Живой щит

Рейн же, безусловно, если и не в полной мере создан для этой жизни, то уж по крайней мере может под нее подстроиться. И в том, что рано или поздно Аманда станет женой или любовницей брата, Лотар нисколько не сомневался — он, может, и не так уж давно понял, что именно представляет собой его стройная и обворожительная мачеха, но понял все же достаточно, чтобы ни в коей мере не желать жить с ней под одной крышей. Впрочем, объяснять Рейну свои взгляды он не собирался, будучи убежден, что каждый должен учиться на собственных ошибках.

Поэтому к решению отца Лотар отнесся спокойно и даже с легкой ноткой радости — все складывалось как нельзя лучше. Чего он не мог предположить — это дара графа Эриха, дара, который теперь мог возвести его, Лотара, в один ряд с великими чародеями, даже… даже сделать его столь же могущественным, как сам Байд.

Если этому, конечно, ничто не помешает. И никто…

— Я смотрю, — Рейн кивнул в сторону повозок, — ты взял только простых лошадей. Почему?

— Это же очевидно, — пожал плечами брат, — потому что породистые кони нужны тебе, малыш. Тебе предстоит носиться по арене с этой дурацкой деревяшкой, тебе предстоит гарцевать перед избранницей. — Он ухмыльнулся, давая понять, что очень хорошо себе представляет, что это будет за избранница. — А я вообще не слишком-то люблю лошадей, а уж норовистый породистый рысак и вовсе не по мне. Да, и вот еще что…

Лотар порылся в кармане и протянул брату небольшую коробочку. Тот открыл ее — на черном бархате сверкал перстень.

Граф, разумеется, знал его — это кольцо не было особо ценным, но граф любил его и носил почти постоянно. Правда, Рейна несколько удивило это — он, хотя особо и не присматривался, думал, что кольцо будет похоронено вместе с хозяином.

— Отцовский перстень? Хочешь взять на память? — как можно безразличнее спросил он, несколько покоробленный тем, что Лотар снял драгоценность с мертвого тела.

Тот, догадавшись о чувствах брата, усмехнулся и покачал головой:

— Нет, малыш, я хочу, чтобы ты носил его.

— Я? Этот перстень? — опешил Рейн. — Но… и вообще, он не слишком-то мне всегда нравился…

— Я прошу тебя. Видишь ли, я успел немного почитать эту книгу. — Лотар задумался, подбирая слова. — Там действительно написаны интересные вещи, и это кольцо стало моим первым опытом. Я бы с радостью взял другой перстень, но только в этом есть такой камень — смотри, он меняет цвет. Днем он вроде зеленый, а при свете свечей покажется розовым.

— Да, ну и что? Это не редкость… — пожал плечами Рейн. Тщательно ограненный камень действительно был довольно зауряден, кроме разве что неплохой отделки и столь же неплохой оправы.

— Вот именно, не редкость. В кольца его вставляют часто, но в основном для бедноты. В драгоценностях лордов его увидишь не часто, а в наших сундуках такого вообще нет. Можно было бы заказать, но время поджимало, да и не терпелось мне.

— И все же что в этом кольце такого необычного?

— Этот камень в какой-то мере сродни туманным кристаллам, которые необходимы любому магу. Сам он ни на что не способен, но легко принимает наведенную магию… ну, как бы это попроще сказать… в общем, в камень можно заложить заклинание, которое будет действовать века, тогда как в любом другом кристалле оно выдохнется через месяц-другой.

— И что же ты заложил в него? — поинтересовался Рейн, догадываясь, к чему клонит брат.

Он, разумеется, знал о предметной магии — да взять хотя бы те магические огненные палочки, которыми испокон веку растапливали камин в замке и зажигали свечи. Или лечебные ткани, которыми не без выгоды торговали бродячие маги на ярмарках, — небольшой кусок материи здорово ускорял заживление ран, если, конечно, рана не была смертельной, а “заряженный” магом лоскут был достаточно свежим. Такие латки часто охотники берут с собой в лес — там помощь, в случае чего, оказать некому.

Идея упрятать заклинание в какую-нибудь вещь была не нова.

Правда, далеко не каждому это удавалось — да и держалась в предмете магия обычно недолго. Эльфы и гномы — те умели делать амулеты и магические вещи на века, но людям с ними было не тягаться. Эльфы особенно любили делать волшебные кольца, видимо, для Лотара это оказалось заразительным, а гномы предпочитали зачаровывать оружие и доспехи.

— Так что же? — повторил свой вопрос Рейн. Лотар усмехнулся.

— Себя.

Граф вопросительно уставился на мага, требуя объяснений. Тот не заставил себя долго ждать.

— Я настроил камень на себя. Смотри, вот он лежит на моей ладони, и камень обычного зеленоватого цвета. Вот я до него дотрагиваюсь — видишь, ничего не изменилось. Теперь возьми кольцо и надень его.

Рейн послушно надел перстень на левую руку и стал ждать продолжения объяснений. Он давно привык к тому, что Лотар, когда находит благодарного слушателя, бывает не в меру многословен, хотя и больше любит эффектные демонстрации, чем понятные объяснения.

— Отлично. Теперь правой рукой коснись камня, Рейн поднес к кристаллу палец и тут же отдернул его — камень начал слегка светиться.

— Не бойся, не укусит, — насмешливо бросил Лотар, и граф, уже смелее, коснулся крупного зелено-голубоватого камня.

Кристалл вспыхнул, и внутри его заплясала огненная стрелка.

— Теперь смотри внимательно…

Лотар отошел на несколько шагов, затем стал неторопливо обходить Рейна кругом.

— Она поворачивается! — удивленно воскликнул молодой граф, не веря своим глазам. — Она все время показывает на тебя.

— Вот именно. Где бы я ни находился, как бы далеко ни было это место, стрелка всегда покажет его тебе. Всякое может случиться, но с помощью этого камня ты сможешь прийти мне на помощь. К тому же я нашел еще одно такое кольцо, чуть попроще… ну, скажем, купил, на ярмарке. Поверь, графу оно не к лицу, совсем простенькое, да и огранка подкачала. Но оно настроено на тебя, и в случае чего… в общем, ты понимаешь.

— Спасибо! — пробормотал растроганный Рейн. — Значит, ты… не совсем рвешь с нами, ведь правда? Скажи, Лотар, мы… мы встретимся еще?

— Встретимся, малыш. Непременно. Да, и хочешь совет?

— Буду рад.

— Помнишь отцовский меч?

— Тот, с которым он почти никогда не расставался?

— Да… так вот, ты тоже не расставайся с тем клинком, который отец подарил тебе. Поверь, я знаю, что говорю. Может, он тебя сможет от многого уберечь…

Аманда стояла у окна, задумчиво глядя на зеленые холмы, — она любила это место, здесь всегда было тихо, да и вид открывался изумительный. Рейн стоял рядом и тоже молчал.

В последнее время отношения между ними приобретали все более и более странный характер. Графа неудержимо тянуло к юной и прекрасной мачехе, настолько, что его уже не интересовали приличия. Аманда думала о том, что мальчик просто видит в ней первую в своей жизни действительно красивую женщину (насчет своей внешности она нисколько не заблуждалась) и от этого немного потерял голову. Нельзя сказать, что молодой и привлекательный граф был ей неприятен, иногда, в минуту откровенности с самой собой, она готова была признать, что молодой Рейн ей нравится, но ее слишком беспокоило как то, что она была куда старше парня, так и ее социальное положение — как ни крути, но она была мачехой юноши.

Рейн же не давал ей прохода, нисколько не скрывая своих чувств и всеми силами добиваясь взаимности. Возможно, он был несколько навязчив, но юноша не мог не чувствовать, что и ее, Аманду, тоже тянет к нему. Последние дни графиня стала всерьез опасаться того, что Рейн просто придет ночью в ее опочивальню, и даже стала закрывать дверь, чего раньше не делала никогда. С другой стороны, ей было приятно преклонение парня, и уничтожить в нем эти чувства она не хотела бы.

Вот и сейчас, как бы ни хотелось ей уединения, он тенью следовал за ней и ничего поделать с этим она не могла, по крайней мере, не оскорбляя парня при этом. Поэтому она смирилась с тем, что Рейн маячил за ее спиной, и лишь надеялась на то, что у юного графа хватит сил держать себя в руках. В последнем она несколько сомневалась.

— Аманда…

— Да? — не оборачиваясь ответила она, прекрасно зная, о чем он намерен поговорить в очередной раз.

— Аманда, почему бы вам… нет, тебе… Аманда, молю, согласись стать моей женой. Поверь, моя любовь к тебе…

— Рейн, мы же…

— Погоди, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты уже говорила это, но я не могу и не хочу смириться с твоим ответом. Я люблю тебя, и ничего с этим нельзя сделать. Почему какие-то условности и ветхие от древности приличия должны задавить во мне светлое и доброе чувство? Я не смогу жить без тебя, любовь моя. И если любишь, то имеет ли смысл думать о годах или о том, что скажут об этом соседи?

— Имеет, Рейн, ох как имеет, — вздохнула Аманда.

Она живо представила себе всевозможные пересуды среди местной знати

— от сплетен, что “эта парочка нарочно свела графа в могилу, творя непотребство за его спиной”, до мнения о “совращении малолетних” с целью вернуться к управлению графством.

Причем и в том и в другом случае ей достанется куда больше, только вот Рейн этого упорно не понимает. Сплетни хуже любой грязи, ту хоть смыть можно, а даже многократно опровергнутый слух заставляет кого-нибудь глубокомысленно усмехаться — нет, мол, дыма без огня.

Иногда ей хотелось все бросить и уехать из Андор-холла куда-нибудь за тридевять земель, но куда, вот в чем вопрос. У нее нет корней, некуда податься, ее нигде не ждут и вряд ли где будут особо рады вдове графа Андорского. Потребовать от Рейна какое-нибудь уединенное поместье? Возможно, это и был бы более или менее приличный выход из положения — разве что парень будет страдать. Переживет, конечно, но… но все равно его жалко, да и она, по большому счету, привыкла к его присутствию рядом, а в этом предполагаемом поместье будет так тоскливо и одиноко.

А парень, возможно, действительно ее любит. Кто ж может сказать, что такое на самом деле любовь — где та тонкая грань, что отделяет ее от романтической влюбленности, от бурной страсти, от банального телесного влечения? И он в чем-то прав, если, конечно, искренен в своих чувствах — а в этом Аманда почти не сомневалась, она вообще хорошо чувствовала фальшь, — нельзя убивать любовь, она заслуживает жизни даже тогда, когда заранее обречена. Счастлив тот, к кому она пришла, — не каждому дано испытать это, и среди лордов, и среди сервов так часты браки по расчету, когда о любви не идет и речи — в лучшем случае спустя много лет вырабатываются привязанность и взаимная симпатия, в худшем — между супругами возникает равнодушие, постепенно переходящее в неприязнь, а затем и в ненависть. Поэтому каждый росток любви, сколь бы мал он ни был, стоит лелеять и беречь, как прекрасную драгоценность.

Рейна же с каждым днем все сильнее и сильнее тянуло к Аманде и душой, и, что она замечала все чаще и чаще, телом — ему уже не раз удавалось поймать ее врасплох и поцеловать, и хотя каждый раз она отталкивала его, парень наверняка чувствовал, что, желай она того, могла бы пресечь его стремления куда более резко.

Он не глуп, наверняка сознает, что и ей он небезразличен. Сам же он, в очередной раз сумев прикоснуться губами к ее руке или к нежной коже ее плеча, открытого глубоким декольте длинного платья, млел от восторга и потом надолго погружался в построение воздушных замков…

— Аманда, милая, поверь, ты одна нужна мне для счастья… хочешь, только скажи — и я все брошу, мы уедем с тобой куда-нибудь далеко, где никто и слыхом не слыхивал об Андоре. Я готов на все, лишь бы быть вместе с тобой. Любовь моя, не отталкивай меня, умоляю, будь моей.

— Рейн, прости, но я… я не могу… это не объяснить… просто… ну, в общем, не могу, и все.

Видимо, в ее голосе мелькнула нотка неуверенности, поскольку он тут же перешел в решительное наступление. Аманда почувствовала, как сзади ей на плечи легли его руки, и тяжело вздохнула. “Снова он за свое”, — мелькнула мысль. Господи, ну почему бы ей не объяснить ему все, почему? Она могла предположить, чем кончится такое объяснение… он вполне может ее убить. А в худшем случае — и себя тоже. Нельзя сказать, что она так уж боялась смерти, в ее жизни были моменты, когда костлявая проходила совсем рядом, касаясь ее складками своего черного плаща, но жизнь временами бывает так прекрасна.

Его теплые губы коснулись ее шеи, и она, против воли, почувствовала, как его горячее дыхание вызвало сладостную волну, пробежавшую по ее телу. Боже, как давно она не была с мужчиной, как давно!

— Рейн, нет… — тихо прошептала она, почему-то чувствуя, что сейчас он не остановится, что внутри себя он переступил через какую-то незримую черту, которая до сих пор более или менее успешно удерживала его от необдуманных поступков. — Перестань, не надо… — снова без особой надежды на успех попросила она. Он, разумеется, не перестал, продолжая целовать ее шею, постепенно перемещаясь к ушку.

Внезапно она, к своему удивлению, поняла, что ей не хочется, смертельно не хочется его отталкивать, изголодавшееся по любви тело жаждало ласки, и Аманда едва удержалась, чтобы тут же не повернуться к Рейну лицом и не найти его губы, которые вдруг показались ей настолько желанными, что держать себя в руках стоило немалого усилия.

Может быть, он почувствовал эту перемену в ее отношении, а может, просто воспользовался ее минутным настроением, однако внезапно он, крепче обняв графиню за плечи, властно привлек ее к себе. Теперь его губы двигались по щеке, неумолимо приближаясь к ее губам. Его нежные легкие поцелуи сейчас казались ей восхитительно ласковыми и возбуждающими. Держаться больше не было сил, и Аманда прижалась к Рейну в долгом, перехватывающем дыхание поцелуе.

Казалось, оторваться друг от друга они не смогут вечно — но вот наконец он чуть отодвинулся и, шепча что-то нежное, снова принялся ласкать губами и языком ее шею, слегка покусывая горящую от возбуждения кожу. Поцелуи были жаркими и сильными, однако, она заметила, что Рейн сдерживается — видимо, боится оставить синяк.

Затем он захватил губами мочку ее уха, и она почувствовала, как куда-то уплывает…

Собрав остатки силы воли, она слегка оттолкнула графа и срывающимся голосом прошептала:

— Прекрати… ты с ума сошел… я не могу…

Рейн отступил от Аманды на полшага и откровенно любовался ею. Она отвернулась, тряхнув роскошными локонами густых черных волос, рассыпавшихся по плечам, не осознавая, что это зрелище, в свою очередь, еще более распаляет влюбленного юношу.

Она злилась на себя — за то, что поддалась порыву, за то, что вообще допустила это. “Я не имею права! — твердила она себе, мысленно выговаривая каждое слово резко и зло, как будто вбивала гвозди в неподатливое дерево. — Я не должна рушить жизнь этого мальчика. Помни о договоре, девочка, помни. Спасти одну жизнь для того, чтобы потом уничтожить другую? Нет, я запрещаю тебе, и не думай… о господи, как же это было чудесно!!!” Ее руки вцепились в край стрельчатого окна так, что пальцы побелели. — казалось, еще чуть-чуть, и камень рассыплется в крошку.

Его горячее дыхание снова коснулось ее шеи, но теперь она была уже не в силах ждать, когда он перейдет к делу, — она сама прильнула к нему, и их губы снова встретились. Руки Аманды легли Рейну на плечи, и, первый раз в жизни обнимая парня не как мать, а как рвущаяся к любви женщина, она чувствовала, как перехватывает его дыхание, как его руки, еще секунду назад сжимавшие ее талию, теперь уверенно проникают туда, куда еще вчера… да что там вчера, еще час назад она не пустила бы их ни за что на свете. Вот ладонь Рейна накрыла ее грудь, и Аманда, на мгновение оторвавшись от его влажных, горящих желанием губ, прошептала:

— Окно… нас же видно…

Он не возражал. Быстро опустившись в стоявшее в углу мягкое кресло, он опять привлек ее к себе. Оказавшись у него на коленях, она снова приникла к его губам, вкладывая в этот поцелуй всю страсть, которая сжигала ее тело, истосковавшееся по мужской ласке, всю сладость запретного, но от этого еще более желанного плода.

Внезапно он встал, и она оказалась у него на руках, ни на мгновение не разомкнув объятий и не отпуская его губы. Усадив, вернее, скорее уложив ее в кресло, он опустился рядом с ним на колени, и в следующее мгновение она снова целовалась с ним, обнимая его плечи, а руки Рейна опять гладили ее грудь. На этот раз она чуть не задохнулась — поцелуй был очень долгим, а молодой граф вообще, похоже, потерял голову и уже был готов на все.

Волна возбуждения, захлестнувшая Аманду, заставила ее в изнеможении откинуться на спинку кресла. Ее пальцы взъерошили пышную шевелюру юноши, застонавшего от наслаждения. А уже в следующее мгновение граф внезапно осознал, что столь манящие его губы находятся где-то вне пределов досягаемости, однако прямо перед ним есть нечто иное, не менее восхитительное.

Он не мог бы легко снять с нее платье, но глубокое декольте предоставляло ему прекрасные возможности — немного сдвинув ткань в сторону, он приник к соску, страстно лаская и покусывая его.

По всему телу Аманды пробежали мурашки, она вцепилась было ему в плечи, содрогаясь всем телом, а затем уже сама освободила вторую грудь, подставляя это совершенное творение все новым и новым ласкам. Она чувствовала, что безумно хочет его, вопреки всему, что говорила ранее, хочет прямо сейчас, и гори все огнем — соседи, договор, ее собственные, самой себе данные, обещания…

Казалось, что еще секунда, и их уже ничто не остановит, руки Рейна были уже готовы сорвать с нее платье, да и сама Аманда уже находилась на той грани, за которой кончалась ее железная воля… и она заставила себя остановиться, заставила вопреки своим собственным желаниям, вопреки всему.

— Нет, Рейн, нет… милый… не сейчас… мне нужно время, пожалуйста, прошу тебя, потом, у нас еще будет время…

Она полулежала в кресле, ее огромные глаза были закрыты, а высокая, тугая грудь бурно вздымалась, дыхание было прерывистым, а ее пальцы, уже давно живущие по своим собственным законам, продолжали ласкать графа, и каждое их движение вызывало в нем все новые и новые волны счастья.

Или он проникся вихрем обуревавших ее чувств, или просто благородно склонил голову перед просьбой любимой женщины — Аманда почувствовала, что его губы, оставив в покое грудь, теперь переместились к ее рукам. Рейн ласкал языком кончики ее пальцев, каждый в отдельности, затем снова потянулся к ее губам. Они целовались еще долго — он никак не мог насытиться ею. У Аманды по-прежнему кружилась голова, руки обвивали приникшего к ней мужчину, однако тот момент, когда все могло бы стать возможным, уже неслышными шагами отдалялся в прошлое. Ласки постепенно переходили от страстных к нежным, и вот они уже смогли оторваться друг от друга…

— Мы сошли с ума… — прошептала она.

— Пусть. Я люблю тебя, и это важнее всего.

— А я тебя? Это разве не важно?

— Ты не можешь не любить меня, милая, — прошептал он ей на ушко, и она почувствовала, как от его теплого дыхания в ней снова начинает разгораться желание. — Твои губы… они не лгут, они желали этого, я знаю.

Она заставила себя встать с кресла и, подойдя к оконному проему, подставила горящее лицо под свежие дуновения ветра.

— Рейн, есть вещи, которые ты не сможешь… правильно оценить. Я не могу стать твоей женой. — Она говорила чуть суше, чем ей бы того хотелось, но иначе было нельзя. — Любовницей, если тебя это устроит, но не женой. Тому есть причины, и… я уже сделала в свое время одну глупость, став женой Эриха. Повторять ее я не намерена.

— Милая моя, но почему? — Рейн говорил вполголоса, как будто боялся, что птицы, давно присмотревшие для себя уютные уголки на карнизе башни, смогут услышать и разнести по свету его слова. — Что может столь сильно сдерживать тебя? Вряд ли есть на свете что-либо, чего не смогла бы преодолеть моя… нет, наша любовь.

— Есть, — горько усмехнулась она. — Еще как есть, друг мой.

— Скажи мне! Скажи, и я уверен, вместе мы сможем найти выход! — жарко шептал граф, и его руки снова обняли ее за плечи.

Аманда непроизвольно подалась назад, отдаваясь его объятиям и прижимаясь к его груди.

— Я… я бесплодна. Я не смогу родить тебе детей… — сказала она первое, что пришло ей в голову. Впрочем, в какой-то степени это было правдой. По крайней мере в несколько иносказательной форме.

— Боже, разве ж это важно! — воскликнул он, и Аманда поняла, что выбрала далеко не самый лучший аргумент. В столь юном возрасте мысли о наследниках вряд ли посещали голову графа. — Любимая, если лишь только в этом дело, то я…

— Не только! — внезапно резко повернулась она к нему. — Не только, Рейн. Есть и другие причины. Не проси, я не могу открыть их тебе. Может, когда-нибудь потом. Пока прими то, что я могу дать тебе. Себя, свою любовь. Не проси о невозможном, со временем ты поймешь, что я была права.

— Нет! — Он старался быть твердым, хотя чуть заметная нотка неуверенности все же мелькнула в его голосе, и Аманда немедленно постаралась этим воспользоваться.

— Подожди. Наверное, я тоже люблю тебя, нельзя отрицать очевидное. Но я сама должна в этом убедиться, так же как и в том, что в твоей страсти царит не только зов плоти, но и зов сердца. Я предлагаю тебе договор. — От этого слова ее аж передернуло, и ногти впились в ладони, оставляя кровавые следы на нежной коже. — Если через три года ты вновь пожелаешь сделать мне предложение… я его приму. А до этого я твоя, вся, целиком… всё, что захочешь, кроме официального брака. Я прошу тебя, поверь, это действительно лучший выход. Я хочу тебя, это так, что ж, значит, это судьба, но брак… Ты же помнишь эти слова: “Пусть только смерть разлучит вас”? Я соглашусь связать твою жизнь с моей, но только тогда, когда буду уверена в том, что не ошибаюсь.

Он долго молчал, глядя в любимые глаза и нежно перебирая пальцами густые черные волосы. Затем, ни слова не говоря, приник к ее губам, и она страстно ответила на поцелуй, понимая, что это означает его “да”, и теперь испытывая легкость во всем теле от внезапно исчезнувшего чувства скованности и тяжести на душе. Да, три года. Три года она будет с ним счастлива, а потом… потом она все ему расскажет, и если даже тот миг станет для нее последним — пусть. Три года счастья — не каждой женщине выпадает в жизни такой шанс.

Он лежал в траве, уже не делая попыток подняться, хотя его рука еще пыталась нашарить меч. Она улыбнулась — сейчас он был не опаснее новорожденного котенка. Граф потерял много крови и теперь ослаб настолько, что почти не мог шевелиться.

Она присела на корточки рядом с ним и взглянула в его глаза, полные нежные губы улыбнулись.

— Ты убьешь меня? — спросил он, и его голос был странно спокоен, как будто он уже смирился с этой мыслью и намерен достойно принять уготованный ему конец.

Она лишь покачала головой, рассматривая его. Мужчина был неплохо сложен, хотя выглядел сейчас Не лучшим образом — запекшаяся кровь, изрубленные доспехи — похоже, ему здорово досталось. Тем не менее порода сказывалась — его лицо было благородным и точеным, хотя и сквозила в нем некоторая жестокость.

— Тогда зачем ты здесь? — спросил он. Она лишь пожала плечами.

— Ты можешь говорить?

— Могу, — улыбнулась она. — Если есть о чем.

— Если ты не намерена меня убить, может, поможешь мне добраться до нашего лагеря?

Она задумалась, замечая, с каким напряжением он ждет ее ответа, как в его глазах постепенно загорается огонек надежды.

— Ты так любишь жизнь? — поинтересовалась она с легкой насмешкой.

Он вспыхнул и скрипнул зубами.

— Да, возможно. Я не хочу подыхать здесь, не хочу стать кормом для пожирателей падали. Смерть в бою меня не страшит, но так вот… не хочу. Помоги мне добраться до лагеря, и я… ты получишь все, что захочешь, слово графа Андорского.

Она подняла на него взгляд, и он с надеждой и одновременно с беспокойством отметил зажегшийся в ее бездонных черных глазах интерес.

— Все, что захочу? Вот даже как… А не боится ли его светлость граф Андорский, что я попрошу слишком многого за свои услуги? Граф, безусловно, понимает, какую опасность для меня представляет оказание ему просимой помощи.

— Все, что захочешь! — упрямо повторил граф. Он всегда проповедовал детям свой девиз о том, что слово лорда должно быть тверже алмаза, но сейчас он впервые усомнился в справедливости этого мнения. Тем не менее отступать он был не намерен. — Все, кроме моей чести и моих сыновей.

— О, у тебя есть сыновья? — заинтересовалась она. — Расскажи мне о них.

— Зачем тебе это знать? — вздохнул он. — И вообще, если ты будешь медлить с решением, я изойду кровью.

— Не думаю, — пренебрежительно передернула она плечиками, вызвав плавное колыхание роскошных грудей. — Пока вы, милорд, пребывали без сознания, я остановила кровотечение. Впрочем, если вы снова попытаетесь двигаться, раны скорее всего опять откроются. А что касается моего интереса, то я еще не решила, помогать вам или нет. Потешьте меня рассказом, может, из жалости к вашим малюткам я и помогу вам выбраться из того, простите, дерьма, в которое вы попали.

— У меня их двое… — через силу выговорил граф. — Жена умерла, давно уж. Осталось двое мальчишек. Может, я и был плохим отцом и мало уделял им времени, но все же я их люблю.

Он надолго замолчал, она выжидательно смотрела на него, рассчитывая на продолжение. Не дождавшись, она насмешливо заметила:

— Ах, как романтично. И это все, что ты смог придумать, чтобы разжалобить мое сердце?

— Я не собираюсь плакаться, если ты этого ждешь, — сухо сказал он. — Я предложил тебе договор. Назови свою цену, и я готов ее уплатить.

Она спокойно присела на круп его утыканного стрелами коня, благородное животное не смогло унести хозяина от опасности и теперь лежало, бездыханное, посреди поляны, лишь слабый ветерок чуть шевелил гриву мертвого скакуна. Его передернуло, и она это заметила, хотя и никак не отреагировала — лошадиная туша была еще теплой и сидеть на ней было приятно.

— Что ж, у меня есть одно желание… — Она по-прежнему говорила насмешливо, однако в душе ее росла злость. Сейчас ей смертельно хотелось унизить этого заносчивого графа, и она придумала, как именно. К тому же это в общем согласовывалось с ее планами на будущее и в какой-то мере было бы даже очень ко времени.

Она внимательно посмотрела прямо ему в глаза, и он смело встретил ее взгляд. Ладно, посмотрим, насколько он отважен. Она заговорила четко и размеренно:

— Я принимаю ваше любезное предложение, граф, и согласна заключить договор. Я доставлю вас в лагерь, чего бы мне это ни стоило. Я спасу вашу жизнь. В обмен вы сделаете меня своей женой.

— Своей женой?! ТЕБЯ?! — Он попытался отпрянуть назад, но сил на это у него не хватило. Одна из ран снова открылась, и наложенная ею повязка стала набухать от крови. Глаза графа расширились от ужаса. — Это невозможно!

— Граф дал слово! — с ноткой превосходства заметила она, надменно вздернув подбородок. — И у графа назад дороги нет. И потом, разве я недостойна занять место подле его сиятельства? Мой род намного старше вашего, сэр, неизмеримо старше. Мое воспитание делает меня куда более образованной, чем ваши невзрачные дочки провинциальных аристократов. И разве я не хороша? Где вы еще сможете увидеть это?

С этими словами она стремительно встала, демонстрируя графу себя во всей красе. Она видела, как он стиснул зубы, безуспешно пытаясь скрыть восхищенный вздох. Она знала, что красива — точеная фигура, длинные стройные ноги, высокая грудь и роскошная грива густых иссиня-черных волос, спускавшихся ниже немыслимо тонкой талии. Большие глаза с длинными пушистыми ресницами, полные губы на слегка скуластом лице — она видела, что он, как и любой мужчина до него, не смог остаться равнодушным. Ее полностью обнаженное безупречное тело манило его, и против этого древнего зова ничего он поделать не мог.

— Ты прекрасна, — скрипнул он зубами. — Этого у тебя не отнять. И ты права, я дал слово. Хорошо, пусть будет договор. Кстати, как зовут мою будущую… жену?

Она назвала свое имя. Он повторил его, повторил не совсем правильно, но достаточно похоже. Затем покачал головой:

— Нет, так нельзя. Слишком уж необычно. Думаю, тебе подойдет имя Аманда, по крайней мере созвучно. Не возражаешь?

— Нисколько. — Она пожала плечами. Он прав, да и она все равно собиралась менять имя, чтобы никто не мог отыскать ее след.

— Прекрасно. Но скажи все же, зачем тебе это?

— Это, между прочим, мое дело… — сухо бросила она. — И я еще не закончила. Я хочу, чтобы вы, граф, объявили меня своей женой сразу, как только мы прибудем в ваш замок. — Да будет так… — кивнул он.

— Я хочу, чтобы ни до этого момента, ни после него вы не предпринимали попыток меня уничтожить, не искали путей разорвать брак иными способами, никому и никогда не рассказывали о нашем нынешнем договоре.

— Да будет так, — повторил он, сжимая кулаки и понимая, что единственным выходом из этого положения является смерть. Умирать он не хотел. Даже если всю оставшуюся жизнь придется прожить с… ней.

— Я хочу, — она улыбнулась, совершенно точно зная, что этот пункт соглашения ему понравится, — чтобы вы, если у меня возникнет такое желание, позволили мне беспрепятственно покинуть ваш замок на некоторое время или навсегда, а также в этом случае снабдить меня всем необходимым для предстоящего пути.

— Хорошо, — кивнул он и слегка расслабился.

Она снова улыбнулась — мысли графа так легко читались по его лицу. Сейчас он снова чувствует себя если и не победителем, то уж по крайней мере не ощущает унижения. Наставники не раз твердили ей, что от мужчины можно добиться чего угодно, если дать ему понять, что вы в нем нуждаетесь, — мужчины любят чувствовать свою силу и проявлять заботу о более слабых существах. К тому же мужчин нельзя загонять в угол, мужчина всегда должен видеть путь к отступлению

— и она ему этот путь предоставила. Вот и теперь он думает, что ее целью было лишь попасть в светское общество, а затем отправиться по своим делам, и уверен, что рано или поздно она его от своего общества избавит. Что ж, пусть надеется. Всякое может случиться, и это тоже.

— Я принимаю твои условия, — глухо промолвил граф, — но и ты должна принять мои. Первое, если я умру раньше тебя, то именно мои дети наследуют графство. Ты же, если захочешь, можешь покинуть замок, можешь остаться. Но графом Андорским станет только один из сыновей графа Андорского.