Россия и Польша. История взаимоотношений в XVII—XX веках

И не отдельные личности, а десятки тысяч россиян и касимовских татар вместе с князьями, боярами, дворянством и духовенством решили звать короля Сигизмунда на московский престол, о чем и послали ему свою грамоту: «Мы, Филарет Патриарх Московский и всея Руси (в миру Федор Никитич Романов. – Ю.Д.), и архиепископы, и епископы и весь освященный собор, слыша его королевского величества о святой нашей православной вере раденье и о христианском освобождении подвиг, Бога молим и челом бьем. А мы, бояре, окольничии и т. д., его королевской милости челом бьем и на преславном Московском государстве его королевское величество и его потомство милостивыми господарями видеть хотим: только этого вскоре нам, духовного и светского чина людям, которые здесь в таборах, постановить и утвердить нельзя без совету его милости пана гетмана, всего рыцарства и без совету Московского государства из городов всяких людей, а как такое великое дело постановим и утвердим, то мы его королевской милости дадим знать» [60, 741].

Вот с этой грамотой 31 января 1610 г. послы от «русских тушинцев» и предстали перед королем, осаждавшим Смоленск. Среди них были Михайло Глебович Салтыков, Иван Михайлович Салтыков, князь Василий Михайлович Рубец-Мосальский, князь Юрий Дмитриевич Хворостинин, Лев Плещеев, Никита Вельяминов и несколько дьяков. Сначала старший и младший Салтыковы благодарили короля Сигизмунда за милость и старание водворить мир в Московском государстве, а затем дьяк Грамотин «от имени Думы, двора и всех людей объявил, что в Московском государстве желают иметь царем королевича Владислава, если только король сохранит ненарушимо греческую веру и не только не коснется древних прав и вольностей московского народа, но еще прибавит такие права и вольности, каких прежде не бывало в Московском государстве» [60, 742].

По результатам переговоров составили условия, на которых королевич Владислав становился московским царем, хотя в большинстве пунктов речь шла об обязательствах самого короля. А пока королевич Владислав еще не занял московский престол, все послы согласились повиноваться королю Сигизмунду, в чем дали ему следующую присягу: «Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу» [60, 745].

В то же время в Тушино далеко не все решились поддержать польского короля и отложиться от царя Дмитрия, преданные ему люди предпринимали шаги к соединению со своим вождем. Там же оставалась и царица Марина, которая, несмотря на отъезд отца Юрия Мнишека, продолжала агитировать не только русских, но и польско-литовских ратников в поддержку своего мужа. При этом Марина считала себя московской царицей, которой присягнул русский народ, именно так она это представила в своем письме к королю Сигизмунду в ответ на его письмо к ней как дочери сандомирского воеводы, что было для нее оскорбительным обращением: «Разумеется, ни с кем счастье так не играло, как со мною: из шляхетского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как будто желая потешить меня некоторою свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно. Если счастие лишило меня всего, то осталось при мне, однако, право мое на престол московский, утвержденное моею коронациею, признанием меня истинною и законною наследницею, признанием скрепленным двойною присягою всех сословий и провинций Московского государства» [60, 747].

В Тушинском лагере казаки разделились на сторонников царя Дмитрия с князем Юрием Никитичем Трубецким и сторонников Заруцкого, который занял выжидательную позицию. Когда же первые попытались уйти в Калугу, спровоцированные некоторыми поляками, желавшими продолжения вольной жизни, основанной на грабеже русского народа, произошла сеча со сторонниками Романа Рожинского, в которой казаки были большей частью уничтожены, а частью рассеялись, кто куда смог. Эти разборки между бывшими товарищами по оружию позволили 11 февраля 1610 г. бежать царице Марине, хотя в своем письме к тушинскому войску она писала: «Оставшись без родных, без приятелей, без подданных и без защиты, в скорби моей поручивши себя Богу, должна я ехать поневоле к моему мужу» [60, 749].

На самом ли деле она собиралась ехать к мужу или писала это для отвода глаз, но оказалась царица Марина вместо Калуги в Дмитрове у Яна-Петра Сапеги. Отъезд царицы окончательно перессорил всех в Тушинском лагере, и в начале марта гетман Рожинский поджег лагерь и отправился со своими сторонниками к Волоколамску, остальные разошлись – кто в Москву с повинной к царю Василию, кто в Калугу к царю Дмитрию с надеждой на прощение.

Путь на Москву для войск князя М.В. Скопина-Шуйского и шведского воеводы Якова Делагарди был открыт, правда, оставался еще значительный отряд Яна-Петра Сапеги в Дмитрове. Собственно военные действия между ними начались еще в середине февраля, и польско-литовское воинство было разбито в сражении под городом, но спасли положение казаки, которые выручили их и отбили от Дмитрова русские и шведские войска. После этого сражения царица Марина покинула Дмитров и уехала вместе с донскими казаками в Калугу, а Ян-Петр Сапега, дождавшись возвращения провиантских отрядов из-за Волги, тоже ретировался со своим отрядом к Волоколамску.

Весь успех освобождения Москвы от блокады сторонников царя Дмитрия достался молодому князю М.В. Скопину-Шуйскому, которого благодарные москвичи готовы были провозгласить царем вместо его дяди, почти 60-летнего В.И. Шуйского. Вполне возможно, что слабовольный и трусоватый царь Василий и согласился бы передать власть племяннику, он к этому времени уже несколько раз пытался отказаться от трона, но тогда это не устраивало бояр, так как царь Дмитрий стоял лагерем в предместье Москвы. Такое положение, однако, ввиду того, что у царя Василия от позднего брака не было наследников, не устраивало его родного брата Дмитрия, желавшего занять трон в случае смерти царя. Приложил ли князь Д.И. Шуйский руку к смерти народного любимца – неизвестно, но 23 апреля князь М.В. Скопин-Шуйский, будучи 24 лет от роду, в гостях у князя И.М. Воротынского «занемог кровотечением из носа», а через две недели умер.

В то же время агрессия польского короля Сигизмунда натолкнулась на отчаянное сопротивление московских городов, несмотря на благосклонное отношение к его действиям со стороны части российской знати. После легкого овладения Ржевом и Зубцовом, уже с некоторыми затруднениями пришлось ему брать Чернигов и Новгород-Северский, а Стародуб, Почеп, Мосальск, Белая сопротивлялись королю до последней возможности. Смоленск, получивший при царе Борисе Годунове каменные крепостные стены, усилиями воеводы Шейна и архиепископа Сергия, который решил лучше умереть, чем предаться схизматикам, защищался так стойко, что не давал надежды осаждавшим его врагам на скорую победу.

Покорившиеся воле короля шляхтичи во главе с Романом Рожинским всего лишь месяц сумели простоять в Иосифо-Волоколамском монастыре. А после смерти своего гетмана от открывшейся раны, полученной им в бою на р. Ходынке, они со Зборовским ушли к Смоленску. Остатки этого воинства были выбиты из монастыря русско-шведскими войсками, которым в качестве трофея достался и сторонник польского короля патриарх Филарет, утвержденный в этом сане царем Дмитрием, после чего он (добровольно или насильно) был доставлен в Москву. Однако там из врага он вдруг превратился в жертву, а так как царь Василий старался увеличить для себя количество влиятельных сторонников, то патриарх Гермоген вернул Филарету ростовскую епархию.

Русско-шведское войско возглавил князь Д.И. Шуйский, который и повел его на помощь Цареву-Займищу, осажденному коронным гетманом Станиславом Жолкевским. Гетман вышел с частью своего войска навстречу московской армии; в результате сражение у деревни Клушино было проиграно воеводами Д.И. Шуйским и Яковым Делагарди из-за измены иностранных наемников в шведском войске. Бросив обоз, остатки московского войска вернулись к царю Василию, а Яков Делагарди с небольшим отрядом шведов получил разрешение от гетмана беспрепятственно отступить в Прибалтику. Это поражение не добавило князю Дмитрию Шуйскому авторитета среди москвичей, более того, ему приписали вину за измену иноземцев, которым он якобы не заплатил денег за службу. А гетман Жолкевский после этой победы без борьбы принудил сдаться и защитников Царева-Займища. Следуя этому примеру, королевичу Владиславу присягнули Можайск, Борисов, Боровск, Волоколамск, а войско гетмана увеличилось десятью тысячами русских воинов.

И вот за это участие шведов в борьбе с войском царя Дмитрия, с которым они так и не встретились, и войском польского короля царь Василий вновь пообещал шведскому королю Карлу: «Наше царское величество вам, любительному государю Каролусу королю, за вашу любовь, дружбу, вспоможение и протори (издержки. – Ю.Д.), которые вам учинились и вперед учинятся, полное воздаяние воздадим, чего вы у нашего царского величества по достоинству ни попросите: города, или земли, или уезда» [60, 752]. Король Карл IX воспринял это заявление как программу к действиям и поручил Якову Делагарди оккупировать российские земли, все какие возможно.

Царь Дмитрий тоже воспользовался поражением князя Д.И. Шуйского от гетмана Станислава Жолкевского, и, купив помощь Яна-Петра Сапеги, повел свое войско на Москву. По пути ему изменою подчинился Боровско-Пафнутьевский монастырь, при защите которого смертью храбрых погиб князь Михаил Волконский, затем покорились Серпухов, Коломна, Кашира. Дойдя до Москвы, царь Дмитрий поставил свой лагерь у села Коломенское. Сторонники всех этих государей делали попытки договориться между собой с целью выбора нового царя вместо существующих, при этом сепаратисты из Коломенского лагеря предлагали сделать царем Яна-Петра Сапегу, а московские продолжали агитировать за королевича Владислава.

Дело дошло до грубого нажима на царя Василия Шуйского со стороны рязанского дворянина Захара Ляпунова, который с большой толпой требовал в Кремлевском дворце от царя добровольного ухода со своего поста, но царь Василий не счел нужным следовать словам простонародья. И только когда на Москве собрался народ, бояре и патриарх и вместе присудили «бить челом государю царю Василью», чтобы он оставил государство и взял себе в удел Нижний Новгород, тот сдался. Эту просьбу царю «от всего народа» передал князь Иван Михайлович Воротынский, и Василий Иванович Шуйский вынужден был согласиться и переехать всей своей семьей в свой прежний боярский дом. Однако сторонники В.И. Шуйского при поддержке патриарха Гермогена, да и он сам, не оставляли надежд на возврат его в Кремль на царство. Чтобы лишить его такой возможности, Захар Ляпунов с князьями Засекиным, Тюфякиным и Мерином-Волконским с сообщниками вместе с монахами Чудова монастыря насильно постригли в монахи бывшего царя Василия.

Глава 2

Продолжение гражданской войны

Править Московским государством бояре и духовенство поручили князю Федору Ивановичу Мстиславскому, который обещал им «слушать бояр и суд их любить», а для успокоения народа разослали по городам России в июле 1610 г. грамоту:

«Видя междоусобно между православными христианами, польские и литовские люди пришли в землю Московского государства и многую кровь пролили, церкви и монастыри разорили, святыне поругались и хотят православную веру в латинство превратить; польский король стоит под Смоленском, гетман Жолкевский в Можайске, а вор в Коломенском; литовские люди, по ссылке с Жолкевским, хотят государством Московским завладеть, православную веру разорить, а свою латинскую ввести. И мы, – продолжают москвичи, – поговоря между собою и услыша от всяких людей украинских городов, что государя царя Василия Ивановича на Московском государстве не любят, к нему не обращаются и служить ему не хотят, кровь христианская междоусобная льется многое время, встал отец на сына и сын на отца, друг на друга, – видя всякие люди Московскому государству такое конечное разоренье, били челом ему, государю, всею землею, всякие люди, чтоб он государство оставил для междоусобные брани и для того: которые люди, боясь от него опалы или его не любя, к нему и ко всему Московскому государству не обращаются, те бы все были в соединенье и стояли бы за православную христианскую веру все заодно. И государь государство оставил, съехал на свой старый двор и теперь в чернецах, а мы целовали крест на том, что нам всем против воров стоять всем государством заодно и вора на государство не хотеть. И вам бы всем, всяким людям, стоять с нами вместе заодно и быть в соединенье, чтобы наша православная христианская вера не разорилась и матери бы наши, жены и дети в латинской вере не были» [60, 774].

Эта пространная грамота, судя по множественным напоминаниям о возможном насильственном обращении русского народа в латинство в случае завоевания Москвы поляками, скорее всего, была написана под руководством патриарха Гермогена. Ведь полякам, даже пришедшим к власти в России, ссориться с православной церковью было бы не с руки. Они веками пытались обратить русинов Великого княжества литовского в католическую веру, но кроме знати там почти никто этому и не последовал.

Из кандидатов на московский престол выделялись князь Василий Васильевич Голицын и малолетний Михаил Федорович Романов, за первого стояли рязанские бунтари во главе с Захаром Ляпуновым, за второго – Романовы и их родственники. Но кандидатура князя В.В. Голицына не устраивала московских бояр, а кандидатуру своего сына, видимо, не хотел по его малолетству отстаивать и сам митрополит Филарет Ростовский, понимая, что в этих условиях он не долго продержится у власти. Поэтому, по предложению Филарета Романова, всерьез стала проводиться линия на избрание царем королевича Владислава, тем более что сторонники этого претендента были даже в Коломенском лагере.

Но сначала в качестве компромисса было утверждено, чтобы не выбирать на царство московских людей, в чем пришлось целовать крест и князю В.В. Голицыну, а власть передать временному правительству – боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому «со товарищи». Предполагалось созвать в Москве земское собрание, на котором и выбрать какого-либо из иностранных принцев, для чего были разосланы по городам грамоты. Но выборные от городов и через месяц не собрались, и тогда бояре сами с немногочисленными земцами выбрали для России в цари Владислава, сына короля польского Сигизмунда.

С.Ф. Платонов приводит сведения из хронографа 1616–1617 гг., что после царя Василия «прияша власть государства Русскаго седмь московских бояринов, но ничто же им правльшим, точию два месяца власти насладишася» [44, 433]. Он же попытался восстановить поименно список «седмочисленных бояр» с большой долей вероятности: Ф.И. Мстиславский, И.М. Воротынский, A.B. Трубецкой, A.B. Голицын, И.Н. Романов, Ф.И. Шереметев и Б.М. Лыков.

Однако оппозиция в лице Захара Ляпунова с единомышленниками, не желавшая возведения на московский престол иностранца, продолжала агитацию среди московского люда в пользу царя Дмитрия. Дело дошло до того, что появилась реальная опасность измены части городского населения и съехавшихся в столицу представителей южных городов. Войску царя Дмитрия, стоявшему лагерем в селе Коломенском, заговорщики могли просто открыть ворота города, и, чтобы этого не случилось, московское правительство обратилось к помощи гетмана Жолкевского. Тот находился в это время в Можайске и посылал оттуда свои грамоты князю Ф.И. Мстиславскому в пользу королевича Владислава с обещаниями московским аристократам тех же вольностей и прав, что имели польско-литовские вельможные паны.

Во второй половине июля польско-литовское войско уже расположилось лагерем в подмосковном селе Хорошево. Два войска, стоявшие под Москвой, должны были сразиться или их вожди должны были договориться между собой о совместных действиях. Поскольку взаимные предложения короля Сигизмунда и царя Дмитрия оказались неприемлемыми для сторон, оставалось только помериться силой. Продолжались съезды и московского правительства с гетманом Жолкевским для обсуждения условий приглашения королевича Владислава на московский трон, в которых одним из наиболее острых вопросов было иноверие претендента. Так, патриарх Гермоген заявлял, что «если крестится и будет в православной христианской вере, то я вас благославляю; если же не крестится, то во всем Московском государстве будет нарушение православной христианской вере, и да не будет на вас нашего благословения» [60, 778].

Дебаты пришлось прекратить, когда в начале августа стало известно о наступлении войска царя Дмитрия на Москву. Этот приступ коломенского войска под руководством Яна-Петра Сапеги удалось отбить с помощью войска бывших тушинцев, возглавляемого И.М. Салтыковым и пришедшего к Москве вместе с гетманом Жолкевским. Большого урона стороны не понесли, но теперь позиция гетмана в переговорах с семибоярщиной стала более напористой, он заявил, что не отступит от тех условий, которые были утверждены королем и были признаны посольством с Михаилом Глебовичем Салтыковым во главе, правда, посланного к Сигизмунду III еще тушинскими боярами.

После того как московские бояре согласились с этими доводами, и гетман согласился внести в условия некоторые поправки. 27 августа состоялась торжественная присяга россиян королевичу Владиславу на Девичьем поле, где, по сведениям историков, было не менее 10 тысяч присягнувших. Проведению присяги предшествовало послание патриарха Гермогена, которое озвучили два архиерея: «Волею святейшего патриарха Ермогена, призываем вас к исполнению торжественного обряда: целуйте крест, вы мужи думные, все чины и народ, в верности к царю и великому князю Владиславу Сигизмундовичу, ныне благополучно избранному, да будет Россия, со всеми ее жителями и достоянием, его наследственною державою!» [23, 12-118]. В свою очередь гетман Жолкевский именем Владислава дал клятву в соблюдении договора.

Для принятия присяги в других городах Московского государства были разосланы присяжные грамоты, в которых бояре оправдывали себя тем, что поскольку выборные люди от городов в столицу не прибыли, то «Москва целовала крест королевичу Владиславу на том, что ему, государю, быть в нашей православной христианской вере греческого закона» [60, 780].

Большинство городов России присягнули Владиславу, но самые древние города Владимирского княжества отказались это сделать. Суздаль, Владимир, Юрьев-Польский, Галич-Мерьский и Ростов, почти вся митрополия Филарета Романова, теперь стали на сторону царя Дмитрия, не желая царя иностранца. Было ли это результатом влияния на эти города главы их митрополии, сведений нет, так как все, что могло им повредить, пришедшие к власти в России Романовы постарались уничтожить.

Одним из условий договора, скрепленного подписями московского правительства и коронного гетмана Станислава Жолкевского и отправленного на утверждение королю Сигизмунду, поручалось «гетману отвести Сапегу и других ляхов от Лжедмитрия, вместе с боярами взять меры для его истребления, идти к Можайску, как скоро уже не будет сего злодея, и там ждать указа королевского» [23, 12-118]. Поскольку Ян-Петр Сапега со своими товарищами по оружию и отечеству не согласился на предложенные ему Станиславом Жолкевским условия перехода на сторону короля, то объединенное польско-русское войско под командованием Станислава Жолкевского и Федора Мстиславского должно было окончательно разгромить войско царя Дмитрия.

Сегодня трудно оценить географические особенности Подмосковья того времени, теперь полностью застроенного, но для того чтобы скрытно подвести войска к Угрешскому монастырю св. Николая, находящемуся в районе современного Южного порта, где пребывала царица Марина и куда, по агентурным сведениям, должен был ночью приехать царь Дмитрий, московскому правительству потребовалось разрешить польско-литовскому войску пройти ночью через Москву. Именно такой путь и проделало войско гетмана Жолкевского без всякого вреда для москвичей.

Вот только маневры эти оказались напрасными, так как царь Дмитрий был об этой военной хитрости вовремя извещен и сумел бежать вместе со своей женой в Калугу. Значительная часть сторонников царя Дмитрия, после того, как он их покинул, посчитали возможным для себя переход в лагерь его противников на определенных условиях, которые частично были приняты Жолкевским и Мстиславским. Чтобы понять, кто в это время поддерживал царя Дмитрия, а затем предал его, воспользуемся извещением московских бояр городам России об этих событиях: «Литовские люди – Ян Сапега с товарищами и русские люди, бояре – князь Михаил Ту ренин да князь Федор Долгорукий, и воровские советники князь Ал. Сицкий, Александр Нагой, Григорий Сунбулов, Фед. Плещеев, князь Фед. Засекин да дьяк Петр Третьяков, и всякие служилые и неслужилые люди вину свою государю королевичу принесли» [60, 783].

После изгнания царя Дмитрия и его войска из села Коломенского гетман Жолкевский стал настаивать на отправке полномочного посольства к королю Сигизмунду для окончательного оформления договора. Посольство от московского правительства возглавил бывший претендент на московский престол князь В.В. Голицын, а от духовенства ростовский митрополит Филарет Романов. В сентябре 1610 г. это огромное по количеству человек посольство, состоявшее, по словам Казимира Валишевского, из 1256 лиц и сопровождавших их четырех тысяч писарей и слуг, отправилось к Смоленску. Кроме указанных ранее, в посольство входили: окольничий князь Д.И. Мезецкий, думный дворянин В.Б. Сукин, думный дьяк Томила Луговской, дьяк Сыдавный-Васильев, спасский архимандрит Евфимий, троицкий келарь Авраамий Палицын, угрешский игумен Иона, Вознесенский протоиерей Кирилл и другие представители от московских дворян и дворян от других городов и уездов, от стрельцов, купцов, приказных и подъячих.

В своем письме к королю Сигизмунду гетман Жолкевский сообщил:

«Один Бог знает, что в сердцах людских кроется, но, сколько можно усмотреть, москвитяне искренно желают, чтоб королевич у них царствовал. Для переговоров о крещении и других условиях отправляют к вашей королевской милости князя Василия Голицына с товарищами; переговоры эти не будут трудными, потому что Голицын, пришедши к патриарху с другими боярами, объявил ему, что “о крещении они будут бить челом, но если бы даже король и не исполнил их просьбы, то волен Бог да господарь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить”» [60, 784].

Гетман сразу после принятия московитянами присяги Владиславу получил письмо короля, в котором тот сообщал, что желает сам царствовать в Московском государстве, так что своим письмом Станислав Жолкевский пытался переубедить Сигизмунда III в его намерениях.

Патриарх тоже отправил от себя письмо королю, в котором просил отпустить сына в греческую веру: «Любви ради Божией смилуйся, великий государь, не презри нашего прошения, да и вы сами Богу не погрубите, и нас богомольцев своих и таких неисчетных народов не оскорбите» [60, 786].

Для того чтобы окончательно обезопасить себя от неожиданных переворотов в Москве, гетман Жолкевский распорядился отправить бывшего царя В.И. Шуйского в Иосифо-Волоколамский монастырь, а затем в Польшу, его жену Марию – в суздальский Покровский монастырь, а братьев его Дмитрия и Ивана заключить в крепость Белую; семибоярщина услужливо выполнила все эти установки. Более того, поскольку царь Дмитрий находился со своими сторонниками в Калуге и его поддерживали жители Серпухова и заокских городов, московское правительство предложило гетману Жолкевскому ввести свое войско в Кремль, несмотря на то что это противоречило условиям договора.

Обычно предполагается, что поляки по своей прихоти оккупировали Московский кремль, тем не менее Станислав Жолкевский далеко не сразу решился на это предложение: с одной стороны, провести зиму в полевых условиях было тяжким испытанием для шляхтичей, постоянно роптавших на недостаточную и несвоевременную оплату их услуг, с другой стороны, уйдя в Можайск, можно было потерять плоды всех трудов этого года.

И хотя гетман понимал, что ввод войска в Кремль мог рано или поздно оказаться ловушкой, он все-таки согласился на условия семибоярщины. Чтобы не раздражать москвичей явным нарушением договора, войско гетмана в количестве трех с половиной тысяч поляков и литвинов, а также 800 иноземных наемников в ночь с 20 на 21 сентября вошло в Москву. При этом Станислав Жолкевский и Александр Гонсевский с пехотой разместились в Кремле; полк Зборовского – рядом с Кремлем, в Китай-городе, на Посольском дворе; полк Казановского встал в Белом городе, заняв освободившиеся дома Дмитрия и Ивана Шуйских. Остальные полки войска заняли Новодевичий монастырь, Можайск, Борисов и Верею.

Теперь московское правительство уже не могло без совета с гетманом Жолкевским принимать решения по вопросам управления Россией, а по административным назначениям следовало обращаться к государю Владиславу, хотя еще не принявшего венчания на царство. В Москве стали чеканить монеты с профилем Владислава, а в церквях священники читали молитвы за его здравие. Грамоты из-под Смоленска с решениями государя о присвоении чинов и раздаче поместий приходили постоянно и быстро, вот только подписывал их король Сигизмунд, что сильно смущало московскую знать. Все это свидетельствовало, что король не собирался отпустить своего сына в Москву, отговариваясь его несовершеннолетием – Владиславу было в то время 14 лет.

По поводу перехода сына в православную веру король заявлял, что это возможно только при соединении церквей на условиях Флорентийской унии 1439 г., не устраивали Сигизмунда и многие другие позиции договора. Переговоры под Смоленском зашли в тупик, многие незнатные члены посольства потихоньку стали возвращаться по домам, так как своих запасов надолго хватить не могло, а кормить этих строптивых россиян за свой счет король не собирался, утверждая, что он сам на войне терпит нужду. Правда, некоторым посольским людям были даны грамоты от короля на поместья и другие пожалования, а также разрешение вернуться домой. Среди этих обласканных россиян королем Сигизмундом были думный дворянин В.Б. Сукин, дьяк Сыдавный-Васильев, спасский архимандрит Евфимий, троицкий келарь Авраамий Палицын и др. Некоторые, как Захар Ляпунов, перешли на службу королю. Кончилось тем, что в апреле 1611 г. король Сигизмунд III отправил все посольство в Польшу, в замок Мариенбург. Сам же остался с войском под Смоленском, продолжая осаду города и не теряя надежды взять его измором.

Совершенно непредвиденно 11 декабря 1610 г. был убит царь Дмитрий или тот человек, который выдавал себя за него, когда к нему в очередной раз потянулись с поддержкой города Казань, Вятка, Пермь, не желавшие присягать Владиславу. И вот тогда старый касимовский хан У раз Махмет, успевший послужить всем царям и присоединившийся к гетману Жолкевскому после бегства царя Дмитрия, решил навестить своего сына, князя Петра Урусова, который продолжал служить Дмитрию. Ставший очень подозрительным от постоянных неудач, царь Дмитрий обвинил хана в подстрекательстве к измене и приказал утопить. А его сын, оставшийся вне подозрений, то ли застрелил, то ли зарубил саблей царя Дмитрия во время охоты за зайцами, отомстив таким образом за отца.

Можно было бы поставить точку на этой ветви желающих править Россией, но царица Марина была беременна и вскоре должна была родить. По слухам, она даже пыталась наложить на себя руки от отчаяния, но только поранилась. Казаки, которые теперь составляли большинство ее защитников, перебили всех татарских мурз, и единственными из старых сторонников царя остались при ней князь Григорий Шаховской и Иван Заруцкий. Останки царя Дмитрия были похоронены в церкви Калужского кремля. Вскоре царица Марина родила сына, царевича назвали Иваном, а затем провозгласили царем всея Руси. Вот только оставаться в Калуге было уже невозможно, так как калужане уже решились присягнуть царю Владиславу. Поэтому царица Марина с сыном, сопровождаемая казаками и Иваном Заруцким, вынуждена была отправиться на юг, за Оку.

Через некоторое время, 23 марта 1611 г., в Иван-городе объявился еще один чудом спасенный царь Дмитрий, называемый в российской историографии Лжедмитрием III, хотя, по некоторым сведениям, назывался он Сидором. Легенда спасения была та же: якобы в Калуге убили кого-то вместо него. Теперь под его знамена потянулись лихие люди, и вскоре его войско стало достаточно заметной силой на северо-западе России, где к тому времени уже вольготно стали себя чувствовать шведы, оккупировавшие Ладогу. Этот новый царь повел свое войско 8 июля того же года к Пскову, жители которого были вынуждены присягнуть ему. Шведы сумели изгнать его из Пскова, но самозванец ушел в Гдов, после чего шведы попытались подкупить его. Так, шведский король Карл IX предложил самозванному Дмитрию удел в своих владениях за отказ от московского царства в пользу принца Карла-Филиппа, якобы приглашенного земским правительством. Но король получил отказ, а новоявленный царь с войском 4 декабря 1610 г. вступил в Псков, где духовенство признало его царем Дмитрием.

В Москве же в это время происходила административная реформа, прежних чиновников заменяли новыми, преданными царю Владиславу из числа тех, кто еще в Тушинском лагере решили пригласить королевича на московское царство. Так, Федор Андронов, бывший московский кожевник, перешедший на службу к польскому королю еще при первом посольстве от бояр, дворян и прочих служилых людей Тушинского лагеря, докладывал литовскому канцлеру Льву Сапеге о положении в Москве, что «в приказы б потреба инших приказных людей посажать, которые бы его королевскому величеству прямили, а не Шуйского похлебцы» [44, 446]. Вообще-то это обычная картина при смене власти, тем более при таких кардинальных изменениях в Москве, когда власть царя Владислава была поддержана шляхетскими саблями польско-литовского гарнизона. Обвинения Федора Андронова касались не только прежних приказных чиновников, но и новых, пришедших вместе с гетманом Жолкевским, которых этот выскочка обвинял в самоуправстве при раздаче поместий своим ставленникам. На что обвиняемым приходилось оправдываться, а один из преданных слуг царя Владислава Михаил Глебович Салтыков жаловался Льву Сапеге: «Со Мстиславского с товарищи и с нас дела посняты, и на таком (как мужик Андронов) правительство и вера положена» [44, 447].