Предел

В ресторане как ни в чем не бывало сидел Прон в обществе двух девиц. Снеер подошел к столику.

— Ты все еще здесь?

Прон, пошатываясь, встал и, взяв Снеера под руку, отвел немного в сторону.

— Мне в голову пришла мысль получше! — сказал он шепотом. — Видишь двух мальчиков у автомата с пивом?

Снеер незаметно обернулся. «Мальчики» были метра по два ростом. Лица — последних шестиряков.

— Лучше, чем скрываться, — пояснил Прон. — Да и где спрятаться? Сейчас, когда у меня нормальный Ключ, я могу платить им желтыми.

— И во что же тебе это обходится?

— По желтому ежедневно плюс жратва.

— Дороговато, — заметил Снеер, окидывая критическим взглядом обоих горилл.

— Надеюсь, скоро я смогу их уволить.

— Крикни сюда одного из своих защитников, — Снеер хитро усмехнулся.

Прон махнул рукой. Подошли оба.

— Посмотрим, стоите ли вы тридцати пунктов в месяц! — Снеер поставил локоть на крышку ближайшего стола.

Через минуту оба лежали. Их мины, как и Прона, выражали совершеннейшее изумление.

— Надо вам еще потренироваться, детки! — небрежно бросил Снеер.

— Как ты это делаешь? — Прон не мог прийти в себя от удивления, а пристыженные гориллы ретировались в угол зала.

Снеер оставил вопрос без ответа. Спросил об Алисе, но Прон последнее время не видел ее ни разу. В автомате администрации Снеер узнал, что в почтовом ящике его ждет письмо. Он сунул Ключ в контрольную прорезь и спустя минуту держал в руке конверт. Фамилии отправителя не было.

На маленьком клочке неразрушающейся бумаги оказалось несколько написанных в спешке слов:

«То, что ты взял, спрячь получше. Отдашь потом. На обороте твой заказ. Б.»

На оборотной стороне карточки был отпечатан на машинке текст песенки. Снеер спрятал листок в конверт и сунул в карман, так как со стороны ресторана приближался Прон.

— У меня просьба, — сказал Снеер, вынимая пачку бумаг. — Спрячь в свой ящик. Когда-нибудь забегу.

— Нечисто?

— Пожалуй, да.

— Лады! — Прон сунул брошюры за пазуху. — Надолго исчезаешь?

— Понятия не имею. Но до утра буду здесь. А если та девушка…

— Я помню, что надо сказать, — усмехнулся Прон. — Ну, удачи, старик!

Снеер шел по пляжу, поглядывая на озеро. Ветер был крепкий, паруса яхт шныряли по заливу, какой-то женский экипаж с писком тонул у самого берега, пытаясь поставить на киль перевернувшуюся лодку.

Только что, по дороге сюда, Снеер приметил в уличной толпе девушку, которая издали показалась ему Алисой. Он погнался за ней, проскальзывая между прохожими, но догнав, убедился, что это ошибка.

Теперь он не мог отделаться от мысли о ней. Чувствовал, что где-то далеко позади остаются и этот город, и эта девушка. Ощущение было такое, будто заканчивается определенная глава в его жизни, что-то радикально изменяется, отрезая ему возможность возврата к ленивому, беззаботному существованию человека, использующего лишь частицу своих возможностей. Он предчувствовал, что именно теперь начнется «настоящая» жизнь, отличающаяся от того условного спектакля, в котором он до сих пор выполнял роль статиста. Чувствуя это, он одновременно понимал, что отступать уже не может.

Тайна, лишь уголок которой он приоткрыл, манила его самим существованием, притягивала точно так же, как та, не до конца познанная голубоглазая девушка, которая мелькнула в его жизни в одну из коротких летних ночей.

— Простите! — услышал он за спиной несмелый голос.

Он обернулся. Светловолосый юноша остановился в двух шагах. Это был Филип.

— Как дела? — протянул ему руку Снеер.

— Прон сказал, что скорее всего я найду вас здесь. Я хотел спросить… — робко затянул Филип.

— Давай присядем! — Снеер подошел к бетонному парапету, отделяющему пляж от набережной яхт-бассейна. — Как дела с твоей двойкой?

— Об этом я и хотел спросить. — Филип сотворил жалостливую мину. — Скажите, сколько надо, чтобы сделать первый разряд?

— Хо-хо! — засмеялся Снеер. — Уже? Что случилось?

— Ну, видите ли… Когда я пришел на работу со своей двойкой, то, правда, мне дали пятнадцать желтых прибавки, но… мой шеф, у которого тоже была двойка, за неделю поднялся до единицы… Поэтому, собственно… все осталось по-прежнему. Пятнадцать пунктов не так уж много. Последнее время цепы подскочили, за все надо платить желтыми, а зеленые катастрофически упали.

— Ну, зато некоторые девочки тебя больше любят? — усмехнулся Снеер. — Двояк — это уже что-то!

— А!.. — Филип покраснел до кончиков ушей. — Если человек не умеет болтать с девушками, то и нуль не поможет. Вот вы — умеете. Карл мне говорил.

— Не верь. Он хороший парень, но страшный трепач! Значит, хочешь купить себе единицу. Думаешь, поможет, будешь доволен?

— Не знаю. Наверно, есть смысл попробовать?

— Это стоит пятьсот желтых.

— Много. Но может, удастся скопить. Года через полтора, два.

— Прон подыщет тебе хорошего рейзера.

— А вы?

— Я этим больше не занимаюсь. Во всяком случае сейчас. Но есть другие. Желаю удачи.

Он глядел вслед уходящему Филипу. Хотелось крикнуть: «Успокойся, парень, все это ерунда, обман, фарс! Не трать впустую пункты! Не пыжься! Не пробуждай в себе желаний и амбиций, которых никогда не удовлетворишь. Попросту живи, ибо не успеешь оглянуться, как жизнь кончится, и ты даже не успеешь ее распробовать!» Однако он молчал, зная, что это не поможет. Ведь сам он тоже лез куда-то вверх, на скрывающуюся в облаках вершину пирамиды, в неведомую даль, туда, где обитают таинственные силы, которые неизвестно ради чего дергают за невидимые веревочки, вдыхая жизнь в безвольные толпы человеческих марионеток, именно таких, как Филип и ему подобные, играющих в бессмысленные игры, целей которых сами не понимают, зная только правила отдельных движений.

«Трагифарс, — подытожил он, ища глазами свободную лодку. — Вдобавок разыгрываемый в театре марионеток!» Он сунул Ключ в швартовый автомат и спрыгнул в небольшую моторку. По набережной приближались две длинноногие любительницы покататься за чужой счет, одна даже махнула Снееру рукой.

«Не приведи господь, знакомые!» — подумал он и на полном газу рванулся вдоль волнолома в сторону открытой поверхности озера. Только когда Арголанд превратился в узкую серую полоску, растянувшуюся на горизонте, он заглушил двигатель и взял в руки конверт. Раз и другой прочел четыре строфы текста песенки:

Когда осеннею порой

Срывает листья ураган

И снег метет полусырой,

Взгляни, мой друг, на Тибиган.

Не зная горя и забот,

В сон крепкий, сладкий погружен,

В безделья путах спит народ,

Как будто снегом занесен.

Когда развеется туман,

Взгляни на звезд далеких свет —

Их отражает Тибиган, —

И в звездах ты найдешь ответ.

Со звезд на мир сошла беда,

Но звезды и надежду шлют…

Взгляни на звезды иногда…

Там твой покой, там твой приют.

Снеер пожал плечами и спрятал карточку в карман.

— Аллегории, метафоры, — проворчал он себе под нос.

Вместо ожидаемых объяснений или указаний он находил лишь туманные, мистические бредни. Что имела в виду Алиса, когда настойчиво советовала послушать эту песенку? Может быть, дело не в тексте, а в мелодии? Вряд ли.

В другом кармане лежал Вечный Ключ, который он забрал у Прона, пачка сигарет, зажигалка и экземпляр брошюры от Бенни. Снеер прочел несколько первых фраз и решил, что это научно-фантастический рассказ.

Но зачем надо было издавать его нелегально? Видимо, старый дигер счел брошюру небезопасной, коли явно хотел спрятать от всевидящего ока властей.

Снеер закурил, осмотрел Вечный Ключ и выкинул его за борт. Потом лег поудобнее на дне лодки и взялся за брошюру.

«НЕДОСТАЮЩАЯ ГЛАВА», — прочел он название, повернулся на бок, оперся на локоть и стал читать дальше:

«Редактор утреннего выпуска „Вашингтон пост“ поморщился при виде фотографий, которые фоторепортер разложил на столе.

— За последнюю неделю у нас было, кажется, четыре снимка НЛО, — сказал он, неодобрительно глядя на репортера. — Не можешь ли ты, наконец, направить свой объектив немного ниже? На земле тоже происходят довольно любопытные вещи!

— Согласен, шеф! — защищался фотограф. — Верно, об этом последнее время пишут много, но на сей раз прошу взглянуть! Прекрасный снимок! Летающие тарелки над Белым Домом!

— Хм… Два дня назад был снимок НЛО над Пентагоном, в четверг над Капитолием, — скептически заметил редактор. — Как ты это делаешь, Билл? Раскрой секрет.

— Это честнейшие снимки, без всяких трюков, шеф! — возмутился репортер. — Если не хотите, я продам другим. Редактор с воображением сделает из этого отличный материал! У меня есть даже заголовок: «НЛО — или коммунистическая разведка?»

— Ты не в курсе, Билл. Я тебе говорил: учись по-иному смотреть на вещи. Несколько дней назад наметился явный прогресс в переговорах по снижению военной напряженности. Ну, хорошо… Дам твой снимок с Белым Домом на второй полосе.

На столе зазвонил телефон. Редактор поднял трубку, несколько секунд слушал, и выражение его лица менялось с каждым словом.

— Прекрасно! Давай немедленно! — выкрикнул он и положил трубку.

— Тебе не повезло, Билл! Твои снимки не пойдут в утреннем выпуске. У нас куча сенсаций на первые две полосы. Можешь радоваться: кроме тебя, я вынужден выкинуть из номера по меньшей мере одного сенатора и трех конгрессменов.

— Что случилось?

— Все сразу! Сенсационное сообщение Госдепартамента! Серьезные решения о разоружении, парафирование пакта о ненападении между основными военными группировками, реальная перспектива объединения мирового хозяйства! Небывалое дело! После стольких бесплодных, бесконечных конференций! Кажется, президент лично разговаривал с Москвой, Пекином, Парижем, и пахнет каким-то эпохальным совместным заявлением ядерных держав. К тому же еще Рейтер сообщает об открытии способа получения энергии практически из любого доступного сырья. Прости, Билл! Я буду страшно занят, придется перемакетировать весь номер!

Фоторепортер забрал снимки и вышел, хлопнув дверью.

……

— И не думай! — Главный редактор решительно покрутил головой. — Забирай свое хозяйство, Николай! Никогда мы не давали такого рода сенсаций, начальству это не очень нравится. Летающие тарелки над Кремлем! Вот пошли бы звонки! Из Комитета, из Совмина!

— Можно снабдить соответствующим комментарием, например, «Новая попытка империалистического шпионажа».

— Эх, Николай, Николай! Не ходишь на занятия?! Не знаешь, что последнее время мы стараемся избегать подобных эпитетов? Идут серьезные переговоры на высшем уровне.

— Тогда, может… назвать по-другому: «Гости из космоса, или Шутка фоторепортера», например.

— Не путай меня! У меня и без того нет места в номере. Не выкину же я заметку об успехах совхоза «Новая жизнь» или сообщение о межнациональных конфликтах в…

В кабинет влетела секретарша, размахивая полоской бумаги с телетайпа:

— Иван Иваныч! ТАСС только что передал!

Редактор пробежал глазами текст телетайпограммы.

— Топай, Николай, со своими НЛО! Здесь, на Земле, творится такое, что не только для тебя, но даже для товарищей из ЦК и академика Колочкина в завтрашнем номере не будет места! — возбужденно сказал он, указывая фоторепортеру на дверь.

В тот день газеты всего мира на первых полосах поместили сообщения о подписании международных соглашений, создающих основу для дальнейших интеграционных действий и чрезвычайно быстрых перемен в политике и мировом хозяйстве.

В общей эйфории и плотном потоке информации не хватило места для сообщений о замеченных над столицами многих государств многочисленных неопознанных летающих объектах. Впрочем, в то время сенсации такого рода уже приелись читателям и телезрителям».

Снеера разбудили яркие лучи солнца, светившего прямо в лицо. Он прикрыл глаза и поднялся со дна лодки. С севера сильно дуло, моторка дрейфовала на крупной волне. На воде белело несколько листков намокшей бумаги.

«Наверно, уснул, — подумал он. — Видно, чтение было не из увлекательных».

Он взглянул на плавающие листки. Брошюра была плохо сшита, и ветер разметал ее по воде. Снеер сел за руль и, запустив двигатель, направился к берегу.

День в институте проходил нормально. Если б Снеер не знал, что произошло, то даже озабоченные мины некоторых довольно значительных персон, шнырявших по коридорам, не привлекли бы его внимания.

Никто не спрашивал, как прошло последнее дежурство, полиция не появлялась. Те, кто понимал серьезность положения, явно старались любой ценой сохранять покой и видимость, будто ничего не случилось.

Около трех часов дня к столику вахтера подошел молодой человек и сказал, что ожидает Снеера в автомобиле на стоянке за институтом. Снеер без труда нашел длинную, элегантную машину, горящую отполированным лаком. Редко доводилось видеть такие машины, проносящиеся над улицами центральной части города по эстакаде, закрытой для общего движения и зарезервированной в основном для автоматических грузовиков, снабжавших агломерацию всем необходимым.

Поговаривали, будто на таких огромных автомобилях ездят только очень важные нулевики самого высокого ранга, но, по правде говоря, никто толком не знал, кому они принадлежат. Во всяком случае, автомобиль был явно крупнее и шикарнее тех маленьких городских машин, на которых за зеленые пункты ездили в границах центральных районов, а за желтые можно было выехать даже за пределы плотной застройки, в пригороды, заставленные индивидуальными виллами и домиками, в которых жили более зажиточные граждане из работающих разрядов, по сути единичники и нулевики. Для шестиряка или пятиряка экскурсия в те районы была ненужным транжирством ценных желтых пунктов, которые с большей пользой можно было истратить в городе. О том, чтобы поселиться в этих дорогих районах, ни один из них не мог и мечтать. Даже имея достаточно желтых, приобретенных в результате разного рода нелегальных операций, нельзя было высовываться за пределы стандарта своего разряда, не обратив на себя чересчур большого внимания инспекторов полиции и Отдела Контроля Доходов.

Таким образом, отсутствие желтых и определенные соображения личной безопасности оказывались действенной преградой, ограничивающей и даже сводящей на нет наплыв неработающих разрядов в пригородные районы.

Снеер иногда бывал здесь, когда-то даже собирался спять или купить собственный домик в одном из таких просторных зеленых районов. Однако характер «работы» и необходимость действовать в различных участках центра города принуждали его часто менять место жительства.

«Отыскать Алису», — пронеслось у него в голове, когда он вспомнил о давнем замысле купить домик.

Воспоминание о девушке, вызванное мыслью о собственном домике, убедило его, что он не может позволить себе подобные мысли, чтобы не впасть в меланхолию несбывшихся надежд.

— Прошу, — сказал мужчина, приехавший за ним, открывая дверцу машины. — Нам надо спешить.

— Куда поедем? — Снеер не торопился сесть.

— За город на юг. Впрочем, увидишь сам, — улыбнулся тот, обходя автомобиль и усаживаясь за баранку. — Это будет, я думаю, приятная неожиданность.

Снеер занял место рядом с ним, машина выбралась со стоянки на улицу, потом по крутому пандусу поднялась на эстакаду. Барьер, заграждающий проезд обычным городским автомашинам, поднялся сам, и спустя секунду красный лимузин мчался по левой стороне, опережая тащившиеся по правой полосе грузовики.

Снеер никогда еще не ездил с такой скоростью. Машины, которые он нанимал, двигались значительно медленнее. Теперь он видел их с эстакады — маленькие, неловкие жучки, пробирающиеся улицами с давно не ремонтированным покрытием.

За десять минут красный лимузин вынес их за пределы плотной застройки центральных районов Арголанда. Еще несколько минут они мчались по автостраде, с обеих сторон обнесенной высокими стенками. Рядом с автострадой бежали подъездные пути, время от времени с ней перекрещивались поперечные виадуки. Весь район был застроен домами разной величины, окруженными зеленью кустов и газонов. Перед многими стояли разноцветные автомашины. Снеер знал эти районы по предыдущим посещениям, но приезжал сюда всегда общедоступными городскими дорогами либо платным скоростным шоссе.

— Здесь почти ничего не изменилось за сто лет, — заметил водитель. — Те же дома, садики… Только автомобили теперь с моторами другого типа и нет проблем с горючим.

Автострада выбежала за пределы невысокой застройки, оборвались сетки по ее сторонам. Здесь Снеер не бывал никогда. Городские автомашины могли доезжать только до определенной черты, где кончались пригородные районы. Дальше двигатели просто переставали работать. Снеер вспомнил, как однажды по инерции заехал слишком далеко и потом пришлось несколько десятков метров толкать машину назад до начала зоны работы двигателей.

Следующие четверть часа они ехали среди зеленых полей, по которым курсировали огромные автоматические машины для сбора овощей. Снеер удивился, что автомобиль выезжает за пределы агломерации. Он знал, что в другие города можно попасть исключительно воздушным путем, и, кстати, обходилось такое путешествие весьма дорого. Так куда же вез его неразговорчивый юноша, представившийся связным Контрольного Правления и вручивший ему вызов от шефа Отдела «С»?

Автомашина притормозила и съехала на правую сторону автострады, потом свернула на боковую дорогу, ведущую к группе белых строений, возвышающихся среди поля кукурузы и окруженных густой живой изгородью. Въездные ворота водитель открыл своим Ключом.

Они остановились перед одним из домов в глубине огороженного участка. Сразу за ним раскинулась просторная бетонированная площадка для вертолетов. Несколько машин разной величины стояло перед огромным металлическим ангаром, вокруг них копошились несколько человек в авиационных комбинезонах.

— Сюда, — водитель указал Снееру вход в здание. — Если у тебя при себе есть еще что-нибудь, кроме Ключа, надо положить в ящик, прежде чем пройдешь контрольный пункт. Надеюсь, у тебя нет никаких искусственных органов?

— Только два пластиковых зуба в верхней челюсти. Выкрутить? — Снеер насмешливо улыбнулся. — Последнее время бомб я не заглатывал.

— Здесь не шутят, Снеер! — связник погрозил ему пальцем, но улыбнулся. — Здесь командует мозг Арголанда!

— Почему аж так далеко?

— Потому что здесь воздух здоровее, — буркнул связник, многозначительно подмигнув, и проверил время на Ключе. — Иди. Шеф ждать не любит. Комната номер шесть.

В кабинете царила приятная прохлада. Сквозь деревянные пластины оконных жалюзи проникали струйки солнечного света, рисуя светлые полоски на толстом ковре, покрывающем центр комнаты. Остальное тонуло в полумраке, и лишь спустя некоторое время, когда глаза привыкли к скупому освещению, Снеер заметил тяжелый деревянный письменный стол в глубине и седую голову сидящего за ним человека.

— Добрый день, — сказал он, обращаясь к сидевшему. — Меня вызвали сюда.

— Приветствую тебя в континууме, Снеер! — голос из-за стола был мягкий и дружелюбный. — Позволь называть тебя этим именем?

— Меня все так называют.

— Прекрасно. Меня зовут Вито Раскалли. Я руковожу Специальным Отделом.

Он вышел из-за стола и протянул руку Снееру, все еще стоявшему на краешке ковра.

— Всегда рад повидать кого-нибудь по эту сторону, — сказал Раскалли, указывая Снееру на кресло в углу рядом со столом и садясь напротив него в другое.

Снеер почти ничего не понимал из его слов, но помалкивал, надеясь, что в конце концов что-нибудь да прояснится. При этом он украдкой рассматривал комнату.

Вдоль стен стояли шкафы, забитые старыми книгами. На столе — два древних телефонных аппарата и совершенно не гармонирующий с этой обстановкой компьютерный дисплей с зеленоватым экраном; Снеер распознал на экране очерченный толстой линией контур Арголанда.

— Как тебе нравится фантастическая наука? — спросил Раскалли после долгого молчания, словно переждав, пока Снеер закончит осмотр помещения.

Снеер не понял вопроса:

— Вы имеете в виду научную фантастику?

«О брошюре он, что ли? — подумал он изумленно. — Откуда он знает?»

— Нет! — рассмеялся Раскалли. — Я имею в виду институт и фиктивные науки, которыми там занимаются.

— Я был поражен. Многое я до сих пор не могу себе объяснить.

— Постараюсь, чтобы ты знал все, что надо. Мы проверяли тебя. Твоя работа в институте, кроме всего прочего, была определенного рода испытанием. Теперь мы знаем, что ты нулевик с высоким показателем нулевости.

— Не понимаю, — бросил Снеер, глядя на улыбающегося из-под густых бровей собеседника. — Нулевик, мне думается, просто нулевик. Что еще за показатель?

— Верно. Имеешь право не понимать. Даже для интеллектуальнейшего нулевика все это чрезвычайно сложно. Охватить и понять до конца трудно даже старикам с этой стороны, а что говорить о сидящих там? Пожалуй, начну с некоторых… тонкостей номенклатуры. Видишь ли, с нулевостью дело обстоит примерно так же, как с густым лесом: когда глядишь издалека, то не различаешь отдельных деревьев, видишь только темную стену, некую монолитную массу. Чем ты ближе, тем четче она распадается на отдельные деревья. И лишь с очень малого расстояния ты замечаешь, что одни из них ближе, другие дальше, одни побольше, другие поменьше. То же и с нулевиками. Для шестиряка они одноликая масса, где-то там, на далеком горизонте. Чем ближе, однако, человек стоит к нулевому разряду, тем полнее понимает, что нулевик нулевику рознь. А когда оказывается среди нулевиков, то видит, сколь сильно разнятся.

Только наивный трояк или двояк может завистливо вздыхать: «Ах, вот быть бы нулевиком!», и при этом думать, что принадлежность к нулевому разряду решает все проблемы и обеспечивает легкую жизнь без неприятностей. В действительности же только здесь, по эту сторону нуля, начинаются настоящие, существенные различия. Однако, чтобы их заметить, надо оказаться среди настоящих нулевиков. Ты как раз здесь, но не радуйся раньше времени. Это действительно очень трудная и ответственная роль. До сих пор ты выполнял наши требования. Последнее время серьезно усложнилась проблема настоящих, нерейзованных нулевиков! Система образования не способствует развитию интеллекта у молодежи, а экономическая система не обладает необходимыми стимулами. Словом, настоящего нулевика — парадокс, характерный для нашего времени, — легче всего найти среди рейзеров, а не на должностях, требующих нулевого разряда, потому что там-то расположились всяческие карьеристы, комбинаторы и псевдоученые. Тебе кое-что уже известно относительно нашей социальной политики, поэтому ты понимаешь наши цели. Основное — удержать равновесие в арголандском обществе. В других агломерациях, естественно, то же самое. Мы не можем разрушить сказочное строение, которое создали для людей, находящихся по ту сторону нуля! Не можем в открытую сказать этакому рейзованному нулевику, что он дуб. Дело не в нем самом или его амбициях, просто это был бы взрыв, пролом в общественном мнении относительно смысла и правильности наших действий. Такого мы допустить не можем. Для тебя, вероятно, уже не секрет, что в нашем мире ценны только нулевики, настоящие нулевики. Лишь они одни необходимы для функционирования мира в том его виде, в каком он сформировался за последние десятилетия.

— Получается, что все остальные граждане могли бы перестать существовать, ибо они никому не нужны?

— Именно тут мы приходим к забавной, или, если тебе больше нравится, трагической дилемме. Ибо если бы все инертные, по сути дела, потребители перестали существовать, тогда не было бы нужды уже вообще ни в чем: ни в сельхозугодьях, ни в изготовлении чего бы то ни было, ни во всей автоматике и организации, ни, наконец, в нас, нулевиках, лишенных объектов для управления. Все они, бедные, недоученные шестиряки, благоденствующие трояки и гордые собою фальшивые псевдонулевики, являются единственным оправданием нашему существованию, единственной целью нашей деятельности. Ты достаточно хорошо знаешь правила функционирования арголандского общества. Но то, что ты о нем знаешь, лишь первая ступень посвящения. Ты здесь для того, чтобы достичь второй ступени сознания. Нам известно, что твой ум в состоянии воспринять и понять некую истину, известную лишь немногим, даже не каждому истинному нулевику. Но прежде чем я покажу тебе эту величайшую тайну нашего мира, ты должен понять свое в нем положение. Ты вступаешь на тропу, с которой нет возврата, и должен это понять! А сейчас немного информации, чтобы ты знал, в каком мире мы живем в действительности. Ты наверняка удивлялся, еще будучи ребенком, почему шестиряк — это человек с низшей степенью интеллекта, а нулевик — с высшей. Вроде бы логика подсказывает обратный порядок. Совершенно верно. Однако всему есть свое объяснение. Во-первых, шестиряков не называют «низшим» разрядом, ибо цифра, означающая их разряд, как раз наивысшая. Таким образом, мы избежали столкновения понятий «высшие» и «низшие» разряды, что имеет определенное, хоть и не решающее, значение для самочувствия тех, у кого более низкий интеллект. Во-вторых же, в действительности нам разрядизация представляется иначе, чем то видят остальные граждане. Объясню наглядно. Вспомни модель атома, простейшую, так называемую «планетарную». Электроны в ней размещены на строго определенных орбитах, более или менее удаленных от ядра. Положение электрона, связанного с данным атомом, квантовано. Это означает, что электрон не может занимать промежуточного положения. Он может принадлежать первому, второму либо более далекому слою, или «оболочке». Чем ближе к ядру расположена оболочка, тем труднее вырвать из нее электрон. Человеческое общество в агломерациях «квантовано» подобным же образом. Оболочек, или разрядов, семь. Их могло быть больше либо меньше, но семерка просто красивая цифра. Любой гражданин, мыслительные способности которого не превышают уровня, условно принятого нами за границы шестого разряда, является шестиряком, он приписан к определенной оболочке этой системы, причем ближе к пределу расположена оболочка «минус» шестая, считая от нулевой вниз. Таким образом, шестиряки расположены ниже уровня минус шесть, а так называемые нулевики, те, кого мы помещаем на разных серьезных должностях в агломерации, имеют интеллект, расположенный в пределах от минус единицы до нуля. Чтобы не вызывать ненужных комплексов у «отрицательных» граждан, в официальной номенклатуре разрядов мы опускаем знак минус! Так объясняется кажущийся парадокс: по той, отрицательной стороне нуля мы имеем семь отрицательных разрядов, отражающих скорее умственные, нежели интеллектуальные свойства граждан в сравнении с уровнем, определяемым «эталонным», или «нулевым» интеллектом. Поэтому наш «нуль» — это предел, нижняя граница интеллектуальных уровней, потребных человеческой единице для активного участия в какой-либо полезной деятельности в нашем столь сложном мире. Ниже этого уровня, увы, а может… к счастью, мы вынуждены поместить почти всех граждан города. Выше же «нуля», как и в модели атома, раскинулся континуум, или бесконечно плотная область состояний неквантованного, «положительного» интеллекта. Сюда мы можем зачислить лишь немногих, ум которых проявляет некий избыток интеллекта над необходимым минимумом. Надеюсь, теперь тебе станут яснее некоторые проблемы и понятия. Понимаешь, у нас есть две категории нулевиков: те, кто находится по «ту» сторону и которых можно было бы назвать «поднулевыми нулевиками», и находящиеся по «эту» сторону, то есть «наднулевики». О первых грубо можно сказать, что они неглупы, лишь о вторых мы можем говорить, что они умны, хоть и в различной степени, ибо их мудрость может принимать различные состояния, от условного нуля до бесконечности, которой соответствует уровень абсолютного интеллекта, гения гениальности. Такого разума, конечно, не существует, так же как не существует бесконечно большой величины. Однако можно приближаться к этому идеалу, достигать все большего показателя нулевости. Вероятно, ты встречался с загадочным, шутливым на первый взгляд выражением «квадратный нулевик». Это действительно некий словесный каламбур, но не лишенный смысла. В среде наднулевиков, которые являются людьми с большим чувством юмора, таким термином определяют человека с показателем нулевости, близким к четырем. Что, с точки зрения геометрии, есть символ нуля? Окружность. А окружность должна быть круглой. Истинная, идеальная окружность, разумеется. А не идеальная, приближенная? Как можно ее представить? Конечно, с помощью какого-то правильного многоугольника, вписанного либо описанного вокруг идеального круга. Чем больше сторон у такого многоугольника, тем больше он приближается к окружности, то есть к идеалу. Отсюда — «треугольный» нулевик менее мудр, чем «шестиугольный», а «двадцатичетырехугольный» гораздо «качественнее», нежели оба первых. Согласись, все звучит достаточно остроумно… Поэтому о нулевике с низким показателем порой презрительно говорят, что его нуль — это многоугольная окружность. Описанную систему разрядизации мы ввели для удобства, однако же она не означает квантования интеллекта наднулевиков. В случае нужды показатель, обычно выражаемый целым числом, можно определить с точностью до любого десятичного знака.

— Неужели… это так важно? — Снеер был ошеломлен всем услышанным.

— Невероятно! Убедишься сам. Я думаю, не надо объяснять, что мы считаем тебя наднулевиком. От показателя нулевости зависит положение на служебной лестнице, количество голосов, которым каждый из нас располагает при голосовании в Правлении, а также — мы ведь тоже люди — количество желтых пунктов, получаемых ежемесячно. Иногда третий знак после запятой может оказаться решающим в твоей карьере!

— Какой же величиной определяется мой показатель?

— Точно еще не знаем. Это не так просто, как те наивные тесты-головоломки для пятиряков и четверяков. Там — игра, фикция, занятие для изнывающих от безделья поднулевиков. Здесь же идет речь о судьбах мира, о подборе руководящих кадров. Необходимо учитывать множество свойств. Человек — существо миогопараметровое, и его показатель зависит не только от способностей, но и от психических данных и свойств характера. Тебя еще тщательно обследуют.