Триглав, Триглав

      Уже забрезжило утро, когда смолкли последние выстрелы. Партизаны принялись грузить на машины и подводы захваченные у немцев боеприпасы. Сила, забыв про усталость, помогал старшине подсчитывать трофеи, проверял пленных.
      От пленных партизаны узнали, что с вечера в Цркно оставался фон Берг, и Сила (да и не один он) искал полковника. Среди пленных полковника не оказалось, не было его и среди убитых и раненых. Никто не знал, куда он мог деться. Один офицер, захваченный в плен в самом начале боя (он был в одном исподнем и дрожал от холода и от страха), настойчиво твердил:
      - Полковник где-то здесь! Я видел, как он убегал вон туда, к оврагу. Далеко убежать он не мог!
      - А ты почему не побежал за ним? - спросил Анатолий.
      - Я? Не хотел... Я - плен... Я - итальянец. Полковник очень меня обижал...
      Взяв с собой пленного офицера, Анатолий Мирно побежал к оврагу: нельзя допустить, чтобы кто-нибудь из фашистов скрылся, тем более нельзя проморгать фон Берга; ведь в ту ночь в окрестности Триеста были посланы кроме партизан Анатолия другие подразделения, их действия были основательной подготовкой к общему наступлению на город, а если полковник улизнул, он поднимет тревогу.
      Долго и бесполезно искали фон Берга.
      - Сущий дьявол! Сквозь землю провалился, что ли? - говорил обескураженный итальянец.
      Комбат с огорчением подумал о том, что фон Бергу удалось-таки скрыться.
      Давно уже рассвело. Дотошный старшина и Сила между тем все еще продолжали подсчет трофеев. Среди захваченных партизанами машин Сила обнаружил советскую машину - ту самую "эмку", на которой он доехал до села Подгорное. Он обрадовался так, словно встретил старого друга, и побежал разыскивать Аслана.
      - Ах, дорогой, - говорил он Аслану, - это у нас самый ценный трофей.
      Аслан молча взялся за руль; сделав несколько кругов по площади, сказал старшине:
      - Вот тебе транспорт, злодей этакий. Машина лучше новой, потянет порядочный груз. На, пользуйся нашей добротой!
      Неулыбчивый старшина усмехался, весьма довольный.
      Сила раздобыл фашистскую шинель и содрал с нее погоны. Теперь на нем, как и на других партизанах, все было трофейное: подбитые гвоздями ботинки, пилотка, шинель. "Что сказала бы Зора, увидев меня в таком виде? - думал он. - Эх, где-то она теперь? Получила ли мое письмо? Если получила, то как отнеслась к моему признанию?"
      Самым сокровенным желанием парня было увидеть Зору, рассказать ей о своем первом бое, услышать ее родной, звонкий голос. Все-таки десять дней прошло, как они расстались, а столько пережито за это время - будто уже минула вечность!
      БУДЕТ МАЙ
      Удивительно, что, едва кончится бой, приходится думать о вещах будничных, ничтожных по сравнению с тем, что только что было... Каждое мгновение решалась чья-то участь, обрывались жизни; иногда неизбежная, казалось бы, смерть проходила стороной, даруя жизнь обреченному, а через какой-нибудь час люди думали о том, как поесть, где отдохнуть. И вот сейчас, не успев остыть после боя, Аслан искал помещение, чтобы разместить своих бойцов. Большой кирпичный дом на окраине показался ему для этой цели подходящим. Его обитатели ушли или спрятались давно: на кухонном столе стояли грязные тарелки, валялся засохший заплесневелый хлеб, вокруг вазы с гнилыми яблоками вились мухи.
      Аслан не заметил, когда на пороге появился усталый, но аккуратно одетый мужчина средних лет. Слегка испуганный, он тем не менее очень вежливо поздоровался и сразу, словно подбадривая себя, заговорил:
      - Синьор, располагайтесь тут как дома... Правда, здесь не прибрано... Я как раз собирался отметить день рождения, когда все началось... Извините, пришлось все бросить, и вот такое запустение...
      Неслышно ступая, вошла заплаканная пожилая женщина.
      - Синьор, фашисты нас ограбили, и мы не можем достойно...
      Аслан хотел было сказать им, что не ждёт от них ничего - ему только нужно, чтобы бойцы могли где-то отдохнуть.
      Но сказать об этом он не успел: на окраине поселка вспыхнула стрельба, и он выбежал на улицу...
      В середине дня партизаны получили возможность отдохнуть, но о помещении уже не мечтали; устроились на земле кому как было удобней.
      Аслан, чрезвычайно довольный своими бойцами (не ударили лицом в грязь, показали, как надо драться), присел на пень, чтобы записать впечатления дня. В последнее время он заносил в свой дневник все события, которые казались ему значительными. Он не знал еще, что каждое событие тех дней было значительно, и сухие строчки его походного дневника повествовали только о самом главном. Многое хотелось ему сказать о товарищах, но не хватало ярких слов; он писал о людях интересных, о делах отчаянных, а перечитывал дневник - и ругался; люди получались бледными, их поступки и дела обычными. Тем не менее он не отступал от задуманного и, как умел, записывал все, что видел. Дневниковые записи перемежались с мудрыми народными пословицами, каждую из которых можно было отнести и к друзьям, и к нему самому. "Жизнь - лучший учитель... Много знает не тот, кто много прожил, а тот, кто много видел..." Да, жизнь кое-чему научила его. Он многое испытал, многих-многих проверил на зуб... Здесь, на чужбине, настоящие люди раскрывают перед товарищем и торбу, и душу... Здесь видишь истинное лицо всякого; здесь вскрываются все язвы; познается явное и тайное; здесь сразу видна разница между громкими словами и делами...
      Жизнь требовательна к людям. Но уж если она кого-то даст тебе в товарищи, предварительно испытав, то таким человеком надо дорожить.
      И Аслан часто говорил друзьям, что не следует забывать друг друга и после войны. И все соглашались с этим, только Цибуля скептически улыбался.
      - Молоды вы еще, а потому простодушны и мечтательны. Когда-то и я был таким. Помню, в самый разгар первой мировой войны я говорил примерно то же, что и вы теперь, и верил в то, что говорю. А потом как нахлынули свои дела и заботы, как закрутила, завертела нас жизнь, так мы и позабыли о своих обещаниях. Не помню, чтобы я кому-нибудь написал письмо или мне написал кто-то. Так и у вас будет, поверьте мне...
      - Не знаю, как кто, а я привык выполнять обещания. Совсем другие в наше время люди, папаша, и я верю: если останемся живы - не потеряем друг друга, не забудем. Были друзьями в трудные дни и останемся ими на всю жизнь! говорил Аслан.
      - Ну что ж, дай бог... - отвечал Цибуля.
      - Дай бог... Да при чем тут бог? - горячился Даглы Асад. - От нас же это зависит! Мы на чужбине сдружились и побратались, и ничто не помешает нам дружить после войны! Да и как же без дружбы жить! Понять не могу!
      - Правильно, Даглы Асад!
      - Помню, отец мой - он был очень религиозный человек - рассказывал нам о езидах*, как они издевались над пророками. Так, бывало, рассказывал, что сам плакал, - заговорил Гусейн. - Если доведется вернуться, скажу ему: "Что там твои езиды, отец? Куда им до фашистов!" Попробуй забудь все, что они творили! А не забудешь этого, не забудешь и товарищей...
      ______________
      * Езиды - по магометанскому верованию, убийцы пророков, Последователей Магомета.
      - Да что это вы заладили: не забудем, не забудем? О чем тут спорить и толковать? Заведем-ка лучше другую пластинку! - предложил Даглы Асад. Разве уж нам нечего будет вспомнить, кроме наших бедствий? Нечего рассказать? Вот клянусь, Аслан, не утерпеть мне, расскажу я после возвращения домой и о твоих делах, о твоем героизме. Пусть знают все, что мы не сидели сложа руки и согнув шею!
      - Положим, так. Но рассказывать-то зачем?
      - Не хочешь? Ну тогда об одной девушке расскажу, - засмеялся Асад.
      - Расскажи. За любовь, брат, не осудит никто...
      - Не осудят, если нет на родине нареченной, - подхватил Даглы Асад. - А если была? Скажи правду, была?
      - Может, и была, а может, и нет. Ты дай только вернуться на родину, а потом говори что угодно!
      - Промолчу... если пригласишь нас на свадьбу!
      - Будь спокоен... Но особенно не угрожай...
      - Ладно, - примирительно махнул рукой Даглы Асад. - Вспомнил я о свадьбе и, знаешь, о чем подумал? Исполнил бы кто-нибудь нам арию Нигяр*, а? Попросить бы Мезлума? А?
      ______________
      * Ария Нигяр из оперы Уз. Гаджибекова "Кёр-оглы".
      - Не стоит. Ему не до игры...
      - Почему же, в свое время он обещал... Госпиталь рядом, и Мезлум уже ходит...
      - Едва ли он сейчас в состоянии играть...
      - Ей-богу, чувствует он себя хорошо! Если хотите, поговорю с ним. Э, да посмотрите-ка, он как будто услышал нас и явился собственной персоной!
      Действительно, к друзьям шел, опираясь на костыль, Мезлум. Он был худ и бледен (примерно таким он явился к партизанам), но в глазах его уже не было беспокойства.
      Поздоровавшись, он сказал:
      - Сходил бы кто за скрипкой...
      - И как ты угадал, о чем мы говорили? - удивлялись друзья. За скрипкой они отправили Гусейна, а сами окружили скрипача, участливо справляясь о его здоровье.
      Мезлум растроганно отвечал им.
      Что касается их желания, то оно совпало с его желанием, ибо он чувствовал, что настал тот счастливый миг, когда он вновь приобрел право обратиться к сердцам друзей через посредство музыки. Он даже не спросил, что надо играть, а, прислонившись к стволу дерева и отложив костыль, взял скрипку, смычок, подождал, пока успокоится сердце и пройдет дрожь в руках, и заиграл...
      Заиграв, он, казалось, забыл обо всем на свете, ничего вокруг не видел и не слышал. Голос Нигяр звучал в его душе, он передавал его проникновенное звучание скрипке, а скрипка несла его людям. Никогда еще не играл он так вдохновенно, так, что даже птицы в удивлении смолкли, а друзья забыли, что они на чужбине, и Адриатическое море показалось им Каспием, а Триглав Шахдагом*.
      ______________
      * Шахдаг - гора на Кавказе, в пределах Азербайджана.
      Скрипка пела словно человеческим голосом:
      Как легкий дым, как сны,
      Проходят дни весны.
      Рыдай, Нигяр, рыдай, Нигяр.
      Как в клетке дни текут твои,
      Без ясных зорь, без роз любви.
      За гранью мрачных туч
      Услышь, любимый мой,
      Что ныне солнца луч
      Темней мне мглы ночной.
      Мечтала: будет май
      И рядом будешь ты.
      Но пуст отцовский край,
      Напрасны все мечты.
      Рыдай, Нигяр, рыдай,
      Рыдай, Нигяр, рыдай.
      Мезлум остановился, глубоко вздохнул. Трепетному голосу Нигяр ответил голос ее возлюбленного, ее героя - Кёр-оглы. Голос постучался в сердце Мезлума - был этот голос волшебным голосом Бюль-Бюля:*
      ______________
      * Бюль-Бюль (Мамедов) - народный артист СССР, певец, лучший исполнитель партии Кёр-оглы в одноименной опере.
      Тебе предан я безраздельно,
      Везде предо мной образ твой!
      Зову - пусть бесцельно,
      Люблю - беспредельно,
      Но враг ненавистный, злой
      Меня разлучил с тобой.
      Один, без тебя, все грущу я,
      Врагом сам себе в жизни стал.
      Свою молодую подругу родную
      Не раз я с тоскою звал.
      Но никто здесь не поет мне,
      Все вокруг спит в тишине, в тишине.
      Но не брошу друзей, цель я знаю свою,
      Верен буду мечте своей!
      Пусть умру, путь пробью,
      Вражью силу раздавим мы!
      Друзья молча слушали. Они сидели на берегу моря. Около них лежали автоматы и карабины, сумки с патронами, пропыленные пилотки, шапки и кепи... Над ними свистели пули, но они не слышали их свиста, а слышали скрипку, и скрипка говорила им многое, очень многое об их собственной судьбе.
      Мезлум перестал играть, посмотрел на товарищей и по их лицам понял, что он прощен...
      ...Да, было на днях такое дело. Такой спор. Такой разговор и такая игра на скрипке. И не грех записать это в дневник. Когда-то еще удастся взять в руки карандаш?
      И Аслан склонился над блокнотом, совсем не думая о том, что где-то, в ста шагах, притаился противник...
      ЧТО ПОСЕЕШЬ, ТО И ПОЖНЕШЬ
      К утру прекратилась перестрелка. И почти тотчас прибежал связной от Анатолия, передал приказ продвигаться дальше. В результате упорных боев Випавская долина была очищена от врага, его гарнизоны в этом районе разгромлены, дорога на Триест - открыта. Рукой было подать до пригорода Триеста - Опчины.
      Выйдя в назначенный пункт, партизаны в ожидании нового приказа лежали на солнце, наслаждаясь тишиной и беззаботным пением птиц, вернувшихся на свои места. Война еще продолжалась, но птицам не было до этого никакого дела.
      Аслан сидел на бугре, слушал и не слышал птиц, видел и не видел окрестности. Внизу плавно колыхалось бирюзовое Адриатическое море. Глядя вниз, Аслан вспоминал бурный Каспий, сады и виноградники Апшерона. Вспоминал старую мать, друзей... Затем отгонял от себя воспоминания обо всем дорогом, что оставалось далеко-далеко. Ведь все равно никак не подашь весточку матери с другого конца света. Но она стоит перед ним как наяву. Отчего это? Может быть, сердце чует близкую встречу? Если ему суждено вернуться, он вернется, словно воскресший из мертвых... И никто из людей, не испытавших того, что испытал он, не в силах будет понять, как он счастлив...
      Да, пожалуй, он расскажет обо всем, что ему пришлось пережить. Он будет дорогим гостем в каждом доме. Мать приготовит ему вкусный обед. Каждый день он станет ходить на работу. Каждый день будет видеть родные лица, будет слушать музыку, чарующие русские и итальянские песни, песни словен и хорват, песни родного народа, которые он никогда не забывал и пел в чужом краю...
      Вдали от родины он больше прежнего полюбил все, что связано с ней. Давно ли удалось показать партизанам оперетту "Аршин мал алан", а вот послушай - мелодии и отрывки из "Аршин мал алана" звучат уже повсюду, несутся из села в село, прокладывая дорогу к сердцам людей. На улицах дети распевают арию Аскера, смуглые прекрасные девушки дивными голосами, каждая на свой лад, поют песни Гюльчохры...
      Когда это слышишь и видишь, на глазах выступают слезы и чувствуешь себя отнюдь не чужестранцем здесь.
      Если ты, советский человек, помогаешь местному населению в борьбе с фашизмом, разве ты - чужой? Если ты несешь идеи коммунизма, сеешь семена дружбы между народами, знакомишь людей с обычаями, традициями и музыкой народов, населяющих твою страну, разве ты не сыновний долг исполняешь перед родиной? Ты даришь что-то людям и сам берешь от них многое, неведомое тебе до сих пор... Каждым шагом своим ты доказываешь, что люди могут жить в мире и дружбе, что война - не то дело, к которому призвано человечество. Как знать, может, еще до победы ты поймешь, что после войны немцы будут искать не ссоры, а дружбы, - есть же здоровые силы в германском народе... А главное, после стольких страданий, достигнув цели, ты будешь счастлив...
      Аслан закрыл глаза. И вдруг песня сама собой возникла в его груди и слетела с губ. Он запел - сначала вполголоса, потом во всю мощь легких. "Уджа даглар башинда" - "На вершинах высоких гор" - так называлась песня. Он пел ее, и ему становилось легче и радостнее. Будь под рукой звонкий тар*, он пел бы и пел... Но тара нет. Ну что ж, потерпим... Когда-нибудь услышим и звуки тара...
      ______________
      * Тар - азербайджанский народный музыкальный инструмент.
      Сверху посыпались камни: кто-то спускался с горы.
      Аслан очнулся и приказал остановиться мечтам. "Сперва освободим Триест, а там посмотрим", - подумал он и встал.
      К нему, широко улыбаясь, шел Сила.
      - Анатолий зовет. Наверное, опять предстоит новое дело.
      - Ну что ж, дружище, идем!
      Давно уж поселок Святой Якоб погружен в тишину. На небе - ни звездочки. Кто знает, какие, быть может, сладкие сны видят жители... И не видят они только одного: крадучись идет по тропинке вдоль окраины поселка какой-то человек. Озирается. Ускорил шаги, опять озирается, замедляет шаг. Осторожно приблизившись к небольшому домику, стучит в дверь.
      - Кто там? - слышится испуганный женский голос.
      - Прошу вас, впустите меня.
      - Кто вы?
      Человек колеблется.
      - Синьора, я прошу помочь.
      Дверь открылась.
      Незнакомец, высокий худощавый мужчина, перевел Дух.
      - Я бежал из лагеря. За мной идут. Спасите!
      Он с надеждой смотрел на женщину. Размышлять не было времени, женщина сделала знак рукой: "Идите за мной" - и повела беглеца на чердак, где лежала куча грязного белья. Показала на старую кровать:
      - Спрячься как-нибудь под нее. Я укрою тебя бельем.
      Едва она спустилась вниз, как в дверь снова постучали.
      - Эй, открой!
      - Сейчас, сейчас.
      Уже не предвидя ничего хорошего, женщина открыла дверь. Так и есть: полицейские.
      - Что вам нужно, синьоры? - сдерживая волнение, заговорила хозяйка. Почему не можете оставить меня в покое?
      - Сейчас мы покажем тебе покой! Говори, где спрятала беглеца! Не притворяйся. Мы знаем, кто ты!
      - Конечно знаете. Меня многие знают. Прачка я.
      - Есть у тебя и другое занятие! Ты скрываешь у себя беглеца. Наверное, пленные не обошлись без твоей помощи, когда бежали? Да?
      - Синьоры, вы на меня клевещете!
      - А если найдем беглеца у тебя? Знай, плохо тебе придется. Поняла?
      Разбуженная грубыми голосами полицейских, заплакала восьмилетняя дочь хозяйки. Услышав плач, полицейский обрадовался:
      - Мы не пожалеем твоего детеныша! Говори, стерва, где спрятала беглеца?
      - Я никого не прятала.
      - Врешь! Мы видели, что он забежал сюда.
      - Тогда ищите.
      Один из полицейских подошел к девочке:
      - Доченька, скажи, кто только что был у вас? Я угощу тебя конфетами.
      - Я не хочу конфет. У меня зубы болят, - ответила девочка.
      - А чего ты хочешь?
      - Хочу, чтобы вы не мучили маму.
      - Если скажешь правду, мы не будем ее мучить, не скажешь - уведем в тюрьму.
      - Не надо уводить маму! - закричала девочка. - К нам никто, никто не приходил! Никто! Никто!
      - О, да ты вся в мать, языкастая. Несдобровать вам обеим.
      Полицейские, посвечивая ручным фонарем, проверили все углы, слазили в подвал и поднялись на чердак.
      Прачка понимала, что сейчас решится ее судьба. К этому она готова. А дочь? Что с ней будет?
      Прикладами винтовок полицейские ворошили белье.
      Показался сначала шнурок, потом носок ботинка. Значит, конец...
      Женщина закрыла глаза.
      Но что это: сон или явь? Полицейские не обратили внимания на ботинок. Беглец родился под счастливой звездой...
      - Доченька, родная моя, я с тобой! - кинулась хозяйка к дочери, когда полицейские, гремя сапогами и яростно ругаясь, ушли.
      Потом она снова поднялась на чердак и сказала беглецу:
      - Бог миловал, можешь больше не опасаться. Спускайся вниз!
      - Синьора, разрешите мне подождать немного. Полицейские могут вернуться...
      - Да, пожалуй, ты прав. Надо подождать.
      Через час беглец решился выйти из своего убежища.
      - Не знаю, чем отплатить вам за вашу доброту, - сказал он.
      - За что благодарить? Я счастлива, что помогла человеку. Что ты намерен теперь делать?
      После всего происшедшего они могли ничего не скрывать друг от друга.
      - Я хочу попасть к партизанам.
      Женщина на минуту задумалась. Посмотрела внимательно на беглеца, заглянула в его грустные глаза и сказала:
      - Хорошо. Завтра я устрою тебе встречу с партизанами.
      - Что вы говорите?! Неужели я доживу до этого счастливого дня? Я расскажу друзьям, что вы спасли меня. Вы достойны самой высокой награды.
      Женщину покоробило от этих слов, но она ничего не ответила.
      - Ложись, отдыхай. Сразу тебе не уснуть. Возможно, набрался вшей в грязном белье...
      - Ничего. К этому мы привычны.
      И беглец заснул. А к хозяйке не шел сон, тревожно было у нее на душе. Ее смутили последние слова пришельца. В них было больше лицемерия, чем сердечности. Кто он? Почему полицейские его не заметили? Вдруг все это подстроено? Кто знает, все может быть. Неужели она ошиблась? За такую ошибку можно заплатить головой, и не только своей... Или лучше все-таки отвести его к партизанам? Они разберутся, что к чему...
      Она разбудила гостя еще до рассвета.
      - Мы должны выйти, пока темно.
      - Да, да, - согласился пришелец. - Чем раньше, тем лучше.
      Хозяйка решила взять с собой и дочь. Если этот человек - провокатор, то надо быть готовой ко всему.
      Все трое вышли из дому и двинулись в путь. Шли почти весь день. На опушке густого леса их встретили окриком "Стой".
      Показались вооруженные люди.
      - Это полицейские! - крикнул беглец. Схватив на руки девочку, он пустился бежать. Однако вооруженные: люди перехватили его.
      С видимой неохотой возвращался он к тому месту, откуда бежал. А когда узнал, что вокруг партизаны, обрадовался, засуетился. И его суетливость, и попытка бежать, и неумеренная радость - все это еще больше насторожило женщину, она еще и еще раз подумала, кого же ей послал случай, и облегченно вздохнула, когда для выяснения личности спутника взяли под стражу.
      Лазарь - это он остановил беглеца - пошел докладывать Аслану, дежурившему в тот день по бригаде.
      Лазарю нетрудно было заметить, что Аслан не в духе.
      - Что случилось, Аслан?
      - Эх, ничего! Повздорил с Мрвой. Всюду этот человек становится мне поперек дороги. Болтает всякий вздор. Представляешь; приходит сейчас ко мне и говорит, что хочет предостеречь от беды. Будь, говорит, осторожен, еще лучше - избегай встреч с Анитой. Чахотка, мол, у нее. А тебе-то, говорю, что? Почему вмешиваешься в мои личные дела? И откуда тебе известно, что она больна? Едва сдержался... Если бы не дежурство, мы по-другому поговорили бы с ним... Нет, каков гусь, а? И чего это они всех меряют на свой аршин? По его мнению, раз человек заболел - отвернись от него! А у нас - наоборот. Если даже больна...
      - Да с чего он взял? Тут что-то не то. Однако, товарищ дежурный, тебя хочет видеть какая-то женщина. Она принесла такие новости, что, услышав о них, ты забудешь о Мрве, а настроение у тебя сразу поднимется.
      - Так пропусти, пусть войдет.
      Он сразу узнал прачку. Обрадовался.
      Прачка предупредила, что у нее важное дело.
      - Какое, синьора?
      Женщина рассказала Аслану обо всем. Аслан выслушал ее внимательно.
      - Мне кажется, вам лучше пока не возвращаться домой. Останьтесь с дочерью здесь. Что ожидает вас в поселке? Лучше переждать. Мы знали, что один человек должен прийти к нам, и давно с нетерпением ждали ею. Может быть, дичь на охотника прилетела?..
      Прачка ушла, и ввели задержанного. Он поздоровался с Асланом, словно старый знакомый. Сел на стул, улыбнулся и первым заговорил. Стал рассказывать, как ему удалось бежать из лагеря.
      - Возможно, вы и не помните меня, - продолжал он, - но я вас хорошо помню. Я много о вас слышал после того, как вы бежали...
      - Кажется, и я вас где-то видел. - Аслан прищурил глаза. - Да, да, ваше лицо мне знакомо.
      - Наверное, в лагере вы меня и видели. Я ведь долго томился... Несколько раз пытался бежать, но каждый раз ловили... Так что пришлось кое-что пережить... Конечно, это нельзя сравнить... То, что пришлось пережить вам... об этом знают все, кто был в плену.
      - Благодарю, - сухо сказал Аслан. - Значит, хочешь помочь нам?
      - Конечно, а иначе зачем бы я сюда шел? Кому удалось вырваться из плена, тот готов на все. Я хочу остаться здесь, чтобы отомстить врагам за свою искалеченную жизнь!
      Аслан закурил. Он чувствовал себя следователем и допрашивал неторопливо, осторожно.
      - Я люблю свою родину, свой народ, - продолжал беглец. - Я решил вступить в ряды тех, кто борется за родину, за народ, за свободу, и готов выполнить любое задание.
      - Куда бы вас лучше всего послать?..
      - Куда хотите. Я готов.
      - А не хотели бы вы остаться при штабе? Глаза беглеца засверкали от радости.
      - Как вам будет угодно. Я смог бы еще...
      - Да, вы тогда смогли бы выполнить поручения своего хозяина, господин Ежа, - спокойно добавил Аслан.
      Незнакомец вздрогнул и, бросив на Аслана быстрый взгляд, сделал вид, будто не понял намека.
      - Я готов выполнить любое ваше задание, - повторил он.
      - Только наше? - язвительно спросил Аслан.
      Человек беспокойно заерзал на стуле.
      - Что это с вами?
      - Знаете, - улыбнулся собеседник смущенно, - эта женщина прятала меня в грязном белье, и вот я...
      - Мы вас хорошо продезинфицируем, не беспокойтесь. А теперь скажите, чьи поручения вы желали бы выполнить, господин Ежа?
      - Ежа... Да, это мое имя. - Ежа (а это действительно был он) не стал таиться, думал, что имя еще никому ничего не говорит. - Меня зовут Ежа, но почему вы говорите "господин"? Я - ваш и готов выполнять ваши задания...
      - А их задания? - Аслан выразительно качнул головой.
      Ежа взял себя в руки, кашлянул и сдержанно произнес:
      - Объясните, что вы хотите этим сказать? Я вас не понимаю.
      - Зато я хорошо понимаю вас. Я знаю, бывают люди, которые, однажды струсив, потом совсем сбиваются с пути и становятся законченными предателями...
      - Да, бывают такие, - дрожащим голосом произнес Ежа.
      - К числу таких людей имеете честь принадлежать и вы!
      Ежа остолбенел.
      Предположения, одно страшнее другого, проносились в его голове: "Чем все это кончится? Откуда этот неотесанный лесной житель столько обо мне знает? И имя, и... Или подозревает в чем-то, не имея оснований, ловит на слове?"
      - Простите меня, вы ошибаетесь. И оскорбляете меня напрасно.
      - Неужели?
      Ежа растерялся под насмешливым взглядом Аслана.
      Аслан достал из ящика стола пачку бумаг.
      - Вот часть документов, которые вы должны были передать своему хозяину, господин Ежа. Узнаете пакет? Так что нам все известно, имейте это в виду. Так расскажите же, как вы намеревались содействовать разгрому нашего партизанского отряда? И как собирались ловить Аслана? Я, Аслан, перед вами. Поймать меня - проще простого...
      Ежа вспыхнул и сразу обмяк, сгорбился. Понял: это - конец.
      Аслан смотрел на него и вспоминал все, что знал о Еже, о его прежних делах, и думал, почему этот матерый, опытный агент и провокатор, слывший неуловимым, так сравнительно легко попался?
      А сколько горьких дней доставил он партизанам! Сколько крови проливалось после того, как он исчезал! То он нападал на след подпольщиков в городе, влезал в их среду - и тогда арест следовал за арестом, провал за провалом; то появлялся в одном-другом партизанском отряде, все вынюхивал, высматривал, напрашивался на самые рискованные дела - и тогда, как правило, смельчаки попадали в ловушку и гибли, а Ежа оказывался в плену. В одном из отрядов он жил около месяца. Шутил, балагурил, охотно исполнял всякие поручения и многим очень даже понравился. А потом исчез...
      Было это зимой. Снег лежал не только в горах, но и в долинах. Замело скользкие, обледенелые тропы, а по ним-то и пришлось партизанам уходить с прежней стоянки, ставшей известной врагу... Много жизней оборвалось тогда, долго по ущельям перекатывалось эхо предсмертных криков людей, сорвавшихся в пропасть, долго помнили партизаны предателя, долго проклинал командир отряда тот час, когда допустил в отряд высокого сутулого человека с подобострастной улыбкой...
      Здесь - уже не то. Да и времена не те! Здесь - партизанский край. Взгляни на Триглав, Ежа, посмотри, как высоко поднял он свои вершины!.. Разве ты не знал, что, сколько веревочке ни виться, а конец будет?
      И вот ты попался. Сперва тебя заподозрила молоденькая и не очень еще поднаторевшая в жизни дочь партизанского командира Зора, потом пошел за тобой по пятам ловкий, но во многом еще доверчивый паренек Сила, устремились тебе вслед глаза опытного подпольщика Павло. А поймала тебя простая прачка. Вот, Ежа, что значит идти против партизан, которым помогает весь народ! Да, бесславен конец того, кто встал поперек пути народу.
      СМЕРТЬ И ЖИЗНЬ
      Герой - это тот, кто творит жизнь
      вопреки смерти, кто побеждает смерть.
      М. Горький
      Деревья в Триесте оделись в зеленый наряд, распустились цветы.
      Весна - всюду весна. Только в каждом краю она имеет свои особенности. В Триест она приходит вместе с ветрами. С незапамятных времен здесь говорят: "Ветер подует, прогонит холод, и голод, и черные дни". Наступления весны люди ждут, считая часы. Есть одна верная примета: если небо стало таким прозрачным, что из Опчины виден Триглав, значит, весна уже заявилась. Тогда улыбки играют на устах молодых, улыбаются и старики, вышедшие отогреться под весенним солнцем; глядя в сторону гор, люди поют веселые песни...
      Но в весенние дни сорок пятого года из Опчины не были видны не только горы, но даже и сам Триест. Белокаменные дома города окутались густым дымом, ветер носил по улицам, вместо запаха цветов, запахи пороха, нефти. Небо бороздили немецкие самолеты; снижаясь и оглушая жителей своим ревом, они сыпали бомбы...
      Опчина превратилась в арену кровавых схваток.
      Закрепившись около электростанции, фашисты закрыли путь в город. Партизанам приходилось наступать по совершенно ровной местности. Свирепствовали фашистские снайперы, засевшие на чердаках, били на выбор.
      Батальон Анатолия Мирко, вырвавшись вперед, охватил поселок полукольцом и вскоре выгнал оттуда фашистов. Немцы из Опчины ушли - в пригороде воцарилось короткое затишье. Народ высыпал на улицы. Встречались разлученные внезапно вспыхнувшими боями родные и близкие: дети - с родителями, мужья - с женами, парни - с возлюбленными. Люди смеялись и плакали от радости. Глядя на них, бывшие советские военнопленные думали с завистью: "Когда же нам, закинутым на чужбину, доведется встретиться со своими родными?"
      Аслан находил утешение в беседах с Анитой. Едва кончилась перестрелка, он почувствовал непреодолимую потребность, хотя бы на несколько минут, увидеть ее, убедиться, что она жива и невредима. Не умея откладывать дело в долгий ящик, Аслан при первой же возможности направился к палатке санчасти.
      Каково же было его удивление, когда он услышал изнутри знакомый мужской голос. Голосом, способным тронуть твердокаменную женщину, мужчина жаловался, что у него болит сердце.