Черный Ворон (№1) - Черный ворон

– Таня, – сказал Шеров. – У меня для вас есть письмо. От Генералова. Если очень хотите, можете его взять и прочесть.

– Зачем? – сказала Таня. – С этим, скорей всего, покончено.

Шеров одобрительно кивнул.

– Вы, Таня, поразительно умная девушка. Если в юности не научиться сбрасывать с себя груз прошлого, с годами это становится все труднее, поверьте мне.

Он встал и пружинистой походкой подошел к окну.

– Лето проходит, – задумчиво произнес он. – Сейчас, должно быть, очень хорошо где-нибудь на природе...

– Вадим Ахметович, – тихо и твердо сказала Таня. – Я вам обязана очень многим. Переяславлев уверяет Аду, что вы поступили так исключительно из дружеских побуждений и совершенно бескорыстно. Так не бывает. Назовите вашу цену. Я вполне платежеспособна.

Шеров смотрел на нее, не говоря ни слова.

– Десяти тысяч хватит? – настаивала Таня.

Он пожал плечами.

– Наверное. И как скоро вы можете со мной... расплатиться?

– Когда вам будет угодно.

– Тогда жду вас завтра в одиннадцать утра на выходе из метро «Парк Победы». Успеете?

– Да.

– Только постарайтесь не опаздывать. У меня много дел... О, вот и кофе. Какой аромат! Ариадна Сергеевна, вы просто волшебница...

Вечером Таня созвонилась с Машей Краузе, с утречка заехала к ней на Гражданку и забрала кой-какие свои вещички, попросив Машу убрать в кладовку остальное – свое и Генерала. Без одной минуты одиннадцать она сошла с эскалатора на станции «Парк Победы». Шеров стоял у разменных автоматов с журналом в руках.

– Вы точны, – сказал он. – Пойдемте.

– Куда? – спросила Таня.

– В мою машину. Там нам никто не помешает. Надо же... оприходовать сумму. – Он усмехнулся.

Шагах в тридцати от входа стояла голубая «Волга» с чуть тонированными стеклами. Когда до нее оставалось шагов десять, из машины вышел огромный мощный мужчина с нерусским, непроницаемым лицом. Он напомнил Тане Гойко Митича в роли Чингачгука – только постарше и помассивней. Мужчина распахнул перед ними заднюю дверцу, а когда они сели, обошел машину кругом и уселся на водительское место.

– Здесь вообще-то стоять не полагается, – сказал Шеров. – Джабочка, отъедем немножко.

Машина остановилась в тихом переулке. Шеров повернулся к Тане и протянул руку:

– Давайте!

Он вскрыл все четыре пачки и тщательно пересчитал все купюры. Таня с улыбкой следила за ним. Возможно, она в нем ошиблась. Такое крохоборство не вписывалось в ее представления о Шерове.

Тот отсчитал последнюю купюру, аккуратно вложил деньги в надорванные банковские упаковки, достал из кармашка переднего сидения плотный пластиковый пакет, положил в него деньги... и протянул пакет Тане. Она отвела его руку.

– Это все ваше, – сказала она.

– Мое, – согласился Шеров. – И из своих денег я выплачиваю вам аванс.

– За что?

– За ответственную и перспективную работу, которая, не сомневаюсь, придется вам по вкусу.

– Мне, знаете ли, не хочется повторять прошлых ошибок.

Маленький недоверчивый зверек в ней хотел огрызнуться. Однако теперь она была осторожнее. Нельзя кусать спасающую руку. Но – ухо держать востро, не расслабляться ни в коем случае. Мало ли чего взамен своей доброты потребует?

Шеров улыбнулся.

– Неужели я похож на Володю Генералова?

– Нет.

– В отличие от гражданина Генералова, я чту уголовный кодекс и того же ожидаю от своих людей.

– Я уже ваш человек?

– Для меня – да... Джабочка, поехали!

– Куда? – спросила Таня. Она его пока изучала.

– Хочу показать вам ваше будущее рабочее место и подробно обсудить с вами наше... трудовое соглашение.

«Волга» покатила на юг, а потом на восток по проспекту Славы.

III

В десятый класс Таня Захаржевская пришла совсем обновленным человеком. Она вернулась в спортивную школу, стала действительно заниматься с Машей русским языком и литературой, готовиться к вступительным экзаменам. Вспомнила старую затею – записалась в автошколу ДОСААФ и весной получила водительские права. Это обстряпал Шеров. Она еще не совсем для себя понимала, как ему все удается. По документу выходило, что она постарше, чем есть. Медали она не заработала – сказались четверки, полученные за девятый класс. Тем не менее блестяще сдала экзамены в университет и, преодолев конкурс (формально восемь человек на место, реально, для слабого пола – сорок восемь), стала студенткой филологического факультета.

Вадим Ахметович Танин выбор одобрил. Работа на ранчо требовала много времени и сил, но высшее образование получить все же следовало. На филфаке же главное – чтобы не было проблем с языком. А с языком у Тани проблем не было. Английским с раннего детства занималась с дочерью Ада, прекрасно им владеющая. И в школе этому предмету уделяли большое внимание. Книги, журналы, пластинки с песнями английских исполнителей Таня доставала через Никиту, через дядю Коку. А когда на горизонте появился Шеров, стало и вовсе вольготно – любые новинки можно было заказать прямо по каталогу. Так что больших затруднений учеба не предвещала.

Никакой тайной жизни у нее не было – если не считать зимних каникул, которые она провела вовсе не в лыжном лагере, как сказала Аде, а совсем в другом месте, входя в курс новых служебных обязанностей, к которым она должна была приступить в полном объёме осенью.

В конце августа поздравить новоиспеченную студентку и ее маму пришли Переяславлев и Шеров. Они долго беседовали с Адой. При разговоре присутствовала и Таня, которая привела несколько очень уместных аргументов, в конечном счете и убедивших Аду. Таня собрала вещички и уехала вместе с мужчинами.

На картошку с сокурсниками она не поехала – принесла в деканат вполне убедительную медицинскую справку и путевку в санаторий по профилю заболевания. Ее отпустили. Ни в какой санаторий она, естественно, не поехала.

На дальнем, «дачном» краю симпатичного городка Отрадное Кировского района Ленинградской области, километрах в двух от железнодорожной станции Пелла, стоял, несколько на отшибе, очень любопытный домик, скорее даже особнячок из белого кирпича, с красным карнизом по периметру, красной черепичной крышей, с башенками, эркерами и витражами в некоторых окнах. Судя по количеству окон, в нем было не меньше двенадцати комнат или, может быть, комнат шесть и огромная бальная зала. Располагался он на пологом склоне, среди редких крупных сосен, на дальнем от дороги конце обширного участка, обнесенного невысоким бетонным забором. Никаких посадок на участке не было, если не считать декоративного кустарника и большой клумбы непосредственно перед домом. Рядом разместился хозяйственный блок, соединенный с домом коротким переходом, а ближе к дороге, чуть в сторону от ворот стоял большой гараж, машины на три, к которому вела бетонированная дорожка. Эти сооружения были выполнены в более функциональном стиле, нежели сам дом, но из того же белого кирпича и с такой же черепичной крышей. Получался единый ансамбль.

Надо сказать, что на этом конце Отрадного похожих особнячков белого кирпича с гаражами имеется несколько штук, и этот, хоть и был пошикарнее прочих, совсем уж из ряду не выбивался – не Зимний дворец все же.

Записан дом был на Кугушева Джабраила, инвалида труда, а проживал он там круглый год совместно с женой, бессловесной восточной женщиной, имя которой знали разве что в паспортном столе. Жили Кугушевы уединенно, с соседями не общались. Жена выходила из дома редко и только по магазинам, где она показывала продавщице большой список продуктов, выполненный каллиграфическим почерком, и, получив по этому списку то, что в магазине имелось, без слов расплачивалась и, взвалив на плечи тяжелый мешок, уходила. Сам Джабраил то мотался в город на своей голубой «Волге», то занимался работами по дому и по участку. Хозяин он, судя по всему, был отменный. Хотя он в Отрадном почти не показывался и никогда ни с кем не заговаривал, все его знали и уважительно побаивались. Такому отношению способствовала и внешность – он был огромен и могуч, с крупным мясистым лицом кавказского типа (будучи на самом деле касимовским татарином). На этом лице совершенно бесстрастное выражение сочеталось с тяжелым, жутким взглядом. Те немногие из соседей, у которых хватало смелости обратиться к нему с какой-либо хозяйственной просьбой – ну там, насос одолжить или уголька немного, – всякий раз получали искомое, но повторно обращаться не спешили. Как-то раз один отпетый пропойца попробовал выклянчить у Кугушева на водку, но получил в ответ такой взгляд, что чуть не остался заикой навсегда.

И все же жизнь в доме протекала достаточно бурно. Там почти постоянно находился кто-то еще – то один, а то и несколько сразу. Одни приезжали в красивых автомобилях, другие добирались со станции пешком, третьих привозил Кугушев. Кто-то оставался всего на несколько часов, некоторые жили неделями. Народ к Кугушевым приезжал разный, судя по виду – из всех пятнадцати союзных республик, а бывало и вовсе иностранцы. Генералы и большие начальники, и обыкновенные граждане. То всю ночь напролет горел свет, играла музыка и до соседей доносились отзвуки шумного веселья, то было тихо, как в склепе. Народу какое-то время было любопытно, но стоило лишь взглянуть на Кугушева, и всякое любопытство пропадало. Потом попривыкли, и постепенно любопытствовать перестали. Живут себе люди – и живут, никого не трогают. И милиция ими не интересуется.

Особенно часто наезжал и дольше всех жил один благообразный товарищ, явно высокопоставленный, хотя не старый еще и не солидный фигурой. Но постоянно в доме обитали одни Кугушевы.

Но вот по осени поселилась там совсем молодая, хотя и заметно самостоятельная краля, яркая, рыжая, приметная. На дочку не похожа – то ли племянница, то ли полюбовница, то ли жена вторая, молодая. Кто их, этих мусульман, разберет, тем более Джабраила? Когда она проходила по Отрадному от станции к дому, – а случалось это нечасто, только в ненастье, потому что обычно краля ездила в новеньких желтых «Жигулях», – все мужчины от мала до велика смотрели ей вслед, а самые отчаянные пытались даже познакомиться. Но тут все получалось настолько глухо, что забеспокоившиеся было отрадненские женщины не только успокоились, но и несколько обиделись – что ж эта фифа совсем их мужичков не замечает?

Тане было не до них. У нее было много, очень много дел, и если бы не железная самодисциплина, она просто не успевала бы одновременно учиться в университете и работать у Шерова, который ни малейших проколов не потерпел бы. Недаром же он платил ей отменное жалование, не считая купленного лично для нее автомобиля, полного пансиона, – и еще какого! – неограниченных сумм на представительские расходы, за которые, правда, приходилось отчитываться, и, говоря в целом, такого качества жизни, о котором какая-нибудь Ясногородская не могла и мечтать в свои самые золотые годы.

Гипотетический некто, знающий о прошлых приключениях и наклонностях Тани, мог бы подумать, что столь щедро оплачиваемая работа заведомо предполагала какой-нибудь жуткий криминал, чреватый и т. д. Такого некто ожидало бы жуткое разочарование. При всей своей специфичности, Танина работа и времяпрепровождение в целом ничего преступного в себе не содержали.

Масштабная и разнообразная деятельность Вадима Ахметовича Шерова предполагала постоянные разъезды и многочисленные контакты с самыми разными людьми. Стремясь во всем к максимальному порядку и рациональности, он давно уже определил для себя несколько географических участков, в которых сходились линии его интересов и пересекалось наибольшее число нужных ему контактов. Помимо, естественно, Москвы, это были Узбекистан, Закавказье, Украина, Восточная Сибирь и Ленинград. Проще всего было с Узбекистаном – там в его распоряжении всегда была роскошная правительственная вилла, где он мог совершенно беспрепятственно вести свои дела. В других местах Шеров организовал себе резиденции или, как он сам называл их, ранчо. Кавказские дела он решал на таком ранчо в живописных окрестностях Кутаиси, украинские – в курортной деревеньке под Львовом. Имелось ранчо и в Отрадном, откуда до Ленинграда было всего минут двадцать на автомобиле, а покой и благодать – почти как в глухой деревне. Каждое ранчо обслуживали два специально отобранных человека, на одного из которых оно и было на всякий случай оформлено. В Отрадном это были супруги Кугушевы.

В последнее время интересы Вадима Ахметовича в северной столице, Эстонии и на Кольском полуострове существенно расширились. Появились выходы на Финляндию. И ранчо в Отрадном следовало активизировать.

Джабраил был идеальным охранником – и дома, и лично хозяина, – шофером, мастером па все руки по части мелких починок и всяких домашних приспособлений. Его жена, голоса которой никто не слышал, а имени никто не знал – вслед за Джабраилом все называли ее просто Женщина, – стирала, прибирала, готовила со сноровкой и безропотностью автомата. В безграничной преданности обоих Вадим Ахметович не сомневался. И все же этого было мало. Ранчо, при всем его комфорте, не хватало стиля, класса, изыска. Короче, не хватало очаровательной «хозяйки», способной принести все это с собой. Специфика ранчо требовала от подходящей кандидатуры особого комплекса свойств и талантов. И все это Шеров обнаружил в Тане, когда, повинуясь своему сверхъестественному чутью, взялся за совершенно, казалось бы, неинтересное для него дело о квартирной краже. Особенно сильное впечатление на него произвело то, что Таня, явно будучи с Генералом в самых близких отношениях, умудрилась остаться непорочной, о чем свидетельствовал приобщенный к делу протокол медицинского осмотра. Это, по мнению Шерова, говорило об исключительном хладнокровии. Окончательно же его убедило предложение Тани оплатить его услуги, и оперативность. Ей не хвата-До только одного – профессионального опыта. Но, как и Таня, Шеров умел не спешить. Отвозя ее на ранчо в первый раз, он уже знал, что везет туда будущую «хозяйку». Точно так же и Тане подсказывало внутреннее чутье, что ее ждет новая полоса в жизни, и жадный ум улавливал знамения иных приключений.

Так Таня стала вершиной «отрадненского треугольника» Шерова.

Она быстро приучилась вставать в шесть часов утра, облачаться в спортивный костюм, совершать пробежки по парку и минут тридцать-сорок разминаться с Джабой, обучавшим ее боевым искусствам. Потом Джаба шарковал ее ледяной водой в специально оборудованном подвале. За завтраком – кофе, сок, поджаренный хлебец, а остальное по желанию – они согласовывали планы на день, Таня делала пометки в блокнот. Примерно без десяти восемь она садилась в свои желтые «Жигули» и отправлялась в город – на занятия и по текущим делам: забрать из кассы билет для отбывающего гостя, загрузиться продуктами на базе, заказать вечернее платье в ателье. Да мало ли? Вернувшись, она оставляла машину на попечение Джабы, вставала под циркулярный душ, наскоро обедала и садилась за телефон.

При зачислении в штат Шеров выдал ей совершенно поразительный документ – алфавитно-тематическую картотеку. В ней было все, что могло потребоваться «хозяйке»: адреса и телефоны ресторанов, театров, билетных касс, магазинов, оптовых баз и т. д., вплоть до главврача больницы Свердлова и заместителя начальника управления УВД – на всякий случай. На каждой карточке, рядом с названием учреждения, стояло два-три телефонных номера, в порядке предпочтения, с фамилией, именем и отчеством соответствующего служащего, а напротив – координаты лица, от имени которого делается звонок, дабы обеспечить неукоснительное и своевременное выполнение просьбы.

Типичный звонок выглядел так:

– Иван Иванович (Софья Полуэктовна)? Здравствуйте, я от Абрам Семеновича (Фаддея Фи-лософовича)... Будьте любезны, оставьте два билета на «Красную Стрелу» (выставку сокровищ Тутан-хамона, промышленную ярмарку, посещение спецраспределителя, соколиную охоту) на восемнадцатое... На фамилию Захаржевская (Гусев, Пелтонен, Травоядзе)... Когда подъехать? Завтра в шесть к пятому окошку? А в четыре нельзя?.. Спасибо вам огромное.

Картотека была уникальной и по своей внутренней структуре. Вадим Ахметович, большой поклонник научной организации труда и лично профессора Гавриила Попова, устроил ее на перфокартах для электронно-вычислительных машин, с перфорацией по верхнему и нижнему краю. Бумажное пространство между каждой дырочкой и краем карты по специальной системе либо вырезалось, либо оставлялось на месте. Это позволяло производить классификацию и отбор по множеству факторов, как систематических, так и сопутствующих. Для этого достаточно было лишь проткнуть вязальной спицей кипу карточек сквозь соответствующую дырочку и приподнять спицу. Ненужные карточки оставались на месте, а нужные поднимались вместе со спицей. Шеров, чья собственная картотека хранилась у него в кабинете, доступ куда не разрешался никому, как-то показал ей, что умеет делать с карточками он. Попросив Таню придумать что-нибудь специфическое, он взял не одну спицу, а три, поднятые карточки отложил в сторону, оставшуюся стопку проткнул уже по нижнему краю – и на столе осталась лежать одна-единственная карточка: салон красоты с сауной и фитобаром, который можно бесплатно посетить в ночное время по звонку из секретариата Союза архитекторов. Именно эту невозможную комбинацию и заказала Таня. До такого высшего пилотажа ей было далеко. Это не с шушерой блатной водиться. Впрочем, связей этих она окончательно не потеряла. Для братвы вроде как затихарилась, но пацаны казались ей сейчас сосунками, и заботы их – мелочными.

Основная ее работа только начиналась. Повесив трубку и записав результаты переговоров в свой деловой блокнотик, она делала несколько упражнений на растяжку и дыхание, потом садилась перед большим зеркалом и начинала прихорашиваться, тщательно продумывая туалет, духи, макияж, при-, ческу. Про себя она думала, что знает уже почем фунт лиха, побывав в камере. Больше никого внутренне не винила. Ни Генерала, ни Аду. Мать ее тяготила, поэтому работа у Шерова сначала была отмазкой, чтобы пореже бывать дома. Почуяла она и свою красоту. Вставала, ослепительно улыбалась в зеркало и спускалась к гостю или гостям.

Дальше никакого жесткого ритуала не было. С одним гостем нужно было говорить об искусстве, с другим – о проблемах автомобилизма, с третьим-о здоровье любимой тещи. Одного потчевать коньяком с осетриной, другого – зеленым салатом. Одного держать весь вечер за руку и загадочно улыбаться, с другим – танцевать до упаду. С одним нужно было по пунктам обсудить всю культурную программу, на другого – обрушить ее каскадом как бы нежданных удовольствий. Когда гостей было несколько, застольное их общение нужно было цементировать собою, придавая отработанной Шеровым деловой связке – гости никогда не оказывались вместе случайно – новое, неформальное качество. Тут очень выручала Танина «взрослость». Вопрос о ее возрасте даже не возникал, никому из гостей и в голову не приходило держать ее за малявку.

Или же, если это предполагалось культурной программой, Таня забирала гостя (гостей) и везла в город – в ресторан, в театр, на теплоходную прогулку, на экскурсию, на конференцию, на прием.

Когда Шеров останавливался на ранчо, гости бывали почти постоянно. Но он мог и позвонить откуда-нибудь и распорядиться принять такого-то и такого-то так-то и так-то. Инструкции по деловой части каждого визита он оставлял Джабраилу, по культурной – Тане.

Выдавались и такие дни, – в среднем, неделя в месяц, – когда никаких гостей не было вовсе. Тогда, чтобы избежать досужей скуки, Таня погружалась в учебу, наверстывая упущенное, много читала классики (тем более что и по программе полагалось), отрабатывала с Джабраилом приемчики или играла с ним же в нарды. Жизнью своей она была совершенно довольна.

Между гостями она не проводила никаких различий, сверх тех, что были оговорены Шеровым заранее. Четкая расстановка придавала уверенности в себе. Работа есть работа. Однако же гости держались по-разному. Большинство вело себя по-джентльменски, опасаясь чем-либо обидеть Таню – ведь тем самым они как бы наносили обиду и Шерову, а это было бы чрезвычайно неблагоразумно. Иные же, – а среди гостей бывала публика самая разная, – превратно истолковывали Танино радушие, дружелюбие и шарм и начинали, что называется, клеиться. Иным достаточно было лишь вежливо, но твердо указать на ошибочность их расчетов, другим приходилось намекать на вероятное недовольство Вадима Ахметовича, а один раз пришлось обратиться за помощью к Джабраилу. Тот поговорил с зарвавшимся гостем, и его аргументы оказались, по всей видимости, очень убедительны – гость оставил всяческие поползновения.

Иногда Шеров собирал у себя узкий круг питерских друзей, человек восемь-десять, включая жен и подруг. В частности, неизменно приезжали Переяславлев с Адой. На этих встречах Таня могла присутствовать или нет – по желанию. В рабочем качестве она была здесь не нужна, В других случаях женщин среди гостей почти не было. Три дня прожила одна полная дама с Украины, с которой Тане пришлось целыми днями таскаться по антикварным магазинам и соответствующим законспирированным (естественно, не для Шерова) специалистам-надомникам. Столько же прогостила некая бойкая особа из Сибири – точнее ее чемоданчик, поскольку сама она днем моталась в Питер, появлялась вечером, а на ночь уезжала снова. Остальные гости были исключительно мужчины.

Это порождало некоторые проблемы. Общество блистательной, но принципиально недоступной Тани удовлетворяло многих из них, как говорится, полностью, но не окончательно. Некоторые цепляли себе подружек в ресторане, а то и просто на улице. И тащили на ранчо. Это уже было плохо – один раз гость утром хватился бумажника и часов, да так и не нашел; как-то перепившая дамочка устроила скандал и набила гостю морду; другая в той же кондиции разбила два бокала из богемского хрусталя и заблевала персидский ковер. В хороших домах так не полагается. А что делать? Таня могла повелеть гостям не трогать себя, но не могла приказать им стать монахами...

Особенно ей не понравилось, когда какой-то гость с Севера, выйдя вечером прогуляться, вернулся с девочкой из местной сберкассы. Нет, та не буянила и ничего не стащила, но очень уж внимательно разглядывала интерьеры. Совсем нехорошо.

Самым частым посетителем их ранчо был весьма привлекательный и относительно молодой господин из Латвии. Этого плечистого светлоглазого блондина с аккуратными усиками звали Антон Ольгердович Дубкевич, и являлся он своего рода «полномочным представителем» Вадима Ахметовича по Балтийскому региону. В первые два приезда Дубкевич показался Тане человеком высокомерным и замкнутым: никакой культурной программы не захотел, за ужином не проронил ни слова, а потом и вовсе перестал выходить, будто намеренно избегая Таню.

В третий раз он приехал с земляком, веселым круглолицым толстячком. Толстячок тут же потребовал, чтобы его называли просто Юликом, и от имени обоих попросил Таню поводить их по городу и отобедать с ними в каком-нибудь хорошем ресторане с варьете. Дубкевич начал было отнекиваться, но толстячок так обиделся, что пришлось ехать и Антону Ольгердовичу. В ресторане Юлик, притомившийся от экскурсии, сквасился и закемарил. Таня, привычная к таким поворотам, вызвала знакомого метрдотеля и попросила перенести обед в «малый банкетный зал». В этом закрытом для простой публики укромном кабинетике на шесть персон ; Юлик пристроился на диване и тут же захрапел, а раскрасневшийся Дубкевич, приняв еще две рюмочки для храбрости, принялся с нехарактерной страстностью изливать на Таню свои чувства.

– Только не подумайте, что я проявляю какую-то нелояльность по отношению к Вадиму Ахметовичу... – раз в десятый повторил он и замолк.

– Я так и не думаю. Тем более что с Вадимом Ахметовичем у меня отношения сугубо деловые. Контракт.

– О, контракт! – Дубкевич заметно оживился. – Тогда, может быть...

– Нет. Условия контракта как раз исключают всякого рода неслужебные отношения.

– Но если когда-нибудь потом... Я могу надеяться?

Таня повела плечами.

– Надежда умирает последней. Дубкевич взял ее за руку, поднес к губам.

– Спасибо вам, Танечка. Спасибо за надежду... Только пусть этот разговор останется между нами...

– Естественно.

Таня улыбнулась и лукаво подмигнула ему. Боже мой, какой трус, слизняк...

Тут заворочался и встрепенулся толстячок Юлик, и общение приобрело иной характер, веселый и несколько фривольный. Таня заключила с Юликом пари, что в течение часа добудет обоим гостям классный свежачок. Они подъехали к центральному переговорному пункту, что под Аркой, и Таня моментально высмотрела среди многоликой публики двух зареванных цыпочек лет по семнадцать, явно не питерского вида. Она подсела, сочувственно поинтересовалась... Обычная история – у Нади с Галей украли сумочку, а в ней и деньги, и билеты домой. Отдохнули, называется! Таня утешила их, увела из зала... На ранчо девочек славно накормили, еще лучше напоили, а потом Таня, успевшая совершенно очаровать Надю с Галей, увлекла их за собой в страстный танец и первая, подавая пример, сбросила с себя жакет, а за ним и юбку... Потом рижане поливали всю троицу, визжащую от восторга, шампанским, а на все это с отеческой улыбкой поглядывал Вадим Ахметович. Потом кавалеры на руках разнесли обнаженных дам по опочивальням. Разница заключалась лишь в том, что рижане донесли Надю и Галю непосредственно до постелей, а Шеров сразу за дверью поставил Таню на ноги, и она побежала в душ.

У нее с Папиком был свой интим, особенный... Уезжая через два дня, рижане подарили Тане тысячу рублей, а девочки прожили на ранчо еще неделю, перейдя от рижан к не менее веселым омичам. Когда все же пришел миг расставания, Галя и Надя рыдали, обнимались и целовались с Таней, клялись, что ни за что не останутся жить в ненавистной Полтаве, непременно переберутся в Ленинград и будут часто-часто навещать свою самую дорогую подругу в ее замечательном доме. Утешало их то, что они увозили с собой много дорогих подарков.

Все это было замечательно, но в силу своего неуемно-деятельного характера и пытливого ума Таня не могла выполнять свои функции в режиме ограничения. Она была терпелива, не проявляя инициативы, но в исполнении поручений босса достигла того уровня мастерства, когда можно рвать заведенную рутину обязанностей. Выйдя на новый уровень компетентности, она автоматически выходила и на новый уровень свободы.

IV

У Тани давно уже выработался свой подход к решению проблем – не дергаться, не зацикливаться, не хвататься лихорадочно за первые попавшиеся варианты, не суетиться. А определить для себя веер самых приемлемых решений, приглядеться, спокойно подождать подходящего случая, – а тогда уже действовать решительно, четко, сочетая импровизацию и сценарные заготовки.

А случай возникнет обязательно – надо только уметь его увидеть.

Летом Таню направили на языковую практику в «Интурист». Выбрала она стандартные двухнедельные туры средней престижности – группы по пятнадцать-двадцать штатников, неделя в Ленинграде, неделя по Руси. В Танины обязанности входили экскурсии по городу и окрестностям, присутствие на всех мероприятиях, улаживание конфликтов, ведение расчетов по туру, светское общение, ответы на вопросы – и плотная слежка за туристами на предмет нелояльного, аморального и просто нестандартного поведения. Все это удивительно напоминало ее работу у Шерова, и Таня справлялась блистательно, вызывая удивление и зависть коллег, профессиональных тургидов. Она пасла группу на протяжении тура, встречая ее в Пулково и провожая там же. После каждой группы Таня сдавала два отчета – финансовый и политический, получала зарплату и два-три дня отдыха, после чего в назначенный час приходила в центральный офис на Исаакиевской и отправлялась за новой группой.

Селили туристов в «Советской», возле Балтийского вокзала. За Таней и ее сменщицей Людой был на лето закреплен в той же гостинице номер 808, уютный, одноместный.

В первый же день работы Таня обратила внимание на молоденьких, хорошо одетых и довольно симпатичных девочек, которые стайками или поодиночке отирались у входа, курили на лавочках в скверике перед гостиницей. Такие же девочки, только посмазливее и понаряднее, попадались и в холле, и в ресторане, и в кафе на этажах. Таня стала запоминать их повадки и лица, приглядываться. Естественно, она с первой минуты поняла, кто это такие, – и у нее начал складываться план. Но прежде надо было кое в чем разобраться и кое-что уточнить.

Как-то, возвращаясь с группой из Павловска, Таня приметила крепких молодых людей, которые подходили к девочкам, перекидывались какими-то фразами, крепко брали их под локоток и уводили внутрь гостиницы. Таня отвела свое стадо в ресторан, но ужинать не осталась, отправилась в кафе на втором этаже. Там она взяла чашку кофе, села за столик у окна, положила перед собой расчетную книжку и листок бумаги и углубилась в бухгалтерию, изредка поглядывая в окно.

Минут через пятнадцать из гостиницы почти одновременно выбежали десятка два девочек, молча и поспешно разбрелись, явно в расстроенных чувствах. Еще через десять минут к входу подъехал автобус без окошек, и те же крепкие молодые люди стали выводить и сажать в него оставшихся девочек. Одни садились понуро и покорно, другие вырывались и что-то доказывали. Автобус отъехал.

От внимания Тани не ускользнуло, что некоторых особенно стильных и приметных девочек в этот вечер у гостиницы не было. Никого из них она не увидела и внутри. Это подтверждало кое-какие Танины предположения.

Другая Танина группа состояла из трех пожилых супружеских пар, одиноких старушек, старичка, двух уродливых перезрелых девиц и Джонни – бородатого разбитного мужичка, коммерсанта из Айовы, который уже в аэропорту начал оказывать Тане усиленные знаки внимания. Таня пошла на контакт, за ужином позволила ему немного порезвиться под столом с ее ножкой и даже кивнула, когда он, склонившись к ее уху, шепотом пригласил ее после ужина в свой номер на рюмочку мартеля.

В его номере Таня не спеша и с удовольствием выпила полбокала мягкого и ароматного коньяку, а потом дружески, но твердо разъяснила Джонни, что входит в ее профессиональные обязанности, а что не входит. На прощание она намекнула ему, что проблема его мужского одиночества при желании вполне разрешима. Расстались они лучшими друзьями, Вечером, когда группа возвратилась из Кировского театра, Джонни подошел к девушке, курившей у выключенного фонтана, обменялся с ней несколькими фразами и, взяв ее под руку, гордо направился в гостиницу. В холле он встретился с Таней. Она подбадривающе подмигнула ему. Девушка была из тех, кто в прошлый раз с плачем выбегал из гостиницы.