Тысячелетие

      В глаза сразу бросалось несколько совпадений. Во-первых, все часы шли, хотя у некоторых стекла вообще отсутствовали. Во-вторых, все они показывали одинаковое время-- 10.45. Было у них еще что-то общее, но я не уловил, что именно.
      --Все они механические,-- сказал Том.
      Ну конечно же!
      Фредди не сказал ничего. Он просто подвел меня к следующей кучке часов.
      Здесь их было больше, и, судя по груде барахла на полу, экспонатов на этой жуткой выставке еще прибавится. Я вздохнул и пригляделся.
      Опять только механические, но все стоят. Некоторые расквашены так, словно их соскребли с картин Сальвадора Дали. Но есть и такие, где стрелки сохранились, и все показывают меньше десяти часов. Большинство остановились ровно в 9.56.
      --Самолеты столкнулись в 9.11 вечера,-- сказал Фредди.
      --Одиннадцать плюс сорок пять будет пятьдесят шесть. Значит, эти тоже ушли на сорок пять минут вперед. Есть еще что-нибудь?
      Фредди, видимо, понял, что я теряю терпение, и быстро провел меня к следующей кучке.
      --Здесь четыре штуки, тоже механические, показывают 1.45. Все они идут. А тут-- механические, но остановившиеся, штук десять. На всех 12.56.
      --Эти пассажиры не успели перевести часы на время тихоокеанского побережья,-- предположил Том.
      --Похоже на то.
      Я задумался. Путного ничего в голову не приходило, но что-то вроде как надо было сказать.
      --Часы с одного самолета или с обоих?
      --С обоих. В основном с 747-го. Сомневаюсь, чтобы нам удалось отыскать все часы с "десятки", но те, что найдены, тоже со сдвигом.
      Том наконец произнес вслух то, что вертелось у всех у нас на языке.
      --Зачем ставить часы на сорок пять минут вперед?
      Я не в состоянии был придумать правдоподобную причину и уж тем более объяснить, почему всех пассажиров двух авиалайнеров осенила одна и та же блестящая идея.
      --Спасибо, Фредди,-- сказал я, поворачивая к выходу.-- Я пока не врубаюсь, в чем дело, но мы обязательно ими займемся.
      Вид у Фредди был какой-то виноватый.
      --Это еще не все, Билл,-- сказал он.
      Естественно, я и сам бы мог догадаться. Фредди провел нас дальше вдоль стола, где были разложены электронные часы-- потухшие или совсем разбитые.
      --Обычные-то ходики прочнее оказались-- пружины выдержали удар лучше электроники. Но несколько штук все же уцелело. Вот эти, например.
      Он показал мне исправные "сейко". На часах светилась дата, а секундный индикатор бесшумно мигал цифрами, деловито отсчитывая время. Дата-- 11-е декабря, время-- 3.14.
      --Ну, эти вообще свихнулись,-- сказал я.-- Куда-то их занесло не в ту степь.
      --И не говори,-- откликнулся Фредди.-- А все потому, что они идут, так сказать, не совсем обычно. Приглядись-ка повнимательнее.
      Я пригляделся, наблюдая за секундами.
      Сорок, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь...
      Я швырнул их обратно на стол.
      --Черт возьми, Фредди, любая авария откалывает какие-нибудь сумасшедшие трюки, этим меня не удивишь. Что часы убежали вперед на сорок пять минут-- это я с трудом, но могу приписать последствиям аварии. Но чтобы одни часы сбрендили и пошли назад... Чушь какая-то.
      Фредди вздохнул.
      -- Я с тобой согласен, парень, только добавлю еще кое-что. Видишь ли, я немного кумекаю в электронике, и я просто не представляю, как можно заставить их идти назад. Если удар был настолько сильным, чтобы так здорово сбить их с панталыку, то он должен был разрушить микросхему, понимаешь?
      Я не понимал, но кому в наше время охота признаваться, что он не очень разбирается в компьютерах? На тебя сразу начинают смотреть как на отживший свой век биплан. Поэтому я неопределенно пожал плечами.
      --Ты говорил, их несколько. Где остальные?
      Он показал на них пальцем. На столе лежали еще трое электронных часов. Все они показывали 3.13 и все шли назад.
      Дональд Джанс был в ужасном состоянии. Похоже, в жилах у него текло больше валиума, чем крови. Совсем еще пацан-- лет двадцати пяти, моложе Тома Стэнли-- в мятой белой рубашке с криво завязанным галстуком. Он беспрестанно дергал себя за усы, потирал нос и прочие части физиономии. По бокам от него сидели Ян Карпентер из профсоюза-- пардон, ассоциации,-- и парень, которого я в первый момент принял за Мелвина Белли*, но который оказался лишь его искусной имитацией. Всем своим видом он настолько красноречиво говорил "я адвокат", что даже надписи на лбу не надо было.
      _______________________________
      *Известный американский адвокат и писатель.
      _______________________________
      Мы расположились в малом конференц-зале Оклендского аэропорта. Время близилось к двум пополудни. За весь день я съел только пончик и бутерброд с ветчиной, о чем мне уже неоднократно напоминал желудок, но тут как раз доставили пленку с DC-10, а мне хотелось прослушать ее в присутствии Джанса.
      Вообще-то прослушивать записи речевого самописца на месте расследования по инструкции не положено. И вообще-то пленка была сейчас на пути в Вашингтон. Там у комитета есть умные машины-они ликвидируют шумы, усилят голоса, проанализируют их, поскольку записи РС обычно крайне невнятны. Чтобы пропустить пленку через всю эту мельницу, требуются недели две. Поэтому я иногда делаю себе копию, прежде чем отослать оригинал. Вот ее-то мы сейчас и прослушаем.
      Помещение очистили от репортеров. Поначалу я наблюдал за реакцией Джанса, но постепенно увлекся.
      Кто-то сказал: "Юнайтед три-пять, я Окленд. Ваша высота двадцать три тысячи, снижайтесь до пятнадцати. Под вами воздушный коридор, ведущий..." и так далее. Я заметил, как Джанс дернулся, услышав свой голос. По крайней мере я решил, что голос его, хотя при мне он еще ни разу рта не раскрыл. Качество записи было вполне сносное.
      Затем последовал обмен обычными репликами, немного потрепались между собой пилоты, но им двоим в "десятке" особенно разговаривать не о чем. Мы услышали, как вошла стюардесса, потом вышла и закрыла за собой дверь.
      В течение десяти-пятнадцати минут все продолжалось в том же духе, что позволило нам привыкнуть к голосам и связать их с именами. Помогли нам и старшие пилоты "Панам" и "Юнайтед", присутствовавшие в зале. К тому времени, когда события начали приобретать остроту, я уже без труда различал голоса.
      В кабине DC-10 находились командир Верн Рокуэлл, второй пилот Гарольд Дэвис и бортинженер Томас Абаята. Интересно, подумал я мельком, кто он по национальности? Временами раздавался голос командира "боинга" Гилберта Крейна, отвечавшего по радио на вызовы Джанса. Самолетов в округе было пруд пруди, и отрывки их радиопереговоров то и дело вплетались в запись.
      Самолет компании "Юнайтед", следовавший рейсом номер 35, снижался сквозь облака с северо-востока, и Джанс провел его через серию поворотов, чтобы направить прямо на запад и передать Оклендскому пункту управления заходом на посадку. Дэвис буркнул что-то насчет облаков. Рокуэлл обругал погоду в Окленде; похоже, командир не жаловал этот город. Абаята разоткровенничался по поводу ночного свидания, послышался дружный смех. А потом началось.
      Джанс сказал: "Юнайтед три-пять, вы слишком отклонились к югу. У вас на пути другой самолет. Советую увеличить скорость и повернуть налево".
      Рокуэлл ответил: "Вас понял, Окленд, но..."
      Он не успел продолжить, поскольку Джанс неожиданно снова вышел в эфир: "Панам восемь-восемь-ноль, предлагаю вам начать левый поворот, одновременно снижая скорость. Сообщите свою высоту, восемь-восемь-ноль!"
      Я глянул на Джанса. Ему не пришлось бы спрашивать, если бы компьютер был в порядке. Цифры с указанием высоты должны были светиться на экране рядом с сигналом рейса 880. Джанс отрешенно уставился вдаль. Похоже, он вообще ничего уже не слышал.
      Кто-то-- вроде бы Дэвис, второй пилот,-- воскликнул: "Какого черта?!"
      "Не знаю,-- сказал Рокуэлл.-- Но я сделаю, как он велел. Вызови его еще раз".
      "Окленд, я Юнайтед три-пять, поворачиваю".
      И вновь его перебил голос Джанса: "Юнайтед три-пять, вы что-нибудь видите в правом окне?"
      Последовала пауза. Я представил, как Дэвис смотрит через стекло. Ему пришлось буквально прилипнуть к нему, поскольку самолет, поворачивая влево, наверняка сильно накренился.
      "Ничего не видать, Окленд,-- отозвался наконец Дэвис.-- Сплошные облака. Вы предлагаете..."
      "Господи Иисусе! Что за?.."
      Это опять был Рокуэлл, и больше он ничего сказать не успел. Мы услышали скрежет металла, приглушенный и далекий, а потом завыла сирена тревоги. Пять секунд ничего, кроме ее воя, слышно не было. Затем вновь прорезался голос Рокуэлла.
      "Э-э... Окленд, я... Бог ты мой, мы долбанулись!"
      Бортинженер Абаята кричал что-то неразборчивое. В лаборатории мы выясним, что он кричит; мы будем гонять пленку снова и снова, пока не восстановим картину полностью. Но сейчас мы слушали последние слова Верна Рокуэлла, произнесенные спокойным, почти скучающим тоном.
      "Окленд, я Юнайтед три-пять... Да, мы с чем-то столкнулись и... И машина не слушается управления. Руль направления не работает... э-э... рули высоты тоже. Мы потеряли почти все левое крыло, машина горит, повторяю, машина горит."
      "Мы вышли из облаков,-- добавил Дэвис.-- Ну же, ну, давай вверх, давай!"
      И опять Рокуэлл: "Машину заносит влево".
      Абаята: "Тысяча пятьсот футов".
      Рокуэлл: "Попробую... правый элерон. Ручка управления вихляет".
      Дэвис: "Нос задирай, давай нос кверху... Мы падаем, Верн!"
      Рокуэлл: "Похоже на то".
      Абаята: "Давление на нуле, резервная гидравлика..."
      Рокуэлл: "Я пытаюсь... Сейчас попробую... Не выходит. Ладно, я... э-э... Давай попробуем... Ах ты, чтоб тебя!.."
      Я ни разу не слыхал, чтобы пилоты кричали во время крушения. У некоторых голоса более взволнованны, чем у Рокуэлла, но в панику никто не впадает. Летчики уверены, что всегда можно сделать что-то еще, и если они забудут это сделать, то сваляют большого дурака. Поэтому они пытаются, и пробуют, и продолжают пытаться до тех пор, пока земля не окажется в дюйме от ветрового стекла. И тогда, как мне думается, они действительно приходят к выводу, что остались в дураках. Они понимают наконец, что времени на дальнейшие попытки не осталось. Они проиграли. Они лопухнулись. Они презирают себя за то, что не справились с проблемой вовремя, и они говорят: "Ах ты, чтоб тебя!.."
      Конечно, пилотам страшно. По крайней мере те из них, кому удалось-таки справиться, не раз говорили мне, что ощущали нечто весьма похожее на страх. Но пилот обязан держать машину в воздухе, и он делает свое дело до последней секунды, пока не врежется в землю.
      Вы можете определять героизм как угодно, но, по-моему, это он и есть. Держаться до конца, несмотря ни на что. Будь то пилот, сражающийся со своей машиной до самой последней мили, или телефонистки, врачи и санитарки, остающиеся на посту во время бомбежки Лондона, или даже оркестр "Титаника", продолжающий играть, когда корабль идет ко дну.
      Люди просто выполняют свои обязанности.
      В зале стало тихо. Никто не мог найти подходящих слов. Рокуэлл не сказал ни единой бессмертной фразы, пригодной для цитирования потомкам, но никому не хотелось нарушать тишину.
      Это моя обязанность.
      --Давайте прослушаем вторую пленку,-- сказал я, и все зашевелились. Я взглянул налево, где сидела стенографистка из "Юнайтед" с блокнотом на коленях. Она была бледна, глаза у нее блестели. Я улыбнулся ей: дескать, все в порядке, я понимаю, но судя по взгляду, которым она меня одарила в ответ, девушка, вероятно, решила, что я над ней насмехаюсь. Такая уж у меня физиономия, не приспособленная для выражения сочувствия. Мне не раз говорили, что я обычно выгляжу то ли слегка раздраженным, то ли чуточку злым.
      --Вторая еще в работе,-- сказал Эли.
      Он посмотрел многозначительно на Джанса, прикрытого с флангов защитниками. Я вздохнул, потащил за собой стул и оседлал его прямо напротив парнишки. Мне представили его адвоката, но имя вылетело у меня из головы.
      Без законников не обходится ни одно расследование. Скоро их будет здесь не меньше, чем червей в недельной давности трупе.
      --Я вел 35-й и 880-й туда, куда и собирался,-- безучастно проговорил Джанс. Он не отрывал взгляда от своих ладоней, сцепленных на коленях. Казалось, парень вот-вот хлопнется в обморок. Глаза у него закрывались, веки потихоньку ползли книзу, потом вдруг судорожно распахивались-- и взгляд опять устремлялся к ладоням. Изъяснялся он двумя способами: слишком быстро и слишком медленно. Взрыв словоизвержения внезапно сменялся еле слышным бормотанием, в котором невозможно было разобрать ни слова.
      --И как ты вел их, Дон?-- спросил я ободряюще.
      --А?
      --В каком порядке? Они ведь оба приближались к Окленду, верно? Какой из них ты собирался передать на посадку первым?
      --Э-э-э...-- Глаза у Джанса сделались совершенно пустыми.
      Чего и следовало ожидать. Адвокат предостерегающе кашлянул. Мы уже прослушали целую лекцию о том, что допрос проводится вопреки его советам, и он уже неоднократно встревал в нашу с Джансом беседу, обвиняя меня в грубом обращении с его клиентом. В грубом обращении! Это дрянцо в костюме-тройке будет указывать мне, черт побери, как обращаться с парнишкой! Можно подумать, я сам не вижу, в каком он состоянии. Больше всего я боялся, как бы он не начал плакать.
      --О'кей, советник!-- Я поднял руки кверху.-- Никаких вопросов! Я просто сижу и слушаю.
      По-видимому, это была наилучшая тактика. Вопросы лишь сбивали Джанса с толку.
      --Так ты говорил, Дон, что...
      Несколько минут он сидел, силясь сообразить, на чем прервался.
      --Ах да. Какой из них был впереди... Я... я не могу вспомнить.
      --Это неважно. Продолжай.
      --А? Ах да, конечно.
      Он замолчал, не выказывая ни малейшего намерения продолжать. Потом вдруг затараторил:
      --У меня в работе было пятнадцать коммерческих рейсов. Сколько частных самолетов-- не знаю. И еще несколько военных... Суматошный вечер, но мы справлялись, все было о'кей. Я видел, что они сближаются, эти двое, но времени в запасе было навалом.
      Столкновение им не грозило, клянусь. Даже если бы они ни слова больше от меня не услышали, они разминулись бы... ну, милях в четырех-пяти как минимум.
      В общем, я велел 35-му свернуть... свернуть направо. Совсем чуть-чуть. Мне просто хотелось освободить дорогу кому-то сзади... Ну да, это был рейс "Пасифик Саутуэст" из... как его?.. ах да, из Бейкерсфилда. Рейс одиннадцать-ноль, точно.
      Он слабо улыбнулся, припомнив, как четко провел операцию. Потом лицо его перекосилось.
      --И тут компьютер вырубился. Конечно, сразу началась запарка. Я вроде как отодвинул в уме 35-й и 880-й куда-то на задний план; я только что с ними разобрался, там все было в норме. У меня возникла другая ситуа... Была еще пара других машин... Да, пара других, которыми я должен был заняться незамедлительно.-- Джанс посмотрел на Карпентера.-- Надолго он вырубился-то?
      --На девять минут,-- спокойно ответил Карпентер.
      --Девять минут.-- Джанс пожал плечами.-- Я тогда потерял счет времени. Разметил их всех...-- Он встревоженно взглянул на меня:-- Вы знаете, что бывает, когда компьютер выходит из строя? Вы знаете, как мы...
      --Знаю,-- сказал я.-- Вы помечаете сигналы вручную.
      --Верно. Вручную.-- Он невесело усмехнулся.-- Но мне и в голову не приходило, что это будет так трудно. Только я успел взять ситуацию под контроль, как компьютер снова заработал. При некоторых сигналах даже метки сохранились, хотя информация о высоте почти вся стерлась. Так бывает, когда компьютер включается после перегрузки. Какие-то вещи стираются, а другие...
      --Да, знаю,-- повторил я. Перед глазами у меня отчетливо стояла описанная им картина; я видел, словно наяву, как он лихорадочно переключается с одной системы на другую, с неадекватными данными.
      --Ну вот. Он, значит, врубился, но информацию выдавал с запозданием. Она не соответствовала действительности.
      --Она почти всегда не соответствует,-- проворчал Карпентер, обращаясь ко мне.
      Адвокат пребывал в замешательстве и, похоже, собирался заявить протест. Он был выбит из колеи и не мог понять, стоит ли позволять клиенту говорить о вещах, в которых он, то бишь адвокат, ничего не смыслит. Карпентер заметил это и покачал головой.
      --Не волнуйтесь,-- сказал он.-- Дон просто говорит, что компьютер отставал. В часы пик они, как правило, отстают секунд на пятнадцать.-- Адвокат по-прежнему выглядел озадаченным. Карпентера разозлила его бестолковость.-- Это значит, что картинка, которую Дон видел на экране, устарела на пятнадцать секунд, только и всего. Иногда компьютеры запаздывают на полторы минуты. Никто не может вменить Дону в вину тот факт, что у него допотопный компьютер.
      Судя по выражению лица Карпентера, он прекрасно знал, кому нужно вменить в вину сей факт, но распространяться на эту тему не стал. Адвокат успокоился.
      Джанс даже не заметил, что его перебили. Он по-прежнему находился сейчас в диспетчерской, пытаясь справиться с ситуацией.
      --И тут я вижу: с три-пять и восемь-восемьдесят творится что-то неладное. Они не сблизились еще настолько, чтобы стоило поднимать тревогу, но дело к тому шло. По крайней мере, я не думал, что им грозят серьезные неприятности, тем более что картинка шла с запозданием. Но они находились не там, где должны были быть.
      Они поменялись местами. Черт возьми, я не мог понять, как эти сволочные машины умудрились проделать рокировку! А главное-когда они успели? Данные у меня, конечно, были неточные, но не настолько же! 35-й должен был находиться севернее 880-го, а на экране все было наоборот. И они быстро сближались.
      Джанс закрыл руками лицо, медленно качая головой из стороны в сторону.
      --Времени для принятия решения оставалось всего ничего. Я прикинул-- минуты три, не больше. Но сирена тревоги, зараза, не врубалась, и этого я тоже не мог понять. Я в темпе развел их и решил, что разберусь со всеми вопросами позже, когда буду составлять рапорт об инциденте.
      И тут они снова поменялись местами.
      Я взглянул на Джанса, потом на Карпентера. Тот угрюмо кивнул головой.
      --Ты хочешь сказать, Дон, что компьютер перепутал разметку двух самолетов?
      Джанс кивнул.
      --Всего на пару мгновений. Я не знаю... Может, какая-то накладка с автоответчиками, одновременные сигналы... черт его знает. Что бы там ни было, но в течение нескольких секунд компьютер показывал мне "Панам" как "Юнайтед", а "Юнайтед" как "Панам".-Джанс впервые поднял на меня глаза, и в них была лишь жуткая пустота.-- И... понимаете, я должен был... исходя из показаний компьютера...-- Он поперхнулся, но, взяв себя в руки, продолжил:-- Понимаете, я пытался их развести, но поскольку на экране они были перепутаны, мои указания только подтолкнули их друг к другу.
      Воцарилась недолгая тишина. На лицах моих ребят появились скептические мины, не исключено, что и на моем тоже. Но, глядя на Джанса, невозможно было поверить, чтобы он все это придумал. Он продолжал, по-прежнему спокойно:
      --А потом, понимаете, когда компьютер исправил картинку, сразу взвыла сирена тревоги. Я посмотрел-- сигналы уже невозможно было различить. Они слились в одну точку.
      И эта точка свалилась с экрана вниз.
      Глава 6
      Как не бывало никогда
      Свидетельство Луизы Балтимор
      Добравшись наконец до дома, я сразу попала в руки к Шерману. Он не задавал никаких вопросов, ничего не говорил. Очень уравновешенный робот. Наверное, это результат его почти полного со мною отождествления, почти безошибочного понимания моих настроений и почти точного знания, как с ними бороться. Не будь я такой циничной сучкой, я назвала бы это сопереживанием.
      И конечно же, он прочел мою мысль.
      --Я говорю с тобой, когда тебе необходимо выговориться, Луиза,-сказал он.-- А твой цинизм-- всего лишь оружие самообороны.
      А может, мне как раз необходимо сейчас выговориться, подумала я, распластавшись в горячей ванне. Самое время. Шерман уже битый час смывает и смывает с меня кровавое пятно, давно исчезнувшее, но застрявшее у меня в мозгах. "Прочь, проклятое пятно!"*
      ______________________________
      *В. Шекспир. "Макбет", акт 5, сц. 1.
      ______________________________
      --А может, тебе и впрямь необходимо выговориться,-- сказал он.
      --Ага! Так ты действительно читаешь мысли, коварный андроид!
      --Я читаю тела, на них шрифт отчетливее. Но я знаю твой образ мышления и литературные пристрастия. Ты подумала сейчас о "Макбете".
      --О леди Макбет,-- уточнила я.-- Почему, скажи?
      --Ты сама знаешь, но тебе, конечно, будет легче услышать ответ от меня.
      --Тогда молчи! Три мочалкой покрепче-- вдруг да удастся стереть с меня вину! А говорить буду я.
      --Ты просто раскисла от самобичевания и жалости к себе. Но если тебе доставляет удовольствие в этом барахтаться-- кто я такой, чтобы возражать? Всего лишь коварный андроид.
      --Удовольствие? Прикуси свой язык!
      --Я имел в виду-- барахтаться в мыльной пене.
      Знаю я, что он имел в виду, но мне все равно хотелось выговориться.
      --А все этот Ральфов парализатор. Конечно, Ральф-то погиб, а мертвые сраму не имут. Кто же тогда виноват? Лили была заместителем командира, но ее тоже не прогонишь сквозь строй под барабанную дробь. Стало быть, остаюсь только я. Я руководила операцией и обязана была забрать оружие. Подумать только-посеять два парализатора за один день!
      Шерман сосредоточенно тер меня мочалкой. Я взглянула на его гладкую голову и впервые пожалела, что не могу увидеть на ней ни лица, ни, естественно, выражения.
      --По законам чести ты должна совершить сеппуку,-отозвался он наконец.-- Ножик принести?
      --Не смеши меня.
      --Чем еще я могу тебе помочь? Если ты вбила себе в голову, что кто-то обязан поплатиться жизнью за ошибку, допущенную всей командой в чрезвычайной ситуации, выбор, по логике вещей, падает на тебя.
      --Именно это я и сказала команде.
      --А что они сказали тебе?
      Я не ответила ему. Я до сих пор не могла вспоминать об этом спокойно. Они сказали: хорошо, Луиза, но тогда мы тоже должны умереть. Они уверяли меня, что ответственность за пропавший парализатор лежит на всей команде. А поскольку Ральф и Лили уже погибли, будет крайне нецелесообразно убивать еще целую кучу народа.
      Я раньше даже не подозревала, но теперь знаю точно: если кому-нибудь из них понадобится моя шкура в качестве половика, я освежую себя с радостью. Черт побери, должность руководителя имеет-таки свою светлую сторону!
      --Ты не слишком усердно там трешь, а?-- спросила я.
      --Надеюсь, тебе это приятно?
      --Мне это не нужно. Не сейчас.
      Как всегда, я ошиблась.
      Вот так Уильям Арчибальд (Билл) Смит вошел в мою жизнь.
      Не в ванной, разумеется. Позже, у Ворот, в первые тревожные часы, когда мы все с нетерпением ожидали, пока техники измерят пульс временного потока и исправят неполадки.
      Мартин Ковентри объяснил мне, чем они занимаются,-- мне, Лоренсу, нескольким моим лучшим оперативникам и парочке гномов-помощников Лоренса. Он собрал нас всех возле камеры временного сканера, которую установил рядом с пультом Лоренса, и обрисовал ситуацию.
      Не скрою, Ковентри мне симпатичен. Он ходячий, трудяга, но не перехватчик. Его стихия-- темпоральная теория, то есть он один из десяти человек на планете, претендующих на понимание, пусть даже частичное, природы путешествий во времени.
      Помнится, меня с первого взгляда покорил его кожкостюм. Не знаю точно, сколько Мартину лет; скорее всего, немного за двадцать. Ходят слухи, что он подвержен всем мутациям, какие только есть на свете, и неповрежденным у него остался только мозг, но такие слухи ходят о многих. Думаю, в гнома он превратится быстрее меня, хоть я и старше. И тем не менее он себе выбрал кожкостюм шестидесятилетнего старца.
      Это редкость. Даже я подпала под влияние культурного императива наших дней, гласящего: раз уж твоя внешность-- ложь, так ври по-крупному. Лицо, которое я ношу, могло бы украсить журнальные обложки; да оно их и украшало во время оно. А мое тело-мечта подростков двадцатого столетия.
      И вдруг среди нас появляется Мартин Ковентри-- с такой физиономией, что только мама родная может счесть ее привлекательной,-- и вдобавок прикидывается старичком, каких в последние тысячелетия на земле уже не водится.
      Идея оказалась блестящей. Трутни, наверное, шарахаются от него, как от чумы, но с ними Мартин дела не имеет. Он общается и работает с людьми, привыкшими путешествовать во времени. Мы знаем, как выглядят старики, и где-то глубоко в подсознании у нас до сих пор сохранилось уважение к мудрости старших. Ковентри пользуется этим без зазрения совести. Его внешность позволяет ему стоять перед нами и читать лекцию, точно сопливым школярам. Не представляю, от кого еще я бы такое вытерпела.
      --Давайте рассмотрим случай с первым твонки,-- начал он.-Парализатор, потерянный в 1955 году над Аризоной.
      В 1955 году расследованием аварий занималось Федеральное авиационное управление. Кроме персонала ФАУ на место происшествия прибыли шерифы и их помощники из округов Коконио и Навахо, штат Аризона, а также из округов Кейн и Сан-Хуан, штат Юта. Констебли, полицейские и добровольные пожарные дружины из Ред-Лейка, Кау-Спрингса, Тонолеи, Дезерт-Вью и еще нескольких мелких общин Аризоны появились там через шесть-двенадцать часов после крушения, вдобавок к подразделениям из Флагстаффа. Лесничие из Национального парка Гранд-Каньона, расположенного по соседству, считали, что прибыли туда первыми, но на самом деле до них там побывали индейцы хопи и навахо-- племен, живущих в резервации в пустоши.
      За следующие несколько дней место катастрофы посетили представители Федерального бюро расследований (нечто вроде государственной полиции, имеющей обширную картотеку с отпечатками пальцев), компаний "Локхид эркрафт корпорейшн", "Транс-уорлд эрлайнз" и "Аллисон корпорейшн" и, наконец, компаний, производящих авиадвигатели. Несколько автотранспортных фирм участвовали в расчистке территории и вывезли самые крупные или представляющие интерес обломки, оставив прочий мусор неубранным. Семь местных похоронных бюро были наняты для перевозки органических остатков крушения, которые впоследствии были захоронены в пятнадцати североамериканских штатах и двух зарубежных странах.
      За семь дней после аварии в общей сложности на месте происшествия побывало пятьсот двенадцать человек. На следующей неделе-- еще двадцать два, в основном охотники за сувенирами. И лишь тогда поток посетителей иссяк.
      Мы просканировали три следующие столетия. Осмотрели тысячи индейцев навахо и хопи, сотни пеших туристов и десятки тысяч койотов. Большой Компьютер сейчас прослеживает все их потенциальные контакты. К сожалению, как вы понимаете, доскональное изучение жизни каждой особи, имевшей доступ к обломкам, продлилось бы дольше, чем сама их реальная жизнь; поэтому нам приходится довольствоваться лишь частичным сканированием.
      Кстати, если отправиться на место крушения и вырыть яму глубиной около пятидесяти футов, там и сегодня можно найти остатки корпуса и двигателя самолета. Что мы и сделали. Нам потребуется еще один день, чтобы тщательно просеять землю в радиусе трех миль, но вероятность находки парализатора, судя по прогнозам, невелика.
      Самое многообещающее направление поисков-- это, разумеется, следователи ФАУ. Мы сканируем их жизнь поминутно. Не исключено, что кто-то все-таки подобрал парализатор и унес его с собой. Нам придется исходить именно из такого предположения, если раскопки не дадут результатов. Хуже всего то, что обломки пролежали там пятьдесят тысяч лет и оружие могли унести в любую из истекших двадцати шести триллионов минут.
      И как я могла находить его симпатичным? Он рисовался перед нами, как примадонна на сцене. Расследование, мол, в надежных руках, ребята, не извольте беспокоиться... Да вздумай кто-нибудь из моей команды представить такой отчет, я не стала бы его слушать ни одной минуты из этих двадцати шести триллионов. Но поскольку тут я не была руководителем, пришлось стиснуть зубы и надеяться, что Мартин все же доберется до сути.
      --Существенным фактором,-- продолжал он, как бы желая подтвердить мое мнение о предыдущем спектакле,-- является состояние временного потока. Судя по нашим данным, он поглотил парализатор без каких-либо осложнений.
      Я перевела дух и откинулась на спинку кресла. Если отбросить словесную шелуху, лекция Мартина сводилась к следующему.
      В двадцатом веке оставлены два парализатора. Один, быть может, никогда не будет найден. Если так, то сам факт его присутствия в прошлом вряд ли нарушит хрупкое равновесие Вселенной. Стало быть, можно вздохнуть с облегчением.
      Но даже если кто-нибудь наткнется на парализатор, это не обязательно приведет к катастрофе. Во время аварии оружие могло разбиться и превратиться в груду хлама, способную вызвать разве что легкое недоумение. Парочка удивленно вздернутых бровей-- это мы переживем.
      Все мы привыкли воспринимать последовательность событий как некую жесткую схему. Однако в действительности существует небольшой допуск. События и впрямь склонны происходить так, как они должны происходить согласно плану, придуманному кем-то, кто управляет этой паршивой Вселенной. Изменения, если они незначительны, корректируют сами себя никому не понятным образом, попутно оставляя мокрое место от ваших представлений о свободе воли.
      Вообразите себе индейца, шагающего по месту крушения 1955 года много лет спустя. Он натыкается на потерянный Пинки парализатор-- разбитый, бесполезный, но тем не менее находиться там не имеющий права. Индеец поднимает его, чешет в затылке и швыряет парализатор куда подальше.
      Если бы Вселенная была абсолютно жесткой системой, нам бы тут же пришел конец. Время, потраченное индейцем на разглядывание оружия, изменило бы его жизнь всего на несколько секунд, но изменение покатилось бы снежным комом дальше, разрастаясь с каждым следующим годом.
      Можете нарисовать любую цепь событий, какую угодно.
      Индеец возвращается в свой вигвам на пять секунд позже положенного.