Незаконная планета

— Что ты имеешь в виду?

— Да хотя бы Плутон.

— А почему я должен лезть на сумасшедшую планету? — посмотрел Алексей на Бурова. — Чтобы напороться на «дерево», «смерч» или как еще назвать эту штуку которая сожгла «Севастополь»?

— Лезть, конечно, не надо. Но хотя бы проявить интерес к запретной планете, попытаться понять…

— Я не планетолог, — отрубил Морозов, нахмурясь. — И о Плутоне уже понаписано столько, что… Почему ты собственно, думаешь, что мне не интересен Плутон?

— Тебя интересуют только дурацкие старые песни.

— Ладно, пусть так. — Морозов сунул руки в карманы и зашагал, насвистывая что-то бравурное. — Тоже мне великий психолог, — проворчал он.

Свернули на узкую тропинку, почти заросшую травой, это был кратчайший путь к яхт-клубу. Здесь, у старинной ограды, стояли невысокие вишневые деревья.

— Смотри-ка, вишня созрела, сказал Морозов остановившись. — А что, если мы ее отведаем?

— Кислятина, — поморщился Буров. — Да и есть вишню с дерева…

— Проглоти таблетку биодеза, никакая инфекция тебя не возьмет. Ну, чего ты, Илья? До гонок больше часа, успеем.

Они принялись обрывать вишню.

— И вовсе она не кислая, — сказал Морозов, слизывая с пальцев темно-красный сок. — Она почти сладкая. Не залезть ли на дерево? Слушай, когда мы летели на рейсовом с Луны, я задремал в кресле и во сне сорвался с дерева. Проснулся в страхе. Отчего снится такое?

— В структуре наследственности полно старого хлама, проворчал Буров. — Ну, может, хватит?

— Посмотри-ка, Илья, на этого верхолаза!

Мальчишка лет десяти залезал на ограду, цепляясь за чугунные завитушки. Его круглое краснощекое лицо было сосредоточенно-серьезное, будто он решал шахматную задачу. Он подтянул ветку, сплошь обсыпанную ягодами, и начал быстро отправлять вишни себе в рот.

— Слезь сейчас же! — крикнул ему Буров. — Свалишься!

— Нет, — вдумчиво ответил мальчишка. — Не свалюсь. Опора достаточная.

Он передвинулся, подтянул другую ветку.

— Смотри, схватишь расстройство желудка, — сказал Буров. — Есть у тебя таблетка биодеза?

— Таблетки мама от меня прячет.

— Почему? Ты ими разрисовываешь стены?

— Один только раз и разрисовал. — Мальчик продолжал невозмутимо поедать вишни.

— Только косточки не глотай, — упорствовал Буров. — Слышишь? Перестань глотать, косточки.

Но этот мальчик, как говорится, не лез в карман за ответом.

— У меня аппендикс заплавленный, — сказал он. — Высокой частотой.

Буров махнул рукой и пошел по тропинке. Морозов, посмеиваясь, двинулся за ним.

— А я вас знаю, — сообщил вдогонку мальчишка. — Вы с яхты «Фотон». Морозов и Буров. Я вас видел на прошлых гонках.

— А сегодняшние смотреть будешь? — спросил Морозов, оглянувшись.

— Нет. Пойду на футбол.

— Зря. Гонки интересней.

— А что интересного? Все заранее известно. Первым придет Дюбуа, второй — Марта Роосаар на «Лилии». Третьим…

— Не отвлекайся от еды, — посоветовал Морозов, подавляя желание дать этому нахальному предсказателю хороший подзатыльник.

Ветер был отжимной, и «Фотон» отошел от бона на всю длину фалиня. Буров и Морозов подтянули яхту к бону и перепрыгнули на ее палубу, пляшущую на неспокойной волне. Вооружились тестерами и начали последнюю проверку. Схема была в порядке — автоприводы рулей, эхолот, и локатор малопогруженных плавучих препятствий, и управление пластичным чехлом, облегавшим яхту, чтобы гасить вибрациями завихрения воды вдоль бортов, — устройство, скопированное с дельфиньей кожи.

Оставалось проверить датчик анализатора погоды — желтый цилиндр на верхушке мачты. Морозов стал ногой в петлю на конце спинакерфала и взялся за фал рукой. Буров тронул клавишу на вспомогательном пульте, и фал пошел вверх.

Прежде чем открыть крышку датчика, Морозов огляделся с высоты мачты. Среди яхт, причаленных по другую сторону бона, он отыскал «Лилию». Ее палуба была пуста. На краю бона сидела, свесив ноги, Инна Храмцова — видно, поджидала Марту.

Уж не проспала ли Марта? Не вызвать ли ее по видеофону?

Медленно он обвел взглядом бухту. Она была полна движения. Ветер гнал облака, подсвеченные по краям солнцем, и, когда облаков набегало очень уж много, море из сине-зеленого становилось серым. Крупным гребнем ветер прочесывал бухту, волны лохматились, тут и там бежали резвые белые барашки.

Вдали тянулась длинная гряда подводных камней, наискосок прочерчивая бухту пенной полосой бурунов. Ух и кипела там вода! Вдоль этой гряды и пролегала гоночная трасса, обозначенная красными буйками. Яхты должны были пройти левее гряды, против ветра, а потом, обогнув ее, помчаться по ветру обратно, к финишу. Чем ближе держаться к скалам, тем короче путь — но и опаснее. Ну что ж, подводный локатор в порядке, гоночный автомат — трансфлюктор — надежно оберегает от любой опасности.

Хороший день для гонок. Свежий шквалистый ветер. В прошлые времена яхтсменов в такую погоду не выпускали в море…

— Ты что — заснул? — крикнул снизу Буров.

Яхта раскачивалась, верхушка мачты вместе с Морозовым описывала размашистые дуги. Морозов откинул крышку датчика, потрогал иглами тестера входную цепь. Все в порядке, можно слезать. Но он медлил. Снова посмотрел на «Лилию». Теперь Инна стояла на ее палубе и взмахами руки пыталась привлечь чье-то внимание. Морозов взглянул в том направлении и увидел на трамплине, возвышавшемся над главным боном, тоненькую фигурку в черном купальнике.

Марта шла по трамплину. Остановилась у края, пристегнула к плечам и запястьям узкие зубчатые крылья — «фрегат», как определил Морозов опытным глазом. Вот же ведьма, подумал он с невольным восхищением. Все гонщики сидят у себя на яхтах, проверяют, волнуются, а эта, видите ли, всенародно прыгает. Мол, смешны мне ваши волнения. Да еще выбирает «фрегат» — крылья, на которых не всякий решится прыгнуть.

Марта широко раскинула руки-крылья, оттолкнулась и полетела. Почти по прямой пронеслась она над боном, пошевеливая крыльями, потом начала плавно снижаться. Сильно прогнула спину и — руками вперед — врезалась в пенный гребень волны. Мелькнули в всплеске маленькие ступни ног. По воде пошли желтоватые круги: крылья растворились, чтобы не мешать плавать.

Марта вынырнула и поплыла к своей яхте.

— Не можешь без театральных эффектов? — сердито крикнул ей Буров, когда она проплывала мимо.

На вышке взвился сине-белый флаг, раздался частый звон предстартового сигнала. Морозов оттолкнулся от причала. Буров включил подъемник, паруса мгновенно расправились, наполнились ветром, и «Фотон» пошел резать волны. До старта разрешалось ходить по акватории яхт-клуба как угодно, не пересекая створа стартовых знаков.

Два десятка яхт утюжили неспокойную воду. Гонщики поглядывали на вышку, старались держаться поближе к линии старта.

Паруса «Фотона» вдруг обвисли, заполоскали: с наветра почти вплотную прошла яхта с цветком лилии, нашитым на грот. Марта откренивала, откинувшись за борт и держа грота-шкот. Румпель она придерживала босой ногой. Инна помогала откренивать, вися на вантах.

— Отняли у вас ветер! — крикнула Марта сквозь смех.

— Смотри, вылезешь за линию — с гонок снимут, — завопил Буров и погрозил «Лилии» кулаком.

Флаг на вышке слетел вниз, протяжная сирена возвестила старт.

Морозов навалился на румпель и, выбрав грота-шкот, привелся к ветру. Буров подтянул стаксель. «Фотон», сильно накренившись, пересек стартовую линию и вышел на дистанцию.

Острый запах моря, свежесть ветра и шипение воды вдоль бортов. Упругая дрожь шкотов в ладонях. Хорошо бы так пройти всю дистанцию…

Но гонки есть гонки. Буров сорвал пломбу включения гоночного автомата, завел шкоты на катушки и сел рядом с Морозовым. Тот с сожалением выпустил румпель и грота-шкот. Теперь яхту вел трансфлюктор. Первая половина дистанции шла против ветра, в лавировку, и решающее устройство трансфлюктора само выбирало выгоднейшие углы и количество галсов. Откренивать, пересаживаясь с борта на борт, тоже не было надобности: автомат чутко реагировал на каждый порыв ветра и сам перекидывал компенсирующий груз-противовес.

Шли хорошо. Но на четвертом галсе «Лилия» стала понемногу перегонять их. А сзади, чуть левее, нажимал Дюбуа со своим коричневым напарником-таитянином.

— Откуда у нее такая прыть? — Морозов привстал, вглядываясь в фигурки девушек на корме уходящей «Лилии».

— Марта родом с острова Саарема, — объяснил Буров, — а там на яхту садятся в младенческом возрасте.

— Саарема… Подумаешь — Саарема! У меня тоже был предок-моряк, плавал на подводной лодке. Правда, в зрелом возрасте…

Морозов подумал, что трансфлюктор затягивает галс. Пора бы повернуть. Его рука потянулась к пульту корректировки, но Буров тотчас отвел ее: за каждую корректировку счетчик «списывал» с команды два очка.

Встречная волна подбросила яхту, гулко шлепнув под днище. Гонщиков обдало дождем брызг. В коробке автомата щелкнуло, руль повернулся, приводя к ветру, и быстро завертелись катушки, перекладывая паруса на другой галс. Плавно перекинулся с борта на борт противовес.

Морозов понял, что трансфлюктор затянул галс на две-три секунды, чтобы избежать поворота на большой волне.

«Я бы не среагировал так быстро, — подумал Морозов с острым чувством собственного несовершенства. — Ни один моряк не выполнил бы поворот оверштаг с такой точностью, с минимальной потерей хода. А впрочем… Автомат потому и хорош, что люди вложили в него свое знание моря».

Эта здравая мысль не принесла, однако, Морозову облегчения. Раз автоматы так здорово знают свое дело, пусть бы и гонялись друг за другом на здоровье — а мы тут при чем? Он высказал Бурову это соображение, но тот вытаращил на него глаза и сказал:

— Варвар!

Между тем ветер свежел. «Лилия» ушла далеко вперед, она уже огибала гряду камней у поворотного знака. Теперь ее не догнать. Хотя бы второе место не уступить Дюбуа, вон как он нажимает…

«Лилия» закончила поворот и, распахнув паруса «бабочкой» — грот направо, стаксель налево, — пошла курсом фордевинд. Теперь она стремительно приближалась и скоро должна была поравняться с «Фотоном», будучи по ту сторону подводной гряды, огражденной вехами с сигналами, которых локаторы боялись как огня.

— Интересно, что выберет наш автомат после поворота, — сказал Буров. — Тоже пойдет «бабочкой» или поднимет спинакер?

До поворотного знака оставалось немного. Слева послышался слитный треск электрических разрядов. Мимо пронеслась, еле различимая в сумасшедшем тумане скорости, судейская лодка, высвечивая сквозь волны бледно-фиолетовый хвост реактивных молний. Видно, судья хотел сам посмотреть, почему «Лилия» так резко вырвалась вперед, чуть ли не на полдистанции опередив другие яхты.

«Небо вдруг потемнело, налетел короткий жесткий шквал. Паруса застонали под его напором. Но яхта не легла на борт — так быстро автомат потравил шкоты и перекинул противовес.

— Смотри! — Буров вскочил на ноги, впился пальцами в плечо Морозова.

Там, по ту сторону гряды, яхта с цветком лилии на гроте резко остановилась, будто споткнулась. Высокая мачта, продолжая стремиться вперед, переломилась над самой палубой и рухнула, накрыв цветными парусами волны.

— Пока мы обогнем гряду… — Буров в бессильной ярости стукнул кулаком по борту.

Морозов бросился к автомату, пробежал пальцами по клавиатуре экстренного программирования.

— Голову береги, поворот фордевинд! — крикнул он.

Гик со свистом пронесся над головами, яхту тряхнуло вправо, влево — и она помчалась назад. Автомат сработал опасный поворот с невозможной для человека точностью и быстротой.

— Что ты хочешь сделать?

Морозов не ответил. Он хотел направить яхту на подводную гряду, но локаторы «видели» ее и автомат не принял команду. С гребня волны Морозов посмотрел на «Лилию» — яхта уходила под воду, на ее вздыбившейся корме виднелась одинокая фигурка. Судейская лодка еще только огибала поворотный знак. Успеет ли?..

И Морозов решился. Просто не оставалось ничего другого. Он нажал кнопку перехода на ручное управление. Катушки быстро повернулись, освобождая шкоты, противовес застыл в нейтральном положении.

— Ты что задумал? — заорал Буров, подхватывая стаксель-шкоты, в то время как Морозов, выбрав втугую грота-шкот, навалился на румпель.

Теперь они спустились по ветру ниже терпящей бедствие «Лилии» Морозов круто приведен к ветру, яхта легла на бок, купая паруса в воде. Но он не стал откренивать, он перескочил на подветренный борт, увеличивая и без того опасный крен.

— С ума сошел? — Буров выкрикнул это и осекся, взглянув на белое лицо Морозова. Теперь он понял. Только лежа на боку яхта пройдет над камнями.

И яхта, лежа на боку, неслась прямо на камни. Клокочущая вода струилась по палубе.

«Опрокинемся, — подумал Морозов. — А, черт, все равно…»

Он крикнул сквозь нарастающий рев бурунов:

— Выбирай стаксель, в доску вытягивай!

Скалистая гряда стремительно приближалась. Волны то обнажали камни, обросшие космами серо-зеленых водорослей, то покрывали их.

— На ту волну подгадай, Алешка!

Рев воды заглушил голос Бурова. Яхта неслась на боку, обнажив киль. Подхваченная высокой волной, она перемахнула через скалу, как играющий дельфин. Впереди открылся еще один камень. Надо обязательно попасть на гребень волны, иначе… Цепляясь за бортовые поручни, по горло в кипящей пене, они ухитрились потравить шкоты, слегка увалив яхту под ветер, и тут налетела следующая волна, и на ее гребне «Фотон» пронесся над камнем. Легкий шорох — перо руля чуть чиркнуло по скале…

Все. Впереди — свободная вода. Яхта выровнялась.

«Лилии» уже не было на поверхности: старый локационный буй, сорванный волной с якоря, на котором он простоял неведомо сколько лет, пробил ей борт, и она затонула, утянув за собой сломанную мачту, державшуюся на одной ванте.

Две головы мелькали в волнах. Марта поддерживала подругу, сильно работая ногами и свободной рукой.

Она что-то крикнула — парни не расслышали в гуле бурунов. «Фотон» подошел с подветренной стороны, и, пока Морозов управлялся с румпелем, Буров кинул женщинам поплавок на канате и подтянул их к борту.

— Осторожно, — выдохнула Марта. — За руки не тяните…

Инна Храмцова коротко простонала, когда ее вытаскивали из воды. Гримаса боли медленно сползала с бледного лица. Марта уселась в кокпите, положила голову Инны к себе на колени.

— Мачтой ушибло, — сказала она, взглянув на парней. — Хорошо, что вы подоспели.

Буров молча включил трансфлюктор. Чуткие катушки приняли шкоты и рулевые тросы, паруса наполнились, и яхта ходко пошла в стыке равновесия моря и ветра. Теперь снова можно было довериться автомату.

Судейская лодка нагнала их, судья запросил, требуется ли срочная помощь. Но Марта не захотела передавать Инну с борта на борт и тревожить ее ушибленное плечо. «Фотон», подгоняемый попутным ветром, прямиком направился к причалу яхт-клуба.

— Послушай, — сказал Морозов, — почему все-таки вы обогнали нас на полдистанции? Новинка в схеме?

Марта подняла на него глаза.

— Никакой новинки. Просто я сняла систему локации малопогруженных предметов. А то из-за каждой щепки, из-за каждой встречной селедки яхта виляет на курсе, теряет скорость.

— Вон что! — Морозов усмехнулся и покачал головой.

— Тебя знобит? — Марта склонилась над Инной. — Дайте куртку, ребята, укрою ее. — И, помолчав, добавила: — А здорово вы перепрыгнули через камни.

Интермедия. Письма

Инна Храмцова — Илье Бурову

«Здравствуй, Ильюша! Пишу тебе на бумаге, потому что не умею наговаривать на пленку, боюсь, что наболтаю глупостей и ты рассердишься. С тех пор как ты уехал в свой Петрозаводск, у нас стало совсем скучно. Марта опять взяла отпуск, они улетели с Федором в Болгарию на Золотые Пески. Марта уже второй раз откладывает больничную практику, я ей говорю: „Ты так никогда не кончишь институт“, а она смеется и говорит, что когда-нибудь кончит. А мне до выпуска осталось полтора месяца, заканчиваю микробиологическую практику, все вожусь с оранжевыми бактериями — такие странные существа, обожают ультрафиолет. Ильюша, ты в письме сказал, что хочешь меня о чем-то спросить. О чем? Костя Веригин иногда ко мне заходит, он очень занят своим дипломом, а Шандор у него руководитель, очень Костей доволен. Алешу почти не вижу. Скоро у него начнется предвыпускная практика, после которой он станет пилотом. Алешка ужасный хвастун, я однажды слышала, как он сказал Володе Заостровцеву: „Я на этом Плутоне наведу порядок“. Порядок, видите ли, он там наведет! Да кто его туда пустит? И как он может говорить такое Володе, у которого там погибли отец и мать? В общем, такие вот дела. Я твоему письму обрадовалась, а то думала, что ты нас всех забыл. Ильюша, представь, какая смешная история. Я тут вылечила одного глупого вороненка, выпавшего из гнезда. И теперь он меня всюду караулит. Стоит мне выйти из общежития, как он с криком летит ко мне и норовит клюнуть в щеку. Наверное, в знак благодарности. Ну, я уже начинаю болтать. Ильюша, обязательно напиши (на бумаге) письмо, как ты там живешь в Петрозаводске и что делаешь. О чем ты хотел спросить?

Инна.

Илья Буров — Инне Храмцовой

Здравствуй, Инна!

Получил твое письмо. Спасибо, добрая душа. Мне приятно, что все наши друзья заняты своим делом, и я нисколько не сомневаюсь, что Марта когда-нибудь кончит институт: она ведь очень любит учиться. Не меньше Кости, чья преданность науке общеизвестна. Старик Шандор обязательно оставит Костю у себя в лунной обсерватории, и будет наш Костя сидеть у большого инкрата, пока у него не выпадут все волосы, то есть я хотел сказать, пока не дождется нового пика Активной Материи. Что до Алеши, то, при всей моей трогательной привязанности к нему, не могу скрыть, что меня всегда поражало его принципиальное нежелание думать. Гора мускулов, над которой возвышается кристаллофон с записями старинных песенок, — вот наш Алеша. Ну что ж, в Космофлоте он будет вполне на месте.

А ты, Инночка, умница: занимаешься бактериями, и правильно делаешь. Лично мне бактерии очень нравятся (я не шучу), особенно те из них, которые переносят большие дозы радиации, температуры около нуля по Кельвину и сохраняют жизнеспособность до двухсот лет. Напиши мне подробней о своих оранжевых бактериях, использующих ультрафиолетовые лучи. Не сродни ли они марсианским микроорганизмам, забыл, как называются, которые высасывают кислород из окислов железа в почве? Странно: почему природа позаботилась снабдить микробов таким огромным запасом прочности, способностью выжить в экстремальных условиях, а жизнь человека ограничила таким узким диапазоном температур и частот? Я вот что думаю: именно для компенсации этой ущербности человеку дана та избыточность мозга, которою мы еще не научились пользоваться. Мозговую мощь, дремлющую в нас, надо пробудить к жизни. Человек как биологический вид должен получить власть над собственной эволюцией и направлять ее по желаемому пути. Этот путь — универсализация. Вот я смотрел телерепортаж об отправке группы роботов типа РУ—45 на Меркурий — они специально приспособлены для добычи металлов, вернее, для перекачки тамошних расплавов в корабли-рудовозы. Превосходные роботы. Правда, я не уверен, что они хорошо защищены от меркурианских металлоядных бактерий, но — допустим. Эти роботы снабжены достаточно широкой программой, позволяющей накапливать информацию, то есть совершенствоваться. Вреда человеку они, разумеется, не причинят, но если приобретут способность самоорганизовываться, то дело плохо. Они, чего доброго, перестанут перекачивать металлы, потому что им это не нужно. Они создадут свои поселения на Меркурии, свою искусственную расу, свою жизнь, и Меркурий для человечества будет потерян. Альтернатива такова: мы сами должны приспосабливаться к другим планетам. Универсализация прежде всего требует повышения энергетического уровня, потому что рост информации в организме неизбежно вызовет…

Впрочем, все это вряд ли тебе интересно.

Тут неплохо. Есть молодые умы, готовые мыслить. Есть КЮК — межшкольный Клуб юных космогонистов, я руковожу этим пестрым и шумным сборищем. Послушал бы старик Шандор моих мальчишек! Почти у каждого — собственная модель Вселенной, на меньшее они не согласны. Мы не только спорим, мы ходим на веслах и под парусом по Онежскому озеру и купаемся в его холодной водичке, чтобы остудить слишком горячие головы.

Всего тебе хорошего.

Илья.

Инна Храмцова — Илье Бурову

Здравствуй, Ильюша! Мне приятно, что ты проявляешь интерес к моей работе. Оранжево-желтые бактерии живут в стратосфере и эффективно используют ультрафиолетовые лучи. Мы в лаборатории пробуем на них различные варианты коротковолновой радиации. В общем, оранжевые чувствуют себя неплохо и на поверхности Земли, но выявляются некоторые любопытные изменения и особенности в характере метаболизма. Запас прочности у них, конечно, огромный. А ты, насколько я поняла из твоего письма, хочешь, чтобы и человек приобрел такую же биологическую прочность? Это ты имеешь в виду, когда пишешь об «универсализации»? Я не совсем понимаю, Илья. Вид Homo sapiens существует всего 70 тысяч лет, это время очень небольшое, оно недостаточно даже для незначительных изменений вида в биологическом аспекте. В социальном — да, тут, конечно, просто несопоставимые перемены. Но в биологическом — мы почти не отличаемся от поздних кроманьонцев. Извини, что пишу общеизвестное. Но я не могу понять, как, каким образом ты предлагаешь подстегнуть эволюцию? Заставить ее ускорить свой ход? Напрасно ты думаешь, что мне это не интересно. Мне интересно, и ты напиши подробнее. Хотя я и не член твоего КЮКа, но постараюсь понять. В первом своем письме ты писал, что хочешь меня о чем-то спросить. О чем? Будь осторожен на озере и, если вода уж очень холодная, лучше не купайся. Всего хорошего.

Инна.

Илья Буров — Инне Храмцовой

Инна! Вот о чем я хотел тебя спросить: не согласишься ли ты стать моей женой?

Не торопись с ответом, но и не затягивай.

Илья.

2. Зачетный рейс

Юпитер бушевал. Отсюда, с ледово-снежной Ио, было видно, как по его гигантскому полосатому диску, закрывавшему полнеба, ходили бурые смерчи. Казалось, гигант пульсировал, то опасно приближаясь, то удаляясь. Казалось, его беспокойная атмосфера вот-вот сорвется, не выдержав чудовищной скорости вращения, и накроет дымным одеялом Ио, космотанкер «Апшерон» и его экипаж.

Морозов зябко поежился. Не раз приходилось ему видеть это зрелище в учебных фильмах, но одно дело — учебный фильм, другое — оказаться лицом к лицу с чужой, разнузданной стихией.

— Ух ты, — сказал он напряженно-бодрым голосом. — Разыгрался Юлик… Это он всегда так, Радий Петрович?

— Нормально, — ответил командир танкера, голос его перебивался разрядами. — На экваторе турбулентно, на шапках — поспокойнее. Для Юпитера погода — обычная. Только не надо про него так… фамильярно. Планета серьезная.

Морозов подошел к башенке автоматической станции, поднял крышку, посмотрел на ползущие по экрану зеленые зигзаги.

— Напряженность Ю-поля у красной черты, — сказал он.

Володя Заостровцев быстро взглянул на Морозова, но промолчал. Сегодня с утра он и двух слов не вымолвил.

Нижний край Юпитера был обгрызен острозубчатым горизонтом Ио. Именно оттуда должен был появиться контейнерный поезд, и все трое не сводили с горизонта глаз.

Командир танкера поднял руку к шлему, словно намереваясь почесать затылок.

— Здесь-то что, — сказал он. — Четыреста мегаметров до него. Санаторий. А побывали бы вы на Пятом — вот там сейчас неуютно.

— На Амальтее? Ну да, там ведь вдвое ближе, — отозвался Морозов.

Заостровцев, пнув носком башмака ледяную глыбу, сказал:

— Радий Петрович… Улетать надо отсюда…

— Это почему же?

— Не знаю. Только чувствую — надо уходить.

— А контейнеры? — возразил Морозов. — С чего это ты расчувствовался?

— Так вот, — продолжал командир, — на Пятом и горизонта, в сущности, нет. Стоишь, как на камешке, а этот, — он кивнул на Юпитер, — стена стеной, руку протянуть боязно. Так что ничего, Заостровцев: бывает, если в первый раз. Около Юпитера всегда кошки по сердцу скребут. Нормально.

— Да нет. Радий Петрович, — стесненно сказал Заостровцев, — я не то что боюсь, а… сам не знаю…

Командир взглянул на часы.

— Буксир должен показаться через пятьдесят минут, — сказал он. — Но поправка на полчаса всегда возможна: плотность его атмосферы, — он снова кивнул на Юпитер, — уж очень непостоянная. Наши контейнеры там мотает, как деревья в бурю.

Морозов представил себе, как, огибая планету, сквозь толщу штормовых туч мчится буксир — космический беспилотный корабль с длинным хвостом вакуумных контейнеров. Поезд догоняет Красное пятно и, войдя в его плотную среду, уравнивает с ним скорость. Распахиваются приемные горловины, и вещество Красного пятна со свистом всасывается в контейнеры. Хищника загоняют в клетку. Пятно, впрочем, и не заметит такой ничтожной убыли.

Буксир приведет поезд на Ио, автопогрузчик поставит контейнеры на место — несколькими рядами они опояшут тело танкера, — и тогда можно стартовать. Можно прощально помахать ему ручкой: не сердись, старик Юпитер, ты не прав, — или как там говорили древние?

Потом Радий Петрович аккуратно посадит танкер на космодром Луна-2, и они выйдут наружу и увидят привычный спокойный лунный пейзаж — невысокие кольцевые горы, изрезанную трещинами почву. После Ио, с ее вулканами и глубокими ущельями, залитыми черным метановым льдом, с ее зловещим небом, Луна покажется уютной, обжитой. Ведь от нее так близко до голубого шара Земли…

Космодромная команда примет контейнеры с веществом Красного пятна и опорожнит их в подлунные резервуары. А они, экипаж танкера, после карантинного душа сядут в вездеход — и в Селеногорск. Там можно будет наконец вылезти из скафандра и неторопливо пройти в салон. И ребята сбегутся в салон, пойдут вопросы: ну, как зачетный? Морозов помедлит, потягивая из стакана витакол, небрежно скажет: «Тряхнуло нас возле Юпитера. Думал — прощай, дорогая…» И остальные практиканты будут завидовать ему черной завистью, потому что они еще нигде не бывали, если не считать учебных рейсов на Марс в качестве дублеров, а он, Морозов, уже «свалил» зачетный. Да, дорогие товарищи, нет больше курсанта Морозова — есть штурман космических линий Алексей Морозов, он же — второй пилот. Сам Платон Иванович, руководитель практики, привинтит к его куртке значок космонавта.

А Радий Петрович Шевелев думал о том, что это, наверное, последний его рейс к Юпитеру. Может, и вообще последний рейс. Сорок восемь лет, потолок космонавта… Возраст, когда, по выражению пилотов, «начинает барахлить вестибулярка». Что ж, он немало новых трасс проложил в Системе. Взять хотя бы эту — к Юпитеру…

Давно уже догадались астрофизики, какой могучей энергией насыщена атмосфера планеты-гиганта. Ю-энергия, сосредоточенная в Красном пятне… Красное пятно было старой загадкой. Огромное, в пятьдесят мегаметров в поперечнике, плыло оно по двадцатому градусу южной иовиграфической широты, иногда бледнея, словно выцветая, но не исчезая никогда, — удивительный остров, плывущий в облаках.

Двенадцать лет назад Рейнольдс — «человек без нервов» как называли его космонавты, а уж они-то понимали толк в таких вещах, — бесстрашный Рейнольдс приблизился к Красному пятну настолько, что зачерпнул его вещество бортовым контейнером. Он радировал об этом событии в свойственной ему манере: «Ущипнул красного медведя». Но через двадцать минут тон его передач резко переменился. Рейнольдс сказал: «Не понимаю, что происходит». Он повторил это дважды подряд, голос его был спокойным, очень спокойным. Потом он сказал: «Боюсь, что потерял…» Никто так и не узнал, что именно потерял Рейнольдс: связь прервалась на середине фразы. Корабль не отвечал на вызовы. Рейнольдс не вернулся.

Но люди упрямы. Потомки смельчаков, под парусами пересекавших океаны, уходивших на собачьих упряжках без единого прибора связи во льды Антарктики, шли в бешеную атмосферу Юпитера. Автоматические зонды уходили в глубь атмосферы, к поверхности неведомого аммиачного океана.

Среди первых разведчиков был и он, Шевелев. Именно ему принадлежала идея — построить на Ио танкерный порт, с которого беспилотный корабль поведет к Красному пятну контейнерный поезд. И теперь танкерные рейсы Луна — Ио — Луна сделались обычными. Вещество Красного пятна отличалось огромным энергосодержанием, так что, вопреки сомнениям, его доставка вполне окупалась. Ю-вещество, казалось, было прямо-таки специально создано для двигателей новых скоростных кораблей класса «Д», предназначенных для дальних линий.

Заостровцев чувствовал приближение того странного состояния, которое уже испытал несколько раз и которое его пугало. Он попробовал «переключиться». Вызвал в памяти земные картины. Белые корпуса Учебного центра в зелени парка. Сверкающий на солнце небоскреб Службы Состояния Межпланетного Пространства — там работает диктором на радиостанции Антонина Горина. Тоня, Тоня — смуглое лицо, высоко взбитые черные волосы, насмешливые карие глаза… И ничего-то нет в ней особенного. В Учебном центре были девушки куда красивее Тони, взять хотя бы студенток факультета искусств. Но с тех пор, как он, Володя Заостровцев, в День моря впервые увидел Тоню — беспечно хохочущую, танцующую на воде, — с той самой минуты другие девушки перестали для него существовать. Он подскочил к ней, и они закружились в вихре брызг, музыки и смеха, но тут Володя зацепился поплавком за поплавок, потерял равновесие и плюхнулся в воду…

Воспоминание отвлекло его, но ненадолго. Тягостное ощущение снова навалилось, проникло внутрь, растеклось непонятной тревогой…

Теперь по экватору Юпитера неслись огромные бурые облака — ни дать ни взять стадо взбесившихся быков. Они сшибались, медленно меняя очертания, рвались в клочья. Потом облака слились в сплошную зубчатую полосу. Будто гигантская пила рассекла планету пополам.