Саги о варяге

Вилорд Байдов

Саги о варяге

Аэлите Байдовой – жене, другу, музе, первому читателю и критику

Предисловие

России образ в миг прозренья

Из множества зеркал разбитых,

Из чувств и дум, в одно не слитых,

Поэта сложит вдохновенье.

И так ли важно, что историк

Пройдёт, её не узнавая? —

В стихах она совсем иная,

Чем из камней и пыльных хроник!..

Историей я интересуюсь с детства, когда начал читать серьёзные книги, и одной из первых была историческая повесть о князе Святославе, сыне Ольги и Игоря. Помню, что меня поразил Святослав-мальчик, княжич, который, завидев вражеское войско, бросил сидя на коне, копьё, едва пролетевшее между ушами коня, но этого было достаточно, чтобы началась битва. Я уже тогда стал понимать, что исторические личности были тоже людьми, как и мы. Я старался перевоплотиться в Святослава, сделал себе копье и, сидя на бревне, бросал его намного дальше, чем по той легенде Святослав, но, конечно, ничего вокруг, подобного прочитанному, не происходило. Историческим мальчикам везло больше, и я мечтал перенестись хотя бы оруженосцем в окружение одного из них. Очень скоро я стал читать беллетризованные повествования об археологических открытиях, путешествиях в поисках исчезнувших цивилизаций и т. п. Интерес к истории резко возрос, но одновременно меня захватывала романтика открывавшейся мне жизни неведомых народов прошлого. Многое, как я потом понял, вспоминая детство и юность, дорисовывало моё воображение.

Мне очень рано стало нравиться сопоставлять исторические факты по официально признанным источникам (летописям, хроникам, анналам) с мифологией, фольклором или авторскими историографическими произведениями в зависимости от эпохи или времени. Ко второй группе я относил, например, Библию, греческие мифы и поэмы Гомера, кельтские артуровские легенды (о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола»), немецкие «Песни о Нибелунгах», карелофинский эпос «Калевала» русские былины и, конечно же, «Слово о полку Игореве», а также ирландские и норвежские саги, записки путешественников и мемуары. Всё это очень оживляло мой интерес к самим источникам и придавало им требуемый моим воображением цвет и аромат соответствующих времён.

С другой стороны, меня давно занимали вопросы о том, почему у истоков древнего Рима оказалась капитолийская волчица и отразилось ли это на его истории; почему появившиеся в Скандинавии на грани VIII и IX веков викинги сразу (как и Киевская Русь) обладали и вооружением и специфическими морскими (а также речными) судами, на разработку которых должны были бы уйти, отнюдь, не десятилетия проб и ошибок, доработок и на чём-то проверок многими поколениями мореходов, воинов и «десантников»; почему в XII веке центр Руси из Киева переместился скачкообразно (за очень короткое время) во Владимир; почему неведомая никому крепостца Москва за два с половиной века превратилась в центр объединения Руси в сильнейшую в Восточной Европе державу; почему рыцарство Европы, вдохновляемое и поощряемое Католической Церковью, не смогло осуществить свой «дранг нах остен», натолкнувшись дважды на сопротивление молодого удельного князя Александра (Невского), которого и быть-то не должно было после совсем недавнего разгрома Руси Батыем; почему, когда у власти в Московском государстве оказались митрополит Алексий (XIV в.) и патриарх Никон (XVII в.), оно добилось переломных успехов в своём историческом развитии, и, наконец, почему на троне на такое длительное время оказался столь «ненормальный» царь Иван Грозный?

Этот интерес с годами только углублялся, и я продолжал посвящать истории все больше своего свободного от профессиональной деятельности времени… И вот настало время подвести в своей душе некоторые итоги тому периоду в жизни, который начался с прекращения регулярной государственной службы и вообще «хождения на работу». Это время пересмотра ценностей совпало со временем очередной ломки в истории страны и общества и, не в последнюю очередь, было вызвано ею.

Знание истории и совсем недавно пережитые мною в Берлине демонтаж социализма в ГДР и объединение её с ФРГ, сильно облегчили мой личный переход к существованию в новых условиях. Многим моим сверстникам без такой подготовки это далось весьма болезненно.

Так вот, пересматривая ценности, я определял, в частности, и направления траты своих душевных и творческих сил и неожиданно для самого себя из ученого физико-химика, чиновника и дипломата крупного ранга стал поэтом, писателем, а в рамках этой метаморфозы – лириком, идеалистом, романтиком. И мне всё больше кажется, что история для меня – источник и одновременно поле романтического отношения к памяти.

Я понимаю, что история – это огромная часть нашей памяти как народа, как русского народа. Но в ней для меня всегда были важны не столько реалии до последних строк и камней, сколько, если хотите, поступки, на которые наших предков подвигали, конечно же, их чувства и мысли. И если мне удаётся нащупать в действиях тех людей эти самые чувства, мысли и мотивы, созвучные возникающим у меня, то я пишу о том времени как о пережитом мною самим.

При этом оно овеяно для меня настолько глубоким духом романтики, что этого вполне достаточно для питания надежды на возвращение того времени, на способность силой чувств и духа возродить для себя и, может быть, моего ближайшего окружения Русь и Россию в этом самом романтическом ореоле, «возродить» то, чего не было и не могло быть, но что в те времена, я чувствую и даже знаю, могло бы быть и было бы со мной самим. Тем более что, как сказал Л.H. Гумилёв, реальные исторические лица, будучи пропущенными через сознание автора, становятся его персонажами, а значит, я погружаюсь не в реальные исторические ситуации, а в среду моих персонажей, моих героев.

Но что же я ожидаю от них для себя лично, что ищу в своих чувствах и действиях, мысленно ставя себя на их места и в их ситуации? В отличие от некоторых исследователей взаимоотношений прототипа, героя и автора, я не могу сказать, что мною движет при этом стремление к самопознанию. Мне нет необходимости открывать в себе таким способом любовь к моей стране и моему народу. Погружаясь в самые глубины их истории и даже предыстории с моей шкалой ценностей, явно берущей свое начало в нашем XIX веке, я, несмотря на укоренившееся представление о царивших в те исторические времена «варварских» обычаях, нравах и морали, убеждаюсь и тщусь убедить других, что мои герои поступали вполне оправданно с моей точки зрения, т. е. что величие и духовность наших предков заслуживают и сейчас уважения и благодарности потомков.

Пока я пишу, сопереживая моим героям, я нахожусь душой и там, и здесь, и лично мне, по большому счету, достаточно этого вполне для моего собственного душевного равновесия. Я, можно сказать, «пророчествую в прошлое», чтобы попытаться жить этим в как бы «сбывающемся будущем». Романтика такого подхода увлекательна и создаёт в душе ощущение сопричастности и соучастия, ощущение оправданности и нынешней жизни… И для всего этого необходимо наличие лишь Веры!.. А она не может быть продуктом реализма, Вера – романтика, как Надежда и Счастье тоже. Именно так написаны эти «Саги о варяге».

Я в них в привычном мире, в каком не знаю веке —

В моей России время свои меняло вехи,

И в памяти за этим живой стирался след

Без счёту поколений, страданий и побед…

Я только что упомянул о любви к моей стране и к моему народу, в которой я убедился, долго живя за границей и возвратившись назад. Убедился в том, что она есть, я её испытываю, мне без неё не быть мною. Но, задавая самому себе вопрос о том, какая она, в чём проявляется, я ловлю себя на желании, как это было у многих других в прошлом, да и сегодня еще тоже, выразить её через березки, часовни на берегах рек и озёр, традиционные празднества, песни и т. п. И я понимаю, что это будет не совсем о том, что есть нечто иное…

Ключ к ответу на этот вопрос я нашёл у вновь открываемого нами для себя русского историка, этнографа и писателя XIX века Николая Ивановича Костомарова в словах о любви нашего народа к Петру I: «Он любил Россию, любил русский народ, любил его не в смысле массы современных и подвластных ему русских людей, а в смысле того идеала, до которого желал довести этот народ… За любовь Петра к идеалу русского народа русский человек будет любить Петра до тех пор, пока сам не утратит для себя народного идеала, и ради этой любви простит ему всё, что тяжелым бременем легло на его памяти».

Выше и я написал ни о чём ином, как о своей идеализации России и русского народа через их исторических деятелей, т. е. отдельных русских людей, чтобы в любой давности прошлом иметь, видеть и чувствовать их образ, побуждающий нас к претворению этого идеала сегодня и в будущем до тех пор, пока русские люди не утратят для себя самих своих идеалов России и русского народа. Это сказано и о моей любви, и о моих надежде и вере. С незапамятных времён образ родной земли был для нас тесно связан с образом женщины, и поэтому чувства к обеим тесно срастались в наших душах и остаются неразделимыми до сих пор, как и у меня в моих стихах…

Все приведенные сведения и выводы о событиях и их участниках в тексте и сносках не являются литературным вымыслом, а почерпнуты из ряда публикаций, опирающихся на анализ летописей и хроник, историографических, этнографических и археологических исследований. Среди них следует отметить: Ernst F. Jung. Die Germanen. Weltbild Verlag, Augsburg, 1994; Robert Wernick. Die Wikinger. Bechter Miinz Verlag, Eltwille am Rhein, 1992; Schtefan Wolle. Wladimir der Heilige. Verlags-Anstalt Union, Berlin, 1991; Л.H. Гумилёв. От Руси до России. Изд. «Сварог и К», Москва, 1998; Лев Еумилёв. Древняя Русь и Великая степь. Изд. «Айрис Пресс», Москва, 2004; А.С. Королёв. Загадки первых русских князей. Изд. «Вече», Москва, 2002; В.Н. Дёмин, С.Н. Зеленцов. Загадки российской цивилизации. Изд. «Вече», Москва, 2002; В.Н. Дёмин. Гиперборея, исторические корни русского народа. Изд. «Файр-Пресс», Москва, 2001; Избранные жития святых, III–IX вв. Изд. «Молодая Гвардия», Москва, 1992; Избранные жития русских святых, X–XV вв. Изд. «Молодая Гвардия», Москва, 1992; Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Изд. «АСТ» и «Астрель», Москва, 2010; С.А. Нефёдов Иллюстрированная история древнего мира. Екатеринбург, 1994; ряд публикаций в Интернете: «История возникновения мировой цивилизации. Славянство как материнская религиозная культура»; работы Д. Зенина, В. Егорова.

О начале, которого не было

Где-то в россыпях звёздных есть праматерь-планета, что похожа на эту, и что так же зовут, наши вечные души на неё улетают и живут там, покуда их назад не пошлют воплотиться ребёнком или витязем славным, или князю опорой, коль лихой час грядёт… Много раз я на Землю возвращался оттуда, погибал, долг исполнив, и ждал новый черёд… Жить душе приходилось в ипостасях различных: был я гипербореем, и потомком был их – и словеном, и русом, но всё это в тумане очень древних преданий о свершеньях былых. Помню, «варваром» был я, как нас римляне звали, но не знаю, чтоб звались так народ иль язык. Был я викингом также, но вернулся обратно в земли древние русов, и остался я в них…

Всех событий былого память не сохраняет, но, коль важно, душа вдруг «вспоминает» о них – так обрывками «помню» я прошедшего годы, где зависело что-то от поступков моих… А ещё вспоминаю я сказанья и песни, что душа напевала мне о тех, с кем я был – в них и думы, и чувства, и нетленная память о вождях и героях, чтоб народ не забыл. Люди вместе с делами перед взором проходят, и о них расскажу я, потому что сейчас кое-кто начинает всё кроить и иначить, чтобы память о прошлом стерлась в душах у нас…

Так начал свой рассказ мой «соавтор», мое второе «я», доставшаяся мне душа, которая сейчас доживает во мне своё очередное воплощение. По поводу всего, что он мне поведал и как это сделал, у меня нет никаких возражений, и я принял все версии описываемых в сагах событий и их интерпретации, которые он предложил, ссылаясь на свои жизненный опыт и сведения. Но мне показалось необходимым привести в конце книги примечания, помогающие понять написанное с помощью сегодня уже признанных, дискутируемых или завоёвывающих признание трактовок.

Повествовательный текст этих саг написан четырёхстопным анапестом, однако, печатается необычным для стихов образом в строку, подобно прозаическому тексту. Благодаря специально придуманной строфе[1] его можно читать немного нараспев, подражая сказителям. Этот стиль печатания был подсказан писателем и издателем В.М. Богдановым, за что ему моя глубокая благодарность.

Изложение по просьбе моего «соавтора» перемежается написанными им песнями и стихотворениями, часть которых мною была уже опубликована ранее. Они написаны им о временах различной давности, но представлены как произведения моего современника. По его же просьбе сагам предпосланы эпиграфы известных сегодня авторов, а также и его собственные (они даны без ссылки на источник). Ещё он сказал мне, что при этом оставляет за собой право вмешиваться в повествование своими «малыми поэмами» (как он их назвал), когда его мнение будет не вполне отвечать тому, что напишу я, опираясь на авторитетные в наше время источники. Как оказалось, таких «поэм» у него было не так уж мало, и они действительно пришлись, как я понимаю, к месту. Иногда он мне просто кое-что рассказывал и подсказывал, но чаще всего внушал готовые самостоятельные вставки. Так было со «Страной Лебедией», «Человеком из Толлунда», «Капитолийской волчицей», «Востоком – делом тонким», «Исходом руссов-язычников из Руси», «Русским витязем в Палестине»… Я счастлив, что в моей душе обнаружился такой источник памяти!

Необходимо сделать ещё одно пояснение. По мере приближения к сегодняшнему дню события всё менее давнего прошлого становятся более известными широкой публике в окраске личных впечатлений, симпатий и оценок их участников или потомков этих участников, к которым относится и большинство потенциальных читателей, а также авторов нынешних интерпретаций этих событий, часто носящих след сегодняшних политических выгод.

Поэтому представилось целесообразным изменить характер последних саг. В них сокращён во многом ещё недостаточно очищенный временем от множественной необъективности повествовательный текст и последовательно расширен включаемый в него авторский лирический материал моего «собеседника», создающий нашу с ним индивидуальную эмоциональную окраску соответствующего времени.

Но что же всё-таки можно вспомнить как некоторое «начало»? Где первые всплески памяти, чем они окрашены, в какое прошлое мы с «соавтором» можем погрузиться? Давайте всё-таки сделаем такую попытку!

Сага I

ГИПЕРБОРЕЙСКАЯ ПАМЯТЬ

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно;

В роковом его просторе

Много бед погребено.

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна:

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

Николай Языков

Жить душе приходилось

В ипостасях различных:

Был я гипербореем

И потомком был их —

И словеном, и русом,

Но всё это в тумане

Очень древних преданий

О свершеньях былых…

ГИПЕРБОРЕЯ – ТУЛЕ[2]

Посреди океана под Полярной звездою край чудесный простёрся, где мне жить довелось под священной горою[3], где повсюду был климат мягким, и безмятежно в том краю всем жилось. День там длился полгода – солнце не заходило, и настолько же долго ночи был там черёд. Вот туда-то спустились Боги в огненных птицах, наплодили титанов – богатырский народ. А потом от титанов мы пошли и в науках, и в уменьях различных были мы им под стать: знали море, по камню и металлу работу и военное дело, и умели летать…

Нам полярные сутки были битвой гигантов – злого демона ночи с добрым солнечным днём, и, хотя расселились мы, потомки титанов, вплоть до знойного Юга, свято помним о том. К Югу ж смена дня ночью ритму жизни подобна, человек не считает эту смену борьбой, мы же знали с пелёнок – Зло и Тьма нераздельны, но Добро вместе с Солнцем этот выиграют бой. И мы были готовы за Добро, не считаясь, жизнь отдать, разрывая сети липкие Зла, и по белому свету наши бились дружины, их на крыльях лебяжьих слава всюду несла.

Но случилось несчастье: вдруг наш остров счастливый, всё от предков наследство поглотила вода, лишь окраины наши уцелели, но вскоре море с сушей всё злее стали жечь холода. Род за родом на полдень отправлялись, подолгу по пути отдыхали, но до моря дошли в тёплых странах, а в песнях лес и степи, и горы, и могучие реки всё забыть не могли…

Мы тогда говорили на едином наречье и повсюду на свете оставались семьёй, но шли тысячелетья, и условия жизни, и те, с кем породнились, разделяли с роднёй.

Так пеласги[4] возникли, также индо-иранцы[5], а за ними – другие там, на Юге, из нас, но все родиной древней край за ветром Бореем, что лежит под волнами, поминали не раз. Время шло, притянули многих ариев[6] степи, что так были похожи на родной океан, и оттуда на Запад их потомки шли, кимры[7], скифы, позже волнами и другие… В туман прошлых тысячелетий погрузилась их память, затерявшись навеки на неведомом дне, и с пришедшими раньше начинаются войны и вражда вековая к позабытой родне… Так ни Рим, и ни греки не признали потомков древних гипербореев в бородатых[8] лесных вдруг возникших соседях, ну а те обратили мир античный в руины и осели на них…

Часть же гипербореев оставалась на месте, где студёное море замерзало не всё, и по рекам, озёрам расселилась южнее, выжигая под пашни часть дремучих лесов. И, язык сохраняя древний, бывший единым, и что им по наследству перешло от Богов, племена постепенно те края обживали, где достаточно было от природы даров и земли плодородной, где округа по нраву и незлые соседи… Проложили пути, чтоб могли все собраться для торгового дела и военных походов, иль на помощь придти.

Протоарии[9] эти по вождям (и по братьям) двум, Словену и Русу, стали имя носить (по словенам славяне стали зваться в дальнейшем, по загадочным русам имя дали Руси)…

И построены были грады Старая Руса и Словенск, что Великим наречён был молвой, а три тыщи лет позже Новый город[10] был срублен, что на месте Словенска по сей день молодой…

ТУМАН И ПАМЯТЬ

Как в чёрно-белом фильме на экране,

Там, за рекой, похоже, лес в тумане

То исчезает, то мелькнёт на миг.

Туман как будто памяти рукою

Стёр город вместе с парком над рекою,

И – ничего, похожего на них.

Лишь берега с неведомою чащей,

Испуганными птицами кричащей,

И вёсел наших приглушённый скрип,

И хорошо, когда бы наших только,

А если рядом кто? Откуда, сколько?

Но замерли – и только птицы всхлип…

Здесь городу сегодня лет под тыщу,

Но пал туман, и снова будто слышу

Я те ладьи и сердца громкий стук

У горла где-то… Вдоль реки гуляю

С собакой и почти не внемлю лаю,

Но той поры я помню каждый звук…

У всякого – своя ладья в тумане,

И берег – свой, что и страшит, и манит,

Но память общая нас душами роднит:

Тот скрип весла стал нам на всех началом,

И берег тот стал нам на всех причалом —

Он самый, что теперь одет в гранит…

И другие славяне населяли Европу, те, что с кельтами вместе там от кимров пошли, впрочем, как и германцы, чьих родов меньше было, но на Тибре[11] назвали и славян[12] так по ним.

Мореходами были и военным народом, знали толк в управленье и торговых делах русы касты варягов[13], что известными стали грекам в Трое[14], в Египте и на многих морях. Базой флота варягов и столицей их братства, по названью Заморье, был Варрангер-фиорд – между нашим Рыбачьим и норвежской землею[15], в нём их гордое имя и поныне живёт.

Быстроходные струги для хожденья по рекам, флот лодейный для моря русы изобрели, и не зря скандинавы[16] для набегов пиратских переняли позднее эти их корабли.

Зная русов таланты, их охотно на службу приглашали в соседних и далёких краях, и князей из варягов, воевод и гвардейцев, и купцов привечали в землях и городах…

Есть на озере Нево[17] посреди водной глади Валаам, святой остров, там стараньем волхвов мудрость предков хранилась, наша древняя вера в триединого Бога[18] и двенадцать Богов, ипостасями бывших для Него в наших душах, что вели их по жизни между Злом и Добром.

ВАЛААМ

Не ведаем, бывал ли здесь Христос[19],

В краях, что нам дарованы от Бога,

Но Первозванный ученик принёс

Благую весть на Валаам – дорога

Сквозь дебри и болота пролегла

Сюда ему, допрежь принять мученья —

Праматерь наша уж давно ждала

Свидетеля Сыновья воскрешенья…

Сюда пришли те три волхва назад,

Отметив Рождество Христа дарами,

Теперь Андрей-апостол как собрат

Был встречен на священном Валааме.

Сомкнулись вера предков и Христа

Любовь и Благодать, и душ спасенье,

Став Русским Православием… Креста,

Восьмиконечного, живём под сенью,

Андрея чтим святых первее всех,

И Мать Небесная дает нам силы

Беречь рубеж, что был вручён навек

Как богопограничье здесь, в России.

Тернист наш путь, мы – блудные сыны,

Грешны, но в Храм вернулись с покаяньем,

Мы памятью души Христу верны,

Тысячелетним противостояньем

На этом пограничье… Шли века,

Мы в круговой бывали обороне,

Меч уставала поднимать рука,

Дух испускали мы в предсмертном стоне

И погибали, чтобы восставать,

Храня рубеж земной, рубеж духовный,

Мы, может, не совсем – святая рать,

Но связаны с Ним пуповиной кровной.

Тихи теперь военные поля —

Рубеж проходит через наши души,

И в них у каждого из нас своя,

Увы, последняя, полоска суши —

Святой земли – тот самый Валаам,

И за него лишь он один в ответе,

И каждый оберечь обязан сам

В своей душе, коль хочет жить на свете…

Меж островами вдаль волна бежит

От Валаама, за волною – звоны,

Их отзвук долго над водой дрожит,

Порой напоминая чьи-то стоны

Иль всхлипы… Вдруг оборванной струной

Замолкнет он тревожно и печально —

Лишь русскому (не тщится пусть иной)

Здесь – целый мир, как есть он изначально…

Не ведаем, бывал ли Сам Христос

На острове, священными волнами

Омытом, но Он в души нам привнёс

Наш личный Валаам, что есть мы сами…

Здесь «соавтор», доселе продолжавший внимать мне благосклонно, пока я завершить не решил сагу первую этой песней о Валааме, вдруг заметил, что сильно память я обеднил. Так большая поэма с незнакомым названьем большинству нас в России появилась на свет и о многом потомкам славных гипербореев, предваряя вопросы, подсказала ответ:

СТРАНА ЛЕБЕДИЯ

ОСЕННИЕ МЕТАМОРФОЗЫ

Как Осень каждый год мне жаль! —

Следы сплошного увяданья

Она сжигает… Скрыть страданья

Цветастая не может шаль.

Её хозяйка топчет в луже,

Обезображенной ждёт стужи,

Чтоб та ожоги остудила

И наготу под снег укрыла.

Что происходит с ней потом,

Под снегом кто её врачует,

Зима ль сама над ней колдует? —

Не знаю ничего о том…

Но вот, по Солнцу выйдут сроки,

Зима осилит путь далёкий —

К оси земной, к волхвам полночным,

Чтоб власть взять снова в час урочный.

А Осень, сбросив мокрый снег,

Встаёт девицей молодою

И просит звать её Весною,

Красой ошеломляя всех.

И начинается веселье,

Скворцы справляют новоселье,

Сады цветут, лес зеленеет,

И Солнце всё сильнее греет.

Уж миновал душистый май,

Жара пошла, гремели грозы.

От солнца выгорели косы,

Созрел богатый урожай.

Весна состарилась вновь в Осень,

Заметной сильно стала проседь,

Вконец заботы подкосили,

Но молодиться копит силы.

Так с сотворенья мира дней

Метаморфозы повторялись,

И никогда не ошибались

Ни Осень, ни «колдунья» с ней…

КАТАСТРОФА

До нас доходят иногда

Довольно странные преданья

Про век сплошного процветанья

На Севере невесть когда,

На островах с названьем Туле,

Тех, что бесследно утонули,

А место их покрылось льдами,

Дотоле коих не видали…

С тех пор Студёный океан,

В котором лёд почти не тает,

В пучине много укрывает

Эпохи той следов и тайн.

Познаний неземных разгадка

Людей из Туле и догадка

О катастрофе, жизнь прервавшей,

Быть может, в бездне, всё вобравшей?..

Однако и по берегам

Следов достаточно осталось —

Пытливый ум, презрев усталость,

Находит их то здесь, то там,

И путь прослеживает новый[20]

В просторах он материковых —

В потомках, память сохранивших

О предках, в древности погибших.

Людей крылатых был народ

С нездешним знаньем и уменьем

И с внеземным происхожденьем.

От них полмира род ведёт…

Зачатые с небес Богами,

Они Богами станут сами

Для нас, от них произошедших,

Их в памяти едва нашедших.

С Землёй стряслась беда тогда:

Вдруг ось земная отклонилась,

Арктида (Туле) провалилась

В пучину моря навсегда…

Из века в век льда в море больше,

Зима суровей, длится дольше,

Леса ушли на юг от моря,

И люди – вслед за ними вскоре…

«БЕЛЫЕ ЛЕБЕДИ»

Мне время рассказать теперь —

На европейском побережье,

А может, и на Туле прежде

Родоначальником не зверь

Гиперборейским почитался,

А Белый Лебедь[21]. Он считался

Тотемным[22] богом родовым

И нам известен таковым.

Вслед за арктической бедой

Природа многое смешала,

И белых лебедей не стало.

Народ – в раздумье над судьбой:

Исчезла божества поддержка,

Мёртв символ, и мертва надежда

На бесконечность повторений

Себя в бессмертье поколений…

Гиперборей, сомнений нет,

Смог пережить потоп полночный.

По многим фактам, маг и зодчий,

Художник и в душе поэт,

Он был силён, умён, понятлив

И, судя по всему, талантлив,

Но, главное, он был свободен…

Как строил всё он, что находим?..

В России кромлехи его

И лабиринтов мегалиты,

И даже города[23] открыты —

Пока толика лишь всего.

Сейчас мы только стали сами

Гиперборейскими корнями

Врастать в пласты тысячелетий

По следу предков на планете.

Один из них писал зверей[24]

И был сказителем. Сюжетом

Стояла Осень пред поэтом,

Но это вдохновить людей

Не может… И поэт волхвует,

С мольбами у богов взыскует

Совета, чуда и прозренья

На песнь святого вдохновенья.

Во сне вдруг слышит он наказ:

«Ваш Лебедь всё начнёт сначала,

Но, чтоб, как чудо, весть звучала

Всем!.. Ждут Исход и битвы вас!».

И он, проснувшись, в песне новой,

Сюжет осенний взяв основой,

Спел сон свой вещий при народе,

Мол, Лебедь возродился вроде:

«Последний лебедь потерял

Свою подругу. Без любимой,

Единственной, невозвратимой

Жить не хотел, в горящий пал[25]

Нырнув, сгорел он вмиг до пепла,

Но, смерти вопреки, из пекла

Вдруг вышел молодым, красивым,

Для перелёта полным силы.

Поэтому молись, народ,

Зов предков с родины далёкой,

Обычай старины глубокой

Уже ведут его в наш род!».

Весь день род истово молился —

Вдруг с неба трубный клик[26] пролился,

И, что за чудо, из округи

Ответ послышался подруги!..

ИСХОД

Потомки подхватили сказ,

Приняв за чистую монету,

И он известен белу свету

По птице «Феникс» и сейчас…

Тем временем, кляня погоду,

Народ решился – быть Исходу,

И путь единственный пригоден —

По лёту лебедей на полдень.

Вверх по теченью крупных рек

Дошли до мест, не столь холодных

И, главное, не столь голодных,

Где часть осела их навек,

С соседями смогла ужиться

И постепенно превратиться

В словен и русов, наших предков,

О ком мы вспоминаем редко…

Достигнув пояса степей,

Гипербореев вал распался:

Кто кочевать в степях остался,

А кто продвинулся южней.

Гиперборей единым предком

Стал многим ариям как веткам

Его ствола, судьбой бездушной

Укоренённым в почве чуждой.

Так основная часть дойдёт

До тёплых стран. Их покоренье,

В конечном счёте, к зарожденью

Цивилизаций приведёт[27].

Кто степи сразу облюбует,

На юг ушедших завоюет,

Родства не помня, хоть они

Из общей северной семьи.

ГОСПОДСТВО АРИЕВ

Не знаю, сколько тысяч лет

От катастрофы пролетели,

У ариев, что в степь глядели,

Уже великих знаний нет.

Но боевую колесницу

С упряжкой лошадей, как птицу,

Изобрели, с которой лучник

Разил врагов намного лучше.

А колесниц летящих строй

И туча стрел, и кони злые

Сметали прочь войска любые,

Посеяв ужас пред собой.

Катились дальше колесницы,

Сквозь пыль и дым сверкали спицы

Серпами, что людей косили

И даже смерть ошеломили.

Так из степей пошла волна

Захватчиков, к добыче жадных,

Жестокосердых, беспощадных,

Ведь степь кормить всех не могла.

Исход был начат племенами,

Чьи души были Лебедями,

Но ариям Орёл стал вскоре

Роднёй ближайшей всем на горе.

Счастливой в Туле жизнь текла,

Её духовное начало,

Средь прочего, и означало

Богатство знаний… Не могла

Жизнь быть такой уже к Исходу —

В борьбе с невзгодами народу

Пришлось душой огрубевать,

Из душ духовность изгонять.

Эпоха «Белых Лебедей»

Осталась в эпосах народных[28],

И в их сказаниях исходных —

Крылатый Бог-гиперборей,

Познавший всё и созидавший,

Но постепенно трон отдавший

Завоевателям Вселенной

С тяжелой поступью военной…

И было много жарких сеч

С любым врагом, с любою ратью,

А то, что там могли быть братья,

Не разбирал поднятый меч…

Орёл разил Змею, Дракона[29],

Спасал красавиц из полона,

Рождён был символ Бога новый,

Как Феникс нам теперь знакомый…

Степные арии с Земли

Цивилизации сметали,

Потомки победивших знали,

Лишь что суровый край зимы

И льдов полярных их Богами

Покинут был. Они же сами

Богов потомством стали вскоре,

Обжившим Средиземноморье,

Китай и Индию, Иран,

Двуречье и Египет тоже,

Потом Европу всю. Похоже,

Пределом был лишь океан[30].

И не к Орлу теперь молитвы

Летят, не он из пепла битвы

Бессмертным в небо возвратился,

А Бог народа, что родился[31].

Он лично смог с пути убрать

Дракона воинов преграду[32],

Красавиц брал себе в награду,

Свою не обделяя рать.

Орёл был должен обратиться

В овеянную тайной птицу,

И с ним не схожую ни капли —

В Египте даже с видом цапли…

Здесь вместе с ариев волной

Культ Бога Солнца укрепится,

И будет «огненная птица»

Известна новой стороной:

Она, не мало и не много,

Душой бессмертной Солнца-бога

Став, в Гелиополе гнездовье

Найдёт с почётом и любовью.

Оттуда в Грецию молва

Пойдёт о ней, затем – до Рима,

И тяга к ней необорима

Повсюду, скрытых тайн полна.

В античности и много позже

Философы, поэты тоже

О птице огненной писали,

Её в Китае даже знали.

ДУША И ПЛОТЬ

Пример Весны[33] в природе дал

Господь о возрожденье вечном,

Чтоб человек не жил беспечным,

А сам о вечном помышлял:

Не о своей греховной плоти,

А душах, праведно в народе

Быть постаравшихся безгрешней

Среди соблазнов жизни здешней.

Но сильных мира не душа,

А блага плоти занимали,

Они её жизнь продлевали

И наслаждались всем, спеша.

Мечом богатства собирая,

Не очень думали о рае,

Кумирам жертвуя изрядно,

Чтоб не была судьба превратна.

Правители приоритет

Души пред плотью и духовность

Воспринимали как условность,

Возник иной авторитет:

Диктат меча и право силы —

Не счесть нам скорбные могилы

Духовных пастырей и светлых

Умов, талантов безответных,

Добро творивших средь мытарств,

К прощенью звавших, к покаянью,

Души спасенью, упованью

На возвращенье счастья царств

На дальних «Островах Блаженных»,

Таких, как Туле, совершенных,

Под Белых Лебедей крылами…

А что сейчас? – Судите сами…

Об островах тех знаний нить,

Там предков месте обитанья,

Дошла как райские сказанья

До нас, и не с чем их сравнить.

Всё это неспроста… Их знанья,

Дерзаний дух и созиданья

У «Белых Лебедей» хранились,

Но в ариях не проявились:

И после «Белых Лебедей»

На ариях, и их потомках

Кровавый грех[34], в души потёмках

Лишь всплески Духа и идей…

Число могил по белу свету

С крестом – огромно. Спору нету,

Что все – людей в Христовой вере,

Но люди людям – те же звери…

Мне кажется, гиперборей

Лишь начал с «Островов Блаженства»,

Чтоб и Любовь, и Совершенство

Плодились по Вселенной всей,

Но Зло те земли утопило,

Лебяжьи души подменило

И завладело всей планетой.

Мы до сих пор под властью этой…

Но я надеюсь, вдруг успел

Тогда гиперборей последний

Исполнить ритуал наследный —

Нырнул в огонь, помолодел

И «Белых Лебедей» род тайных

До наших дней в местах сакральных

Продлил, и Чудо обеспечил…

Вот, и молюсь, и ставлю свечи…

НОВАЯ ЭРА ВОДОЛЕЯ

Слеза в глазах… Гиперборей

Привёз в ладью Священный Камень

Из почитавшихся богами

Народа «Белых Лебедей»,

Что покидал навек Арктиду…

И вот теряется из виду

Родная бухта Лукоморья,

Ладьи – в просторах Беломорья…

Никто не ведал в этот миг,

Что растворит судьба в землянах

Их по пути, и в разных странах

Династии пойдут от них…

А дальше – Лебедей в их душах

Потомки перестанут слушать,

Полмира ариям суровым

Падёт к ногам в потоках крови…

Но первых ариев сыны,

Словен и Рус, нам предки были

И «Лебедями» в душах слыли…

Мы оставались в том верны

Им до двадцатого столетья

И нынешнего лихолетья —

Лет бездуховности своих же

Правителей и с ними иже.

И наша, «Лебедей», страна

Считалась от морей студёных

И до степей, тогда зелёных,

Лебедией звалась она[35].

Потом других тотемов много

Роднилось с нами, и в итоге

По крови род укоренился,

А Лебедь в душах поселился[36].

И даже до сих пор, нет-нет,

При виде лебедей волненье,

Неясное, и умиленье

Душой владеют, и ответ

От них на это ожидаем,

И, молча, взглядами ласкаем

Самих себя мы в них при этом

В виденье памятью согретом…

Средь Нево островок земли[37]

Волхвы когда-то посетили

И Камень Кольский водрузили,

Что предки с родины везли…

И здесь святилище славянам,

С древнейших лет и христианам

Известное в краях далёких,

Возникло и манило многих.

В нас дольше всех остались души

Тех легендарных Лебедей,

Есть их частица и в моей,

Её привык я с детства слушать…

Я знаю, есть на Валааме

Тот камень. И его кругами

Всегда весной, отстав от стаи,

Прекрасный лебедь облетает.

А между тем, на наш народ

Падёт Планеты обновленье,

Звезду России восхожденье

Под знаком Водолея ждёт[38],

Но, что в нас прежде так ценилось,

За что была нам Божья милость,

Мы растеряли понемногу,

Ступив не на свою дорогу.

И если выбор пал на нас

(Не с верой ли, что корни живы

Гиперборейских старожилов?),

То Космос, как и в первый раз,

Нас не оставит попеченьем…

Душ Лебединых возрожденьем

Планета снова отзовётся,

И памяти кольцо сомкнётся…

Я видел вещий сон не раз:

Всё небо в Лебединых стаях

И ангелах, средь них пустая

Криница в небо – «Божий Глаз»[39],

Над древним камнем вдруг открылась,

И Бог увидел, как свершилось —

Мы приземляемся в России

И Он поверил – мы осилим!..

Сага II

У ИСТОКОВ ИСТОРИИ

Помню, «варваром» был я,

Как нас римляне звали,

Хоть не знаю, чтоб звались

Так народ иль язык,

Был я викингом также,

Но вернулся обратно

В земли древние русое,

И остался я в них…

1. Мы – варвары[40]

В сталь закован, по безлюдью

Едет гуннов царь Атилла,

Как медведь мохнат и крепок.

Нем и мрачен, как могила!

Вслед за ним, как волны моря,

Как грозы небесной тучи,

Идут полчища, взывая:

Где же Рим, где Рим могучий?

Ю.Б. Залесский (перевод с польскогоВ.И. Немировича-Данченко)

Империи на Западе не стало,

И даже варвар не поднял венец,

А королём своих он был по праву.

Каким злым роком вызван Рима крах,

Кто к истязанью наградил любовью,

Что заставляло упиваться кровью

При не жестоких, в общем-то, Богах?..

После русов родился я на севере, может, в Скандинавии. Было сытно там и тепло, но вдруг что-то случилось в небесах и природе – наши земли оделись в ледяное стекло[41]. Мы собрались в дорогу и искали стоянок, где земля бы родила и могла нас кормить – так с мечом и оралом мы с годами пробились от морей наших к югу и остались там жить.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛЛУНДА

Я стою у витрины музея

И поверить не в силах глазам —

Сквозь стекло я безмолвно глазею,

За которым покоюсь я сам!

Точно, я! В этот мир возвращался

В ипостасях других много раз,

Но ни разу ещё не встречался

С бывшим телом своим, как сейчас!

Умиравших сжигали вначале,

Позже стали в земле хоронить —

Лишь надгробья могли мне в печали,

Кто я был и когда, говорить…

Нет ни дат, ни имён на табличке

У витрины – догадки одни,

Но я вспомнил, вглядевшись в обличье,

Как всё было в те давние дни.

Где-то здесь, недалёко, в то время

Жили мы средь лесов и болот,

И тогда наше каждое племя

Для себя было мир и народ…

Жили мы от земли – близ селений

Выжигали поля средь лесов

И трудились в поту и без лени,

И ещё уважали богов.

От рожденья до самой кончины

Помогали они выживать,

Но главней всех, и не без причины,

Средь богов чтил народ Землю-мать[42] —

Плодородьем и в семьях, и в поле,

И в хлевах управляла она —

Жизнь людей по её только воле

При рожденье могла быть дана…

От полей мы своих получали

Кров, одежду, еду и питьё —

От набегов поля защищали

Мы сильней, чем жилище своё.

И весною, и в осень под белым

Покрывалом повозку везли

Мы по нашим родящим пределам —

В ней скрывалась Богиня Земли.

А потом, уж в лесу, без народа

Приносили ей жертвы жрецы,

Чтоб дала урожай и приплоды,

И гадали ответ мудрецы[43]…

Помню, долго поля не родили,

Стало меньше в селенье детей,

И всё чаще мы смерть находили

От зверья и разбойных людей.

Вдруг знаменье жрецы увидали:

Мать-Земля жаждет жертвы от нас,

Чтоб супруга от племени дали

Ей весной в установленный час.

Должен каждый испробовать случай,

Выбирая из бука бруски —

Кто с магическим знаком получит,

Тот и просит Богиню руки[44].

По весне из им ведомой рощи

Вновь повозку жрецы извлекут,

Два вола её, старых и тощих,

По селению поволокут,

А потом со жрецами совместно

Кашу съест из семян он из тех,

Что мы сеять должны, чтоб невеста

В поле их народила на всех.

И веревкой, венчальною вроде[45],

Жрец супруга удушит того

И утопит в священном болоте —

Там с Богинею встреча его…

Я как вождь отменил жеребьёвку

И сказал: сам пойду к ней в мужья,

Сам надену на шею верёвку,

Ей ценней и достойней всех я!

Говорил я и властно, и строго,

Что не стану решенья менять —

Жребий брошен был раньше намного,

Как вождём избирали меня.

Знать кто лучше меня нынче может,

Что и как ей, Богине, сказать?

А вождя изберёте моложе,

Мудрость годы помогут стяжать…

А в душе сам вынашивал бремя:

Раз поля перестали родить,

А в селенье я – вождь в это время,

Мне ответ и держать, стало быть.

Мне в сраженьях не раз доводилось

Брать удачи быка за рога —

Племя верило мне и гордилось,

И ходило за мной на врага.

Топором боевым не порубишь

Голод, что незаметно сосёт

Кровь и силы у тех, кого любишь,

Кто в надежде на чудо живёт!

Чудо? Может, любовь и есть чудо,

Что Богиня со мной сотворит? —

И надеюсь уже почему-то,

Что я прав, а Она говорит:

Уж довольно махать топорами

И леса, и друг друга губить —

На земле надо жить не ворами,

А уметь и давать, и любить!

Я прозрел! Я иду к ней с любовью,

Пусть научит своих же детей!

Я иду и с мужской, и с сыновней

К ней любовью просить за людей!..

Через долгие двадцать два века —

Время быстро лишь ныне бежит —

В слое торфа нашли человека[46],

Что теперь за витриной лежит…

Словно сплю я умиротворённый,

Знать, достойно свершил свой обет —

Словно сплю, как живой, но… морёный

В том болоте за столько-то лет.

Я не знаю, что сталось с народом,

Помогла ли Богиня тогда

И покончила ли с недородом —

Очень хочется верить, что – да…

За две тысячи лет много крови

Видел я и так мало добра,

Судьбы наши сложились сурово —

Не давать научились, а брать,

Истребляя друг друга, народы —

Им до мудрости путь протяжён…

А вожди? – Стали новой породы:

Красен долг им вперёд платежом…

Ну, а что же любовь? – Ей, как прежде,

Ни к подобным себе человек,

Ни к Земле не проникся в надежде,

Что и так проживёт он свой век…

ЧТО БЫЛО ПОТОМ

Был на двадцать лет старше я того иудея, что, родившись от Бога, принял смерть на кресте и воскрес, и вознесся, но минуют столетья до того, как в Него здесь станут верить везде. А меня, не сказал бы, чтобы в кланах соседних средь вождей уваженье или слава нашли, но молва и удача на немногих дорогах, что к востоку от Рейна, впереди меня шли…

ОБРУЧ СО СТРЕЛКОЮ ВНИЗ

Я брожу с боевым топором на плече,

У бедра меч короткий повис,

Без щита я и шлема, вокруг головы

Только обруч со стрелкою вниз[47].

Сам себе я и вождь, и сам воин себе,

И удачу пытаю один,

И на сутки пути в этом диком лесу,

Как в подворье своём, господин.

Если вторгся сюда или тур, или лось,

Или вепри в подлеске шалят,

Иль недобрый сосед, или римский дозор —

Мне не страшно, мне Трим – словно брат[48].

Шум вдали, сучьев треск, рык и хрип, и возня,

Я – туда, притаился в кустах,

Так и есть, это – вепрь с брюхом настежь лежит,

Кровь и пена на страшных клыках.

А поодаль в доспехах и в шлеме – в крови

Римский отрок, не лучше того,

И не знаю, сначала лесное зверьё

Разорвёт и растащит кого…

Он дышал, я его до пещеры донёс,

Как умел и чем мог, врачевал —

Скоро стал он вставать и меня понимать,

Но я видел, что он тосковал…

Мы простились по-братски, мечи поменяв,

И на память ему я надел

С головы моей обруч со стрелкою вниз —

Он ушёл навсегда в свой предел…

Через десять, а, может, и более лет

В Тевтобургском лесу мы пошли

В бой на римлян и бились, и многих потом

Их и наших в живых не нашли.

Пот и дождь, и гроза мне слепили глаза,

Римлян шлемы топор мой дробил —

Вместо шлема вдруг обруч со стрелкою вниз

Он легко пополам разрубил!

Я отбросил топор и склонился над ним —

Он был мёртв, но его я узнал!..

Грозный Водан! Зачем эта жертва тебе?

Почему ты мне знак не подал?!.

В этот раз жить пришлось мне в переломное время: Рим пытался на Эльбу выйти, наших тесня, Друз[49] до Эльбы пробился по воде и по суше, но он насмерть разбился при паденье с коня. Брат Тиберий продолжил, кланы порознь склоняя договором, обманом и коварством под Рим, и, казалось, последних маркоманов богемских разгромить лишь осталось наступленьем прямым[50].

Мы не очень страдали: Рим держал гарнизоны в крепостях лишь немногих и к себе приучал, и вождям наших кланов в чине «всадников»[51] римских на их собственных землях управлять поручал. Но, к несчастью, был прислан к нам из Сирии дальней Вар Квинтилий, который, как привык в тех краях, стал считать всех рабами, непокорных казнили, распиная живыми вдоль дорог на крестах…

ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ ВАРВАРЕ

Мы с Хермино дружили, Зигимеровым сыном, в Риме звали Арминус иль Арминий его, и в то время учились мы в Италии вместе, в их военном искусстве доходя до всего. Получивши от Рима званье «всадник» и должность командира туземных вспомогательных сил в рейнской армии Вара, возвратился Арминий и увидел, во что тот наш народ превратил.

И хотя нам-то лично было, в общем, неплохо, как князьям и их детям, и кто Риму служил, мы решили – дух предков призывает к отмщенью, и в свободу от Рима нам он веру внушил.

Наше племя херусков четырех вождей кланов в тот период имело, но лишь только отец до конца с ним пошёл бы, как Арминий сказал мне, а не Ингомер-дядька иль Сегест – вскоре тесть…

Тем не менее, дружно все вожди племенные междуречья Рейн-Везер на Арминия зов тайно ночью собрались в отдалённом подворье, и все были едины уничтожить врагов.

Не изгнать – уничтожить (!), чтоб урок Рим запомнил, и от Рейна к востоку он ногой не ступал, и вожди дали клятву по Арминия плану с войском в названном месте от него ждать сигнал.

Битва в Тевтобургском лесу

Легионы шли лесом к Рейну, к зимним квартирам, и Арминия корпус им торил новый путь, что их вёл сквозь теснины и болота у Липпы[52], а Сегест всё старался Вара вспять повернуть. Тот презрел подозренья просто варвара-князя и, когда за застольем командиров опять от Сегеста услышал, что Арминий – изменник, он в ответ рассмеялся, не желая вникать.

Над дорогой на кручах, в придорожных болотах племенные дружины ожидали сигнал, и, когда вся колонна в эту местность втянулась, с Гротенбургской вершины знак Арминий подал. И мы дружно напали! Наш Арминий знал точно, что в строю регулярном легионы не смять, и старался расстроить их ряды, и тут боги, наши древние боги (!), стали нам помогать[53]: битву вспомнить ужасно – налетевшая буря вырывала деревья, завалила пути, сучья мимо летели, легионы смешались, а противник повсюду, от него не уйти! Топоры всё крушили, копья насмерть пронзали, мысли путались страхом в рёве бычьих рогов[54], кавалерия, было, на рысях попыталась скрыться, бросив пехоту, но, куда? – От врагов так никто и не спасся[55]… Вар и «всадники», зная, что их ждёт, побросались на свои же мечи, и напрасно их ждали надмогильные камни[56] – лишь зверьё пировало на останках в ночи…

Пленных по ритуалу принесли сразу в жертву[57]: жрицы в белом, седые, горло резали им и в священные чаши римлян кровь выпускали, мы ж оружие вражье снова бьём и крушим, и потом в этом виде по священным болотам мы его утопили, как обычай гласил. А Арминий с гонцами в отдалённые земли слал победы трофеи и поддержки просил. Хаукам на побережье он орла[58] отсылает, на восток маркоманам Вара голову шлёт, но напрасно подмоги ожидает оттуда – даже в племени нашем начинался разброд.

Родня и слава

В этот год умыкнули у Сегеста мы дочку, и Арминий с Туснельдой свадьбу тут же сыграл, не подумав, что тесть-то не простит нам обиду – тот обманом и силой дочь назад отобрал и свою верность Риму доказал, в плен отдавши им Туснельду с приплодом, что так зять ожидал – так Туснельда рабыней на чужбине пропала, там родившийся сын их в гладиаторах пал[59]…

Через шесть лет повторно мы, херуски, собрали всех, кто верил в удачу, и Арминий вознёс кланы к новой победе: враг бежал, мы б добили, но важней оказалось грабить римский обоз[60]. Рим потратил год, чтобы наскрести из последних сил армаду и войско, и они к нам пришли – много крови пролилось, мы упорно держались, и они отступили на свои корабли[61]. Тут-то боги, услышав, что резнёю в селеньях Рим решил, как и многих, устранить нас с земли[62], разметали армаду в нашем Северном море – и её лишь остатки в Кёльн по Рейну дошли[63].

Позабыл Рим на этом в наши земли дорогу[64], но Арминий во славе многим стал вдруг немил – маркоманам богемским мы урок преподали[65], свой же, Ингомер-дядька, нож коварно вонзил[66].

Так погиб наш Арминий молодым, в тридцать семь лет, в полководцах двенадцать славных лет проведя, и стоит на вершине он горы Гротенбургской с новым именем немца, своего не найдя[67].

А на цоколях римских[68] женский образ скорбящий есть, и, хочется верить, что с Туснельды самой был он взят. Позже немцы на волне германизма в нём Германии символ усмотрели немой. Да хранится в музее серебро, на котором за последним застольем Вар всех наших поил и, смеясь над Сегестом, перед памятной битвой он за сутки до смерти за Арминия пил[69]…

КАПИТОЛИЙСКАЯ ВОЛЧИЦА

(сказание венеда-вандала о Риме)

Венеду Стилихону должен Рим

Был памятник поставить за заслуги,

А не казнить, но так судьба нас с ним

Определила к музе Клио в слуги.

Он императору родня и опекун,

И варваров держал в повиновенье,

И побеждал, и шёл на соглашенье,

Но при дворе всегда сильней шептун…

Отмщён он будет трижды: в тот же год

Я шептуна Олимпия прикончу,

Впервые Рим захватит визигот,

Король Аларих, и возьмёт, что хочет.

Теперь Рим защищают и берут

Лишь варвары… Так явятся венеды

И в две недели в знак своей победы

Добычу соберут и увезут.

И постепенно наступил конец,

Империи на Западе не стало,

И даже варвар не поднял венец,

А королём своих он был по праву.

Каким злым роком вызван Рима крах,

Кто к истязанью наградил любовью,

Что заставляло упиваться кровью

При не жестоких в общем-то Богах?..

Не от ударов варваров он пал,

Не греческой культурой был изнежен —

Великий Рим совсем другим страдал,

И он самим собою был повержен.

История скопила снежный ком

Причин различных для его паденья,

Но стал судьбою с самого рожденья

Порок, что передался с молоком.

Волчица, потерявшая приплод,

Двоих мальчишек, как волчат, вспоила,

И древний Рим, который с них пойдёт,

Так волчьей жаждой крови наделила.

Волчица утолила свой инстинкт

И отомстила людям за обиду,

Потом её совсем убрал из виду

Веков хитросплетенья лабиринт.

Этрусков, в Апеннинах с древних лет

Гиперборейских выходцев осевших,

Рим уничтожил первыми, и нет

Другой родни там русов, чем русены,

Что в Альпах кое-где живут ещё,

А оборотень наш сжирал в округе

Всех постепенно, кроме тех, кто в слуги

Был принят или в рабство обращён.

И Рим всё ширился, крепчал меж тем,

Алтарь войны – буквально перегружен,

Рим убивал намного больше, чем

Для утоленья жажды жизни нужно.

И Боги, получая жертв сполна,

Взирали благосклонно на вампира,

И вакханалия не утихала пира,

Века шли, как прибойная волна…

За зрелище кровавое в бою

Платили обе стороны изрядно,

А, кто в тылу, кровь берегли свою

И наслаждаться жаждали бесплатно.

Для этого и пленных, и рабов

Сдавали в гладиаторские школы,

И сбросить каждый мог свои оковы,

Лишь выиграв на арене смертный бой.

И строится огромный Колизей —

Цирк, что весь Рим на зрелища вмещает

Смотреть, как от меча, когтей зверей

Презренный раб дух с воплем испускает.

При виде гладиаторских боёв

Рабов, друг друга наповал разящих,

Беснуется толпа с ума сходящих,

И глушит стон поверженных бойцов.

Тут в Иудее Бога Сын и Бог

С неслыханным пришёл в народ ученьем

И тысячи уверовавших смог Собрать

Он словом, чудом, исцеленьем.

И с Ним беду себе накликал Рим,

Когда Его, невинного, распяли,

Сочтя, что грех тот иудеи взяли

Себе и поколениям своим.

А Он воскрес, Он – настоящий Бог,

Совсем не царь, возжаждавший короны,

И Рим уже спокойно спать не мог,

Когда вознёсся Он в свои хоромы.

Не ведающих, что творят, простил

Он там ещё, распятый в Иудее,

Но Рим из страха мести сам в злодея

Себя любимым делом обратил:

Сторонников воскресшего Христа

Он травит злым зверьём и распинает,

Раз имя Бога-Сына на устах,

Его во всех несчастьях обвиняет:

Хоть сам Нерон зажег в безумстве

Рим, Он христиан, за это истязая,

Не зная сам, к вратам отправил рая

И в ад себе дорогу проторил.

И римлянин, и варвар, и эллин

Идут на смерть, становятся святыми,

И Рим, над миром древним властелин,

Бессилен перед верой в это имя.

А в цирках всё беснуется народ

И требует увеличенья дозы,

А у границ отдельные угрозы

Уж приняли серьёзный оборот.

Чем больше в цирках Рим людей травил,

Тем меньше устремлялось в войско граждан,

Их постепенно варвар заместил,

Который платы и добычи жаждал.

И император принял вдруг Христа,

А легионы варваров – тем паче,

Вторым у трона – варвар стал, иначе

Не миновать соперникам креста.

Конечно, христианами не все

Мы были в племенах и в службе римской,

Но помнили подспудно мы везде,

Что Рим остался крови сатанинской.

И тщетно в мех овцы рядился волк —

Кровь многих поколений и мученья

Племён бессчётных жаждали отмщенья,

И мы пошли на Рим, и он умолк!

Мы долго жили рядом и, служив

В его войсках, власть Рима ослабляли,

Смещая императоров, лишив

Великий Рим величия, и взяли

Мы город, не имевший ничего:

Ни сил, ни управленья, ни защиты,

Волк был каким-то жалким и побитым,

И гнев угас, мы бросили его

На римлян-христиан… Античный Рим

Они потом на камни разобрали

Под церкви, пантеоны разорив

Богов, и нам всё это приписали,

Присвоили деяниям своим

Славян-венедов имя племенное,

В стенах церквей, запомнивших иное,

И по сей день людей пугают им.

Мы, варвары, что в Рим пришли тогда,

К языческим Богам терпимы были,

Их статуй не крушили никогда

И красоту творенья рук ценили.

Мы, готы и вандалы, взяли лишь

Свою добычу без огня и крови,

Богов и римлян не лишали крова,

А слёзы лишь по золоту лились…

Как странно всё случается порой:

Был Ганнибал, потомок финикийцев,

Гиперборейских выходцев, герой,

Рискнувший повести своих пунийцев

Повергнуть Рим, чтоб больше он не встал,

Что удалось свершить лишь нам, однако…

И мы сочли, конечно, добрым знаком

Осесть в краях, откуда Ганнибал.

Мы в Африку, в Испанию ушли,

Там процветали наши королевства,

Но, словно в мире нет иной земли,

Другим понадобилось то же место,

Что Ганнибала гений освятил,

Но гений этот нам не выиграл боя

Последнего, как Божество любое,

Как жертвы и движение светил…

Вандалы, иль венеды, не смогли

От Византии цепких рук укрыться

И в Африке, вдали родной земли,

И никому она там не приснится…

В Испании арабская волна

Накрыла визиготов, и бесследно

Исчез с лица земли народ последний,

Кто с Римом расквитаться смог сполна…

Мы развенчали Рим и он, как волк,

Беззубый, должен был уйти со сцены,

Но нас преследовать с тех пор стал рок —

Нам заплатить пришлось двойную цену,

Двумя народами – за оборотня лют

В ответ удар кровавый был волчицы,

Но память смыть напрасно будут тщиться

Последыши всей кровью, что прольют…

Потом для немцев древняя родня

Понадобилась, и сама волчица,

В которой злость и ненависть саднят,

Решила тут же с местью подключиться:

Мол, «варварство» и «вандализм» верней,

Правдивее у немцев приживутся,

И нам пришлось в могилах обернуться

В германцев и остаться без корней…

И вот, минули многие века,

Волчица – в бронзе, как «гонорис кауза»,

А память о венедах жжёт строка

О «вандализме» в словаре Брокгауза…

И ничего уже не изменить,

И Клио, историческая муза,

Сама не сбросит гнёт такого груза,

А чувствами её не убедить.

С волчицы изваяньями не всё

Так гладко, как считают, обстояло:

За что попала молния в её

Скульптуру, что на Форуме стояла?

Потом в музее за тотем сочли

Её этрусский, что веленьем Папы

Двух мальчиков, посаженных, где лапы,

В четырнадцатом веке получил.

Всё, как всегда: гонясь за стариной,

С тотемом истреблённого народа

Роднят убийцы предков, а иной

Волчицы не было такого рода.

Недавно стал известен вариант,

Что франки отливали тихой сапой

Модернизированный позже Папой

«Этрусский» изначальный экспонат…

Не всех, конечно, перебили нас,

Мы просто перестали быть собою,

С другими мы смешались, и не раз

Мелькнули в них знакомою чертою.

Вернулись в русов, бывших земляков,

По-новому приятным ощущеньем

Утраченного чувства единенья,

Как эхо, отразившись от веков.

О нас, какими были, стёрся след,

О том пеклись волчицы дух и время,

Не помнятся ни гот и ни венед,

Хоть поросль чудную даёт их семя.

Лишь журавли, поднявшись с мест родных,

По осени на юг летят над нами,

Лежащими в чужой земле веками,

И с неба слышим мы привет от них…

2. Среди викингов

Слоено ищет варяг,

Молодой и везучий,

Где добыча и враг,

И чем больше, тем лучше.

РАДИ КОРОНЫ И ВЛАСТИ

Христианская церковь из гонимых и бедных постепенно _окрепла, и во имя Христа императорским Римом подавлялись народы, но звезда славы римской перестала блистать. Мы его разгромили[70], и на свежих обломках победители сами стали корни пускать, к ним в поместья явились проповедники быстро, чтоб Христу поклоняться стала новая знать.

Знать они убеждали, что помог он кому-то разгромить де кого-то на каком-то мосту[71], нашим герцогам тоже захотелось креститься[72], за короной и властью обращаться к Христу. Племена исчезали, вместо них появились нас вобравшие франки, их восточная часть в немцев преобразилась, что себе приписали наши земли и славу, и имперскую власть[73]. Франков Римская Церковь обратила, подстроив Меровингов сверженье, Карл Великий сумел подчинить ей народы и устроил последним несговорчивым саксам из их крови купель[74].

Я в истории франков, христианскою ставшей, не хотел быть замешан, не молился крестам, а с дружиной мне верной устремился к соседям, и богам нашим старым изменять я не стал… Мы к норманнам добрались, что на севере жили, и вступили в морскую смелых викингов рать, мы моря бороздили, и по кругу земному берегов не упомню, где пришлось нам бывать. Я был Хельги[75] и скальдом, пел о подвигах саги, о любви и удаче для дружины своей и для конунгов[76], если те меня приглашали спеть о трудных походах в память павших друзей.

ДРАКОНЫ, ЛЕТЯЩИЕ ПО ВОЛНАМ

Все ближайшие земли, что по берегу моря, очень скоро узнали, что мы рядом живём – саксы в страхе дрожали, и в Британии тоже монастырским подворьям мы чинили погром. Англосаксам[77] знаменья в том году появлялись: вдруг драконы на крыльях пронеслись в небесах, дождь кровавый пролился с крыши церкви тогда же, а потом, в самом деле, нас судьба принесла – на ладьях быстроходных с носом мордой драконьей. С топорами, мечами в Линдисфарн-монастырь[78] ворвались – изрубили и монахов, и церковь, и с богатой добычей след наш тут же простыл…

ЗА ДАЛЬНИЕ МОРЯ

Стало викингам скоро в Скандинавии тесно – кровной мести обычай и суровый закон гнал изгоя на поиск новых мест, где селился и пытался с начала жизнь устраивать он[79]. Так, Наддод[80] обнаружил в море остров, который льды с огнём вперемешку с гор в фиорды кидал – и Исландию стали заселять и оттуда дальше плавать, но редко кто их снова видал.

Рыжий Эйрик[81], подравшись, был отправлен в изгнанье океаном на запад и нашел землю там, чтоб привлечь поселенцев, дал ей имя Зелёной, хоть была, в самом деле, больше родиной льдам. Лейф и Торвальд[82] оттуда дальше по морю плыли и открыли богатый край в конце их пути – стал Лесным он и Винным по молве называться, но пришлось от туземцев им, спасаясь, уйти… А потом эскимосы, от Аляски кочуя, до Гренландии льдами за моржом добрели и числом задавили неуживчивых белых – те едва лишь поспели на свои корабли[83]…

И в Европе норманны оседали надолго, где им власть и добычу миг удачи давал – у французов, ирландцев, англосаксов «гостили», но лишь Рольф государство средь чужих основал[84].

НА ВOCTOK!

Все открытые земли и Нормандия будут много позже, чем срок мой жить в фиордах истёк – офранцуженный викинг станет Англией править[85], а на двести лет раньше я ушёл на восток. Так случилось, что дома слава нашей дружины и морская удача стали всем на пути, дело всё обострялось, и запахло изгнаньем – мы советы держали, где стоянку найти.

Говорили – к востоку есть лесные равнины, реки есть и озёра, и довольно всего, только местные люди, русы[86], финны, словене, очень сильно не любят отдавать своего. Но торговые люди знали дальше путь «в греки» мимо них и сказали, что у греков есть спрос на бесстрашных и сильных, и обученных бою на воде и на суше. И нас ветер понёс за удачей далёкой, но путь наш был недолог: раз в славянском селенье мы, пристав на ночлег, подружились с вождём их, попросившим защиты, и остались, как позже оказалось, навек…

ГДЕ ПОЛОТА СЛИВАЕТСЯ С ДВИНОЮ

Двина струит раздробленное солнце

С собой на запад, но оно стоит,

Легко теченье вод одолевая,

И я, и эта, как живая, россыпь

Не трогаемся с места, не спешим —

Душе покойно, и она летает,

За нынешнего времени предел

В одной лишь ей известные места…

Я иль она, не всё ль теперь равно,

Мы снова на знакомых берегах…

Мне вспомнилось: плыла моя ладья,

И брызги вёсел окровлял закат,

Мы шли Двиною вверх и ввечеру —

Тревожна и таинственна округа —

Пристали на ночь, где – я позабыл,

Но у души на всё бездонна память,

И мне она сказала: это здесь,

Где Полота сливается с Двиною

И берег крут, стояло поселенье,

В котором мы закончили скитанья…

Теперь каштаны здесь, стоит собор,

И только камень – тот, которым путь

Из моря нашего на юг был мечен,

И пусть тот крест на нём – Борисов, пусть

Он христианам души исцеляет

И установлен перед их Софией,

Мы знаем, чем он был и кем поставлен.

На полторы пониже цел источник

С водою, врачевавшей наши раны

И души тех, кто уходил в мир предков…

Нам не понять, зачем теперь всё вместе:

Живительный источник и собор,

И камень, что спасал совсем иначе —

Им хочется всё сразу и сейчас,

А нам привычней дальние дороги,

Чтоб цель была и к ней – нелёгкий путь

Длиною в жизнь, а, может быть, и две,

А может, как сегодня, – в тыщу лет.

Но всё-таки, как хороши каштаны,

Как солнце щедро золотит кресты!..

Душа моя! Тебе вместиться трудно

В меня и жить со мной такою жизнью,

Но я хочу, чтоб ты была во мне,

Примечания

1

Специальная строфа из восьми разделённых цезурами двустопных полустиший с мужской рифмовкой четвёртого и восьмого из них, остальные же полустишия наращены седьмыми безударными слогами.

2

Гиперборея – название, данное древними греками прародине своих Богов, земле, расположенной «за северным ветром Бореем», легендарному полярному материку вокруг Северного полюса, который предположительно скрылся под водами океана 10–15 тыс. лет назад в результате глобальной космической катастрофы. Туле (Фуле) – другое, по византийским и арабским источникам, наименование этого материка, архипелага или острова. Еще их называли Блаженными Островами (Островами Блаженных), Страной Счастья. Гипербореи – народ, живущий «за северным ветром», как назвали его древние греки.

3

Вселенская гора предков индоевропейских народов Меру располагалась на Северном полюсе. В российских водах по некоторым сведениям действительно находится гора, которая почти достигает ледяного панциря.

4

Пеласги – первые арии на Средиземном море в III–II тысячелетиях до н. э. Это Греция до греков, Палестина до евреев, Магреб до финикийцев, Италия до этрусков, а также и Англия до кельтов. Библейские филистимляне – отождествляются современными учеными с пеласгами. Культура пеласгов была на более высоком уровне развития, чем греков-ахейцев, пришедших в Грецию на рубеже III–II тысячелетий до н. э. и живших там еще долгое время с ними одновременно. Пеласги были наемными воинами у египетских фараонов, принесли в Египет культ солнцебога Ра. Палестина называется так по пеласгам, поселенным там фараонами.

5

Индо-иранцы – первые арии, осевшие в Иране и Индостане.

6

Арии – потомки гипербореев, родоначальники индоевропейских народов. Они были солнцепоклонниками и огнепоклонниками и приносили этот еще гиперборейский культ в осваиваемые ими земли.

7

Потомки ариев – киммерийцы (кимры) были вытеснены из причерноморских степей на запад скифами, тоже потомками ариев. Кимры постепенно заселили запад и северо-запад Европы. Позже из них возникли очень близкие друг к другу кельты, славяне и германцы. В дальнейшем в результате экспансии на восток франков, а затем немцев в нашу прибалтийскую зону и восточнее были вытеснены славянские племена из северной части Центральной Европы. Еще намного раньше готы сами возвратилась из Скандинавии в степную зону Причерноморья. Оставшиеся там на месте киммерийцы смешались со скифами, затем пришли сарматы и анты, тоже потомки ариев. От всех их также ведут родословную многие славянские племена. А много севернее жили те, кто осел по пути движения гипербореев. Мы знаем их как финно-угорскую группу и опять же славян (русов и словен).

8

Римское наименование их всех «варвары» означает «бородатые». Кимры как предки и их степная родина упоминаются в исландских и скандинавских сагах.

9

Современные ученые называют гипербореев «протоариями», подчеркивая происхождение ариев от них, и не пользуются данным им древними греками названием (см. сноску 1).

10

Нынешний Новгород Великий был заложен на месте древнего Словенска Великого около 860 г. н. э.

11

На реке Тибр стоит Рим.

12

Славяне венеды считались римлянами «германцами» под именем вандалов.

13

Варяги, согласно современным воззрениям, «скорее всего, представляли собой особое воинское братство (прообраз рыцарских орденов). В его социальной структуре отчасти сохранились и архаичные черты древнеарийского кастового сословия. Может быть, варяги – трансформированный вариант одной из классических каст кшатриев, которая как раз и объединяла правителей, воинскую аристократию и дружинников. Кстати, в санскрите понятие касты имеет тот же индоевропейский корень, что и «варяг» – vama и varga. Варяги были хорошо организованы, обладали богатым опытом торговли, государственного управления и особенно воинского искусства» (В.Н. Дёмин).

14

Это они взяли Трою.

15

На западе Кольского полуострова.

16

Викинги без предшествовавших модификаций сразу заимели суда и вооружение варяжского типа.

17

Старое название Ладожского озера.

18

Речь идет о своего рода небесном Святом семействе: Отце, Сыне и Матери Божьей, вдыхающей во все жизнь, т. е. она то же, что Святой Дух, а двенадцать Божеств – это различные энергии Триединого.

19

Согласно апокрифам, Христос в юности совершил путешествие по северным землям, Тибету и Индии.

20

Путь зарождения не на Юге, а на Крайнем Севере и распространения оттуда т. н. индо-европейцев (ариев или постариев).

21

Далее везде просто белые лебеди будут писаться со строчной буквы, с заглавной буквы – тотемное божество, а ещё к тому же в кавычках – люди, род, племя, народ, имевшие этот тотем.

22

Тотем – слово из языка североамериканских индейцев аджибве, имеющее буквально значение «его род», с XIX века стало у нас означать «покровитель рода», «родоначальник», но не по кровному родителю, а по животному, растению или явлению природы, признаваемым родовым божеством, духом, по которому определялась родовая принадлежность и самоидентификация членов рода.

23

В 1974 г. на Южном Урале был раскопан город Аркаим явно постгиперборейского (арийского) происхождения.

24

На скалах, стенах пещер, бивнях мамонтов и т. п.

25

Пал – выжигаемый участок леса под будущую пашню.

26

У нас речь идет о лебеде-кликуне, или певчем лебеде, который встречается как раз только на севере. Имеет громкий, трубный голос, который слышен на очень большом расстоянии.

27

В Индии, Иране, Греции, Риме, Египте, Месопотамии, Причерноморье, Китае и т. д.

28

Прежде всего, имеются в виду русские (и вообще славяне) и др. народы Севера России, карелы и финны, скандинавы, германцы и, конечно же, древние греки.

29

Тотемы побеждаемых народов-аборигенов.

30

Атлантический, Тихий и Индийский.

31

Например, Индра в Индии.

32

Например: «В один день Индра и Агни разрушили 99 городов дасью» – поётся в гимнах Ригведы.

33

См. начало поэмы.

34

Теперь они большей частью истребляли уже не аборигенов, а свои же арийские народы, а последние две тысячи лет и своих единоверцев.

35

В 10 веке византийский император и историк Константин Багрянородный писал, что сама территория, где жили древние русы, именовалась Лебедией.

36

Первоначально общность людей под названием род составлялась из признающих свое происхождение от одного тотемного родового божества. Затем перешли к идентификации рода по происхождению от одного предка-родоначальника, т. е. по кровному родству.

37

Остров Валаам.

38

Великий Год Платона – период между соседними «парадами планет» (когда для наблюдателя 5 планет стали в одну линию) или, что – то же самое, период полного витка прецессии земной оси, составляющий около 26 000 земных лет. Двенадцатая часть этого периода – месяц Года Платона, составляет около 2160 земных лет. Год считается сроком существования земной цивилизации. Месяц – эра (эпоха), называемая по соответствующему знаку Зодиака, чередование которых происходит в обратном порядке принятому для Солнца. Сейчас наступает эра Водолея, а Водолей считается покровителем России, поэтому ей отводится решающая роль в новой эре земной цивилизации.

39

Такой просвет в небе над сакральным местом (например, храмом) называется «Божьим Оком».

40

Европу в те времена населяли в основном кельты и родственные им славяне, произошедшие от кимров, как и менее многочисленные германцы. Римляне давали местному населению различные имена. Так, кельты к западу от Рейна стали «галлами». Упоминаемые здесь «германцы» тоже отчасти могли быть кельтами или славянами, получившими свое имя от римлян по одному из соседних племен, такому, например, как тевтоны или алеманы (кстати, французы и сегодня называют Германию «Алемань»). Всех вместе римляне называли «варварами», т. е. «бородатыми».

41

Повторное оледенение Северной Европы в 1-м тысячелетии до н. э.

42

Земля-мать – Богиня плодородия.

43

В жертву приносили специально по ритуалу выращиваемых животных, чаще лошадей. По их внутренностям гадали о будущем, т. е. угадывали волю божества. Весной после неурожайных лет часто приносилась человеческая жертва – ритуальный супруг Богине для возрождения плодородия.

44

Эти гадательные буковые бруски с руническими знаками позже у немцев дали имя букве. Первоначально рунические знаки носили мистический ритуальный характер, их название однокоренное с глаголом «гадать».

45

Все изображения Богинь плодородия у кельтов и германцев имеют на шее один или несколько обручей. Верёвка на шее – символ принадлежности Богине, символ уз с нею.

46

Нашли его у селения Толлунд в Ютландии (Дания). Первоначально вызвали криминальную полицию, настолько он показался современным, а та уже передала «человека из Толлунда» археологам.

47

Обруч со стрелкою вниз надевался на голову так, чтобы стрелка прикрывала нос.

48

Трим – демон гор, великан. Водан – верховный Бог, бог мудрости, бог войны, хозяин Вальхаллы – пристанища мёртвых воинов-героев.

49

Друз и Тиберий – приемные сыновья императора Августа, полководцы Рима в т. н. германских войнах.

50

Герцог макроманский Марбод собрал 74 тыс. воинов против 120 тыс. римлян. Его спасло восстание в Паннонии, на три года отвлекшее римлян, а потом, во время торжеств по поводу победы в Паннонии, произошла Тевтобургская битва (победа Арминия).

51

Наряду с аристократией привилегированное сословие из военных, землевладельцев и др.

52

Правый приток Рейна. Арминий ложным восстанием отвлек легионы с обычно используемой дороги в сторону Гротенбургской горы в Тевтобургском лесу.

53

К вечеру 9 сентября 9 г. н. э. разразилась буря, помогшая нападавшим.

54

Устрашающий звук, издававшийся варварами через бычий рог.

55

Полностью погибли три легиона, всего более 20 тыс. человек.

56

Родня богатых римлян соорудила могилы с памятниками, но через 6 лет, когда римляне вновь пришли на поле битвы, перезахоронять уже было некого. Одна из таких пустых могил в г. Майнце есть и ныне.

57

Обычай приносить в жертву богам важных пленников существовал у кельтов и германцев до христианизации, одновременно сокрушалось и «жертвовалось» богам вражеское вооружение.

58

Орёл – знак легиона. Его потеря – позор Риму.

59

Они содержались в Равенне, где была известная школа гладиаторов.

60

От поголовного истребления римлян спасла жадность противника к добыче в захваченном обозе.

61

В 16 г. римляне в последний раз собрали против Арминия 100 тыс. воинов и 1000 судов для их перевозки по Рейну и Северному морю, и далее вверх по Везеру. Несмотря на перевес в двух сражениях, задача по уничтожению восставших не была выполнена, и римляне отступили опять водным путем.

62

Кельтиберов, даков.

63

Налетевшая в Северном море буря уничтожила римскую армаду.

64

Император Тиберий остановил 28-летнюю экспансию римлян на границе по Рейну-Дунаю. Сын Друза и племянник Тиберия, командовавший войсками, вынужден был подчиниться.

65

Арминий хотел объединенными силами пойти на Рим. Герцог макроманов Марбод стал держать сторону римлян. Где-то на Эльбе Арминий вынудил его отступить. Племена и кланы стали покидать Марбода, а молодой гот с Вислы захватил его трон. Герцог умер в Равенне, где его приютили римляне.

66

Беззаветно храбрый в битвах 15-го года дядя Арминия Ингомер не смог выдержать славу и власть племянника и подослал убийц.

67

Памятник Арминию, названному Германом, поставлен на волне патриотизма при провозглашении в 1870 г. Германской империи (т. н. «Второго рейха»).

68

В Майнце и Флоренции.

69

У г. Хильдесхайм был найден серебряный сервиз, якобы принадлежавший Вару.

70

Окончательно в 476 г.

71

28 октября 312 г. император Константин сверг Максентия. Накануне Константину было видение: если на щитах его воинов будут христианские кресты, то он победит. Он так и сделал. Мильвитский мост под сторонниками Максентия рухнул, Максентий погиб. Это событие считается началом христианства в Риме как официальной религии.

72

В 496 г. король франков (возникших из кельтов (и/или славян) с германцами и побежденных ими римлян) из дома Меровингов Хлодвиг, терпя поражение от алеманов взмолился ко Христу, Богу своей жены Клотильды, и обещал креститься. Алеманы тотчас бежали.

73

Франкским королем Карлом Великим в 800 г. основана «Священная Римская империя германцев» (Sancta Imperia Romana Hermanorum), возрожденная потом как «Священная Римская империя немецкой нации» т. н. «Первый рейх».

74

Первая династия франкских королей, Меровинги, была славянской или кельтской, король был верховным жрецом. Свергшие ее Каролинги христианизировали все подчинившиеся им племена, при этом последних, саксов, утопили в крови, после чего король Карл Великий получил корону императора. Вскоре после его смерти империя распалась.

75

Хельги (Хельгу) – скандинавский титул, означавший военного вождя и жреца (или колдуна) одновременно.

76

Конунг – по-скандинавски «князь».

77

Саксы – германское племя на южных берегах Северного и Балтийского морей. Часть их вместе с англами, тоже германцами, переселилась в Британию, победив кельтов. Англосаксы владели Британией до завоевания ее нормандцами.

78

Первый набег викингов на монастырь на острове Линдисфарн в Англии был предпринят в 793 г. Подробно описан в хрониках, включая знамения.

79

Демографический взрыв, породивший экспансию викингов, связывают с потеплением североевропейского климата в VIII–IX в.в., давшим обилие кормов для животных и соответственно богатой животными белками пищи для населения, что в сочетании с полигамией дало бурный прирост крепкого физически и рослого потомства. Жесткое централизованное правление короля Харальда Прекрасноволосого (IX в.) вызвало дополнительное бегство свободолюбивых кланов. Закон требовал также изгнания людей, уличенных в убийстве.

80

В 860 г. Наддод был изгнан из Норвегии. Переселяясь на Фареры, попал в бурю и пристал к земле «из огня и льда» – Исландии.

81

Эйрик Рыжий (Торвальдсон) изгонялся трижды: из Норвегии в Исландию, внутри Исландии и из нее. Последнее изгнание привело к открытию им Гренландии (981 г.), где он стал править общиной из 400 привезенных поселенцев.

82

Речь идет о двух сыновьях Эйрика. Лейф открыл в 1001 г. побережье Лабрадора, назвав его Маркландом – Лесной землей, затем Ньюфаундленд, назвав его Винландом – Винной землей, якобы найдя там виноград. После смерти отца стал править в гренландской общине. Его брат Торвальд повторил поход на запад с целью переселения, но был убит не пожелавшими терпеть пришельцев туземцами. Затем исландец Торфин Смелый привез в Винланд 250 поселенцев, но через 3 года они бежали от туземцев.

83

Пришедшие со стороны Аляски эскимосы и резкое похолодание климата к концу XV в. заставили белых поселенцев покинуть освоенное ими побережье Гренландии около 1500 г.

84

В 911 г. викинг Рольф Марширующий (он передвигался пешком, т. к. лошадь его не выдерживала) заключил договор с франкским королем Карлом Простодушным и основал на северо-западе Франции герцогство, получившее наименование Нормандия.

85

В 1066 г. Вильгельм Завоеватель из Нормандии высадился в Англии и захватил ее, разбив объединенные силы англосаксов и осевших там викингов.

86

О русах см. подробнее в первой саге «Гиперборейская память».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.