На тревожных перекрестках - Записки чекиста

      Генерал Рохо сказал также, что по решению главного командования фронт Маэстраего (так назывался по-испански фронт прорыва) ликвидируется. Весь участок обороны к югу от реки Эбро передается боеспособной Маневренной армии. Для формирования резервного маневренного корпуса Рохо приказал командованию Центральной армии, армиям Леванта (восточное побережье Испании), Эстремадуры и Андалузии немедленно выделить и подготовить к переброске по одной пехотной дивизии.
      На совещании русский советник Маневренной армии полковник Малино, по словам майора Антонио, высказал мысль о том, что сил все же маловато. Он предложил приостановить наступление противника сильным фланговым ударом. Для осуществления его замысла требовалось создать мощную группировку, что было вполне реально. Один лишь Центральный фронт мог выделить три полнокровные дивизии. Нанести удар, советовал Малино, выгоднее всего из района Хельса Эскатрон в общем направлении на Ихар, Абалете дель Арсабиспо, Муниеса. В результате корпус мятежников и другие его части, вышедшие к рубежу Каспе Альканьис, были бы поставлены на грань катастрофы. Даже захват района Ихар, этого важнейшего и почти единственного узла дорог во вражеском тылу, парализовал бы дальнейшее наступление противника. Но генерал Рохо сокрушенно ответил:
      - Хорошо понимаю вас, полковник Малино. Ценю ваш смелый план. Однако поймите и меня...
      И неопределенно развел руками. Что это могло означать, осталось непонятным.
      Последствия вражеского наступления сказались и на партизанских частях, резко ухудшилось их снабжение.
      В дивизию Вальтера прибыл связной одной из партизанских бригад, вернувшейся из франкистского тыла, позвонил в штаб и просил меня срочно приехать. На легковом "паккарде" мы покатили в лагерь соединения. Командир партизанской бригады товарищ С. доложил, что в тылу наступающей армии мятежников все задания выполнены с минимальными потерями, однако бойцы остались без боеприпасов и продовольствия. Мне пришлось срочно принимать самые решительные меры, чтобы не оставить боевых друзей в тяжелом положении. Необходимые продукты и боеприпасы вскоре были подвезены. Снова переходить линию фронта бригаде уже не потребовалось, так как в результате наступления врага мы волей-неволей очутились в его тылу. Что оставалось делать? По моему совету партизаны продолжали нарушать коммуникации противника, минировали шоссе, подрывали грузовики с солдатами, танки, орудия, перерезали телефонные и телеграфные провода, подключались к связи вражеских частей с целью сбора разведывательной информации, производили огневые налеты на скопления войск мятежников и интервентов.
      В тот раз мы пробыли на территории неприятеля двое суток. Забот выдалось очень много. В первый день тыловых действий я неожиданно обнаружил, что один из батальонов партизанской бригады занял дворянский замок, расположился в нем со всеми удобствами и ведет спокойную мирную жизнь. Я разыскал комбата и спрашиваю:
      - Товарищ, это что за курорт в тылу врага?
      - В каком тылу! - отвечает офицер.- Мы на отдыхе в нашем тылу!
      Оказывается, батальон и не подозревал, что республиканцы отошли и он теперь находится на территории, занятой фашистами, и что ему надо сражаться по всем правилам партизанской войны, а не отсиживаться в барских хоромах.
      Комбат быстро поднял бойцов и передислоцировал их в укромное место. В тот же день батальон развернул операции по нарушению вражеских коммуникаций.
      Я сказал комбригу С., что надо своевременно информировать командиров частей и личный состав о положении на фронте. Этак ведь недолго и в лапы франкистов угодить!
      Но в целом 14-й корпус превосходно проявил себя в ряде сражений.
      Одной из самых значительных операций народно-революционной войны была переправа через реку Эбро. Партизаны показали в ней образцы мужества и самоотверженности.
      Когда войскам Франко и интервентов удалось выйти к побережью Средиземного моря, среди командного состава республиканской армии и членов правительства стали распространяться упаднические настроения. Начались разговоры, сводившиеся к тому, что все проиграно и дальнейшее сопротивление бессмысленно. Однако высокопоставленные паникеры недооценили боеспособности и героизма испанского народа, не желавшего складывать оружия перед фашистами. Огромную популярность в те дни приобрела крылатая фраза Долорес Ибаррури: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях". И республиканцы действительно сражались не на жизнь, а на смерть.
      Во второй половине июля 1938 года все фронты облетела весть, поразившая даже тех, кто ожидал близкого падения республики. Части армии, во главе которой стояли народные полководцы Хуан Модесто и Энрико Листер, совершили, казалось бы, невозможное: они форсировали реку Эбро и расстроили планы мятежников не только на этом участке фронта, но и в общем ходе войны.
      Осуществив смелый прыжок через одну из крупнейших рек Испании, республиканская армия разгромила ударные группировки врага и отвоевала у него более 300 квадратных километров территории на правом берегу. Переброска войск шла главным образом ночью по понтонным мостам. Я был на переправе и видел, с каким воодушевлением переходили на плацдарм части народной армии. Итальянские самолеты беспрерывно бомбили понтоны, с их деревянного настила не смывалась кровь убитых и раненых бойцов. Но приостановить наступательный порыв республиканцев не удалось.
      Начались ожесточенные сражения, в ходе которых была восстановлена наступательная сила народной армии. Более четырех месяцев франкисты и интервенты, неся значительные потери, пытались заткнуть пробитую Листером и Модесто брешь. Враг сосредоточил в районе Эбро огромное количество войск и техники, против которой республиканские части почти ничего равноценного противопоставить не могли.
      Во время этой битвы интервенты впервые применили огневой артиллерийский вал, сделавший невозможным дальнейшее продвижение республиканских войск. Создать же контрвал войска Модесто и Листера не имели возможности и вынуждены были постепенно отступать с захваченного ими плацдарма. Они держались на нем целых три месяца, и это уже был подвиг.
      Накануне наступления в районе Эбро генштаб республиканской армии поручил партизанскому корпусу перебросить в тыл мятежников две бригады с заданием вести разведку, перерезать коммуникации противника, совершать диверсии, возбуждать панику.
      Вместе с командиром и начальником штаба корпуса мы очень тщательно подготовили бригады к выполнению этой операции. И уже через несколько дней после переброски партизан на шоссе Сарагоса - Лерида на воздух стали взлетать автомашины с франкистскими солдатами и офицерами. Отдельные партизанские роты по ночам совершали сильные огневые налеты на автоколонны с войсками и боеприпасами вдоль трассы Уэска - Фрага.
      Вражеский тыл не мог ни одного часа существовать спокойно. Сожженные машины, искореженные орудия и десятки трупов отмечали путь партизанских частей и подразделений. Непрерывно рвалась телефонная и телеграфная связь.
      Обстановка менялась буквально каждую минуту, и надо было срочно принимать новые и новые решения и практически их осуществлять. Как и всюду, партизаны должны были сражаться в тесном взаимодействии с полевыми войсками.
      Эбровская операция была подготовлена неплохо и проведена внезапно. Первые удары застали фашистов почти врасплох. Однако нерешительность республиканского командования, неумение развить наметившийся успех дали возможность мятежникам подбросить резервы и не только значительно ослабить результаты наступления, но и восстановить на правом берегу прежнее положение.
      В этой битве особенно хорошо себя проявила 13-я Интернациональная бригада имени Домбровского. Домбровцы в числе первых переправились через реку Эбро и упорно сражались восемь суток без отдыха. Правительство республиканской Испании дало высокую оценку домбровцам и за безграничный энтузиазм и стойкость наградило бригаду высшим знаком воинского отличия - медалью "За храбрость".
      Столь же мужественно дрались и многие другие соединения народной армии. Однако противостоять массированному наступлению мятежников и интервентов республиканцы уже не могли. Битва за Эбро шла к своему естественному концу. Генеральный штаб республиканской армии отдал приказ об отступлении. С горечью и ожесточением, с почерневшими и хмурыми лицами бойцы оставляли то, что недавно завоевали в тяжелых, кровопролитных боях, и переправлялись на левый берег Эбро. Сколько было потрачено усилий, сколько отдано прекрасных жизней и все напрасно!
      А тут еще одна новость больно ударила по сердцу: премьер-министр республики Негрин объявил о своем решении отозвать с фронта все интернациональные бригады, которые объединяли к тому времени около 6 тысяч закаленных, испытанных бойцов из многих стран мира. Мы понимали, что решение испанского правительства было принято под воздействием международной обстановки, чтобы не дать повода империалистическим странам, в первую очередь Франции и Англии, предоставить мятежному генералу Франко и всей его клике права воюющей стороны. В этом случае он стал бы получать от фашистских держав во много раз большую военную помощь, что ускорило бы поражение народной армии. Мы это понимали, но от этого нам было не легче, так как уход интербригад с фронта означал его ослабление. Уезжали домой и советские добровольцы, воевавшие в республиканских частях. Оставались в Испании только наши военные советники, в их числе и я.
      После отступления правительственных войск на левый берег Эбро я получил указание вылететь на отрезанную франкистами территорию в Валенсию и Мадрид. В штабах эта изолированная часть республики именовалась центрально-южной зоной. Понимая весь риск этого путешествия, я решил было лететь без своего друга и переводчика Науменко и забежал проститься с его семьей. Но жена Павла Мерседес, узнав в чем дело, неожиданно со всей горячностью испанского темперамента ополчилась на меня. Из ее сумбурной и страстной речи, сопровождаемой жестикуляцией, можно было понять, что она будет стыдиться, если ее муж, Павел Науменко, в столь трудный момент оставит Альфреда, забыв, что Альфред приехал из Москвы, чтобы защищать испанский народ от фашистов.
      Сам Науменко был доволен такой реакцией своей жены и попросился сопровождать меня.
      В первых числах ноября 1938 года мы с Павлом заняли места в пассажирском "Дугласе", который республиканцы иронически окрестили "старой калошей": Темной ночью самолет перелетел со стороны Средиземного моря оккупированное франкистами побережье и на рассвете приземлился на аэродроме Валенсии.
      Здесь мы попали в крепкие объятия комкора У. и офицеров партизанского корпуса, которые увезли нас в отель "Метрополь". В непринужденной беседе они познакомили нас с положением в центрально-южной зоне. Эта зона простиралась на 140 тысяч квадратных километров и вмещала вместе с беженцами от франкистов свыше 9 миллионов населения. Мадрид, Валенсия, Альбасете, Мурсия, Картахена, Альмерия и другие города готовы были сражаться до победы. Протяженность побережья Средиземного моря, занятого республиканцами, превышала 750 километров. У республики имелись условия, чтобы организовать взаимодействие армейских частей с военно-морским флотом.
      Все эти сведения были утешительными, однако тревога за исход войны давно бередила душу, потому что неудач на фронтах накопилось слишком много.
      Но пока надо было готовиться к новым операциям в тылу врага. Снова встала проблема кадров. Ведь интернационалисты покидали и наш корпус. Сначала мы посетили Валенсийскую спецшколу, познакомились с личным составом и его боевой подготовкой. А затем уже в Мадриде, в отеле "Альфонсо", встретились со старшим советником Центрального фронта комбригом Михаилом Степановичем Шумиловым (Шиловым), который сменил на этой должности уехавшего на родину Штерна.
      Михаил Степанович дополнил сведения, полученные нами от офицеров корпуса, и рассказал, что республиканские части сейчас насчитывают 700-800 тысяч человек, причем далеко не исчерпаны мобилизационные возможности. Что же касается военно-морского флота, то он даже превосходит по своей боевой мощи флот мятежников.
      Вслед за этими приятными новостями последовал горький рассказ о том, что не дает возможности республике добиться перелома в ходе военных действий. Не хватает оружия, танков насчитывается всего 70, самолетов - 95. Хотя в Мадриде, Альбасете и Аликанте заводы уже стали выпускать отечественное вооружение, однако и его мало. С продовольствием тоже туговато. Чтобы в таких условиях успешно воевать, требуется кипучая организаторская деятельность, железная воля, разумные приказы и беспрекословное их исполнение.
      Главнокомандующим всеми вооруженными силами по-прежнему оставался генерал Миаха. Товарищ Шилов посчитал необходимым, чтобы я представился ему вторично, в предвидении ближайших операций. Второй визит к главнокомандующему оказался очень полезным: генерал Миаха с нотками надежды в голосе сказал, что в скором времени ожидается наступление республиканской армии на Центральном фронте, поэтому партизанам следует готовиться к рейдам по тылам противника. Новость обрадовала.
      Наступление намечалось на начало декабря 1938 года. Причем генштаб рассчитывал в случае успешных операций в Эстремадуре, Андалузии и на побережье Средиземного моря изменить весь ход войны в пользу республики. Для того чтобы поставить под удар южный фронт мятежников и интервентов, план генерального штаба предусматривал взаимодействие сухопутных войск с военно-морским флотом, которому было приказано высадить десант в районе Мотриля где-то между 8 и 11 декабря. После высадки десантных частей должно последовать решительное наступление в Эстремадуре в направлении на Сафру с целью перерезать дорогу Севилья - Бадахос и таким образом расчленить территорию, захваченную фашистами, на две части.
      План был задуман с далеко идущими целями. Особое место в нем отводилось соединениям 14-го партизанского корпуса. Нам было приказано 5 декабря перебросить в фашистский тыл две бригады для действий в полосе высадки десанта и наступления республиканцев в районе Малага - Кордова. Задачи были поставлены обычные: минировать дороги, нарушать телефонно-телеграфную связь, производить налеты на автомобильные колонны франкистов.
      Снабдив и вооружив бойцов всем необходимым, мы своевременно перебросили на территорию противника две бригады численностью 3,5 тысячи человек. Радовало, что у партизан было бодрое настроение, все рвались в бой, каждый солдат рассчитывал, что наконец-то начнется большое наступление и тогда фашистам несдобровать. Однако радужным надеждам не довелось сбыться. Неорганизованность, халатность и нерешительность свели задуманную операцию на нет.
      Республиканские корабли с десантом на борту вышли в море, но вскоре же возвратились на свою базу в Картахену, так и не выполнив задачи. Почему? На этот вопрос командующий флотом адмирал Луис Убиета дал весьма уклончивый ответ, сославшись на то, что данный ему приказ был якобы нечетким, неконкретным. Но нам стало ясно, что военно-морское командование выполняет директивы пятой колонны.
      Затем произошла серия других неожиданностей. Начало наступления в Эстремадуре было намечено на 18 декабря 1938 года. К этому сроку войска уже сосредоточились на исходных позициях и ожидали только приказа идти вперед. Но в этот напряженный момент генеральный штаб без всякого видимого повода изменил первоначальный тщательно разработанный замысел и решил нанести удар в направлении Гренады.
      Любой, даже не военный человек поймет, что означает неожиданное изменение плана накануне боя. Пришлось целую армию перебрасывать по плохим дорогам на другой фронт. Перегруппировка измотала бойцов, лишила республиканцев преимуществ, которые им давал фактор внезапности.
      Но вот войска снова сосредоточились для наступления теперь уже на Гренаду, а генеральный штаб вторично изменяет наступление и, устраняясь от централизованного руководства, предоставляет командованию центрально-южной зоны самостоятельно определить направление удара. Штаб зоны, застигнутый врасплох, решил наступать на Эстремадуру, что опять повлекло за собой тяжелую, утомительную и крайне беспорядочную переброску войск. В результате неоправданных перегруппировок наступление вместо 18 декабря началось лишь 5 января 1939 года.
      Офицеры и советники партизанского корпуса с горечью наблюдали за суетой и колебаниями высших военачальников. Ведь все это время, еще с начала декабря 1938 года, наши бригады без сна и отдыха активно действовали в тылу франкистских частей, наносили им большие потери и сеяли панику, то есть создавали благоприятные условия для наступления полевых войск. Воспользовавшись затянувшейся паузой, франкисты и интервенты бросили крупные силы против партизан. Наши бригады истекали кровью, израсходовали все боеприпасы и продовольствие и вынуждены были возвратиться на базы, не без трудностей перейдя линию фронта.
      Такие случаи повторялись, к сожалению, неоднократно.
      Партизанский корпус выполнил много ответственных боевых заданий в тылу противника. Однако он мог сделать гораздо больше, если бы его все время использовали по прямому назначению и не вынуждали участвовать в операциях на фронте наравне с полевыми частями. Бывало, не успеешь оглянуться, как уже тот или иной военачальник взял партизанскую бригаду с отдыха и бросил на усиление обороны. А сколько приходилось затрачивать сил, чтобы доказать, что место партизан вовсе не по эту, а по ту сторону фронта!
      Многие наши усилия и жертвы не принесли желаемых результатов. И все же бойцы и командиры 14-го партизанского корпуса достойно выполнили свой революционный долг, мужественно сражались за народную республику.
      Накануне катастрофы
      Самоотверженность компартии. - Назревает измена. - Отъезд интернационалистов. - Ренегаты рвутся к власти. - Предательство в Мадриде
      В первые месяцы 1939 года национально-революционная война испанского народа продолжалась, несмотря на возросшие тяготы. Постоянное нервное перенапряжение, нехватка продовольствия, массированные бомбежки сказывались на духовном самочувствии трудящихся масс. Усталость испытывали как бойцы народной армии, так и гражданское население. Захватив Каталонию, мятежники поставили республику в очень трудное положение. Она лишилась важнейших промышленных районов - Барселоны, Таррагоны, Реусы и других, потеряла значительные людские ресурсы.
      Тяжелая обстановка осложнялась пораженческими настроениями в правительственных верхах и происками пятой колонны, которая действовала почти открыто, находя прямую или косвенную поддержку у тех, кто в первую очередь должен был беспощадно подавлять все происки врага.
      Армия и народ нуждались в твердом, бескомпромиссном руководстве, а вместо этого зачастую встречали растерянность и безволие.
      11 февраля правительство во главе с премьером Негрином возвратилось из Франции, куда оно ранее эвакуировалось вместе с Каталонской армией, в центрально-южную зону. В зоне царил полный порядок, поддерживалась строжайшая дисциплина. Мадрид держался неколебимо, стойко перенося голод, холод и артиллерийский обстрел. С возвращением правительства массы воспрянули духом, ожидая от руководителей решительных мер. Однако надежды народа не оправдались. Правительство проявило опасную пассивность и ничего не делало для предотвращения контрреволюционного переворота, который исподволь, планомерно подготавливали пораженцы в союзе с пятой колонной.
      В это время четкую программу борьбы выдвинула Коммунистическая партия Испании. На массовом митинге в Мадриде Долорес Ибаррури, подчеркнув героизм солдат и офицеров республики и правдиво обрисовав трудности дальнейшей борьбы, поставила перед народом самые неотложные задачи: мобилизовать всех способных носить оружие, создать устойчивые войсковые резервы, построить оборонительные рубежи, укрепить единство всех антифашистских сил и окончательно разгромить вражескую агентуру.
      Участники митинга, затаив дыхание, слушали страстную речь Долорес Ибаррури. Громкими возгласами одобрения были встречены ее заключительные слова:
      - Подумайте о том, что весь мир следит теперь за Испанией, за этим отрезком земли, небольшим, но великим своим героизмом и самопожертвованием, в надежде, что именно здесь зажжется факел, который осветит путь к освобождению порабощенным фашизмом народам...
      Против ясной, конструктивной позиции компартии никто открыто выступить не решился, в том числе и скрытые враги. На совещании Народного фронта в Мадриде даже было принято решение поддержать все меры борьбы с врагом. Однако этих мер правительство не осуществляло. Премьер Негрин поселился в городе Эльде и фактически отстранился от всех дел, не хотел ни с кем встречаться, ничего не предпринимал. Его депрессивное состояние было на руку пораженцам и заговорщикам.
      Контрреволюционный переворот подготавливался большой группой людей, облеченных властью, во главе с командующим армией Центра, оборонявшей Мадрид, полковником Сехисмундом Касадо и командиром четвертого армейского корпуса анархистом полковником Сиприано Мера. Заодно с ними орудовал и лидер правых социалистов Хулиан Бастейро. Эта троица вместе со своими приспешниками парализовала деятельность правительства, плела интриги, вела антикоммунистическую кампанию, готовила позорную сдачу Мадрида мятежникам и полную капитуляцию республики. А такие выдающиеся полководцы, выдвинувшиеся из народа, как товарищи Модесто, Листер и другие, новых назначений не получили и от активной командной работы были фактически отстранены.
      Предательство в правительственных кругах открыло пятой колонне широкое поле деятельности. А производить аресты лиц, занимавших ответственные государственные и военные посты, без ордера с личной подписью генерала Миахи было запрещено.
      Однажды работники управления безопасности города Картахены выследили вожака пятой колонны, действовавшего под кличкой Икс. Сотрудники контрразведки доложили свои материалы генералу Миахе и попросили подписать ордер на арест.
      - Что вы, что вы! Ни в коем случае! - сказал он.
      Тогда с этой же просьбой к Миахе обратился я. Приехав на виллу в Торренто под Валенсией, я вторично доложил ему улики против Икса. Генерал неожиданно смягчился и сказал, что лично проверит правильность выдвигаемых против Икса обвинений.
      - Приезжайте завтра вечером,- учтиво закончил главнокомандующий,- и я вам дам ответ.
      А на следующий день генерал Миаха встретил меня такими словами:
      - Ну, вот видите, я был прав. Он ни в чем не виноват. Я удивился и спросил, на чем генерал основывает свое мнение. Миаха ответил то ли с предельной наивностью, то ли со скрытым лицемерием:
      - С этим человеком мы знакомы много лет, вместе росли и учились. Когда я спросил его, зачем он связывается с заговорщиками, он чистосердечно заверил меня, что все это выдумки досужих людей. И дал мне честное слово офицера.
      - Да чего стоит его слово, когда у нас факты! - возразил я.
      - А почему, собственно, майор Альфред, я должен верить вам и не верить моему старому другу?
      Ну что тут было делать! Я ушел от генерала Миахи огорченный и без его подписи на ордере. Управление безопасности по моему совету продолжало следить за Иксом и, хотя с запозданием, все же арестовало его. Он оказался руководителем крупной группы контрреволюционеров в Картахене и Мадриде. Задержка с его арестом привела к тому, что он успел насадить свою агентуру во многих местах и изрядно навредить народной армии.
      В аналогичные ситуации республиканские контрразведчики попадали довольно часто. Служба безопасности, по существу, была обезоружена, а республика осталась незащищенной во все усиливающейся тайной войне.
      Тем временем Испанию покидали последние вожаки интернационалистов. Именно тогда мне довелось встретиться и разговаривать с Пальмиро Тольятти, впоследствии выдающимся деятелем международного коммунистического движения.
      - Вам здесь трудно, очень трудно,- говорил Тольятти.- Может быть, станет еще труднее. Не исключено даже, что фалангисты и их хозяева временно возьмут верх. Но самое важное для революционера - никогда не терять бодрости духа и веры в правоту того дела, за которое он борется. Кровь, пролитая в Испании лучшими представителями международного пролетариата, даст свои всходы. Вот увидите, камарадо Альфред, и вспомните меня.
      Молодой, смуглый, черноволосый Тольятти прошелся по комнате и затем продолжал:
      - Слишком много неблагоприятных условий слилось сейчас в один мутный поток. И все же надо драться. Я просто не нахожу себе места от одной мысли, что приходится уезжать. Но что поделаешь! Вступать в конфликт с испанским правительством не имею права. Это повредит общему делу. Оно вынужденно пошло на такой шаг. Но то, что с отъездом интернациональных бригад республиканские силы стали слабее, а враг от этого лишь выиграл,- бесспорный факт!
      И вдруг спросил:
      - А что вы лично думаете делать дальше?
      - Буду работать до последней возможности. Как и остальные военные советники.
      - Но ход событий вы предугадываете?
      - Конечно. Мы накануне трагедии.
      - И все же, дорогой товарищ Альфред,- проникновенно сказал Тольятти,помните, что революцию можно временно задушить, но уничтожить корни, порождающие революцию, уничтожить рабочий класс и его авангард коммунистическую партию - нельзя. Не смогут этого сделать ни Франко, ни Касадо, ни Гитлер, ни Муссолини...
      Ему было тогда очень тяжело. Из Испании приходилось уезжать, на родину вернуться он не мог и не знал, сколько еще придется прожить в эмиграции, вдали от любимой, опоганенной фашистами Италии. Я помог Тольятти выправить надежный заграничный паспорт, дал взаймы 300 долларов, и мы тепло распрощались, высказав надежду на встречу в Париже или Москве.
      В числе других добровольцев собрался уезжать во Францию мой ближайший помощник Павел Науменко. Памятуя о его мечте вернуться на Родину, я давно уже начал хлопотать о том, чтобы ему вместе с семьей предоставили советское гражданство. Проконсультировался с нашими дипломатическими работниками, те объяснили, как оформить просьбу в Президиум Верховного Совета СССР, который один может решать такие вопросы.
      Когда начался отъезд интербригадцев, очень кстати пришла телеграмма из Москвы о том, что ходатайство удовлетворено. По этому поводу в доме Павла и Мерседес был устроен настоящий праздник. Вся семья не знала, как меня благодарить. Я же говорил, что "спасибо" надо сказать Советской власти, которая учла заслуги Науменко в коммунистическом и рабочем движении, в испанской войне.
      Советские паспорта для его семьи находились в нашем посольстве в Париже.
      - До Парижа, друзья, надо еще добраться,- сказал я.- По достоверным сведениям, французское правительство интернирует возвращающихся из Испании добровольцев в специальных лагерях.
      Мое предупреждение не смутило Павла, он был на седьмом небе.
      - Эх, Альфредушка,- отвечал он,- да мне теперь сам черт не брат!
      Уехали Павел, Мерседес, их дочурка Изабелла, и мне стало как-то неуютно, одиноко. На республику надвигалась катастрофа, и все это, вместе взятое, не располагало к веселому настроению. Однако я оставался на посту, продолжал усиленно работать и был готов разделить участь испанского народа до конца.
      Чтобы продолжать войну с мятежниками и интервентами, необходимо было поставить во главе армии твердое и надежное руководство. Компартия обратилась к премьеру Негрину с предложением сместить мягкотелого, безвольного Миаху и весьма подозрительного Касадо. Но Негрин остался верен себе, своей тактике проволочек и затяжек: сместить Миаху и Касадо он отказался, ссылаясь на то, что это может, дескать, вызвать осложнения в армии и затруднить борьбу с врагом.
      А франкисты, будучи полностью в курсе всех дел республики, убедившись в робости Негрина и бездеятельности Миахи, решили форсировать события. Используя свои права начальника гарнизона Мадрида и выполняя рекомендации пятой колонны, Касадо нанес первый удар по главной политической силе, организовавшей массы на борьбу с фашизмом,- по коммунистической партии. 27 февраля он запретил издание и распространение самой популярной в стране газеты - органа ЦК КП Испании "Мундо обреро". По приказу того же Касадо в Мадриде начались аресты коммунистов с целью ослабить их влияние на ход войны, взорвать Народный фронт, а затем уж, развязав себе руки, совершить переворот и сдать территорию республики фалангистам и германо-итальянским интервентам.
      Кому было не ясно, что следует незамедлительно арестовать Касадо! Но сделать это никто не решился. Более того, 1 марта, буквально накануне трагического исхода войны, Негрин на заседании высшего командования центрально-южной зоны продолжал разглагольствовать о том, что иного выхода, кроме продолжения борьбы, нет, потому что все попытки добиться приемлемых условий мира не дали результатов. Его капитулянтская откровенность объяснялась тем, что большинство участников совещания являлись единомышленниками Касадо и настаивали на немедленном подписании мира на условиях, продиктованных Франко. Вместо того чтобы арестовать Касадо и пресечь его подрывные действия, Негрин 2 марта подписал декрет о назначении его начальником штаба сухопутной армии. Единомышленник Касадо Матальяна был назначен начальником генерального штаба всех вооруженных сил. А генерала Миаху переместили на новую должность генерал-инспектора сухопутных, морских и воздушных сил.
      Разумеется, эта игра в перемещения должностных лиц, да еще передача власти над армией пораженцам и заговорщикам, только ускорила падение республики. Правда, новые назначения получили и прославленные военачальники-коммунисты: полковнику Модесто присвоили звание генерала и назначили командующим армией Центра вместо Касадо, Листер возглавил Андалузскую армию, а Франсиск Галан стал начальником морской базы в Картахене.
      Назначения коммунистов на важные командные посты заговорщики встретили с нескрываемым недовольством, понимая, что главная опасность им грозит со стороны компартии. Испанские коммунисты действовали во время войны решительно и смело, отстаивая коренные интересы народа. И в результате по непонятным причинам, скорее всего под нажимом Касадо и его единомышленников, премьер Негрин долго задерживал при себе назначенных на новые должности коммунистов, так что они лишь числились на своих постах, а в действительности никак не могли повлиять на события, приобретавшие все более зловещий характер.