портовых ворот. Тут по "Меркурию" ударили крупные боковые волны. Стальной трос, соединяющий его с "Сарычем", лопнул от напряжения, и судно понесло на каменный мол.
      Буксиры погнались вслед. Вмиг окружили "Меркурия". А принять конец на нем некому. Гигантские волны поднимали судно и быстро гнали на валуны. Еще метров двадцать - и "Меркурий" грохнется о каменную гряду.
      Решение пришло молниеносно. Боцман Кравценюк, матросы Шаров и Салин прыгнули в шлюпку... И вот они уже на "Меркурии" - матросы, как акробаты, перескочили вслед за боцманом. С "Сарыча" поверх водяных столбов взвился канат. Храбрецы, стоя по горло в воде, подхватили его и закрепили узлом за руль. Пойманного "Меркурия" потащили в плавучий док. Но огромный пароход не пролезал в ремонтное помещение, мешали понтоны.
      Откачивать из корабля воду прибыли чуть не все портовые суда, на которых имелись отсасывающие помпы. Но тут уже береговой ветер развел в гавани большую зыбь, и это нарушило порядок в работе. В довершение один буксир развернулся так неуклюже, что ударил гребными винтами по резиновому понтону, пробил его - и в третий раз скрылся "Меркурий" в морской пучине, уводя с собой все отсасывающие приспособления и пожарную автомашину. Вот уж где нужно учиться терпению и силе воли!
      Эпроновцы снова принялись за подъем "Меркурия". Наконец судно поднято и стало на плаву окончательно. Из кают достали вещи пассажиров, которые потом стали экспонатами в одесском музее водного транспорта: бурый комок, похожий на медный колчедан, - слипшееся монпансье; покоробленная книга "Международный свод сигналов"; "Анатомия человека"; "География", раскрытая на странице с заголовком "1492 год - открытие Америки"; заржавленный револьвер; ручка зонтика, потускневший графин; портфель, изъеденный морской солью; чей-то желтый позвонок; патронташ; офицерские сабли с клеймом и несколько старых монет...
      8. "ГАДЖИБЕЙ"
      Это было 18 июня 1918 года. Враг захватил весь юг Советской России. Черноморскому флоту угрожал плен.
      Эскадренные миноносцы "Каллиакрия", "Громкий", "Пронзительный", "Стремительный", "Сметливый", "Гаджибей", "Лейтенант Шестаков" и "Капитан Баранов" один за другим поднимали флаг "Погибаю, но не сдаюсь!" и, опрокидываясь вверх килями, шли на дно Новороссийской бухты. Последним в тот трагический день погиб эсминец "Керчь". Он выпустил несколько торпед в огромный линкор "Свободная Россия" и сам затопил себя в пяти милях от Туапсе.
      Опытные подводные мастера Правдин, Вольнов, Жуков и Каюков помнят, как рыдали старые матросы, оставляя свои гибнущие корабли, и затем, не зная страха смерти, сражались на суше с белогвардейцами. Эти водолазы сами прошли сквозь огонь гражданской войны, видели смерть и разрушения, поэтому судьба каждого потопленного судна не давала им покою.