Наладчик Джек (№7) - Перекрестья

Он понимал, что не имеет права утаивать эту историю от Лютера Брейди. В конце концов он все раскопал. Брейди всегда все знает. Так что лучше Дженсен сам принесет ему новости.

Но Брейди разозлится. Просто будет рвать и метать.

9

Едва Джек вошел в квартиру Джиа, как зазвонил телефон. Он только что встретил Вики на автобусной остановке. Увидев на определителе «Маунт-Синай», он сорвал трубку и взмолился, только бы не плохие новости. Ведь он говорил с Джиа всего пару часов назад...

— Вики дома? — голос Джиа.

— Она здесь. Что-то слу...

— Тогда приезжай и забери меня. Пожалуйста, вытащи меня отсюда.

— С тобой все в порядке?

— Со мной все прекрасно. Правда. Доктор Иглтон отпустила меня, но больничное начальство не хочет, чтобы я ехала домой одна. Я понимаю, что это всего лишь еще одна ночь, но мне здесь так надоело. Я хочу домой.

Джек знал, что дело не только в этом. Джиа омерзело — ее выражение — торчать в больнице.

— Мы уже едем.

Они поймали такси на Саттон-Плейс, проскочили Мэдисон-авеню в районе Нижних Сотых и рванули на запад по Пятой авеню. Из медицинского центра

Маунт-Синай открывался вид на Центральный парк и башню Трампа. За парадной дверью в кресле-каталке сидела очень бледная Джиа. Джек усадил ее в салон машины, и они уехали.

Через десять минут они уже оказались в квартире на Саттон-сквер.

— О господи, как хорошо быть дома!

Джек проводил ее из холла.

— А теперь ты будешь вести себя как хорошая девочка и не волноваться — все, как доктор предписал. Ладно?

— Я отлично чувствую себя. Честное слово. Все, что было, прекратилось. Всю ночь я спала как убитая, от спазмов не осталось и следа.

— Но ты потеряла много крови, и не убеждай, что это тебе легко обошлось.

— Да, но это не значит, что я должна тут же укладываться в постель.

— Это значит, что ты должна будешь поменьше бегать.

Джек провел Джиа к большому кожаному креслу в библиотеке с дубовыми панелями и усадил ее.

— Оставайся в нем, пока не придет время укладываться.

Он знал, что Джиа никогда не сделает ничего, что могло бы повредить ребенку, но в то же время понимал, что при ее кипучей энергии ей будет трудно оставаться на одном месте.

— Не глупи. Как с обедом?

— Я могу его сделать! — вскричала Вики. — Дайте мне! Разрешите!

Джек знал, что стряпня дочери доставит Джиа куда больше хлопот, чем если бы она готовила обед сама. Поэтому он должен продуманно включиться в игру. Ни в коем случае нельзя подавлять чувства маленькой девочки.

— А я было подумал, не принести ли его...

Вики не дала ему продолжить:

— Ну разрешите мне самой его сделать! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Ну, Вик, а я уже заказал на вечер китайские блюда. Ну, ты понимаешь — рулетики с яйцами, уонтон-суп, большой цыпленок и даже блюдо ду-ду.

Девочка вытаращила глаза:

— Ты имеешь в виду блюдо пу-пу?

— Ну да. Верно. С жареными креветками и ребрышками прямо с огня. — Ей нравилось самой подогревать ребрышки на огне. — Но если ты хочешь готовить, я позвоню и отменю заказ. Никаких проблем.

— Нет, я хочу пу-пу. А готовить буду завтра вечером.

— Уверена?

Вики кивнула:

— Значит, тарелку пу-пу, договорились?

— Договорились. Мне надо выйти по делу, а потом я принесу ду-ду.

Вики хихикнула и развеселилась.

Джек подмигнул Джиа:

— Предполагаю, что тебе как обычно — брокколи и орехи в чесночном соусе?

Та кивнула:

— Ты правильно предполагаешь. Но где ты раздобудешь на вынос блюдо пу-пу?

— Еще не знаю, но что-нибудь придумаю. — Наклонившись, он поцеловал ее. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— И я, и ребенок — мы оба себя прекрасно чувствуем. Просто мы немного испугались, вот и все.

— И ты будешь следовать указаниям доктора, да?

— Первым делом я залезу под душ в своей собственной ванне, чтобы смыть все больничные запахи, а потом буду спокойно сидеть и читать книгу.

— Отлично. Беги под душ. А мне надо заняться кое-какими делами.

— Что-то налаживаешь и крепишь?

Джек кивнул:

— Поручили пару таких делишек.

— Надеюсь, ничего опасного. Ты же обещал...

— Ровно никаких опасностей. Честное слово. Первое — всего лишь найти маме ее пропавшего мальчика. А другое я организовал так, что парень, для которого я все налаживаю, об этом даже не догадывается, ни о каких царапинах не может быть и речи. Нечто поэтичное и бесконтактное.

— Это-то я уже слышала. Ты говоришь «плевое дело», а потом являешься с багровой физиономией и следами удушения на шее.

— Да, но...

— И не можешь даже навестить отца, чтобы не начать с ним очередную войну.

Джек моляще вскинул руки:

— Порой события обретают непредсказуемый ход, но эти две наладки совершенно прямолинейны. Никаких сюрпризов. Заверяю тебя.

— О, я-то знаю, что ты сам в это веришь, но каждый раз, как ты принимаешься за такое дело, оно потом становится очень опасным.

— Но не на этот раз. Увидимся через пару часов. Сотовый будет у меня отключен на весь день. — Заметив ее удивленный взгляд, он сказал: — Долгая история. Но я буду время от времени сам позванивать тебе. — Он махнул ей на прощание. — Люблю тебя.

Она улыбнулась ему в ответ:

— Я тебя тоже.

10

— Сегодня вы выглядите куда лучше, — сказал Дженсен, заняв место, предназначенное для гостя, по другую сторону огромного, как аэродром, письменного стола Лютера Брейди.

Дженсен и сам хотел иметь такой же кабинет — высокие потолки, розетки световых люков на потолке и ряд окон от пола до потолка, из которых открывался потрясающий вид на деловую часть города и небоскреб Крайслер-Билдинг. Стены были сплошь отделаны ореховыми панелями, если не считать пары дверей из хромированной стали в южной стене. Вот здесь Брейди и воздвиг памятник своему самому большому секрету, о котором знали только он, Дженсен и Высший Совет: Опусу Омега.

Действующий Первый Дорменталист и Верховный Контролер был симпатичным широкоплечим мужчиной среднего роста, с длинными вьющимися каштановыми волосами, которым он позволял падать на воротник. Несколько лет назад Дженсен заметил, что в копне его каштановых волос мелькнула седая прядь, но прожила она недолго. Сегодня на Лютере Брейди был один из его костюмов от Хики — Фримена или Дольче и Габбаны — он никогда не носил мундира, — которые предпочитал для появления на людях. Он был общественным лицом дорментализма и в таковом качестве должен был производить впечатление. Лютер Брейди был не только главой церкви, но и ее несравненным специалистом по связям с общественностью.

Дженсен не мог не признать, что шеф был великолепен в обеих ролях, но особенно в последней. Когда Брейди появлялся на экране телевизора, он был воплощением рассудительности, благородства и самоотверженности. Чемпион и обладатель Кубка Альтруизма.

— Лучше? — нахмурился Брейди. — Что ты имеешь в виду?

— Вчера у вас был усталый вид.

Брейди сделал маленькую, но выразительную паузу.

— Ничего удивительного, — сказал он, — если учесть, сколько потребовалось усилий, чтобы обеспечить низкое давление к северу от воскресного митинга.

Дженсен помнил, как он всю неделю просматривал сводки погоды, готовясь к неизбежному дождю, который хлынет во время митинга. Но в субботнюю ночь и в воскресенье утром грозовой фронт ушел к северу. Дженсен списал это на везение, но вот теперь Брейди рассказал ему...

— Это вы сделали?

— Ну, не один я. Мне помогала пара членов Высшего Совета. Наверно, я мог справиться и сам, но я должен был уделить определенное внимание и моему обращению к собравшимся. Ты же знаешь, что мы, Полностью

Слившиеся, можем быть высшими существами, но мы не боги.

Да, мы не боги, виновато содрогнувшись, подумал Дженсен. Кое-кого из нас даже высшим существом нельзя назвать.

— Мне была бы нужна твоя помощь, — со смущенным видом добавил Брейди, — но я не хотел отвлекать от обязанностей по обеспечению безопасности.

Хвала Ноомри, что ты этого не сделал, подумал Дженсен. Могла вскрыться эта позорная история... Брейди откинулся на спинку стула.

— Я уверен, что ты знаешь — я провожу воскресные ночи в горах, чтобы побыть наедине со своим кселтоном и обрести новые запасы духа. Мне необходим отдых.

Дженсен кивнул. Немало воскресных ночей Брейди проводил в своем доме в высокогорных лесах.

— Как-нибудь ты должен отправиться со мной, — рассеянно глядя в пространство, улыбнулся Брейди. — Я беру со собой «Компендиум» и перечитываю его. И каждый раз испытываю восхищение.

«Компендиум»... самая потрясающая, удивительная и магическая книга, которую Дженсен когда-либо видел, читал или мог себе представить. Он томился желанием снова увидеть ее, прикоснуться к ней, полистать ее страницы. В самый тяжелый момент его жизни, когда пошатнулась вера в цели и убеждения церкви, Лютер Брейди показал ему «Компендиум» — и все сомнения исчезли как дым.

Да! — хотелось сказать Дженсену. Да, пригласи меня!

Я хочу снова увидеть «Компендиум». Но следующие слова Брейди остановили его:

— А почитав «Компендиум», мы сможем вместе полетать над лесом. Это так успокаивает — наблюдать сверху за жизнью природы.

У Дженсена внезапно пересохло во рту и язык примерз к нёбу. Левитация? У него замерло сердце. Нет... этого не может быть. Но он должен сохранять присутствие духа.

— Я полон ожидания.

— Но пока отложим эту тему. — Брейди выпрямился на стуле. — Почему ты хотел увидеть меня?

Вот оно, начинается, подумал Дженсен.

Он изложил факты. Некто пытался вступить в общину под вымышленным именем. Выяснилось, что обманщика зовут Джейсон Амурри. Сын Альдо Амурри.

— Невероятно! Сын Альдо Амурри!

— Вы слышали о нем?

— Конечно. Очень богатый и известный человек. Из-за этой истории мы можем получить очень плохую прессу. И потерять весьма богатого благотворителя. А у его сына есть деньги?

Дженсен облизал губы.

— Кое-что имеется.

— Как много? — Эти слова звучали скорее как угроза, а не как вопрос.

Дженсен показал ему распечатку финансовой декларации, которую Мариготта нашел в Интернете.

Брейди покрылся синеватой бледностью — от корней волос и, в чем Дженсен не сомневался, до кончиков пальцев. Он знал, что босс может гневаться, но в таком состоянии он его не видел.

— В то время я понятия ни о чем не имел, — пробормотал он. — Откуда мне было знать?

— К тебе пришел человек, который стоит двести миллионов долларов, а ты его выкинул за дверь!

Кроме того, что он был Действующим Первым Дорменталистом и Верховным Контролером, Брейди также исполнял обязанности Главного Финансиста, и в таковом качестве занимался сбором средств для финансирования проектов церкви — особенно одного из них.

Не будь Дженсен Великим Паладином, не будь он допущен к Опусу Омега, может, он был бы разочарован. Но знание тайны Опуса объясняло потребность иеркви в постоянном поступлении наличности.

— Тогда я знал лишь, что он дал нам ложные имя и адрес и устроил жуткий скандал на первом Занятии по Пробуждению. Его поведение отвечало всем признакам Нежелательной Личности. Тем критериям, которые, должен добавить, вы сами определили.

Брейди бросил на своего помощника быстрый враждебный взгляд и вместе со стулом развернулся к окну. Дженсен перевел дыхание. Он все делал строго по инструкции; по крайней мере, этим он мог оправдаться.

Брейди не менял положение добрую минуту, дав Дженсену время оценить, насколько далеко он отдалился от своей Нигерии, раз теперь сидит рядом с таким влиятельным человеком.

Дженсен был рожден как Аджаи Докубо и провел детские годы в бедной деревушке на юго-западе Нигерии, неподалеку от границы с Бенином; его племя говорило на языке йоруба и приносило баранов в жертву Олоруну. Когда ему минуло пять лет, отец перевез семью в Лагос, где Дженсен выучил английский, официальный язык Нигерии. Через четыре года отец снова сорвал их с места — на этот раз в США. В Чикаго.

Его старик прожил достаточно долго, дабы убедиться, что его сын стал гражданином США; сам он пал жертвой уличного грабежа. Дженсену досталась безотцовщина, полная неразберихи, уличных драк и неприятностей с законом. Коп с Южной стороны[14], бывший морской пехотинец по фамилии Холлис предоставил ему выбор: или в армию, или в суд.

Он вступил в армию, как раз чтобы успеть к отправке в Ирак, где принял участие в войне в Заливе. Он уложил в перестрелке иракца, и, надо сказать, ему это понравилось. Может, даже чересчур. Он прикончил еще двоих, и все было бы о'кей, если не считать, что последний как раз сдавался в плен. Его лейтенанту это крепко не понравилось, и он еще раз предоставил ему выбор: с почетом покинуть армию или предстать перед военным трибуналом.

Так что он снова вернулся на улицы, на этот раз в Нью-Йорке. У черного человека без образования выбор небогатый. Все сложилось как и должно было быть: наркотики, кража и сбыт электроники, контрабанда сигарет... словом, обычная история. Из-за своих внушительных размеров Дженсен возглавил ребят, когда возникла необходимость в сильной руке. Большей частью ему приходилось пускать в ход кулаки; может, поломал ногу-другую. Но наконец пришел день, когда они решили, что кого-то надо убить.

Дженсену пришлось принять участие в этой игре. Поэтому он нашел свою мишень в баре и проломил ей голову бильярдным кием. Его ошибка была в том, что сделал он это на людях. Дженсен был арестован за убийство, но, когда все свидетели заболели потерей памяти, копам пришлось выпустить его.

Оказавшись на пороге камеры смертников и испытав нешуточное потрясение, он подошел к той грани, на которой его осенило: пришло время решительно менять жизнь.

Большую часть жизни он прожил за счет природной сообразительности и никогда не задумывался, как устроен мир, — главное, чтобы ему не приходилось вкалывать от девяти до пяти. Теперь он был готов заняться даже нудной механической работой. Но кто-то должен был показать ему направление.

Он нашел своего поводыря, когда увидел Лютера Брейди в передаче «Опра!»[15] — его подружка того времени не пропускала ни одного из этих гребаных шоу, — и чем больше Дженсен слушал, тем отчетливее понимал: дорментализм — это именно то, что он искал.

Чтобы отрезать все пути к старой жизни и поставить на ней точку, Аджаи Докубо сменил фамилию на самую простую, которую нашел в телефонной книге: Дженсен. Имя он никогда не менял, но постарался его забыть, словно оно никогда не существовало. Он стал Дженсеном — и все.

Что же до дорментализма, оказалось, что он — не то, о чем Дженсен сначала думал. Но именно его он и искал.

Но он мог плюнуть и на него — если бы не Лютер Брейди.

Он до сих пор помнил день, когда был приглашен в кабинет Лютера Брейди и увидел перед собой полный отчет о своих уголовных похождениях. Он ждал, что его незамедлительно объявят НЛ, Нежелательной Личностью, но вместо того — благодаря его военному опыту, как сказал Брейди. — его сделали ПХ, Паладином Храма. Брейди даже пошел еще дальше — он оплатил его обучение в юридическом колледже Джона Джея, где Дженсен заработал степень по организации системы охраны. И сейчас он работал неполный день, готовясь к экзамену на звание бакалавра.

Все те пять лет, пока Дженсен носил звание Великого Паладина, которым удостоил его Брейди, он лично отвечал за все участки работы. Лютер Брейди верил в него больше, чем он сам в себя. Дженсену и в голову не приходило, что он может чего-то не сделать для этого человека.

— И что же нам делать?

— Нам? — Брови Брейди взлетели на добрые полдюйма. — «Нам» — ничего. А вот тебе, скорее всего, придется вернуть этого Джейсона Амурри.

Это будет нелегко. Расстались они отнюдь не добрыми приятелями.

— И ни в коем случае, — добавил Брейди, — он не должен догадываться, что мы знаем, кто он такой.

— Как, интересно, с этим справиться? Я не могу позвонить в «Ритц-Карлтон» и позвать его к телефону, если якобы не знаю, что его зовут Джейсон Амурри.

Брейди ткнул в него пальцем:

— Меня это не волнует. Проси, умоляй, иди в отель и, если надо, обещай покатать его на плечах, но я хочу, чтобы завтра он был здесь. Займись этим. И немедленно.

Возвращаясь к себе в кабинет, Дженсен кипел от возмущения. Как, черт побери, он возьмется...

Заявление! Может, этот индюк оставил номер для рабочих контактов.

Он зарылся в бумаги на своем столе. Есть! Вот он! Код района 212.

Он позвонил этой... как-ее-имя.

— Зайди.

Когда она появилась, застегнутая на все пуговицы мундира и явно испуганная, он протянул ей заявление

Амурри и изложил новую версию ситуации. Была допущена ошибка, и ее следует исправить. «Джек Фарелл» был объявлен НЛ и выставлен вон по ошибке. Подобает извиниться и убедить его вернуться для другой встречи.

Девица вылетела за дверь, но через минуту появилась снова.

— У него отключен телефон, — подрагивая нижней губой, сказала она. В силу определенной причины его секретарши опасались сообщать ему вещи, которых он не хотел слышать.

— Так продолжай звонить, идиотка! — рявкнул он. — Звони каждые пять минут, пока он не подключится, а затем охмури его, а то никаких кселтонов у тебя в жизни не будет!

Ну почему в наши дни так чертовски сложно обзавестись хорошей помощницей?

11

Расса Тьюита Джек застал в возбужденном состоянии. Он впустил Джека и снова стал носиться по квартире.

— Ну как тут не скажешь — что за мать твою! — орал он, размахивая большой и толстой книгой в бумажном переплете. — Могу я так выразиться?

Джек пожал плечами:

— Ты же у себя дома. — Но тут к нему пришла неприятная мысль. — Надеюсь, с дискетой все в порядке? Вчера...

— Дискета в отличном состоянии. Нет, я имею в виду курс английской литературы. Только что прочел «Оду греческой вазе» Китса и просто вынужден сказать — что за мать твою!

— Думаю, что это «Ода вазе в греческом стиле», но выбирай, что тебе больше нравится. Главное, чтобы ты был счастлив.

— О'кей. Ну что это за... — Он пролистал страницы, пока не добрался до нужного места. — Вот ты послушай:

«Счастливая, счастливая любовь!» — Расс швырнул книгу через комнату, и она врезалась в стену, оставив зеленоватый след — такого же цвета, что и переплет книги, — рядом с полудюжиной подобных же отметин. — И ты убежден, что нам надо читать это дерьмо? Теперь-то я понимаю, почему я отовсюду ушел и по уши углубился в хакерство. Да это хуже, чем сидеть в тюрьме, парень! Это жестоко!

— Кстати, о хакерстве, — сказал Джек. — Так дискета все же готова?

— Что? Ах да. Конечно. — Стоило упомянуть о дискете, как Расс тут же успокоился. — Вот она.

Он взял красный квадратик дискеты со стороной в три с половиной дюйма и пустил его через комнату. Джек поймал его.

— Это она и есть?

— Все, что тебе надо. Только убедись, что вставил ее в дисковод до того, как включил машину. Тогда дискета будет контролировать все с самого начала работы.

— Что мне для этого сделать?

— Ничего. Тебе даже не придется включать монитор. Содержимое дискеты обойдет любую защиту в виде паролей и пропусков. Оно обездвижит все антивирусные программы, если они имеют место быть, и ворвется со своим вирусом. Тебе придется лишь обождать минут десять, пока жесткий диск не перестанет бормотать. Потом извлеки дискету — убедись, что ты ее не оставил, — выключи компьютер и можешь идти пить пиво. Все его файлы сгорели.

Джек посмотрел на красный пластиковый квадратик у себя на ладони.

— И все? — Как это просто, оказывается.

Расс ухмыльнулся:

— И все! Именно за это ты мне и платишь такие баксы. Кстати...

Запустив руку в карман, Джек спросил:

— Но как я узнаю, что все сработало?

— Если ты не увидишь, как он выкидывает в окно свою технику, то на следующий день встретишь его

у компьютерщиков — он уморит их, выясняя, что за дерьмо на него свалилось.

Джек кивнул. Он так и планировал посмотреть, как все будет выглядеть.

Но первым делом он должен найти тарелку пу-пу на вынос.

12

— Звонил ваш кузен, — сказала сестра Агнес.

Мэгги похолодела. Она только что вошла в главный холл монастыря, и у нее так перехватило горло, что она не могла дышать.

Значит, начинается.

Правильно ли она сделала, обратившись к Джеку? Скоро она это узнает. То ли она освободится от этой пиявки в человеческом облике, то ли дело всей ее жизни рухнет под грузом стыда и позора. В любом случае окончательный приговор куда лучше, чем странное промежуточное состояние, полное постоянных страхов и угроз.

— Мэгги? — обратилась к ней Агнес, озабоченно сведя брови. — Вы хорошо себя чувствуете? Вы побелели как полотно.

Мэгги кивнула. Пересохший язык с трудом подчинялся ей, и она еле выдавила:

— Что он сказал?

— Он попросил передать, что дела у вашего дяди Майка изменились к худшему и что он перезвонит вам около четырех. А я и не знала, что у вас есть дядя Майк.

— Дальний родственник.

Уйдя к себе в комнату, Мэгги подождала, пока Агнес не покинет холл, и стремглав кинулась к таксофону, который стоял в двух кварталах. В монастыре сестрам не позволялось иметь при себе мобильных телефонов, и она не могла обсуждать эту тему по общему телефону, который стоял в холле, так что она торопливо добралась до того, который шантажист упомянул во время их первого разговора.

Когда Мэгги подошла к нему, он уже звонил. Она схватила трубку:

— Да?

— А я уж подумал, что вы решили поссориться со мной, — сказал омерзительный скрипучий голос. Да простит ей Бог, но как она ненавидит это безликое чудовище! — Чему я бы не удивился, учитывая скудость вашей последней выплаты.

— У меня больше ничего нет!

Джек посоветовал ей сказать именно эти слова, но они были правдой. Ее скудные сбережения практически сошли на нет. Она все рассказала Майку, и он помогал ей, сколько мог, чтобы не вызвать подозрений жены. Ведь его тоже шантажировали. Если эти фотографии вынырнут, он подвергнется опасности, но все же выживет — брак его, скорее всего, рухнет, но карьера продолжится. А вот у Мэгги не останется ровно ничего.

— Да бросьте, кое-что еще есть, — проворковал голос.

— Нет, клянусь! Ничего не осталось!

Теперь она услышала хмыканье.

— Но мы же оба знаем, откуда вы можете разжиться!

— Нет! Я уже говорила...

— Это нетрудно. — Теперь голос уламывал ее, уговаривал. — К вам поступает вся наличность для фонда восстановления. Не сомневаюсь, что бедолагам из вашего прихода и в голову не приходят мысли о расписках. Все, что вам надо сделать, — чуть-чуть позаимствовать из тех денег, которые проходят через вас. Никто не узнает.

Я буду знать! — хотелось заорать Мэгги.

Но Джек сказал, что его надо поводить за нос. Пусть он думает, что она все же сдалась — но не без труда.

— Поймите, я не могу! Это не мои деньги. Они принадлежат церкви. Ей нужно каждое пенни.

Снова хмыканье.

— А как вы думаете, сколько пенни она недополучит, когда я начну распространять в приходе ваши фотографии с мистером финансовым консультантом? А? Сколько?

Мэгги всхлипнула. Ей даже не пришлось притворяться.

— Хорошо. Посмотрю, смогу ли я... Но на этой неделе поступит не так уж много.

— Я не могу ждать до следующей недели! Что-то я должен получить! В течение сорока восьми часов — и все!

Телефон замолчал.

Мэгги прислонилась к стенке телефонной будки. Она не могла сдержать слез.

Силы небесные, как она дошла до такой жизни? Никогда, ни разу, ни на мгновение с того дня, как она пришла в монастырь, ей и в голову не могла прийти мысль о связи с мужчиной.

Ничего бы этого не случилось, если бы не Серафина Мартинес.

Нет, она ни в коем случае не осуждает девочку. Но знание того, что Фине, ее сестрам и брату придется оставить школу Святого Иосифа, заставило ее кинуться на поиски благотворителя.

Как раз в это время ей и довелось познакомиться с Майклом Меткафом. С ярким, красивым, очаровательным человеком, который самоотверженно работал ради Святого Иосифа. Их обязанности в кампании по сбору средств то и дело сводили их. Они стали друзьями.

И как-то, полная отчаяния, после одной из деловых встреч она рассказала о детях Мартинес и спросила, не может ли он им как-то помочь. Его немедленное согласие удивило Мэгги. Они продолжали видеться и в ходе всех подобных встреч все чаше встречались для обсуждения судеб Фины и ее родных. В конце концов она поймала себя на том, что все острее испытывает желание и прикасаться к нему, и чувствовать его прикосновения.

И вот в один из вечеров, когда они остались вдвоем в подвальном помещении церкви — на опустевшей кухне благотворительной столовой, — он поцеловал ее, и это было чудесно, настолько чудесно, что она распахнулась навстречу свободе и испытала потребность в чем-то большем... и они занялись любовью прямо здесь, под нефами, хорами и кафедрой собора Святого Иосифа. Под Божьим домом.

На следующее утро Мэгги проснулась полная стыда. Чувствовала она себя ужасно. Мало того, что она нарушила обет целомудрия. Майкл был не просто мужчиной. У него были жена и ребенок.

Хотя и эти соображения не остановили ее. В обществе Майкла она так пылала страстью, что никакие силы не могли затушить этот огонь. Ей открылся огромный новый мир, и она испытывала постоянную жажду познавать его.

Семь раз... она согрешила с ним семь раз. И прегрешений было бы куда больше, если бы не появление того конверта, который потряс ее и вернул к здравомыслию. Зернистые черно-белые фотографии, плохое освещение — но все же на них можно было ясно различить ее искаженное экстазом лицо, когда она извивалась под Майком. Когда она увидела их, ее вырвало, и она едва не потеряла сознание, когда прочитала приложенную записку с угрозами.

Она позвонила Майку, который рассказал ей, что получил такие же фотографии с подобным же требованием денег.

Мэгги закрыла глаза, вспоминая эти изображения. Как она отдается, как делает то, что делала...

Ее потрясло, что она оказалась способной на такие вещи. Она снова и снова обдумывала их со всех сторон, пытаясь понять происшедшее, понять себя.

Может, дело в том, что она пришла в монастырь сразу же после школы. Она была девственницей — у нее вообще не было никакого опыта общения с мужчинами, особенно с такими, которых она интересовала как женщина, — и оставалась таковой до встречи с Майклом Меткафом. Она поймала себя на том, что этот добрый и благородный мужчина буквально загипнотизировал ее. Он пробудил в ней такое томление, такие чувства, о существовании которых она даже не подозревала.

И да простит ей Бог, она сдалась перед ними.

Но этого никогда больше не повторится.

Теперь они с Майклом виделись только по делам фонда и время от времени на мессах, когда он передавал Мэгги какую-то наличность, чтобы помочь ей справляться с выплатами. Но много средств у него не было.

Она молилась, понимая, что и они скоро кончатся.

Повернувшись, она побрела обратно в монастырь, по пути молча разговаривая с Богом.

Господь — Отец, Сын и Святой Дух, освободи меня от этого испытания, молю тебя. Не только ради меня, но и ради обители Святого Иосифа. Я знаю, что сбилась с пути, и я полна стыда. Я глубоко раскаиваюсь и признаю свой грех. Я заслуживаю кары. Молю, прости мне отступление от Пути Твоей Любви. Я больше никогда не сверну с него. Никогда. Дай мне отпущение, позволь и дальше служить тебе с любовью и преданностью. Но если я все же должна понести кару, то пусть это никак не отразится на обители Святого Иосифа.

Я прошу Тебя провести Джека путями Своими, чтобы он мог покончить с угрозой и приходу, и мне, — но не творя грехов и никому не причиняя бед из-за меня.

Из-за самобичевания у нее перехватило горло, и она замолчала. Все это — результат ее ошибки. И осуждать тут некого. Да, Майкл тоже принял участие в грехе, он оказался слаб, и, может, она не единственная, с кем он флиртовал, но у нее должно хватить силы на них обоих. Она облечена Призванием, а не Майкл.

Если через несколько недель она все еще будет оставаться в стенах монастырской обители и доброе имя Святого Иосифа останется незапятнанным, она поймет, что Господь услышал и простил ее.

Если же нет...

13

Чья-то рука коснулась плеча Джейми Грант. Она вздрогнула. Быстрый взгляд в мутное зеркало за стойкой бара «Парфенон» дал ей понять, что это всего лишь Тимми Райан.

— Привет! Неплохой вечер сегодня намечается.

Джейми пожала плечами.

Поставив локти на стойку бара, Тим ми придвинулся поближе и заговорил приглушенным голосом:

— Слушай, Шварц прихватил сегодня своего братишку. Он из Дулута. Если ты не против, мы, как всегда, можем неплохо повеселиться.

Джейми даже не повернула головы. Вместо этого она уставилась на отражение Райана в зеркале. Тот, выпячивая подбородок, изо всех сил старался походить на ведущего ток-шоу Джея Лино — в этом своем мятом темном костюме, распущенном полосатом галстуке и с вечной щербатой улыбкой. Днями он был корреспондентом, а вечерами — завсегдатаем «Парфенона», как Джейми и Шварц, как Кэсси и Фрэнк, да и полдюжины других.

Она сделала глоток виски с содовой.

— Не знаю, подпишусь ли на это, Тимми.

Ей было не по себе. Она могла ручаться, что и здесь за ней следили. Этот уютный маленький бар в районе Западных Шестидесятых годами по ночам служил для нее убежищем. Неужели и на него кто-то посягнул? Неужели и в него прокрались эти идиоты?

Она с ужасом подумала об этом. Такие хорошие и привычные таверны по соседству, как «Парфенон», надо было беречь и лелеять. Ей нравилось чувствовать, как она опиралась локтями на красное дерево стойки, нравились кожаные кресла, стулья и ниши, разговоры, которые велись над кружками со светлым пивом и портером, запах пролитого пива, гул общения, мерцание телевизионных экранов, на которых шли футбольные матчи...