Слепой (№32) - Троянская тайна

Машина, куртка и даже сумка были Федору Кузьмичу очень хорошо знакомы, а вот человека, которому он только что открыл дверь, художник-реставратор Макаров видел впервые в жизни.

Глава 4

Федор Филиппович, не удержавшись, фыркнул в чашку и тут же аккуратно поставил ее на блюдце – надо полагать, во избежание дальнейших инцидентов.

– Уморил, – сказал он, промокая салфеткой уголки рта. – Знали бы в министерстве культуры, при каких обстоятельствах ты козыряешь их удостоверением!

– Да бросьте, Федор Филиппович, – с легким раздражением ответил Глеб. – Знавал я этих культуртрегеров, доводилось встречаться. Такие же люди, как все мы, грешные. А встречаются и похуже...

– В свободное от работы время! – назидательно изрек генерал Потапчук, подняв кверху указательный палец. – Насколько мне известно, на службе они мебель не ломают и оппонентов по черепу картинами не бьют. Культурный спецназ, надо же... Между прочим, – добавил он с улыбкой, – такая идея обсуждалась.

– Насчет спецназа при министерстве культуры? – удивился Глеб. Это действительно было что-то новенькое; идея отдавала таким безумием, что вполне могла оказаться правдой.

– Да нет же, – отмахнулся генерал. – О том, чтобы переподчинить нас с тобой министерству культуры.

Глеб был моложе Федора Филипповича и лучше владел собой, поэтому он сначала поставил чашку, а уже потом фыркнул – без особого веселья, впрочем.

– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – процитировал он и закурил. – Этот Самокат – пустой номер. Помните билеты лотереи "Спринт"? Платишь деньги, долго выбираешь, надрываешь, разворачиваешь обертку, а внутри надпись: "Без выигрыша". Если бы умел, я бы вытатуировал эту надпись у него на лбу.

– Значит, снова мимо, – вздохнул Федор Филиппович. – Картина-то хоть настоящая или опять репродукция из журнала "Работница"?

Глеб изобразил кислую улыбку, отдавая должное генеральской остроте.

– Эта тетка... виноват, Вера Григорьевна. Так вот, ее чуть Кондратий не хватил от восторга. Ах, ох, культурное наследие, да сколько я вам должна...

– Даже так?

– Представляете? Вообще у нее, по-моему, сложилось впечатление, что мы с Самокатом с самого начала были заодно и что я просто пытался впарить ей копию, чтобы потом спокойно толкнуть оригинал какому-нибудь частнику.

– Сочувствую, – сказал Федор Филиппович. – Кстати, а как она повезла картину в музей?

– Как-как, – проворчал Глеб и отвернулся, разглядывая шумевшую за оградой уличного кафе оживленную улицу.

– Ага, – глубокомысленно произнес генерал после продолжительной паузы. – А я-то голову ломаю: куда мой Глеб Петрович пропал на целых полдня? Альтруизмом щеголяешь?

– Щеголяю, – мрачно согласился Глеб. – Она мне говорит: "Будьте так любезны, подвезите до метро". Тут мне, сами понимаете, стало интересно. Спрашиваю: "А зачем вам метро?" Как же, говорит, а до вокзала я на чем доберусь? А с вокзала, спрашиваю, чем? Как обычно, говорит, электричкой...

– Двести километров, – подытожил Федор Филиппович. – С Куинджи под мышкой.

– Вот-вот, – сердито поддакнул Глеб. – Хранительница культурного наследия! Одного бензина спалил больше, чем этот несчастный Куинджи стоит...

– Ты только этого какому-нибудь искусствоведу ненароком не скажи, – посоветовал Потапчук.

– Искусствоведу... – мрачно передразнил Сиверов. – Где он, ваш искусствовед? Мы без него как без рук. Сколько можно? Мы дело намерены делать или в бирюльки играть? Если так пойдет дальше, через полгода я буду разыскивать уже не Куинджи или Рериха, а бессмертное полотно художника Таракащенкова "Взятие пивного ларька люберецкими пацанами"...

– Реальными, – уточнил Федор Филиппович, разглядывая его с юмористическим выражением лица, показавшимся Глебу в высшей степени неуместным.

– Ну а то какими же! Разве в Люберцах другие водятся? Нет, правда, Федор Филиппович! Разве вам самому наша деятельность не напоминает какой-то водевиль? И даже не водевиль, а мультфильм. Американский. Что-нибудь из Диснея... Например, "Чип и Дейл спешат на помощь". А?

Собственное язвительное замечание вдруг заставило его закусить губу. Название старого диснеевского мультика оказалось чем-то вроде пусковой кнопки грохочущей машины воспоминаний, и Сиверов, будто наяву, увидел свою приемную дочь Анечку – живую, веселую, сидящую в обнимку с плюшевым мишкой перед телевизором, на экране которого скачут храбрые бурундучки-спасатели.

Потапчук осторожно пригубил кофе, поставил чашку и побарабанил пальцами по краешку стола, с завистью наблюдая, как Глеб курит.

– Искусствовед нам необходим, – согласился он. – Только найти его непросто.

– Ха! – сказал Глеб. – Тоже мне, музейная редкость – искусствовед!

– Нам не всякий подойдет, – мягко заметил генерал. – Сам подумай. Ну, дай волю воображению! Опиши искусствоведа, который нам нужен.

– Пожалуйста, – с готовностью откликнулся Глеб. – Во-первых, это должен быть хороший специалист, настоящий мастер своего дела, потому что мы работаем не с экспонатами выставки детского рисунка, а с... с тем, с чем мы работаем.

– Согласен, – кивнул Потапчук. – Продолжай.

– Во-вторых, он должен быть относительно молод и здоров, потому что таскать на спине парализованного близорукого старца с чемоданом лекарств я отказываюсь... – Он вдруг замолчал, задумчиво потеребил кончик носа и сказал уже не таким уверенным тоном: – Да... По-моему, получилось что-то вроде парадокса.

– Это не парадокс, – с улыбкой поправил Потапчук, – а катахреза, совмещение несовместимых понятий. Но это только на первый взгляд. Если не возражаешь, я продолжу перечень необходимых качеств. Итак, это должен быть специалист экстра-класса, здоровый и энергичный, знающий все входы и выходы в мире искусства, материально независимый и, следовательно, неподкупный... Сообразительный, смелый, рисковый, с хорошо развитой интуицией, а главное, как бы это выразиться... словом, идейный. Ставящий дело, которому мы с тобой отныне служим, превыше собственных интересов, в первую очередь шкурных. Я ничего не забыл?

– Забыли, – язвительно произнес Глеб. – Нимб и крылышки.

Он сердито раздавил в пепельнице сигарету и сейчас же закурил новую.

– Ты хочешь сказать, что таких людей на свете не бывает, – посмеиваясь, заметил Федор Филиппович. – Так я тебе скажу, что ты ошибаешься. Такие люди есть, и я знаю, по крайней мере, одного. Более того, я намерен вас познакомить.

– И когда же произойдет это радостное событие? – все так же язвительно осведомился пребывающий в плохом настроении Сиверов. – Предупредите заранее, чтобы я успел нацепить белые одежды и исповедаться.

– Не выйдет, – мстительно ответил генерал. – Переодеться ты не успеешь, а уж исповедаться... Воображаю себе эту исповедь!

– Да, священнику не позавидуешь, – согласился Слепой.

Со стороны улицы донесся короткий визг покрышек. Глеб повернул голову и увидел резко затормозивший у бровки тротуара как раз напротив кафе низкий спортивный автомобиль ярко-красного цвета. Кажется, это была "хонда-82000" – управляемый реактивный снаряд на бензиновой тяге, в высшей степени дорогой, комфортабельный и престижный гроб о четырех обутых в низкопрофильную резину колесах, несущий реальную угрозу жизни, здоровью и имуществу ни в чем не повинных граждан.

Из машины, как и следовало ожидать, выбралась сногсшибательная красотка – правда, не блондинка и даже не брюнетка, а всего лишь шатенка, и притом, кажется, натуральная. Утвердившись на высоких каблуках-шпильках, в которых, по мнению Глеба, нельзя было не то что водить машину, но и вообще передвигаться без риска переломать лодыжки, дамочка обвела пристальным взглядом веранду летнего кафе, явно кого-то выискивая.

– А вот, кстати, искусствовед, о котором я тебе говорил, – послышался голос Федора Филипповича.

– Где? – не оборачиваясь, спросил Глеб. Дамочка была хороша; глядя на нее, Сиверов получал эстетическое удовольствие.

– Ты как раз на нее смотришь, – ответил Потапчук. – Я бы даже сказал, пялишься. Осторожнее, не протри дыру в уникальном специалисте.

С этими словами он встал и поднял вверх руку.

– Ирина Константиновна! Мы здесь!

– О господи, – пробормотал Сиверов. – Значит, вы у нас будете Чип, я Дейл, а это вот – как ее... Гаечка.

– Не хулигань, Глеб Петрович, – тихо, но очень строго сказал Федор Филиппович, продолжая призывно махать рукой и лучезарно улыбаться. – Эта женщина нужна нам позарез, и нам просто дьявольски повезло, что она тоже в нас нуждается.

– Гм, – только и сказал Глеб.

Он действительно был огорчен тем, что хваленый искусствовед оказался женщиной, да к тому же красивой и, несомненно, богатой – одна только ее машина чего стоила! Заметный даже издали острый блеск бриллиантов в мочках ее ушей также говорил о многом; Сиверов очень сомневался, что все это она заработала сама, помогая начинающим авторам продавать картины и консультируя коллекционеров, многие из которых почти наверняка разбирались в живописи не хуже ее. Там, на бровке тротуара, стояла типичная любовница олигарха – молодая, красивая, ни в чем не знающая отказа, дьявольски самоуверенная и избалованная. Работа с таким "специалистом" неизбежно должна была превратиться в сущую каторгу, даже если Федор Филиппович не ошибся и она хоть что-то смыслила в свой профессии. В последнем Глеб склонен был сомневаться: уж очень мало походила эта дамочка на человека проводящего дни и ночи за созерцанием живописных шедевров и написанием скучных искусствоведческих статей.

Стоявшая на тротуаре женщина заметила наконец поднятую вверх руку генерала Потапчука, коротко кивнула ему и легкой походкой двинулась к их столику. Ленивый и нагловатый официант при виде ее преобразился прямо-таки на глазах и коршуном кинулся наперерез, являя собой сплошную готовность услужить; глядя на него, можно было подумать, что он в жизни не слышал о такой низменной вещи, как чаевые.

Женщина отстранила его едва заметным движением тончайшей, красиво изогнутой брови и что-то сказала – Глебу показалось, что это было короткое "Меня ждут". Официант послушно убрался с дороги, но тут же увязался следом. Двигался он не то чтобы согнувшись в угодливом полупоклоне, но как-то так, что этот несуществующий полупоклон угадывался в его позе.

Женщина подошла к столику, и Глеб увидел, что она, во-первых, намного красивее, чем ему показалось издали, а во-вторых, значительно старше – лет тридцати, не меньше. Федор Филиппович по-прежнему стоял, дожидаясь ее, и Глеб, мысленно упрекнув себя за безотчетную, необъяснимую неприязнь к ней, тоже встал, потушив в пепельнице сигарету и механическим жестом одернув пиджак. Набежавший официант избавил его от необходимости отодвигать для дамы стул, и Сиверов невольно подумал обо всех тех десятках, а может быть, и сотнях подобных встреч, на которых официанта не будет. Впрочем, он тут же утешился тем, что подобная богатая штучка вряд ли клюнет на предложение Федора Филипповича работать с ними в одной команде. В деньгах она не нуждается, защита ей также вряд ли нужна, работа для нее наверняка не более чем разновидность хобби, а уж работа на ФСБ – это и вовсе нечто немыслимое, несуразное и даже оскорбительное. Так что тут генерал явно просчитался, и эта встреча в дешевом уличном кафе – просто пустая трата времени.

Остановившись у стола, женщина помедлила, не спеша садиться и вопросительно глядя на Потапчука. Глеба она, казалось, не замечала вовсе.

– Меня зовут Федор Филиппович, – поспешно представился генерал, правильно истолковав этот взгляд.

– Очень приятно, – сказала женщина и перевела взгляд на Сиверова.

Голос у нее оказался приятный, с богатым тембром, а во взгляде карих глаз теперь, помимо вопроса, читалось легкое недоумение: похоже, она ожидала, что Потапчук явится на встречу один, и присутствие Глеба ее, мягко говоря, не обрадовало.

– Это Глеб Петрович, – поспешил развеять ее недоумение Федор Филиппович. – Он работает со мной, и при нем вы можете говорить все, что сочтете нужным.

Пристальный взгляд карих, с непривычным разрезом глаз задержался на лице Сиверова еще на миг, будто оценивая, заслуживает ли тот столь высокого доверия, а затем опустился. Женщина коротко кивнула и уселась с прирожденной грацией коронованной особы.

– Очень приятно, – сказала она тоном не оставлявшим сомнения в том, что ее слова – просто вежливая формула, употребленная в соответствующей обстановке, и не более того. – Чашечку кофе, пожалуйста, – добавила она, не поворачивая головы, и торчавший у нее за спиной с блокнотом наизготовку официант беззвучно испарился с такой скоростью, что Глеб, хотевший заказать себе вторую чашку здешней бурды, не успел его задержать.

– Итак, Ирина Константиновна, – тоном светского льва начал Потапчук, – мы вас слушаем.

– Для начала мне хотелось бы знать, кто это "вы", – очень умело пародируя его интонацию, с короткой, суховатой улыбкой возразила Ирина Константиновна.

Глеб подумал, что она, по крайней мере, не глупа и умеет себя держать. Это внушало надежду, что свой диплом искусствоведа Ирина Константиновна получила не в подземном переходе у станции метро "Арбатская". Впрочем, человек – система сложная; даже у самого примитивного представителя рода человеческого граней гораздо больше, чем у бриллианта тончайшей огранки. Глебу встречались редкостные мерзавцы, которые были чертовски умны и умели держать себя как наследники престола, а также прекрасные, достойные всяческого уважения люди, выглядевшие как бродяги и предпочитавшие пить из горлышка и есть руками с газеты.

– Я думал, что в представлениях нет нужды, – очень натурально изобразив изумление и даже легкую обиду, заявил Федор Филиппович. – Разве Виктор Викторович не сказал вам, кто я?

– Он сказал, как вас зовут и что вы способны помочь развеять некоторые мои... ну, скажем так, опасения. Но, несмотря на его слова, я не уверена, что сочту нужным с вами откровенничать. Среди знакомых Виктора... Викторовича, – едва заметная пауза после имени о многом сказала Сиверову, и он сдержал понимающую улыбку, которая могла показаться этой увешанной бриллиантами Ирине Константиновне оскорбительной, – есть люди, которым я бы не торопилась доверять.

– Такие знакомые есть у кого угодно, – негромко рассмеявшись, утешил ее Федор Филиппович. – К некоторым из своих, например, я ни за что не рискну повернуться спиной.

Пока они обменивались этими сомнительными любезностями, Глеб быстро прокрутил в голове имена людей, которых знал, о которых слышал и на которых имел досье, отыскивая среди них Виктора Викторовича, достаточно богатого, влиятельного и умного, чтобы завести такую любовницу. Купить манекенщицу с фарфоровым кукольным личиком и бессмысленными стеклянными гляделками мог любой денежный мешок, но, чтобы привлечь и удержать при себе такую женщину, нужно было, помимо денег, обладать еще многими незаурядными качествами. Если Глеб Сиверов хоть что-то понимал в людях, эта женщина хорошо знала себе цену и цена эта была немаленькой.

Помимо этого, таинственный Виктор Викторович был на довольно короткой ноге с генералом Потапчуком, а таких людей в Москве насчитывалось не так уж много: Федор Филиппович был разборчив в связях и если уж действовал по принципу "ты мне, я тебе", то лишь с теми, кому мог доверять.

Сопоставив все это и перешерстив хранившуюся у него в голове картотеку, Глеб получил одну фамилию: Назаров. К фамилии прилагалась биографическая справка с длинным перечнем занимаемых должностей и предполагаемым размером личного состояния; исходя из этой информации, можно было предположить, что Потапчук глубоко заблуждался, считая, будто любовница самого Назарова станет на него работать. Кстати, а кто она сама? Ирина Константиновна... Ее имя и отчество казались Глебу странно знакомыми, как будто это словосочетание встречалось ему совсем недавно, и притом именно в связи с искусствоведением...

Выйдя из задумчивости, он увидел, что Ирина Константиновна с интересом разглядывает служебное удостоверение Федора Филипповича – судя по надписи на обложке, настоящее. Сиверов с интересом воззрился на нее, ожидая, когда на ее лице появится наконец выражение типа "фи!", но тщетно: лицо женщины стало задумчивым и озабоченным, но никак не надменным или пренебрежительным.

– Генерал, – произнесла она, будто пробуя это слово на вкус, и вернула Федору Филипповичу удостоверение. – Я польщена, конечно, но неужто у такого человека, как вы, нет других занятий?

– В данный момент нет, – честно ответил Потапчук и пригубил остывший кофе.

– Что ж, – задумчиво произнесла Ирина Константиновна, – пожалуй, все правильно. Если мои подозрения имеют под собой почву, если это не просто истерика, тогда это дело как раз по вашей части. Я имею в виду, по части вашего ведомства. Не в отделение же милиции мне с этим идти!

– Разумеется, – поддакнул Федор Филиппович. – Так с чем именно вы не хотите идти в отделение милиции?

– А... – Ирина Константиновна не договорила, но устремленный на Сиверова взгляд был достаточно красноречивым.

Глеб мысленно поморщился. Эта женщина совсем не выглядела бестолковой курицей, способной забыть имя человека через минуту после того, как его ей представили. Видимо, он понравился ей ничуть не больше, чем она ему. Примерно секунду Глеб колебался, борясь с желанием показать ей липовое удостоверение сотрудника Министерства культуры. Его опередил Федор Филиппович, который, кажется, догадался, о чем он думает.

– Глеб Петрович – оперативный сотрудник, – сказал генерал.

– Охотник за головами, – уточнил Сиверов, не удержавшись от шпильки. – Добытые головы сдаю в спецхран, а скальпы предоставляю товарищу генералу... для отчетности.

– Не думаю, что в данном случае понадобятся услуги специалиста вашего профиля, – не моргнув глазом ответила Ирина Константиновна.

– Я тоже на это искренне надеюсь, – сказал Глеб. – Так, может, я пойду, Федор Филиппович?

– Сиди, – проговорил генерал со спокойствием, являвшимся у него признаком крайней степени раздражения. – И, повторяю, перестань хулиганить. А вы, Ирина Константиновна, если вас не очень затруднит, решите наконец, достойны мы вашего доверия или нет. Если нет, то мы действительно пойдем, у нас с Глебом уйма дел.

Глеб мысленно поаплодировал актерскому мастерству Федора Филипповича. Что бы ни думал, что бы ни говорил агент по кличке Слепой, генерал оставался при своем мнении и явно собирался приложить все усилия к тому, чтобы заставить эту красавицу и гордячку ("Искусствоведа!" – напомнил себе Глеб) работать с ними в одной упряжке. Это была непростая задача, но они очень нуждались в грамотном эксперте – пожалуй, намного больше, чем эта Ирина Константиновна могла нуждаться в них. Однако показывать этого генерал не собирался; он набивал себе цену, и этой раздраженной репликой, похоже, сразу выиграл несколько очков.

Зато Ирина Константиновна, кажется, приняла этот цирк за чистую монету и вспыхнула – не от гнева, как можно было ожидать, принимая во внимание ее машину, бриллианты, личность ее любовника и манеру держаться, а от смущения.

– Простите, – немало удивив Сиверова, сказала она. – Вы совершенно правы. В конце концов, это нужно мне... то есть не только мне и даже, наверное, совсем не мне, но это я пришла к вам с просьбой, а не вы...

Только теперь Глеб заметил, как глубоко она взволнована, и поразился ее самообладанию.

– Полно, Ирина Константиновна, – мягко произнес Потапчук, прямо на глазах преображаясь из сурового и занятого генерала ФСБ в добродушного пожилого дядюшку, чуть ли не в отца родного. Он даже позволил себе протянуть руку через стол и по-отечески накрыть ею ладонь женщины. – Скрывать вам от нас нечего. Виктор Викторович ввел меня в курс дела, и я здесь для того, чтобы услышать подробности, которые наш общий знакомый мог упустить. Поверьте, мне ваш рассказ очень интересен. Это может оказаться важным. Очень важным!

– Я даже не знаю, с чего начать, – пожав плечами, произнесла Ирина Константиновна.

– А вы начните с самого начала, – предложил Потапчук. – Расскажите – не мне, я это знаю, а вот, Глебу Петровичу, – кем был ваш покойный батюшка. Ему это будет не только интересно, но и полезно, да и вам не помешает, если он узнает побольше. Он порой странновато себя ведет, но работник очень ценный, поверьте. Пожалуй, не менее ценный, чем вы в своей области.

Глеб промолчал, отделавшись кивком, хотя так и не понял, кому предназначался генеральский комплимент – ему или Ирине Константиновне – и насколько он был искренним.

Женщина вздохнула, кивком поблагодарила официанта, который наконец добрел до нее с чашкой кофе, и начала рассказывать.

* * *

– Зря едем, товарищ капитан, – сказал лейтенант Мамедов, возясь с застежкой наплечной кобуры.

Кобура у него была новенькая и расстегивалась туго, поэтому Мамедов постоянно баловался с застежкой, то натягивая кожаную петельку на бронзовый шпенек, то снимая ее оттуда. Он пришел в отдел всего пару недель назад, сразу после училища, и сейчас ехал на первое в своей жизни настоящее задержание. Именно по этой причине ему казалось, наверное, что успех предстоящей операции во многом зависит от того, как быстро он сумеет выхватить пистолет из кобуры. Хотя, будь на то воля капитана Спиридонова, он зашил бы кобуру намертво, да еще для верности смазал бы пистолет каким-нибудь хорошим клеем моментального действия, поскольку по опыту знал: от новичков, размахивающих оружием, ничего хорошего ждать не приходится.

– Это почему же зря? – осведомился он, с трудом преодолев желание дать Мамедову по рукам, чтобы оставил кобуру в покое.

– Да как же, – сказал Мамедов. – Ведь с момента убийства прошли уже почти сутки, так? Да за сутки этот Колесников на край света, наверное, убежал! Смотрите сами. Убийство на бытовой почве, во время совместного распития, правильно? Охранник с ним говорил, видел его машину, запомнил номер, описал внешность...

– Хорошее описание внешности: оранжевая куртка и черный мешок на голове, – иронически заметил старший лейтенант Серегин, до этого молча, со скучающим видом смотревший в окно на проносившиеся мимо московские пейзажи.

– Все равно, – не сдавался Мамедов. – Тачку мы по базе данных пробили, тачка его, Колесникова. Отпечатков пальцев он в квартире оставил предостаточно – и на бутылке, и на стакане, и на ноже. Видно, когда понял, что натворил, убежал оттуда без памяти куда глаза глядят...

– И куда же, по-твоему, глядели его пьяные преступные глаза? – поинтересовался Спиридонов и, не удержавшись, широко, во весь рот, зевнул.

– Осторожнее, Иваныч, встречную машину проглотишь, – сказал сидевший за рулем опер Востриков.

– Откуда я знаю, куда они глядели? – пожал плечами Мамедов. – Куда угодно! Россия большая, бегать можно хоть всю жизнь... Зря едем, – заключил он таким тоном, словно только что доказал старшим товарищам теорему, недоступную их пониманию.

– Хорошие кадры куют в школе милиции, – заметил Востриков, ловко обгоняя медлительный самосвал и косясь в зеркало заднего вида, чтобы не потерять едущий следом "уазик" с нарядом постовых милиционеров. – Грамотные, блин.

– Ага, – согласился Серегин и похлопал Мамедова по плечу. – Молодца, браток. Жалко, что не ты нами командуешь. Это была бы не жизнь, а просто праздник какой-то. Выехали на место происшествия, осмотрелись... Видим, убийца скрылся. Когда скрылся? Ну, скажем, два часа назад. Куда скрылся? А хрен его знает, Россия-то большая... Ну, тогда, значит, приказ: всем операм убойного отдела срочно вернуться в отделение и собраться в кабинете начальника, имея при себе по бутылке водки и по пакету с закуской, а дело закрыть к чертовой матери ввиду отсутствия подозреваемого. Явится с повинной – откроем, а так... Чего, в самом деле, возиться? Ездить еще куда-то, бензин жечь, время тратить...

– Я же совсем не то хотел сказать, – мучительно покраснев, стал оправдываться Мамедов. – Я же только сказал, что вряд ли мы его дома застанем...

– Не застанем – будем думать, куда он мог рвануть, – сказал с переднего сиденья капитан Спиридонов. – И вообще... – Он опять зевнул. – Серегин, объясни ты ему, а то мне уже лень языком ворочать.

– Понимаешь, – доверительно произнес Серегин, снова кладя широченную, как лопата, ладонь Мамедову на плечо, – Россия, конечно, большая, это ты правильно сказал. Только опыт показывает, что девять из десяти этих горе-душегубов даже и не думают никуда бежать. Некоторые даже не помнят, что они кого-то по пьяному делу кокнули, а другие, как водится, пытаются решить все проблемы испытанным народным средством: бегут в магазин, берут пузырь и давят его у себя на кухне, обливаясь слезами. Спрятаться пытаются единицы, да и тех найти – раз плюнуть. Кто к бабе своей бежит, кто на даче хоронится, кто по знакомым... И вообще, старик, может статься, что приедем мы сейчас туда и обнаружим, что Колесников этот уже двое суток пьет без просыпу, а то и вовсе уехал к тетке в Саратов и знать не знает, что его машину вчера угнали. Как тебе такой вариант?

– Кстати, что там с машиной? – спросил Спиридонов, и Мамедов облегченно перевел дух, довольный, что фокус всеобщего внимания сместился с него на другой предмет.

– Ищут, – сказал Востриков, раздраженно дергая рычаг коробки передач, которая отвечала на его действия душераздирающим хрустом и скрежетом. – Ищут пожарные, ищет милиция, ищут прохожие в нашей столице... Ищут везде и не могут найти "мазду" какую-то лет двадцати...

– Ничего себе – двадцати, – хмыкнул Серегин. – Тачка четвертого года! На нее, можно сказать, муха не садилась... Вот интересно, откуда у этого Колесникова такая тачка? Это ж бешеные бабки, а он всего-то навсего реставратор, да притом без году неделя!

– Бабушка подарила, – саркастически предположил Востриков, работая педалями и рычагами, как органист, исполняющий ирландскую джигу. – Нам бы на весь отдел хоть одну такую бабушку! Когда нам приличную машину дадут, а, Иваныч? Однажды я всех нас угроблю на этом керогазе...

– Не имеешь права, – сказал ему капитан Спиридонов.

– Такого права никто не имеет, – резонно возразил Востриков. – Откуда тогда берется статистика ДТП, ума не приложу. Наверное, ее гаишники сами выдумывают, чтоб без зарплаты не остаться.

– Гений, – восхитился Спиридонов. – Иди изложи эту идею полковнику. Он тебе сразу новый ключ даст...

– Разводной! – подхватил с заднего сиденья Серегин. – В сортире уже месяц труба течет, починить некому, вот ты и займешься. Это как раз для гения работенка...

Востриков в ответ лишь презрительно фыркнул, еще немного поскрежетал шестеренками, переключаясь с четвертой передачи на вторую, с натугой вывернул неподатливый руль и въехал во двор дома, где, если верить базе данных ГАИ, проживал Алексей Колесников, реставратор из Третьяковской галереи, подозреваемый в убийстве своего коллеги Федора Кузьмича Макарова. Тело убитого со следами восемнадцати нанесенных вкривь и вкось ножевых ранений было найдено сегодня утром на кухне недавно купленной им квартиры в престижном многоэтажном доме. На столе имели место две бутылки водки – одна пустая, другая почти пустая, – два захватанных жирными пальцами стакана, а также тарелки с закуской, при виде которой славившийся среди своих коллег отменным аппетитом старший лейтенант Серегин завистливо облизнулся.

Орудием убийства послужил кухонный нож с черной пластмассовой рукояткой, брошенный убийцей на пол здесь же, в кухне. Из восемнадцати нанесенных этим ножом ранений смертельным, по утверждению медицинского эксперта, было только одно – в горло. Удар получился прямо-таки профессиональный – надо полагать, чисто случайно. Если бы не эта "случайность", реставратор Макаров наверняка остался бы жить.

Охранник, несший службу в подъезде престижной двадцатичетырехэтажной башни, где не так давно поселился Макаров, показал, что около шестнадцати часов вчерашнего дня к Макарову приезжал какой-то человек на автомобиле марки "мазда" прошлого года выпуска. При себе визитер имел спортивную сумку, в которой опытное ухо охранника без труда уловило звон стеклотары. Гость пробыл у Макарова часа полтора, после чего вышел из дома, сел в машину и уехал. Охраннику показалось, что он был не совсем трезв; во всяком случае, "мазда" стартовала слишком резко и, выезжая из двора, сильно ударилась колесом о бордюр. На всякий случай охранник запомнил номер машины и даже записал его на бумажке, чтобы ненароком не забыть.

Зная номер, установить личность владельца автомобиля оказалось плевым делом, и даже после поверхностного осмотра места происшествия картина преступления стала ясна всем, включая такого зеленого новичка, как Мамедов. Картина получалась самая что ни на есть банальная: коллеги выпили водочки, закусили и в ходе сопутствовавшего совместному распитию задушевного разговора чего-то не поделили. Колесников, как более молодой и, следовательно, ловкий, первым дотянулся до лежавшего на столе ножа и ударил этим ножом собутыльника. Впав в пьяное буйство, человек не контролирует себя, и Колесников, по всей видимости, наносил своей жертве свирепые и неумелые удары до тех пор, пока один из них случайно не угодил в горло и Макаров наконец не перестал подавать признаков жизни...

Дело было вполне рутинное, и уже через два часа после обнаружения тела к Колесникову на дом выехала опергруппа, на всякий случай усиленная нарядом милиции. Наряд взяли с собой потому, что, как удалось установить, Колесников хранил дома зарегистрированное помповое ружье и мог, чего доброго, сгоряча, с перепугу пустить его в ход. В возможность такого развития событий никто, по большому счету, не верил; исключение составлял только мальчишка Мамедов, который, как все новички, лишь об этом и мечтал, чтобы потом хвастаться перед девчонками своим геройством и показывать нарочно проковырянные гвоздем дырки в одежде, рассказывая, что, пройди картечь на миллиметр правее...

Сопровождаемая тарахтящим "уазиком" "Волга" с оперативниками вкатилась во двор и остановилась.