Жестокий шторм

Томас Кейри выключил приемник и проехал несколько километров, перебирая все возможности разыскать Джейн. «Если бы у меня были деньги, то можно было нанять детектива или попытаться подкупить секретаршу Чевера мисс Брук».

Он тут же посчитал эту мысль глупой, порожденной отчаянием: о каком подкупе и о каком детективе можно думать, имея в кармане пятнадцать долларов и тридцать пять центов. Осталось одно — попытаться пробиться на лайнер и там переговорить с Джейн.

Придя к такому решению, Томас почти успокоился. Оказывается, все так просто: надо только разыскать Джейн, растолковать ей, как они глупо попались на провокацию, и все пойдет как прежде. Конечно, они выведут на чистую воду того, кто писал фальшивые письма. Неужели отец? Или мисс Брук по его наущению? Секретарша добрая девушка, но она больше всего на свете боится потерять работу… «Нет, мне не отвлечься от этих мыслей, а надо немного отдохнуть. Просто пока не думать ни о чем. Послушаю-ка я лучше, что творится на дорогах. И от них пока никуда не денешься». Он включил транзистор, настроенный на волну дорожной полиции, и стал по привычке краем уха улавливать сообщения патрулей.

На сто восьмом километре шоссе N3 авария молочной цистерны: лопнула камера, и машина врезалась в фонарный столб. Шофер и его помощник легко ранены. На дороге N2 дело посерьезнее. Полицейский торопливо докладывал о числе жертв. В другое время Томас Кейри немедленно помчался бы к месту катастрофы, сейчас же довольно равнодушно прослушал это трагическое сообщение, будто прочитал вчерашнюю газетную хронику.

Полицейские передавали номера машин, задержанных за превышение скорости. Пьяная компания сшибла изгородь частного владения и въехала на птичник: водитель уснул за рулем. Жертв нет, но случай интересный, носит комический характер. Такую информацию любит заведующий отделом Джонс. Наконец его внимание привлек разговор двух полицейских. Постовой разговаривал с дежурным по дорожному отделению полиции.

— Да, да, Роб. Его выбросили из машины, — говорил полицейский, — минут десять назад. Я с ним возился, а Сэм не мог с тобой связаться. Ты кого-то разносил и посылал его к дьяволу.

— Совершенно верно. Сегодня всю ночь сплошная кутерьма. Так, говоришь, жив?

— Приходит в сознание, а потом опять отключается. Едва очнется, просит инспектора и пастора. По всей видимости, мафиози. Его свои кокнули. В трех местах продырявили да еще трахнули об асфальт. И представь, дышит и даже говорит. Посылай ребят. Неотложку мы вызвали с таким же трудом, как и связались с тобой, Роб.

— Сейчас ребята выезжают.

— Поживей! Если это мафиози, то он наверняка расколется. Старик не простит тебе, если ты не успеешь.

«Надо бы посмотреть на этого бедолагу, — подумал Томас Кейри, — и послушать допрос. Что, если и катастрофа на бойком перекрестке, и этот случай связаны между гобой? Там убит главарь мафии, а здесь — кто-то из его шайки либо один из противников. Возможно, начинается настоящая война гангстеров. Надо позвонить Брауну — пусть он займется этим делом. Может получиться сенсационный материал…»

Тут он увидел сверкающую никелем полицейскую машину. Она стояла, съехав с крайней полосы на обочину, Томас Кейри остановился рядом. Из-за машины вышел полицейский гигантского роста.

— Проезжай, парень, — сказал он устало.

— Я из газеты.

— Ну и нюх у тебя, парень! — засмеялся полицейский. — Надо же! Четвертый час, а ты не спишь и тоже шатаешься по дорогам как неприкаянный. Ну народ пошел! Ну чего тебе не спится?

— Я с тридцатой мили.

— Ах вон что! Тогда поставь свою гоночную впереди нашего фургона. Хе-хе-хе!

Томас Кейри выполнил указание полицейского, вышел из машины и увидел лежащего на земле человека. Подфарники полицейской машины освещали пепельное лицо с черной ниточкой усов. Человек лежал без рубашки, грудь и живот — в бинтах с темными пятнами крови. Томас Кейри присел возле раненого и услышал, как тот с трудом, прерывисто дышит.

— Отходит, — сказал полицейский, — а ни инспектора, ни «скорой», ни пастора…

Раненый приоткрыл глаза, уставился на Томаса Кейри.

— Падре! — прошептал он. — Господь услышал меня. — Он опять закрыл глаза и с полминуты лежал молча, собираясь с силами.

Полицейский шепнул:

— Если начнет раскалываться, то не перебивай. Хоть это не по правилам: какой ты падре! Со мной он не хотел говорить, и с Джоном также. Давай прими его исповедь. Думаю, что инспектора он не дождется. Видишь, как его всего корежит? Поверь мне, он долго не протянет.

Репортер встал на одно колено, взял раненого за руку. Пульс бился слабо, с перебоями. Человек заговорил, не открывая глаз:

— Падре! Слушайте, падре! Я из людей Минотти… Кровавого Минотти… Зовут меня Спиро… Тихий Спиро… Хотя… Но об этом после… Запомните, падре… Сегодня в четырнадцать часов… да, уже сегодня… отходит лайнер… Судно погибнет, если вы его не задержите… Люди Минотти отправят его на дно… Большая афера… миллионы… Меня посылали с этим судном… нет… не для диверсии… как всегда, должен был убрать, кого прикажут… отказался… нет, не отказался… за это сразу смерть… хотел скрыться… и вот… Господь надоумил меня… Там тысяча людей… больше… О, Лючия! Ты тоже здесь… Спасибо… подожди… дай доскажу падре… Про аферу узнал случайно… Вот будет немного легче… тогда… Главное, задержите судно… Тяжело… устал… Пусть теперь подойдет Лючия. Лючия… дай твою руку… Вот так… Хорошо, как прежде…

Полицейский сказал:

— Думаю, этот парень отпрыгался. Слышал, как он упомянул про Минотти? Большая птица этот Минотти. Нее же тебе придется под присягой подтвердить его слова. Только у него что-то не клеится с рассказом. Думаю, бредит. При чем здесь какой-то пароход? Все же, думаю, инспектор возьмет на заметку все суда, что отходят сегодня после четырнадцати. Эй, Сэм! — крикнул он, обернувшись к машине. — Спит, дьявол! Вот способность у этого тюленя. Может уснуть в любую минуту и так же быстро проснуться, и даже не подумаешь про него, что дрыхнул. Вот и он! Смотри! Свеж, как ананас из Гондураса.

Из машины вылез второй полицейский, такой же великан, как и первый, он зевнул, потянулся, сказал, прислушиваясь к шуму приближающейся машины:

— Вот наконец помощники смерти прибыли.

Как только фургон «неотложной помощи», взвизгнув тормозами, остановился перед полицейской машиной, из него выскочили трое в белых халатах: врач с чемоданчиком и санитары с носилками. Первый полицейский включил прожектор на крыше своего автомобиля. Ослепительный круг как бы приподнял над дорогой врача, санитаров, Тихого Спиро. Не раскрывая своего чемоданчика, врач кивнул санитарам, те быстро положили тело на носилки и пошли к раскрывшемуся чреву фургона.

— Готов? — спросил врача второй полицейский.

Врач, не ответив, сел в машину.

— Ну что ты, Сэм, всегда задаешь такие глупые вопросы? Разве не видишь, что парень уже там! — Первый полицейский возвел глаза к звездному небу. — И наверное, душа его смотрит на нас, грешных, оттуда.

— Хватит, Джон, не то я зарыдаю!

— Не плачь, малютка, не буду. Садись за вертушку, а я передам ребятам, чтобы возвращались назад, если, конечно, они успели выехать. А ты, парень, давай с нами. Будешь знать в другой раз, как выдавать себя за святого отца! Поедешь впереди. Да не вздумай гнать более двухсот миль, а то мы, бедные, отстанем.

Полицейские захохотали.

В полиции Томаса Кейри продержали до семи часов утра. Инспектора с серым пористым лицом несколько раз отрывали от составления протокола о смерти Тихого Спиро. Когда бумага все же была написана, репортер расслабленно откинулся на спинку стула и так же мгновенно заснул, как полицейский Сэм. Спал он всего минут десять, но за это время увидел жуткий сон: будто он бежит по пустому коридору лайнера, заглядывает в каждую каюту и видит там убитых пассажиров, похожих на Тихого Спиро. Мертвецы все до одного мужчины, а он ищет Джейн. Наконец он видит ее, бегущую к нему навстречу с протянутыми руками. И тут просыпается от прикосновения к плечу.

— Вы можете ехать к себе, — сказал инспектор. — Сожалею, что так долго задержал вас. Но, сами понимаете, надо было все оформить. Вам же я советую в своем репортаже не упоминать имя Минотти. У нас слишком хилые доказательства, по сути дела, против него нет никаких улик. Слова гангстера, сказанные в предсмертном бреду, никого ни в чем не убедят. А вас привлекут за клевету. Так что ограничьтесь ординарной заметкой еще об одной жертве на наших великолепных дорогах. Рад был с вами познакомиться…

— Простите, но если в самом деле какому-то судну, что выходит в рейс после двух пополудни, грозит гибель?

— Я справлялся. От двух до трех через Золотые Ворота пройдут пятнадцать пассажирских и грузовых судов.

— Тут речь идет о большом судне, видимо лайнере. Я знаю — в 14:40 отходит «Глория».

— Да, но раньше ее и позже уходят в рейс еще три пассажирских судна. Представляете, что получится, если мы объявим, что одному из этих судов грозит гибель? Начнется паника, миллионные убытки. Ни одна газета не рискнет напечатать что-либо подобное, и ни один судовладелец не отложит рейса. Так что, Кейри, идите и отдыхайте со спокойной совестью. За оставшиеся несколько часов нам с вами не разгадать, кем заменили Тихого Спиро и на каком судне искать его преемника. — Инспектор устало улыбнулся и, крепко пожав руку репортеру, сказал, что, если поступят более убедительные сведения о Минотти, он обязательно сообщит их ему.

Томас Кейри не стал слушать этих заверений, он выбежал из участка. Инспектор был, безусловно, прав: никто из судовладельцев не отложит рейс своего судна. Все же он решил позвонить старику Чеверу и предупредить его. Джейн говорила, что ее отец встает рано и работает до восьми в своем кабинете в «холодном доме» на холме Ноб.

Отъехав от дорожной полиции до первого автомата, он остановил машину. После второго гудка ему ответил знакомый неприятный голос:

— Хелло! Чевер.

— Вас беспокоит Кейри. Томас Кейри. Репортер. Мы с вами знакомы, мистер Чевер.

— Какого дьявола вам надо от меня? Вы, надеюсь, получили письмо от Джейн?

— Да, получил…

— Чего же вам еще?

— Извините, но я по другому поводу.

— Что еще? Какие у вас могут быть еще поводы для разговора со мной? Выкладывайте, да побыстрее.

— Видите ли, сегодня ночью… — Ему показалось, что он слышит в трубке шуршащие шаги Джейн по мягкому ковру, он запнулся, прислушиваясь и тут же ухо резанул окрик:

— Вы что, уснули? Говорите же, что там у вас, а не то я повешу трубку и отключу телефон!

— Извините. Дело в том…

— Без вводных предложений!

— Сегодня ночью…

— Уже слышал!

— …полиция подняла на дороге умирающего человека…

— А мне-то что за дело! Пусть их подбирает полиция!

— Минутку. Сейчас вы поймете, что это событие имеет непосредственное отношение к вам, мистер Чевер. Человек, он уже умер, находился на службе у Минотти.

— Минотти?.. Какое, этот человек, которого я не знаю, имеет отношение ко мне? — Тон мистера Чевера изменился, стал настороженнее. — Ну, ну, я слушаю вас. Что этот несчастный мог сообщить и так взволновать вас?

— Этот человек должен был совершить диверсию на одном из лайнеров, что отходят в рейс сегодня после двух пополудни. Он отказался пойти на преступление, и его за это убили. У меня есть основания полагать, что диверсия готовится…

— Постойте, вы откуда говорите?

— Из автомата.

— Где этот автомат?

— Недалеко от дорожной полиции.

— У вас все еще «форд» выпуска сорок пятого года?

— Семидесятого.

— Тогда вы успеете через час прибыть в мой офис.

— Я буду там через десять минут.

— Через час. Не забывайте, что и мне надо добраться до конторы, а моя машина не так быстроходна, как ваша. Ну, ну, не обижайтесь. И у вас со временем будет «роллс-ройс». Подождите, не вешайте трубку. Надеюсь, вы не сообщали еще о происшествии в свою газетенку?

— Пока нет.

— Воздержитесь до нашей встречи, там мы решим, стоит ли привлекать внимание прессы. Так вы едете ко мне на своем испытанном «форде»? Кстати, дайте мне его номер, я распоряжусь, чтобы вам разрешили припарковаться на служебной стоянке. — Теперь из трубки доносился совсем мягкий, доброжелательный голос. — До скорой встречи, мистер Кейри.

Томас не положил трубку, он снова ясно услышал неповторимый ритм шагов Джейн и резкий, раздраженный голос ее отца:

— Ну что еще тебе? У меня шел очень важный разговор, а ты входишь как тень. Ты опять насчет своего путешествия? — Тут же раздались частые гудки.

«Так она дома! Надо позвонить минут через пять, как только она вернется к себе. А пока стоит позондировать почву у мисс Брук».

У него был номер телефона секретарши Чевера, не так давно он часто звонил ей. Выезжая из дому, Джейн всегда говорила мисс Брук, куда едет, а затем звонила и сообщала номер телефона для передачи Тому.

Узнав голос Томаса Кейри, мисс Брук спросила:

— Что вам угодно?

— Лиз, извините, где Джейн?

— Во-первых, никогда больше не называйте меня по имени, мистер Кейри! — Голос ее дрожал от возмущения. — И не пытайтесь разыскивать Джейн. Сколько горьких минут вы доставили ей и мне, мистер Кейри!

— Здесь какое-то недоразумение, Лиз… то есть мисс Брук. Скажите, ради всего святого, действительно Джейн сегодня уезжает?

— Да. Через несколько часов мы уезжаем.

— И вы? Куда?

— Да, и я с ней. Что касается того, куда мы едем, то сказать вам не могу после всего, что произошло.

— Клянусь…

— Молчите! Зачем вы писали ей такие мерзкие письма?

— Я? Письма? Какие письма? Наоборот, написала мне она…

— Ни слова она вам не писала. И не могла писать. Слишком она вас презирает. Мне сюда не звоните. Я здесь больше не работаю.

— Вы отплываете на «Глории»?

— Возможно. Прощайте!

Он тут же набрал номер телефона мисс Брук еще раз, по ему не ответили. В течение десяти минут он восемь раз звонил Джейн, и снова никто не брал трубку. Пора было ехать в контору отца Джейн.

Начался час пик. Сплошной поток машин издевательски медленно двигался к центру города. Томас Кейри стоял возле своего «форда», стараясь понять, зачем Джейн заходила к отцу в кабинет. Что значили слова отца: «Ты опять насчет своего путешествия?»? Может, она раздумала ехать на «Глории» или уточняла какие-то детали, связанные с путешествием? «Может, она стремится встретиться со мной?» — отчаянно подумал он.

Над ухом загудел голос:

— Хелло, Томми!

Перед ним стоял непомерно худой и длинный Марк Финчер из отдела городской хроники.

— Хелло, Марк.

— В редакцию?

— Да нет.

— Жаль. Мой «крайслер» внезапно скис. Пришлось оставить тут за углом, на заправочной станции. Придется раздобывать новую карету. Везу в номер сенсационный материал о притонах Купера. Ты слышал что-нибудь о блошином тотализаторе? Нет? Как мы еще мало знаем о своем городе! Вон, кажется, такси. Нет, занят. Как жаль, что к нашей газете еще не проложили рукав подземки.

— Постой, Марк. — Томас Кейри посмотрел на часы. — Мне отсюда удобнее добираться подземкой. Бери, Марк, мой «форд». Он мне не понадобится до четырех. Не благодари. Это ты меня сильно выручаешь, избавляя от машины. За полчаса в таком потоке мне не добраться до конторы Чевера.

— Не переключаешься ли ты на морской транспорт? Ты ведь что-то уже писал о нем?

— О забастовке моряков. Но сегодня я иду по личному делу.

— Решил прокатиться в Европу?

— Да нет, Марк…

— Ну, ну, желаю удачи. Старик Чевер, говорят, не любит нашего брата.

Марк Финчер уехал.

До встречи с Чевером оставалось тридцать пять минут. Томас Кейри подумал, что можно не спеша дойти до подземки, благо она рядом. Через двенадцать минут поезд домчит его к небоскребу, где находится контора отца Джейн. Еще пятнадцать минут уйдет на преодоление расстояния от станции метро до дверей приемной, где восседает мисс Брук. За эти двадцать семь минут он сможет хорошенько обдумать и решить, как себя вести с отцом Джейн.

Кто-то толкнул его в левое плечо, затем в правое, потом в спину — и людской поток, все убыстряясь, понес к станции подземки.

В Барте электронный автомат выдал ему пластмассовый билет с магнитной полоской и сдачу с пятидолларовой бумажки. За тридцать центов он мог проехать десять километров. Только очутившись в вагоне, стиснутый со всех сторон, Кейри стал набрасывать в уме конспект своего разговора с мистером Чевером.

«Я буду настаивать на отмене рейса. Или, по крайней мере, добьюсь, чтобы Джейн осталась… Но это же непорядочно! Даже подло. Пусть остальные люди гибнут? Но что я могу сделать? Пусть уцелеет хотя бы Джейн. Это будет моим гонораром за молчание. Если я подниму шум, мне не поверят. Привлекут к суду „за нанесение ущерба“. А судно все равно уйдет. Нет, надо добиваться, чтобы Джейн осталась. Я объяснюсь с ней. Мы выясним, кто написал поддельные письма. И немедленно поженимся. Уедем… — Он горько усмехнулся: — А те, на „Глории“, пусть все умрут? Нет, я должен добиться отмены рейса». Так, полный противоречий, раздираемый сомнениями, Томас Кейри вышел из подземки, обращая на себя внимание своим несчастным видом.

В лифте он поднимался с целой ватагой галдящих молодых клерков и старым негром. Тот дружелюбно улыбнулся ему. Негр вышел на двадцатом этаже. Томас Кейри проехал до тридцатого и только тогда вспомнил, что и ему надо было выйти на двадцатом и что с этим негром он уже сегодня ночью встречался на заправочной станции Арта.

Когда он вошел в приемную президента пароходной компании, на месте мисс Брук сидела другая секретарша — очень эффектная сероглазая блондинка.

— Я — Кейри, — представился он. — Меня ждет мистер Чевер.

Глаза у секретарши стали еще больше.

— Томас Кейри? — произнесла она шепотом. — Вы?

— Как видите. И почему вас так изумило мое появление? Разве мисс Брук или сам шеф не поставили вас в известность, что я должен быть в девять десять?

Секретарша покраснела.

— Так вы живы?

— Как видите, мисс.

— Меня зовут Эва О'Брайнен. Прежде я работала в транспортном отделе…

— Скажите, мисс Эва О'Брайнен, ради всего святого, могу я видеть мистера Чевера? Дело очень важное. Очень!

— Да, то есть нет. Извините. Он ехал сюда, к себе, вероятно, надеясь прибыть раньше вас, когда это произошло, и он решил, что ваша встреча никогда не состоится.

— Что произошло? Скажите толком! И почему наша встреча никогда не состоится? — Он ждал, и предчувствие до боли сжало его сердце. — Ну что случилось? Что?

— Только сейчас, перед тем как вы вошли, мистер Чевер передал мне из своей машины, что будет только к вечеру. Сейчас он едет в порт. Ведь сегодня отходит «Глория», на ней уезжает Джейн. — Секретарша умолкла, часто дыша.

— Так что же все-таки сообщил вам мистер Чевер такое, что так взволновало вас?

— Он… он сказал, что на вас совершено нападение. Вашу машину изрешетили из пистолетов, а вас… Выходит, теперь другого кого-то убили. Мистер Чевер ехал на встречу с вами… и когда узнал про это страшное происшествие, то позвонил мне… Какой ужас!

Томас Кейри прошептал:

— Бедный Марк, — и в его живом воображении возникла не раз виденная картина: машина, изрешеченная пулями, с выбитыми окнами, скучающие полицейские, привыкшие ко всяким ужасам на дорогах, карета «скорой помощи», окровавленное тело на полотняных носилках… Сегодня вместо Марка должен был лежать на них он, Томас Кейри, и только непостижимая уму случайность подставила вместо него другого…

ПЛАВУЧИЙ ЯКОРЬ

В фонаре выгорел весь керосин. Горшкову еще никогда в жизни не приходилось бывать в такой кромешной тьме. И без того тесный, сырой кубрик показался матросу ящиком, в котором его швырнули в бушующее море. Страх с новой силой нахлынул на него. Он с минуту стоял в ожидании неизбежного конца, вцепившись в бортик рвавшейся из рук койки. Но и опять он нашел в себе силы попытаться заглянуть в «корень вещей».

«Ну раз так приходится, — думал он, — осталось одно — умереть с достоинством. Я моряк, а смерть для моряка в море дело обыкновенное. Только пришла она очень рано ко мне. Я еще не пожил как следует. Ничего не видал. А так мечтал поплавать по теплым морям, побывать в Австралии, на Цейлоне…»

Во время этого предсмертного внутреннего монолога он почувствовал, что произошло какое-то благоприятное событие, что-то изменилось. Катер так же бросало, как на гигантских качелях, — вверх, вниз, вверх, вниз, но не стало мучительных рывков бортовой качки. Сначала Алексей подумал, что наконец-то моторист Петрас Авижус запустил свои моторы и катер двинулся на волну.

Словно в отместку катер стремительно взлетел, а затем покатился вниз по крутому склону волны. Горшков присел на корточки и заскользил к столу; ухватившись за ножку, ждал, пока прекратится этот полет. Наконец палуба выровнялась и, накренившись к корме, устремилась вверх.

Горшков ощупью пробрался к своей кровати, на которой лежали его полушубок и шапка. Шапки не нашел, а полушубок нащупал у стенки вместе с мокрой подушкой. Надевая мягкую овчину, он только теперь почувствовал стылую дрожь: он весь промок, а зубы отбивали частую дробь. Запахнувшись, Алексей стоял, блаженно ощущая, как тепло от спины идет к рукам, груди, ногам. Неожиданно он обнаружил и шапку — она плавала в воде под ногами. Подержав ее в руках и убедившись, что шапка промокла насквозь, он зашвырнул ее на койку. Подняв воротник, шагнул к трапу: больше он не мог оставаться в этой могильной сырости и темноте. Он поднимется к старшине и отговорит его от безумного шага. Катер теперь хорошо отыгрывается на волне. Ветер стихает. Нельзя плыть к берегу на пробковых матрасах.

С трудом переборов силу ветра, Алексей открыл дверцы кубрика. Затем упал грудью на комингс и, срываясь со ступенек трапа, медленно выполз на палубу. Ветер прижал его к небольшой надстройке над кубриком, ворвался под полушубок, стаскивая его с плеч. Горшков уцепился за поручни, покрытые корочкой льда, по льду на палубе скользили подошвы сапог. Волны поразили его своей высотой. Они показались ему заснеженными сопками, пришедшими вдруг в движение, и все они катились к их крохотному суденышку. Подгоняемый ветром, катер убегал от них, увертывался, перепрыгивал через водяные пропасти, стремясь куда-то в белесую мглу. Низко летели черные облака, в разрывах между ними мелькало зеленоватое небо с яркими звездами. Все это Горшков сразу схватил взглядом и запомнил на всю жизнь. Как ни страшно выглядел океан, как ни сильно бушевал ветер, все же на палубе он почувствовал себя лучше, увереннее. Здесь можно было бросить вызов природе, помериться силами с нею.

Прежде чем осилить несколько шагов вдоль борта к рубке, он заметил, что от буксирной скобы в воду уходит тонкий стальной трос.

«Не выбрали», — решил он и попробовал потянуть за него. Собственно, это его обязанность — смотреть за концами, не допускать, чтобы они свешивались за борт, ведь такой трос может намотаться на винты. И что, если уже намотался и потому молчат машины? Конец не поддавался.

«Винты заклиниваются, а я дрыхну. Тоже мне старшина! Пожалел, не разбудил вовремя. Боится, что меня смоет за борт. Как бы самого не смыло! А вдруг смыло, пока я там катался по темному кубрику?»

Рывком отворил двери в рубку. Ветер подтолкнул его, и он уткнулся головой в широкую спину старшины, стоявшего за штурвалом.

— Закрывай! — рявкнул старшина Асхатов, не оборачиваясь. Когда Горшков закрыл двери, сказал уже тише, словно оправдываясь: — Меня и так насквозь просифонило.

— Вы почему не разбудили? — спросил Горшков с обидой в голосе.

— Пожалел. Не дай бог, думаю, еще сильнее расхворается. Да и делать тебе здесь нечего было.

— Как нечего? В рейс пошли, а мне нечего делать?

Асхатов усмехнулся:

— Рейс, говоришь? Ерунда, брат, получилась, а не рейс. Надо было всего метров на сто отойти к пирсу, подальше от парохода. Наваливаться он стал на нас кормой. Растяпы, поставили раком суденышко! И вот на тебе, перешли…

— Что, ветром подхватило?

— Если бы ветром. Прямо стена ударила с гор, упала. Со снегом. Все закрыло. Опомниться не успели, как в пролив вынесло.

— В проливе — это ничего…

— Ничего, говоришь? Из пролива часа два как выволокло. Ты что, по волне не видишь, что мы в Тихом? От гребня до гребня метров сто пятьдесят. Во дает так дает! Ну и спать ты здоров, Алеха! Впервые человека встречаю, чтобы дрыхнул в такую штормягу.

— Да я бы и не проснулся, если бы из койки не вылетел… Мне снилось, что я на ринге…

— Где?

— Да на ринге.

— Бокс?

— Дрался с Мохаммедом Али.

— С кем? С кем?

— С чемпионом мира.

— Ну и как?

— Послал в нокдаун.

— Он тебя?

— Я его… Прямым в челюсть — и тут же сам полетел…

— Понятно. Не хватайся за штурвал, держись за поручень.

— Бросает.

— А ты не дрейфь.

— Я и не дрейфлю. — Горшков посмотрел на компас в нактоузе. Картушка не светилась. Тлел голубоватым светом только фосфорический кончик стрелки. Но сейчас по этой светящейся полоске нельзя было определить, куда несет катер: полоска металась из стороны в сторону. — У вас здесь потише, — сказал Горшков, — не так грохочет, и посветлее. В кубрике прямо страшно: и свист, и вой, и темнота. Мне сто раз казалось, что мы вот-вот перевернемся.

— Ты больше об этом думай, веселей будет.

— Какое там веселье, товарищ старшина!

— Ну и паниковать нечего. Обыкновенный штормяга, и наш старичок поныривает, как утка в озере. Его, Алексей, потопить нелегко. Для этой цели надо просто невероятный тайфунище, когда дома срывает с фундамента и деревья с корнем выдергивает. Да таких ураганов у нас, слава богу, не бывает. Сейчас баллов одиннадцать, не больше. Вот когда я ходил на спасателе в Восточно-Китайском море…

Они оба умолкли, ожидая с замиранием сердца, поднимется ли катер на новый гребень. Но тот легко взлетел на волну и, помедлив на вершине, вздрогнув, понесся вниз.

— Как на салазках! — сказал Горшков, почти совсем оправившись от страхов, пережитых в кубрике. Здесь, рядом со старшиной, привычно крутившим штурвал, хотя и было тоже страшновато, да уже не так. Присутствие старшины вселяло уверенность, что все обойдется хорошо, да и стыдно было рядом с ним выказать трусость.

Горшковым вдруг овладела жажда деятельности, он вспомнил про замеченный им за кормой трос, и ему захотелось пойти и немедленно выбрать его на палубу.

— Я пойду, — сказал он.

— Куда?

— Трос надо вытянуть. Волной смахнуло за борт.

— Что? Что? — Старшина засмеялся.

Горшков обиделся и повернулся было к двери.

— Стой, чудак! Ведь это трос плавучего якоря.

— Якоря?

— Ну конечно. Сам же матрас подавал. Мы с Петрасом соорудили. Это он надоумил, Петрас! — крикнул старшина в переговорную трубку. — Как дела? Качаешь? Ну качай, качай, брат. — Сказал Горшкову: — Воду откачивает. Эх и парень этот Петрас…

Катер догнал снежный заряд. Стекло заволокло черной пеленой, казалось, суденышко остановилось на крутом скате и вот-вот опрокинется.

Старшина крикнул:

— Здорово держит!

— Кто?

— Да якорь! Сейчас мы с волной идем. Старик руля слушаться стал. А то все лагом да лагом норовил. Вот тогда риск был… Якорь — это, брат, изобретение! Ну что ты на мою руку налег?

— Я-то подумал, ух ты, самому теперь смешно, что вы плот сооружаете!

— Ну и дурак! Плот променять на такой кораблище? Да ты что?

— Сам не знаю, почему подумал.

— Бывает. В такой обстановке и не то поблазнится.

— Из матрасов, говорите? Из пробки?

— Ну да. В сетку тральную затолкали, для груза железо у Пети нашлось. Сейчас мы, брат, хоть в кругосветку!

— Куда? Куда?

— Ну так говорят, когда на борту полный порядок. Держись! Ты ноги пошире расставь. Ну вот, опять в горку поперли…

— Куда? Куда?

— Не кудахтай! Шторм, говорю, выдыхается. Такие штормяги недолго лютуют. Кажется, не так уже воет, и зарядов меньше. В зарядах его самая шальная сила… Ты о чем спрашиваешь?

— Трос… Трос от якоря не лопнет?

— Еще не хватало! Ты что, не знаешь, что трос капроновый, новый? Вот разве траловая сетка не выдержит. Тогда еще что-нибудь придумаем. Петрас сообразит. Слышишь, это он ручную помпу качает… Да, будто потише ветер.

— Асхатов, стараясь ободрить матроса, и сам начинал верить, что буря скоро пролетит, хотя знал, что в это время года жестокие шторма свирепствуют по неделе и больше. — К утру утихнет. Сколько сейчас на твоих?

Горшков долго вглядывался в циферблат своих часов, так и не разглядев, сколько они показывают, сказал:

— Что-то не пойму. Может, остановились? Вода попала.

— Не мучайся. Сейчас без пяти три. Надо и тебе завести часы со светящимися стрелками и с гидроизоляцией. Еще пару вахт отстоим, Алексей, и развиднеется, и все пойдет, как надо. И надо же такому случиться! — Старшина убеждал больше себя, чем Горшкова, ему хотелось доказать, что не по его вине их вынесло в океан, что он тут совершенно ни при чем. — Хотя служба погоды и предупреждала, да кто мог подумать, что налетит такая силища, что из бухты, как щепку, вынесет. Может, кто скажет, что надо было стоять на старом месте? Тогда бы нас эта «Онега» раздавила, прижала бы к пирсу — и капут. Нет, убираться оттуда следовало, только пораньше. Надо, Алеха, как ты говоришь, смотреть в корень. Это особенно нам, морякам, следует всегда учитывать… Держи хвост морковкой!

Налетел снеговой заряд. Казалось, вихрь, торжествующе воя и свистя, поднял в воздух и понес катер. В какие-то невидимые щели хлынул холодный воздух со снегом. Снежный вихрь скоро пролетел. В мокром стекле блеснули звезды. Где-то сбоку светила луна, окрашивая кипящий океан в медно-красные тона.

В рубке послышался тревожный усталый голос:

— КР-16! КР-16! Вы меня слышите? Отвечайте! Прием…

— Нас вызывают! — обрадованно воскликнул Горшков. — Да отвечайте же ему, товарищ старшина! Скорее отвечайте!

— Не работает у нас передатчик. Помнишь, он и так барахлил. Я уже заявку дал на замену. Сейчас новые рации получили. У нас старенькая, эпохи второй мировой, Вот немного утихнет, поковыряюсь. Может, удастся наладить…