Черное сердце

– Отлично, помощь мне не помешает, никогда не умел обращаться с этой публикой. Не уходите со связи. Мои люди в состоянии готовности.

– Жду вашего сигнала.

– Начинаю отсчет, всем приготовиться: три секунды, две, одна. Пошли!

Штурм начался.

* * *

Трейси и Ким сошлись лицом к лицу в темной кухне. Неровный свет из гостиной бросал блики на лоб и щеки Кима.

– Прочь с дороги! – прошипел Ким. – Если не отойдешь в сторону, я убью тебя.

– Ты уже покойник, – невозмутимо ответил Трейси. – Предполагается, что роль палача должен исполнить я.

Выражение его лица не изменилось, отметил Трейси, он по-прежнему безучастно смотрел мимо него.

– Если это то, чего ты хочешь, – отозвался наконец Ким, – что ж, приступай, так или иначе моя песенка спета.

Ким ловко воспользовался мной, думал Трейси, но у меня нет ни малейшего желания убивать его. Прежде всего, из него надо вытянуть максимум информации, но для этого требуется подобрать ключ.

– Ким, – голос Трейси неожиданно потеплел, – ты помнишь, как я нашел тебя в лагере красных кхмеров? В глазах Кима мелькнула тень. Трейси понял, что попал в нужную точку и продолжал:

– Мы нашли в джунглях прогалину и сделали привал: и ты, и я, мы оба нуждались в отдыхе.

Ким напряженно смотрел на Трейси, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Да, – прошептал он, – а что было потом? – Он не сводил с Трейси глаз.

– Не знаю, – Трейси пожал плечами. – Кажется, я задремал. А потом мы отправились на базу.

Ким понял, почему Трейси вдруг вспомнил тот случай из давно забытого прошлого, и машинально провел рукой по длинному шраму на шее: Трейси видел, что тогда произошло в джунглях, но никому ничего не сказал. Сейчас же он давал ему понять, что будет и впредь хранить молчание. Ловко, подумал Ким.

– Если ты думаешь, что я раскаиваюсь, что втравил тебя в эту историю, – Ким кивнул в сторону гостиной, – то ты глубоко ошибаешься. Если бы я не подключил к делу тебя, ничего бы не получилось. Особенно если учесть, что Директор наступает мне на пятки. – Глаза его сверкнули. – Но мне была нужна не просто смерть Киеу, я хотел медленно, очень медленно раздробить его систему ценностей и приоритетов, разобрать по кирпичику, спокойно и не торопясь уничтожить его мир. А моим тараном, который сделал брешь в его укреплении, был ты. Только ты мог пройти по невидимым отметкам, которые я для тебя оставлял, только ты один имеешь необходимый опыт и практику.

Спазм сдавил ему горло. Ким проглотил комок.

– Его брат... его брат поджег наш дом, дом, где жила моя семья. Они кхмеры. Они ненавидели вас, вьетнамцев. Мы были для них юоны. Варвары-завоеватели. Сам, старший брат Киеу Сока, крутил роман с моей сестрой Дьеп. Но он не мог заполучить ее... И потому уничтожил всю семью.

– Всех? – Трейси чувствовал как у него мурашки бегут по спине.

– Все погибли, кроме моего брата Ту.

Да, подумал Трейси, мотив действительно оказался личным. Сугубо личным. Он не хотел пускать Кима в гостиную. Трейси уже дважды сталкивался с Киеу и прекрасно понимал, что камбоджиец сделает с Кимом. С другой стороны, у него не было выбора. Либо пусть Ким идет, либо надо убить его самому.

Трейси повернулся и быстро вышел из дома.

Киеу снял с себя всю одежду и, скрестив ноги, сел на ковре перед позолоченной фигуркой Будды. Он всматривался в его невозмутимый лик и вспоминал детство. Лок Кру. Пномпень. Лето. Над раскаленной землей дрожит марево, ни ветерка, бессильно поникли ветви на высоких пальмах. Жарко, как в кузнице. Пронзительно кричат птицы, на одной ноте ноют насекомые.

Он зажег свечи в гостиной и столовой, воздух вокруг него вспыхивает и дрожит, словно то почти забытое марево. Свечи мигают, от них распространяется тепло, и Киеу чувствует покой в душе: взгляд Будды тоже согревает и успокаивает.

Послышался звук разбитого стекла, потянуло сквозняком, но Киеу неподвижно сидел перед ликом Амиды Будды. Порыв ветра задул несколько свечей, еще несколько повалились на пол и раскатились.

Крохотные язычки пламени осторожно облизывали края ковра, и Киеу наконец понял, что свет стал ярче, а в комнате пахнет дымом. Он закашлялся, на глазах выступили слезы и, сосредоточившись на Амиде Будде и своем предначертании, он начал молитву.

– Он, свободный от всех страстей и желаний, у которого чисты помыслы и кто познал и покорил самого себя, он один есть истинный последователь Просветленного. Да будет позволено ему стремиться к одному лишь совершенству, да снизойдут на него мудрость, покой и благодать.

Ким переступил порог гостиной. Он входил в ад. Пространство и время здесь теряли всякий смысл. Он вновь оказался в лабиринте, где кричала сгорающая заживо Дьеп, он вновь шел мимо обугленных трупов отца и матери, братьев, вновь под ногами вспыхивали языки пламени и, словно демоны, прятались от его взгляда.

Раздался оглушительный грохот, как будто раскололось само возмущенное небо, и рядом с головой Кима пролетела плюющаяся искрами балка. Он в который раз видел, как она падает на ноги Ту, а другой конец ее рушится на голову Дьеп.

Ким снова был в Камкармоне. В ушах его звучали вопли духов истерзанных предков, они жаждали мести. И между их колеблющимися тенями, сквозь языки огня он видел фигуру человека. Сердце его наполнилось ненавистью, из потаенных глубин взметнулась черная удушливая волна, которая захлестнула его разум – сейчас ненависть его была всепоглощающей, как пламя, пожирающее все и вся. Взревев от ярости, Ким бросился вперед, сквозь лижущие его языки огня.

Одежда на нем вспыхнула, но Ким не обращал на это внимания: такое случалось и прежде, и ничего, он выжил. Сознание, тело и энергия – все существо Кима сейчас было сосредоточено на предмете его ненависти. Его дрожащая от напряжения рука была нацелена в затылок кхмера. Ким отчетливо видел на фоне пламени его голову. Ким протянул скрытый в рукаве шнурок, и вырвавшееся на свободу длинное узкое лезвие с тонким свистом устремилось сквозь стену огня.

Но Киеу Сока продолжал молиться, не видя Кима, не слыша его яростного крика. Огонь уже охватил всю комнату, но Ким не чувствовал боли ожогов, он не замечал, что языки пламени жадно лижут его тело: изнутри его сжигал другой огонь, священный, жар его был куда сильнее, и потому вел Кима через огонь земной.

У него было много оружия, которое он мог использовать против камбоджийца, и Ким обнажил его. Огонь прихватил ему спину, но Ким оседлал мощный поток внутренней энергии и сейчас мчался навстречу своему врагу сквозь валы пламени.

На мгновение огонь расступился, и Ким увидел его лицо, черные глаза, он слышал буддийскую молитву, от звуков ее вибрировал воздух. Преодолев последнее огненное кольцо и оказавшись совсем рядом с врагом, он вдруг остановился. Тело Кима уже полыхало, как факел, но он ничего не чувствовал.

Он видел перед собой нестерпимо яркий свет, немыслимый и невозможный в земных пределах. Глаза его вылезли из орбит, сердце пропустило один удар, потом второй, потом еще один. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, клокотало в груди, и в последние мгновения пребывания среди живых черная ненависть его вдруг исчезла, и душа его очистилась открывшимся ему невиданным светом.

Затем послышался страшный грохот, пламя подхватило его, закружило в своем вихре, и он ушел в небытие.

Как стремительно наступает огонь, как легко пожирает он все на своем пути!

– И да не обманет он более, не вознесет хулу, не оскорбит никого и не обидит, – молился Киеу. – И пусть как мать, сжимающая в объятиях единственное дитя свое, смотрит он на мир с сожалением и добротой, да позволено ему будет ежедневно и ежечасно преисполняться этими чувствами. Как недоступное озеро в глубине горных острогов, чистое и спокойное, пусть станет душа его, того, кто ступил на Восьмую Тропу Просветления.

Амида Будда звал его, и дух Киеу подчинился. "Буддхам саранам гаччами, Даммам саранам гаччами, Сангхам саранам гаччами". И плоть его словно исчезла, растворились суставы, расплавилась кожа. Взгляд его был обращен внутрь себя, он видел с поразительной ясностью, как его наполнило неведомое прежде чувство. Не эмоции, а истинное чувство. Ему открылся космос. И он вступил в него и поплыл.

Он оторвал взгляд от лика Будды и, протянув руку, включил телевизор. В стекле экрана он видел позади себя танцующие языки огня, которые раскрывались, словно волшебный цветок.

Перед ним возник человек с дурацким выражением лица, ветер трепал его волосы, он что-то говорил в микрофон. Потом глупец кивнул, и на экране появилась новая картинка: освещенное пламенем пожара темное ночное небо, горящий дом, а в доме – он, Киеу. Вокруг стены огня.

Изображение, которое создал катодный луч и реальность, окружающая Киеу, слились воедино, и он понял, что наблюдает трансляцию собственной смерти.

И затем бесчувственные ткани тела словно расступились, и дух его освободился. Он встал и оказался лицом к лицу с возлюбленным Буддой, дух его воспарил в небо, там его подхватил ветер, и он увидел, что Земля – действительно шар. Затем небо треснуло и раскрылось перед ним. За его створками бушевало пламя, и, наконец, он увидел, что выражение лица Будды изменилось, от него исходило сияние, которое обволакивало бесплотный дух. Мозг его еще не умер, и он вспомнил о свете, который, исходил от Преа Мао Пандитто. Киеу больше не удивлялся, он уже не боялся этого света. Он стал его частью.

* * *

Трейси открыл глаза и услышал шум прибоя, прямо под окном плескались волны и шуршал песок.

В воздухе пахло океаном. Как тепло и уютно, подумал Трейси. Отель предоставлял своим клиентам возможность пользоваться виллами на самом берегу и, надо сказать, это действительно были виллы – комфортабельные, оборудованные всем необходимым, включая кухонные комбайны и кондиционеры. Правда, на своей вилле Трейси, следуя старой семейной традиции, потребовал установить вентилятор.

Он повернулся набок и поморщился – плечо все еще болело. Рядом спала Лорин; одна рука заброшена за голову, другую она зажала между коленей. Она глубоко и ровно дышала, ресницы ее чуть вздрагивали в такт дыханию.

На самом деле Лорин уже проснулась и сейчас, делая вид, что все еще спит, наблюдала сквозь ресницы за Трейси.

Наконец она открыла глаза и прильнула к нему. От ее прикосновения по телу Трейси пробежал ток.

– Есть хочу, – заявила Лорин и снова закрыла глаза.

– Не уходи, – прошептал он ей на ухо. – Всякий раз когда ты идешь на кухню, мне кажется, что ты больше никогда не вернешься. Прости, я причинил тебе столько боли.

– Да уж, – пробормотала она и поцеловала его в плечо. Самое удивительное, подумал Трейси, что она все прекрасно понимала. Почти так же хорошо, как я сам. Но это же невозможно, возразил он своим мыслям, откуда она могла знать реакцию Киеу?

Она еще что-то пробормотала, но Трейси не прислушивался к словам. Он зарылся лицом в ее волосы и только тогда понял, что говорит ему Лорин:

– Я выполнила свою часть договора.

– Я люблю тебя, – прошептал Трейси и обнял ее.

* * *

Когда Мелоди позвонила ему на работу и попросила срочно приехать, у Туэйта возникли дурные предчувствия.

Мелоди встретила его у подъезда. На ней был серый в тонкую полоску брючный костюм и ослепительно белая блузка с галстуком. Увидев на ногах ее кожаные ботинки на толстой подошве, Туэйт поморщился: он терпеть не мог эту современную моду, из-за которой женщины все больше и больше напоминали солдат-новобранцев. Слава Богу, она еще не обрилась наголо, но все равно, похожа на начинающего адвоката, решил он.

Она чмокнула детектива в щеку и, взяв под руку, потащила за собой по улице. Туэйт нахмурился: он ожидал чего угодно, только не похода по магазинам.

– Я хотела поздравить тебя с повышением.

– Спасибо. Но, по-моему, в данном случае комиссар просто работал на публику.

Однако внутренне он был польщен: получить звание лейтенанта было его давнишней мечтой.

Они миновали старую приземистую церквушку на Пятой авеню.

– Как дела у Трейси? – осведомилась Мелоди.

– Отдыхает где-то. С Лорин, – добавил Туэйт. – Длительный отпуск за много лет.

Мелоди остановилась и посмотрела на него. Солнце светило ей прямо в лицо, и новоиспеченный лейтенант полиции удивленно рассматривал ее, словно видел впервые.

– Вот почему я и попросила тебя приехать, – она освободила руку. – Я тоже решила отдохнуть, хочу поехать в Сан-сет-Ки, это во Флориде. Я уже сняла домик на месяц, но могу и продлить удовольствие, – она пожала плечами. – Все будет зависеть... – она пристально посмотрела на него.

– От чего?

Мелоди снова пожала плечами.

– А как же твоя квартира?

– Продам, – не задумываясь, ответила она. – В деньгах я не нуждаюсь, а квартира мне ни к чему. Если когда-нибудь вернусь, найти другую будет не проблема. – Она засмеялась. – Я этих соседей уже видеть не могу.

Мелоди смотрела куда-то в сторону. Порывшись в кармане пиджака, она извлекла сложенный лист бумаги и сунула в руку Туэйту.

– Вот, – она по-прежнему избегала смотреть ему в глаза. – Мой адрес. Мало ли что, вдруг он тебе когда-нибудь понадобится.

– Мелоди, я...

На лице ее застыла напряженная улыбка:

– А может, и нет. Только, ради Бога, Туэйт, обещай мне, что будешь вести себя пристойно. И не надо душераздирающих сцен, поплачешь после работы, – она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

От прикосновения ее губ по телу Туэйта разлилось приятное тепло.

– Прощай, Дуглас, – она резко отвернулась.

– Эй, подожди, – Туэйт схватил ее за руку и притянул к себе. – Я пока еще ничего не знаю, Мелоди, ничего.

Она молча посмотрела на него и кивнула:

– У меня своя жизнь, у тебя – своя. Но жить все равно надо.

– А, можно... – где-то неподалеку взвыла полицейская сирена и Туэйт ждал, пока звук ее не затихнет. – А, можно, пока ты в отъезде, я поживу в твоей квартире, а?

Склонив голову набок, она изучающе рассматривала его.

– Все равно, жить мне негде, – пробормотал себе под нос Туэйт.

Зря, подумала Мелоди, но если он вбил это себе в голову... Что ж, пусть сам убедится, что ни к чему хорошему это не приведет. Она прищурилась и кивнула:

– Черт с тобой, давай, лейтенант.

* * *

Трейси бежал за Лорин по пустынному песчаному пляжу. Тело ее соблазнительно блестело в лучах солнца. Словно девушка с обложки журнала для мужчин, подумал Трейси.

Обернувшись, она поймала его удивленный взгляд. А потом он покачнулся и упал лицом в горячий песок.

Лорин вскрикнула и бросилась к нему. Осторожно перевернув неподвижное тело, она обнаружила, что он улыбается, в глазах прыгают шальные искорки.

– Трейси, – прошептала она, – как же ты меня напугал!

И рассмеялась.

Улыбка его сделалась еще шире, он притянул ее к себе и стал осыпать поцелуями.

Тело его еще белело, по ночам сводило мышцы, но все же он чувствовал себя лучше и лучше, напряжение постепенно отпускало его, новые впечатления заслоняли события последних месяцев, и те медленно отступали на задний план. Отчасти благодаря тому, что они все же вырвались из Нью-Йорка. Но основная заслуга целиком и полностью принадлежит Лорин, думал Трейси. Хорошо бы отдых на берегу моря продолжался вечно.

Губы их оторвались друг от друга, и Лорин легла рядом. Они молча смотрели на холодные волны, накатывающие на большой черный камень, который после их отступления победно блестел мокрыми боками, словно демонстрируя океану свою неуязвимость.

Трейси повернулся к Лорин и увидел, что в глазах ее сражаются волны. Она так и не рассказала, что произошло в доме после того, как он потерял сознание, она лишь твердила, что это неважно, и ни словом не обмолвилась, как ей удалось вытащить его наружу.

Вначале ее нежелание говорить на эту тему злило его, но через некоторое время Трейси понял, что она совершенно права. Это действительно уже не имело никакого значения. Он прошел через кошмар, сумел выжить, и теперь кошмар остался в прошлом. Этого более, чем достаточно. Знать, что кошмар кончился. А, главное, держать ее в своих объятиях.

– Трейси, – она растрепала ему волосы, – ты вернулся туда, где вы с Луисом раньше работали.

– У меня не было выбора, – он вглядывался в четкую линию горизонта, взломанную на востоке корявыми хребтами Молокая. Высоко над головой гонялись друг за другом кудлатые, как овцы, облака. – Но это... – он щелкнул пальцами, подбирая слова, в общем, как бы внештатная работа.

– Внештатная – до следующего раза? – Она в упор смотрела на него.

– До какого такого следующего раза? – лицемерно удивился Трейси и обнял ее за плечи. Сейчас не время говорить об этих вещах, подумал он, да и думать о них не стоит.

Они были одни на этом огромном пляже. Вдали унылой вереницей тянулись пальмы, воздух постепенно прогревался.

– Надо бы пойти искупаться, – глубокомысленно рассуждал вслух Трейси, – а то потом вода будет как кипяток.

– Вот когда до кипятка останется полчаса, тогда и искупаешься.

* * *

А на другом конце земли молодой китаец в военной форме подъехал к огороженному высокой стеной особняку в пригороде Шанхая. Ему было приказано вручить пакет с документами конкретному человеку, что он и сделал.

Монах взял из его рук пакет и расписался в получении. Военный, козырнув, уехал. Монах вскрыл пакет. В нем было именно то, что он и предполагал: дипломатический паспорт, визы и прочие документы, дающие предлог для выезда из страны. И для въезда в Америку.

Он удовлетворенно кивнул и убрал пакет в большую дорожную сумку. Машина за ним уже выехала, осталось только дождаться ее. Он сознательно вызвал ее на такое время, когда Тиса гуляет в саду в сопровождении приставленной к ней охраны.

Перед ним стояла достаточно сложная задача: он больше не мог продолжать лгать дочери. А сказать правду – значило бы перечеркнуть их отношения. И вовсе не из-за того, что ему предстояло сделать: в конце концов, он отец и она беспрекословно принимает все его решения, направленные на ее же благо. Но она не сможет понять, почему он принял данное решение. Она не верит в Китай так, как он, политические проблемы родины ей безразличны. Нет, решил он, лучше ничего ей не говорить, надо потихоньку уехать и сделать то, что следует.

Он вспомнил, как несколько недель назад его вызвали в кабинет Лиань Ионькуана, курирующего тяжелую промышленность Китайской Народной Республики.

Однако в то прекрасное утро самого Лианя Ионькуана на месте не было – как оказалось, он уже заключен под стражу и вскоре предстанет перед судом, который, вне всякого сомнения, приговорит его к смертной казни как государственного преступника. Об этом ему сообщил преемник Лиань Ионькуана.

Звали этого неулыбчивого пожилого человека By Зильян. Монах никогда до этого и не подозревал о его существовании, что, впрочем, ни о чем не говорило: в высших эшелонах власти Китая политики пропадали и возникали вне всякой логики.

By Зильян оказался не просто угрюмым, он был напрочь лишен даже примитивного чувства юмора. Сторонник жесткого курса, сразу же определил его политическое кредо Монах. Монаху казалось, что он уловил значение очередной смены декораций: как ветеран многочисленных партийных чисток, Монах прекрасно знал, в каких случаях надо давать советы начальству, а в каких воздерживаться от каких бы то ни было комментариев. То, что с этим безгубым чиновником шутки плохи, он понял мгновенно. Но, как оказалось, совершенно не был готов к тому, что задумал большой начальник.

– Меня чрезвычайно беспокоит сделка с этим Макоумером, – заявил By Зильян. У него была отвратительная привычка постоянно вытягивать шею и таращить на собеседника водянистые глаза, отчего сановник становился похож на встревоженную черепаху. А манера изъясняться! Да это же просто лекция о международном положении!

– Не вижу для этого оснований, – ровным тоном возразил Монах. – Цена, которую я ему предложил, более чем вдвое превышает разумную.

Это была его первая, но, к счастью, последняя ошибка, которую он совершил.

– Я говорю не о деньгах, – сухо проквакал By Зильян, – я говорю исключительно о политическом аспекте данного предприятия. Мне не нравится как сама сделка, так и факт нашего участия в ней. И знаете, почему? – Умудренный опытом Монах даже не попытался выдвинуть какую-нибудь гипотезу, которая, безусловно, доказала бы великую прозорливость начальства в данный момент, но после могла бы обернуться против самого Монаха. – От нее попахивает возможностью возвеличивания отдельных людей.

Этого Монах не понял; возможно, By Зильян имел в виду хитрые ходы русских, их коварные политические интриги.

– Я жду, – помолчав, вперил в него взор By Зильян. Монах понимал, что шансов на успех у него ровно столько же, сколько на полный крах, пятьдесят на пятьдесят. Он лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации.

– Я согласен, – неторопливо начал он, – что в основу этой легкой сделки легли исключительно личные контакты, основанные на личных взаимоотношениях. Однако, я должен подчеркнуть, что наиболее привлекательным аспектом всей операции мне представляется, – он умело избежал упоминания имени предшественника By Зильяна, – шанс использования Америки для подрыва и последующего ослабления созданной русскими террористической сети. Поскольку в данный момент мы не располагаем возможностью открыто вступить в борьбу с этим чрезвычайно развитым и в высшей степени законспирированным организмом, мне пришла мысль заставить глупцов таскать для нас каштаны из огня.

By Зильян бесстрастно созерцал Монаха, словно тот был фигурой на шахматной доске.

– Если я что-то и ненавижу всей душой, так это возвеличивание отдельных людей, – произнес он с пафосом. – И еще ложь.

Он уперся ладонями в полированный стол, на котором даже самый придирчивый взгляд не обнаружил бы ни единого пятна:

– От своих подчиненных я требую абсолютной искренности, так же, как и беспрекословного повиновения.

– Вы желаете, чтобы я присягнул на верность? – в голосе Монаха звучала ирония. Он вдруг подумал о феодальном прошлом своей страны и о том, сколь ничтожны произошедшие с того времени изменения.

– Это именно то, – бесцветным голосом изрек By Зильян, – что я намеревался предложить.

Монах замер. Сердце его билось чаще обычного. Он коротко кивнул, и по этому характерному движению By Зильян понял, что перед ним бывший кадровый военный:

– Если этого требует партия, я готов.

By Зильян пристально смотрел на него, и Монах вдруг увидел, что у него – действительно, как у черепахи, – нет ресниц.

– Это будет совсем просто, – сказал By Зильян. – Для вас не составит труда разыскать одного конкретного человека, в данном случае американца, и ликвидировать его.

Голос By Зильяна вдруг окреп, в нем появились металлические нотки:

– Я знаю, что вас связывают какие-то отношения с Трейси Ричтером... И, конечно же, он что-то значит... для вашей дочери, – он уже почти улыбался. – Я хочу, чтобы он бесследно исчез, и мы больше никогда не слышали его имени.

«Мерседес» доставил Монаха в правительственный аэропорт, где его уже ждал самолет. Рейс Пекин – Нью-Йорк с одним пассажиром на борту. Дома ли Трейси Ричтер? – подумал Монах. А если нет?

Он сделал несколько шагов по трапу и остановился. Не имеет значения, где сейчас Ричтер. Монах разыщет его, от этого зависит его собственная жизнь и жизнь дочери.

Пригнув голову, он скрылся в чреве самолета, и через несколько минут уже был в воздухе.

Примечания

1

А вы повели себя глупо! (фр.)

2

И что вам надо? (фр.)

3

Покажитесь! А не то позову полицию! (фр.)

4

Не двигаться! (фр.)

5

Что вы наделали? Что вас заставило? Все было бы ваше, но вы нарушили наше соглашение (фр.).

6

Вы явно не хотите жить (фр.).

7

Я не верю ни одному ее слову. Просто потому, что ее любовник умер, она впала в истерику (фр.).

8

Напротив, похоже, она догадывается (фр.)

9

ИВКА – «Ассоциация молодых христианок».

10

Гора Рашмор – скала, в которой высечены головы четырех великих Президентов США.

11

Известный американский политический комментатор.

12

АФТ/КПП – Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов.

13

«Эбони» – журнал, посвященный проблемам афроамериканцев.

14

Известный политический обозреватель.

15

«Сукин сын. Свинья поганая» (исп.).

16

«Экономика Камбоджи и проблемы индустриализации» (фр.).

17

Присаживайтесь. Вам кофе или что-нибудь выпьете? (нем.)

18

Игра слов: «ivori» – «слоновая кость», «white» – «белый» (англ.).

19

Услуга за услугу (лат.).

20

Отсчет секунд по-американски.

21

Нашпигованная утка (фр.).

22

Перефразировка известной фразы Р. Киплинга.

23

Твое здоровье (исп.).

24

Здоровья и удачи (исп.).

25

Ну, не Бог весть кем? (фр.)

26

Мертва (фр.).

27

Старый друг (фр.).