На тревожных перекрестках - Записки чекиста

      - Но куда? - спросил Мотевосян.- Везде засады.
      - Предлагаю отойти к Шантаровщине,- вмешался Луньков.
      - Ты что! - возразил Сорока.- Там же противник с броневиками и пушками!
      - В том-то и суть,- отвечал Алексей,- засядем под носом у неприятеля, он и не догадается.
      - Рискованный план. Смелый план,- сказал Мотевосян.
      - Если немец догадается, от нас только пыль пойдет,- осторожничал Сорока.
      Предложение Лунькова и впрямь было чрезвычайно рискованное. Однако таков был капитан-дальневосточник: его тактические решения всегда отличались дерзостью и неожиданностью. В них не было мальчишеской лихости, а содержался глубокий военный расчет, основанный на точном знании врага. При всей своей мощи оккупанты были трусоваты, и смелая логика партизан чаще всего оставалась им непонятной: они бы в данной ситуации так не поступили.
      Алексей Григорьевич Луньков был ярким, одаренным офицером партизанского движения. Это быстро понимал всякий, кому приходилось иметь с ним дело. Мотевосян и Сорока в конце концов согласились с его предложением и повели отряды к Шантаровщине.
      Скрытно подошли к деревне, забитой до отказа эсэсовцами, и замаскировались.
      Оружие партизан было нацелено в сторону Шантаровщины. Луньков и Сорока сами легли за пулеметы, чутко следя за врагами. Весь день прошел в ожидании неравного боя. Лежали на снегу, грызли всухомятку мороженое мясо и окаменелый хлеб. Разговаривали вполголоса, курили в рукав.
      К вечеру на дороге показались броневики и автомашины с оккупантами. Партизаны приготовились к отражению атаки. Мигом забыли о холоде, недоедании, многодневной усталости.
      Но план Лунькова блестяще оправдался. Карателям даже в голову не пришло, что партизаны находятся так близко к их гарнизону. Эсэсовский батальон проехал мимо, в направлении на Таковище.
      Партизаны повеселели, напряжение спало, и парней вновь стал одолевать мороз. Надвигалась ночь, оставаться здесь дальше не имело резона.
      В километре находилась деревня Жданове, свободная от противника. После тщательной разведки командиры бесшумно ввели в нее отряды и расположили ребят на отдых по избам.
      Выставив усиленные пулеметами дозоры, решили дать отрядам трехчасовой отдых. Мотевосян, Сорока и Луньков обходили избы, предупреждали партизан о нависшей опасности, требовали спокойствия и запрещали спать.
      В час ночи 28 января командиры выстроили отряды в походную колонну и повели ее в Гресский лес. Это был всегдашний партизанский маневр: каратели за время с 24 по 27 число прочесали наш район, разгромили покинутые лагеря и согласно своей логике считали местность очищенной от вооруженных патриотов. Значит, пришла пора вновь заселять прочесанный лес.
      Слегка отдохнувшие партизаны шагали веселей. Их согревала мысль, что закончились блуждания по территории, нашпигованной гитлеровскими молодчиками, что впереди их ждут обжитые базы, тепло, безопасность, покой.
      Миновали контролируемую противником дорогу и на опушке остановились. Разведка донесла, что путь в Гресский лес перекрывает мощный эсэсовский заслон. Чтобы при его обходе не нарваться на другие карательные части, приняли решение подождать, пока заслон уйдет. Жить подолгу на природе фашисты не умели, их тянуло в хорошо натопленные дома городов и райцентров, под прикрытие танковой брони, колючей проволоки и дзотов.
      И опять расчет партизанских вожаков оказался верен, в восемь часов вечера оккупанты снялись с места и двинулись к Поликарповке. Оба отряда тихо пошли следом за ними. В Жилин Броде и Березинце неприятеля уже не было, до большого леса оставалось три-четыре километра. Поликарповку обошли по снежной целине, пользуясь глухой темнотой. Однако фашистский гарнизон расслышал скрип полозьев и стал палить по звуку. Бесприцельная стрельба не причинила колонне урона, партизаны вышли на шоссе, чтобы запутать следы, затем по проезжей просеке углубились в чащу и повернули к зимним лагерям.
      В километре от базы сделали привал. Разведчики сообщили, что лагеря Сороки и Мотевосяна сожжены. Люди приуныли. Другая разведгруппа донесла, что лагерь спецотряда цел, но заминирован. Луньков спросил:
      - Как заминирован?
      - А так,- сказали разведчики,- везде надписи сделаны "Осторожно, мины!"
      - Надписи-то на русском языке?
      - На русском.
      - Здорово! - воскликнул Алексей.- Это же наши, советские надписи. Военная хитрость называется!
      Ликование партизан после этой реплики можно представить. В полдень 29 января оба отряда плотно набились в уцелевшие землянки нашего зимнего городка.
      - Вот и все,- закончил начштаба.
      Мы закурили самосад. Я поинтересовался:
      - Натерпелся страху?
      - Только в самом начале,- откровенно сказал Луньков.- Когда испугался за сумку.
      - А я плена боюсь,- признался я другу.- И не потому, что пытать будут. По иным, чисто моральным причинам.
      - Понимаю,- сказал Алексей. Он всегда слыл человеком сообразительным.
      - Адъютанту Малеву приказал в случае, если буду без сознания и не смогу застрелиться, сделать два дела. Первое - срезать с меня полевую сумку, второе - добить насмерть.
      - Понимаю,- повторил Алексей.
      - В этом мире есть штуки пострашней физической смерти,- сказал я.- Ты давно в органах, ты знаешь.
      - Знаю,- печально согласился Луньков.- Зато, кроме плена, ты ничего не боишься. Потому и командуешь нами, грешными.
      Зарево победы
      Новые имена
      Как провезти взрывчатку? - Связной Степан Ходыка. - Нормальное человеческое неустройство.- Патриоты идут на смертельный риск. - Летят под откос поезда.
      После сокрушительного разгрома гитлеровских войск под Сталинградом Советские Вооруженные Силы в течение января - марта 1943 года провели целый ряд успешных наступательных операций. Сильные удары по врагу были нанесены на Северном Кавказе, на Верхнем Дону, под Ленинградом, на Курском и Харьковском направлениях и в Донбассе. Немецко-фашистская армия потерпела невиданную в истории катастрофу. Завершился коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Линия фронта переместилась далеко на Запад. Было положено начало массовому изгнанию врага с советской земли. Над миром уже алело зарево неизбежной и окончательной победы над фашистскими захватчиками.
      Но враг еще был силен, не терял надежды изменить стратегическую обстановку на фронте в свою пользу и яростно огрызался. Оказывая помощь Советской Армии, чувствительные удары по вражеским тылам по-прежнему наносили славные советские партизаны. Фашисты бесились и злобствовали. Организовывали против партизан одну за другой карательные экспедиции.
      Зимняя карательная экспедиция в южной части Минской зоны окончилась для врага, как и прежде, неудачей. Противник потерял в атаках более 80 солдат убитыми и такое же количество ранеными. А в четырех партизанских отрядах, включая наш спецотряд, было ранено 10 человек и около 10 бойцов получили обморожения.
      В результате борьбы с карателями еще больше возросла ненависть партизан к фашистским захватчикам, окрепла воля к победе, отточилось боевое мастерство, закалился дух. Я вижу закономерность в том, что с каждым новым периодом освободительной войны враг все больше проигрывал как в военном, так и в моральном отношении, а силы патриотов неизменно увеличивались. Особенно заметно проявилось это в зиму 1942/43 года, когда на фронте Красная Армия нанесла захватчикам решающие удары, изменившие весь ход исторического поединка с гитлеризмом в нашу пользу.
      Вернувшись на постоянную базу в Гресский лес, отряд особого назначения возобновил работу на Минск. Прежде всего мы задумались над тем, как доставить в город взрывчатку для наших подпольных групп.
      Конечно, самый простой способ был такой: дать нашим оперуполномоченным Михаилу Гуриновичу и Максиму Воронкову тол, маломагнитные мины и сказать: "Прорывайтесь в Минск, ребята". Они бывали там не однажды, люди опытные, надежные, что-нибудь придумают. Но я и сам не любил и другим не советовал пользоваться шаблонными ходами в нашей опасной работе. Зачем же уподобляться неприятелю, который часто проигрывает из-за своей догматической тактики? Воронков и Гуринович удачно пробирались в город налегке. Тяжело нагруженные мешки за плечами придадут им не только иной внешний вид, но и другое внутреннее состояние. Вероятность, что оккупанты заинтересуются ими вплотную, вырастала в десятки раз, а это грозило неминуемым провалом. Безрассудно рисковать жизнями своих боевых товарищей я не мог и не имел права как коммунист и командир.
      После сталинградской победы в отряд было принято 34 добровольца, все люди проверенные, с хорошими рекомендациями, в большинстве местные жители. Я беседовал с ними, нащупывая связи для транспортировки взрывчатых материалов, и поручил такую же задачу другим офицерам и разведчикам Дмитрия Меньшикова, подробно изучавшим окрестное население, советовался с партизанскими командирами, чьи базы были неподалеку.
      Мои люди заинтересовались личностью лесного объездчика Туркина, жившего с семьей в пяти километрах от нашего лагеря, и некоторое время внимательно изучали его. Туркин был замкнут, нелюдим, обязанности свои выполнял исправно. С немецкой администрацией поддерживал ровные отношения, не лебезил перед оккупантами, но и не саботировал их распоряжения. Время от времени на его усадьбу в сопровождении сильного конвоя наезжали мелкие чины гитлеровских учреждений и здесь, вдали от начальства, устраивали пикники.
      Нетрудно было, разумеется, устроить засаду и перестрелять любителей лесных прогулок и самогона. Однако наши планы в отношении Туркина были серьезнее и глубже. Агентурные сведения не давали повода заподозрить его в связях с фашистской службой безопасности, и мы решили привлечь объездчика к нашей работе. То обстоятельство, что немцы считали его лояльным, могло служить ему надежным прикрытием.
      Мои автоматчики остановили Туркина на лесной тропинке, я вышел из кустов и сказал:
      - День добрый, Всеволод Николаевич. Извините за беспокойство. Давно наслышан о вас, а повода для знакомства не было.
      Туркин, полный, краснолицый от постоянного пребывания на свежем воздухе, не испугался и не удивился. Звездочки на шапках сказали ему о нас все. Я назвал свою партизанскую фамилию.
      - Знаю вас,- ответил объездчик,- соседи, можно сказать.
      - Давнишние,- подтвердил я.- Надеюсь, и заботы у нас общие?
      - Как взглянуть,- невесело проговорил Туркин.- Иной меня за Иуду сочтет.
      - И ошибется. По нашим данным, вы человек честный. Есть желание участвовать в нужном деле?
      - Желание есть. А доверите?
      - В Минске часто бываете?
      - Частенько.
      - У вас и грузовичок имеется, законный пропуск от властей...
      - По делам службы езжу на лесозавод.
      - Не смогли бы гостинец знакомым подбросить?
      - А кто ваши знакомые?
      - Они зайдут за гостинцем к хорошему человеку, у которого вы его оставите. Есть такой человек в городе?
      - Человек есть. А как он узнает ваших знакомых?
      - Кто такой, кого рекомендуете?
      - Борис Велимович, инженер лесозавода. Где ваша посылка, когда везти?
      - Об этом мы вам сообщим. До скорой встречи, Всеволод Николаевич.
      - До скорой, товарищ Градов...
      Мы скрылись в зарослях, где нас поджидали сани, сели на них и спустя двадцать минут приехали в лагерь. Я дал задание срочно по агентурным каналам навести справки об инженере лесозавода Велимовиче. Ответ пришел быстро и был положительным: Велимович настроен патриотически, к захватчикам относится с ненавистью, его сотрудничество с вражеской контрразведкой исключено.
      Приготовили посылку в город: мешок с 20 килограммами тола и мешок с капсюлями и бикфордовым шнуром. Назначили встречу Туркину. Он ждал нас на заснеженном шоссе с полуторкой. Взял мешки и положил их в открытый кузов.
      - А не опасно? - спросил я.- Если патрули заинтересуются...
      - Они интересуются тем, что запрятано,- объяснил Туркин.- Всю машину бывало обшарят и обнюхают. А что на виду, их не касается: значит, груз пустяковый, легальный.
      - Ну-ну,- сказал я.- Вам лучше знать, Всеволод Николаевич. Однако будьте осторожны. За эти гостинцы мигом в СД угодите.
      - Довезу! - храбро ответил новый подпольщик и на всякий случай осведомился: - Не взорвутся?
      - По отдельности не взорвутся,- заверил я и проинструктировал: - Через некоторое время к Велимовичу придет человек, спросит: "Нет ли у вас подходящего материала для ремонта дома?" Велимович должен ответить: "Материал есть, посмотрите его сами". После этого человек заберет посылку. Повторите пароль и отзыв.
      Туркин повторил несколько раз, пока я не убедился, что условные фразы он запомнил в точности и накрепко.
      - Больше никаких разговоров с пришедшим вести не следует. Ни о чем не спрашивать, ничего не сообщать. И по возможности ни одного свидетеля! Наши дела не терпят любопытства, болтовни, огласки. Закончим войну - наговоримся досыта.
      - Понятно, товарищ командир,- сказал Туркин, сел в кабину и уехал.
      Мы с надеждой посмотрели вслед грузовику. Теперь необходимо было передать подпольщикам в Минск адрес Велимовича, пароль и отзыв. И эту задачу я решил выполнить, не рискуя жизнями Воронкова и Гуриновича.
      Командир отряда имени Калинина Второй Минской бригады майор Леонид Иосифович Сорока с похвалой отзывался о своем связном Степане Ходыке, проживавшем в селе Озеричине, километрах в тридцати южнее белорусской столицы. Я связался с майором, он пошел нам навстречу, как это всегда бывало между партизанскими вожаками, передал связному приказ выполнять наши задания, а мне сообщил пароль для встречи с Ходыкой: "Мы от Алексея".
      Возле Озеричина, в селе Пережире, жила двоюродная сестра оперуполномоченного Гуриновича, бывшая учительница Василиса Васильевна Гуринович. Ее муж и сын с 1941 года воевали в отряде Николая Прокофьевича Покровского "Беларусь", с которым мы встречались и взаимодействовали в первые месяцы нашего пребывания на временно захваченной врагами советской земле. Она давно поддерживала контакты с партизанами, но умело их скрывала, а продуманным поведением и знанием немецкого языка смогла усыпить подозрительность оккупационных властей, с особой ненавистью относившихся к представителям народной интеллигенции. Посовещавшись в штабе, мы рассудили, что Василису также надо использовать для связей с минскими товарищами.
      В Озеричино я отправился в сопровождении Воронкова, Гуриновича и группы автоматчиков. На двух санях мы быстро проехали партизанскими дорогами от лагеря до села, нашли дом Ходыки и шепнули хозяину пароль. Степан, внешне неприметный, забитый деревенский мужичок, заросший бородой и давно не стриженный, оказался опытным конспиратором. Он проверил, нет ли за нами "хвоста", расторопно укрыл лошадей в сарае, а нас по одному впустил в избу.
      - Об охране не беспокойтесь,- сказал он мне.- Во всех концах села живут свои люди, в случае чего - предупредят. У немцев разведка хитрая, да куда ей до нашей. Нам каждый кустик звонок дает. Значит, вы от Алексея.
      - От Алексея. Инструкцию получили, товарищ Ходыка?
      - Получил. Делать все, что скажете.
      - Василису Гуринович из Пережира знаете?
      - Кто ее не знает, учителку-то.
      - Не смогли бы привезти ее сюда?
      - Почему бы нет. Пусть маленько стемнеет, а то в райцентре Руденске большой гарнизон, всего четыре-пять километров отсюда, так днем они шастают взад-вперед по окрестности, зато ночью и духа ихнего нет.
      - Боятся?
      - Не то слово, товарищ начальник. От одной лишь мысли о партизанах предсмертные судороги одолевают. Бывало, ворона с ветки вспорхнет в темноте такой устроят ералаш со стрельбою и пуском ракет в черное небо, что все деревни вокруг просыпаются и думают, не Красная ли Армия пожаловала. Нервы у них окончательно пришли в замешательство.
      - Особенно после Сталинграда,- вставил Максим Воронков.
      - Сталинград у них вызвал повсеместный траур,- подхватил Степан Ходыка.Развесили флаги с черными лентами и сами с лица стали больше на покойников смахивать. Глушат шнапс ящиками, а глаза все одно трезвые и будто нездешние, потусторонние уже. Такое впечатление, что сами по себе поминки справляют.
      - Нашел о чем печалиться! - воскликнул Михаил Гуринович.- Кто их сюда звал! За чем пришли, то и нашли! Сотни тысяч трупов у Волги, а по всей нашей земле - миллионы осиновых крестов. Пусть детям своим, внукам и правнукам закажут ходить на Россию войной.
      - Чувствуется, что настроение у захватчиков резко переменилось? - спросил я у Ходыки.
      - В одночасье,- отвечал Ходыка.- Победный марш сменился похоронным. Трусость выросла, дух упал.
      - Хуже всего,- проговорил Воронков,- когда они со страху перед возмездием начинают женщин да ребят малых в избах жечь, из пулеметов косить.
      - К сожалению,- сказал я,- до полной победы еще неблизко. И не будем обманываться, что враг сломлен. Сила у него есть и жестокости много, даже больше прежнего. Борьба предстоит отчаянная, злая, смерть за смерть, кровь за кровь.
      - Оно так,- подтвердил Ходыка.
      Жена Степана вынула из печи закипевший чайник, нарезала серого хлеба по-крестьянски толстыми ломтями. Мы полезли в вещевые мешки, достали заварку, сахар, свиное сало с легким запахом чеснока. За столом стало тесно, жарко, по-мирному беззаботно. Однако мы не забывали, что находимся на границе партизанской зоны. Каждые четверть часа кто-нибудь из офицеров, автоматчиков или сам хозяин выглядывали во двор, вслушивались в глубокое сельское безмолвие.
      - В бригадирах ходили? - поинтересовался я ненароком у хозяина.
      - Ни боже мой,- возразил Степан.- Никогда активистом не числился, в президиумы не выбирался. Всю жизнь землю пахал и теперь кручусь-верчусь по крестьянству. А победа придет, жив останусь,- опять буду полеводом. Так на роду написано.
      Когда смерклось, Ходыка собрался в дорогу. Я вышел с ним из дому, подошел к сараю.
      - Возьмите нашу лошадь,- предложил ему.- Наши порезвей.
      - Порезвей - это точно, товарищ начальник,- ответил связной.- Да откуда у мужика вдруг добрый конь? А лишние вопросы нам не нужны.
      Он был прав, и я не мог не согласиться. Ходыка подтверждал первоначальное впечатление о нем как о прирожденном конспираторе. Недолго проездив, он вернулся с тепло укутанной в платок Василисой Гуринович.
      В избе она скинула верхнюю одежду и оказалась высокой обаятельной женщиной с седыми нитями в гладкой прическе. Михаил обнял ее, расцеловал, познакомил со мной и другими товарищами. Василиса Васильевна оживилась, даже повеселела, но сквозь радость встречи со своими в ее облике и настроении неумолимо пробивалась накопленная за все тяжкие месяцы войны суровая скорбь партизанской матери, жены и сестры. Она охотно и ласково улыбалась, быстро и легко говорила, но когда замолкала, у нее на лице резче обозначалась печать глубокого страдания и твердой решимости.
      Она ни о чем нас не расспрашивала, знала, что это не принято, задала лишь вопрос об отряде Покровского.
      - Отряд успешно действует в лесах Минской зоны - вот все, что мы знаем,ответил я.- С прошлого года не встречались. Но можем связаться с ним через обком партии, передать вашим все. что надо.
      - Передайте, пожалуйста, мужу и сыну, что жива, здорова, надеюсь увидеться, хотя бы после победы.
      - Передадим,- заверил я и спросил: - Тяжело вам одной, Василиса Васильевна, намучились?
      - А кому легко нынче? Мужики сражаются, бабы тоскуют. Но я их подбадриваю, не позволяю падать духом. И самой легче становится.
      - Слежку за собой не замечали?
      - Первое время немцы и полицаи сильно косились на меня. Ну, да я притворилась, будто одобряю "новый порядок". О муже и сыне правды им не удалось узнать, о Михаиле тоже. Война разметала семью - нормальное человеческое неустройство.
      - Документы у вас в порядке? Можете в Минск пройти?
      - В порядке. Могу. А вам нужно?
      - Нужно, Василиса Васильевна. Победа сама по себе не придет, вы понимаете. В городе живут наши хорошие знакомые, которые могут достать для нас медикаменты, перевязочные материалы и прочие полезные в лесном житье-бытье предметы. Ваша задача - ничем не выделяясь из окружающих, сходить в Минск и принести все, что вам передадут, сюда, в этот дом.
      - Сделаю, товарищ Градов.
      Я дал ей адрес Веры Зайцевой и Анны Воронковой, назвал пароль и еще раз попросил соблюдать осторожность.
      - Официальный предлог для посещения Минска должен быть естественным, житейским: подыскивала работу, добывала лекарство для соседки, меняла продукты на теплые вещи. Что-нибудь в таком роде, очень правдоподобное и крайне необходимое для жизни. Легальный мотив поможет вам держаться непринужденно и не вызывать подозрений у вражеских ищеек.
      - Придумаю! - пообещала Василиса Гуринович.
      - А мужу и сыну мы сообщим, что вы помогаете им поскорее изгнать захватчиков из родной Белоруссии.
      - Спасибо, товарищ Градов.
      В обратный путь она отправилась пешком, сказав, что так на нее меньше обратят внимания.
      Из разговора с Ходыкой выяснилось, что он хорошо знаком с нашим подпольщиком в бывшем совхозе Лощица агрономом Ефремом Исаевым.
      - Между прочим, с ним проживает инженер Мурашко,- сказал Ходыка.Строитель по специальности, не захотел работать на немцев, ушел из города. Теперь сидит без дела, переживает. Есть у него желание бороться, а как - не знает.
      Меня заинтересовала фигура инженера-строителя. Я задал Степану жестокий, но необходимый вопрос:
      - Это желание ему не германская служба безопасности подсказала?
      Степан даже растерялся от неожиданности.
      - То есть, вы хотите сказать,- фашисты? По-моему, он человек чистый, хвостов за ним нет. Ефрем Исаев его знает не первый год, если бы подозревал, не стал бы вместе жить.
      У меня возникла мысль привлечь Мурашко к нелегальной работе. Его глубоко мирная профессия в военное время хорошо подходила для диверсионных действий, да и вообще развитие, образованность тоже не пустяк. Эрудированного человека можно скорей обучить приемам подпольной деятельности и затем доверять ему ответственные операции, которые редко бывают элементарными, но всегда требуют от исполнителя, кроме большого мужества, еще и ясной мысли, точного знания множества жизненных явлений и фактов, умения предвидеть события, самостоятельно принимать важные решения, наконец, технической осведомленности, без которой нельзя ни цех взорвать, ни поезд пустить под откос.
      Если инженер окажется личностью достойной, надежной, ему можно поручить формирование новой подпольной группы диверсионно-террористического характера и тем самым усилить удары по врагу внутри Минска и в пригородах.
      По моей просьбе Степан Ходыка съездил в бывший пригородный совхоз к Ефрему Исаеву и пригласил его вместе с инженером Мурашко на встречу со мной. На следующий день оба появились в Озеричине.
      С Исаевым мне уже приходилось видеться, а новый человек пробудил мое любопытство. Константин Илларионович Мурашко, худощавый, крепкий, голубоглазый, был спокоен, уверен в себе, деловит. Рассказал о своей довоенной жизни, о работе на строительстве завода имени Кирова, посетовал, что еще тогда не вступил в партию, и попросился ко мне в отряд.
      - Дайте винтовку, хочу бить фашистов. Докажу, что достоин стать коммунистом.
      - Ваше намерение нельзя не одобрить,- ответил я.- А не согласитесь ли вы на еще более опасную работу? Я имею в виду подпольную диверсионную деятельность в Минске.
      - Согласен,- сказал Мурашко.- А что надо делать?
      - Первым долгом сколотить небольшую группу из хорошо знакомых, абсолютно верных людей. Желательно, чтобы их легальные функции в оккупационном режиме способствовали подпольной работе. Например, служба в немецких учреждениях, близость к военным штабам, казармам, знакомства среди вражеских офицеров, чиновников и тому подобное. Есть у вас такие товарищи?
      Мурашко подумал и сказал, что есть.
      Он назвал Зою Василевскую, работавшую уборщицей в общежитии немецких летчиков, Раису Волчек, служившую официанткой в офицерском казино, шофера городской управы Михаила Иванова и железнодорожника со станции Козыреве Игната Чирко. Мы подробно обговорили каждую кандидатуру, прикинули, как распределить между ними задания. Все они могли поставлять разведывательную информацию, поскольку глубоко внедрились в среду оккупантов и пользовались у них доверием. Кроме различных устных сведений о германской армии, нас интересовали всевозможные фашистские документы, начиная от военных оперативных карт и кончая пропусками в запретные зоны. И везде, куда открыт доступ членам подпольной группы, надо изыскивать объекты и способы диверсий. Линия фронта должна проходить по всем тылам захватчиков, нигде и никогда нельзя оставлять их в покое.
      Константин Мурашко оказался способным учеником. Спустя несколько дней он сообщил мне через связных, что намерен взорвать эшелон. Я отправил ему четыре маломагнитные мины и вскоре получил сообщение, что на станции Минск-Товарная загорелся поезд с цистернами. Оперативность командира новой подпольной группы меня порадовала, дерзость, с какой была совершена диверсия, встревожила. Я вызвал Мурашко на встречу и объяснил ему, что устраивать взрывы на глазах у фашистской охраны можно лишь в крайних случаях. Мины должны срабатывать в пути, а не на станции. На отдаленном перегоне оккупантам сложней ликвидировать последствия аварии и, что весьма важно, трудней понять, кем и как произведена диверсия.
      - Мы так и задумали,- сказал Мурашко.- Но эшелон задержался, и взрывы произошли на станции. Немцы переполошились, бросились тушить, искать виновных, но никого не нашли. Сгорели четыре цистерны с горючим и пристанционный склад.
      - Очень неплохо для начала,- похвалил я.- Кто участвовал в операции?
      - Задание выполнил Олег Фолитар, молодой парнишка. Меня с ним познакомила его двоюродная сестра Раиса Врублевская. До войны он учился в шестом классе 46-й минской школы. Отец, Мартын Кондратьевич, был поваром в тресте столовых, мать, Анна Александровна, продавец. Родители знают о его связях с подпольщиками, помогают сыну как могут.
      - Как практически осуществили диверсию?
      - Дал ему две мины с уже заведенными часовыми механизмами и сказал, чтобы прикрепил в голове и хвосте поезда. В сумерках Олег проник на станцию в толпе железнодорожников и незаметно заминировал состав.
      - Передайте Фолитару благодарность командования отряда и не позволяйте недели две появляться на станции. Где еще две мины?
      - У Игната Чирко. Ждет подходящего момента на станции Козыреве.
      - Проинструктируйте его, чтобы соблюдал осторожность. Берегите участников группы от провалов. Нам нужны не эпизодические лихие налеты на врага, а систематическая, изнуряющая захватчиков диверсионная работа.
      Месяца два мы испытывали трудности со взрывчаткой. Бойцы приспособились вытапливать тол из мин, снарядов и неразорвавшихся авиабомб. Но однажды им в руки попала зажигательная термитная бомба, отличить ее от фугаски никто не смог, стали калить ее на костре, и случилась беда. Все находившиеся поблизости 12 бойцов получили ожоги и ослепли. Я запретил впредь выплавлять тол на кострах. Пострадавших лечили в нашем партизанском госпитале. Постепенно зрение у всех восстановилось.
      В начале апреля 1943 года самолеты с Большой земли сбросили нам сотни килограммов взрывчатки и много десятков мин.
      Весенние сюрпризы
      Дальний рейд. - Отважная партизанка.- Победа в полевом бою.- Рельсовая война.- Чекистское пополнений.- Перебежчики.- Неумолимая логика времени
      Вторая весна в тылу врага была не сравнима с первой. Отряд специального назначения вырос в 13 раз. накопил боевой опыт, стал грозной силой в системе партизанского движения Белоруссии, приобрел надежные связи с партийным руководством, соседними подразделениями и соединениями вооруженных патриотов. Давно прошли времена, когда враг преследовал нас по лесам, заставляя разбиваться на мелкие группы, обходиться без продовольствия и табака. Теперь каратели без авиационного, бронетанкового и артиллерийского прикрытия не осмеливались появляться в партизанской зоне.
      В апреле Москва прислала нам два ротных миномета, два противотанковых ружья, автоматы, боеприпасы, тол, маломагнитные мины, табак и свежие центральные газеты. Наконец мы смогли удовлетворить запросы наших подпольщиков во взрывчатке. Со Степаном Ходыкой и Василисой Гуринович в Минск было отправлено 50 килограммов тола и 25 мин.
      Лейтенант Иван Любимов предложил совершить с группой подрывников дальний рейд для диверсии на железных дорогах Западной Белоруссии. Замысел был смелый, и командование отряда подобрало самых надежных и выносливых людей. В группу включили ветеранов рельсовой войны Ларионова, Тихонова, Михайловского, Дудкина, молодого партизана, но опытного подпольщика Федора Боровика, бойца из нового пополнения, учителя, поляка по национальности, хорошо знавшего те края Павла Рулинского и разведчицу Валю Васильеву. Девушку мы долго отговаривали от тяжелого похода, но она заупрямилась, разобиделась до такой степени, что пришлось согласиться.
      Диверсанты взяли 3 толовых заряда по 10 килограммов и ушли. Им предстояло преодолеть около 70 километров до места диверсии.
      Спустя полмесяца группа вернулась с победой: взорваны три эшелона. Но диверсанты пришли без Вали. Сообщение об этом взбудоражило весь лагерь. В отряде царила атмосфера бережного отношения к каждому бойцу, тем более всех взволновало исчезновение Вали, одной из храбрейших партизанок, которую любили и уважали все без исключения. Многие парни пытались ухаживать за ней, однако она никому не отдавала предпочтения и тем еще больше воспламеняла их сердца. Дружба, любовь, боевое братство - лучшие чувства нашего лесного товарищества были потрясены случившимся.
      Тяжело пришлось диверсантам, расспросам и упрекам не было конца. Любимов объяснял, что Валя пропала ночью, в лесу, когда группа под сильным огнем отходила от взорванного состава. Девушку искали, вступали в бой с эсэсовцами, которые прочесывали лес, отходили и снова искали. Но попробуй найти человека в белорусских пущах, да еще когда повсюду шныряют напуганные взрывами каратели. Сколь ни печален был факт, с ним пришлось примириться, такова была партизанская жизнь, партизанская судьба. Винить никого не приходилось, виновата была война, виноват был враг, вынудивший нас взяться за оружие. Отряд принял решение жестоко отомстить захватчикам за гибель Вали Васильевой.