Агент Низа

Она кивнула и залилась детскими слезами.

«Это мое последнее письмо, дорогой племянничек, и когда ты его прочтешь, то наверняка поймешь, что следующих быть не может. Предварительно прошу тебя сохранять спокойствие. То, что ты узнаешь, тревожит даже меня, хотя я — автор всего замысла. Я уже написал тебе, что мы должны совершить последнее деяние в истории Земли. Этот мир погибает, но мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы это стало делом рук жалких людишек. Конец света сотворим мы! Завтра!»

Мефф на мгновение прервал чтение и прикрыл глаза. По окну бернского отеля барабанил дождь, снизу долетал обычный шум улицы. Фаусон вздрогнул и, хотя знал ответ, еще раз для порядка задал себе вопрос: «Я не сплю?»

«Нет, ты только теперь пробуждаешься. Пробуждаешься, чтобы осуществить последний этап миссии, и говорю тебе, не жалей этот мир, ибо он не удался, ох, как не удался! Еще немного и он сам себя уничтожит. Я тебе уже писал: с некоторых пор ни мы, ни уважаемые конкуренты ни в коей мере не влияем на его судьбу. Попробуй возразить. Ты скажешь, что еще остались районы самозабвенной веры, бастионы добра и области, менее отравленные. Возможно. Но, во-первых, там восновном процветает вера неглубокая, представляющая собою всего лишь как бы противовес недостаткам в других направлениях, и если даже она и глубока, то незагнившие пока что регионы образуют лишь малые резервации, да что там, далекие периферии шарика. Не там расположены основные театры действий и, прежде всего, не там пишется сценарий современной истории. Конечно, довершить конец света мы доверим самим людям, но наступит это по нашей инициативе — мы назначим время и способ. Твои же испытанные сотрудники будут лишь запалами, взорвущими пороховую бочку, коей является наша почтенная планета. Скажу тебе еще, почему мы решились на это сейчас. Не исключено, что инстинкт самосохранения может случайно заставить людей мыслить, и они отведут дамоклов меч. Может также случиться (в чем я лично сомневаюсь) какой-нибудь неожиданный подъем, моральное обновление рода человеческого, массовые улучшения. Есть и сегодня закоулки с такими тенденциями. Ты хотя бы раз слышал о Новом Махди, пророке, который несколько лет подряд изумляет не только исповедующих ислам? Сейчас количество тех, кого надо было бы осудить, по сравнению с количеством спасенных для нас чрезвычайно благоприятно, а ты не представляешь себе, как они там, Внизу, верят статистике и любят ее, хоть в том, что тамошние чинуши подбрасывают Люциферу, количество подлежащих осуждению на вечные муки независимо от истинного положения всегда составляет 99, 9%.

Конец света! Только в первый момент это звучит трагично. Ведь я имею в виду лишь гибель мира людей, мир же духов останется, более того, не отягощенный материальностью он будет процветать еще активнее. К тому же, будем откровенны: наше действие обладает всеми признаками самозащиты. Род человеческий с трудом, но развивается. Правда, нашим агентам (кстати, в этой плоскости мы активно сотрудничаем с «белыми) до сих пор удавалось „стимулировать“ развитие науки таким образом, что мы запихали физику в тупики атома и космоса, эффективно блокируя каналы, ведущие к открытию иных измерений, которые, между нами говори, находятся на расстоянии вытянутой руки. Открытие Касаки было одной из брешей в так называемом научном мировоззрении. Но появились и другие. Несколько лет назад, ты, вероятно, об этом слышал, прокатилась волна самоубийств в одном из исследовательских коллективов Принстонского университета: мы вынуждены были это организовать, ибо принстонцы находились в одном шаге от того, чтобы сорвать последний занавес, На наш счет следует также записать несколько автокатастроф с известными биохимиками, но из-за недостатка кадров мы не имели возможности присматривать за всеми. К тому же ты сам имел случай познакомиться с этими так называемыми кадрами. Полный дьявол — только ты, остальные — получерти, то есть существа по меньшей мере частично смертные, все более слабые… А представь себе, что случилось бы, если б те самоубийцы изобрели-таки транспространник (устройство для произвольной смены измерений) или эликсир жизни, а ведь это обычно связано одно с другим. Мало того, что люди стали бы бессмертными, во всяком случае, долгоживущими, так они еще могли бы беспрепятственно проникать в наш мир. Истоптали бы Пекло ногами тысяч туристов, более того, могли бы освободить всех находящихся там осужденных.

Да что там Пекло! Получив власть над измерениями, людские толпы ворвались бы и в Рай. Чего уже вообще не могу себе представить! Ты понимаешь, братец, любимый мною, как британская королева своими подданными?!

Святой Петр в должности кассира при входе? Благословенные — в качестве гидов или продавцов охладительных напитков!

Но, впрочем, довольно, а то мое письмо постепенно превращается в справочник агитатора. А должно быть лишь приказом Нижайшего Низа, который, хочешь ты того или нет — должен выполнить».

«А вдруг не захочу?»

«А вдруг не захочешь? Ну, что ж, несмотря на всю симпатию к тебе как к ближайшему родственнику, заявляю: „Dura lex, sed lex“.[43]Ты бы немедленно умер и, лишившись дьявольского иммунитета, как рядовой осужденный (ведь свою душу ты продал за миллион «зеленых»), отправился бы на самое дно, в огонь, серу и подвергся бы столь изощренным мукам, что приличное воспитание не позволяет мне их перечислить…»

Мефф, несколько обеспокоенный, вдохнул побольше воздуха. Горло у него было сухим, как нора песчаной лисы.

«Но довольно о неприятном, ежели по сути дела нас ожидает роскошный фейерверк. Да, мы не можем организовать нашествие чудовищ в апокалипсических масштабах. Пекло подчиняется таким же законам, как и космос, где звезды угасают, а галактики разбегаются. Мы стареем, в нас все меньше энергии, температура падает. Конечно, на преступников огня хватает, зато обратные дороги на землю, некогда столь легкие, сегодня почти невозможны. Чтобы получить энергию, которую я сейчас использую для передачи письма, потребовалось выключить несколько сотен котлов и недогреть столько же. Такой перерасход энергии — еще один повод к началу операции! Операции нашей самообороны, разумеется.

Я уже сказал, что люди сами уготовят себе эту судьбу. Конечно, будет война, а как же иначе. Последняя, окончательная! Наши эксперты считают, что при теперешней напряженности в международных отношениях достаточно спровоцировать только первый удар, потом уже пойдет само собой, пока не исчерпаются арсеналы, что в конечном итоге сделает планету более бесплодной, нежели Луна, и столь же непригодной для жизни, как Венера.

Как этого добиться, имея всего пятерых не первоймолодости спецов? Прежде всего, необходимо оборудовать командный пункт. Укрытие. Лучше где-нибудь в горах, в стране, которая не станет непосредственной целью первых ударов. Это обеспечит тебе контроль за ситуацией и возможность корректировок в случае, если эскалация гибели притормозится. Затем твои подручные совершат пять суперпровокаций. Во время послеобеденного сеанса связи ты прочтешь дальнейшую часть письма поочередно Дракуле, Франкенштейну и др. Передатчики сконструированы так, что ты сможешь контактировать с каждым, они же только с тобой, к тому же лишь по твоему желанию. Более того, ты можешь наблюдать их в действии, особенно, когда они находятся в пределах микрокамеры, укрепленной на передатчике. Кроме того, хотел бы обратить твое внимание на некоторые опасности…»

Послышался стук в дверь. Мефф спрятал недочитанные листки. В комнату вошла горничная и довольно бесцеремонно включила пылесос.

«Если такие обычаи бытуют даже в Швейцарии, значит ничего путного из этого мира уже не получится», — подумал Мефф, взял телефон и скрылся в ванной комнате, чтобы позвонить Аните. Мысль выехать в горы вместе с ней с каждой минутой казалась ему все удачнее. Если еще кто-нибудь за ним следит, он вынужден будет отбросить все подозрения. Кто же, скажите, отправляется на операцию в удаленный от центра мира высокогорный курорт, да еще и с девушкой? Он также радовался, что выбрал лежащий в солнечной долине Церматт. Идеальное место для руководства операцией.

Рассказ Брижитт был недолгим и искренним. Ларри получил точное описание доктора Шатлена, осмотрел все еще не истраченные пятьсот долларов и познакомился с паролем.

— Они попытаются меня убить? — спросила стюардесса.

Он серьезно кивнул.

— Спаси меня, Ларри! Он нежно обнял ее.

— Ни о чем ином я не мечтаю; кроме того, у меня с этими типами свои счеты.

— Прежде всего, они не должны узнать, что я жива.

— Я знаю субъекта, который это сделал, он очень методичен. Наверняка проверит список жертв. А потом станет тебя искать!

— О, боже!

— Но это прекрасно. Пусть ищет. Я только того и жду. Он нужен мне живой!

— Лучше бы уведомить полицию.

— Ничего наивнее не придумать. Этот зазнайка справился бы со всей полицией города. Тут надобно умение!

— А ты можешь?

— Да! Прежде всего кончаем с глупостями, — он глазами указал на постель. — Ты пойдешь на исповедь и причастие. Это тебя закалит…

— Но я давно уже не хожу в церковь.

— Ну, так начнешь.

— Зачем? Что общего у церкви с каким-то ужасным убийцей? Неужели этот человек…

— В том-то и секрет, что не человек. Она удивленно взглянула на него.

— А кто?

— Дьявол!

Брижитт остолбенела.

— После церкви, — продолжал Белл, — позвонишь в свою фирму, откажешься от работы и поведаешь им сказочку о том, что-де застряла в лифте, не могла выбраться или о чем-нибудь подобном. А я позабочусь о том, чтобы газеты поместили фото счастливой неудачницы рядом с сообщением о катастрофе. И будем ждать.

Поездка через Альпы во взятом напрокат авто была изумительной: озера, красочные долины, покрытые снегом вершины, серпантины и тоннели, несколько десятков километров между Кандерштегом и Гоппенштайном, которые автомобили преодолевают на железнодорожных платформах, — все это оставляет у туристов неизгладимое впечатление. Разумеется, у обычных туристов, а не у Первого Подрывника Земли.

Анита, восхищенная и совсем по-детски реагирующая на прелести природы, заметила изменение, произошедшее в настроении Фаусона.

— Что случилось? — выспрашивала она, полная желания помочь либо поддержать его.

— Я разговаривал с шефом. Неприятности по работе, — ответил он и не очень-то уж соврал.

— Но сейчас ты, вроде бы, в отпуске?

— Да, конечно, и кончим об этом.

Впрочем, по мере того, как они продвигались в глубь массива Альп, настроение Меффа менялось. Человеческую озабоченность вытесняла спесь. Как-никак в его руках находились судьбы нескольких миллиардов индивидов homo sapiens. Словно суровейшая из парок, он держал в руке ножницы, которым суждено было перерезать нить цивилизации, обратить все достижения, надежды и свершения человеческого общества в безвременную, бестелесную вечность.

«Величайшее событие от сотворения человека, и мне, Меффу Фаусону, суждено это свершить. Поразительно!»

В Таше они оставили автомобиль на стоянке. Адский Ревизор заплатил только за двое суток, поскольку не намерен был транжирить деньги, даже если через двадцать четыре часа им суждено было превратиться в ничто. Они пересели в железнодорожный вагон и вскоре, вдыхая чистый горный воздух, уже наслаждались могучей панорамой Маттерхорна, который как раз выглянул из туч, дополнительно залитый ярким светом полуденного солнца.

— Господи, благодарю тебя за то, что могу видеть твое могущество, воплощенное в такую красоту! — воскликнула Гавранкова.

— Уже осталось недолго, — буркнул себе под нос Фаусон.

Во время поездки, по мере того, как горные вершины зябли в суровом холоде неба, казалось, таяло сердце девушки. Она позволила Меффу обнять себя, а в моменты особого волнения сама хватала его за руку.

«Славно идет, — радовался неосатана, — хорошо б и дальше так!»

В пансионате, хозяйкой которого была добродушная женщина, возникла, разумеется, проблема поселения. Мефф хотел получить двухкомнатные апартаменты с общей ванной, Анита же выбрала две соседствующие комнаты в мансарде, близкие, но создающие видимость хорошего тона. Потом девушка пыталась уговорить Фаусона совершить короткую вылазку, чтобы понаслаждаться снегом. Неподалеку был подъемник, но Мефф сослался на головную боль, к тому же приближалось время, назначенное на первый сеанс связи. Гавранкова переоделась в смешной цветастый свитерок и выбежала на улицу.

Фаусон вынул из саквояжа коробочку и соединил проволочкой с телевизором. Прежде чем нажать кнопку, для верности выглянул в коридор. Никого, если не считать трех скандинавов на другом конце коридора, затаскивающих в комнату лыжи. Он вынул письмо. Конец утренней части уже, к сожалению, выцвел, зато вторая часть чернела лучше, чем первоклассный крем для обуви.

Франк Н. Штейн сидел в кресле и от нечего делать смотрел программу иорданского телевидения, как всегда дающего материалы о Новом Махди. [44]

Одна из необыкновеннейших карьер нашего времени началась несколько лет назад, когда Мухаммад Идриси, доцент Каирского университета, неожиданно отверг все современное, роздал имущество нищим и удалился в пустыню размышлять и проповедовать Слово Божье. Не станем задумываться, была ли тому причиной смерть родителей и невесты в автомобильной катастрофе либо собственная тяжелая болезнь — важно, что в последующие годы по караванным путям и ниткам дорог Сахары путешествовал бывший ученый, ныне дервиш, живущий на подаяния, предвещающий скорый конец света, падение царств Гога и Магога и начало новой эры.

Ренессанс привлекательности ислама — явление не новое. Одновременно с «нефтяным оружием» и возрастанием силы арабских государств ощутимо повышалось и самочувствие потомков Пророка. Однако Идриси отличался от большинства «бичей божьих» своего периода. Он был противоположностью Хомейни, ни разу не произнес слова «святая война», а наоборот, старался выступать как ангел добра и милосердия. Он порицал деление на шиитов и суннитов, учил единому Богу, милосердному и всепонимающему, как бог христиан, который советует побеждать бесправие добродетелью, атеизм терпением, а обособленность солидарностью.

Никаких войн! Молитвы, посты, милостыня! «Един бог Аллах, Единый и неизменный. Он не родил никого, не был рожден. Никто ему не равен и не подобен» — вот и все кредо Мухаммеда ибн Али ибн Идриси.

Терпимость зачастую принимают за слабость, особенно если она берется утверждать, будто христиане всех мастей и евреи суть заблудшие братья, которые, быть может, получат искупление, и уже после смерти им будет дозволено произносить формулу «Нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его», а сие, как известно, есть ни что иное, как пропуск в рай. Однако Мухаммад обладал такой мощью убеждения, что его терпимость была сочтена признаком не слабости, а силы. О ней сохранили воспоминания сахарские номады, неофиты из Нигерии, пилигримы тысячи дорог от Мекки до Тимбукту, которых Идриси лечил и обращал в истинную веру (он был изумительным врачом, поговаривали — чародеем).

Были и противники. Первая попытка проповедовать веру у стен Великой Мечети в Мекке чуть не кончилась побитием его камнями. Его преследовали чиновники, бюрократы отказывали в выдаче паспорта. Несколько месяцев он провел в тюрьме в Оране по обвинению в бродяжничестве. Его интернировали в Исфахане за пацифистские проповеди, однако всегда находились люди, сердца которых смягчались, и перед пророком отворялись двери узилищ и кордоны пограничников, хотя он по-прежнему был лишь одним из многих.

Перелом наступил в памятный рамазан прошлого года, когда один из генералов-владык арабского государства приказал выкинуть Идриси из своих владений, предварительно выпоров. Пророк его простил, не простил Аллах. В тот же день, когда Мухаммада бичевали, самоуверенный политик скончался от апоплексического удара во время встречи с зарубежными журналистами. Постепенно Идриси начала окутывать вуаль популярности, творимые им чудеса стали записывать, вспоминать слова, которые осуществились, кто-то назвал его Новым Махди.

Бывший доцент, а ныне человек божий в скромном одеянии, не подтверждал это, но и не отрицал; когда давал интервью, в его голосе звучала сладость и наивность. Хотя наивным он не был. Весь прошедший год он служил советами и добрым словом политикам, а в распространяемых средствами массовой информации выступлениях (он поселился в деревянном домике на колесах близ Главной Мечети в Мекке) взывал к милосердию и братству, причем не требовал ни чадры для женщин, ни драконовых мер против грешников. «Аллах взвешивает все деяния, не людям их оценивать».

Со своими четками из косточек слив, в которых каждая четка была одним из ста имен Аллаха, мизерный, почти хрупкий, опирающийся на пилигримский посох, он излучал силу, которая, могло показаться, не имеет права гражданства в современном мире.

И потому Франк Н. Штейн отнюдь не удивился, когда однажды, после ряда активных помех на экране телевизора, соединенного с биопередатчиком, возникло лицо Меффа Фаусона, читающего приказ Низа: «Завтра утром застрелить пророка во время молитвы на центральной площади Святого Города».

График операции, которой предстояло начаться через сутки с небольшим, был разработан с точностью швейцарских часов. Первым около пяти утра по Гринвичу (в Мекке было бы точно семь) должен был погибнуть Великий Дервиш, что вызовет возмущение арабских государств и незамедлительную нефтяную блокаду западного мира, особенно, когда пойманный Франкенштейн покажет, что действовал по наущению НАТО.

Спустя семь часов пришла бы очередь Мистера Приапа. С атомной бомбой домашнего производства ему предписывалось забаррикадироваться на крыше одного из небоскребов Манхэттена и предъявить ультиматум правительству, требуя роспуска Соединенных Штатов, передачи шести южных штатов неграм и одностороннего разоружения, грозя в противном случае взорвать город зарядом, во сто крат превышающим хиросимский.

На восточном побережье в тот момент было бы точно шесть часов утра. Спустя два часа, чтобы не дать передышки общественному мнению, в акцию включалась бы Утопленница — Сьюзи Уотерс. Еще раньше ей полагалось установить гипнотический контакт с пилотом космического корабля многоразового использования (в просторечии именуемого паромом), четвертый день пребывающего на околоземной орбите, захватив над ним власть и практически проникнув в его личность. Вначале она разорвала бы связь корабля с Землей, ликвидировав контакт экипажа с Центром управления полетами в Хьюстоне и других местах, а затем приступила бы к операции на орбите, состоящей в вылове искусственных спутников, принадлежащих конкурирующей стороне и являющихся, как известно, глазами и ушами их наступательно-оборонительной системы.

Почти в тот же момент на севере Тихого океана Дракула выпустил бы из зафрахтованного корабля большую стаю птиц, которая полетела бы в сторону американских баз на Алеутах. Вроде бы, ничего особенного, если не считать того, что перья птиц будут покрыты алюминиевым порошком, и это на экранах радаров создаст иллюзию приближающейся эскадры…

— Но откуда я возьму столько птичек? — застонал карпатский князь.

«Мы были предусмотрительны, — прочитал Мефф соответствующий абзац, — пятнадцать лет некий орнитолог из-под Саппоро постоянно содержит целый курятник птиц и терпеливо ждет своего часа. Пароль знаете».

— Знаю, — проворчал вампир.

Тревога должна была начаться около девяти часов по нью-йоркскому времени и поставить на ноги всю оборонительную систему США. Вооруженные силы Китая, Индии и СССР, подчиняясь волюнтаристской деятельности космического парома, объявили бы тревогу на пятнадцать минут раньше.

Теперь Мефф связался с Оборотнем, который успел уже вернуться в непальскую глушь. Кайтек не обрадовался поручению. Его задание было самым трудным: он должен был преодолеть Гималаи, к югу от Лхассы проникнуть в строго охраняемую китайскую базу, с недавних пор вооруженную баллистическим оружием, и, воспользовавшись продолжающимся замешательством, запустить несколько ракет, одну из которых направить на базу Диего Гарсия так, чтобы она угодила в американский флот, вторую — на Ташкент либо Новосибирск, третью — на Бомбей. В Европе было бы время вечерних телевизионных новостей.

— Но это же вызовет мировую войну! — крикнул обалдевший Кайтек.

— Это-то нам и нужно! — холодно прозвучал голос Фаусона. — Все ли поняли свои задания?

Он передавал очередные сведения, наблюдая сильно возбужденные физиономии сотрудников, давал дополнительные разъяснения, но не сообщал, какие задания получили другие.

В детали он не вдавался. Конечный результат акции, пожалуй, был ясен всем. Никто также не выразил удивления заменой синьора Дьябло Меффом Фаусоном. Договорились о контакте через шесть часов.

— Есть у меня один вопросик, — сказал Франкенштейн. — Что будет, если по какой-либо причине не удастся установить связь по биологическому каналу?

— Отыщу вас традиционными средствами. Почта, радио и телефоны пока что действуют.

— Ясно!

О том же допытывался Гном. Ответ Меффа его явно не удовлетворил.

— А если вы не сможете отдавать распоряжения лично?.. Мало ли что.

Агент Низа задумался. Действительно, он работал один. А ведь нельзя исключить возможности неожиданных корректив в ходе операции. Он в задумчивости подошел к окну. Вдали замаячил цветастый свитерок. Он включил одновременную передачу всей пятерке своих агентов.

— В случае полной аварии, я воспользуюсь маленькой, глупенькой Анитой, — он направил на нее глазок микрокамеры, — дитя не знает ни о чем, тем легче она сыграет роль курьера.

— Порядок, — дошли до него голоса с нескольких континентов, а также чьи-то подхалимские аплодисменты. Он пропустил их мимо ушей.

— Итак, за работу, милые коллаборационисты! Через шесть часов мы свяжемся снова. Сохраняйте осторожность до последней минуты. Не занимайтесь ничем другим. И, — патетически закончил он, — Веселого Апокалипсиса!

ХVIII

Интервью со стюардессой, которая будучи якобы запертой в лифте не успела на собственную смерть, показали в вечерних новостях. Приап понял, что испоганил дело. Поскольку контакт с шефом был назначен на девять часов по нью-йоркскому времени, он решил «подчистить» район пораньше, дабы иметь возможность доложить о выполнении задания на сто процентов. К сожалению, он только под утро установил, в каком отеле остановилась девушка. Представившись по телефону репортером «Пари-матч», договорился о встрече в самый полдень в баре на антресолях отеля. При нем был прекрасный, быстродействующий яд из рода кураре, который вызывает признаки, свойственные инфаркту, и не обнаруживается обычными гематологическими методами. После сеанса связи с шефом, получив все необходимые пояснения — идею с атомной бомбой он счел наилучшим из аттракционов, с какими ему приходилось сталкиваться, — Гном решил ликвидировать Брижитт не позже часа дня. Затем собирался нанести визит Джеральду Блэку, спятившему физику, который, расставшись с женой и институтом, жил в полуразвалившейся вилле в Нью-Джерси, разводил цветы и мирно сосуществовал с бомбой. Нет-нет, не с сексбомбой. С атомной. Блэк был научным гением и шизофреником, что, впрочем, не мешало одно другому. Собственноручно изготовленной бомбой он владел уже несколько лет, окружал ее заботой и любовью, никому не показывал и, скорее всего, не намеревался использовать. Ему достаточно было ощущать власть над жизнью и смертью города с многомиллионным населением.

Гном понимал, что Блэк не отдаст бомбу добровольно, но особых сложностей не предвидел. Покинув свою развалюху (вообще-то это была не такая уж развалюха, коли в ней поместился бронированный сейф, способный скрывать в себе биологический передатчик), он, прикинувшись маленькой горбатой старушенцией, сел в первое попавшееся такси и назвал один не слишком дорогой отель на Манхэттене.

Проведя там несколько минут в дамском туалете, вышел, к ужасу других посетительниц, уже стопроцентным мужчиной, правда, горбатым, но одетым вполне светско, с аппаратурой, которую до того старательно скрывал под юбкой, — кинокамерой, фотоаппаратом, магнитофоном, блокнотом. Оставалось самое простое. Найти Брижитт и убить.

Весь вечер и ночь Ларри Белл мотался как угорелый. Позвонил в больницу, где оставил Фантомаса, Гипермена, Мумию и Черного Тигра. Состояние их здоровья существенно улучшилось. Через несколько дней, как утверждал врач, им разрешат встать. Несколько дней! Долго! Интуиция подсказывала Бельфагору, что на счету каждая минута. Если б воспитанники были здоровы, он отправил бы их на четыре стороны света в те города, где погибли стюардессы, чтобы вынюхать остальных участников, завербованных покойным синьором Дьябло. А так придется потерять как минимум сорок восемь часов… Но ничего не поделаешь. Зато он вооружился различными аксессуарами, которые могли быть полезны в небезопасной игре — приобрел кусочек освященного мела прямо из Рима, пополнил баллончик свежей порцией святой воды, раздобыл осиновый кол и четки некоей богобоязненной монахини.

Вооружаясь метафизически, он не оставил без внимания действий вполне материалистических. В магазине неподалеку от Центрального Парка купил набор оружия, которым можно было бы обеспечить небольшой отряд крестоносцев, приобрел комплект для гримировки, позволяющий при некоторой доле усилий превратиться в двойника Мистера Приапа.

Утром детектив, нанятый по телефону в Париже, сообщил Беллу, что врач, соответствующий описанию Брижитт, скорее всего звался Шатлен, и вчера скоропостижно скончался от инфаркта миокарда. Это в определенной степени подтверждало правильность подозрений. Ларри попросил проверить всех последних пациентов доктора и звонить даже при малейшей информации.

Бельфагор благословил предусмотрительность, подсказавшую ему, что половину средств, передаваемых Пеклом на счет Центральной Научной Лаборатории, лучше всего помещать на свое собственное имя. Теперь деньги пригодились, он был независим и имел достаточно средств, чтобы проводить следствие. Что касается смерти четырех стюардесс, то никакой новой информации не поступало. Всюду легковерная полиция сочла инциденты печальными, но тем не менее несчастными случаями.

Ночью Ларри спал не больше получаса. К Брижитт не прикоснулся, несмотря на обоюдное желание. Под утро, подкрепившись солидной порцией кофе, напоминавшей цистерну с жидким асфальтом, он еще раз подытожил имеющиеся сведения.

Он знал, что операцию, предпринятую Низом, характеризует значительный размах, а ее исполнители не отступят ни перед чем. Кроме того, это должна быть задача, охватывающая не один город либо страну. Агенты были разбросаны по Земле, словно шарики ртути из разбитого термометра. Однако, куда они направлялись?

Он решил испробовать свой старый испытанный метод свободных ассоциаций.

— Ловушка — мышь, мышь — сыр, сыр — англичанин, англичанин — бридж, бридж — пас, пас — вист… — В этот момент ход ассоциации прервал писк будильника. «Вист?» Немного. Он попытался еще раз:

— Приманка — рыба, рыба — кот, кот — гладить, гладить — бить…

Пи-ик!

Все. Конец. Что общего у избиения кота с вистом?

Либо он так постарел, что его интуиция отправилась на пенсию, либо просто не может сделать соответствующих выводов.

Зато Брижитт не потребовалось и секунды. Она только повторила оба слова: «вист» и «бить».

— Пожалуй, имеется в виду какое-то убийство, — сказала она.

— А при чем тут «вист»?

— При том, что вистующий старается убить карту играющего.

Он даже подскочил:

— Знаешь, женщины иногда бывают просто гениальными.

— Но о каком убийстве может идти речь? — заволновалась стюардесса.

— Приап играет роль архангела смерти, но этому не бывать…

— Ты спокойно рассуждаешь о таких страшных вещах, — возмутилась Брижитт. — Неужели вы, то есть они не видят, что творят? Для того, чтобы замести следы, убивают нескольких ни в чем не повинных девушек и словно этого мало хотят отделаться от меня, обрекают на смерть самолет, полный ничего не подозревающих людей.

Бельфагор только рассмеялся.

— Дитя! В каком мире ты живешь? Разве где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь всерьез интересовался судьбой простого человека? И что такое вообще — простой человек? Пушечное мясо, процент избирателей, статистика блаженных либо осужденных единиц. Со времен Адама и Евы значение имеет одна лишь власть! Как только люди спустились с деревьев, они тут же разделились на управляющих и управляемых, наносящих либо получающих удары. Уже случай с Каином и Авелем показал, что прав сильнейший. Простые люди? Голытьба, бессильная толпа! Беспрерывно болтающая о своих правах, а в результате покорно несущая ярмо или позволяющая сунуть себе в рот удила. И при этом еще радующаяся, когда засовывающий удила говорит: «Приятного аппетита»!

— А демократия?

— Демократия — те же удила, только пороскошнее и отдающие жевательной резинкой. А в итоге и там тоже прав тот, кто богаче, сильнее…

— Либо большинство, — не уступала Брижитт. Ларри поморщился.

— Не люблю рассуждать о демократии, ибо демократия слаба. Беспринципный сговор голодранцев против сильных. Смотри сама, что твоя изумительная демократия творит с людьми действия — предприимчивых ломают налогами, талантливых усредняют, широко мыслящим так ограничивают компетенцию и ставят в такие узкие рамки, что даже титан не в состоянии ничего предпринять с размахом. А позже, когда у врат их расдискутировавшейся компании встает ландскнехт или бородатый кочевник, демократия разлагается перед ним, словно тело прокаженного, не в состоянии даже объединиться на защиту своих изумительных ценностей! Тьфу!

— Если ты знаешь, что грозит гибель, скажи об этом людям. Вместе мы найдем способ…

— Позволь мне эту игру провести одному. А теперь — внимание! В нашем распоряжении примерно четверть часа…

После пяти минут ожидания в баре Мистер Приап почувствовал неприятный зуд в том месте, откуда у уважающих себя дьяволов растет хвост, а у него, дитяти из пробирки, наличествовал лишь жалкий копчик. До сих пор он не думал о возможности засады. Впрочем, кто, черт побери, мог бы устроить на него засаду? Он прошел к портье и спросил о мисс Лебланк.