Шестерки сатаны (Black Box - 7)

Сначала Наташку вытащила из строя - юбку вспомнила, а потом и Сашку с Андрюшкой. Лидия Сергеевна сразу сообразила, что в этой группе кого-то не хватает, и сама меня выдернула, хотя ребята молчали как партизаны. Бабка и то засомневалась, но мне было неудобно отнекиваться, и я добровольно сознался, чтоб не отрываться от коллектива. Прочих мы не выдали - это западло. Лидия Сергеевна долго вкручивала нам насчет того, что мы совершили преступление, предусмотренное статьей 144-й УК РСФСР, и про гуманность советского закона, согласно которому уголовная ответственность за это правонарушение на нас, 13-летних, пока не распространяется. По-моему, она очень жалела, что мы не совершили преступления в 14-летнем возрасте, потому что тогда нас можно было посадить. Но все же меру наказания она нам придумала и отправила нас работать в свинарник, где, один раз вдохнув тамошнее "амбре", можно было откинуть копыта. Но это все, так сказать, преамбула. Именно в этом свинарнике нам довелось полюбоваться на занимательную картинку, связанную с процессом искусственного осеменения свиноматок. По проходу между загончиками, где содержалось многосисечное свинство, дюжие свинари волокли одного-единственного хряка, у которого небось глаза разбегались от обилия свинячьего женского пола, хотя он и понимал, что всего этого ему не перетрахать до скончания века. Вместе с тем хрюшки визжали от восторга, почти как те дуры, которые балдеют от Майкла Джексона, или их бабки, которые сдергивали с себя блузки при виде Элвиса Пресли. Само собой они приходили в то состояние, которое зоотехники называют "охотой", и теперь им можно было впрыскивать шприцем их будущее потомство. Но поскольку шприц осеменатора был все же не совсем удачной заменой кабану, хрюшки некоторое время не успокаивались. Должно быть, они жаждали не только оплодотворения, но и кое-каких свинско-сексуальных удовольствий, а потому начинали лезть друг на друга, чесаться и кусаться самым противоестественным образом. Может, эти дамы тоже пришли посмотреть, так сказать, на самца, чтоб маленько разогреться, а потом предаться своим личным проблемам? Я вспомнил, как Ленка с Линдой возились на песочке, потом припомнил, что Ленка работала домашней учительницей у детей "голубого" Джека Табберта... А у того, как сама Хрюшка рассказывала, была "розовая" супруга, находившая в Хавронье "мужское начало". Правда, Ленка клялась и божилась, что у миссис Табберт с ней вышел облом, из-за которого тогдашнюю госпожу Баринову вроде бы и уволили, но поди, проверь это! Может, еще тогда чего-то в ней раскрутилось, а потом на Линде продолжилось. И теперь, вполне возможно, не отпускает смешанное "я". - О чем задумался? - прервал мои размышления голос Элен. Оказалось, что я сижу с наколотым на вилку куском отбивной и смотрю куда-то в мировое пространство. - Да так, о жизни... - пробормотал я, поскольку пересказывать свои животноводческие наблюдения не собирался. - Небось Вику вспомнил? - вкрадчиво поинтересовалась Элен. - Тоскуешь? Теперь мне показалось, будто ей очень хочется, чтоб я сказал: "Да, очень тоскую!" Потому что Танечке Кармелюк, сидевшей в Ленкиной упаковке, должно быть, было приятно услышать, что я привязался к ее телу, пусть даже с доминирующим Ленкиным "я". Когда-то Чудо-юдо вычислил, что в Вике осталось 36 процентов Танечки, то есть больше трети, почти 2/5. Да еще 4 процента осталось от Кармелы О'Брайен и Вик Мэллори. Интересно, а сколько в Элен от Хрюшки? - Как тебе сказать... - неопределенно произнес я, отвечая на вопрос, и наконец-то скусил с вилки мясо. Это позволило мне выдержать паузу, необходимую на тщательное пережевывание пищи. Потому что отвечать прямо мне не хотелось. Если как на духу, то я точно не знал, тоскую я или нет. И по чему именно тоскую, тоже не знал. Может, по Ленкиному телу, которое вот тут, рядышком сидело и ухмылялось, а может, по ее доброй и нежной душе, которая вынуждена была страдать от разных нюансов, связанных с перегрузкой на носитель, который она терпеть не могла... - Не то чтобы очень, - решился сказать после того, как прожевал, понимаешь, к новой жене надо привыкнуть. - Вы уж скоро год, как живете, - хмыкнула Элен, - пора бы притереться. - Не так-то это просто, - неожиданно высказалась Люба и помрачнела. Всегда будешь что-то вспоминать и маяться. - Любашка, не надо... - Эти слова, как мне показалось, не могла произнести ни Таня, ни Лена. Потому что они сопровождались каким-то особо нежным поглаживанием Любы по локотку. Но та уже встала и сказала: - Спасибо за хлеб-соль. Пойду отдохну... - Ну чего ты? Останься... - почти умоляющим тоном попросила Элен, и мне стало на сто процентов ясно, что, определяя их отношения, я ни шиша не ошибся. - Нет, пойду, - упрямо произнесла Люба, - вам есть о чем потолковать, а я... Она недоговорила и быстрым шагом вышла в коридор. Элен осталась, но настроение у нее явно испортилось. Она потупилась, нервно побарабанила пальцами по столу. - Иди, - посоветовал я, поскольку мне сейчас не хватало только влипнуть в какую-нибудь межбабскую разборку и заполучить в лице Любы врага. Если она Куракина прирезала, то и меня не пожалеет. Фиг его знает, может, и там она не Клыка пожалела, а Ленку приревновала? То есть Элен, конечно... - Гонишь? - неожиданно сердито сверкнула глазами мамзель Шевалье, - Ты меня гонишь? Вот это была, несомненно, Хрюшка. Только она могла так взъяриться из-за единственного коротенького слова. - Нет, не гоню, - произнес я с легким испугом, - но эта твоя Люба, по-моему, на что-то обиделась... Вам, как бабам, легче свои проблемы уладить. А то перессоритесь из-за ерунды. - Это для тебя ерунда! - сердито буркнула Элен. - Знаешь, сколько тут всего на этой Любе завязано? - Нет, только догадываюсь. - Хочешь, я тебе расскажу о ней, чтоб ты был в курсе? - Ежели это не будет лишним, то пожалуйста. - Во-первых, чтоб тебе было известно: Люба и Клык - земляки, из одной деревни. В детстве дружили, потом это перешло в первую любовь. Чистую такую, не плотскую. Но так получилось, что они разлучились: Клык остался десятилетку кончать в селе, а Люба в город уехала, в техникум. И там с ней произошло несчастье. Какие-то гады ее, девчушку совсем, изнасиловали вшестером. К тому же она от кого-то из них забеременела. Родня ей какого-то жениха срочно подыскала, чтоб "грех прикрыть", выдали замуж. А муж оказался то ли дурак, то ли подлец, чего больше, не скажешь. Люба к тому же вообще после того, что с ней произошло, мужчин не переносила. Ложилась с ним, как на плаху. Ему, конечно, какие-то добрые люди "глаза открыли", он ее бить стал, пил, как свинья. А потом, не знаю, правда ли, нет, но Люба так считает - ребенка уморил. А Люба его убила и в тюрьму села. Там познакомилась с одной крутой девушкой, Соней ее звали... И пошла у них любовь. - Понятно... - Да что ты вообще понимаешь? Они не просто лизались, а по-настоящему любили. - Давай этот вопрос в стороне оставим? - предложил я примирительно. - Я действительно в такой лирике мало что соображаю. - Ладно... В общем, когда они из тюрьмы вышли, то стали жить вместе. Покрутились-повертелись и, в конце концов, приплыли в киллерши. Не знаю, сколько заказов выполнили, но прокололись только тогда, когда их послали на Клыка и Веру. - Ни фига себе... - вырвалось у меня. - Да. И Люба говорит, что вообще-то могла его тогда убить. Потому что не могла Верку видеть. Но Клык ее сумел разоружить, а Соню застрелил. Наверно, мог бы и Любу, но пожалел и отпустил. Потом она уже одна, без Сони работала. Дальше - за кордон отправили, на Воронцова. Он должен был на Лазурном берегу отдыхать. А она случайно увидела Клыка с Верой, которая последний месяц дохаживала. Потом увидела их с Куракиным, а позже Куракина с Воронцовым. Не знаю толком, что в ней надломилось, но она пошла к Куракину и встретилась с твоей Ленкой. Она-то и помогла ей остаться у Валерия Васильевича. Куракин берег ее на всякий случай, как свидетельницу против Чуда-юда. Ведь он параллельно пытался навести мосты и к Сарториусу, и к Баринову, и к Воронцову. Стало быть, надо было подстраховываться со всех сторон. - Резонно. - А поскольку держать Любу во Франции было опасно, он припрятал ее на Антильских островах. Вместе с Клыком, Верой и их новорожденным Юриком. В качестве служанки. Остальное, по-моему, я тебе рассказывала... - Да, только, правда, ты почему-то утверждала, что память о том, как Люба перешла к Куракину, осталась у Ленки, - припомнил я. - Не может быть, - решительно сказала Элен, - я это всегда помнила. - Знаешь, у меня бывают заскоки, но на танкере, несколько часов назад, ты говорила именно так. Может, тебе кто-нибудь эту информацию загрузил позже? - Не пудри мне мозги, а? Какая, в конце концов, разница?! - Ты знаешь, мадемуазель Шевалье, я лично очень волнуюсь, когда у меня в голове или в чьей-либо еще появляется информация, которой раньше не было. Я, например, несколько раз едва концы не отдавал, когда у меня в башке архивированные файлы памяти разворачивались. А Вася Лопухин, между прочим, которого ты, наверно, знала, умер оттого, что у него в голову проник информационный вирус. Это не шутки! - Ладно, подумаю, может, и припомню, откуда все взялось... - наморщила лоб Элен. - Но сейчас о другом. У нас с Любой завязались очень тонкие отношения. С одной стороны, она продолжает нежно и платонически обожать Клыка, но физически... - В общем, можешь не объяснять, - отмахнулся я. - Мне уже ясно. Поскольку девушку в юности слишком интенсивно поимели, она терпеть не может мужиков иначе, как в платоническом виде. А в физическом виде ей нужна твоя мужественная женственность. По этому случаю ты хочешь меня предупредить, чтоб я не проявлял интереса к телу бывшей законной супруги, в котором ты нынче проживаешь, а то Любочка невзначай отрежет мне голову большим кинжалом. - Вовсе нет... - здесь Элен понизила голос. - Понимаешь, она хоть и привыкла общаться только с бабами - причем фактически до меня у нее была только Соня, - вовсе не законченная лесбиянка. У нее по-прежнему живы совершенно традиционные влечения, только они находятся в подавленном состоянии. - А у тебя? - спросил я без улыбки. Элен говорила так, как могла бы сказать кандидат наук Хавронья Премудрая, а не снайпер-диверсантка Танечка Кармелюк. - У меня - это особый вопрос. Сначала дослушай про нее. Сам понимаешь, что степень откровенности у нас с ней очень высокая - на почве интима, конечно. В общем, она призналась мне, что хотела бы узнать мужчину. Но она закомплексована, потому что все ее попытки найти хотя бы партнера, не говоря уже о настоящем возлюбленном, оканчивались неудачей. Мужики - это и к тебе относится, конечно! - жуткие эгоисты. Большинство из них, почуяв, что дама проявляет к ним интерес, стараются действовать побыстрее и понахальнее. А для Любы все это - лишнее напоминание о своей трагедии. Одна неосторожная, слишком грубая или жадная ласка, сопровождаемая ощущением пьяного или выпившего мужчины, его запаха, например, может привести ее в ярость. При этом она запросто может избить или даже убить мужчину. Ну минимум прогнать. С другой стороны, она ведь по-прежнему любит Петечку-Петюнчика, то есть Клыка, и тихо страдает, видя, что он очень счастлив с Верой. - А они действительно счастливы? - поинтересовался я. - По-моему, абсолютно. После того, как Вера родила, - особенно. Клык, хоть и сидел по солидным статьям, по-настоящему блатным так и не стал. Все понятия он назубок знает, но все равно - "мужик" и никогда не будет вором в законе. Вдобавок он очень рад, что свалил из России, оторвался от тамошнего преступного мира. Конечно, положение "подставного босса" - не самое прочное, он это понимал. Он прекрасно сознавал, что Куракин в любое время может его убрать. И убрал бы, если б не подошел к делу с примитивной логикой. Куракин думал, что Люба ревнует Клыка и ненавидит Веру, поэтому и поручил ей исполнение своего приговора. А все оказалось совсем не так, как он думал. - Это понятно. Клыка она любит платонически. А Веру? - Веру она вначале действительно недолюбливала. Вера в прошлом провинциальная журналистка, неудачно была замужем за пьяницей и лохом, которого убили по пьянке не то компаньоны, не то контрагенты по бизнесу. Когда овдовела, ударилась в работу, пыталась разоблачать коррупцию в родной области, но все ее материалы летели в корзину. А потом, будучи в отпуске, отправилась в деревню, где оставался дом, принадлежавший ее покойной бабушке, а до этого - родителям Клыка. Именно туда приполз Клык после того, как отделался от людей Иванцова. Раненный в ногу, потерявший много крови, уставший до ужаса. И Верочка выходила его, спасла от сепсиса каким-то чудесным бабкиным снадобьем. Потом следовала за ним, помогала ему, как могла... В общем, они уже сильно любили друг друга, когда Цезарь вывез их во Францию. То, что их брак оформлен липовыми документами, они предпочитают не вспоминать и эти два года считают себя мужем и женой. - Это ты про Клыка и Веру рассказываешь, а я спрашивал, как Люба к Вере относится. - Понимаешь, она ее любит. Не так, как Соню, конечно, но любит, прежде всего за то, что Вера спасла Клыку жизнь. Мне Люба говорила, что если бы Клыка убили, то она не смогла бы жить дальше... Она считает себя недостойной его, грязной, что ли, какой-то - представляешь? И когда увидела вблизи, как они с Верой живут, какие у них трепетные отношения, то поняла, что может только все испортить, если попытается перетянуть Клыка к себе. - Ну а сам-то Клык как на нее смотрит? - К Любе он относится, конечно, не как к служанке, а как к родной сестре. Потому что она из его родных мест, деревенская, у них много общих воспоминаний, она в тюрьме сидела, как и он. Родство душ, понимаешь ли. Но Клык очень четко держит дистанцию. Он внимательно следит за тем, чтобы Вера не начинала чувствовать отчужденность, чтоб все эти воспоминания не приводили к тому, чтобы Любе напрасных ожиданий не внушать. Клык хоть и без образования, но психолог хороший. - Ну и совет им всем да любовь... - сказал я, которого все эти беседы на темы "между нами, девочками" немного разочаровали. Мне, конечно, показалось полезным узнать кое-что дополнительно о тех, у кого нахожусь, так сказать, "в гостях", но уж больно много было со стороны Элен всякой лирики. Не верилось мне что-то, будто эта троица - между прочим, на всех мокрухи висят, даже на молодой мамочке Вере! - пребывает в таком христианском благолепии и всепрощении. Если Любаша действительно любила Соню - хотя насчет гомосексуализма во всех вариантах, хоть мужских, хоть женских у меня было традиционно-неоригинальное мнение, - то почему простила Клыка, который ее возлюбленную пристукнул? С другой стороны, отчего Клык, если он такой умный и тонкий психолог, предпочитает жить в таком неустойчивом равновесии, а не сосредоточиться на Верочке, которая наверняка рано или поздно, с поводом или без повода все-таки приревнует его "к первой любви". Тем более, что если Клык эту самую Любу все-таки трахает, то вряд ли будет широко оповещать об этом мировую общественность, а сама Люба не будет докладывать об этом своей любовнице Элен. Но самое главное, мне было не очень ясно, за каким лешим Элен начала всю эту мелодраматическую беседу. По-моему, к вопросу о перспективах очередной торговли за мою шкуру все это имело самое отдаленное отношение. - Ладно, - сказал я. - Все это очень запутанно. В общем, я всю информацию к сведению принял, хотя не знаю, на хрена мне быть таким просвещенным. Шла бы ты к Любаше, утешила ее, сказала, что между мной и тобой больше ничего и никогда не будет, а ваше, блин, "любимое времяпрепровождение" будет длиться вечно. - Балбес ты... - прошипела Элен. - Что я полчаса тебе объясняю, а? В одно ухо влетает, а в другое вылетает. - Мозги перегружаются, - вполне серьезным тоном сказал я, - вот и приходится через уши лишнюю информацию стравливать. - Ты слышал от меня сегодня такую фразу: "У Любы есть нормальные влечения"? Слышал или нет? - По-моему, где-то такая проскакивала. И слышал насчет того, что она закомплексована, лупит мужиков вместо того, чтобы с ними спать. - Правильно, - сказала Элен и неожиданно взяла меня за ладонь обеими руками. Это были Хрюшкины, Ленкины ладошки, все те же в общем-то... От них мне как-то теплее стало. Хотя я по-прежнему ощущал большую разницу между знакомой формой и изменившимся содержанием. Посмотрел в глаза, Элен немного смутилась, но руки не убрала. - Слушай, - произнес я не очень уверенным голосом, - я, в общем, мужик самый обыкновенный и, в принципе, без комплексов. Поэтому если ты будешь как-нибудь неаккуратно себя вести, то могу не так понять. И мне очень не хотелось бы, чтобы Люба, эта твоя коллега по профессии, тоже нас не поняла. Потому что мне лично лишний шанс получить дырку во лбу или в затылке совершенно не нужен. Если ты, то есть Таня, до сих пор не можешь мне Толяна простить, которого я завалил только потому, что вы меня в угол загнали, то ты, не знаю уж по какой причине, пошмаляла Джека с Котом и еще человек восемь из тех, кто тебя пальцем не тронул. - На фига ты все это вспоминаешь? - Мягкие подушечки ласковых пальчиков приятно почесали мне тыльную сторону ладони. - Это ты первая вспоминать начала. Там, на танкере. Сразу предупредила: "Помни, мол, я не Хрюшка Чебакова, и я ничего тебе не простила!" Во все это охотно верю. И на место в твоей постели не претендую. Просто страшно. Ты и когда просто Таней была, казалась непредсказуемой. А сейчас - вдвойне. - Может быть. Мне и тогда было многое непонятно в себе самой. Потому что я уже тогда была составной. Понимаешь? Там, на полянке, Кармела прорвалась, а потом, когда она успокоилась, Таня на себя поглядела своими глазами... И за все похабство своей составляющей рассчитываться взялась. - А сейчас кто у вас главный? - Таня. Но она уже другая. - Не знаю, не знаю... - Я положил ладонь поверх рук Элен и почувствовал, что мне все больше хочется забыть о том, из каких составляющих состоит ее "программное обеспечение". Мне захотелось увидеть в ней старопрежнюю Хрюшку, ту, которую даже с Зинкой нельзя перепутать, потому что знаешь все ее родинки и царапинки... Но хотеть не вредно, а разум подсказывал осторожность. Мне вовсе не было нужды ошибиться. Сесть в лужу легко, труднее ходить с мокрыми штанами. - Не бойся... - подбодрила меня Элен. - Пусть я буду для тебя Хрюшкой... Голос у нее был мягкий, впору поверить, что с настоящей Ленкой общаешься. Но все же страшок какой-то оставался, уходить не хотел. - Ты серьезно хочешь со мной переспать? - Голос у меня прозвучал до отвратности по-деловому, будто я шлюху снимал. - Тебе надо, чтоб я это на весь дом проорала? - Нет, конечно, - засмущался я, подумав, что она вообще-то на все способна. - Только мне чего-то кажется, будто ты в этом деле какую-то сверхзадачу ставишь... - Ставлю. Начни со мной, а кончи с Любой. Я, в принципе, и с тремя сразу барахтался, было такое по жизни. Но там были раскомплектованные, а тут... Фиг поймешь. - Ты что, советовалась с ней? - Ну, это не твоя забота. - Очень даже моя. Пнет меня по агрегату сдуру - и все в прошлом. - Не пнет. Гарантию даю. В общем, я сейчас ее приведу, а ты зашторь окна, погаси свет. Потом как следует ополоснись в душе, чтоб от тебя козлом не воняло, и ложись в постель понял? Мыла, шампуня не жалей, мне нужно, чтоб у нее от мужицкого духа тормоза не включились... - Может, мне вообще кастрироваться для страховки? - проворчал я. - Нет... - усмехнулась Элен и провела ладошкой по моей щеке. - А вот побриться надо обязательно. И дезодорантом попрыскаться. На вот еще, "тик-так" пожуй, чтоб не дышать на нее вчерашним перегаром. Даже лучше просто зубы почисть. Я только вздохнул. Хорошо, хоть губы красить не заставили или морду кремом мазать, а то бы совсем хана. Элен удалилась, а я, точно выполнив инструкцию, залез под одеяло. Прямо скажем, у меня не было особых восторгов по поводу того, что предстояло, зато сомнений в благополучном исходе предприятия было больше, чем достаточно. ПА-ДЕ-ТРУА То ли Элен специально не торопилась, чтобы дать мне возможность провести подготовительную работу, то ли на то, чтобы уговорить Любу, ей потребовалось гораздо больше времени, чем она предполагала. Я-то еще боялся не успеть, поторапливался, дурак! Однако мне еще полчаса пришлось провести на расстеленной кровати, дожидаясь, пока бабоньки соизволят явиться. Если б я прямо-таки жаждал ихнего появления и горел огнем страсти, то она бы у меня давно погасла. Но я не жаждал. Сказать по совести, мне было однохренственно, придут они вдвоем, явится ли одна Элен или вообще мне придется тут, как дураку, валяться в одиночестве, задыхаясь от собственного благоухания. Любого мужика, от которого разило бы таким букетом, я лично принял бы за "голубого". Конечно, мне по жизни доводилось и в канализации купаться, и не мыться помногу недель подряд, но натуральный вонизм меня так не убивал, как это приторно-парфюмерное амбре. Во всяком случае, в приличном обществе я с таким запахом появиться не хотел бы. Когда я уже начал думать, что в планах Элен случился довольно закономерный облом, а потому мне дадут спокойно доспать до утра, они все-таки явились... В здании этого самого, как выразилась Элен, "готеля" было довольно тихо и среди дня. Во всяком случае, на нашем этаже признаков особо бурной деятельности не слышалось. Откуда-то снизу, правда, какие-то отзвуки разговоров и хождений долетали, но очень слабо. Ясно было, что кое-какой народ есть, уж охрана-то несомненно, поэтому мысли о том, чтобы удрать, воспользовавшись ситуацией, меня не посещали. Надо было сперва элементарно осмотреться, понять хотя бы, в какой части света нахожусь, а уж потом размышлять, стоит ли отсюда смываться вообще. Поскольку пока условия содержания были более чем сносные, попытка к бегству могла привести к их быстрому и нежелательному изменению. Так что не стоило дразнить гусей. К тому моменту, когда я выполнил все пункты инструкции и уже находился под простынкой голый, как младенчик, в гостинице установилась почти полная тишина. Самое оно поспать под неназойливый, умиротворяющий шумок кондиционера. Но... Сначала послышались мягкие шажки, приближающиеся к незапертой двери, а потом она осторожно открылась. На дворе, похоже, еще не совсем стемнело, а может, освещение включили - я так и не понял. Факт тот, что кое-какой свет пробивался в комнату из-за штор, и в этой полутьме я увидел, как Элен в халате до пят осторожно входит в комнату и плавно тянет за собой нерешительную Любу. Вряд ли Любаша кокетничала или кривлялась. Во всяком случае, мне казалось, будто она просто уступила уговорам своей отвязной подружки, которой пришла в голову идея внести некое разнообразие в их нетрадиционный секс. Элен мягко подтолкнула Любу вперед, но та дальше стола не пошла, остановилась. Дожидалась, пока подруга запрет дверь изнутри. Когда замок два раза щелкнул, Элен подошла к Любе и вновь потянула ее к постели. - Не надо... - прошептала Люба. - Стыдно... - Иди и не вякай, - прошипела мамзель Шевалье, - еще спасибо мне скажешь. Не захочешь - твоя личная проблема, насиловать не будем. Кровать, стоящая головами к стене, вполне могла бы принять и четверых постояльцев. Элен, попросту скинув халатик, под которым оказалось какое-то черное бельишко, составленное из ремешков и треугольничков, деловито залезла на постель и отодвинула меня к противоположному от Любы краю. Люба потопталась у кровати, присела, потом вновь встала, даже, кажется, собиралась сделать шаг вспять, но Элен вовремя поймала ее за запястье: - Ложись, дурочка... Хватит сомнений, не канителься. - Боюсь... Я вам мешать буду. И вообще - не могу. Пусти, я пойду, ладно? - Останешься. Просто полежи рядом. Иди сюда, детка. Иди к мамочке... В тот момент я абсолютно не представлял себе, что я буду делать с этими бабами. Конечно, в глубокой древности мне доводилось иметь дело с лесбийскими парами. Впрочем, они, конечно, были не до конца втянувшимися, а что называется, бисексуальными. То есть могли и с мужиками трахаться. Мэри и Синди, например. Но тех я поимел не враз, а поочередно, да и то они едва не подрались, помнится. Тандемы Марсела - Соледад и прошлогодний Марсела - Сильвия вообще к лесбиянкам не относились. Просто дружно работали вместе, помогали, так сказать, чем могли. Ленка и Линда на Сан-Мигеле тоже едва не подрались, а на Роса-Негро как-то обошлись без меня. А тут... Чего ждать, блин? Две профессиональные киллерши как-никак. Причем у Элен вообще боевая подготовка (правда, в другой "упаковке") - как у майора спецназа. Да и Любаша, хрен ее знает, не лыком шита. Сейчас стесняется и скромничает, а потом как заедет вожжа под хвост! Я ж не "Терминатор-2" из жидкого металла. Во мне всего одну дырку лишнюю проверни - и я труп. Даже дырку, в принципе, вертеть не надо, зажми горло согнутым коленом - и полный абзац получится. Само собой, что такие размышления не на сладострастные утехи настраивают, а на попытку к бегству или на моральную подготовку к самозащите. То есть мой организм совершенно игнорировал Главную толкушку, и она, в свою очередь, тоже не проявляла интереса к внешнему миру. - Ну, присядь, кроха... - проворковала Элен. - Успокойся, не трясись, ты ж смелая баба. Не думай о том, что фиг знает когда было. Все у тебя будет, все... Вот, присела к мамочке, очень хорошо, умничка! Элен уже второй раз именовала себя "мамочкой". И Танечка, и Ленка были примерно того же возраста, что и Люба, даже моложе. А вот старая шлюха Кармела О'Брайен, которую я, слава Аллаху, никогда не видел воочию, была намного старше Вик Мэллори, в которую ее "прописали" Сарториус с Брайтом, и вполне могла ощущать себя "мамочкой" по отношению к Любе. Ну, контора! - Ты можешь пока не раздеваться, - шептала Элен, поглаживая Любу по плечам. - Просто приляг, расслабься. Не думай о грустном... Ну вот и хорошо. Послушная девочка... В полутьме можно было разглядеть, как Люба, свернувшись калачиком, прилегла на бочок, повернувшись спиной к Элен и ко мне. - Укрыть тебя простынкой? - Не дожидаясь утвердительного ответа, "мамочка" стянула простыню с меня и набросила на Любу. Замерзнуть я, конечно, не боялся, кондиционер держал вполне приемлемую температуру. Да и наверняка за окошком было гораздо теплее, чем в комнате, несмотря на вечернее время. - Кайф, - вытягиваясь рядом со мной на постели и закидывая руки за голову, промурлыкала Элен. - Такой чистенький, хорошенький, душистенький! Не мальчик, а подарок девочкам. Все это сюсюканье ужас как напоминало бесплатную рекламу. "Батарейки GP ("джи-пи"), увидел - купи!" Или: "Теперь я чувствую себя спокойно в мои критические дни!" (Забыл только, чем эти дуры такого спокойствия добиваются, то ли "тампаксами", то ли "памперсами".) Хрюшке - настоящей Ленке, разумеется, - навряд ли пришло бы в голову рекламировать меня перед какой-либо дамой. Во всяком случае, в таком тоне. Не знаю, достигла ли реклама своей цели в отношении Любаши, для ушей которой она, собственно, и предназначалась, но мне она явно не придала сил. Наоборот, и без того едва-едва теплившийся интерес к намеченному Элен мероприятию почти совсем угас. Я был готов сказать нечто вроде: "Валите вы отсюда, на хрен вы мне нужны!" Правда, это заявление, пожалуй, могло бы привести к неприятностям, даже, возможно, к мордобитию, а потому осталось невысказанным. Впрочем, как оказалось, замечание насчет "чистенького, хорошенького, душистенького" было последней тактической ошибкой, допущенной мамзель Шевалье. Дальше она действовала вполне безукоризненно. - Успокойся, Волчарочка... - Это произнесла, безусловно, та часть души Элен, которая осталась от Хрюшки на родном носителе. Она повернулась на бок, лицом ко мне, и положила мне на грудь растопыренную ладошку. Плавно подогнула пальчики и чуть-чуть пощекотала кончиками острых ноготочков. А потом осторожно привалилась ко мне сбоку, уложив поперек моих колен большую, нежную и теплую ляжку. Она, эта ляжка, медленно, как бы нехотя, проехалась по моей ноге вверх, и та часть ее, что примыкала к согнутому колену, тихонечко дотронулась до того самого органа, который, мягко говоря, вовсе не жаждал пробуждаться и выполнять служебные обязанности. Это прикосновение разбудило гнусного саботажника. А когда ляжка Элен еще пару раз бережно погладила его своей горяченькой, гладкой кожей, ленивый зверек наконец-то узнал свою прежнюю хозяйку, поднял головку и встал столбиком, как сторожевой суслик перед родной норкой. В общем, он стал помаленьку возбухать, а я нагреб в пятерню золотистые пряди знакомо пахнущих волос из пышной гривы Элен, поднес их к губам и провел ими по собственной физиономии. - Нравится? - спросил я. Ленке это нравилось, а как Элен? - Ага-а... - прошептала в ухо Хрюшка. Нет сомнения, ее вполне можно было так назвать. Потому что тело, хоть и управлялось новым доминантным "я" Танечки Кармелюк, оставалось Хавроньиным. Гладким, мягким, упругим и очень ласковым на ощупь. Именно таким ощутила его моя левая ладонь, когда, дотянувшись до талии Элен, сперва съехала чуть вниз, погладив пышную попу, после чего не спеша покатила вверх, по нежной пухлой спинке, к лопаткам, а затем снова вниз... По пути моя рука, конечно, натыкалась на разные искусственные сооружения, то бишь полоски и треугольнички из черной ткани, составлявшие нижнее белье мамзель Шевалье. Само собой, никакое белье не могло сравниться по нежности и возбуждающему действию с натуральной женской кожей. Поэтому я, как бы невзначай, расстегивал все попадавшиеся под руку застежечки, крючочки и кнопочки. В результате все эти тряпочки постепенно сползли и освободили натуру от ненужного украшательства. - Та-ак, - пропела Элен, подав вперед грудки, и плавно выгнула шею. Я коснулся губами небольшой впадинки у ее правой ключицы, потом, подхватив Элен ладонями под лопатки, плавно повернул ее на спину и кончиком языка дотронулся до подбородка. - Леночка... - шепнул я, все больше хмелея от близости этого, казалось бы, насквозь знакомого тела. Потому что почти треть моей непутевой жизни была связана с ним. Именно из его недр появились Колька и Катька, которые понесут куда-то в XXI век и далее гены, доставшиеся мне от Майкла О'Брайена и докатившиеся до меня при посредстве Чуда-юда. Да, там была другая душа, сущность, доминантное "я" или как его там... Но Ленка, помещенная в тело Вик Мэллори, перестала быть собой. Потому что душу я при всем желании видеть не мог. Прикидывать мог, что в Вике от Ленки, а что от Танечки. Но видел только то, что привык называть Кармелой из "Чавэлы". А тут я, прекрасно понимая, что начинка другая, видел знакомые формы и... узнавал Ленку. И хотя я много раз оказывался в объятиях еще каких-то баб, с Ленкой мне было лучше всего. А раз так, то и с Элен, в которой всем заправляла Таня, но тело было Хрюшкино, мне стало хорошо... Веки ее медленно опустились. Руки расслабленно, с кажущейся вялостью, обвили меня с боков, а потом внезапно с силой стиснули. Губы слились, кончики языков столкнулись, зубы скрежетнули по зубам. Захватило дух, будто мы целовались первый раз в жизни. Оторвались друг от друга лишь тогда, когда стали задыхаться.