Триглав, Триглав

Велиев Сулейман
Триглав, Триглав

      Сулейман Велиев
      Триглав, Триглав...
      ЗОРА
      Лунный свет заливает улицы города.
      По одной из них, беспокойно озираясь, стараясь держаться в тени, пробирается девушка.
      Вот она остановилась; в ее руке мелькнул листок бумаги.
      Впереди послышались неразборчивые голоса. Немцы... В это время по улицам ходят только их патрули...
      Девушка замерла, сунула листок за пазуху, прижалась к стене. Не впервые попадала она в трудные положения.
      "Беда приходит только раз", - думала девушка. Она знала, что в случае ареста пощады не будет. Осторожности, быстроты, ловкости - вот чего требовало от нее опасное занятие...
      Все явственнее доносились шаги немцев. Девушка проворно сняла туфельки и побежала босиком, юркнула в чьи-то открытые ворота. Группа пьяных фашистов с хохотом прошла мимо.
      Девушка упрекнула себя за то, что испугалась.
      Расклеивая листовки, она добралась до поселка Опчина.
      Время было позднее, фуникулер не работал, и возвращаться домой ей пришлось пешком.
      Девушка выходила на задание почти каждую ночь. Сначала она мечтала о том, чтобы ей поручили распространение листовок, но теперь, привыкнув, уже обижалась: до каких пор ее будут держать на однообразной, второстепенной работе? Когда же наконец перестанут считать ее девчонкой и дадут настоящее дело?!
      ...Наступило утро - безоблачное, прозрачное. В трепетном солнечном свете город казался торжественным и нарядным. Величаво возвышались над ним мощные горные хребты. Снежные вершины розовели над бархатной синевой непроходимых лесов.
      Горы Триглава... Почти на три километра взметнули они ввысь свои вершины. Все смотрят на них: одни - с волнением, с затаенной надеждой, другие - с ненавистью и страхом... Не там ли, в горах, сотни лет назад зародилось первое в истории партизанское движение, когда храбрые сыны угнетенного народа восстали против иноземных поработителей? В горах Триглава смельчаки собирали силы и обрушивались на захватчиков как снег на голову.
      Теперь Триглав - прибежище борцов против фашизма. Недаром с надеждой смотрят на горы жители окрестных сел и городов.
      И девушка тоже смотрит. У нее много причин думать о Триглаве. Она художница. Горы зовут и манят ее. Горячим чутким сердцем она сама тянется к ним.
      Горы поражали ее обилием и многообразием красок - неповторимых, неуловимых, изменчивых. Может быть, потому она чаще всего писала горные пейзажи - с того памятного дня, когда учительница похвалила ее первый рисунок...
      Полной грудью вдыхала девушка свежесть утренней прохлады. Горы, казалось ей, сейчас были совсем близко, но она знала, что до их затянутых сиреневой дымкой вершин не меньше тридцати километров. "Как я люблю вас! Как завидую тем, кого вы лелеете в своих объятиях!" - с нежностью обращалась она, как к живым, к овеянным легендами могучим снежным вершинам.
      Где-то там, в районе Отлицы, действует большой партизанский отряд под командованием ее отца. Там, в горах, погибла ее мать. Там погибли многие патриоты...
      "Хватит возиться с листовками! - думала девушка, чувствуя, как невольно закипает кровь в жилах. - Пусть другие занимаются этим делом! А я хочу держать в руках настоящее оружие. У меня есть на это право".
      Откуда-то (то ли из ближайшего дома, то ли с опушки леса) до нее донеслись слова любимой песни:
      По волне скользя, близ Триглава
      В лодке песню я пою.
      Вторит эхо ей величаво,
      Горы слушают песнь мою...
      Горы слышат, слышат птицы,
      И на птичий звонкий лад
      Все дрозды поют, все синицы,
      Все пичуги петь хотят.
      Даже рыбы бьют хвостами,
      Слыша песню над водой.
      И за лодкой вслед вьются сами,
      Так и ловят голос мой...
      Вместе с лодкой, в глубь залива,
      По широкой глади вод,
      Мимо сонных трав, мимо ивы
      Плавно песня моя плывет.
      Песня еще больше взволновала девушку. Круглое лицо ее разрумянилось, ярче проступила на левой щеке небольшая родинка. В голубых глазах появилось мечтательное выражение. Потом глаза потемнели, как горное озеро перед грозой.
      Песня звала ее к отцу, к смелым, отважным людям. И желание вылилось в твердое решение - уйти в горы. Вот только надо посоветоваться с товарищами. Должны же они понять ее, должны!
      Есть у нее близкий друг. Он живет недалеко от базара. Удобно ли зайти к нему так рано?
      Она вспомнила, что парень сам обещал наведаться к ней сегодня, и пошла дальше. Не следовало останавливаться, привлекать к себе внимание первых прохожих.
      Около большого каменного здания она замедлила шаг, заметив на стене очередное объявление. "За голову каждого партизанского вожака назначаю пятьдесят тысяч марок. Полковник фон Берг" - гласил жирно набранный текст. Девушка оглянулась; убедившись, что вокруг никого нет, достала из кармана карандаш и наискось, через все объявление, торопливо написала: "Народ не выдаст своих сыновей фашистским псам!"
      Сдержанно улыбаясь, пошла дальше. Но недолго чувствовала она удовлетворение от своего дерзкого поступка. Разве словами, пусть они тысячу раз справедливы, охладишь гнев? Нет, она должна стать настоящим бойцом, как другие.
      Вот знакомый поворот: отсюда дорога ведет в лагерь военнопленных. На телеграфном столбе, на котором и она не раз наклеивала листовки, что-то белело.
      И девушка с трудом прочитала:
      "Советские военнопленные! Если вы мечтаете о свободе, бегите из лагеря! Местное население готово помочь вам. Вам укажут дорогу к нам, партизанам. Мы ждем вас. Смерть фашизму, свободу народам!"
      И короткая, как выстрел, подпись: "Аслан".
      Не все из написанного было ясно девушке, но она поняла главное - это написали друзья. Обрадовалась: "Значит, наши ряды растут". И по другую сторону столба наклеила оставшуюся у нее последнюю свою листовку.
      Минуту спустя она проскользнула мимо гостиницы "Континенталь", вошла в соседний двор, уверенно пересекла его, спустилась в подвал. Там, в подвале, она жила с тех пор, как отец и мать ушли к партизанам. Старый дом в Опчине пришлось оставить: за ним следила полиция. А этот заброшенный подвал рядом с гостиницей не привлекал внимания гестаповцев. Только здесь было темно, сыро и тоскливо; даже днем, когда сияло солнце, приходилось сидеть со светом.
      Девушка на ощупь отыскала спички. Они, конечно, отсырели. Придется попросить огня у соседей.
      Вдруг в дверь постучали. Девушка вздрогнула, но, узнав знакомый стук, отозвалась. В подвал спустился смуглый, среднего роста парень.
      - Живешь, как мышь... - сказал он. - Сыро здесь... Хуже, чем у нас.
      - Сама виновата, - ответила девушка спокойно, протирая ламповое стекло. - Надо уходить в горы.
      - Допустим, ты уйдешь. А кто будет писать листовки, рисовать? Да и кто отпустит тебя? - парень лукаво посматривал на нее. Видимо, он умышленно вызывал ее на откровенный разговор, пытаясь выяснить, что она надумала и насколько серьезны ее намерения.
      - Это мое несчастье. Раз я умею рисовать - значит, обречена возиться с бумагами? Не хотят мне дать настоящее задание. Нет, с меня довольно!
      - Значит, рисовать больше не будешь?! - с тревогой спросил парень, опускаясь на скамейку рядом с девушкой и заглядывая ей в лицо своими черными, как маслины, глазами.
      Девушка вставила в лампу протертое стекло. В подвале прибавилось света. Парень бросил взгляд в угол - там стоял эскиз картины, которую писала девушка. "Печальная Венеция" - так назвала она свое детище. Бог ее знает, когда она успевает работать; облик великого города на полотне проступал с каждым днем все яснее. "Разве в подвале место для этой картины?" - думал парень.
      Быстрым, заботливым взглядом обежал он пристанище девушки и остановился на раскрытой книге, лежавшей на столе. Тургенев. "Накануне".
      - Еще не дочитала?
      - Третий раз перечитываю. После поездки в Венецию я уже по-другому читаю этот роман. Он доставляет мне особое удовольствие, будит новые и новые мысли. Я очарована...
      Помолчали. Парень пристально смотрел на девушку. В полутемном помещении не было заметно следов усталости на ее милом лице, хотя она не спала всю ночь.
      - Значит, не будешь больше рисовать? - снова спросил он, слегка прищурив глаза.
      - Не буду, - твердо ответила девушка.
      - А я думаю, будешь.
      - Нет! Не буду, и все, - она вспыхнула и упрямо тряхнула головой.
      - Ладно, посмотрим!
      - Как это посмотрим? Разве ты не знаешь, что я никогда не меняю своих решений?
      Парень, лукаво усмехнувшись, достал из нагрудного кармана небольшую карточку.
      - А этот портрет, Зора, разве ты не напишешь его?
      Девушка изумленно вскинула густые брови.
      - Ленин?! - благоговейно произнесла она. - Ты решил подарить мне этот портрет?
      - Нет, я принес его тебе показать.
      - И не дашь его мне?
      - Пока нет. Я должен показать его и другим товарищам....
      - А если я очень тебя попрошу? Они подождут... Я ведь тоже твой товарищ...
      Она говорила вкрадчиво, отлично зная, что после такого обращения парень не устоит. И он стал постепенно сдаваться.
      - Не настаивай, Зора...
      - Товарищам покажешь потом. Оставь портрет у меня хотя бы на одну ночь! Ну, Сила, дорогой, прошу тебя!
      - Но ведь ты решила, что рисовать больше не станешь? - улыбнулся Сила.
      - Ах, ну что тебе сказать...
      - Здорово я тебя поймал, а? - парень торжествовал.
      - Пусть этот портрет останется пока у меня. Ладно?
      - Береги его хорошенько, - сдался наконец парень. - Один советский товарищ подарил его на память нашему Павло.
      - Советский товарищ? - переспросила девушка. - Как он сюда попал?
      - А разве ты не знаешь, что в горах Триглава есть советские бойцы?
      - Их сбросили на парашютах? Это диверсанты?
      - Нет, это бывшие военнопленные. Фашисты привезли их сюда восстанавливать разрушенные мосты, строить, а они бежали из лагерей и теперь, наоборот, разрушают мосты и дороги. Здесь действует несколько групп; одной из них командует Аслан.
      - Аслан... Ага, вспомнила. Я только что читала листовку, под которой стояло это имя. Он русский?
      - Обычно всех советских называют русскими. Аслан, говорят, азербайджанец.
      - Азербайджанец - и горы Триглава... - задумчиво произнесла девушка. Как мне хочется поговорить с ним! Я так завидую им, советским людям!
      - Я тоже, - вздохнул Сила. - Наверно, они были счастливы до войны. Учись, работай, где тебе по душе, люби того, кто тебе по сердцу...
      - Любить - это большое счастье, - согласилась Зора.
      - Я тоже счастлив, что могу любить всем сердцем. А ты?
      - Я способна любить сильнее, чем ты, - горячо возразила девушка.
      - А кого ты любишь... больше всех?
      - Кого я люблю больше всех? - повторила она, пристально глядя на Силу. - Я люблю многое, но больше всего - родину! Люблю ее природу, люблю каждую былинку на родной земле!
      - Кто не любит родину? - проговорил Сила и тут же с тревогой спросил: А еще что ты любишь?
      - Свободу!
      - А еще... кого?
      - Люблю... - Зора мягко улыбнулась, - отца своего люблю.
      - А еще?
      - Партизан!
      - А еще?
      - А еще... - она озорно сверкнула глазами, догадываясь о волнении парня. - Еще я очень люблю... Континента!
      Континент - это была кличка огромного пушистого кота. Сила совсем растерялся и уже чуть слышно спросил:
      - А еще ты... кого-нибудь любишь?
      Зора замялась. Открытый взгляд ее встретился со взглядом Силы, и она покраснела. Сила обрадовался, но вместе с тем где-то в глубине души у него появилось сомнение, он подумал, что услышит не то, что страстно желал услышать, что она назовет другое имя, и переменил тему разговора.
      - Зора, завтра я буду выступать самостоятельно, - сообщил он.
      - С чем тебя и поздравляю, - холодно ответила девушка и замолчала.
      "Как равнодушно отнеслась она к моему сообщению, - подумал Сила обиженно. - Даже не удивилась ничуть".
      Чтобы нарушить неловкое молчание, он спросил:
      - Ты написала листовки?
      - Написала и уже расклеила, - ответила Зора. Потом добавила грустно: Знаешь, Сила, я тебе честно говорю, не радует меня больше эта работа. Вот ты рассказывал про советского бойца. Выходит, такие люди, как Аслан, которых судьба забросила сюда с другого конца света, сражаются за наш город, а мы сидим здесь и не краснеем...
      - Зора, ты похожа на Джемму, - сказал восхищенный Сила.
      - Я хочу быть похожей на Овода*.
      ______________
      * Джемма, Овод - герои романа Л. Войнич "Овод".
      - Пусть будет так, - поспешил он согласиться. - Мы с благодарностью вспоминаем "Молодую Италию"...* Но теперь другие времена, другой противник... И ты должна знать, что наша программа и тактика отличаются от программы и тактики младоитальянцев. И наши задачи тоже...
      ______________
      * "Молодая Италия" - тайная республиканская организация. Основана в 1831 году, существовала до 1848 года. Объединяла наиболее революционные элементы итальянской буржуазии.
      - Еще бы не знать!
      - Распространяя подпольную литературу, мы делаем важное дело. У нас есть даже намерение издавать специальную партизанскую газету. А ты...
      - Все это я знаю и понимаю. Но... Помнишь, Сила, раньше я ходила взрывать мосты, минировать железные дороги? Почему же сейчас я оказалась в такой немилости? Я думаю, надо поговорить об этом с Павло. Заодно покажу ему письмо, которое написала отцу.
      - Конечно, раз ты решила... Это твое дело. Но не забудь в четыре часа прийти на Зеленый базар... Это будет не обычное представление. Такого представления еще никто в Опчине не видел! Придешь?
      Зора подумала, вдруг улыбнулась и ответила:
      - Обязательно!
      И ласково, нежно посмотрела вслед парню. Жаль, он не видел ее улыбки...
      Она трудилась над портретом Ильича сутки. Сначала хотела просто скопировать его. Но по мере работы волей-неволей вносила в облик Ленина черты, которые соответствовали ее представлению о самом скромном, самом простом, самом гениальном и самом близком человеке на свете. А когда сравнила копию с оригиналом, увидела, что получился новый портрет - и похож и чем-то непохож. Но Ленин - живой, внимательный, мудрый - смотрел с ее полотна, смотрел ласково и ободряюще.
      И девушка на минуту позабыла все свои заботы. Разве может быть для художника большая радость, чем успешное завершение замысла? Она вложила в эту работу весь жар своего сердца.
      Зора смотрела на портрет, и мысли ее летели далеко-далеко....
      Она не слышала, когда первый раз постучали в дверь. Стук повторился. Зора вздрогнула, встала, спрятала портрет и на всякий случай повернула обратной стороной подрамник с "Печальной Венецией", положила в ящик под кровать томик Тургенева.
      - Кто там?
      - Открой.
      Голос был негромкий, добрый. Зора отворила дверь.
      Вошел высокий, слегка сутулый мужчина в соломенной шляпе, закрывавшей часть узкого лица.
      Оглядев помещение, он приподнял шляпу и приветливо улыбнулся, показав длинные ровные зубы.
      - Я пришел к дочери моего друга. Думаю, это вы...
      - Возможно, - сухо ответила Зора. - У моего отца было много друзей.
      - А я - самый близкий. Меня зовут Ежа. Твой отец - Август...
      - Моего отца звали Славко, - перебила его Зора.
      - Славко? А фамилия? - растерялся посетитель и помрачнел.
      - Сандо... Если хотите, посмотрите на фотографию, - сказала Зора. Она порылась в ящике с книгами, достала альбом, вынула из него фотокарточку. Это он? Тот, кого вы ищете?
      - Нет. Значит, мне дали неверные сведения...
      - Очень жаль.
      - Простите... Извините за беспокойство... - Ежа помялся немного. - Я, может, ошибся... Но, право... вы очень похожи на дочь моего друга Августа... Очень... не верится, что это простое, случайное сходство...
      "Может быть, этот человек пришел от отца и хочет сообщить мне важную новость?" - подумала Зора.
      - Вы когда-нибудь видели дочь вашего друга? - торопливо спросила она.
      - Не видел, но много слышал о ней.
      - Слышали? Значит, вы представляете ее по описаниям?
      - Да, и одна из примет сходится...
      - Какая же? - Зора насторожилась.
      - Родинка на щеке.
      - О, - засмеялась девушка. - Эта примета не может облегчить ваши поиски. В Триесте не пересчитать девушек с родинкой на щеке!
      Она испытующе посмотрела на незнакомца. Он вел себя корректно, только казался немного смущенным и слегка растерянным.
      - Садитесь, пожалуйста, - предложила Зора. - Расскажите, где и что вы слышали о той девушке, которую ищете?
      Ежа молча сел на скамью, снял шляпу.
      - Я один из близких друзей Августа... отца той девушки, - начал он, не сводя с Зоры ласкового взгляда. - Мы были арестованы в знаменательный для него день - в день рождения дочери. Я не боюсь вам признаться в этом... Чувствую, вы не выдадите меня, - добавил он. - Август ровно два года не видел, какая у него дочь. Жена писала ему, что назвала ее Зорой, что Зора пухленькая, красивая девчушка; волосы у нее русые, глаза голубые, родинка на щеке... Человек меняется со временем, даже цвет глаз может измениться, но родинка остается на всю жизнь. - Ежа бросил на девушку быстрый, как молния, взгляд и вновь заговорил неторопливо, как бы с трудом подыскивая слова: - Б камере мы всем делились... Вместе с нами сидел в тюрьме молодой художник. Однажды он нарисовал на стене девочку с родинкой на щеке и показал рисунок Августу. "Вот такой я представляю твою дочь", - сказал он. Август с ним согласился. И эта девочка стала нам родной, она олицетворяла для нас все, что было за тюремной решеткой. Мы постоянно интересовались ее судьбой. И вот дождались: Августу наконец разрешили свидание с семьей. Он увидит свою дочь. Да, этого дня мы ждали... Но со свидания Август вернулся расстроенным. Оказалось, они просрочили несколько минут и зазевавшийся полицейский так толкнул жену Августа, что она упала, а девочка получила ушибы... С тех пор много воды утекло... Видели мы и настоящую фотографию Зоры... А потом... Эх, не перескажешь всего, что было потом...
      Едва скрывая волнение, Зора слушала Ежу. Рассказ незнакомца напомнил ей суровое детство, печальные дни шестнадцатилетней давности, нищету, полицейские преследования, которым подвергали мать...
      - Откуда вы сейчас?
      - Скажи мне сперва: ты - дочь Августа? - спросил Ежа. Зора уловила на себе его пристальный холодный взгляд и вся сразу подобралась.
      - Нет, синьор. Если бы я была дочерью человека, о котором вы говорите, я не стала бы таиться. Что тут особенного?
      "Почему этот человек, располагающий к доверию, явился один, без провожатого и без пароля? Знает ли его Павло?" - думала она.
      Всем своим видом посетитель выражал неподдельную скорбь. Он сидел, горестно опустив плечи, сцепив пальцы длинных рук, бессильно опущенных на острые колени, и только затаенный взгляд глубоко посаженных глаз, постоянно меняющийся, ускользающий и беспокойный, заставлял девушку держаться настороже.
      - Видимо, мне дали неверные сведения, - задумчиво произнес незнакомец, как бы разговаривая сам с собой. Голос его зазвучал тепло. - Придется искать снова... Но дело не в этом и даже не в том, что я лишь на днях вырвался из заключения, где столько лет страдал.... Жалею, что лучшую пору своей жизни провел в тюрьмах, в то время как товарищи сражались с оружием в руках... Ежа помолчал, устремив взгляд куда-то в пространство, словно вспоминал то, что пережил. - Однако и сквозь стены тюрьмы доходили до нас вести о героических делах Августа... Очень хотелось увидеть его. - Ежа тяжело вздохнул. - Такое, наверное, у меня счастье, что не увижу друга. Сегодня услышал, что противник разгромил его отряд. Говорят, Август попал в плен...
      - Они все этим кончат, - сказала Зора, огромным напряжением воли скрыв охватившее ее волнение. "Будь безразличной даже тогда, когда услышишь самое страшное", - учил ее Павло.
      - Но я знаю, - заговорил незнакомец, - что таких, как Август, врагам не сломить...
      Зора молчала, равнодушно глядя на собеседника.
      - Скажи мне, девочка, а родственники у тебя есть?
      - Нет. Родителей я потеряла давно. Родственников не имею. Я сирота.
      - Значит, живешь одна?
      - Вдвоем. Я и Континент.
      - А кто такой Континент? - удивленно спросил Ежа.
      - Континент, - позвала девушка. Из темного угла вышел пушистый серый кот. Она взяла его на руки и стала гладить.
      - Как же ты живешь одна, девочка? - сочувственно проговорил Ежа. Господи, в такое время! Ты словенка и должна быть со своими, если у тебя никого нет. Я ухожу в горы, к партизанам, и могу взять тебя с собой. Идем вместе, ты ведь знаешь эти места.
      - Вы говорите страшные вещи! - испуганно перебила Зора. - Я не хочу слышать ничего подобного... Я никуда не хочу идти! Я могу вам оказать только одну услугу: обещаю не выдать вас полиции. А то ведь можно показать вам и такую гору, с которой вы не сойдете - свалитесь...
      Ежа взглянул на нее. Недобро сверкнули глубоко запавшие глаза.
      Зора иронически усмехнулась. Горы, горы... Он тоже туда стремится... Ребенком меня считает? Думает, первого попавшегося я туда поведу...
      - Значит, не доверяешь? Ну что ж, живи как знаешь. Я хотел помочь...
      Зора не проронила ни звука. Тогда незнакомец молча встал и, кивнув, направился к двери.
      Она подождала, пока он не вышел на улицу, и заперла дверь. "Что это? Не провокация ли? Или этот человек действительно ищет ее? Может, он правду сказал об отце? Нет, нет, это неправда! О разгроме отряда он сказал для того, чтобы посмотреть, как такое известие подействует на меня. Он просчитался".
      Зора вспомнила обещание, которое дала Силе: в четыре часа быть на представлении. "Это будет не обычное представление, - сказал Сила. - Такого представления еще никто в Опчине не видел!"
      Да, она опоздала. И откуда только взялся этот проклятый тип?
      Зора решила, что прежде всего надо сообщить об этом человеке Павло.
      Она опять подумала об отце и мысленно перенеслась в горы, к партизанам. Как там они? Неужели незнакомец сказал правду?
      Партизаны Августа Эгона не были разгромлены, хотя им и туго пришлось. И Август Эгон не был в плену. Наоборот, он в это время как раз обдумывал план новых операций...
      Когда Август Эгон и сын его друга Анатолий Мирко решили организовать партизанский отряд, у них были только топор и вилы. Они начали с того, что вдвоем устроили засаду на лесной дороге в долине Випавы, напали на нескольких фашистских солдат и добыли в этой схватке две винтовки и пистолет. Это было уже кое-что.
      Тогда-то и произошла встреча Августа с Павло, руководителем городских подпольных групп. Павло посылал из Триеста в распоряжение Августа самых надежных, хорошо известных ему людей. Большей частью это были рабочие фабрик и заводов, члены подпольной организации. Скоро Август сколотил отряд. А потом в горах появился старый друг Августа Раде Душан. Вслед за ним пришло еще около ста человек. Отряд быстро рос - люди приходили группами, во главе со своими командирами. И теперь молчаливого согласия, на основе которого все вновь прибывшие подчинялись Августу, было явно недостаточно. Командование партизанских отрядов предложило создать штаб, а на должность командира отряда рекомендовало Августа Эгона.
      - А по-моему, тебе следует быть командиром, - сказал Август Раде Душану на предварительном совещании.
      - Нет, нет, - запротестовал Душан. - Ты - организатор отряда. К тому же хорошо знаешь военное дело...
      - А ты - участник гражданской войны в Испании, у тебя такой опыт, что дай бог каждому!
      - Наши деды-партизаны в подобных случаях бросали жребий, - сказал Душан. - А нам это делать не нужно. Предложение командования - его и обсуждать нечего. Да и времени для этого нет. И другого подходящего человека тоже нет. Так что бери на себя командование отрядом. Откровенно говоря, никого другого на этом месте я и представить себе не могу. Партизанский командир должен быть именно таким, как ты. - Раде с любовью посмотрел на высокого, плечистого Августа. Сам он был невысок, на висках у него уже проступала седина, на смуглое лицо легли морщинки.
      - Вот как ты поворачиваешь? Значит, из-за роста мне повезло? По-твоему, командир должен быть непременно косая сажень в плечах?..
      - Не обязательно, но желательно, - засмеялся Раде. И вдруг посерьезнел. - Вот так: с сегодняшнего дня ты - командир. А я, если не возражаешь, буду чем-то вроде комиссара.
      На этом и порешили. Вскоре были назначены и командиры подразделений. Анатолий Мирко стал командиром взвода. Хотя он был одним из организаторов отряда, поручить ему роту не решились: слишком молод парень. Но, как и следовало ожидать, Мирко скоро показал себя с самой лучшей стороны - ведь на войне люди растут быстро, особенно если у них есть способности. В сорок третьем году он возглавил один из лучших батальонов партизанской бригады Августа Эгона.
      Бригада Августа Эгона разрослась и окрепла настолько, что взяла под свой контроль весь район Триглава. Местные жители, способные держать в руках оружие, шли к партизанам. Фашисты предприняли несколько попыток окружить и разгромить патриотов, однако каждая попытка неизменно оканчивалась неудачей. А тут еще участились побеги советских военнопленных; как правило, все бежавшие оказывались через какое-то время у Августа Эгона...
      Наступление Красной Армии на Восточном фронте вынудило немецкое командование отказаться от широких операций против партизан; пришлось перебрасывать военные силы из Южной Италии на Восточный фронт, а для охраны коммуникаций, связывающих Италию с Австрией, создать особые гарнизоны.
      Это послужило толчком для активизации партизанских действий. Партизаны решили сорвать отправку немецких воинских эшелонов на Восток. Началась полоса боев, трудных переходов и маршей, внезапных нападений и отходов.
      Много хлопот причинили тогда партизаны врагу. Росла партизанская слава; народ с уважением произносил имена партизанских руководителей. Это и радовало, и воодушевляло, и тревожило: ведь чем известнее становились они, тем большая опасность угрожала их близким. Август стал беспокоиться за дочь. И у каждого партизана было тревожно, неспокойно на душе.
      Один Раде Душан казался невозмутимым.
      Это был человек трудной судьбы. Его жена умерла лет восемь назад. Сам он, в ту пору грузчик триестинского порта, вскоре уехал в Испанию, сражался на стороне республиканцев в составе интернациональной бригады. После поражения республики он, как и следовало ожидать, по возвращении домой угодил в тюрьму...
      Выйдя из тюрьмы, он не нашел сына. Так до сих пор и не знал, жив ли он. Одно время появилась было надежда: кто-то сообщил, что видел парня на городском вокзале и даже разговаривал с ним.
      Раде возобновил поиски. Рискнул обратиться даже в справочное бюро. Ему дали девять адресов - и на каждом имя, фамилия и возраст совпадали с данными сына... Но поиски оказались безрезультатными.
      Теряя что-то, человек теряет и веру: Раде уже казалось, что сына он никогда не найдет...
      Затем до него дошел слух, что парнишку будто бы видели в санатории Цркно - работает там кочегаром. Раде, не задумываясь, тотчас же отправился туда. Действительно, в свое время в санатории работал какой-то молодой человек. Нашли фото кочегара. Раде сравнил ею с ранней фотографией сына тогда мальчику было пять лет. Сходство оказалось поразительным. Но куда ушел молодой кочегар - этого Раде так и не смог установить. А той порой полиция напала на его собственный след. Оставаться в городе и продолжать поиски стало невозможно, и Раде вынужден был скрыться.
      Тягостные думы о сыне терзали сердце Душана, однако он старался не падать духом и не показывал виду, что страдает. Разве только у него одного горе? Взять Августа... Фашисты убили его жену - верная подруга не хотела сказать им, где скрывается муж. В любой момент они могли убить Зору. И девушка, словно чувствуя надвигавшуюся опасность, настойчиво просилась в отряд. Не далее как вчера Эгону принесли от нее очередное письмо.
      "Дорогой отец! - писала она. - Настроение у меня неважное. В городе неспокойно. Ночами не смыкаю глаз, ходить по городу опасно. Не забывай, отец, что я выросла, мне уже двадцать лет... Я состою в союзе антифашистской молодежи. Все мои товарищи - в горах. И я хочу туда, отец, к тебе. Много раз обращалась к Павло. Подожди, говорит, ты еще нам очень нужна в городе... Папочка! Быть рядом с тобой - вот о чем я мечтаю. Очень прошу, дай знать Павло, чтобы разрешил мне уйти к тебе. Я буду счастлива. А если нельзя, то скажи, чтобы дали настоящее боевое задание. Пусть временно забудут, что я художница. Папочка, я жду твоего ответа".
      Август читал и перечитывал письмо дочери, не зная, на что решиться. Павло в свою очередь писал, что Зора ему очень нужна, и просил оставить ее в городе. "Ради нашего общего дела", - добавлял он каждый раз.
      "Ради нашего общего дела"... - вздыхал Август. - Чего только не сделаешь, когда надо! И Зора, видимо, хорошо поработала в тылу врага, если она нужна там..."
      "Дорогая моя, - писал Август дочери. - Я лишаю себя счастья встречи с тобой. Но так надо. Не обижайся. Слушайся товарища Павло. Скоро мы встретимся в свободном Триесте".
      Прежде чем отправить письмо Зоре, он показал его комиссару.
      - Иначе я не мог написать.
      - Конечно... Только ты слишком суров, Август, - ответил тогда Раде Душан. - Никого не щадишь.
      Да, Эгон был тверд как кремень, и это хорошо. Сам Раде был склонен к уступкам, иногда прощал даже нарушения дисциплины, долго колебался, если следовало кого-то наказать, и всякий раз, когда это зависело от него, смягчал наказание. Просьбу дочери он не решился бы отклонить. А вот Август решился. С исключительной твердостью и последовательностью требовал Август соблюдения дисциплины. И так как он был принципиален и требователен не только к другим, но и к самому себе, никто на него не обижался. Его строгость была понятна всем, а главное, и нужна. "Даже животные и те знают, какой у тебя характер, - шутила, бывало, жена Эгона. - Когда я гоню Континента, он уходит не сразу. Стоит тебе тихонько сказать "уходи", и он тотчас исчезает..." Конечно, зная строгость отца, Зора тоже не решилась без его согласия прийти в горы. Павло простил бы ей это, отец - нет.