Слепой (№9) - Оружие для Слепого

* * *

О том, что произошло дальше, Глеб Сиверов узнавал не от генерала Потапчука, а из средств массовой информации. Этим же вечером и радио, и телевидение передали экстренное сообщение о том, что спецслужбами Российской Федерации, ФСБ и ФСК проведена масштабная операция. Задержано шестеро сотрудников Центрального разведывательного управления США, работающих в Москве под дипломатическим прикрытием.

Отдельной строкой сообщалось, что в аэропорту Шереметьево, прямо у трапа самолета, улетающего в Прагу, задержан полковник ЦРУ Чарльз Браун, прибывший в Россию по чужому паспорту. Сообщения были краткими, но за скупыми словами Глеб Сиверов, как настоящий профессионал, видел судьбы людей и понимал, с чем связаны и чем вызваны столь многочисленные аресты представителей спецслужб.

Ответ из-за океана не заставил себя долго ждать.

В Нью-Йорке и в Вашингтоне были задержаны четверо российских дипломатов, а еще двоих попросили покинуть территорию США в течение двадцати четырех часов. Началась настоящая дипломатическая война.

Полковник ФСБ Баталов, шесть лет тому назад завербованный Центральным разведывательным управлением США, давал показания, пытаясь спасти свою жизнь. Также давал показания и гражданин Литвы, десять лет назад завербованный ЦРУ, Витаутас Гидравичюс. Единственный, кто пока молчал, – полковник ЦРУ Чарльз Браун.

Глеб Сиверов, возможно, как никто другой, понимал, что это всего лишь начало и все аресты ни к чему хорошему не ведут. Ему было ясно, что охота на доктора Кленова будет продолжена. Люди генерала Потапчука, проведя серию арестов, лишь отсрочили на неопределенное время кровавую развязку, которая – в этом Глеб не сомневался ни одной секунды – может наступить в самое ближайшее время. Но того, что произошло через три дня после похорон академика Лебедева, не мог предвидеть ни Глеб Сиверов, наделенный невероятной интуицией, ни блестящие аналитики из ЦРУ, ни их коллеги из ФСБ и ФСК. В общем, этого предвидеть не мог никто.

Выполняя волю покойного академика Лебедева, его вдова Надежда Алексеевна и дочь Вера Ивановна передали Виктору Павловичу Кленову часть архива академика.

Да, это была все та же картонная коробка из-под импортного чая. В ней хранилась дюжина толстых тетрадей, похожих на бухгалтерские книги, а также письмо с перечнем содержимого и просьбой академика Лебедева к своему талантливейшему ученику как можно скорее ознакомиться с рукописями. Доктор Кленов понимал: все это неспроста, это не старческий каприз ныне покойного академика, здесь кроется что-то очень важное.

Поэтому он, привезя в институт коробку из-под чая, немедленно разобрал тетради, разложив их в том порядке, как было указано в последнем письме академика. Виктор Павлович закрылся у себя в кабинете и, попросив, чтобы его не беспокоили, принялся просматривать одну тетрадь за другой, пока наконец в его руки не попал один теоретический труд, находившийся в одной из толстых тетрадей в клеточку. Дата свидетельствовала, что работа закончена академиком Лебедевым в 1978 году, то есть, почти двадцать лет назад.

«Мне тогда было чуть больше тридцати… Я находился в возрасте Христа», – подумалось ученому.

И Кленов, протерев очки, принялся читать. То, что предстало его взору, было удивительно. Но еще больше Виктора Павловича поразило послесловие, написанное аккуратным, почти каллиграфическим почерком его учителя, тем самым почерком, который Кленов не мог спутать ни с чьим другим. В 1978 году, когда еще никому даже в голову не могли прийти подобные мысли, Иван Николаевич Лебедев сделал расчеты, из которых следовало, что он предвидел и уже тогда смог спрогнозировать то, над чем так упорно работали теперь ученые в России и в США.

Да, академик Лебедев, можно сказать, уже тогда, двадцать лет тому назад, сделал всю теоретическую часть по разработке генетического оружия. Это была блестящая научная работа.

И Виктор Павлович Кленов, всю свою жизнь посвятивший той же проблеме, понял: этому труду нет цены, это великое открытие, сделанное великим человеком. Но тут же, еще не читая послесловия, Виктор Павлович задался вопросом: почему Иван Николаевич это свое достижение, законченные теоретические разработки спрятал в стол и до самой смерти никому о них не сказал ни слова, как будто их и не существовало? Почему академик даже в разговорах с глазу на глаз со своим лучшим и любимым учеником ни разу не обмолвился об этой работе, молчал, словно бы ее и не было? И только прочитав послесловие. Кленов понял все.

Да, Иван Николаевич Лебедев был великим ученым, настолько великим, что Кленов даже не знал, с кем его можно сравнить, не существовало аналогов ни в прошлом, ни в настоящем. Человек, сделавший великое открытие, держал его в столе, скрывал двадцать долгих лет. И возможно, будь бы академик Лебедев еще жив, этот труд так никто бы и не увидел.

«Как он смог? Где взял силы отказаться от великого открытия? Почему, почему предоставил мне право решать, что делать?»

Крупные бусинки пота покрывали лоб Виктора Кленова. Он скрежетал зубами, нервно хохотал, сжимал и разжимал кулаки, хрустел суставами, словно все еще не веря своим глазам.

«Да, теперь я знаю как завершить исследование, как сделать это оружие. Я могу поставить последнюю точку и пожать лавры… Вот, вот! – он смотрел на листы бумаги, плотно заполненные формулами, понимая, что здесь придраться не к чему, все выполнено безупречно, рассчитано до мелочей и ошибки быть не может. – И все же… Мораль, нравственность – вот что помешало академику Лебедеву дать ход своей работе, стать еще более великим, чем он был… Нет, наоборот, – прошептал Виктор Кленов, – он великий человек именно потому, что нашел в себе силы отказаться от страшного открытия, законсервировал его на целых двадцать лет».

– Зачем он поступил так, Виктору Кленову понять не составило труда: академик подозревал, что человечество еще не готово к такому открытию. Попади это оружие в руки государственных деятелей – и они незамедлительно им воспользуются. А тогда весь мир окажется перед страшной пропастью, выбраться из которой уже не сможет. Даже открытие термоядерной реакции, изобретение ядерной, водородной, нейтронной бомб, биологического и химического оружия – это мелочь по сравнению с тем, что провидел и открыл Лебедев.

«Да, он действительно великий ученый, возможно, один из самых величайших, равных которому пока в России нет, да и в мире тоже», – думал, качая головой, ученик покойного академика.

Три дня и три ночи Виктор Кленов был вне себя от того, что смог узнать, ознакомившись с архивом академика Лебедева.

"Ну, а ты. Кленов, как себя поведешь? – без конца задавал он себе один и тот же вопрос. – Неужели ты тут же дашь всему этому ход и подтолкнешь человечество к страшной черной пропасти? Думай, Кленов, думай, – все время шептал себе ученый, – у тебя слишком мало времени, ты должен решить! Ты тоже должен отказаться от всего того, что знаешь. И если ты честный человек, если ты действительно считаешь себя учеником академика Лебедева, лучшим, любимым учеником, то будь достоин своего учителя. Тебе тоже предстоит отказаться от славы величайшего ученого и остаться в тени, заняться чем-нибудь другим. Ведь ту вершину, к которой ты стремишься, на которую ты карабкаешься и на которую пытаются взобраться с другой стороны такие же ученые, уже двадцать лет как открыли. Двадцать лет назад там побывал академик Лебедев, побывал и увидел всю ту бездну, о которой ты до сих пор не подозревал. Он увидел мрак, который несет его открытие, и отшатнулся. Он смог все это положить в простую до банальности коробку из-под чая.

И как это ни удивительно, двадцать лет демон или страшный черный джин находился в запертой бутылке. И вот сейчас. Кленов, все в твоих руках, все зависит от твоего решения… А может, от моей совести? – спрашивал сам себя ученый и тут же отвечал себе:

– Да, от твоей совести. Ты можешь выпустить джина на свободу, дать волю этому страшному черному демону. Да, ты прославишься, возможно, станешь еще более известным, чем твой учитель. Но если он смог удержаться, неужели ты. Кленов, настолько слаб, что предпочтешь славу? Нет!" – решительно сказал сам себе Виктор Павлович Кленов.

И вот по истечении трех дней и трех бессонных ночей Виктор Павлович вошел в помещение, где стояла машина по измельчению документов, машина, превращающая записи в ничто. Под мышкой он держал рукопись академика Лебедева. Он и сам не знал, почему, засовывая толстую тетрадь в жерло машины, правой рукой перекрестился и лишь после этого нажал белую клавишу. Машина зажужжала, механизм начал работать, и уже через пять секунд тетради академика Лебедева не существовало.

Теперь лишь Кленов знал, каким способом можно дойти до цели; этот способ был изыскан, красив. Он, как ученый, понимал это, не мог не оценить. Работа, превращенная в бумажную пыль, была своеобразным шедевром, памятником человеческой мысли, человеческого гения. Он, Кленов, собственными руками уничтожил страшный шедевр, гениальное произведение великого ученого. Но угрызений совести он не испытывал. Он знал: Иван Николаевич Лебедев одобрил бы поступок своего ученика. Ибо величайшие открытия человеческого гения порой несут людям не счастье и изобилие, а разрушения и смерть…

Теперь один только Кленов мог закончить разработку генетического оружия. Но он твердо решил, что больше никогда в обозримом будущем не станет этим заниматься, не возьмется продолжать разработки ни под какими угрозами – ведь жизнь человечества дороже всего на свете.

На четвертый день Виктор Павлович Кленов, сидя в своем кабинете, набрал на компьютере письмо на имя президента России. В нем он подробно объяснил причины, по которым отказывается продолжать исследования. Это письмо Виктор Павлович Кленов буднично и спокойно вручил человеку из Совета безопасности, который курировал военные научные разработки.

Тот прочел и посмотрел на ученого круглыми от изумления глазами.

– Вы можете говорить все что угодно, вы можете меня уничтожить, можете посадить в тюрьму, но больше этим я заниматься не стану.

– Почему? Почему? – воскликнул важный чиновник, утратив от растерянности весь свой лоск.

Кленов улыбнулся:

– Я в письме достаточно ясно изложил свои взгляды на свой поступок.

– Неужели вы не понимаете, Виктор Павлович, что если не мы, то это оружие сделают они?

– Может, вы и правы. Хотя я сомневаюсь, что американцы в ближайшие пять или десять лет смогут довести работы до завершения, до, так сказать, производственных результатов. Знаете, с некоторых пор я начал понимать, что заниматься этим преступно, и, если я продолжу свои работы, мне не простят этого ни потомки, ни современники. Потому что, возможно, уважаемый, прощать уже будет некому.

– Вы сошли с ума, Виктор Павлович!

– А мне кажется, наоборот, у меня в конце концов, после долгих лет работы, произошло просветление, на меня словно что-то снизошло. Еще я вам могу сказать с полной уверенностью и убежденностью: то, над чем мы работаем, было открыто ровно двадцать лет назад великим русским ученым Иваном Николаевичем Лебедевым. И он смог отказаться от своего страшного открытия. Неужели вы думаете, что я хуже своего учителя?

Чиновник лишь наполовину понимал, о чем говорил Кленов, но тем не менее ему стало страшно. Ведь в эту работу, в эту тему были вложены огромные деньги, и вся работа держалась именно на Викторе Павловиче Кленове. И вот Кленов, неизвестно даже толком по какой причине, отказывается работать. Чиновник понимал, что доложить обо всем этом президенту будет чрезвычайно сложно, и, возможно, он потеряет свою должность.

– Ну, ничего, ничего, Виктор Павлович… – забормотал чиновник, быстро моргая глазами. – Полноте, это пройдет… Может быть, вы просто устали, да еще смерть академика Лебедева.., вы переволновались, перевозбудились. Я-то знаю, что там произошло…

– Одно с другим не связано, уважаемый, – сказал Кленов, разворачиваясь и направляясь в свой кабинет, – абсолютно не связано. Хотя в этом мире связано все. Крик ребенка в горах Тибета эхом несется по всей Земле, и последствия этого крика предвидеть никто не может. Никто, кроме Бога!

* * *

Письмо Виктора Павловича Кленова по прошествии некоторого времени оказалось-таки на столе президента в его резиденции в Завидово. Но какие последствия возымеет это послание, не мог предвидеть никто – ни советники президента, ни его помощники, ни секретарь Совета по национальной безопасности.

На сорок дней, когда родственники Ивана Николаевича Лебедева и ближайшие друзья, в том числе и его любимый ученик Виктор Павлович Кленов, собрались за столом, чтобы помянуть академика, по радио и по телевидению прошло сообщение о разговоре президента Российской Федерации с президентом США. Разговор длился тридцать минут. На экране телевизора были портреты президентов двух могущественных держав и телефонная трубка. Подробностей разговора комментаторы не сообщали. А разговор был чрезвычайно важным, он долго готовился и не мог не состояться.

Президент Российской Федерации, естественно, не стал сообщать своему коллеге в Белом доме о том, что работы по созданию генетического оружия приостановлены в связи с отказом Виктора Павловича Кленова от дальнейших исследований. Президент России предложил президенту США, чтобы два государства, почти вплотную приблизившиеся к созданию этого оружия, в связи с непосредственной угрозой, которую представляет оно для всего человечества, отказались от научных разработок, приостановили их и создали комиссии, контролирующие достигнутую договоренность.

Президент США был поставлен перед фактом. Если сейчас не договориться на высшем уровне, то российские спецслужбы и спецслужбы США будут пытаться остановить ученых всеми доступными способами. А к чему могут привести подобные действия спецслужб, прекрасно понимали оба президента. Скандалы не были нужны ни России, ни Соединенным Штатам – ведь проблем имелось предостаточно и без этого. И президенты пообещали друг другу договоренность соблюдать, а научные разработки прекратить.

Этот разговор двух самых влиятельных политических деятелей на планете, стал бы, будь жив академик Лебедев, лучшим и, возможно, самым дорогим подарком для великого русского ученого.

Генерал ФСБ Федор Филиппович Потапчук встретился со своим агентом в восемь часов вечера на конспиративной квартире. Они пожали друг другу руки.

Глеб посмотрел на генерала Потапчука и, сочувственно улыбнувшись, произнес:

– Ну, что, Федор Филиппович, работы немного поубавилось?

– О чем это ты, Глеб?

– Кленова охранять уже не надо?

Каким образом Глебу Сиверову стало известно о том, что происходит как на самом верху политического айсберга, так и в подводной его части, генерал не стал уточнять. Они сели в кресла. На столе стояли две чашки, пепельница и колба с крепко заваренным кофе.

– Послушай, Глеб… – начал Потапчук. – То, что я хочу тебе сказать, очень важно, чрезвычайно важно.

Сиверов посмотрел генералу в глаза и улыбнулся.

Улыбка была грустной, как будто он уже знал, что сейчас услышит.

– Я не могу гарантировать твоей безопасности, но надеюсь, ты меня поймешь. Ты, конечно, слышал о телефонном разговоре двух президентов?

– Да, слышал.

– Полагаю, ты догадываешься, о чем они могли говорить? – Глеб пожал плечами, разлил по чашкам кофе. – В общем, вроде бы Россия и Соединенные Штаты договорились остановить свои проекты по генетическому оружию.

– Этого и следовало ожидать, – спокойно произнес агент по кличке Слепой.

– Но я думаю, они свое обещание не сдержат. Так уже случалось не один раз.

– Я тоже думаю, что не сдержат.

– Вот видишь, мы с тобой мыслим одинаково. Все зависит от тебя.

– От меня? – Глеб отпил глоток горячего кофе.

– Да, да, именно от тебя. Решение принято, принято на самом верху.

– Я уже понял, генерал… Вы хотите, чтобы я поехал в Соединенные Штаты?

– Я хочу, чтобы и ты, Глеб, принял решение. От твоего ответа будет зависеть очень многое, возможно, даже больше, чем мы с тобой предполагаем.

– Понимаю. А у меня, Федор Филиппович, есть время…

– Да, у тебя есть время подумать – три дня и три ночи. Во вторник я хочу услышать ответ.

– Я могу отказаться? – тихо спросил Глеб, глядя на руки генерала.

– Это твое право. Но в любом случае, ответишь ты положительно или наотрез откажешься, это ничего не изменит. И ЦРУ, и мы будем продолжать свою работу, будем действовать, используя все имеющиеся средства.

– Я понимаю.

Глеб подошел к окну, указательным пальцем отодвинул штору и посмотрел на улицу.

Во дворе молодая женщина гуляла с маленьким ребенком. Карапузу было чуть больше года. Он ходил очень медленно, неуверенно делая каждый шаг. Его пухлые ручки были широко расставлены в стороны.

Мать не отходила от своего чада ни на шаг, лицо у нее было счастливое и напряженное, руки тянулись к ребенку, чтобы в любой момент подхватить его и прижать к груди, а губы готовы были зашептать слова утешения, целуя детское личико.

«Вот жизнь, – подумал Глеб, – и я, взрослый мужчина, сейчас как этот маленький ребенок. Но дело в том, что, оступись я, никто не подставит руки, чтобы подхватить меня при падении. Никто. И каждое мое движение может привести к катастрофе…»

Генерал закурил, глубоко затягиваясь. Глеб задернул штору, обернулся и посмотрел на него в упор.

– Федор Филиппович, – сказал он медленно, будто подбирая слова, – а какого ответа вы от меня ждете?

Генерал дважды моргнул.

– Я думаю, ты прекрасно знаешь, какой ответ я хочу услышать, какие слова меня устроят. Но, повторяю, решать тебе.

Сиверов кивнул. По выражению его лица невозможно было определить, к чему относится утвердительный кивок – то ли к словам генерала ФСБ Федора Филипповича Потапчука, то ли к его предложению.

– С вашего позволения, – сказал он, – я закурю.

Сигарета стлеет, тогда и отвечу.

Глеб щелкнул зажигалкой, затянулся и устало опустился в кресло.