Агент Низа

Это восхищало. Когда во время молебна в День Кортеса он смешивался с разноцветной (старательно отобранной) толпой в дворцовых садах, когда пользовался правом первой ночи в юных семьях, попросивших его быть свидетелем, когда с трибуны Объединенных Наций низвергал громы и молнии на всех тех, кто с идеями кортезианизма был знаком лишь по кривым зеркалам бульварной прессы, он постоянно чувствовал вокруг себя растущий ореол уважения, восхищения. Даже со стороны врагов.

Сам Бандальеро считал, что и бог является его тайным сторонником. Диктатор активно демонстрировал свое метафизическое предназначение в отличие от иных многочисленных коллег-деспотов, которые на вопрос о легальности своей власти обычно отвечали: «наша власть идет от бога, а бога, как известно, нет».

Первосвященник, разумеется, знал, что он не бессмертен. Уже несколько лет в Национальном Парке возводили пирамиду, в два раза превышающую пирамиду Хеопса (в ацтекском стиле, но с барочными украшениями), которая в будущем должна стать местом его вечного отдыха и культа.

Вдруг по спине, окутанной мундирным сукном, пробежала дрожь. А если этот Маттео Дьябло — новейший «шакал», нанятый эмигрантскими заговорщиками? Правда, во всех зарубежных оппозиционных центрах у него были свои люди, кроме того, это в основном были организации, не признававшие индивидуального террора, однако, определенный риск всегда оставался, тем более, что ни одна крупная держава официально шефа Кортезии не поддерживала. Уже несколько часов, как удвоили стражу вокруг дворца, привели в состояние чрезвычайной готовности фотоэлементы и лазерные датчики. Другое дело, что по-прежнему не поступали новые сообщения о преследуемом, жандармы клялись, что попали в него. Поэтому не исключено, что чужеземец лежал сейчас в каком-нибудь закоулке и догорал.

Раздался гул и расшумелись пальмы в парке. Спустя минуту в кабинет вошел Вурдалак. Его руки были скованы за спиной кандалами из освященной стали. Бандальеро дал знак часовым остаться на террасе и нажал кнопку, задвигая броневые двери.

— Похоже, у нас небольшие неприятности? — заметил Кайтек.

— У меня никогда не бывает небольших неприятностей, — ответил Первосвященник, — просто я хотел с тобой побеседовать. Ты неплохо держишься.

— Ты тоже. Дай сигару.

Бандальеро отстриг гильотинкой кончик сигары, прикурил и бросил никотиновый деликатес бестии. Тот налету схватил ее зубами. Несмотря на скованные руки Оборотня, Его Превосходительство (он же Первосвященство) предпочитал держать между ним и собой десять метров ковра и стола, на который демонстративно положил коробочку радиодетонатора.

— Хо-хо! Сигара марки «Трапезия»… Не сменили названия? — захохотало чудовище.

Диктатор вздохнул.

— Консервативные контрагенты желают покупать товар исключительно под докортезианской маркой. Идиоты. Но перейдем к делу…

— Надо думать, ты собираешься вернуть мне свободу, выдать компенсацию за моральные потери и предложить место представителя при ООН, — сказал Вурдалак.

Однако Бандальеро не дал себя спровоцировать.

— О компенсации и ООН поговорим позже, — сказал он, — сейчас мне нужна консультация, касающаяся некоторых сверхъестественных способностей…

— А если я откажусь?

— Не советую!!

— Может, переведешь меня в общую камеру? Или на свежий воздух в каменоломни? Изволь!

Первосвященнику было не до шуток.

— Не перетягивай струны, Кайтек! Ты прекрасно знаешь, что если я потеряю терпение, то в любой момент могу нажать кнопочку.

— Серьезно? А где она?

Диктатор бросил взгляд на письменный стол и замер. Коробочки не было. Точнее говоря, ее держала рука, торчащая из деревянной панели. Рука в такой позиции напоминала роскошную ручку от сливного бачка с той разницей, что была живой.

— Что это значит?! — дон Хуан двинулся было к наглой лапе, но та кинула коробочку поверх его головы и Оборотень ловко схватил ее пастью. Часовые, наблюдавшие за жонглированием с террасы, столпились у пуленепробиваемой двери, а их расплющенные о стекло носы приводили на память группку детишек у витрины магазина с игрушками или шеренгу пожилых мужчин в порно-кабаре.

— Подумай как следует, прежде чем сделаешь следующее движение, Хуан Бандальеро, — сказал Вурдалак и одним махом сорвал кандалы, словно они были бумажными. — Пришел твой час…

Диктатор подскочил к столу, в крышку которого были вмонтированы автоматы, способные стрелять в три стороны комнаты, но Мефф Фаусон окончательно проник сквозь стену и схватил Бандальеро за пернатый воротник мундира. Золотистый монокль выпал из всевидящего ока и покатился по инкрустированному паркету. Первосвященник обмяк, словно пойманный в капкан тапир, а болельщики часовые принялись аплодировать.

— Живыми вы отсюда не уйдете, — бормотал тиран.

— Избитая поговорка, — скрипнул зубами Оборотень, приближаясь к самодержцу.

— Чего вы хотите? Власти, денег? — неожиданно тонко запищал Новый Кортес.

— Мы хотим лишь спокойно покинуть твой заразный закуток, — сообщил Мефф, — а ты будешь нас сопровождать в качестве прикрытия. Пусть команда могильщиков освободит террасу. Вертолет я поведу сам…

— А какие у меня гарантии?..

— Никаких, — твердо сказал Кайтек, — но в противном случае ты умрешь сейчас же. Если б мы были идеалистами, то, быть может, потребовали твоей отставки, торжественного порицания кортезианизма и освобождения невольников… Но мы не идеалисты. Мы профессионально творим зло, хотя и менее отвратными способами, чем ты…

— И позволите мне вернуться?

— Отдай приказ!

Диктатор на полусогнутых ногах подошел к интеркому. Терраса опустела. Минутой позже отворились броневые двери. И почти тотчас же затарахтел мотор.

— Adios, Cortezia… [33] то бишь, Трапезия! — поправился Фаусон.

Никто не мешал им улетать. В воображении Меффа уже рисовались картины лихорадочных совещаний иерархов, ежечасно меняющие смысл коммюнике, расслабление в гарнизонах и, наконец, всеобщее ликование по всей стране, которой, хоть и был он сатаной, Мефф желал хотя бы краткой передышки.

Когда они покинули территориальные воды, судьба деспота свершилась. Зубы Вурдалака отыскали его сонную артерию, медленно разгрызли ее не нарушая гортани, так что крики гибнущего диктатора долго еще сплетались с гулом двигателя. В свои последние минуты Бандальеро сначала впустую призывал бога, потом извергал проклятия, наконец ослабленный потерей крови, принялся бормотать какие-то стишки об индейце Монтесуме и боевом вожде Кортесе.

— Я сосу эту пакость сознательно, — сказал Оборотень, и в его голосе прозвучало нескрываемое отвращение.

Еще три дня назад Фаусон ошалел бы от тревоги. Сейчас же он думал исключительно о двигателе, рулях и высотомерах. Металлический холод все глубже охватывал органы его чувств. Ощущение, которое описать трудно. Что-то вроде дерматина, искусственной кожи, кожимита понемногу заменяло ткани, мышцы, всю нервную систему специалиста по рекламе. А запах крови, заполняющий кабину, казался сладким, упоительным, вкусным.

Тело Бандальеро они сбросили в океане. Оборотень выцарапал на груди трупа свой родовой знак, чтобы, как он сказал, акулы знали, кого благодарить за презент. Вертолет бросили в пальмовой роще на берегу красочного, чрезвычайно похожего на другие, островка, которыми так богато Карибское море. Пешком добрались до городка, откуда вскоре рейсовый самолет унес Фаусона в Майами. Вурдалак испарился по дороге, направившись в тот уголок мира, где должен был спокойно ожидать дальнейших указаний.

Утренние газеты не принесли ничего сенсационного из Кортезии.

— Долго им тайны не удержать, — усмехнулся Фаусон.

В полдень, просматривая дневные выпуски ТВ, он испытал шок. Через спутниковую связь шла прямая передача из Пунта Либертад. Приношение кровавых жертв по случаю открытия новых детских яслей. Церемонию почтил присутствием сам Первосвященник.

«Невероятно! — подумал Мефф. — Запустили старый фильм!» Однако в глубине была видна сложенная из цветов сегодняшняя дата, а в толпе нотаблей путался худощавый посланник, который только вчера вернулся на родину. Представление тянулось достаточно долго и Мефф успел заметить некоторую угловатость в движениях диктатора. Его одежда тоже была подогнана не наилучшим образом.

— Двойник! Попросту двойник!

Кортезианизм явно намеревался пережить своего творца, дабы царить долго и несчастливо. Бывает.

X

Сообщение о скором отцовстве подействовало на Лесора, и без того пребывающего в стрессовом состоянии, словно удар в солнечное сплетение. Он присел на диванчике и несколько секунд не мог глубоко вздохнуть, тем более что-нибудь сказать. Мэрион же чувствовала себя как дома. Кинула на диван раскрытый чемодан, на кресло — плащ, потом скрылась в ванной, «чтобы слегка освежиться». Через открытую дверь доносились фразы сленга проектировщиков упаковок, короткие, содержательные и имеющие вполне конкретную, единственную, весьма неинтересную для Андре направленность.

— А ты не заглянешь чикнуться? — наконец послышался вопрос.

Андре инстинктивно попятился…

— Ах, да, я хотела тебя спросить, что это за типы сшиваются вокруг тебя?

— Стипендиаты из Мавритании, — пробормотал он первое, что пришло в голову, уже почти совсем ретировавшись в коридор.

— Ты куда?! — загородила ему дорогу ведьмоватая хозяйка, неожиданно проявившись из тьмы. — Вроде бы, у тебя есть определенные обязанности.

Он покраснел, словно второклассник.

— Но я не могу… понимаете!.. Она покачала головой.

— Знаю, что не можешь, но ты же актер? Играй!

Лесор набрал полную грудь воздуха, как артист, изображающий Гамлета перед очередным монологом, и пружинящим шагом датского принца ступил в ванную.

Увы! Премьера оказалась неудачной. Провал артиста уже в первом акте был столь ощутим, что милосердный автор просто вынужден опустить занавес. Ни тощая суфлерша из-за двери, ни благожелательность художественного материала, то бишь Мэрион, которая после нескольких минут жалкой импровизации предложила перейти на стол («Там ты почувствуешь себя лучше, чудачок!»), не позволили актерскому искусству подняться на соответствующую высоту, или хотя бы холмик. Он целовал Мэрион, а видел Кристину. Sacre Dieu! [34] Только в анекдотах актеры-импотенты в состоянии разыгрывать роли идеальных любовников. После часового усилия Лесор, выражаясь эвфемично, отменил спектакль, сдался, оправдывая сей факт «неготовностью основного исполнителя».

Мэрион не стала устраивать скандала. Только сказала:

— Перетрудился, чертушка. Ну, ничего, я о тебе позабочусь…

— А как же Америка? — забеспокоился актер, которого как-никак наняли в качестве дублера, а не каскадера.

— Я взяла двухнедельный отпуск. Увидишь, все будет о'кей!

17 февраля — моторная яхта «Жизель» с группой представителей высших классов на борту покинула Нассау, направляясь к Ямайке. Погода стояла прекрасная, хотя метеорологи предсказывали магнитные бури. Спустя три дня два пограничника, патрулировавших побережье Кубы, наткнулись на дрейфующую яхту. Не сумев связаться с экипажем, они поднялись на палубу и убедились, что роскошный корабль пуст. Совершенно. Напрасно они искали следов борьбы или паники. Палубу, вероятно, покинули вечером, однако спасательные средства были нетронуты. Телевизор включен. В баре — наполненные напитками фужеры. Отложенные во время игры карты. Судя по их набору, один из игроков собирался объявить малый шлем на пиках. Радиостанция не повреждена, а в пище не обнаружено ничего отравляющего. Только исчез экипаж и одиннадцать пассажиров, в том числе кинозвезда из Голливуда, многообещающий сценарист, западногерманский промышленник, английский аристократ… Нетронутым осталось содержимое сейфов и личные вещи. Даже в пиджаке, висящем на стуле одного из игроков, оказалось несколько фунтов. На палубе яхты, дрейфующей на идиллических теплых водах, уцелело только одно существо — старый попугай, который то и дело горланил:

— Это стррррашно! Это стррррашно! Боооже!»

24 февраля — инженер Гоббсон из Бостона, отдыхавший с семьей на красочной Доминике, взял напрокат автомобиль и отправился на предвечернюю прогулку. Проезжая по краю пустынного в эти часы пляжа, он неожиданно наткнулся на плотный клуб тумана. Включил дальний свет. Память к нему вернулась спустя двадцать четыре часа, в том же автомобиле, когда он, дрожа от холода, стоял около собственного дома в предместье Бостона. Судя по счетчику, он проехал едва несколько сотен метров. Ни одна из расследующих событие комиссий не могла объяснить, каким образом Гоббсон преодолел несколько тысяч километров, в том числе часть по воде? Никто также не сумел установить, что сталось с его женой и двумя детьми, которые во время прогулки по Доминике дремали на заднем сиденье машины.

3 марта — вблизи Гамильтона (Бермуды) неожиданно всплыла американская подводная лодка, уже два месяца как считавшаяся потерянной. Ракеты с ядерными боеголовками находились на своих местах, аппаратура работала нормально. Только экипаж исчез. Остался лишь запертый в туалете в состоянии крайнего истощения двадцатитрехлетний Боб Гендерсон. Седой, как ангорский кот, он потерял память, а его разум упал до уровня годовалого ребенка. Необратимо. Врачам удалось установить лишь его панический страх перед ярким светом и высокими тонами генератора. Тщательный осмотр корабля показал всюду образцовый порядок. На местах были все скафандры для подводных прогулок. Комиссия удовольствовалась констатацией, что по неведомой причине экипаж поднял лодку на поверхность, покинул боевой корабль, после чего Гендерсон задраил изнутри люки и вновь погрузил лодку в пучину. Однако зачем он это сделал, что вызвало в нем глубокий шок и чем питался запертый в гальюне моряк установить не удалось. Не выяснили также, кто вновь вывел корабль на поверхность. Конечно же не впавший в детство Боб. В послеобеденной прессе появились даже байки о человеке-призраке, вырезавшем экипаж и два месяца питавшимся мясом своих спутников.

Фаусон закрыл иллюстрированный еженедельник. В окно струился жар тропического дня. Мефф отдыхал, лишь вечером он намеревался пойти на встречу с одной из последних утопленниц, пеленги которой подсказал ему дьявольский «Who is Who?»

В давние спокойные времена загадкой чертового треугольника он интересовался постольку-поскольку, хотя нельзя сказать, что категорически отвергал существование летающих тарелок и прочих чудес. На сей счет у него была выработана собственная теория. Он считал, что это не что иное, как прилеты наших праправнуков, посещающих с помощью своего «Кука», «Орбиса» или «Спутника» времена своих древних предков. Таковую гипотезу подтверждала частота встреч, а одновременно их ничтожная контактность. Хронопутешественники (с этим авторы научной фантастики вполне согласны), несомненно, должны придерживаться невмешательства в прошлое, ибо обратное могло иметь страшные последствия в будущем. Однако сегодня ум Меффа осветила мысль. Более простое объяснение. А что если виновником всех невыясненных явлений был какой-нибудь не зафиксированный в «Who is Who?» коллега?

Липкий сумрак спустился над чернильно-синими водами Карибского бассейна. Несмотря на движение воздуха, на борту авиетки, способной садиться на воду, было душно. Пилот, смуглый типчик, принадлежал к тому разряду людей, которые все переводят на соответствующую сумму законных платежных средств. Он не задавал лишних вопросов и готов был полететь хоть в пекло, лишь бы наниматель оплатил обратный рейс.

Он довольно быстро разгадал намерения Меффа, который терпеливо изучал карту с нанесенными на нее самыми свежими данными о странных и необъясненных явлениях.

— Они зловредны, — бросил пилот примерно через полчаса полета.

— Кто? Пожатие плечами.

— Они. Если хочешь их встретить, можешь кружить в воздухе десять лет. А бывало, в тот же день…

— Откуда вы знаете, что я ищу? — удивился неосатана.

— Видите ли, — в голосе летчика прозвучала наглая самоуверенность, — мы привыкли к таким искателям приключений. Если человек нанимает аэроплан и ночью, с картой, велит кружить в этих районах, то он либо контрабандист, либо авантюрист. На вашем месте я попробовал бы поискать дальше к северу.

— Вы сказали, что с вами случалось что-то необычное? Пожалуйста, расскажите.

Пилот временно потерял охоту к излияниям, но несколько шелестящих бумажек, доказывающих, что пассажир мужик деловой, вернули ему способность говорить.

— Четыре года назад, — начал он полушепотом, — мы участвовали в спасательной операции на краю Саргассова моря. Яхта с поврежденным двигателем увязла в исключительно плотном покрове водорослей. Я тогда летал с Тедди. Он был старшим. Нам надо было только сбросить немного оборудования. Был вечер, похожий на сегодняшний. Мы вылетели из Форт-Лодердейла нормально, пролетели над Багамами и тут, точно в три часа ночи, Тед сказал: «Пристегнись крепче, Билл».

Мне казалось, что я знаю Тедди, как этот мотор, но тогда я не узнавал его. Он был очень возбужден. Встал со своего места и начал привязывать меня к креслу еще и крепким линем. Его странно побледневшее лицо покрывал пот. А было холодней, чем сегодня. Интересно то, что я не решился протестовать. Меня охватил совершенно беспричинный страх. Да, у нас не было радиосвязи с базой. Из снятых у меня с головы наушников долетал странный высокий звон. Что произошло дальше, не очень-то могу рассказать. Я не слышал ничего. Самолет начало дико трясти, я вынужден был схватиться за рули. Высотомер не действовал. В один из моментов я увидел, что совсем близко под нами раскинулось море. Оно было гладким, а в нескольких сотнях метров один от другого из него вырывались гейзеры, высотой в несколько десятков футов. Незнающий мог бы подумать, что это подводный вулкан. Но я-то знаю этот район. Там жуткая глубина. Я глядел как зачарованный. Чувствовал, что от воды в нашу сторону распространяется чудовищная сила притяжения, заставляющая подчиниться ей. Я отпустил рули. Тедди воткнул их мне опять. Размахивал руками. А потом набросил мне на глаза полотенце. Я летел, отрезанный от мира, чувствуя только вибрацию на колонке руля. И вдруг что-то бросило самолет, а меня ударило в лицо порывом воздуха. Полотенце сползло. Кабина была открыта и пуста. Я взглянул на море. Из-за тучи вышел месяц и все бескрайнее пространство блестело в его свете, тихое и неподвижное. Я выцарапал шарики из ушей — ничего, кроме гула мотора. Почти тут же включилось радио… Если б вы знали, сколько у меня было потом неприятностей. Меня обвинили в убийстве шефа. К счастью, стало известно, что с того дня, как его бросила жена, он был неуравновешенным, поговаривал о самоубийстве. Кроме работы увлекался поиском подпочвенных вод с помощью ивового прутика, оккультизмом. Может, именно такой им и требовался, поэтому они удовольствовались только им одним…

Пилот замолчал. Мефф глядел в далекое зеркало воды.

— Можете включить передатчик?

— Конечно. На какой частоте будем работать?

— На всех. Передавайте: «Шестью шесть! Шестью шесть!»

Билл исподлобья взглянул на Меффа.

— Значит, ошибся. Не авантюрист. Ну, что ж, дело есть дело. Заплачено.

Дьявольские позывные они передавали довольно долго и безрезультатно. Ответил только юный радиолюбитель из Тампы, спросив, кто в такое странное время изучает таблицу умножения, и какая-то радиостанция из Манагуа, протестовавшая против нарушения ночной тишины. Не откликнулся ни один морской змей, Летучий Голландец или корабль-призрак. Указатель расхода горючего наконец призвал их к возвращению.

Летели молча. Мефф был взбешен — поверил интуиции, которой, яснее ясного, у него оказалось не слишком много. Примерно через час они уже были над континентом, точнее, поразительным флоридским коктейлем из воды и земли, краем болот, пустошей и аллигаторов. Пилот намеревался свернуть в сторону Форт-Лодердейла, но что-то заставило Фаусона сказать:

— Минуточку. Еще немного на север.

Вероятно, заговорило недооцениваемое седьмое чувство. Потому что прошло всего четверть часа, когда пилот выдавил: — Язви его!

Над болотами разгорелся небольшой золотисто-зеленоватый кружочек. Некоторое время он висел неподвижно над трясиной, потом скрылся меж деревьев. Опустился. А может, нырнул?

Спустя минуту самолет уже был в том районе. Куща зелени, подсвеченная бледно-зеленым светом, резко выделялась на черной поверхности болот.

— Сесть сможете? — взволнованно спросил пассажир.

— Должен, — ответил не менее возбужденный пилот.

Местность казалась совершенно необитаемой. Когда они опустились ниже, за границами рощи, в которую нырнула летающая тарелка, болота погрузились во мрак. Каким образом Билл отыскал достаточную лужу, чтобы посадить самолет, навсегда останется его тайной.

Фаусон встал на более твердый грунт. В руке у него был фонарик, в кармане спрей с адским пламенем. Пилот не горел желанием покидать кабину и заявление Меффа «Я пойду один» принял с явным облегчением.

Здесь, на земле, во мраке, все было крупнее, раскидистее, чем казалось сверху. Фаусону понадобилось около получаса, чтобы добраться до места посадки таинственного летающего объекта. К счастью, местность была здесь посуше и обошлось без купания.

Дьявольский Посланник не ощущал страха, самое большее — возбуждение. После того, как ему удалось вовлечь в оперативную группу Дракулу, Франкенштейна и Вурдалака, а особенно после похищения Бандальеро, он поверил в свои чертовы возможности. Поверил в счастливую, хоть и темную звезду. Его беспокоило лишь: не улетела бы тарелка раньше времени. Наконец он снова увидел неземной свет. Подошел поближе, тарелка, словно шляпа, сидящая слегка набекрень, висела над землей, не издавая ни малейшего звука, золотом горело открытое чрево, салатовый свет исходил из опояски космической салатницы. Он не заметил никого из экипажа, пока рядом не зашевелились кусты. Их было двое. Зеленые, словно лесные ящерицы, худощавые, с одним горящим глазом, будто у греческих циклопов. Они тащили за собой двух небольших аллигаторов… Неужто, ужин?

— Шестью шесть, — уверенно сказал синьор Дьябло.

Тот из зеленых, что пониже, лениво обернулся.

— Чего надо?

— У меня к вам дело, я по поручению…

— Чего тебе надобно, человече? — спросил тихо, но малосимпатично второй из НЛОвцев. — Видишь, мы заняты. Мы не пристаем к тебе, так и ты не лезь в наши дела.

В принципе, Мефф был вежливым, мягким, легко дающим сбить себя с толку типом. Сейчас же ощущение власти и выполняемой миссии приглушили в нем всю его благовоспитанность. Он выхватил баллончик с адским пламенем и, видя, что Зеленые считают тему исчерпанной (по какой-то световой полоске, возможно, фотонному лифту, они начали въезжать в тарелку), выкрикнул:

— Стоять! Именем Вельзевула! Люцифера! И шести князей тьмы!!

Более высокий пассажир Летающего Блюдца не прореагировал, тот же, что пониже, передав первому крокодила, вернулся. Его зеленое треугольное лицо позеленело еще больше.

«Что-то тут не так», — подумал Фаусон и нажал кнопку.

Но прежде чем адское пламя вырвалось из баллона, из пальцев Зеленого прыснула светлая струя, которая тут же выбила спрей из рук сатаны, НЛОвец подошел к Меффу, многозначительно посмотрел на него так, что слова «Субординация, Пекло и Инструкция» застряли у того в глотке, и бросил кратко, доходчиво, по-людски:

— Топай отсюдова, чертов сын!

«Племянник, — писал, не играя больше в сантименты и не разбрасывая комплименты, дьявольский дядюшка, — не понимаю твоей растерянности. Ты читаешь мое четвертое письмо с суточным запозданием… Сдается, ты думаешь, будто все можешь сделать сам. Идея зачислить НЛО в агенты Низа могла родиться только в пораженном благосостоянием уме спеца по капиталистической рекламе…»

«Ну, дает дядюшка!»

«… однако попытка свалить в одну кучу все элементы, не помещающиеся в рациональном мире, приводит мне на ум манипуляции одного систематика-естественника девятнадцатого столетия, который нас, дьяволов, недолго думая причислил к парнокопытным. У НЛО столько же общего с нами, сколько у специалиста повоспоминаниям о будущем Дёникена с генералом Деникиным, а у изготовителя штанов Вранглера с генералом Врангелем. Вот до чего доводят самостоятельные действия и чрезмерная самонадеянность, пока ты еще на стажировке. Не думай, конечно, парень, что я пытаюсь задушить твою инициативу, но в данной миссии нам гораздо нужнее прагматичные спецы, чем неумеренные активисты. Однако довольно об этом. Чтобы удовлетворить твое любопытство, поясню, что тайна НЛО ясна как термоядерный взрыв. Зеленые — пришельцы из иной космической системы, прибывающие к нам через седьмое с половиной измерение с конкретной и по-своему благородной целью. Чувствуя, а может, располагая неопровержимыми доводами, что земная цивилизация приближается к концу, они поспешно документируют ее. Заметь, первые систематические упоминания о неопознанных летающих объектах появились вскоре после Хиросимы. В то же время начал активно действовать их транспортный паром в Бермудском Треугольнике, с помощью которого сотни и даже тысячи землян нашли безопасный приют в галактическом этнографическом музее. Там же оказались и различные наши коммуникационные древности, вроде самолетов, яхт и т.д. Ты можешь сам додумать, почему без вести пропали несколько известных человек и отчего саркофаги гениев и прочих фараонов обычно пустуют. Как ты думаешь, где живут по сей день Шекспир и Леонардо, почему похищены останки Пикассо, подмененные чьей-то трухой, кто причастен к так называемому вознесению Ромула и Ильи-пророка, успению Будды, возвеличению Магомета? Что касается нас, то мы с Зелеными несколько тысяч лет назад подписали пакт о ненападении и невмешательстве во внутренние дела, даже если одна из сторон того пожелает. А посему как можно скорее позабудь о неприятном инциденте. Времени на организацию группы у тебя осталось немного. За работу, коллега! Твой по-прежнему всепонимающий и всепрощающий дядя».

«За работу! Но какую? — простонал Мефф. Он не выспался, его искусали москиты, он едва час назад вернулся с болот. — Что мне делать, дядя?»

На клочке бумаги, пониже подписи, неожиданно проступила строчка дрожащих, стародавних каллиграфических букв:

«Делай свое дело!»

XI

Последняя утопленница с прозаическим именем Сьюзи Уотерс пребывала вместе с группой людорыб на одной из покинутых ферм при дороге на Эверглейдс. Мефф получил эти сведения от старого портье океанариума в Майами, в котором Сьюзи Уотерс работала десять лет, участвуя в эффектных играх с дельфинами, прежде чем ее захватило еще жидковатое в то время движение неохиппи, уходящее, как утверждали его пророки, корнями в христианство, а ежели вырвать его с корнями, то и того глубже.

Секта людорыб исповедовала возврат в океан. Ежегодно группы молодых людей собирались в укромных местах, предаваясь размышлениям, отправляя черные богослужения, впадая в мистические трансы, чтобы в конце концов обрести сверхчеловеческие способности, позволяющие им жить под водой. Один из последователей, которого когда-то заслушивали в ФБР, утверждал, что после достижения духовного совершенства, отвержения всего преходящего и однодневного (все их имущество, как правило, переходило к общине, хотя конкретно им распоряжалась жрица) наступал день Великого Крещения. Вся община с песнями и плясками направлялась к берегу, обычно моря, и коллективно ныряла.

Большинство делало это добровольно, но некоторым приходилось помогать, а особо упирающимся привязывать к ногам грузила. Свидетелей церемонии никогда не оставалось. Только иногда неласковое море выбрасывало на живописный берег Флориды либо Мексиканского залива несколько раздувшихся, не поддающихся опознанию тел. Семьи, которые до того получали полные энтузиазма письма членов общины, естественно, ничего не узнавали о массовом и тотальном крещении. В последних письмах, которые Сьюзи иногда диктовала своим последователям, говорилось о дальних походах, в чем легковерные американцы не видели ничего подозрительного. Кстати, мисс Уотерс долго не засиживалась на одном месте. Обычно в тот же день она перебиралась в другой штат и меняла фамилию, дабы заново вылавливать кандидатов, желающих возвратиться в лоно праокеана. Умение гипнотизировать на расстоянии позволяло ей долго и успешно обделывать свои делишки. Ее девиз: «Жизнь вышла из моря, в море же найдет избавление» — не вызывал подозрений. А идея совместной жизни группы молодых людей, пропагандирующих совершенство тела и духа, полностью одобрялась демократическим обществом.

Рифом, с которым столкнулась наша русалка, впрочем, не рифом, а рификом, оказался Джин Хантер, юный репортер одной малоизвестной газеты штата Пенсильвания.

Хантер был спортивным журналистом адвентистского вероисповедания, серьезно относящимся к своим обязанностям. Одной из них была опека над сестрой Раквель. Родители их давно умерли.

Пока Раквель была маленькой, слушала тетку и поверяла брату свои проблемы, у него не было хлопот. Однако позже, когда редакция стала посылать Хантера на панамериканские игры, чемпионаты мира и олимпиады, он решил, что необходимо поместить сестру в элитарный колледж. Джин не обращал внимания на то, что, начиная со второго года обучения, письма от Раквель стали приходить не из университетского городка, а с пляжных районов Калифорнии и в них часто появляется мотив воды, рыб, знака Водолея и так далее. Он обеспокоился лишь, когда они перестали приходить вообще. В колледже ему сообщили, что мисс Хантер много времени уделяет плаванью. Неприятной неожиданностью оказалось изъятие из банка всего, что числилось на личном счету Раквель, и исчезновение шкатулки с семейными драгоценностями.

Полупарализованная и склеротичная тетка сказала лишь, что Раквель в один прекрасный майский день явилась на несколько часов, покрутилась по дому, велела передать привет Джину и исчезла. Была она исхудавшая, бледная и казалась полуотсутствующей. На вопросы об успехах в учебе отвечала, что все в порядке, а в туалете нацарапала шпилькой для волос знак рыбы.