Полярный летчик

Мате Залка беззаветно дрался с врагами революции везде, куда приводили его военные дороги, – от сибирской тайги до степей Украины, от берегов Волги до Чёрного моря. Его батальон уничтожал контрреволюционные банды Петлюры. Потом входил в состав легендарной дивизии Чапаева. Когда был брошен клич «Пролетарий, на коня!», отличный кавалерист Мате Залка принял участие в создании Первой Конной армии и сражался под командой Ворошилова. Под началом Фрунзе отважные бойцы во главе с Мате Залкой, по грудь в холодной воде, держа оружие и боеприпасы над головами, прошли по топям Сиваша и одними из первых штурмовали перекопские укрепления.

Из Крыма полк, которым командовал Мате Залка, двинулся на Украину – освобождать Киев…

Когда в Испании зазвучали призывные горны республиканцев, в горячей душе неугомонного солдата снова вспыхнула жажда битвы за справедливость. Мате Залка уехал в Испанию. Он просто не мог там не быть.

В Испании полностью проявился военно-организаторский талант храбрейшего «генерал-популар», «народного генерала», как с любовью и уважением стали называть Лукача. Он командовал интернациональной бригадой, в которую входили добровольцы, говорящие на двенадцати языках. И они отлично понимали друг друга. Сам Лукач объяснял это так: «Сколько бы ни было у нас представлено национальностей, у нас есть один общий язык – язык Великого Октября». Бригада генерала Лукача стойко сражалась на тех участках, где всего труднее. Она вела бои в предместье Мадрида, защищая город от мятежников, рвавшихся в столицу. «Мадрид может спасти только чудо», – уверяли газеты Англии, Франции, Америки и других стран.

И это чудо свершили испанские коммунисты, бойцы-интернационалисты и советские лётчики-добровольцы.

Мадрид выстоял и не был захвачен мятежниками до конца войны.

Бригаду генерала Лукача перебросили под Хараму, где мятежники большими силами перешли в наступление.

Когда Шухов впервые услышал о генерале Лукаче, он сказал:

– Хорошо бы встретиться с ним!

– На войне всё возможно!

И вот представилась такая возможность. Шухов был очень рад этому.

Машина доставила профессора Смитсона на аэродром. Шухов смотрел, как широко шагает длинными ногами очень высокий и тощий американец в больших круглых очках, и думал о том, с какими хорошими людьми он встречается здесь в Испании.

К примеру, этот долговязый профессор. Ему уже за пятьдесят, а он оставил свою семью и больницу и не просто приехал спасать республиканских бойцов, но и привёз оборудование для операционной, купив его на свои сбережения.

Рядом с профессором семенила, еле поспевая за ним, девушка-переводчик.

Карлос взял у профессора сумку с красным крестом.

– К сожалению, для вашей переводчицы места не будет. Машина двухместная, – сказал Шухов по-русски.

Карлос перевёл его слова на испанский, а девушка повторила их по-английски.

– Не беда! – улыбнулся Смитсон. – Конечно, жаль расставаться с прелестной сеньоритой. Она мне так хорошо помогает. Но я ведь ненадолго!… А в интернациональной бригаде переводчиков будет сколько угодно.

– А вы не боитесь лететь? – не удержался от вопроса лётчик. – Нас могут подбить! Умеете ли вы пользоваться парашютом?

– Если бы я был трусом, я бы не уехал в Мадрид, не поставив в известность об этом нашего президента, – серьёзно ответил профессор. – А как надевать парашют, на всякий случай покажите!

Парашют оказался ненужным. Часть пути Шухов вёл самолёт высоко за облаками, но чаще летел бреющим полётом, прижимая его к земле. Он старался использовать каждую складку местности, каждую особенность ландшафта для маскировки. Самолёт огибал горы, нырял в овраги, очень низко пролетал над лесом. Он шёл не строго по прямой, а часто сворачивая в стороны. На такой полёт уходило много бензина, но он был безопасней.

Вот, судя по карте, и расположенный в лощине прифронтовой город – Арганда. В центре его на площади руины.

Чуть дальше на север Шухов заметил на ровной лужайке чёрный посадочный знак «Т» и, вздохнув облегчённо, повёл самолёт к земле. Задание было выполнено.

К самолёту подбежали интернационалисты. И Шухов неожиданно услышал мягкий украинский говор:

– Дывись, червоный чертыня!

У самолёта выставили охрану, а прилетевших пригласили в ожидавший их автомобиль. Конечно, генерал прислал за профессором человека, знающего английский язык.

Ехали совсем недолго, а потом пошли по глубокому, хорошо замаскированному и охраняемому окопу к одиноко стоявшему дому. Он казался необитаемым. Но внутри него было многолюдно и шумно. Здесь разместился штаб Двенадцатой интернациональной бригады.

За маленьким столом сидел и что-то писал невысокий, хорошо сложённый, несмотря на некоторую склонность к полноте, человек. На нём были замшевая куртка, светлые кавалерийские бриджи н до блеска начищенные коричневые щегольские сапоги. Он чисто выбрит. Щёточка его чёрных усов аккуратно подстрижена. Шухов сразу понял, что это – легендарный генерал Лукач. Он шагнул и, козырнув, рапортовал:

– Товарищ генерал! Лётчик Хосе доставил из Мадрида профессора-хирурга!

Командир бригады встал. У этого бывалого воина была на удивление мягкая, добрая улыбка.

– Отбросим псевдонимы. Для вас я просто Матвей Михайлович. Как вас зовут?

– Александр Шухов!

– Значит, Саша! Большое спасибо, друг, за то, что привезли вовремя медицину.

Улыбка сошла с лица Лукача, и он стал озабоченно грустным.

– Если бы вы знали, какой Анри правильный товарищ… Почему убивают и тяжело ранят самых лучших людей? А?.. Спасёт его ваш профессор?

– Думаю, что обязательно спасёт!

– Спасибо! Я тоже хочу так думать!

В соседней комнате Смитсон с врачом бригады стали готовиться к операции. Медсестра пронесла туда ведро воды. За дверью зашипел примус.

Лукач, не находя себе места, бегал по комнате. Он остановился вдруг перед Шуховым, положив ему руки на плечи, попросил:

– Моё присутствие здесь совсем необязательно, может быть, даже нежелательно. А глубокую разведку надо сделать во что бы то ни стало. Вот что, друг Саша, покатайте меня хоть четверть часика над фашистскими позициями. Совсем недолго! Что вам стоит, а польза от рекогносцировки будет огромная!

– Со всей душой, но вот горючего маловато!

– Бензин пожалел для соотечественника! Вот жмот! За пятнадцать минут вернёмся как миленькие! Я дам команду, может, мои молодцы найдут авиационный бензин! Верну долг с гаком!

Летали больше часа.

Генерал Лукач вернулся в штаб, довольный увиденным.

– Дела идут неплохо. Можно сказать, хорошо! – говорил он своим штабистам, склонившись над картой. – Не позже чем через день-два пойдём в решительную атаку силами всей бригады. А батальон Домбровского надо перекинуть вот сюда… Да пусть батальон идёт открыто, днём, с песнями… Нехай они думают, что к нам подошли большие подкрепления. Ночью домбровцев тайно вернуть обратно… Ясна задумка?.. А как Анри? Операция сделана?

– Профессор считает, что раненого удастся спасти. Но перевозить его сейчас нельзя. Профессор решил на время остаться здесь и, как он говорит, будет «вытаскивать молодого человека с того света, а то ведь он может и в ад угодить»!

– Значит, Саша, – повернулся генерал к лётчику, – вы можете возвращаться! Благодарю за службу!

Шухов постеснялся спросить про бензин и очень жалел потом об этом. К самолёту горючего не подвезли. Впрочем, это было не так уж страшно. Судя по бензомеру, на обратную дорогу, правда в обрез, должно хватить.

Когда Шухов осматривал свой самолёт и объяснял бойцам, караулившим его, какая от них потребуется помощь при взлёте, из-за ближних холмов донеслась песня. Сначала был слышен мощный бас запевалы, и затем песню дружно подхватили сотни голосов, «Домбровцы идут», – понял лётчик. Слова песни с грехом пополам ему перевели:

Далёк наш край родной,

Но мы готовы в бой

За тебя, свобода…

Испания с тобой!

После пробы мотора лётчик выключил его и вылез из кабины. Под его руководством бойцы осторожно развернули машину. Можно лететь!

Шухов поднялся опять в самолёт, закрепил ремни, пошевелил плечами – не давят ли где лямки парашюта, – опустил на глаза очки, с помощью сжатого воздуха в баллоне вновь запустил мотор. Ещё раз махнул рукой на прощание, вырулил, дал полный газ, и «Р-5» пошёл на взлёт.

Мальчишки не подвели

Самолёт только ещё набирал высоту, как показались впереди, около Арганды, семь вражеских бомбовозов, сопровождаемые истребителями. Ярко освещенные солнцем, они шли низко, и густая тень от них ползла по вздыбленной бомбёжками земле. Встреча с ними, само собой разумеется, никак не входила в планы Шухова. Он резко бросил самолёт вправо и стал петлять между высокими холмами, которых здесь было так же много, как бородавок на коже жабы. Но кончилась гряда – впереди ровное плоскогорье. Тут уж самолёт будет на виду. Одно лишь спасение – спрятаться в облаке, нависшем над горизонтом. Но до него добираться с подъёмом километра полтора, а то и два. «Пока буду лезть в гору, меня засекут!» – подумал Шухов. Но другого выхода не было.

Произошло так, как он ожидал. С тревогой увидел лётчик, как истребитель «фиат» отделился от строя и помчался ему наперерез. Шухов, поддавая газ громко взревевшему мотору, шептал, сам того не замечая: «Поднажми, миленький! Ещё немного поднажми. Сейчас долетим и спасёмся!» Успел всё-таки! «Красный чертёнок» первым врезался в серую облачную муть. Шухов стал описывать небольшие круги, стараясь не выскочить за облака. Лишь бы не столкнуться с «фиатом», пилот которого, вероятно, так же ничего не видит, как и он. Сколько прошло минут этой смертоносной игры в прятки, Шухов не знал. По нельзя же вечно кружиться в облаке. Будь что будет! Самолёт выскочил навстречу солнцу, и Шухов чуть не запел от радости: преследовавший его истребитель догонял своих. Как видно, фашистский пилот не решился влезать в облако. Не такая уж была завидная дичь этот «Р-5», чтобы стоило продолжать рискованную охоту!

Шухов опять нырнул в облако. Покружил ещё немного, чтобы дать вражеским машинам подальше уйти, и стал снижаться.

Опасность миновала. Но новая беда – лётчик потерял ориентировку! Чтобы выяснить, куда летит самолёт, надо сверить местность под его крылом с картой.

До боли в глазах Шухов искал на земле знакомые ориентиры – мельницу, взорванный мост через реку, костёл на высоком месте, – которые он заметил, когда летел сюда. Искал и не находил.

Мотор работал ровно, но вдруг закашлял, как простуженный. Вот это да! «Еды» ему, чёрту прожорливому, не хватает! Шухов не отводит от бензомера глаз… Горючего в баке ещё километров на сто полёта, а мотор уже не громко кашляет, а потихоньку чихает. Выходит, врёт бензомер! Ещё одно «апчхи», и мотор замирает. Надо планировать на вынужденную!

Шухов вспомнил Дальний Восток, где он служил одно время, сопки, тайгу. Там он научился сажать машину в любых условиях. Но, кажется, там было легче. Перед самолётом простиралась узкая рыжая долина со скошенной травой и пологими холмами по сторонам. Вполне достаточно места для посадки. Но по долине разбросаны в беспорядке огромные камни. Как бы не наскочить на них!

Присмотревшись, пилот решил садиться у самого склона – там вроде поменьше каменных препятствий. Послушный самолёт бесшумно коснулся колёсами земли и, слегка подпрыгивая, пробежал расстояние более короткое, чем всегда, будто понимал всю сложность посадки.

В самом конце пробега, когда скорость почти угасла, Шухов, энергично действуя рулями, сумел обвести его вокруг большого камня.

Самолёт ткнулся в большой стог сена, чуть не развалив его, и замер.

Лётчик отстегнул парашютные лямки и выпрыгнул из кабины. Где он находится, Шухов не имел представления, но понимал, что недалеко от линии фронта. И в самом деле – хорошо слышна была артиллерийская канонада, недалеко за холмами застрекотал и замолк пулемёт. Чьи там позиции – республиканцев или фашистов?

Шухов курил в раздумье, не зная, что предпринять, когда увидел бегущих к нему мальчишек. Их было двое, и они стремглав неслись, почему-то молча, и один из них, побольше ростом, даже приложил палец к губам. Лётчик сразу понял, в чём дело. Увидя ребят, он очень обрадовался – мальчишки не подведут, помогут в беде.

Когда запыхавшиеся мальчики остановились перед ним, он тихо спросил, ткнув рукой в сторону холмов:

– Фашисто?

– Си, камарада! (Да, товарищ!) – прошептал мальчик. «Попал как кур во щи!» – подумал Шухов и вытащил из кармана словарик.

Мальчишки всюду мальчишки! И в Испании тоже. Они как зачарованные осматривали самолёт. Один из них погладил борт машины и засмеялся:

– О-о! «Дьяболито рохо»!

Пора было знакомиться. Шухов протянул руку и назвал себя:

– Хосе!

Мальчишки недоверчиво смотрели на него. Хотя лётчик был и одет почти как все бойцы-республиканцы, в синее «моно» – холщовый комбинезон, и поверх него «касадоре» – кожаную куртку, он мало походил на испанца.

– Франсе? – спросил после недолгого молчания мальчик.

– Но! Авиадоре русо!

– Амиго совиетика! – заулыбались ребята.

– Паблито! – представился высокий паренёк. Ему было лет двенадцать-тринадцать. Под его чёрными, давно не стриженными вьющимися волосами, падавшими на лоб, неожиданно ярко голубели большие глаза. Дочерна загорелый мальчик был строен и быстр в движениях.

Тоже смуглый, темноглазый, Энрико был пониже, видимо, помоложе и более медлителен, чем его товарищ.

Мальчики, перебивая друг друга, стали быстро что-то спрашивать. Слов Шухов не разобрал, но понял, что их интересует причина его вынужденной посадки.

– Газолина! (Бензин!) – сказал он грустно и развёл руками. – Но газолина!

То и дело листая словарик в поисках нужных слов, но больше прибегая к языку жестов, лётчик узнал от ребят, что их деревня совсем рядом за холмом и что она занята на днях фашистами.

– Их, конечно, наши скоро выбьют отсюда, – уверенно заявил Энрико, – но пока идти туда амиго совиетика нельзя!

– Что же будем делать, друзья? – растерянно спросил Шухов.

У Паблито заблестели глаза:

– Мы вас спрячем и самолёт тоже!

«Р-5» быстро и ловко замаскировали сеном. «Знал, умница самолёт, где остановиться!» – невольно подумал Шухов. Получилось здорово – просто стог подвинулся в сторону метра на два. Спрятав внутри себя самолёт, он стал таким же аккуратным, каким был и раньше, только, может быть, чуть побольше.

Договорились, что лётчик будет ждать, зарывшись в сено до темноты, пока не придут за ним мальчики.

…При бледном свете луны, пробивавшемся сквозь маленькое окошко чердака, устроили настоящий пир. Паблито принёс миску ещё дымящихся бобов, большой кусок овечьего сыра, краюху хлеба. Лётчик извлёк из НЗ – неприкосновенного запаса – батон копчёной колбасы, пачку печенья и открыл банку сохранившихся у него советских шпрот. Четвёртый участник пиршества, дед Паблито, сухонький, сморщенный старик, приволок бутыль вина чуть ли не с него ростом. Про деда мальчик сказал:

– У меня нет от него секретов. Он нам во всём поможет!

Нельзя сказать, что за ужином была оживлённая беседа, но всё-таки кое-что рассказывали и понимали друг друга. Шухов узнал, что находится в старом крестьянском доме, хозяином которого был дед Паблито. Его сын и отец мальчика, тоже земледелец, сражался в рядах республиканцев под Мадридом.

– Падре – коммунист! – с гордостью сказал Паблито.

В доме ещё были его бабушка и мать, но, по мнению мальчика, «у женщин длинный язык» и поэтому их лучше не посвящать в тайну.

Старик согласно кивал головой и помалкивал.

Когда «гости» ушли, Шухов огляделся. Чердак был просторный, заваленный сеном и разной рухлядью – ломаными лопатами, старыми мотыгами, дырявыми бочонками. В угол на охапку сена Паблито бросил одеяло и подушку.

Дом был сложен много десятилетий назад из больших нетёсаных камней. «Стены выдержат прямое попадание снаряда. Настоящая крепость!» – решил Шухов и лёг спать. Он долго не мог заснуть. Внизу под ним шумно жевала и вздыхала корова…

Прошло двое суток невольного заточения лётчика. Паблито и Энрико часто навещали его, приносили еду и сообщали последние новости. Они не раз бегали к самолёту, ставшему стогом сена, – всё там было в порядке. Появлялся на чердаке и старик, молча и крепко пожимал руку Шухову, крестил его и уходил.

Предутреннюю тишину нарушили винтовочные выстрелы. Затем просвистел и где-то совсем близко разорвался снаряд. Глухо заговорили пушки. Рядом затарахтел пулемёт.

Шухов бросился к слуховому окошку. Отсюда просматривался кусок неба со шпилем белой колокольни и отрезок деревенской улицы.

Светало. Стало видно, как с колокольни по наступавшим бьёт пулемёт. Эх, забраться бы сейчас туда и заставить замолчать проклятого пулемётчика! Шухов нащупал в кармане пистолет. Нет, он не имеет права ввязываться в бой. Больше, чем его жизнь, республике нужен самолёт. Его обязательно надо пригнать на аэродром! Пулемётчика снимут другие. И в самом деле, к колокольне, крадучись вдоль стен домов, пробирались крестьяне. Среди них Шухов увидел и старого хозяина дома, в котором он нашёл приют. Дед был вооружён охотничьим ружьём.

Минут через пять пулемёт на колокольне смолк.

Вскоре деревня заполнилась шумом моторов и лязгом железа о булыжник мостовой. Шли танки Двенадцатой бригады.

На чердак влетел Паблито и, крича: «Виктория! Виктория!» (Победа!), потащил лётчика вниз.

По деревне с песнями шли бойцы-интернационалисты:

С дальней родины мы ничего не взяли,

Только в сердце ненависть горит.

Но отчизны мы не потеряли:

Наша родина теперь – Мадрид!

Шухов видел, как в открытом автомобиле проехал генерал Лукач. Он крикнул ему вслед приветствие, но его не услышали. Народный генерал спешил гнать врага дальше…

На прощание Шухов снял свои наручные часы со светящимися стрелками на чёрном циферблате и застегнул ремешок на узком запястье Паблито.

Мальчик запрыгал от радости.

– Возьми, парень, подарок от русского коммуниста – сыну испанского коммуниста!

Паблито вскинул сжатый кулак и крикнул:

– Вива! Но пасаран!

Энрико был подарен карманный компас.

Вся деревня пришла провожать «авиадоре русо». Оказалось, что никто не знал, какая «начинка» у большого стога сена. Крестьяне, по указанию Шухова, оттащили в сторону камни, расчистили дорожку для взлёта. Паблито и Энрико, очень гордые доверием, тщательно вымыли самолёт. Воду им таскали все мальчишки деревни. Не отставали от них и девчонки. Они украсили «Красного чертёнка» цветами.

Женщины, не обращая внимания на протесты лётчика, запихивали в самолёт головы сыра, апельсины, бутыли с вином.

Когда всё было готово к отлёту, всё, кроме самого главного – горючего, появился молчаливый дед. Он важно шагал около мула, по бокам которого свешивались плетёные корзинки. В каждой из них было по большой банке с бензином.

Дед, не говоря ни слова, встряхнул руку лётчику. Затем скинул свою широкополую соломенную шляпу, приподнялся на цыпочки и крепко поцеловал Шухова.

…На аэродроме «Четырёх ветров» под Мадридом уже перестали ждать возвращения самолёта, доставившего профессора на Харамский фронт. Из штаба генерала Лукача сообщали о вылете самолёта в обратный путь, а самолёта нет и нет. Уже вернулся в Мадрид на санитарном автомобиле американский хирург и привёз своего пациента – француза Анри, который пошёл на поправку.

Самолёт «Р-5» решили списать, а пилота Хосе включить в список без вести пропавших. В штабе составлялось печальное письмо на родину…

И качали же товарищи Шухова, когда он, по всем правилам приземлив самолёт на три точки, как ни в чём не бывало спрыгнул на зелёное поле. Чуть шею ему не свернули.

Механик Карлос сразу и плакал и смеялся. Он никак не мог пробиться сквозь толпу, окружавшую самолёт. Когда всё-таки ему это удалось, он не только, вопреки уставу, расцеловал давно не бритые щёки своего командира, но и чмокнул красного чертёнка на борту машины.

– Порррьядокс! – визжал ошалелый от радости Карлос.

– Совсем не порядок! Врёт бензомер, – охладил его пыл Шухов. – Показывает больше, чем есть в наличии. Проверь бензомер!

На следующее утро «Р-5» ушёл в очередной разведывательный полёт.

Вскоре на руке камарадо Хосе опять затикали часы – золотые, именные – награда республиканского правительства.

Конец «красного чертёнка»

На смену короткой, гнилой испанской зиме пришла похожая на осень холодная, слякотная весна. День-деньской шли дожди вперемежку с мокрым снегом. Солнце редко проглядывало из-за туч, низко прикрывших долины и ущелья. Реки Тахо, Тохунья и Хенарес, берущие своё начало в горах хребта, вышли из берегов. Земля в районе Гвадалахары превратилась в жидкое месиво из глины, воды и ещё не растаявшего снега.

С раскисшего аэродрома не взлететь самолёту. «Чатос», «москас», бомбардировщики «СБ», которых здесь стали называть «Катюшами», стоят без дела, увязнув колёсами в краской испанской глине. Рядом с ними десяток новеньких «Р-5». Они совсем недавно прибыли из Советского Союза по просьбе генерала Дугласа. Главный советник по авиации, не раз поднимавшийся в небо на «Красном чертёнке», убедился в незаменимости сравнительно быстрого, выносливого, неприхотливого «Р-5».

На аэродроме Алкала-де-Энарес собраны самолёты со всей Испании. Но свинцовое, нелётное небо прижимает их к земле. Не умолкает барабанная дробь тяжёлых дождевых капель по плоскостям мокрых машин.

Летать нельзя, а летать надо, как никогда!

Итальянские войска вторглись в пределы Испании и начинали наступление на Мадрид со стороны Гвадалахары. Пять больших пароходов, охраняемых чуть ли не всем военным флотом Италии, доставили дивизии с пышными названиями «Чёрное пламя», «Божья воля», «Чёрные стрелы», множество орудий, танков, самолётов, автомашин.

У республиканцев на этом участке фронта было совсем мало защитников. Срочно сюда перебросили закалённую в боях, никогда не отступавшую бригаду генерала Лукача.

Силы всё-таки были неравные. На каждого бойца за свободу наступало семь итальянских захватчиков. На танк республиканцев приходилось восемь танков фашистов. Пулемётов у оккупантов было в десять раз больше, орудий – в пять раз.

По пояс в жидкой грязи, простуженные, прикрываясь насквозь промокшими одеялами, часто без горячей пищи и сухого ночлега, республиканцы стойко и бесстрашно отражали атаки. Но всё-таки в первые дни боёв итальянцы немного продвинулись вперёд.

Республиканцы ждали помощи с неба. А дожди всё шли и шли, то достигая силы ливня, то немного утихая.

Дуглас со своими помощниками, с трудом вытягивая ноги из чавкающей грязи, вышел на небольшой холмик на краю лётного поля. Здесь было чуть посуше.

– Вот отсюда и попробуем взлететь! – решил генерал.

– Не хватит места для разбега, – возразил военный инженер.

– Думаю, что «эр пятый» оторвётся. Полечу с Шуховым!

На бугорок на руках втащили самолёт с красным чертёнком на борту. Сняли пулемёт, чтобы облегчить вес машины. Слили горючее, оставив только на час полёта.

Самолёт неуклюже побежал по узкой и короткой полосе, кончавшейся оврагом. Через две-три секунды поднялся хвост, оставалось оторвать машину от земли. Но вот она уже пробежала половину дорожки, а скорость ещё недостаточна – сто километров. Мало! Сто десять… Еще немного – сто двадцать. Мелькнул обрыв. Самолёт повис в воздухе.

Шухов плавно потянул ручку на себя, и «Р-5» полез ввысь.

Шел мокрый снег, залепляя козырёк кабины. Серые облака нависли над самой землёй. Самолёт как будто пробивался сквозь вату.

Дуглас взглянул на часы и дал знак пилоту – снижаться. До земли было не более полутораста метров, когда чуть просветлело. Опасаться вражеских истребителей было нечего. «Только сумасшедшие летают в такую погоду», – сказал Карлос своему командиру перед вылетом. Может быть, он и был прав.

Вправо от самолёта широкое шоссе Мадрид – Париж. Надо подойти к нему поближе. Самолёт на бреющем полёте с рёвом пронёсся над дорогой. Она вся забита машинами. Грузовики с солдатами идут по четыре в ряд. Их несколько сотен. С неба увидели и танки, и артиллерийские батареи, и батальоны пехоты, продвигавшиеся в глубь страны.

Медлить нельзя ни часа. Вернувшись на аэродром, Дуглас провёл короткий митинг.

– Говорят, в дождь никто и нигде не летает, – говорил он лётчикам и механикам. – А теперь будут летать… в Испании советские добровольцы. Иного выхода у нас нет. Ждать погоды нам не позволяет наша совесть. И грязь нам не будет помехой… Мы участвуем в народной войне, и народ нам поможет. Позовём население городка. Где можно, утрамбуем землю, а где нельзя, положим доски, солому, хворост… Мы должны пообломать чёрные стрелы и погасить чёрное пламя…

Уговаривать испанцев не пришлось. На аэродром пришли сотни людей – мужчины, женщины, старики, дети. Под нескончаемым моросящим дождём все работали не щадя сил. Кто посильнее – трамбовали землю, остальные заготовляли хворост, привозили из крестьянских дворов солому, таскали на носилках и в корзинах песок. Сооружались невиданные хворосто-соломенные взлётные полосы.

Шухов ещё раз поднимал свой самолёт в разведку. Вернувшись, прямо под крылом он расстелил на мокрой земле карту:

– Вот здесь скопление противника!

Люди, помогавшие «пилотос», не ушли с аэродрома и на руках вынесли боевые машины от стоянок к старту. К каждому истребителю подвесили по две пятидесятикилограммовые бомбы. «Р-5» взял бомбы поменьше весом.

Тридцать машин одна за другой поднялись в сумрачное небо и сразу скрылись из вида за плотной дождевой завесой.

Добровольные помощники, торопясь, начали приводить в порядок взлётную дорожку. Хворост и песок были заготовлены заранее. Надо было успеть всё сделать к возвращению самолётов.

Вынырнув из-за нависших над самой землёй туч, самолёты, сея огонь и смерть, вихрем пронеслись над головами итальянцев. Истребители выполняли роль штурмовиков, которых не было в Испании. Как и намечалось приказом, в голове и хвосте вражеской колонны одновременно взорвались брошенные бомбы и взметнулись столбы пламени. Итальянцы оказались в мышеловке. Им был преграждён путь и вперёд и назад. На шоссе творилось что-то невообразимое. Водители бросили рули, и неуправляемые машины сваливались в кювет, сталкивались, громоздились одна на другую, словно им пришла вздорная мысль поиграть в чехарду. Солдаты поднимали вверх руки, как бы сдаваясь грозному небу.

Истребители, пройдя вдоль колонны, развернулись и вновь пошли косить итальянцев.

Рёв моторов, шум дождя, взрывы бомб, трескотня пулемётов слились с криками ужаса, воплями раненых.

Разгром завершила эскадрилья «Р-5». Когда уже ушли истребители, подоспели более тихоходные «стрекозы». На минуту-другую на затихшем шоссе снова ахнули бомбы и застучал свинцовый град…

Вернувшись со штурмовки, Дуглас приказал телефонисту:

– Соедините с Двенадцатой!

– Генерал Лукач на проводе!

– Мате! Не теряйте время! На восемьдесят третьем километре шоссе заварили кашу из машин и людей. Спешите расхлёбывать!

Интербригадовцы закрепили успех лётчиков.

Это было только началом. Продолжались дожди, земля по-прежнему была рыхлой и влажной, но авиация республиканцев не давала противнику ни минуты передышки. Когда самолёты возвращались с задания, с их колёс счищали пудовые комья грязи.

Истребители действовали группами в четыре-пять машин. Пока одна группа держала противника под огнём, вторая летела ему навстречу, а третья заправлялась горючим и загружалась боеприпасами. Совсем как конвейер на заводе. И этот авиационный конвейер действовал бесперебойно. Самолёты штурмовали моторизованные колонны, мешали их продвижению, срывали атаки и здорово помогали республиканским бойцам.

Эскадрилья «Р-5» делала по пять-шесть вылетов в день. «Дьяболито рохо», благодаря стараниям неутомимого Карлоса, всегда был готов лететь на штурмовку, хотя и не раз по его возвращении механик находил пулевые отверстия в обшивке. Не надо забывать, что славный самолёт всё-таки был сделан из дерева и полотна. Правда, «лечить» его мелкие раны было не так-то трудно. «Лекарством» были кусочки фанеры и клей. Для итальянских и немецких лётчиков погода была неподходящей. Они, «как положено», не поднимались в дождь. А в редкие светлые часы «хейнкелей» и «фиатов» в небе Гвадалахары уничтожали «И-15» и «И-16».

Самолёты, подоспевшие танки, тоже советские, и героические бойцы – испанцы и интербригадовцы – одержали под Гвадалахарой блистательную победу.

Ещё одно большое наступление на Мадрид потерпело крах. Победу под Гвадалахарой шумно праздновали во всех городах свободной Республики Испании и даже проводили по этому поводу «фестивали музыки и пляски».

Лётчикам-добровольцам было не до песен и танцев. Они не успели даже как следует отоспаться. С аэродрома Алкаладе-Энарес они перегоняли свои самолёты на другие участки фронта, где их с нетерпением ждали.

Война продолжалась.

Улетели и Шухов с Карлосом.

По дороге им не повезло. Самолёт обстреляли зенитчики. Неожиданно напоролись на заградительный огонь батареи, перебиравшейся на новые позиции.

Фашисты стреляли не очень метко. Самолёт в зоне попадания был считанные минуты. Лётчик сумел, резко бросив в сторону и прижав к земле, вывести самолёт из-под обстрела. Но Шухова всё-таки кольнуло в левую ногу. На брюках показалось и стало расширяться бурое кровавое пятно. Вначале он не почувствовал острой боли, настолько были у него напряжены нервы, но очень скоро нога ниже колена нестерпимо заныла и вся штанина стала мокрой от крови. К тому же всегда «дисциплинированный» самолёт стал плохо вести себя, не слушался рулей, а лететь до места назначения ещё далеко. Хорошо, что Шухов вспомнил про запасной аэродром, километрах в десяти в стороне от курса.