Тысячелетие

      Для перехвата подобрали многочисленную команду. Авария произойдет в воздухе: столкнутся два больших реактивных самолета, а нашей задачей, как всегда, будет вытащить пассажиров, пока они не грохнулись на землю.
      Я собрала всех в дежурной комнате и проверила маскировку. Команда разбилась на две группы в соответствии с униформой бортпроводников двух авиакомпаний. Там были Лили Рангун и ее сестра Аделаида, Манди Джакарта, Ральф Бостон, Чарити Кейптаун, Уильям Париж-Франкфурт, Кристабель Паркерсберг и несколько незнакомцев. Команда мне понравилась.
      И еще мне понравилось, что не надо никуда бежать сломя голову. Я коротенько проинструктировала команду, после чего Кристабель сделала мне замечание: во-первых, сказала она, речь моя звучала беспорядочно, а во-вторых, в ней было полно слов, устаревших для Америки 80-х годов. Такое случается. Между собой мы общаемся на полиглоте с элементами разных языков, начиная от китайского тринадцатого века и кончая габонским сорокового. Но перед перехватом обычно стараемся ограничить себя рамками заданного языка, хотя это не так-то просто. У меня, например, в мозгах хранятся фрагменты тысяч языков. Мешанина порой получается невообразимая.
      Поэтому я вколола себе ударную дозу амеранглийского двадцатого века, и голова у меня тут же распухла от слов и идиом. Такие уколы не всегда проходят без осложнений. Помню, как-то я занесла себе из грязной ампулы аллитерационный вирус и потом неделями витийствовала по-вавилонски и шептала шизофренические шестистишия по-шведски, так что народ начал от меня шарахаться.
      Я... шагнула через Ворота и сразу поняла, что произошла накладка.
      Мы хотели застать мисс Сондергард в ванной комнате, предпочтительно лежащей в ванне. Беззащитнее всего человек чувствует себя, когда лежит голышом по уши в мыльной пене. Она таки была в ванной, но вместо того чтобы шагнуть к ней туда, я материализовалась выходящей из ванной комнаты.
      Не сомневаюсь, что БК смог бы представить длинное и сложное техническое объяснение случившемуся; но я лично абсолютно уверена в том, что этот слабоумный сын абака просто перепутал минус с плюсом.
      Проблема была нешуточной. Я не могла подойти к Сондергард, несмотря на то что прекрасно видела, как она плещется в ванной, поскольку я шагнула бы обратно в Ворота и оказалась в будущем. К счастью, у Ворот только одна сторона (из всех присущих Воротам странностей эта самая незначительная). С того места, где сидела Сондергард, она не могла увидеть Ворота, хотя и смотрела прямо сквозь них. Ничего удивительного-- ведь с ее стороны их не было. Если она выйдет из ванной комнаты, то попадет всего лишь в спальню.
      Поэтому я перехватила ее взгляд, сделала ей ручкой, отошла в сторону и затаилась.
      Звук был такой, будто она выплеснула из ванны всю воду. Она что-то увидела... Или ей почудилось...
      --Что за черт!-- А голос, когда она напугана, у нее неприятный.-- Кто, черт побери... Есть там кто-нибудь, эй!
      Я внимательно слушала и запоминала. Голос скопировать труднее всего, а мне придется говорить за нее, пусть даже недолго. Если бы только она не визжала как резаная!
      Я рассчитывала, что она, невзирая на испуг, все же выйдет в спальню посмотреть, в чем дело. И я не ошиблась. Она выбежала из ванной через Ворота, будто их там и не было (впрочем, с ее стороны их действительно не было) с закрученным вокруг туловища полотенцем.
      --Господи Иисусе! Что вы делаете в моей...
      В такие моменты трудно найти подходящие слова. Она понимала, что должна что-то сказать, но любая фраза прозвучала бы глупо. Типа: Простите, я случайно не видела вас в зеркале?
      Я просияла лучезарнейшей из "панамериканских" улыбок и протянула вперед руку.
      --Извините за вторжение. Я сейчас все объясню. Видите ли, я...-Я врезала ей по голове, она пошатнулась и упала с глухим стуком. Полотенце свалилось на пол.-- ...Я работаю и учусь в колледже...
      Она начала вставать, и я наподдала ей коленкой в подбородок.
      Потом, опустившись рядом, проверила у нее пульс и потерла костяшки пальцев о ковер. Головы на удивление твердые-- когда бьешь по голове, запросто можно зашибить руку. С красоткой все было в порядке, если не считать прореженных моим коленом передних зубов.
      Мне полагалось тут же засунуть ее в Ворота, но я немного помедлила. Боже мой, выглядеть так без кожкостюма и без протезов! Она едва не разбила мне сердце.
      Я подтащила ее за ноги к Воротам, словно куль с вареной лапшой. Кто-то, высунув ладони, схватил ее за мокрые ступни и уволок. До встречи, радость моя! Ты хотела бы отправиться в далекое путешествие?
      Ну вот, дело сделано. Я посидела немного на ее кровати, подождала, пока спадет возбуждение, а потом, сбросив туфли, взяла со стола сумочку. Там была початая пачка "Виргиния Слимз" и еще одна, нераскрытая. Я закурила четыре сигареты разом, сделала глубокую затяжку и растянулась на спине.
      Во время перехватов редко выпадают такие перерывы. Часы показывали всего лишь восемь вечера. Рейс у Сондергард тоже вечером, только завтра. Мной внезапно овладели совсем неначальственные мысли. За окном простирался город по прозвищу Большое Яблоко, и мне захотелось отведать яблочного пюре.
      Раздвинув шторы, я посмотрела вниз. Судя по всему, я находилась на третьем и последнем этаже одного из длинных новых (для 80-х) аэропортовских мотелей, чьи названия сливаются в памяти воедино, во что-то вроде "Сандерхилтон Ридженси Инн". Сам аэропорт мне узнать не удалось: то ли это был Ла Гардиа, то ли Айдлуайлд (пардон, Нью-Йоркский международный аэропорт имени Джона Фицджеральда Кеннеди). Прямо передо мной раскинулся торговый центр со стоянкой, запруженной предрождественскими покупателями. Через дорогу виднелась дискотека.
      Я наблюдала за входящими и выходящими оттуда парочками и пыталась побороть хандру. Забуриться бы туда и проплясать всю эту сволочную ночь напролет! Кой черт меня дернул пойти в перехватчицы? Тоже мне, работа-- толкать тележку по проходам скотного двора, именуемого самолетом!
      Будь я помоложе, я и впрямь пошла бы на дискотеку. Но для руководителя операциями перехвата это было исключено. Такие вещи запрещались суровыми правилами безопасности. Риск должен быть сведен к минимуму, а одноногая парапрокаженная, прыгающая под музычку "Би Джиз", ни с какой стороны не вписывалась в категорию разумного риска. Что если меня собьет машина, когда я буду пересекать стоянку? Или сведут с ума рождественские аэропортовские гимны? Жива я или мертва, в своем уме или нет-для проекта Ворот это не так уж важно. Зато очень даже важно не дать возможности какому-нибудь костоправу из 80-х осмотреть мою бионическую ногу.
      Поэтому я задернула штору.
      Подняла телефонную трубку, заказала ужин в номер-- и тут обнаружила, что у Сондергард почти нет наличности. Кредитных карточек было полно, но подписываться за нее на чеках я как-то не подготовилась. Пришлось залезть в собственный кошелек и вытащить оттуда зелененькие. Я проверила даты на парочке банкнот-- лишняя предосторожность никогда не помешает-- и даже провела по одной бумажке пальцем, чтобы убедиться, что краска высохла как следует.
      Государственное казначейство ни в жизнь не обнаружит подделку.
      Я уселась на кровати и в ожидании ужина почитала немного Библию Гидеона*. У этого Гидеона потрясное чувство юмора. Не верите-почитайте "Книгу Бытия".
      __________________________________
      * Ассоциация Гидеона-- международная христианская организация, занимающаяся, в частности, изданием и распространением Священного Писания. (Здесь и далее примечания переводчика).
      ___________________________________
      Я совсем уже увязла в пучине генеалогий, когда наконец объявился коридорный и принес мне бифштекс с кровью, шесть банок "Бадвейзера" и пачку "Кэмел". Я закурила пару сигарет, врубила телевизор и принялась за бифштекс. Мясо оказалось пресным, как и вся пища двадцатого столетия. Я пошарила в шкафу, но в гостиницах уже перестали класть в шкафы таблетки от моли, так что пришлось заглотнуть ужин без приправы.
      Поев, я приняла теплый душ и развалилась на кровати, шевеля босыми пальцами перед экраном.
      Бог ты мой, да на кой мне дискотека! Я блаженствовала, наслаждаясь своим одиночеством. Посмотрела выпуск новостей и шоу Джонни Карсона, а напоследок картину "Кандидат" с Робертом Редфордом. Так бы и съела этого парня живьем! Я влюбилась в него еще со времен "Силача Кэссиди и крошки Санданс"-- киношки, которую крутили на одном из перехваченных нами самолетов.
      Ну что я могу сказать? На месте мистера Редфорда я бы поосторожнее выбирала себе рейсы. Попадись он мне в руки-- и Шерман мигом отправится на свалку.
      Проснулась я поздно. Даже и не упомню, когда в последний раз так высыпалась.
      До вечера провела время в обществе телевизора, а потом пришла пора одеваться, вызывать такси и отправляться в аэропорт. Денек выдался чудесный. Над автострадой клубился такой густой углеводородный туман, что "Кэмел" я курила всего по одной штуке за раз.
      Я, конечно, понимала, что мои восторги по поводу насыщенности воздуха не разделяет ни один житель Нью-Йорка, но так было даже лучше. Страдайте, вы, здоровые ублюдки!
      В аэропорт я нарочно примчалась в последнюю минуту. Все прочие бортпроводники уже спешили к трапу. Мне удалось свести обмен приветствиями к минимуму: поскольку некоторые из членов экипажа знали Мари Сондергард, надо было соблюдать осторожность. Я пожаловалась на похмелье-- никто не удивился. Очевидно, мне удалось не выйти из образа.
      В начале полета я держалась от экипажа подальше, развив бурную деятельность по обслуживанию пассажиров и всем своим видом демонстрируя сугубую занятость, в результате чего поймала на себе несколько недоуменных взглядов. Сондергард, похоже, отнюдь не являлась гордостью "Панам". Но это было не так уж важно. По ходу дела я заменяла стюардесс одну за другой, как только в клозете среднего салона "боинга" на мгновение появлялись Ворота.
      Это фокус нехитрый. Мои наручные часы снабжены индикатором, определяющим присутствие Ворот. Услышав писк индикатора, я шла в сортир, открывала дверь и звала кого-нибудь из стюардесс.
      --Нет, ты только взгляни, какое свинство!-- с отвращением восклицала я.
      Они со всех ног бежали взглянуть на очередное безобразие, учиненное пассажирами в их владениях. (Бортпроводники презирают козлов ничуть не меньше, чем я.) Стоило стюардессе зайти в клозет, как я незамедлительно давала ей ногой под зад, и она улетала в Ворота, не успев даже вскрикнуть. А оттуда сразу появлялась замена.
      Когда опустели обеденные подносы, мы начали испытанный гамбит прореживания.
      Перехват можно проводить разными способами. Прореживание-- один из лучших, и мы всегда им пользуемся, если есть возможность. В этом деле нам большую помощь оказывают киносеансы: когда в салоне погашен свет, люди почти не замечают, что творится кругом. Мы можем умыкнуть несколько десятков пассажиров, и их никто не хватится. Отправив в Ворота последнюю стюардессу, я оставила на посту у сортира среднего салона перехватчицу. При случае она позаботится о том, чтобы пассажиры, которым приспичило отлить, сделали это не ранее чем через пятьсот столетий.
      Каждый перехват уникален, и каждый рождает свои проблемы.
      На сей раз мы занимались двумя лайнерами одновременно, что было и хорошо-- в смысле количества козлов-- и плохо, поскольку Ворота могут появиться не более одного раза в каждый момент времени. А следовательно, их приходилось постоянно перебрасывать с самолета на самолет.
      Оба рейса были трансконтинентальными. На первый взгляд, это вроде удобно для нас, но на самом деле не очень. Мы не можем забрать пассажиров в первый же час полета и оставить салоны пустыми в надежде на то, что пилот ни разу не выйдет из кабины.
      После столкновения "боинг" еще немного продержится в воздухе, поэтому мы должны были оставить на борту настоящего пилота. Заменять его нашим человеком, даже камикадзе, было рискованно: слишком велика вероятность, что лайнер в таком случае приземлится там, где, как известно из истории, он не приземлялся.
      С DC-10 дело обстояло проще. При необходимости мы могли умыкнуть экипаж, а затем просто следовать указаниям авиадиспетчерской службы, которые как раз и привели к аварии.
      Прореживание шло как по маслу. Осталось еще два часа полета, а человек сорок-пятьдесят из 747-го уже испарились. "Боинг" стартовал, набитый пассажирами почти под завязку. Казалось бы, люди должны заметить опустевшие кресла, но, как показывает практика, пассажиры долго не врубаются, в чем дело. Отчасти благодаря тому, что кандидатов на прореживание мы выбираем очень тщательно. Например, мы никогда не отнимаем ребенка у матери, не то она как пить дать устроит переполох. Но умыкнуть мамашу с орущим младенцем-- милое дело. Соседи по салону, конечно, заметят прекращение плача, но ни один не поинтересуется причиной внезапной тишины. Дескать, привалило счастье, так радуйся жизни и не вякай.
      Не менее пристально мы наблюдаем за пассажирами, недовольными теснотой этой консервной банки. Например, за теми, кому в соседи попался какой-нибудь верзила, или, скажем, за троицей незнакомых между собой людей, сидящих в одном ряду и пытающихся заняться работой. Если средний из ряда выходил попить или пописать, он, как правило, не возвращался. И я еще ни разу не слышала жалоб от его соседей.
      Но самым надежным нашим козырем была полнейшая невероятность того, что мы делали. Порой кое-кто из пассажиров, идя по проходу, бросал по сторонам удивленные взгляды. Человек видел, что во время старта все места были заняты, и не мог понять, откуда взялись свободные сиденья. Ну и что? Логика была на нашей стороне. Парень-то знает, что никто не мог выйти наружу на перекур. Стало быть, рассуждая логически, все пассажиры по-прежнему на борту, а следовательно, они просто находятся где-то в другой части самолета. Дальше подобных умозаключений никто не идет, умыкни мы хоть полсамолета.
      Убедившись, что перехват проходит гладко, я решила наведаться на "десятку". И когда в очередной раз появились Ворота, я... прошла в будущее, переоделась в форму "Юнайтед", пока операторы настраивали Ворота на другой самолет, и... шагнула на борт DC-10.
      Еще одно преимущество больших лайнеров: никто не замечает новой стюардессы.
      Поскольку на этом рейсе риска было меньше, моя команда совсем обнаглела. Перехватчицы под тем или иным предлогом заманивали пассажиров в хвост самолета, откуда те уже не возвращались. Одобрительно кивнув своим, я подозвала Ральфа Бостона. Он последовал за мной на кухню.
      --Как дела?-- поинтересовалась я.
      --Прекрасно. Через пару минут приступим к заключительной операции.
      --Который час по местному?
      --Осталось двадцать минут.
      Как вам это нравится? Когда я покинула 747-й, он летел где-то над средним западом и ему оставалось еще три часа полета. А "десятка" уже пересекала Калифорнию два с половиной часа спустя. Вполне достаточно, чтобы голова пошла кругом.
      Хотя, с другой стороны, зачем, спросите вы, операторы в верхнем времени ждали целые сутки, пока я смотрела шоу Карсона в номере нью-йоркского мотеля?
      Конечно же, ничего они не ждали. Как только Ворота исчезли из моего номера, их сразу перебросили в сортир 747-го на следующий день. С точки зрения Лоренса, события происходили непрерывно: я ушла в Ворота, Сондергард из них вышла, а потом Ворота померцали-- и в них показалась первая стюардесса, выпихнутая мною назавтра из "боинга".
      К этому просто надо привыкнуть.
      --Что-то не так?-- спросил Ральф.
      Я взглянула на него. Ральф на сей раз не изображал из себя бортпроводника-мужчину. Кожкостюм превратил его в превосходную копию очень темнокожей и очень женственной особы, чье имя наверняка осталось ему неизвестным. Ральф маленького роста и в перехватах участвует уже давно. Больше года.
      --Все в порядке, приступайте. Мне остаться с вами или вернуться на "боинг"?
      --Лили в первом классе одна. Можешь пойти подсобить ей.
      Я так и сделала. Теоретически, конечно, я руковожу операцией, но командиром группы на DC-10 был Ральф, а на 747-м-- Кристабель. Во время подобных перехватов я предпочитаю не мешать своим командирам командовать.
      Операция в первом классе прошла как по нотам. Мы разыграли стандартный гамбит "кофе-чай-или-молоко", основанный на нашей стремительности и козлиной инертности. Я склонилась над первыми двумя сиденьями слева, улыбаясь до ушей.
      --Надеюсь, вы довольны полетом?
      Шпок-шпок. Дважды спущен курок, дуло упирается в голову, чтобы другим пассажирам не было заметно.
      Следующий ряд.
      --Привет, ребята. Я Луиза. Полетели!
      Шпок-шпок.
      Мы добрались уже до задних сидений, и только тогда до них начало доходить. Несколько человек привстали, глядя на нас в изумлении. Я посмотрела на Лили, она кивнула, и мы вырубили их быстрой очередью. Весь салон первого класса заснул безмятежным сном, а стало быть, никто из них не сможет помочь нам тащить спящих к Воротам. Это совершенно несправедливо, но другого выхода нет. Вот вам еще одно преимущество полета первым классом, воздушные путешественники!
      Мы поспешили в салон второго класса, где хлопот, как правило, побольше. Усыплять пассажиров там еще не начали. Ральф продолжал процедуру прореживания: я увидела, как он склонился над креслом у прохода и пригласил сидящего пройти за ней (за ним) на минуточку.
      Парень встал, и тут спина Ральфа взорвалась. Что-то ударило меня наотмашь в правое плечо. Я крутанулась и начала оседать.
      И увидела у себя на ладонях яркие красные пятна.
      Я подумала: Воздушный пират. Этот парень-- воздушный пират.
      И: Но почему он ждал так долго?
      И: В 80-х самолеты угоняли крайне редко.
      И: Что меня ударило в плечо-- пуля? Что с Ральфом-- погиб?
      И: Проклятый сукин сын и впрямь воздушный пират!
      Мне казалось, будто время остановилось.
      На самом деле, когда пуля ударила меня в плечо, я крутанулась, выбросила вперед левую руку, переключила парализатор на режим уничтожения, присела в повороте, тщательно прицелилась и разнесла подонка в клочья.
      Верхняя часть его торса вместе с головой взлетела в воздух и приземлилась в проходе шестью рядами дальше. Левая рука шлепнулась кому-то на колени, а правая, сжимающая пушку, просто упала. Ноги вместе с тазом рухнули назад.
      О'кей. Я могла бы его парализовать.
      Но ему повезло, что я этого не сделала. Если бы я выволокла его через Ворота живым, я поджарила бы себе его яйца на завтрак.
      Нет смысла описывать последующий пандемониум. А и был бы смысл, так я почти ничего не видела; большую часть времени я просидела в проходе, глядя на кровь.
      Перехватчицы вынуждены были парализовать всех пассажиров. К счастью, многих уже перебросили через Ворота в процессе прореживания. Но остальных команде пришлось тащить на собственном горбу.
      Наконец Лили склонилась надо мной с таким видом, точно боялась, что я рассыплюсь на кусочки при малейшем прикосновении.
      --Кровь в основном Ральфа, не моя,-- сказала я, надеясь, что не вру.-- Вообще-то хорошо, что я остановила пулю, иначе она пробила бы фюзеляж.
      --Ну, это с какой стороны посмотреть. Луиза, придется забирать экипаж из кабины. Летчики все слышали.
      --Не беда. Время еще есть, перебрасывай их в Ворота.
      Я приготовилась встать. На счет "три": и раз, и два, и...
      Нет, не сейчас.
      --Мы пока не можем их перебросить,-- сказала Лили. Моя попытка подняться вызвала у нее озабоченную мину, но мне было наплевать. Сейчас я ей покажу!-- Мы стаскиваем их к сортиру,-- продолжала она,-- но Ворота на "боинге".
      --Как Ральф?
      --Мертв.
      --Не оставляй его здесь. Забери с собой.
      --Конечно. В любом случае я обязана его забрать, у него полно протезов.
      Я ухитрилась встать на ноги, и мне сразу полегчало. Все не так страшно, твердила я себе. Один погибший, одна раненая, а в общем полный порядок. Но недостатки одновременного перехвата на двух самолетах становились все более очевидными: мне позарез нужны были Ворота здесь, готовые к употреблению в любой момент.
      Легко сказать-- нужны. Самый главный лимитирующий фактор Ворот-это временной закон, гласящий, что они могут появиться в один и тот же момент однажды и только однажды.
      Если, к примеру, настроить Ворота на 7-е декабря 1941 года с шести до девяти утра на остров Оаху, мы можем при желании умыкнуть весь экипаж линейного корабля "Аризона". Но эти три часа останутся для нас закрытыми навеки. Случись в то же время что-то интересненькое в Китае, или Амстердаме, или на Марсе, нам останется только локти кусать. Даже временные сканеры тут бессильны-- мы не только не способны проникнуть в те три часа, но даже посмотреть.
      А в результате-- еще один парадокс.
      Временной поток весь испещрен слепыми белыми пятнами. Большинство из них образовались после наших перехватов или путешествий во времени, совершенных еще до нас. Но некоторые представляют собой результат будущих перемещений во времени. То есть через пару лет или пару дней кто-то решит отправиться в какой-то конкретный отрезок времени, неважно куда. И поскольку путешествие состоится, данный отрезок закрыт для сканирования.
      Это явление называется темпоральной цензурой. Нам не дано увидеть самих себя и таким образом узнать, что мы будем делать. Мы знаем только, что белое пятно существует, хотя никто еще в том промежутке времени не бывал, но мы понятия не имеем, зачем кто-то отправится туда.
      Если вы думаете, что я сама в этом хоть что-нибудь понимаю, то вы слишком хорошо обо мне думаете. Я просто принимаю законы такими, какие они есть, и стараюсь делать все, что от меня зависит.
      Правой рукой я двигать не могла. Не то чтобы она слишком болела-- ее вроде как не было вовсе. Поэтому я на нее плюнула и принялась тащить козлов, наматывая пряди их волос на пальцы левой руки-- прием, известный у нас под названием "экседрин от головной боли номер один миллион до Р.Х."
      Наконец появились Ворота, и мы буквально покидали туда козлов. Это заняло от силы три минуты. Ворота тут же исчезли и через мгновение появились опять. Из них хлынул поток слизняков.
      Лица были процентов у пяти, не больше. "Десятка" при столкновении расквасится так, что гримеры решили не стараться попусту. Большинство слизняков прибыли в виде бесформенных кусков обгорелой плоти, которые мы разбросали по салону.
      Очевидно, я отключилась. Кто-то, надо полагать, пихнул меня в Ворота, и я впервые не почувствовала перехода. Очнулась я сидя на полу. Санитары подхватили меня и принялись укладывать на носилки, но я прогнала их прочь. Что-то не давало мне покоя. Увидев Лили, выходящую из Ворот, я заорала:
      --Кто забрал парализатор Ральфа?
      Лили странно поглядела на меня и развернулась. Но ее моментально смела с дороги команда, спешившая через Ворота, и Лили растянулась на полу рядом со мной.
      --Я думала, он у тебя,-- сказала она.
      --У меня его нет.
      --Кого нет?-- спросила одна из перехватчиц.-- Ральфа? Это вы про Ральфа? Он мертв.
      --Где его парализатор?
      Я вскочила и бросилась к Воротам. Неважно, сколько времени осталось до аварии, пусть даже пара секунд, я все равно должна была вернуться.
      Завыла сирена тревоги. Взглянув наверх, я увидела, как Лоренс судорожно машет руками за стеклом центра управления. Я отвернулась-- и еще успела крикнуть, но Лили уже скрылась в Воротах.
      Вернее, наполовину скрылась.
      Она нагнулась вперед, и ее голова, плечи и торс почти до талии вошли в Ворота.
      И тут Ворота закрылись.
      Мы не раз обсуждали, что может произойти в подобной ситуации, но никто не рискнул провести эксперимент. А теория звучала довольно расплывчато. Ясно было только одно: тело, застрявшее в Воротах на полпути, не будет рассечено пополам. Все гораздо сложнее. Шагая через Ворота, человек не разделяется на две части. Целостность тела сохраняется в том непостижимом для нас измерении.
      Лили не расчленило-- она просто исчезла. И сразу же все здание содрогнулось, словно от взрыва. Опять завыли сирены.
      Меня подняли и уложили на носилки. Я увидела лихорадочную суматоху в центре управления и отрубилась.
      Очухалась я, когда врачи занялись моим плечом. Услышанный мною взрыв произошел оттого, что тело Лили вызвало перегрузку энергетической системы, снабжающей Ворота тем неслабым количеством энергии, которое они обычно потребляют. На ремонт уйдет пара дней, не меньше.
      Что случилось с Лили?
      Мне даже думать об этом не хочется. Проходя через Ворота, мы вступаем в зону, недоступную человеческим органам чувств, однако воздействующую на сознание. Бывает, люди выходят оттуда, безумно визжа, как животные, и это уже навсегда. Таким образом мы теряем около пяти процентов козлов и некоторых новичков-перехватчиков.
      В общем, что бы эта зона собой ни представляла, Лили из нее так никогда и не вышла.
      Глава 5
      Знаменитые последние слова
      Свидетельство Билла Смита
      Кто организовал тот временный морг, я до сих пор не знаю. На Брайли не похоже-- кишка у него тонка. Видно, в штате Роджера Кина нашелся кто-то, кому приходилось решать подобные проблемы раньше. Когда мы пришли туда, все было уже на мази.
      На мой взгляд, достойнее, приличнее и человечнее всего было бы вырыть на месте крушения большую яму, закопать все останки и поставить каменную плиту с высеченными на ней именами. Но моя идея не находит отклика у масс. Ближайшие родственники хотят похоронить каждое тело в отдельной могиле.
      Бывают аварии, когда это можно устроить. В данном случае такой возможности не было. Однако родственники непременно желали убедиться в этом сами-- что останки дядюшки Чарли свободно помещаются в целлофановом пакете для сандвичей.
      А мне что прикажете делать? Продемонстрировать им отрезанную руку и спросить, не узнает ли кто-нибудь обручальное кольцо? У многих жертв и лиц-то не осталось.
      Морг устроили в школьном гимнастическом зале. На стоянке скопилась уйма машин, принадлежащих родным погибших, а между ними затесался фургончик местной телестудии.
      --Спокойно, Билл,-- сказал Том, уводя меня от телевизионщиков.-Ты же не хочешь свести счеты с жизнью в шестичасовых новостях! Только не таким способом.
      --Надеюсь, что ад существует, Том. И когда эти парни туда попадут, я надеюсь, дьявол сразу сунет камеру им в рожи и спросит, как они себя чувствуют.
      --Конечно, Билл, конечно.
      После телестервятников даже зал, полный трупов, вызвал у меня вздох облегчения.
      Их было штук семьдесят-восемьдесят. То есть примерно столько длинных и узких мешков с телами лежали, аккуратно сложенные в ряды. У противоположной стенки виднелось гораздо больше мешков, лишенных какой бы то ни было формы. Из Вашингтона прибыла команда фэбээровцев. Они уже сняли отпечатки со сравнительно уцелевших тел и теперь обрабатывали все прочие пальцы, какие удавалось найти. Позже они исследуют челюсти на предмет работы дантистов-- как ни странно, опознать подобным образом удается очень немногих.
      Нас представили специальному агенту-криминалисту из Окленда-САК'у, как они себя называют. С ребятами из вашингтонской команды, снимавшими отпечатки, мы уже были знакомы. Эта грязная работа достается ФБР исключительно оттого, что в бюро хранится больше отпечатков, чем во всех прочих учреждениях вместе взятых. Когда читаешь отчеты фэбээровцев, создается впечатление, будто у них зарегистрированы пальчики девяноста девяти процентов населения. Но факт остается фактом: спустя пару недель многие родственники погибших получат уведомления о том, что найти останки их близких не представляется возможным, и во многих часовнях пройдут поминальные службы. Груды же обгорелого мяса отправятся куда положено и сгинут без шума и следа. Я никогда не интересовался, куда их отправляют. Врачи и гробовщики имеют право на свои секреты.
      В зале крутились коронеры из округов Контра Коста и Аламеда, начальники пожарных и санитарных команд и несколько врачей. В общем, было многолюдно.
      Бывает, что родственников запускают в морг и позволяют им бродить там, приподнимая края простыней. Зрелище в любом случае малоприятное и неаппетитное, но всему есть пределы. На сей раз родственников к трупам не подпустили. В отдельной комнате рядами выстроили столы, а на них разложили обгоревшую одежду и украшения, все с пометками, с какого тела сняты. Там собралась целая толпа.
      Мы с Томом разыскивали Фредди Пауэрса, агента, который вызвал нас в морг. Обнаружили мы его в углу комнаты с вещами. Он более или менее соответствует расхожему представлению об агенте ФБР-высокий техасец, блондин в стандартном костюме.
      --Привет, Билл. Привет, Том. У меня есть кое-что интересное для вас.
      Еще недавно он поприветствовал бы нас вопросом: "Как жи-ись?" Говорят, вытравить из человека техасца практически невозможно, но Фредди работает над собой. Протяжные гласные почти исчезли из его речи.
      --Билл Смит, Том Стэнли. А это Джефф Бриндл.
      Бриндл оказался невысоким кудрявым интерном лет под тридцать в заляпанном кровью халате. Быстрая улыбка обнажила слегка выступающие вперед зубы.
      --Джефф собрал их в кучку и обратил на них мое внимание,-продолжал Фредди.
      Я заметил, что он вроде как не в своей тарелке. Строго говоря, его задачей было наклеить на трупы ярлычки с именами; возможно, он чувствовал себя неловко из-за того, что вторгся на мою территорию. А может, причина была в чем-то другом.
      --Честно говоря, я ума не приложу, что все это значит, но выглядит до чертиков любопытно,-- вмешался Бриндл. И, взглянув на Фредди, спросил:-- Показать им?
      --Да уж, сделайте одолжение,-- ответил я.
      Фредди кивнул и взял со стола мужские наручные часы. "Таймекс" с упругим браслетом. На браслете-- засохшая кровь, стекло разбито, но секундная стрелка бежит по кругу.
      --Тюкнутые, а знай себе тикают,-- протянул Фредди. Я насторожился: чем тягучее у Фредди выговор, тем больший сюрприз нас ожидает. Я еще раз посмотрел на циферблат. Стрелки показывали 10.45. Я глянул на свои часы: десять с секундами.
      --На моих десять и восемнадцать секунд,-- сказал Том.
      Фредди кивком показал мне на стол, где лежало штук двадцать наручных часов. Я нагнулся и осмотрел их.