Жестокий шторм

Петрас ушел на камбуз разжечь примус. Асхатов сел на теплую палубу, прислонившись спиной к рубке, свернул самокрутку, прикурил от зажигалки и принялся наблюдать за Горшковым, который стал делать гимнастику.

— Ты не особенно налегай, Алексей, так, разомнись слегка — и достаточно, при наших-то харчах! Теперь садись рядом, погрейся на солнышке. Благодать! Совсем тепло. Все же тельняшку надень. Простуды нам еще не хватало. Вот остынешь, тогда раздевайся и загорай, только поначалу тоже осторожно.

Они хлебали обжигающую небо водицу, слабо пахнущую жиром и лавровым листом, потом выпили по кружке кипятку, слегка забеленного сгущенным молоком. У них оставалось всего три баночки молока, старшина берег его на крайний случай, сегодня же он разрешил отметить «новую эру» в плавании.

После завтрака Горшков действительно разыскал под настилом еще две банки тушенки и баночку сгущенного молока.

— Ну что я говорил? А? Везет нам, ребята, — просиял старшина. — Держи, Алеха! Да смотри не сыграй с консервами за борт. Нет, все три не бери. Переноси по одной в кубрик, а предварительно отчисть с них ржавчину, потом смажь тавотом. А мы с Петрасом займемся приборкой, доведем наш корабль до умопомрачительного блеска. Сперва отольем водичку. Что там с ручной помпой? — спросил он моториста, который уже возился с ней.

— Порядок. Сетку мусором забило. Уже пошла вода.

— Вот и прекрасно. Ты качай, а я буду ведерком отливать. Воды самая малость. Корпус у нас держит, это через люки набралось. Но сначала давай вытащим брезентовую емкость. Дыр в ней не так много. Вымоем, починим и приспособим под водяную цистерну. Ну, давайте общими силами. Вот так, взяли!

Разглядывая бесформенную груду мокрого брезента, Асхатов говорил:

— Помните, как вы на меня взъелись, когда я велел эту килу перенести на корабль? Рыбаки ее бросили за ненадобностью, а скорее всего из-за разгильдяйства. Мне давно хотелось насолить рыбки для всего нашего подразделения. Но о рыбе теперь другой разговор, много ее в океане, да поймать нелегко. Рыба больше у берегов на шельфе кормится. Здесь же разве заблудшая акула встретится или косячок тунцов. Да нам и акула — божий дар. Готовь, Петрас, снасть. Моток капроновой лески у нас есть да линь порядочный. Крючки тоже должны быть?

— Есть и крючки, — сказал Петрас, налегая на рычаг ручной помпы. — Акулу бы неплохо подцепить.

— Что-то акул не видно, — вздохнул Горшков.

— Увидишь еще. Ну, давайте брезент за бортом прополощем.

Они проработали весь день. Починили брезентовую емкость и установили ее в трюме. После обеда долго возились с плавучим якорем: его весь измочалили волны, на новый якорь пошла часть брезента с той же емкости.

— Парус бы нам, — сказал Петрас.

Втроем они стояли на палубе впереди рубки, довольные, что выполнили все, что наметили на сегодня. Старшина ответил мотористу с долей горечи:

— Парус, говоришь? А на чем его поднимать? Нашу-то мачту давным-давно снесло.

— Я в порядке мечты, товарищ старшина.

— Эти мечты, Петрас, душу мне переворачивают. Думаешь, и я о парусе не думал? Да если бы нам парус да попутный ветер, то мы бы живо домой повернули. И глядишь, через неделю добрались до Японии, а там…

Горшков неожиданно расхохотался. Старшина и моторист с удивлением посмотрели на него. Горшков сказал, виновато улыбаясь:

— Я подумал: вот мы маялись, брезент латали, установили водяную цистерну, а вдруг дождя и не будет?

Асхатов подмигнул Петрасу:

— Это хорошо, когда бодрость духа не пропала. С такой командой можно океан переплыть и, чем черт не шутит, какой-нибудь необитаемый остров открыть. — Он посмотрел на небо. — Нет, дождь будет. Как бы опять шторм нас не прихватил. Облака мне не нравятся. Видите, как их по небу размазало? Там вверху ветрище страшной силы…

Ночь прошла спокойно, но к утру опять стал крепчать северный ветер. Утихший было океан помрачнел. Волны покрылись мраморными разводами пены. Старшина Асхатов и матрос Горшков снова поселились в рубке. Вдвоем было веселее, особенно по ночам. Петрас находился в худшем положении: он один нес в машине круглосуточную вахту. И хотя он и говорил, что вволю высыпается у своих моторов, стоило лишь старшине сказать в переговорную трубу: «В машине!» — как тотчас же слышалось в ответ: «Есть, в машине!»

Стояла черная, беспросветная тьма. Моросил мелкий холодный дождь, высокая зыбь катилась с северо-запада. Новый шторм, пробушевав двое суток, умчался к югу. Океан застлал тяжелый, непроницаемый туман. Иногда в небе проклевывался оранжевый диск солнца и тотчас скрывался в рыхлой, мглистой массе тумана.

Весь экипаж собрался в рубке. Старшина Асхатов курил, стоя у штурвала, Горшков и Петрас Авижус сидели на палубе. Хотя было чуть за полдень, в рубке было сумрачно. Старшине не давала покоя мысль о парусе. Подходящий брезент хранился у него в небольшом трюмном отсеке, который он называл подшкиперской, не на чем только было поднять парус, не было мачты.

Петрас сказал:

— У нас остался только один багор, второй смыло, на двух можно было бы укрепить парус.

Старшина вздохнул:

— Где их возьмешь, твои багры? Все же, моряки, не будем раскисать, пока все идет вполне прилично. Течение нас несет себе помаленьку наперерез пароходным линиям. Так не бывает, чтобы в наш век, да на таком участке движения, нам никто не встретился.

Горшков спросил:

— Только два багра — и мы поставили бы парус?

Старшина повел плечом:

— Ну конечно, еще какой! Взяли бы на растяжки, брезента у нас двенадцать квадратных метров. Пожалуй, даже немного великоват для нашего паруса. Конечно, быстроходный клипер из нас не получился бы, все же узла на два-три хода прибавили.

— Только и всего? — усмехнулся Горшков.

— А тебе этого мало? — удивился старшина. — Да ты усекаешь, что мы тогда освободились бы от плавучего якоря, смогли управляться, идти по нужному курсу! Ах, Алексей, морской ты человек, а не соображаешь, что к чему.

— Я-то соображаю. Только обидно, что даже под парусом будем ползти как черепаха.

— Обиду оставь при себе. И в другой раз корабельный инвентарь крепи по-настоящему. По твоей вине отпорный крюк утопили.

— При чем тут я? Вы же знаете, что я спал после вахты, товарищ старшина…

— Ну ладно, Алексей. Не будем…

— Не будем, товарищ старшина.

Это была первая размолвка, вызванная многодневным напряжением и усталостью.

Петрас примирительным тоном спросил:

— Все же куда нас вынесет, если ветер будет дуть с северо-запада или прямо с запада? В какую-нибудь водяную пустыню?

— Да, земли там не густо до самой Канады и Северной Америки, но наш курс сейчас изменился круто к зюйду, похоже, несет нас к Филиппинским островам, а может, даже в Полинезию.

— Так далеко? — удивился Горшков.

— Да, не близко, но выбора у нас пока нет.

— Понимаю, — сказал Горшков, — но допустим, мы возьмем курс к Америке, то сколько же надо дней, чтобы добраться до нее?

— Много, Алеша. Но об Америке нам и толковать нечего, так как, видишь, нас тащит на юг. Если же будем двигаться все в этом направлении, то в конце концов наткнемся на какой-нибудь коралловый остров, а скорее всего встретим чье-нибудь судно. Здесь торный путь на Гавайские острова, в американские порты, в Японию и к нашим берегам. Как видишь, Алексей, дела наши не так уж плохи.

— А кто сомневается? — Горшков расправил плечи. Ему и в самом деле казалось теперь, что все идет отлично, уже сгладились в памяти страшные дни, когда бушевал ледяной шторм. У него загорелись глаза, когда он представил себе, как из воды поднимаются кроны кокосовых пальм. Только голодные спазмы в желудке порою портили настроение, да и то ненадолго.

Петрас, все это время молчавший, вдруг сказал:

— Мачта должна быть красивой…

Старшина впился в моториста взглядом:

— Какая там красота! Лишь бы брезент держала. Ну что ты там придумал?

— У нас есть дощатый настил в трюме…

— Думал и я о нем, да он из коротких брусьев. Постой, постой! Думаешь, можно сбить?

— Надо попробовать, старшина. Мачта должна получиться крепкая.

— Нам только того и надо. Бросай свои крючки! Берись за топор. Да у меня и скобы найдутся!

Три дня, используя затишье, Петрас и старшина работали не покладая рук. Толстые брусья они состругивали с боков, сшивали их гвоздями и скобами. Наконец установили за рубкой высокую треногу, опоясанную по граням добавочными креплениями. Тренога держалась хорошо, крепко упираясь в палубу у основания фальшборта. Единственный багор стал «нижней фор-марса-реей», как громко назвал ее старшина. Крепление паруса на рее и его оснастка тоже заняли немало времени. Наконец настал торжественный момент, когда старшина и Петрас подняли свой парус. Хлопнул брезент, и КР-16 медленно развернулся и двинулся по пологому склону волны.

Старшина Асхатов сказал изменившимся от волнения голосом:

— Пошли, а? Теперь мы не пленники стихии! Ну, братцы!.. У нас моторно-парусный корабль, — он посмотрел за борт, — и скорость, я вам скажу, приличная…

ОТЕЦ ПАТРИК И ДРУГИЕ

После апартаментов профессора каюта N909 показалась Томасу Кейри чем-то вроде тюремного карцера: узкий ящик с двумя койками одна над другой, без иллюминаторов — каюта находилась ниже ватерлинии. Он только заглянул в нее и, с облегчением захлопнув двери, пошел искать своего непосредственного начальника, инженера Дешулло. Того не было в каюте с медной дощечкой «инженер-электрик», матросы на его вопрос как-то странно пожимали плечами. Не оказалось его и на автоматической телефонной станции. В небольшом помещении, занимаемом АТС, сидел дежурный электрик — лысый парень с хитроватым взглядом. Репортер обратил внимание на его мясистый нос, свернутый несколько вправо.

Дежурный электрик поймал его взгляд и пояснил:

— Бокс. Почему-то все пялят глаза на мой нос. Хотя он не хуже, чем у любого… Так ты, парень, ищешь инженера Дешулло? Долго придется искать. Я вот тоже вначале с ног сбился, разыскивая своего шефа Питерсона, и не нашел до сегодняшнего дня. По правде говоря, этот Питерсон мне был так же нужен, как тебе — Дешулло. Сегодня начальник у тебя я, ты у меня числишься в подвахтенных. Садись пока и жди дальнейших распоряжений. — Электрик подмигнул и загадочно улыбнулся, обнаружив солидную недостачу передних зубов. — Таких Дешулло на «Глории» не один десяток. — Поднял палец: — Звонят. — Взял трубку телефона: — АТС слушает. Отлично, сэр. Ваша каюта 107? Через семь минут у вас будет инженер-электрик. Не за что, сэр. Ну вот… как тебя?

— Том.

— Меня можешь звать Джеком. Бери в шкафу лампу с зеленым абажуром и топай в каюту 107. Там лампу разгрохали. Ты слышал, как я тебя аттестовал? Инженер-электрик! Так что держи марку.

— С меня хватит и электромонтера.

— Ты думай и о престиже судна. Инженер втыкает штепсель в розетку! Пусть знают наших. Ну валяй!

В каюте N107 Томаса Кейри встретил высокий широкоплечий старик в клетчатой рубахе и залатанных джинсах.

— Дружище, садись! Что будем пить? Да брось ты эту чертову лампу! У меня все в порядке с огнем. Я тебя вызвал так, для компании, не обижайся. Скука заела. Старуха с дочкой торчат там, — он ткнул пальцем в потолок, — а я постоял, посмотрел на эту водяную пустыню, пощурился от солнца, потом зашел в бар, да там собрался дрянной народец, сосут свои коктейли, будто важное дело делают. Поговорить не с кем. Вот мне и пришла мысль вызвать кого-нибудь из команды, из обслуги стало быть. Ну пей, пей! Тут водки пропасть, да я еще с собой запасец прихватил. Или ты пива хочешь? Пива так пива…

Томас Кейри нехотя сел и взял холодный стакан с темным пивом.

— Ну, за встречу. Пивко славное. Так ты инженер? Как тебя? Том? Ну и отлично. А меня Джимом Диммоком кличут. Лицо у тебя честное, располагающее. А я ничего теперь не люблю в жизни больше, как поговорить с порядочным человеком. Когда-то меня окружала пропасть славных парней. И надо же было случиться такому несчастью! — Он отхлебнул пива, сдул пену с усов, вздохнул. — Жил я как человек. Сеял кукурузу, в кузнице наваривал лемеха, ковал лошадей, смекал и по части машин. Даже в родео участвовал. Однажды продержался на мустанге около минуты и огреб приз пятьдесят долларов. Вечерами просиживал в салуне. И вот как-то в июле, в самую жару, приезжают ко мне три сукиных сына и дают подписать бумагу: дескать, они станут искать на моей земле нефть, и если найдут, то я буду получать какие-то центы с каждого барреля. Старуха говорит: валяй! Ну я и подписал…

— Нашли нефть?

— Нашли, дьявол бы ее побрал! С тех пор я получаю кучу долларов. Почти полмиллиона в год! И так уже пять лет! Пей, дружище…

Распив три бутылки пива со случайным нефтепромышленником, Томас Кейри вернулся в АТС.

— Ты чего лампу обратно принес? — спросил Джек.

Томас Кейри рассказал все как было.

— Это бывает, — сказал Джек. — И ведь тоже надо понять человека: свалятся такие деньги, а он не знает, что с ними делать. Был до этого человеком, а стал черт-те чем. Хотя я бы с таким доходом живо управился. Нашел бы куда деньги пристроить.

— Стал бы играть на бирже?

— Ну нет. Я бы, Том, начал строить ветряные электростанции. Знаешь, какие у нас ветры в прериях! Зазвенел бы от крыльев весь мой Запад! Говорят, энергетический кризис. А ведь если бы… Фу ты, дьявол, опять кто-то… Каюта двадцать три? Том, давай, да поживей. Каюта суперлюкс. За сутки двести сорок долларов. Что-то у босса с электробритвой. Если не справишься, неси сюда… Да… пятьсот тысяч — это сумма! Сколько можно ветряков… — услышал Томас Кейри уже в дверях.

По салону каюты 23 ходил высокий мужчина средних лет в одних шортах, его белесая кожа поросла на груди рыжеватыми волосами.

На диване, обитом зеленым бархатом, лежало пышное белое платье, на ковре валялась изящная туфелька.

Томас Кейри спросил:

— Вызывали электрика?

Вместо ответа рыжий показал глазами на столик возле зеркала во всю стену, на котором лежала бритва. Репортер взял бритву. Проверил, плотно ли вошел штепсель в розетку, включил ножи. Бритва ожила.

— Работает. Вы недостаточно плотно вставили вилку, сэр.

Рыжий не ответил. Томас Кейри обратил внимание на его нервное лицо, поросшее золотистой щетиной. Из соседней комнаты появилась молодая женщина в бикини.

— Боб! Вечно ты поднимаешь шум из-за пустяков…

— А ты любому мужчине норовишь показаться голой.

— Ты прав, Бобби. Мне доставляет удовольствие радовать зрителей. Вот тебе, — обратилась она к Томасу Кейри, — скажи не стесняясь, нравится моя фигура?

— В женщинах мне нравится не одна только фигура, миледи.

— Что? Что он сказал? Ты слышал, Боб? Каким тоном сказал этот наглец! Выходит, что я только смазливая дура. Вышвырни его вон! Немедленно!

Рыжий согнулся в пароксизме дикого хохота. Он стонал, визжал, махал руками. Наконец пересилил смех:

— Ой хорошо! Как хорошо ты ей врезал, парень! Она всегда считала, что ее фигура — капитал, что не надо на на цент всего остального. Нет, я это обязательно запомню, моя радость…

Томас Кейри выскочил из каюты под визг разъяренной красавицы, ругая себя, что не ушел раньше.

«Действительно, будь на месте рыжего другой, могла возникнуть драка, а мне ее только и не хватало».

Джеку он ничего рассказывать не стал.

— Тебя, Том, ищет лейтенант Лоджо, — сказал тот. — Между нами: он такой же лейтенант, как я — маршал. Он ждет тебя в баре на шестой палубе в нашем радиусе. Давай жми. Он наш главный начальник. О Дешулло забудь.

Лейтенант Лоджо встретил Томаса Кейри в коридоре.

— Наконец-то я вас нашел! — воскликнул он, хватая Томаса Кейри за руку и крепко пожимая ее. — Идемте в бар. Там можно перекинуться парой слов без того, чтобы за нами следили десять пар глаз. Знаете, клерки уже разнесли слух, что вы не кто иной, как Майкл Корбет.

— Чем он знаменит?

— Ну тот кассир из аэропорта в Новом Орлеане. Тот, что увел двести тысяч долларов.

— Этого еще не хватало! — возмутился Кейри.

— Действительно, поклеп неприятный. И это еще далеко не все. Вот сюда. Проходите. Здесь уютно и нет липучих глаз.

Сев за стойку, Томас Кейри вопросительно посмотрел на лейтенанта.

— Что будем пить? — спросил тот.

— Что хотите.

— Тогда виски. Два виски! — крикнул Лоджо бармену.

— Так что еще слышно обо мне?

— Вторая новость более приятная. Вас засекли с дочкой шефа, и, сами понимаете, строятся самые радужные для вас предположения.

— Ну а еще?

— К приятным для вас известиям можно отнести также перевод на тысячу двести долларов, полученный только что. Оплата в главном вестибюле, окно номер три.

— Благодарю за последнюю новость.

— Понимаю: уезжали вы в некоторой спешке. Не прибавить ли вам еще льду?

— Нет, благодарю. И слушаю вас.

Лейтенант Лоджо покосился на бармена, стоявшего у другого конца стойки.

— У меня к вам предложение — работать вместе. Одному невозможно справиться с такой задачей. По крайней мере, труднее, много труднее.

— Давайте для начала уясним.

— Что?

— Задачу.

— Я готов. Как вы догадываетесь, речь пойдет о Паулине Браун, ну не о ней самой, а о ребятах, что ее кокнули. Не так ли?

— Вы думаете, преступники здесь?

— Об этом говорит ваше присутствие на «Глории», мистер Кейри. Таких людей, как вы, не посылают ловить журавлей в небе. Как показало предварительное расследование — их двое. По всей видимости, они пробираются в Австралию или в Новую Зеландию. Кроме бриллиантов они взяли наличными триста тысяч. Взломали сейф. Да что я вам все это объясняю!

Томас Кейри задумался. Отталкивать лейтенанта не имело смысла. «Пусть он считает, что и я охочусь за убийцами Браун, сам же в это время буду нащупывать человека Минотти. Лоджо перестанет путаться под ногами, и в его лице я даже получу неплохого помощника».

— Поймите, что вам будет невозможно одному. «Глория» — плавучий город. Надо «просеять» около двух тысяч людей. У меня же есть осведомители среди команды. Конечно, их услуги будут стоить денег, но игра стоит свеч. Поверьте мне! Вы не раскаетесь. Я — детектив от рождения.

— Хорошо, лейтенант, я согласен. Только давайте договоримся, что вы не станете мешать мне, все свои действия будете согласовывать со мной.

— Ну конечно! — Лейтенант Лоджо радостно спрыгнул с высокого сиденья, потом снова взгромоздился на него и поманил бармена: — Два мартини! Двойных! Нет, нет, мистер Кейри, не беспокойтесь, сегодня я плачу. Сегодня у меня удачный день.

Томас Кейри спросил, желая проверить сообщение Джека:

— Куда все-таки подевался мистер Дешулло? Я ищу его весь день.

Лоджо повел носом по сторонам и зашептал:

— Между нами: его вообще не существует! Я теперь могу вам это сказать. Таких мертвых душ наберется у нас не один десяток. Между прочим, жалованье на них идет.

— Кто же его получает?

— Не будьте таким наивным человеком. Капитан, штурманы, главный механик.

— Значит, это вы мой непосредственный начальник?

— Ах, оставьте, шеф. Начальник вы, я — ваш помощник. Располагайте мною и всем составом административной службы. Вам теперь ни в чем не откажет сам Генри Гудвин.

— Кто это?

— Шеф административной службы. Собственно, второй капитан. Я, если пожелаете, могу посвятить вас в некоторые тонкости нашей работы. У нас, как при княжеском дворе, — уйма интриг! Идет борьба за выгодные места, даже среди стюардов. Везде нужны протекция, разного вида взятки, пресмыкательство. Вы спешите?

— Да, есть еще задание на АТС. Затем — личные дела.

— Про АТС можете забыть, я снял вас с дежурства. Джек хитрый малый, он заарканил вас, отпустив своего напарника играть в скат. Между прочим, игра среди членов команды идет по каютам, и особенно в третьем классе, где иногда попадаются денежные люди. Там можно засечь и нашу клиентуру; если же они птицы более высокого полета — тогда в судовом казино. Вам следует посещать все наши злачные места. Ах простите, кого я вздумал учить! Вероятно, влияет мартини. А недурен напиток? Ну идемте, я вас провожу. Жак, получи!

Отделавшись от Лоджо, Томас Кейри из первого вестибюля позвонил Джейн. Ни ее, ни мисс Брук не оказалось в каюте. Мистера Гордона же он застал в обществе Кинга. Пес, положив страдальчески сморщенную морду на лапы, не спускал глаз с хозяина, сидевшего за письменным столом.

— А, Том! Наконец-то! Раз пять звонила Джейн. Я только что пытался разыскать вас на АТС. — Он положил на исписанный лист бумаги вечное перо.

— Судя по вашему утомленному лицу, вы опять столкнулись с некоторыми трудностями?

Выслушав Томаса Кейри, мистер Гордон сказал:

— Из всего самое важное — предложение лейтенанта Лоджо. Вы правы. Под видом розысков убийц этой Браун можно заняться людьми Минотти и Чевера. Я, поразмыслив наедине, пришел к заключению, что на судне должны находиться несколько лиц. Люди, подобные Минотти, тщательно продумывают операции подобного рода. Болезнь, смерть, несчастный случай с одним может перечеркнуть все планы. Нет, на судне находятся, по меньшей мере, трое. Я думаю, они намерены утопить, поджечь либо взорвать судно в середине плавания.

— Любопытно, а почему?

— Должно создаться впечатление, что судно было отлично подготовлена к плаванию, надежно и только нелепая случайность, не зависящая от судовладельца, привела к катастрофе.

— Логично…

— Так что у нас с вами есть минимум месяц-полтора на предотвращение несчастья. Максимально используйте лейтенанта Лоджо, он обуреваем мечтой о богатстве и славе, такими рычагами нельзя не воспользоваться. — Он улыбнулся. Кинг, уловив хозяйскую улыбку, завилял обрубком хвоста. — Вот и Кинг согласен. В нашем мире нет стимулов более сильных. Что же касается ваших посещений нефтепромышленника, кинозвезды и прочих пассажиров, то вы черпаете материал для своих будущих книг, так сказать побочный продукт. Итак, Том, все пока идет превосходно, лучше не придумаешь. Я вот тоже не сидел без дела, видите, сколько испортил бумаги с фирменным знаком судоходной компании «Чевер лайнз». Я пытаюсь понять психологию главных героев. Особенно труден для меня мистер Чевер. Ради чего отец решает так хладнокровно и расчетливо убить единственную дочь? Может, он делает это отчаявшись, ожидая неминуемого краха, потому и решает пожертвовать дочерью для спасения своего имени, богатства, положения?..

Томас Кейри кивнул:

— Все это он может сохранить, получив колоссальную страховку!

— Только надеется получить, но ее могут еще и не присудить. И ему необходимо все обставить с таким расчетом, чтобы у комиссии экспертов не было даже малейших подозрений в злом умысле. И вот здесь у мистера Чевера главный козырь — дочь. Кто может поверить, что он задумал потопить судно, на котором плывет его единственное дитя? Возможно, Чевер идет на преступление ради другой, более сильной любви, а может, из-за всепожирающей алчности. Тут есть над чем подумать, Том…

— Трудно себе представить более страшную, бессмысленную жестокость!

— Милый Том! Я не отсылаю вас к примерам из английской истории, которые использовал в своих трагедиях великий Шекспир. Сотни лет спустя жестокость становится изощреннее, принимает глобальный характер. Наше общество, несправедливое в своей основе, способно на все, чтобы сохранить себя. Вспомните первые взрывы атомных бомб над мирными городами Японии, войну во Вьетнаме, политические убийства, стравливание африканских народов, подготовку к новой мировой войне. Так что Чевер и Минотти созданы по образу и подобию породившего их общества. Но в этом обществе есть и противоборствующие силы, и мы с вами их представители. Наша беда, что мы пока сражаемся в одиночку, стремимся победить не глобальное зло, а только жалкие его крупицы… Я вас опять заговорил? Хорошо, отпускаю. Идите к Джейн и уговорите ее сойти на берег и остаться в Гонолулу.

— Вы читаете мои мысли, Стэн. Боюсь только, что у нее другие планы.

— Внесите в них коррективы, Том. Уходите же поскорее. Кинг, помахай дяде Тому хвостом.

Джейн сидела в шезлонге под тентом. На ней было белое полотняное платье, большие темные очки, сандалии на босу ногу. На палубе у кресла лежал томик дешевого издания Уорда Джаста.

— Наконец-то объявился, — сказала она. — Сесть тебе уже негде. Идем постоим у борта или спустимся пониже. Сегодня здесь не протолкнуться. Только сейчас все любовались очаровательным островком. Десяток пальм и еще клочок какой-то растительности, крохотный пляж, и на нем — ни души. Вот бы где пожить, Том, хоть денек! Ну что же ты такой мрачный? Как твоя новая работа? Я звонила в АТС, просила направить тебя в каюту четыреста четыре. Не дождалась и вот вылезла сюда. Ну что случилось? Подними же хоть мою книгу. Тебе нравится Джаст?

— Хороший писатель. Умеет распотрошить своих персонажей.

— Я осилила только три страницы. Показалось скучновато. Не наступи той полураздетой блондинке на ноги. Смелее иди к борту.

Они остановились у оградительной сетки. На горизонте темнело облако. Вспыхивали и гасли барашки на ультрамариновой воде.

— Боже милостивый, — сказал Томас Кейри, — как прекрасна, как велика наша планета!

— Совершенно верно. Ну а в остальном? Что все-таки произошло? Что ты хочешь сказать мне и не решаешься?

— Видишь ли… Я немного устал. Сегодня был такой суматошный день, к тому же изрядно выпил. Вначале у нефтяного короля…

Она слушала с большим интересом, спросила:

— Так, говоришь, звезда была в одном бикини? У нее действительно хорошая фигура, по-моему, она только демонстрирует тело в своих ролях. Все же ты был невежлив с дамой, Том. Я бы на ее месте тоже обиделась.

— Но у тебя есть еще и душа, Джейн.

— Благодарю. Все же так больше не поступай. Женщинам нельзя говорить обидные вещи. Тем более если это правда. Ты заметил, Том, что в самой горькой правде мы не признаемся даже самим себе? Ну а еще какие новости?

— Мне пришел перевод на тысячу двести долларов, и я до сих пор его не получил.

— Так идем немедленно. Тебе непременно надо обзавестись парой костюмов, рубашками, я видела отличные панамы. В общем, я тебе помогу все подобрать.

В веселой кутерьме они накупили ворох вещей. Джейн остановилась у витрины ювелирных изделий. Примерила гранатовое в темном золоте ожерелье индийской работы. Кейри торопливо отсчитал стопку долларов.

— Том, милый! — сказала девушка, любуясь собой в зеркале. — Мне никогда еще не делали более приятного подарка! У меня есть к тому же и гранатовые серьги.

— И я никому ничего не дарил с такой радостью. Думаю, мне было дарить даже приятнее, чем тебе принимать подарок.

— Обмен любезностями затягивается. Ты лучше скажи, сколько денег у тебя осталось?

— Двадцать долларов. Эта сумма последнее время составляет мой оборотный капитал.

— Двадцать! Так это же очаровательно. Проводи меня и иди переоденься к ужину. Передай привет своему очаровательному негру. Мне тоже надо кое-чем подзаняться. Прикинуть, что надеть. Ведь сегодня что-то вроде бала после ужина, по крайней мере будут танцы. Надень темный костюм и ярчайший галстук. — У дверей прошептала нежно: — Поцелуй меня, милый…

Томас Кейри ввалился в каюту мистера Гордона со свертками и коробками. Посмотрев на его лицо, поглупевшее от счастья, мистер Гордон спросил:

— Все уладилось?

— Я счастлив, дорогой Стэн. Джейн — удивительная девушка! Все это она выбирала.

— Рад за вас, Том. Ну а насчет Гонолулу?

Том глубоко вздохнул и виновато улыбнулся:

— Не смог. Язык не поворачивался. Стоило лишь заговорить об этом, как она вытянула бы из меня все. У нее было такое безмятежное настроение. Вы знаете, что сегодня после ужина или даже во время его будет бал, танцы? Надевайте свой смокинг!

— Бал так бал. Значит, вы не решились. Может, и к лучшему. Еще есть время. Поговорите с ней об этом на берегу.

— Стэн, поймите, как я ей объясню, какие выставлю причины? Она предложила пожениться в Гонолулу и остальной рейс сделать нашим свадебным путешествием. Я же без объяснения причин оставлю ее на берегу одну. Да она и не останется! Есть единственное средство — сказать ей все!

Мистер Гордон молчал, пока Томас Кейри распаковывал свои свертки, только смотрел на молодого человека долгим взглядом.

— Вы думаете, Джейн испугается, струсит? Предоставит нам одним выпутываться из этой истории? — спросил он.

— Конечно нет. Она останется с нами. Но представляю, как это омрачит ее жизнь! Я боюсь за нее. Несколько минут назад она говорила о горькой правде, которую мы часто носим и боимся признаться в ней даже самим себе. Она будет потрясена. Каким страшным станет для нас свадебное путешествие, особенно для нее!..

— И все-таки вы скажете ей. В своей роли она восстанет до высот героинь греческой трагедии — любящая, смелая, благородная! Нет, Том, надо, чтобы она все узнала.

— Только не сегодня.

— Хорошо. Не станем ей портить нынешний вечер. — Он погладил Кинга. — Ну, дружище, тебе пора в свой «люкс». Судовые правила не допускают твоего присутствия в ночное время в каютах пассажиров. Томас, мы оставляем вас. Где твой поводок, Кинг?

Мистер Гордон шел по коридору, с улыбкой поглядывая на своего четвероногого друга Кинга. Профессор все больше уверялся в том, что скоро будет найден след сообщников Чевера и Минотти. Как это произойдет, он еще не представлял, у него пока только возникло слабое, ничем не обоснованное подозрение, что люди, которых они с Томом Кейри стремятся обнаружить, где-то совсем близко, что с одним из них он разговаривал уже нынче.

«Доказательств никаких. Мне, как и Тому, все начинают казаться преступниками», — подумал он, уступая дорогу коляске, в которой сидела старая женщина, коляску толкал чернокожий слуга.

— Боже! Что за прелестный пес! — сказала старая женщина. — Должно быть, необыкновенно умен. Чей же он?

— Мой, мэм.

— Ах вот как… — Старая женщина отвернулась, потеряв всякий интерес к собаке негра и к ее хозяину.