Слепой (№10) - Большая игра Слепого

А Шелковников еще полминуты сидел, держа в руках трубку телефона. На душе у него стало нехорошо.

«Что за черт? Что за дьявольщина? Вот не было печали… Зачем я понадобился Хохлову, что он из-под меня хочет? Ох, не нравится мне это…»

В экспозиционный зал Павел Шелковников вышел с озабоченным лицом, и Тамара это заметила:

– Что-нибудь стряслось, Павел Павлович, у вас такой вид?..

– Ничего особенного, старый приятель позвонил.

Ох, уж эти старые приятели, как они меня достают, вы бы только знали! Всем что-нибудь надо: помочь, похлопотать, устроить…

– Меня тоже одолевают, но приятельницы, к мужчинам у меня претензий нет.

– Вы же, наверное, знаете, Томочка, если человек разбогатеет, у него становится мало друзей, зато слишком много родственников, старых знакомых.

– Еще бы, по себе знаю.

– Вот, сейчас он ко мне и заедет.

– Кто?

– Один начальник из ФСБ.

– Из ФСБ?

– Да, да, Тома, полковник. А когда я служил, он был капитаном.

– Значит, сделал карьеру.

– Да разве это карьера, Тома, о чем вы говорите! – Шелковников так покачал головой, словно ФСБ было сборищем бездельников и лежебок, способных только вымогать деньги из честных предпринимателей, к коим Тамара Васильева и Шелковников себя относили. Хотя в их честности можно было усомниться даже после беглого знакомства…

Шелковников прохаживался по залу, задерживался у окна и сквозь планки жалюзи смотрел на улицу, на спешащих, гуляющих людей, на весеннюю Москву, и на душе у него вновь сделалось погано, словно туда наплевали. Еще, собственно, ничего не произошло, но шкурой Шелковников чувствовал, что этот визит ничего хорошего ему не сулит. «Не к добру это, ох не к добру…» – повторял он про себя.

Владимир Адамович Хохлов появился через двадцать шесть минут. Он вошел со служебного входа, и та же длинноногая девица, которая звала Шелковникова к телефону, провела гостя в экспозиционный зал. Выглядел полковник по сравнению с Шелковниковым бледно.

Костюм на нем был старый, неопрятный, ботинки обшарпанные, лицо помятое, нездоровое: понятно, что пил он чаще не коньяк, а дешевую водку.

– Ты что, Владимир Адамович, неделю не спал? – после рукопожатия спросил Шелковников.

– Да уж, и не говори, мать ., с их работой! Какую неделю, уже две недели на ногах, бегаю, как гончий пес за зайцем с батарейкой «энерджайзер».

– Что, послать больше некого за бутылкой, сам бегаешь?

– Хорошо тебе, Паша, шутить, с тебя никто не спросит, никто тебя не накажет. А мы по-прежнему люди подневольные, сам ходил в нашей шкуре, знаешь.

– Знаю, знаю, ходил, потому искренне сочувствую.

Пойдем, коньячку тяпнем, чего на сухую разговаривать.

– Да, да, пойдем.

– Томочка, я воспользуюсь вашим кабинетом, поговорю с человеком? Кстати, наша Тамара – главный менеджер картинной галереи. Томочка, это Владимир Адамович, мой старый приятель.

– Очень приятно, – неуклюже поклонился Хохлов и сделал столь же неуклюжую попытку поцеловать руку в перстнях.

Тамаре, знавшей, что перед ней полковник ФСБ, было немного не по себе, но от его неловкого жеста она развеселилась.

– Не надо, к чему эти любезности, очень рада познакомиться. Да-да, Павел Павлович, располагайтесь, я еще час пробуду здесь. Надо все собрать, рассортировать, чтобы завтра начать упаковывать и готовить экспозицию к вывозу.

– Что, за границу? – сощурил глаза Хохлов.

– Черт его знает, у меня своих проблем хватает, – покачал головой Шелковников. – Пойдем, Владимир Адамович, пойдем. Поздравляю тебя со звездой, вернее, даже с двумя; когда я уходил, тебя еще только к майору представили.

– Да, было дело.

– Так ты быстро… За пять лет две звезды, еще годика четыре-пять – и в генералы выйдешь?

– Может быть, может быть, если не сдохну. Заездили уже, Паша, как скаковую лошадь – бьют, погоняют и все время новые барьеры передо мной ставят и ставят. Дух перевести некогда, грязь с боков, пену с морды смыть не успеваю…

– Красиво говоришь.

– Да уж, говорить мы все научились, а вот дело делать некому.

– Что, молодежь не идет?

– Какая это молодежь – выскочки! Все толковые ушли – кто в банки, кто в частные сыскные агентства.

Кто к бандитам… В общем, разбрелись, разлетелись по свету.

– Ладно, пойдем, обмоем встречу и твои звездочки.

Кабинет Тамары Васильевой был обставлен просто, но со вкусом.

– Коньяк, водку, вино?

– Все равно, – бросил Хохлов, устало опускаясь в мягкое кремовое кресло.

На столе появилась бутылка коньяка, две рюмки, из холодильника было извлечено стеклянное блюдо с тонко порезанным лимоном, а также несколько бутербродов.

Шелковников выглянул за дверь и, обратившись к длинноногой девице в кожаной юбке, негромко распорядился:

– Людочка, пожалуйста, минут через пятнадцать подай кофе. Я тебе буду очень обязан.

На столе появилась коробка импортных конфет в блестящей фольге.

– Красиво живете.

– Приходится, иностранцы бывают. В общем, стараемся, мух не ловим. Упустить клиента – все равно что кошелек потерять, – пояснил Шелковников.

– Слушай, чем ты вообще занимаешься, Паша? – немного фамильярно обратился к нему Хохлов.

– Как видишь, картины, скульптура, вожу выставки, консультирую, помогаю с оформлением документов. Слава Богу, я на всем этом собаку съел, поднаторел, да и знакомства кое-какие остались. В общем, друзья-приятели не отказывают в помощи.

– Понятно. Живешь безбедно?

– Хотелось бы жить богаче, – спокойно произнес Павел Павлович Шелковников, бросая на стол пачку дорогих сигарет.

Хохлов вытащил сигарету из своей помятой пачки, щелкнул одноразовой зажигалкой. А его бывший коллега небрежно поставил на стол золоченую зажигалку «зиппо».

– Да, жизнь идет, – произнес полковник Хохлов, затягиваясь сигаретой.

– Насколько я понимаю, ты с машиной?

– Да, с водителем, сейчас ожидает, спит.

– Тогда тебе можно расслабиться.

– Да нет, расслабляться некогда, работы вагон.

– У всех работы много, Владимир Адамович.

– Не называй ты меня по отчеству, что за церемонии!

– Ладно, ладно, – милостиво согласился Шелковников, – хорошо, Володя, хорошо. Так что тебя привело ко мне?

Он отвинтил пробку бутылки, разлил коньяк по рюмкам, по чуть-чуть.

Хохлов взял рюмку, Шелковников свою.

– За твои звезды.

– Ну их к черту, эти звезды, не с неба они мне на плечи упали, давай за встречу.

– За встречу и за звезды, – сказал Шелковников, аккуратно чокаясь – так, чтобы не пролить ни капли ароматного напитка.

– Хороший коньяк, – опрокинув рюмку одним глотком, вздохнул полковник Хохлов.

– Да, настоящий французский.

– Давненько я такого не пил.

– А что тебе мешает? С твоей властью, с твоим умением и опытом…

– Многое мешает, и, в первую очередь, принципы.

– На принципы наплюй, – сказал Шелковников. – Я вот наплевал и видишь – живу неплохо.

– Вижу и рад за тебя.

Мужчины выпили по второй рюмке, затем по третьей. Шелковников закурил и пристально взглянул на своего бывшего сослуживца;

– Так что скажешь, Володя? Ведь ты приехал не просто посмотреть, как я живу?

– Ты знаешь, – охмелев после долгих бессонных ночей, проговорил полковник Хохлов, – прижали меня, Паша, к стенке. Да и не только меня, все управление прижали. Приказано найти то, не знаю что. Вторую неделю ищем, а толку чуть…

– Конкретнее, – попросил Шелковников и почувствовал, что у него на затылке зашевелились коротко стриженые волосы.

– Вот какое дело, может, ты что подскажешь… Ты же с этими жучками связан, которые антиквариатом торгуют, картинами из музеев промышляют…

– Был связан, – уточнил Шелковников, – пока работал в конторе. Сейчас нет, мой бизнес чистый.

– Ну, ты мне будешь рассказывать о своем бизнесе! Наслышан о нем немало.

– Ладно, наслышан так наслышан, продолжай.

– Прижали нас с больших верхов. И ФСБ, и МВД на ушах стоят, картины ищем.

– ФСБ ищет картины? – изумился Шелковников, как будто это был абсолютно невероятный род деятельности для сотрудников такого ведомства.

– Да-да, картины. В чем там суть дела, я не знаю и понятия не имею, какого хрена эти картины понадобились.

– Какие картины, Володя, конкретнее? Ты со мной не виляй, я смогу помочь, если все будет оговорено, разложено по полочкам, каждая вещь на своем месте. Картина картине рознь.

– Ладно, что мне с тобой в прятки играть, если уж приехал.

Шелковников тут же подумал:

«Наверное, и правда, не знают, бедолаги, куда кидаться, раз обращаются к человеку, который давным-давно оставил службу».

– Так вот, – продолжал Хохлов, – в Смоленском краеведческом музее хранилась коллекция, вывезенная в 1946 году из Германии. Лежала себе в хранилище пятьдесят лет, а тут вдруг хватились: вынь да положь именно эту коллекцию. Ее якобы вернуть Германии надо, и вроде бы даже наш президент пообещал ихнему канцлеру, что к девятому числу коллекция будет возвращена, то есть, подарена. Ну вот, послали меня с Митрохиным – ты его, скорее всего, не знаешь, он пришел к нам из МВД, майор, нормальный мужик.

Поехали мы с ним в Смоленск. Коллекция на месте, мы ее загрузили – и к реставраторам в Пушкинский музей, чтобы те помыли, привели все в порядок.

– Чья коллекция, ты говоришь?

– Барона Отто фон Рунге, может, ты когда о нем и слышал.

– Нет, не слышал, – удрученно покачал головой Шелковников, внутренне холодея, словно его осторожно готовили к страшной вести о смерти близкого человека.

– Так вот, реставраторы стали мыть, чистить эти полотнища и вдруг на тебе – там, оказывается, восемь подделок.

– Не полотнища, как я понимаю, а холсты. Может, подделки и вывезли из Германии? – вставил Шелковников.

– Если бы! – воскликнул полковник Хохлов. – Если бы так, тогда и незачем было бы разводить весь этот сыр-бор. А выяснилось следующее: эти поддельные картины сделаны недавно, в последние два года.

– Что ты говоришь! – словно бы не веря услышанному, воскликнул Шелковников.

– То и говорю: кому они могли понадобиться, эти долбанные картины, хрен его знает! И пошло поехало.

Каждый день оперативные совещания, каждый день нагоняй, что сделано, что раскручено. В общем, носом землю роем, ищем эти картины по всей России. А может, их давным-давно и след простыл.

– Да, задача, – Шелковников взял бутылку с коньяком, понимая, что сейчас самое время опрокинуть рюмку залпом, не смакуя аромат и не растягивая удовольствие, выпить, как лекарство, чтобы снять нервное сердцебиение, чтобы пальцы рук перестали предательски подрагивать.

– Ну, и до чего вы докопались?

– Докопались мы до многого, не зря зарплату получаем. И реставратора вычислили, который сделал туфту, и хранителя музея, который в этом деле завязан – не без его помощи картины изъяли из коллекции.

– Так и прекрасно, крутите их дальше.

– Как бы не так, – зло пробурчал полковник Хохлов, – крутите! Хорошо тебе говорить… Я бы их крутанул, я бы их так крутанул, что из них бы кровавые сопли потекли, да только крутить некого.

– Ты же только что сказал, что вычислили реставратора.

– Вычислить вычислили, а реставратор-то на том свете, сгорел вместе со своей мастерской. И, как я сейчас понимаю, специально его сожгли, гады, чтобы следы замести, чтобы ниточки оборвать. И хранителя туда же – застрелили, так что мы остались без персоналий.

– Понимаю, понимаю… – с облегчением вздохнул Шелковников и постарался придать своему лицу озабоченное выражение. Глаза его заблестели, он подался вперед, сел поближе к полковнику Хохлову. – Слушай, Володя, любопытные вещи ты рассказываешь, и что дальше?

– А дальше вот что: трясем всех коллекционеров, тычемся туда-сюда, как слепые котята, в надежде уцепиться хотя бы за что-нибудь, но ни одной ниточки.

Может, ты что-нибудь подскажешь?

– Я? Откуда? Брось ты, я уже давно ушел от всех этих дел, да и криминал меня не интересует.

– Да нет, я серьезно, Паша, подкинь идейку. Ты же всех наперечет знаешь, кто с картинами завязан, кто с этим товаром работает.

– Мои бывшие клиенты теперь работают легально.

А что хоть там за картины?

– Мазня какая-то. Пейзажи, портреты, охотничьи трофеи… Всего восемь картин. Где их искать, ума не приложу.

– Список-то хоть у тебя есть?

– Вот, читай, тут и авторы, и годы создания, и примерная стоимость.

Шелковников смотрел на лист, но не читал: этот список он знал наизусть.

– А еще что-нибудь выяснили?

– Выяснили, что раньше был там другой хранитель, сейчас мои ребята его адрес выясняют. Но тот хранитель два года как ушел на пенсию, уехал из Смоленска, продал дом. Правда, отзывы о том старике самые благоприятные, прямо-таки ангельские характеристики.

– Ангельские, говоришь?

– Да. Говорят, был фанатиком своего дела, которого нельзя ни купить, ни соблазнить.

– Таких людей, Володя, вообще не бывает, всех можно купить или соблазнить. Если не деньгами, то бабой, если не бабой, то квартирой, если не квартирой, то красивой жизнью. Всех, всех – и тебя, и меня, и даже генералов с президентами покупают, только у каждого своя цена. А не купить – так припугнуть можно, ты же знаешь, ко всякому свой ключик подбирается.

– Это точно, – проговорил Хохлов. Его лицо раскраснелось, глаза блестели, пальцы сжимались в кулаки. – Вот сейчас этого старика пытаемся найти, есть информация. Может, он тебе когда и попадался по службе?

– Разве всех упомнишь?

– Я совсем недавно, за час до того, как к тебе ехать, информацию получил, будто бы этот старик с ума сошел и сейчас где-то лечится.

– Вот как? Спятил старик? И где же он лечится?

– Да вроде бы, в клинике Ганнушкина. Думаю, его трясти бесполезно. А кого трясти, где копать?

– Я бы тебе посоветовал тряхнуть антикварные магазины, тех, кто занимается продажей картин легально. Осмотреть их хранилища, галереи, магазины. Их не так уж и много, за пару дней все можно проверить.

– Думаешь, там что-нибудь можно зацепить?

– Думаю, можно, – убежденно произнес Шелковников, – уж я знаю, поверь. Кстати, есть один магазин, они грешат этим делом, книги продают ворованные из библиотек, картины иногда… – и Шелковников назвал адрес с таким многозначительным видом, словно оказывал огромную услугу своему сослуживцу, доверяя ему служебную тайну.

Хохлов тут же оживился, вытащил из кармана блокнот, записал адрес и название магазина.

– А как на них наехать, может, посоветуешь?

– Наехать? Ну, вы теперь и формулировки изобретаете, как настоящие уголовники.

– На чем их можно прижать? – уже иначе сформулировал задачу полковник Хохлов.

– Я знаю, – понизил голос Шелковников, – у них есть два подлинника Айвазовского. Картины эти украдены у одной старухи, вдовы академика. Чем он раньше занимался, я не помню – то ли реакторами, то ли ракетами – не суть важно, но коллекцию жене оставил богатую. Вот этот магазинчик и тряхни, а они, если сделаешь это умело, другие адреса дадут. Так что сеть можно забросить, авось, что-нибудь и попадется.

Павел Павлович Шелковников знал, что делает и понимал, что на все эти дела уйдет не меньше недели.

Галерей и магазинов в Москве масса, есть они и в других российских городах.

– Выпьем еще, Володя, а?

– Наливай. Спасибо тебе, помог, дельную идею подбросил. Вот я сейчас этим и займусь. А к старику хранителю, если он, конечно, еще что-то соображает и что-то помнит, пошлю майора Митрохина, пусть попробует с сумасшедшим пообщаться.

– Не с сумасшедшим, Володя., а с душевнобольным старым человеком.

– Хрен с ним, псих – он и есть псих! С каким материалом приходится работать!

– И не говори, – вздохнул Шелковников, разливая по рюмкам коньяк.

Сам он пить не стал, только помочил губы, а вот полковник Хохлов выпил свою рюмку одним махом, затем взял дольку лимона, запихнул ее в рот и с аппетитом принялся за бутерброд с красной рыбой. Люда принесла кофе.

– Кофейку давай, а то совеем уснем, – предложил Павел Павлович.

– Да уж, ладно, пора мне. Я бы посидел еще с тобой, но, увы, дела не ждут. Вечером обязан доложить руководству о результатах.

– А кому докладываешь?

– Генералу Потапчуку.

– О, еще служит старик?

– Служит, служит, сносу ему нет. Вечный мужик, как из железа сделан.

– И не говори. Кажется он в генералах так и остался?

– Да он бы уже куда-нибудь продвинулся выше, но, наверное, сам не хочет, не прогибается.

Выпив кофе, Хохлов по-дружески простился с Павлом Павловичем, крепко пожал на прощание руку и негромко произнес:

– Слушай, Паша, если что-нибудь надо, обращайся, запросто помогу. Безо всяких там…

– Ладно, договорились. Может быть, и придется в скором времени прибегнуть к твоей помощи.

– Обращайся, не откажу. Ты же знаешь, старая дружба крепче новой.

– Да, знаю.

Шелковников проводил своего бывшего сослуживца до выхода и с облегчением вздохнул, когда за ним закрылась дверь. В окно он увидел, как полковник Хохлов садился в черную «волгу» с темными стеклами.

Шелковников запомнил номера, хотя они и были слегка забрызганы грязью.

«Вот оно как, мать его… Кто же мог подумать, что эта долбанная коллекция, кроме барона, еще кому-то понадобится? Как же это получилось?»

Он вернулся в кабинет Тамары Васильевой, сел в кресло и принялся размышлять.

"Подобраться хотел ко мне и уличить? Нет, невозможно, тем более, в таком случае он понимал бы, что я в курсе и буду готов к разговору. Значит… Это же надо, так повезло! А может, проверка на вшивость? Может, меня хотят прощупать? Нет, Хохлов слишком прост, даром что в органах работает, он до такого не додумается. А Потапчук? – вдруг мелькнуло в голове, и от этой мысли сердце пропустило удар. – Да, Потапчук старый лис, хитер, как дьявол, людей насквозь видит. Но вряд ли он меня помнит, я с ним никогда не контачил. Так, спокойно, не дергаться… Кто знает об этих картинах, кому известно? Знают о них двое… Старик, старик… – мгновенно в памяти Павла Павловича Шелковникова всплыла фамилия, – Скуратович Василий Антонович. Ах ты, старая перечница, еще не помер? Да, он меня видел, я к нему приезжал, пытался его соблазнить, предлагал деньги. Да, старик оказался стойкий, не всех в этом мире можно соблазнить. Старика я тогда не смог ни купить, ни уговорить. Да, честно говоря, особо и не пытался, был другой вариант про запас. Значит, Скуратович жив, он в психушке, и к нему поедет майор Митрохин из ФСБ. А если старик не совсем выжил из ума? Если расскажет, что я к нему приезжал? Ну, допустим, расскажет, – рассуждал Шелковников. – Я тогда показал свое старое удостоверение, фамилию не называл, да и вообще, кто поверит душевнобольному? Мало ли что он может придумать? Поверить не поверят, и свидетелем душевнобольной выступать не может… И все-таки на хрена мне лишние проблемы? На хрена мне головная боль?

Старика надо будет убрать… И еще – Мишу".

О своем водителе и подручном Шелковников был невысокого мнения, но терпел его, пока не мог без него обойтись.

"Мразь полнейшая. Но без этой мрази я был как без рук. Дальше мне он не нужен. На хрена мне теперь водитель, на хрена подручный? От него надо избавиться. Но лучше, пожалуй, комбинацию немного усложнить и сделать более эффективной. Пусть Миша отправится в сумасшедший дом – спасибо Хохлову, знаю теперь точный адрес – и уберет долбанного старика. И неважно, сумасшедший он или в здравом рассудке, его надо убрать. Зачем мне лишняя болтовня и разборки? А затем я избавлюсь и от Миши, он свое дело сделал. О картинах он ничего не знает. Вернее, знает, но где они сейчас, ему неизвестно. Так что от этих двоих в самое ближайшее время следует избавиться.

И тогда вообще ко мне не будет тянуться ни одна ниточка, тогда я буду чист. Вот только куда это запропастился мой барон фон дер Пшик? Звоню звоню, а его нет и нет, будь он неладен. Но ничего, все складывается наилучшим образом, и ровно через неделю всю экспозицию повезут в Германию. Я поеду вместе с экспозицией, с ней вывезу картины. Это главное. А уж там сориентируюсь на месте, как мне лучше действовать".

В кабинет по-хозяйски вошла Тамара.

– Ну, что, Павел Павлович, вы закончили?

– Да, конечно, – взглянув на аппетитные колени женщины, сказал Шелковников, встал с кресла и предложил хозяйке сесть.

Тамара уселась, забросила ногу за ногу и лукаво посмотрела на Шелковникова:

– Вы, никак, выпили немного?

– Да уж, пришлось. Старый сослуживец, сейчас большой начальник.

– Вид, скажу я вам, у него непрезентабельный.

– Что вы хотите от действующего полковника? Да даже будь он генералом, опрятностью он никогда не отличался. Извините, Тома, – сказал Шелковников, – я сейчас уберу.

– Бросьте, Павел Павлович, Люда уберет. За что же мы ей платим деньги?

– Да-да, правильно, – Шелковников вел себя немного суетливо, и Тамара поняла, что флирту не суждено продолжиться: Павел Павлович чем-то сильно озабочен, что-то ему сказали такое, от чего он утратил свое обычное хладнокровие. В таких случаях, подумалось ей, о человеке говорят: «потерял лицо».

Глава 17

Напуганные телефонным звонком самого директора ФСБ, работники здравоохранения, генералы и полковники встретили Федора Молчанова как самого дорого гостя, но за их приветливыми улыбками чувствовалось весьма недоброжелательное отношение.

«Начальство в России не любят», – вспомнил слова генерала Потапчука Глеб, усаживаясь перед компьютером.

Глебу помогала миловидная женщина лет тридцати пяти, из регистратуры.

– Вот здесь вся информация за последние двенадцать лет. Вам помочь разобраться?

– Нет, спасибо, я сам управлюсь с вашим компьютером.

– Но если что, сразу же обращайтесь, я за стенкой в соседнем кабинете, генерал поручил мне помогать вам.

– Извините, как вас зовут?

– Вера Павловна. А вас?

– Федор.

– А по отчеству?

– Можно и без отчества, я еще не так стар. Называйте меня просто Федором.

– Хорошо, Федор, – кивнула женщина в белом халате.

«Наверное, у нее звание не ниже капитана», – подумал Глеб.

– А в каком вы звании будете? – немного кокетливо задала вопрос Вера, словно угадав его мысли.

– Я майор, – скромно произнес Глеб, хотя майором он не был даже в прошлой жизни.

– Значит, мы с вами равны. Я тоже майор.

– Очень приятно, – искренне улыбнулся Глеб.

И этой своей улыбкой он просто-таки обезоружил женщину. Та была готова к приезду какого-нибудь привередливого зануды, а явился приятный и обходительный мужчина, да еще красавец. Вера была уже три года разведена и надеялась, что судьба еще подарит ей женское счастье, а потому случая пообщаться с интересным мужчиной никогда не упускала.

– Вы пьете кофе? – поинтересовалась она.

– Конечно, – кивнул Глеб.

– Курите?

– Курю, но немного.

– Я тоже немного курю, – призналась Вера. – Вот вся наша картотека. Давайте я вам все-таки объясню…

– Нет, погодите. Вера, – сказал Глеб, – знаете что, сделаем иначе. Будем сужать круг поисков. Мне не нужны все офицеры… Во-первых, только мужчины…

– Зачем вам вообще это нужно, если не секрет? – полюбопытствовала Вера.

– Нужно не мне, мне просто дали задание, я должен его выполнить как можно скорее.

– Так здесь же картотека на несколько тысяч сотрудников!

– Что поделаешь, но, естественно, все просматривать не стану.

По портрету, нарисованному Василием Антоновичем Скуратовичем, Глеб примерно прикинул возраст мужчины на то время.

– Меня интересуют мужчины от тридцати пяти до сорока пяти лет. Будем просматривать только эти кандидатуры.

– Пожалуйста, пожалуйста. Сейчас организуем поиск.

– Вера, извините, но я хотел бы поработать один, – вежливо, но твердо произнес Глеб.

– Я все понимаю. Но если будет нужна помощь…

– То я знаю, вы за стенкой.

– Я сейчас сварю вам кофе и, пожалуйста, можете здесь курить, вот пепельница, – рядом с компьютером появилась хрустальная пепельница.

– Я вам очень признателен, Вера, – Глеб уже не знал как избавиться от чересчур услужливой помощницы.

Наконец Вера удалилась, вильнув на прощание соблазнительными бедрами, и Глеб принялся работать.

Но вскоре он понял, что разобраться во всем этом без помощи врача будет очень сложно. Тут как раз снова появилась Вера с кофеваркой и чашкой на блюдце.

– А почему одна чашка? – спросил Глеб. – Вы что, не выпьете со мной кофе и не выкурите сигарету?

Лицо Веры просияло лучезарной улыбкой.

– С огромным удовольствием. Тем более, никаких дел у меня сейчас нет.

– Давайте с вами заниматься делом и пить кофе.

– Пожалуйста, пожалуйста.

Глеб подвинул к компьютеру еще один стул и предложил женщине устроиться рядом. Вера села, поправила полы белого крахмального халата, и на Сиверова повеяло тонким запахом дорогих духов – прежде его не было.

«Это же надо, надушиться успела».

К хорошим духам Глеб всегда был неравнодушен.

Но, к сожалению, чашка его тоже пахла духами: женщина спешила и взялась за посуду надушенной рукой.

– Знаете, что меня интересует, Вера?

– Что же?

– Меня интересуют офицеры с какими-нибудь увечьями, ранениями, болезнями рук.

– Инвалидов у нас не так много, – заметила Вера.

– Тем лучше. Давайте попытаемся найти тех, у кого какие-то неполадки с руками, кто обращался в поликлинику с подобными проблемами.

– Что ж, давайте.

Как ни удивительно для столь миловидной и симпатичной женщины, Вера обладала прекрасными деловыми качествами и хваткой. Она мгновенно сообразила, что нужно Глебу и принялась ему помогать, попутно консультируя. Более трех часов ушло у них на то, чтобы просмотреть всю картотеку, но офицера подходящего возраста с изуродованной или больной рукой так и не нашлось. Глеб был озадачен.

– Что-то не так, Федор?

– Да нет, я просто не понимаю…

– Чего вы не понимаете? – спросила Вера.

– Скажите, Вера, какие-нибудь медицинские карточки не могли исчезнуть?

Вера пожала плечами и с любопытством посмотрела на Глеба.

– По идее не могли. Хотя мы можем проверить, правда, это будет кропотливая работа, да и нудная.

Я сейчас отыщу старую дискету, на этом компьютере и дисковода такого нет, и проверю по алфавиту.

Проверка заняла еще полтора часа. Результаты ее Глеба ошеломили: при сравнении списков КГБ и ФСБ оказалось, что в новой картотеке отсутствуют шесть личных карточек офицеров.

– Так, так, – пробормотал Глеб. – А ну-ка, Вера, пожалуйста, мне все эти фамилии.

На экране монитора яркими строчками высветилось шесть фамилий. Глеб положил перед собой лист бумаги и записал их все. Четвертой в списке стояла фамилия майора КГБ Шелковникова, но Глебу она пока еще ничего не говорила. Сиверов устал, глаза болели от мелькания строк на экране монитора.

Он нажал клавишу, выключая компьютер.

– Что, уже все?

– Да. К сожалению, наша встреча была недолгой, но довольно продуктивной, – сказал Глеб. – Приятно продуктивной, – добавил он, заметив в глазах женщины разочарование.

Он сложил вчетверо лист бумаги, на котором красовались фамилии: Бузинов Игорь Николаевич, капитан; Мостовой Владимир Михайлович, майор; Дроздов Михаил Дмитриевич, подполковник; Шелковников Павел Павлович, майор; Хомченко Евдоким Анисимович, майор и Львов Евгений Юрьевич, старший лейтенант. Медицинские карточки всех шестерых офицеров отсутствовали – уже это одно вызывало подозрения. Хотя, вполне возможно, что за отсутствием карточек ничего криминального не стояло… Но Глеб привык все доводить до конца, до последней точки.

Предстояло проверить всех этих людей: очень может быть, что карточки изъяты не просто так.

* * *

Глеб Сиверов затормозил у первого попавшегося таксофона. Уже смеркалось, вечер стоял теплый, улицы заполнились спешившими с работы людьми. Им предстоял отдых, а вот Сиверова ждала бессонная ночь, и он с сомнением прикидывал, удастся ли ему поспать хотя бы пару часов. Так или иначе, надо было немедленно звонить генералу Потапчуку: Глеб понимал, что дело срочное и промедление может стоить дорого.

У таксофона толпились подростки, вызванивая своих девиц. Глеб с минуту постоял, переминаясь с ноги на ногу, затем постучал в стекло.

– Орлы, разрешите позвонить.

– Отвали, дядя, не видишь – мы сами звоним.

– Ребята, позвоните после меня, – спокойно сказал Глеб, в его голосе даже не было угрозы.

Четверо парней переглянулись. Почему-то спорить с «дядей» им не захотелось. Может быть, они поняли, что у этого широкоплечего, крепко сбитого мужчины дело действительно срочное. А может, просто были настроены миролюбиво в этот весенний вечер…

– Ладно, звоните, – добродушно бросил парень, – наши девчонки еще не пришли, а ваша, может, уже и дома, авось, вам больше повезет.

– Может быть, – сказал Глеб, быстро набирая номер.

Потапчук снял трубку мгновенно, словно знал; что звонит именно тот человек, который ему нужен.

– Федор Филиппович, срочно надо встретиться.

– Прояснилось что-нибудь?

– Нет, не прояснилось, наоборот, сам хочу кое-что выяснить.

– Встреча необходима?

– Иначе я бы не стал звонить, – сказал Глеб, –'Ваш телефон не прослушивается? – спросил он почти шепотом.

– Не должен, – ответил генерал Потапчук, – но если что-нибудь чрезвычайное, то лучше скажи при встрече.

– При встрече я бы уже хотел получить документы.

– Тогда говори, надеюсь, не прослушивается.

Глеб вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги с шестью фамилиями, написанными мелким убористым почерком.

– Меня интересуют шесть ваших сотрудников.

– Всего лишь шесть?

– Да, я сузил поиск до шести.

– Говори, записываю.

Глеб продиктовал шесть фамилий.

– Ты представляешь, о чем меня просишь?

– Мне нужны только их портреты.