Рыба-одеяло (рассказы)

      - Значит, можно, - соглашался Онуфриев. - Только большое терпение надо. Трудом все дается.
      - Терпения у меня хватит! - заявил Женька. - Я рыб в аквариуме держу пятый год. Сам лечу их, когда заболеют. По звонку уже обедают. Ребята, обучим кита?
      - Обучим!
      - Ой, - мечтательно сказала Таня, девочка с большим бантом на голове, попутешествовать бы на нем в дальние страны!
      - Неплохо! Ни карт тебе, ни компаса. Хоть в Антарктику плыви - и ни в каком тумане не заблудится.
      - И зверей не испугается, - сказал крошечный Димка. - Он самый сильный. Может сто слонов победить.
      - Даже дерево большое вырвет, как у нас в бурю сломало.
      - Он сильней урагана!
      - А сколько сот лошадиных сил в нем? - поинтересовался Федя, которого ребята звали инженером. Он увлекался машинами и радиотехникой.
      Не успел Онуфриев ему ответить, как Женька выпалил:
      - Про горбачей не знаю, а у синего кита, который весит семьдесят тонн, ученые проверяли - мускульная энергия точно тысяча семьсот лошадиных сил. Вот это двигатель!
      - Молодец! - похвалил Онуфриев. - Знаешь!
      Женька был самым осведомленным из мальчишек. В школе он, как лучший ученик по естествознанию, заведовал юннатским уголком.
      - А ну-ка, отвечай, какие породы китов{26} вам известны? - спрашивал он свою команду.
      И ребята выкрикивали:
      - Финвалы! Нарвалы! Гренландские! Зубатые кашалоты!
      - Синие! Горбачи!
      - И у каждого свой, особый фонтан, - добавил Женька.
      Ребята то и дело прибегали к нашему механику с предложениями и проектами.
      - Дядя Онуфриев, а нельзя ли его использовать для работы?
      - Для какой?
      - Вместо катера. Громадная экономия пара и электроэнергии.
      - Или вот ваши водолазы ножовкой пилят старые сваи. А что, если бы заставить "Ивана Макарыча"?
      И верно, кран стоял на ремонте, а мы срезали сваи рыбачьей пристани, обросшие мхом. По ним бегали бойкие крабы и разгрызали морские ракушки. На это место ляжет массив для стенок порта.
      - Мысль неплохая, - сказал Онуфриев. - Но запрячь-то его хитрое дело.
      - А хвост у него сильный?
      - Мощный!
      - Значит, накинуть на хвост петлю и закрепить под водой за сваи. Он их как рванет, аж песок брызнет!
      - Он не кран и не лошадь. А вдруг рассердится и все шлюпки и наше судно вдребезги разнесет?
      - Он добрый, - сказала Таня.
      - Лишь с хвоста пугливый.
      - А если незаметно?
      Ребята запомнили этот разговор и попытались осуществить свою затею, когда кит должен был уйти в океан. Но сейчас их уже занимал вопрос: чем кормить "Ивана Макарыча"?
      Рачков в бухте не хватало киту. Взрывами мы их распугали. Он стал добывать пищу с грунта. Как утка, там рылся. "Вот бедняга, - вздыхали ребята, - много ли он на дне червяков да улиток накопает? Больше грязи проглотит!" Онуфриев им говорил, что однажды на промысле в желудке убитого горбача нашли около ста килограммов песку и мелких камешков.
      Таня принесла для кита репу с огорода, но Онуфриев вернул подарок: китовые усы не приспособлены для такого лакомства.
      И мы делали попытки кормить "Ивана Макарыча". Невод у нас был свой. Онуфриев предупредил, что у кита горлышко узкое, он глотает рыбки не больше сардины.
      Набили мы в мелкую сетку с полпуда рыбешки да еще корабельных сухарей туда добавили и подали "Ивану Макарычу". Кит схватил закуску в пасть и погрузился в воду.
      - Пошел на грунт сухари размачивать! - сказал кок.
      А мы свесились с борта и гадаем, как кит наши морские сухари ест, ведь он их за всю свою жизнь ни разу не пробовал. А если не понравятся?
      Но угощение пришлось "Ивану Макарычу" по вкусу. Он съел его вместе с сеткой. Выплыл и затрубил от удовольствия. Потом мы уж и не рады были. Бегает, как собака, вокруг корабля, пускает самые красивые фонтаны и просит еще сухарей. Завхоз готов был с кулаками броситься на кита.
      - Ему годового корабельного запаса не хватит! - кричал он. - Я и эти сухари из вашего пайка вычту!
      И повесил еще один замок на кладовую.
      Кит покрутился и ушел из бухты.
      А вечером прибежали мокрые расстроенные рыбаки с жалобой на "Ивана Макарыча".
      - Разбаловали, угощаете сухарями да рыбой! Вот он и нашкодил!
      Оказывается, "Иван Макарыч" забрался в рыбацкую сетевую ловушку. Увидел там много рыбы, - может быть, подумал, что это для него приготовили, и влез туда. Только хвост надкусанный из воды торчит. "Ага, вот кто у нас рыбу таскает!"
      Не раз исчезал улов из сети. Возможно, выедали акулы или мурены. Сейчас рыбаки решили, что это проделывал "Иван Макарыч". "Теперь-то ты от нас не уйдешь!" Набросили пеньковую петлю. Стали тянуть. Кит только пошевелился, и рыбаки чуть из баркаса не вылетели. А он продолжает обедать. Накинули стальной трос. "Иван Макарыч" рассердился и, всплыв, так грохнул хвостом, что на все доски разнес баркас, а рыбаки добирались до берега вплавь.
      Мы отдали им свою лодку, два мотка пенькового смоленого троса и, чтобы задобрить, даже помогли тянуть сети.
      А "Иван Макарыч", как ни в чем не бывало, довольный ходил вокруг "Медузы" и приветствовал нас фонтанами до самой мачты.
      Но это происшествие натолкнуло ребят на счастливую мысль построить киту столовую. Принесли чертеж Онуфриеву на утверждение.
      - Мы продумали все до мелочей, - сказал Женька. - Вот "инженер" доложит.
      Федя собрал лоб в гармошку и начал излагать проект.
      - У берега вбить толстые жерди, - сказал он, - и вокруг них сплести под водой просторную клетушку из гибкого прочного тальника, вроде корзины. Пол у нее будет естественный - дно бухты, а верх выходит над водой. Крыши не требуется. Со стороны бухты в клеть сделать дверь по толщине кита. Как только он приплывет к ней, кто-нибудь дергает за веревку с баркаса или с берега и открывает столовую. Пожалуйста, обедай, "Иван Макарыч!"
      А Женька добавил:
      - Рыбы мы наловим на отцовских баркасах. Пойдем?
      - Пойдем! - закричали ребята хором.
      - Крабов напустим туда и разноцветных ракушек, - предложила Таня.
      - А я принесу желтую морскую черепаху, - добавил Димка. - Она крышкой бренчит и танцует, когда я ее щекочу веткой.
      - И соседний кит пусть приходит. Прокормим!
      Онуфриев похвалил ребят. Кок смеялся:
      - Я ему чумичкой уху подносить буду в столовой!
      Ребячья затея заинтересовала всех. Но выполнить ее не удалось. Уже кончался срок пребывания "Ивана Макарыча" в нашей бухте. Две недели пролетели незаметно. Завтра, если верить рыбакам, кит вновь отправится в свои дальние странствия.
      Ребята решили не отпускать "Ивана Макарыча" и, когда он заснет, привязать к самой толстой березе.
      Возле склада лежал стальной трос, приготовленный нами для работы. Конец этого троса ребята подтащили к дереву заранее. В сговоре принимала участие и Таня. Она боялась за судьбу "Ивана Макарыча", которого могут убить в море китобои. Только просила мальчиков не затягивать сильно петлю, не причинять боли киту.
      - Ты еще свой бантик на хвост ему навяжи, - насмешливо говорили мальчишки.
      Сторож испортил ребятам все дело. Отобрал трос и вызвал Онуфриева.
      - Покоя от них нет! - кипятился сторож.
      - Ничего, я поговорю с ними, - сказал Онуфриев и увел ребят на "Медузу".
      - Нехорошо! Привязать "Ивана Макарыча", как дворнягу! Ох, как бы вы его огорчили! Разве взрослого кита удержишь на месте?
      - Мы бы его приручили, - сказала Таня.
      Онуфриев усмехнулся и стал рассказывать ребятам о морских гигантах. Много узнали и мы, водолазы, от старого китобоя. В этот вечер Онуфриев раскрыл перед нами свою заветную мечту.
      - Есть у нас в стране заповедники разных ценных зверей, - говорил он. Вот котиков, например, разводим на Командорских островах. Единственное место в мире. Золото найдешь, а этих ценных зверей не так-то просто вывести.
      Только не созданы заповедники для китов. А в океанах им грозит истребление. Китов преследуют вот уже тысячу лет.
      Вследствие хищнического промысла теперь исчезли гренландский и серый кит. Они удобны для охоты, остаются на плаву после убоя.
      По той же причине немного уже и горбачей. Да и те измельчали. Им не дают вырасти. Наш "Иван Макарыч" среди них настоящий колосс!
      Такая же история и с морскими титанами, синими китами - блювалами. Еще в 1910 году был убит блювал длиной пятьдесят метров. А с 1953 года уже больше двадцати восьми не встречались.
      Для китов хороши как раз наши внутренние моря: Каспийское, Аральское, озеро Байкал и даже некоторые искусственные. На Каспии, к примеру, масса "живой кашки", единственной любимой пищи беззубых китов. Ее можно выращивать сколько угодно. Тогда они рыбу не тронут. Если выкормить синего кита до тридцати трех метров, то он будет весить столько, примерно, сколько потянут сто двадцать быков. Жира от него получится, как от двух тысяч свиней. Только один его язык две тонны, а сердце равно весу крупной лошади - семистам килограммам.
      - А как доставлять к нам китов?
      - Перевозить синего сосунка с экватора на Каспий придется не в трюме, а в клетке на плавучих резиновых понтонах, чтобы китиха видела младенца. Тогда она за ним пойдет жить куда угодно. Китихи-кашалотихи и горбачихи скорей сами погибнут, чем оставят своего детеныша.
      Когда китам станет тесно на Каспии, то часть их можно продвинуть дальше, по Туркменскому каналу, на Аральское море, а может быть, и в Байкал. И пусть там колхозники займутся китоводством.
      Кстати, на прозрачном Байкале легче, чем где-либо, окончательно разгадать тайну самого глубоководного в мире водолаза - "парфюмерного" кита - кашалота. Он ныряет на глубину тысяча метров, целый час находится там, когда дерется с уродливым спрутом-кальмаром, пока не одолеет его. Быстро выходит оттуда, и никакая кессонка не разбивает его после этой страшной для водолаза глубины. А наши водолазы уже со ста метров поднимаются с выдержками-остановками, по специальной таблице, в течение пяти часов. А с двухсот метров вдвое дольше. На большие глубины опускаются только батисфера и батискаф.
      Драгоценная амбра "парфюмерного" кита называется "плавающим золотом". Ее употребляют при выработке духов с очень устойчивым ароматом. Если китобойцы находят на воде похожий на воск кусок черной или темно-серой, землистого запаха, амбры, они считают свою экспедицию полностью оправданной и могут возвращаться даже без китов. А сколько бы можно было получить в китовом заповеднике чудесной амбры кашалота, которая зачастую теряется бесследно в пучинах бескрайних морей и океанов. Богатство у тебя дома, только знай подбирай его руками!
      Долго еще в тот памятный вечер говорил с нами Онуфриев, страстный китолюб.
      Ребятишки не могли заснуть и всю ночь бредили китовыми заповедниками.
      На следующее утро, когда кит еще только просыпался, они были уже на берегу. К восьми часам высыпало поголовно все население поселка. Рыбаки, их жены в наспех повязанных косынках, со следами теста на руках; две дряхлые бабки в темных длинных платьях, спокойные младенцы на руках беспокойных братьев и сестер, у которых все мысли сейчас были заняты "Иваном Макарычем". По берегу передвигались ползунки с замусоленными погремушками и ватными зайцами. Тут же сновали все кошки поселка, собаки и пятнистая молодая коза бодала то ребят, то опрокинутую самодельную деревянную лошадь без головы.
      Наш завхоз ходил именинником: наконец-то убирается восвояси этот "дармоед".
      На проводы кита пришли и пограничники, подтянутые, в начищенных до блеска сапогах.
      "Иван Макарыч" весело кувыркался, проделывая на прощанье свои "изящные" трюки. Из соседней бухты шел его спутник, с которым они вместе отправятся в дальний путь. И вдруг послышался стонущий крик, похожий на свисток узкоколейного паровоза "кукушка". Мы схватили бинокли. Вокруг кита то в одном, то в другом месте показывались из воды черные плавники и белые зазубренные палки с острыми концами.
      - Рыбы-пилы! - тревожно сказал Онуфриев.
      Они часто собирались у нашего побережья, но никогда их не было здесь так много, как в этот день. Прямо пропасть! Будто нарочно со всех морей сбежались. Надо сказать, что по отдельности эти рыбы трусливы, но если собираются в стаи, не боятся нападать даже на таких силачей, как киты.
      Однажды они набросились на рыбачьи баркасы, приняв деревянные днища за брюхо китов. Как ударят пилой, так в баркасе пробоина, вода хлынет. Рыбаки решили, что наткнулись на каменную банку, стали измерять глубину. Оказалось сорок метров до дна. Что за диво? Одна из хищниц вонзилась в толстое двухдюймовое днище, а вытащить свой нос не может, и застряла. Чуть не пробила заодно и ногу рыбака, да он вовремя отскочил. Так в баркасе я доставили ее на берег.
      Стая таких вот разбойников и налетела на Маленького Кита. Услышав его тревожный зов, "Иван Макарыч" кинулся на помощь. Рыбы-пилы уже прижали к берегу свою жертву: ни назад в море, ни вправо, ни влево. Кругом враги! А впереди берег, на который он, конечно, не мог выйти.
      Задыхаясь от слез, Таня умоляла Никитушкина надеть водолазный костюм и помочь попавшему в беду. Но, увы, рыбы-пилы проткнули бы насквозь и водолаза. А стрелять из пушки по ним нельзя: в сутолоке убьешь самого кита.
      Обессиленный и обезумевший от боли, Маленький Кит выбросился на отмель. Как раз начался отлив.
      В этих местах приливы и отливы на сотню метров случаются. Океан отступил, и на берегу остались раковины, пятилучевые, семи- и десятилучевые звезды; всех размеров крабы и много других мелких животных копошились на мокром песке.
      Спешившего на выручку "Ивана Макарыча" оттянуло обратно в море. Маленький Кит осел на отмели и собственной тяжестью раздавил свое сердце и легкие.
      Кровожадные пилы вмиг окружили "Ивана Макарыча". Что творилось с ним после этого, не поддается описанию! Он вращался в воде, поднимая упругие волны. Бурно погружался, вставал над океаном, словно гранитная колонна, и всей тяжестью обрушивался вниз, сокрушая ошалевших от гула хищников. Ревел и бил могучим хвостом, будто тяжелый крейсер из всех своих бортовых, носовых и кормовых орудий. Океан кипел, подобно вулкану, завинчиваясь водоворотами вокруг кита. Буря поднялась от быстрых движений его многотонного тела. Он бился, как сказочный русский богатырь с несметными полчищами злобных врагов, и казался воплощением разъяренной морской стихии.
      Потрясенные невиданным поединком, мы, не отрываясь, зорко следили за каждым движением кита. Онуфриев среди нас высился каменным изваянием. Тускло поблескивал козырек его бессменной фуражки в паутине бесчисленных трещин. В кулаке он крепко сжимал давно потухшую трубку.
      Наш завхоз, охваченный азартом сражения, бегал вдоль берега и кричал киту:
      - Бей их, гадов! Бей!
      Переводил дыхание и снова кричал:
      - Лупи, голубчик! Крой! Ничего для тебя не пожалею, склад целиком отдам, только не сдавайся!
      От ударов хвоста "Ивана Макарыча" рыбы-пилы вылетали на сушу. Одна из них расплющилась о дерево. Другая зарылась с размаху в песок и осталась торчать, как стрела. Третья, перелетев через палубу "Медузы", шлепнулась недалеко от берега. Оглушенная падением, она пыталась скрыться под воду, но мальчики, горя желанием хоть как-то помочь "Ивану Макарычу", пристукнули ее камнем и выволокли на берег. У пиратки был низкий беззубый рот и огромный, метра в полтора, нос с двадцатью шестью острыми плоскими зубцами, по тринадцати с каждой стороны. Все бросились ее посмотреть. Пятнистая коза разбежалась, чтобы боднуть незнакомку, да промахнулась и угодила в воду. Пришлось Женьке поймать ее за рога и вытянуть на сушу.
      "Иван Макарыч" мстил за погибшего. Когда потом водолазы пошли на дно бухты, то увидели много искалеченных рыб-пил. Кроме них, на грунте лежала убитая длинная угреобразная мурена с ядовитыми зубами и бледный осьминог с отбитым клювом. Это была работа нашего "добродушного" кита, который зря и мухи не обидит. Да попадись ему хоть самый страшный враг китов - зубатый волк морей - касатка со злобными темно-фиолетовыми глазами, и той бы несдобровать. Так был грозен в своем справедливом гневе наш кроткий "Иван Макарыч".
      Весь день он даже не подумал о еде. Снова и снова подплывал к отмели, на которой лежал его сородич. Над мертвым телом с криком вилась густая туча прожорливых чаек.
      До сих пор хранят ребята пластинки усов Маленького Кита в школьном музее.
      Ни одна хозяйка в этот день не успела приготовить обед. Забыв обо всем, женщины поселка смотрели на жестокий морской бой. А в опустевших домах гоготали гуси и распевали петухи.
      К вечеру, когда закат окрасил океан в пурпурно-сиреневый цвет, "Иван Макарыч" покинул родную бухту, чтобы никогда больше не возвратиться. Долго был слышен его трубный рев. Может быть, он плакал по своему товарищу, мы ведь не знаем, как киты плачут.
      СЛУЧАЙ НА ШЛЮЗЕ
      На одном из шлюзов старой Мариинской системы (теперь здесь новые шлюзы Волго-Балта) делали перемычку, чтобы выкачать из плотин воду, забивали в два ряда шпунтовые сваи, спускали рамы. Дело было зимой. Шпунт забивали прямо со льда. Сперва все шло хорошо, но вдруг сваи не пошли в грунт. Нас, водолазов, вызвали, чтобы спуститься под лед и убрать препятствие.
      На стройке одна работа связана с другой, задержка вызывает простой всего строительного участка. Рабочие из-за вынужденной остановки сидели в поставленной недалеко от проруби избушке, грелись у печки, курили. В этой избушке хранилось наше водолазное имущество. Стоял двадцатипятиградусный мороз.
      Я приехал на шлюз с мотористом Васей Дьячковым, а водолазы должны были прилететь на самолете, но из-за нелетной погоды задерживались.
      Начальник строительства спросил, не смогу ли я сейчас сходить под лед до прибытия остальных водолазов.
      - А кто меня спустит? Моторист?
      Это было бы грубым нарушением водолазных правил, в которых сказано, что спускать под воду водолаза может только специалист, имеющий на то свидетельство. Моторист этих прав не имел.
      Правда, Вася Дьячков уже лет шесть работал в подводно-техническом отряде, умел снарядить водолаза, знал таблицу переговорных сигналов и дважды сам спускался под воду.
      Но мог ли я доверить ему свою жизнь? Ведь идти надо было подо льдом по грунту до места происшествия метров двадцать, начиная от полыньи. К тому же водолазный телефон еще не прибыл, и единственной связью оставался пеньковый сигнальный конец.
      Нет, надо ждать самолета!
      Начальник строительства без конца повторял, что промедление с осмотром шпунта сорвет план работы и причинит очень большие убытки. А что, если еще двое суток простоит нелетная погода?
      Я молча страдал от сознания своего бессилия. Меня ожидали сотни рабочих, от меня сейчас зависело все на стройке. А метеосводка сообщила, что погода не улучшается, и неизвестно, когда прилетят товарищи по работе. С каким же чувством я, фронтовик и бывалый водолаз, буду смотреть на людей?
      Сидеть в избушке мне стало невмочь. Я поднялся и скомандовал Дьячкову:
      - Снаряжай в воду!
      - Есть! - обрадовался Вася. - Порядочек!
      Водолазную рубаху я надел сам, а Вася присоединил к фланцу рубахи медную манишку с болтами, обложил ее вокруг планками и закрепил двенадцатью бронзовыми барашками. На каждом барашке два крылышка. Берет снаряжающий за крылышки и завинчивает барашек. Я внимательно следил за тем, как Вася торцовым ключом ровно и до отказа зажимал их на планках, чтобы в рубаху не проникла вода. А когда затянул плетенками водолазные галоши, я, тяжело ступая, вышел из избушки на синеватый лед.
      У проруби Дьячков опоясал меня петлей сигнального пенькового конца и навесил грузы. Я встал на ступеньки трапа, спущенного в воду с толстой кромки льда, а Вася, держа сигнальный конец, в сбитой набекрень шапке лихо повернулся и скомандовал двум добровольцам, которые стояли наготове у ручек водолазной помпы:
      - Воздух!
      Рабочие принялись вращать чугунные маховики, а Вася сбегал в избушку, вынес оттуда водолазный шлем со шлангом и приставил к нему ухо, чтобы послушать, поступает ли воздух. Воздух шипел, и он весело крикнул мне:
      - Порядочек!
      Мои уши под феской уже прихватил мороз. Но вот Вася надел шлем. Подражая заправским водолазам, он с нарочитым спокойствием повернул его на резьбе и закрепил на затылке стопорным винтом. Наконец я услышал сверху шлепок по макушке шлема, каким обычно провожают водолаза в воду.
      Я погрузился, но сразу же проверил, правильно ли надето снаряжение, не проходит ли где вода. Это можно было узнать по пузырькам воздуха. Их не было, значит, я был снаряжен хорошо. Спокойно спустился на грунт и пошел вдоль шпунтового ряда, опоясанного направляющими рамами, к месту происшествия. Видел только на расстоянии ладони желтоватую воду перед иллюминатором. Но глаза вскоре привыкли к полутьме.
      В грунте под шпунтом я увидел огромный ноздреватый камень - валун. Осмотрев его со всех сторон, понял, что применять здесь заряд нельзя повредится шпунт. Нужно окопать камень вокруг и оттянуть его стальным стропом в сторону. Стал работать скобой. Затем по сигнальному концу потребовал прислать стальной строп: один раз дернул и потянул. Но Дьячков, видимо, забыл этот сигнал, и мне пришлось вернуться обратно.
      Снова поднялся на лед и, не снимая водолазной рубахи, вошел в натопленную избушку. Напомнил Дьячкову переговорную таблицу.
      Вася быстро повторил забытые сигналы.
      После короткого отдыха я направился к проруби. Принесли стальной строп. Опять качальщики встали у помпы. Вася хотел надевать на меня шлем.
      - Шлем согрет? Не обмерз?
      - Порядочек!
      Я не заметил, вытащил ли Дьячков его из избушки или шлем так и оставался на льду.
      Огромный ноздреватый валун под шпунтом со всех сторон затянуло илом. Я наклонился к нему и вдруг услышал странный звук: у-рр-р! Неужели это бурлит грунт? Хотел было наклониться снова, но услышал тот же звук: у-рр-р!
      И тут меня, будто плеткой, хлестнуло ледяной водой по горлу. Я замер на месте. Вода быстро помчалась за манишку, в рубашку, проникла до самых пяток и поднялась к подбородку. Воздух поступает сверху и шипит: ши-ши-ши! А из-под шлема гремит: у-рр-р!
      Это отскочил от манишки шлем!
      Я схватился за пеньковый сигнальный конец, чтобы дать сигнал тревоги. Но я не дал сигнала - достаточно одного резкого движения, как шлем упадет с головы.
      Чтобы меня не вытянули мертвого, надо сперва прижать шлем к манишке и завернуть на резьбу. Но самому нахлобучить его невозможно, потому что широкая манишка не позволяет поднять руки. Как же мне его надеть? Сейчас главное: не растеряться, подумать.
      И тут я вспомнил о направляющих рамах шпунта. Шагнул и осторожно, чтобы не уронить шлем, встал на нижнюю раму водолазной галошей. Поднялся под вторую раму, уперся в нее макушкой шлема. Толкнул его кверху, слышу: хлоп! Закрылся! Я затаил дыхание. Воды в костюме полно, а руки - как тяжелые бревна, ими не то что к шлему дотянуться и проверить, сел ли он на свое место, - впору только сигнальную веревку взять.
      Стал поворачиваться, чтобы надеть шлем на резьбу. Вспоминаю, в какую сторону он надевается. Упираюсь им в направляющую раму, голову держу неподвижно и повертываюсь всем корпусом. Слышу - воздух стал расширяться, урчание прекратилось: значит, попал в резьбу. А на всю или нет - не знаю. Дай-ка проверю! Тихонько, одной ногой, спустился с направляющей рамы. Подождал - шлем не соскакивает. Встал обеими ногами на грунт: держит резьба! Вот теперь можно сообщить и наверх. Дернул один раз за сигнальный конец: "Выбирай!"
      Не отвечает Дьячков. Слишком много конца мне потравил. Держусь рукой за шпунт, другой слабину выбираю. Выбрал сигнал втугую и снова дернул один раз. Понял Дьячков, потянул за сигнал. Но от шпунта не отхожу, руками за него хватаюсь и двигаюсь понемножку вперед. Всплыть некуда: надо мной ледяной потолок. Так и прошел все двадцать метров по грунту, в костюме, наполненном водой, с не завернутым на стопор шлемом.
      Гляжу, шпунт кончается. Прошел еще немножко, встал, как у нас говорят, на панер, то есть там, где трап прямо над головой, и дал сигнал: "Выхожу!"
      Вода в костюме плещется вокруг горла, и, чтобы не захлебнуться, поднимаю голову.
      Вытащили на трап. Не помню уже, как встал на первую ступеньку. Водолаз в снаряжении наверху всегда тяжелее, чем под водой, а тут я вышел грузнее чугунной статуи. Гнутся ступеньки, будто у меня на каждом плече по два человека сидит. Привалился я грудью к ледяной кромке проруби, и шлем, как отсеченная голова, сразу упал на лед, прямо под ноги Васе Дьячкову. А из костюма вода хлынула и помчалась к порогу избушки.
      Вася Дьячков торопливо развязывает подхвостник, чтобы снять с меня грузы, и в глаза не смотрит. Он уже понял, что надел замерзший шлем на меня. А стопор из-за обледеневшей резьбы не попал в отверстие на затылке. Вот почему я чуть было не погиб.
      В избушке с меня сняли водолазную рубаху, я переоделся в сухое белье. И в третий раз пошел в воду. Надо было закончить работу.
      Теперь шлем лежал возле самой печки и, вынесенный на лед, оставался еще тепленький. Медленно, очень внимательно снаряжал меня Дьячков. И молчал. А я подумал: "Ну что с него возьмешь?"
      Через сутки, когда камень был уже убран и строительство шло полным ходом, прилетели к нам остальные водолазы.
      - Порядочек! - крикнул им Дьячков. - Опоздали!
      Водолазы узнали о происшествии, и между ними возник спор. Молодой говорил, что я проявил похвальную находчивость. А тот, что постарше, ругал за грубое нарушение правил водолазной службы.
      Каждый из них был по-своему прав. Но я-то знал, что поступил так, как подсказывала мне совесть.
      ЧЕРНАЯ БУТЫЛКА
      Помню все отчетливо, ярко до сих пор, будто это случилось только вчера... Освещенная багряно-малиновым заревом больших дуговых ламп, рука водолаза держит в воде черную бутылку с капсюлем гремучей ртути. В стороне змеится тонкий электрический шнур. Пузыри воздуха гулко летят из пустотелого шлема, через мелкие дырочки головного золотника. Округляясь, вспучиваются, покрываются радужной пленкой, вырастают в хрупкие сверкающие шары, ударяются о подводные светильники, гремят, подпрыгивают и звонко лопаются на потревоженной поверхности реки...
      На палубе две фигуры, охваченные страхом: средних лет матрос и Миша Царев. Уже дважды кричу я матросу:
      - Запускай мотор!
      Но он втянул голову в плечи и, не отрываясь, смотрит на Царева, который пытается зачистить ножом блестящие, будто разрубленные острым топором, концы оборванного электропровода. Руки Царева дрожат, и крупные капли пота, как морские брызги на иллюминаторе, скатываются с бледного лица...
      В тот памятный день наш водолазный бот находился у перемычки котлована гидроэлектростанции. Работы было много. Но с самого утра меня огорчало легкомысленное отношение к делу двух молодых практикантов - Миши Царева и Феди Косичкина.
      Первым в воду пошел Миша Царев. Он называл себя Мишель и носил модные усики - "плюгавочка". Ловкий, сообразительный, он быстро застропил на грунте упавшую железобетонную арматуру и сообщил мне об этом по телефону.
      Плавучий кран ждал, когда водолаз выйдет на бот. Но Царев не показывался.
      - Почему не выходишь? - уже дважды спросил я.
      Ответа не последовало. С водолазом что-то случилось. Надо его срочно поднимать. Мы с Косичкиным потянули шланг и сигнал, но они где-то застряли. Сигнал кое-как распутали, видим - подается, а шланг не идет. Что делать? На помощь подбежали матросы с плавучего крана, как хватили разом, так и перервали телефонный кабель, привязанный к шлангу. Вытянули Царева на трап. А он жив-здоров. Оказывается, не выспался, поздно пришел с танцев и решил отдохнуть на грунте. А чтобы его не беспокоили, специально запутал шланг и сигнал за концы трапа. Он любил во время работы выкинуть какой-нибудь фокус.
      Кран поднял арматуру. Теперь надо было освободить шпунтовую сваю, которая почему-то не шла в грунт. Я послал Федю Косичкина. Сильный, но неповоротливый, за что приятель прозвал его "сундуком", он тоже старался быть франтом. Его круглое лицо обрамлял тонкий шнурочек бородки.
      Молодой водолаз доложил, что свая уперлась в подводное бревно, но не смог его убрать. Долго возился там, выбился из сил. А на участке простой. Пришлось поднять Косичкина наверх и пойти самому.
      Легкий, как дым, серый ил, потревоженный свинцовыми подметками, поднялся с грунта и осел мне на водолазные галоши. Ни одна рыбка не проплыла мимо, мы давно их тут распугали. Из-под сваи, как спина старого сома, чуть виднелось толстое темное бревно. Посмотрел я. Ну до чего же недогадливый Косичкин! Резал, потел. А что толку пилить бревно в грунте, у самой сваи, когда единственно верный способ - применить взрывчатку! Я встал на колени и начал копать ямку для заряда. Спрессованный с галькой песок сразу заскрежетал под острым железным жалом скобы.
      "Когда же мои ученики станут настоящими водолазами?" - с огорчением думал я. Вот уже полгода, как их прислали из водолазной школы, а проку никакого. Оба делали работу "от" и "до", только в порядке приказа. Скажешь им: сделайте то-то - выполнят, не скажешь - пальцем не шевельнут. Чтобы предложить что-то свое, внести новое, - никто из них не стремился к этому. Парни не находили романтики в повседневной подводной работе. А ведь только большая любовь к водолазному труду делает его романтичным!
      Они с интересом слушали рассказы о старых мастерах, но опыта их не перенимали. Я ставил в пример им других молодых водолазов, которые за хорошую работу получали премии. Но и награды не прельщали ребят.
      Они пришли ко мне с ложным представлением о нашем деле как о подводном спорте. Думали, что будут порхать под водой, быстро находить там затонувшие корабли, разные древние города, а газеты опишут их подвиги и напечатают портреты.
      Но они совсем не задумывались над тем, что водолазная специальность одна из самых тяжелых мужских профессий, причем часто даже незаметная.
      Невидимый для всех, в соленом поту, копаешься, как слепой крот среди ила, где бессилен любой фонарь, на ощупь заводишь стальной строп, пилишь незримой ножовкой и бьешь, кувалдой, стараясь по звуку попасть в нужное место.
      Или же работаешь на бешеном течении, весь обжатый подводным ураганом, который рвет, полощет тебя, если ты держишься за грунт, но только выпустил из рук ходовой конец с тяжелым балластом - тебя выкинет как пробку или расшибет о донный валун.