Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мировая холодная война

ModernLib.Net / История / Уткин Анатолий Иванович / Мировая холодная война - Чтение (стр. 9)
Автор: Уткин Анатолий Иванович
Жанры: История,
Политика

 

 


Англичане были убеждены, что Тито прежде всего националист, а его коммунистические убеждения имеют второстепенную ценность. Черчилль так говорил членам палаты общин в феврале 1944 г.: «Коммунистический элемент лежал в начале, но по мере того, как движение разрасталось, идеологическая строгость уступила место и вперед вышла националистическая концепция». Черчилль ликовал от того, что Интеллидженс Сервис не обнаружила связей югославских партизан Советской армии. Маклин работал вместе с сыном Черчилля и он информировал британское руководство, что только 5 процентов армии Тито представляют собой коммунистов. Сам Тито, по его мнению, был популярным националистом, и его не возможно было сделать простой пешкой в руках Советов. Маклин настаивал на том, чтобы Тито получил помощь — тогда он точно устремится к независимости и не будет игрушкой в руках русских. В результате англичане весь 1944 г. осуществляли действенную помощь Тито, одновременно окзывая влияние на короля с целью ослабления Михайловича и его реакционного правительства. Король Павел фактически не имел выбора и отошел от Михайловича в мае 1944 г.

На все это без малейшего одобрения смотрели американцы. Они отдали здесь главенство англичанам и почти безучастно наблюдали за ослаблением Михайловича, который вначале был их фаворитом. Американская миссия держалась за Михайловича по простой причине: она не доверяла Тито. В этом сходились и американские дипломаты и разведчики — ОСС. Американцы не опасались короля и Михайловича, но опасались коммунистических привязанностей Тито. Это был относительно короткий период времени. Когда американцы сознательно отдали инициативу на Балканах англичанам и русским: «Как русские, так и англичане в отличие от нас имеют интерес на Балканах и в средиземноморском бассейне, куда мы стараемся не подключаться». Примечательным было то, что и Михайлович и лондонское эмигрантское правительство повинуясь собственным инстинктам , полагали, что Америка стоит на их стороне. А Мэрфи (возглавлявший от американцев все службы) поневоле соглашался с англичанином Маклином в том, что основная часть населения поддерживает Тито и у того навыки самостоятельности. Нужно только ему помочь. Но в госдепартаменте чаще чем в Форин оффисе рассматривали вариант, когда Тито обращается за поддержкой к Москве. Американцы постепенно становились жестче. Они стали в лицо говорить англичанам, что поддержка Тито — это их концепция, а не обще западная.

В июле 1944 г. государственный департамент стал настаивать на продолжении сбрасывании припасов отрядам Михайловича, способным сдержать вхождение Тито в Сербию. Американцы начали поддерживать чисто сербские отряды в пику движению Тито. Меморандум госдепартамента Хэллу: «Мы не поддерживаем планов поддержки Тито за счет сербов».Весной 1944 г. германское наступление прижало партизан Тито к морю, и он вынужден был скрываться под британской защитой на острове Вис. В своем ослабленном состоянии Тито был вынужден пойти навстречу англичанам и 7 июля создать совместное с эмигрантами правительство. Лондон ликовал, а Вашингтон был далек от торжеств: «Тито находится под полным контролем англичан». Американцы явно не желали господства англичан на южных Балканах. Именно поэтому они продолжали оказывать поддержку сербам Михайловича — вплоть до того момента, когда уже всем стало ясно, что Михайлович перестал быть козырной картой в югославской игре. В середине августа 1944 г. премьер Черчилль встретился с Тито в Неаполе с целью определить послевоенное соотношение сил и взаимные обязательства. Тито пообещал «не вводить коммунизм», но оставил Черчилля с новыми сомнениями относительно правильности его балканской политики. Макмиллан и Маклин убедили его не рвать с Тито и позволить тому идти своим независимым курсом. Сомнения Черчилля усилились еще более, когда он узнал, что Тито тайно летал в Москву. Тито не мог не навестить Москву — его отношения с Россией были в полном беспорядке, а ведь именно Красная армия приближалась к Белграду. Но и Москва не могла быть равнодушна к автору идеи Балканской федерации, которая для начала включала бы в себя Югославию, Албанию и Болгарию (возможно и присоединившуюся Македонию). Сталин едва ли хотел, чтобы Тито был своего рода распорядителем на Балканах. В Тегеране, когда Иден посоветовал русским послать своих представителей к Тито, Молотов ответил, что «возможно лучше было бы послать представителей к Михайловичу».

В середине 1944 г. Тито посылает в Москву своего соратника Милована Джиласа. Сталин просил югославов не напугать англичан на Балканах возможностью победы коммунизма. Он даже просил партизан Тито снять с пилоток красные звезды. Тито отправился в Москву, когда далее ждать было нельзя — Красная армия выходила к югославской границе. И встреча оказалась провалом, когда Сталин посоветовал Тито поддержать короля Петра. «Кровь бросилась мне в лицо», — вспоминает Тито. Сербская буржуазия слишком влиятельна. Крестьянский национализм Тито не был вовсе тем, за что его принимали американцы — за продолжение русского империализма. Это было значительное недоразумение. Вопреки всем сталинским советам Тито хотел немедленного утверждения своей власти — он был победителем, и у него были могучие союзники, которые, однако, вовсе его не контролировали. Он был самым воинственным и автономным коммунистическим лидером в Восточной Европе и совсем не хотел быть чьим-то сателлитом. И он хотел в 1944-1945 годах сотрудничать с Западом. Всего этого в Вашингтоне не понимали. Но это весьма отчетливо чувствовали в Кремле.

Итак, в Восточной Европе сложилась весьма непростая обстановка. На севере финны поняли, что Красная армия не будет штурмовать Хельсинки. На юге югославские коммунисты пошли своим курсом, и сказать, что Москва их контролировала было бы неверной оценкой ситуации. Румыния увидела свой вариант итальянской формулы. Бенеш и все чехи увидели, что Сталин не против сотрудничества с Западом, если тот не занимает крайние антирусские позиции. И если это укрепляет безопасность России. Но на Западе предпочли усомниться. Польша поднимала всеобщую температуру и никто не знал «окончательным» ли является примирительный курс Сталина? Какой будет экономическая схема взаимодействия региона? И нужно помнить, что во всем регионе правящие круги терпели фиаско, образовывая колоссальный общественно-политико-экономический вакуум? Не попытается ли Россия его заполнить? В этой ситуации Черчилль попытался «вдвоем» со Сталиным решить проблему контроля над регионом.

Среди широких кругов англичан стали распространяться настроения, что худшее уже позади, что война преодолела водораздел между поражением и победой. Чувствуя требуемую от лидера обязанность указать «маяк впереди», Черчилль 25 марта 1944 г. — впервые после более чем годичного перерыва — начал готовить большую речь для радио. Черчилль постарался сказать лучшие слова о Сталине (хотя за скобками здесь уже накопилось много горючего материала): «Его власть позволила осуществить контроль над многомиллионными армиями на фронте в две тысячи миль, осуществить контроль и единство на Востоке, что оказалось благом для России и союзников». Но основная часть речи была посвящена будущему, послевоенным реформам в образовании, сельском хозяйстве, «энергичному оживлению здоровой деревенской жизни», обеспечению жильем, трудовой занятости. Думая о будущем, не следует расслабляться. «Час наших величайших усилий приближается, он потребует от нашего народа, от парламента, прессы, от всех классов тех же сильных нервов, той же самой упругости общественной ткани, которая позволила нам выстоять в те дни, когда мы в одиночестве ожидали блица… Мы можем стать объектом новых форм нападения. Британия выстоит. Она никогда не теряла уверенность в себе и не отступала. И когда будет дан знак, все содружество жаждущих мести наций обрушится на врага и прикончит жесточайшую тиранию, которая когда-либо вставала на пути человечества». Англичане ощущали выход на арену новых проблем обостренно. Предметом их раздумий все чаще становилась Восточная Европа.

В конце мая 1944 г. английский посол Галифакс выдвинул перед госсекретарем Хэллом предложение: англичане постараются договориться с русскими по поводу раздела сфер влияния на Балканах. Галифакс сообщал, что Лондону желательно обеспечить преобладание в Греции за счет предоставления СССР «свободы рук» там, где Запад все равно не имел рычагов влияния — в Румынии. Хэлл был против договоренностей, которые ставили под вопрос «универсальный» характер приложения американской мощи к послевоенному миру. Черчилль постарался смягчить «суровый реализм» предлагаемой англичанами сделки. Речь, мол, идет лишь о сугубо временном соглашении. Но Рузвельту, во-первых, не нравились сделки, в которых ему отводилась роль свидетеля, а, во-вторых (и это в данном случае главное), он не желал преждевременного дробления мира на зоны влияния. Экономическое и военное могущество Америки обещало гораздо большее. Рузвельт ответил Черчиллю, что понимает его мотивы, но боится, что «временный» раздел может превратиться на Балканах в «постоянный». Защищая свою позицию, Черчилль начал убеждать Рузвельта в том, что данная сделка безусловно выгодна Западу. Ведь западные союзники все равно никак не могут воздействовать на внутреннюю ситуацию в Румынии. Получить же Грецию как гарантированную зону своего влияния означало бы обеспечить себе надежный плацдарм на Балканах. С определенной «неохотой» Рузвельт написал Черчиллю, что такое соглашение можно было бы заключить, но лишь на трехмесячный срок, «давая при этом ясно понять, что речь не идет об установлении каких-либо послевоенных зон влияния».

Весной 1944 г. еще более отчетливо обозначились различия в английском и американском подходе к Югославии. Черчилль решил опереться на силы, находящиеся под командованием Тито. И он был буквально взбешен, узнав, что американцы именно в этот момент — в начале апреля 1944 г. начали помогать сопернику Тито — Михайловичу. 6 апреля Черчилль послал телеграмму Рузвельту, в которой говорилось, что действия американцев «повсюду на Балканах прямо противоположны действиям Британии». Это было тяжелое время для Черчилля, он не мог найти необходимый баланс в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом. С американцами зрели противоречия на Балканах. СССР Черчилль косвенно ожесточил тем, что в месяцы, предшествовавшие высадке в Нормандии, заостренно поставил проблему лояльности коммунистов и сочувствующих им, занимающих правительственные должности. Накануне высадки в Бретани отношения Черчилля и Сталина приобрели особую напряженность. 4 мая 1944 г. Черчилль записал: «Очевидно, что мы приближаемся к окончательному выяснению отношений с русскими, к выяснению сущности их коммунистических интриг в Италии, Югославии и Греции». Дело зашло так далеко, что премьер-министр предложил кабинету рассмотреть возможность отзыва британского посла из Москвы «для консультаций». Американцы в это время уже отозвали своего посла Гарримана. «Я не думаю, — писал Черчилль, — что русским понравится ситуация, когда в Москве не будет ни британского, ни американского посла». У него было немало оснований для пессимистических оценок будущего. В начале мая 1944 г. он делится своими страхами с Иденом: «Я боюсь, что в мире зарождается новая опасность. Русские опьянены победой и нет тех препятствий, нет тех пределов, до которых они не могли бы дойти. Правда, на этот раз мы и американцы будем хорошо вооружены». Со времени высадки в Нормандии (6 июня 1944 г.) начинается прискорбный для Черчилля процесс ослабления союзнической значимости Британии в коалиции. И стратегически и политически американское влияние на Западе становится преобладающим. Именно в это время Черчилль, подчиняясь чувству реализма, назвал себя «лейтенантом» Рузвельта. Заметим, что Черчилль охарактеризовал себя так будучи в пике формы, демонстрируя чудеса продуктивности, жизненной силы, неутомимости, быстроты решений, полностью владея военной и дипломатической машиной страны. В 1940 г. он был независимым лидером своей странны. К 1943 г. он был одним из трех равных, а после 1944 г. — младшим партнером в коалиции.13 сентября 1944 г. на первом пленарном заседании «Октагона» (так он назвал вторую конференцию в Квебеке) Черчилль поставил вопрос о «сдерживании» СССР в Европе в практическую плоскость. Он указал Рузвельту на «опасное распространение русского влияния» на Балканах. Обстоятельства капитуляция Румынии и Болгарии делали постановку этого вопроса безотлагательной. Следовало усилить давление на немцев в Италии, выйти к Триесту и Фиуме с дальним прицелом в Вену. Рузвельт с пониманием слушал Черчилля. Принимая австрийского эрцгерцога Отто, он сказал: «Нашей главной задачей становится не допустить коммунистов в Венгрию и Австрию». Рузвельт одобрил план Черчилля дислоцировать английские войска в Греции. Официальная стенограмма конференции зафиксировала его аргументы в пользу того, чтобы «достичь Вены как можно быстрее и самым легким путем. Если это окажется невозможным, нам все же следует укрепиться в Истрии и мы должны оккупировать Триест и Фиуме. Движение правого фланга союзнических войск в Европе могло бы хотя бы в некоторой мере блокировать расширение зоны влияния русских на Балканах». Рузвельт подписал инструкцию, предписывающую генералу Г. Вильсону, в случае неожиданного краха Германии, оккупировать четырьмя дивизиями Австрию. Рузвельт и Черчилль не скрывали, что их действия несут политическую нагрузку. В Лондон Черчилль направляет телеграмму, что с радостью воспринял реакцию американцев, которые, как оказалось, также готовы начать движение в направлении Вены, если война будет продолжаться достаточно долго. «Я испытал облегчение, встретив со стороны американцев понимание наших идей». Думая о будущем взаимоотношений с Советским Союзом на этапе, когда стало ясно, что Советская Армия выигрывает войну,

Черчилль почти что колебался между надеждой и отчаянием. Периодически его речи звучали весьма оптимистически. Так, выступая перед палатой общин 24 мая 1944 г., он сказал:

«Глубокие перемены произошли в Советской России. Троцкистская форма коммунизма полностью выметена из страны. Победа русских армий приведет к гигантскому укреплению мощи русского государства и несомненному расширению его кругозора. Религиозная сторона русской жизни теперь переживает удивительное возрождение».

Согласие Молотова на предоставление Франции западной сфере влияния, конечное американо-английское согласие на «итальянскую формулу» в Румынии, растущее американское влияние на Дальнем Востоке, фактическое образование западноевропейского блока создавало новую международную обстановку. Не следовало упускать «вожжи истории» — и Черчилль был самым быстрым среди тех, кто видел мировые перемены. Более всего с весны 1944 г. его мучило укрепление левых сил в Греции и Италии. Что будет с Балканами, и, главное, какие силы заполнят вакуум в Германии? Черчилль делится самыми сокровенными мыслями с врачем Мораном.В мае 1944 г. английское руководство обсуждало проблемы взаимоотношений с СССР в беседах с новым советским послом в Лондоне Ф. Т. Гусевым. Впервые вопрос был поставлен quid pro quo: согласиться ли Россия не посягать на британские интересы в Греции, если Британия признает зоной предпочтительных интересов Румынию? Русский ответ последовал 18 мая и он был положительным. Гусев спросил только Идена, достигнута ли у англичан договоренность по этому поводу с американцами? Для англичан это был непростой вопрос.Тем не менее британская дипломатия должна была смотреть реальности в глаза — Советская армия выходила на Балканы. 8 июня Лондон помянул в своих дискуссиях Болгарию и Югославию. Британцы не могли согласиться с «отсутствующей» дипломатией Вашингтона. Британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс, рискуя многим, позволил себе напомнить государственному секретарю Хэллу, что «мы следуем за руководящей линией Соединенных Штатов в Южной Америке так далеко, насколько это только возможно». Он желает остановить большевизм. Он желает проделать эксперимент. Рузвельт ответил Черчиллю согласием только тогда, когда тот обозначил свой эксперимент строгими временными рамками — три л Черчиллю согласием только тогда, когда тот обозначил свой эксперимент строгими временными рамками — три месяца.

Со своей стороны посол Громыко 1 июля 1944 г. запросил мнение государственного секретаря Хэлла по поводу советско-британской предполагаемой договоренности. 15 июля Хэлл ответил, что США готовы поддержать «временное» соглашение такого рода. Советские дипломаты дали понять, что без одобрения США подобные соглашения не имеют реальной силы. Но Черчилль верил в свою звезду и летом 1944 г. был очень активен в выработке всевозможных схем, главной целью которых вывести из-под объективного русского влияния максимум возможного. Речь шла о союзах вокруг Польши, Балканской конфедерации, Дунайской конфедерации. В Тегеране Сталин сказал, что приветствует любые схемы, кроме тех, целью которых является замкнуть Советский Союз подальше от основных мировых дорог. Сordon sanitaire был для СССР неприемлем.

В августе 1944 г. Сталин настаивал на создании Европейской политико-военной комиссии для выработки единой союзнической политики. Советский посол в Лондоне И. Майский долго беседовал с Иденом на эту тему: «Возможно создание сфер влияния, сфер сотрудничества. Если Запад исключит Россию из средиземноморских и французских дел, то России ничего не останется, как вести себя подобным же образом на Востоке Европы».

Стремясь увидеть Сталина и решить с ним вопросы, касающиеся Восточной Европы, Черчилль посчитал необходимым сделать публичными самые лестные оценки советских военных усилий. Сталин «отверг авантюризм Троцкого в 1920-е годы, когда Россия была слаба; он безжалостно дисциплинировал крестьянство и рабочих чтобы сделать Россию сильной; он ликвидировал своих военных вождей; у него не было иллюзий относительно ценности британских обещаний после напущенных обязательств открыть второй фронт, он полагался лишь на собственные ресурсы. Британия имела престиж, она имела уважаемого лидера, но Сталин знал, что Британия больше не правит судьбами капиталистического мира и у него не было иллюзий относительно отношения Черчилля к большевизму. Любое соглашение, которое исключало Соединенные Штаты мало чего стоило».

Делая 28 сентября 1944 г. в палате общин оценку сложившейся ситуации на фронтах, он сказал, что британские и американские союзники «никогда не должны забывать о неизмеримых услугах, которые Россия оказала в общем деле. Выстояв в течение долгих лет страданий, она сумела выбить жизнь из германского военного монстра». Россия, — добавил Черчилль, — «сдерживала и уничтожила большую часть противостоящих нам сил, чем все те, кто сражается с немцами на Западе. И она за эти долгие годы заплатила огромную цену. Именно на нее упала основная тяжесть борьбы в наземных сражениях. Будущее мира и, конечно же, будущее Европы зависит от сердечности, доверия и понимания ассоциации народов Британской империи, Соединенных Штатов и Советской России».

По ряду причин (Суэц, Средиземноморье, Италия и Франция, Мадагаскар и Пиренеи, проливы и Турция, Балканы) Лондон был исключительно заинтересован в господстве в Греции. Эти проблемы нужно было решать, и Черчилль с Иденом буквально загнали Сталина в угол: с недельным предупреждением они прибыли в советскую столицу. Впервые столь очевидно разгневанный Рузвельт сообщает (после продолжительных обсуждений с Гопкинсом) Сталину, что все политические и военные вопросы, которые англичане собираются обсуждать с Кремлем, представляют прямой интерес для Белого дома; только личное согласие Рузвельта способно привязать США к тем или иным решениям. Посол Гарриман будет присутствовать на всех обсуждениях, но он не полномочен высказываться за США.

Подчеркнув свое понимание растущего значения России, Черчилль вылетел в Москву. 9 октября 1944 г. он разместился на даче Молотова, которая находилась примерно в 45 минутах езды от центра города. Вечером Черчилль направился на автомобиле в Кремль на встречу со Сталиным. Во время этой первой встречи, в десять часов вечера 9 октября 1944 г. Черчилль пообещал, что «будет поддерживать установление такой границы с Польшей, которая зафиксирована в Тегеране… Эта граница необходима для безопасности и будущего России, что бы там ни говорили лондонские поляки». Это решение уже поддержано британским военным кабинетом. Как пишет Г. Колко, Черчилль был благодарен русским «чьи колоссальные человеческие жертвы — одни лишь они — сделали возможным возвращение Британии в Европу».

Желая получить компенсацию, Черчилль обратился к Сталину со словами, что «Британия должна быть ведущей средиземноморской державой», и он надеется, что «маршал Сталин позволит ему иметь решающее право при определении положения Греции. Подобным же образом маршал Сталин будет иметь решающее слово в отношении Румынии. Лучше было бы объяснить стратегические пожелания великих держав дипломатическими терминами и „не использовать фразы „разделение сфер влияния“, так как американцы могут быть шокированы. Но до тех пор, пока он и маршал Сталин понимают друг друга, можно будет объяснить всю ситуацию американскому президенту“.

Сталин ответил, что Рузвельт, по-видимому, потребует «слишком многого для Соединенных Штатов, оставляя слишком мало для Советского Союза и Великобритании, которые, в конце концов, имеют договор о взаимопомощи». Согласно собственным записям Черчилля об этом моменте переговоров со Сталиным, он поставил вопрос так: «Давайте решим наши проблемы на Балканах. Ваша армия находится в Румынии и Болгарии, у нас в этих странах имеются интересы, миссии и агенты. Давайте не сталкиваться в мелких вопросах».

Момент (пишет Черчилль) «представился удобным для дела и я сказал, „Давайте решим наши проблемы на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас здесь есть свои интересы, миссии и агенты. Предотвратим столкновения по незначительным вопросам. Там, где дело касается Британии и России, как бы вы отнеслись к тому, чтобы иметь девяностопроцентное преобладание в Румынии, позволив в то же время нам иметь девяностопроцентное превосходство в Греции, а в Югославии пусть соотношение будет пятьдесят на пятьдесят“.

Черчилль взял лист бумаги и написал на нем следующее:

«Румыния — Россия — 90%, другие страны — 10%;

Болгария — Россия — 75%, другие страны — 25%;

Югославия — 50-50; Греция — Великобритания — 90%, другие страны — 10%»; Венгрия — 50 — 50 %; Болгария — Россия — 75 %, другие — 25 %.

Сталин изучил написанную Черчиллем страницу, кивнул, поставил синим карандашом галочку, и возвратил калькуляцию автору.

Как вспоминал Черчилль, в душе у него пронесся вихрь сомнений. Он даже думал, не обратить ли все в шутку. «Последовала долгая тишина. Исписанная карандашом бумага лежала в центре стола. Наконец я спросил Сталина, „может быть, он считает циничным, что мы так легко обращаемся с судьбах миллионов людей? Давайте сожжем эту бумагу“. „Нет, возьмите ее себе“, сказал Сталин. С точки зрения Сталина, для англичан это было серьезное решение, „ведь Средиземное море еще не было в их руках“.

Черчилль не упоминает в мемуарах о том, что, когда на следующий день Черчилль прислал текст этих переговоров, советские чиновники тщательно вымарали всяческие упоминания о процентах. Но Сталин, как вспоминает Гарриман, был предельно сердечным и обходительным. Он самым мягким образом воспринимал то, что говорил ему Черчилль: «Если мы правильно решим эти проблемы, мы, возможно, предотвратим несколько гражданских войн». Вчерашнее соглашение поможет остановить социальное движение влево. У Англии есть определенные обстоятельства перед монархиями Греции и Югославии. «Помимо институционного вопроса в этих странах существует идеологическое противоречие между тоталитарной формой правления и той формой, которую мы называем свободным представительством, контролируем свободными выборами. Мы очень рады тому, что вы высказались против попыток изменений существующей системы этих балканских стран посредством силы либо коммунистической пропаганды».

Сталин действительно должен был быть в добром расположении духа, чтобы согласиться с черчиллевскими характеристиками предвоенных клерикальных и пронацистских диктатур демократиями, основанными на всеобщем избирательном праве.

В качестве компенсации Черчилль заявил, что «англичане не намерены преграждать Советской России доступ к тепловодным портам. Мы больше не следует политике Дизраэли или лорда Керзона. Мы не собираемся останавливать русских». Сталин сравнил интерес России в черноморских проливах с заинтересованностью Британии в Суэце и Гибралтаре, с интересом США в Панаме. «Россия находится в уязвимом положении». Черчилль еще раз подчеркнул, что, по его мнению, у России «справедливые и моральные претензии». Сталин попросил Черчилля запомнить их беседу, придет время и СССР поднимет эту международную проблему. (В Ялте и Черчилль и Рузвельт согласились с тем, что конвенция в Монтре, регулирующая статус проливов, должна быть пересмотрена в пользу СССР. В Потсдаме все три великие страны подтвердили эту свою позицию. Но когда СССР потребовал выполнения этого союзнического решения, и Англия и США не сдержали своего слова).

Русские старались показать, что они предпочитают практическую арифметику. Начальник штаба Черчилля генерал Исмей пишет, что «в Москве мы были приняты еще более тепло, чем во время визита Идена в прошлом году». Никогда не обедавший в иностранных посольствах Сталин посетил обед в британском посольстве, поехал вместе с Черчиллем в Большой театр и в промозглый дождливый день приехал в аэропорт провожать английскую делегацию. Исмей: «Я не буду утверждать, что лучше понимаю русский характер, чем в начале войны, но я полагаю, что, если мы и американцы не завоюем и сохраним их дружбы, останется не так много надежд на сохранение мира в мире». Черчилль заверил Сталина, что он может объяснить состоявшуюся договоренность Рузвельту.

Рузвельт, вполне очевидно, ревниво отнесся к встрече Черчилля со Сталиным в октябре 1944 г. Он попросил премьера позволить послу Гарриману присутствовать на всех важнейших беседах. Но обстановка предвыборной борьбы в США диктовала осторожность, и Рузвельт запретил Гарриману подписывать какой бы то ни было документ, каким бы общим он ни был. Чарльз Болен предсказывал, что результатами советско-британской договоренности могут быть «первоклассная британско-советская ссора из-за европейских проблем или… раздел Европы на сферы влияния на базе силовой политики». И то и другое, предупреждал Болен, «было бы большим несчастьем»

Уже тогда становилось ясно, что президент ждал окончания предвыборной стихии, когда трое глав великих держав смогут встретиться с глазу на глаз. Пока же он телеграфировал Сталину: «Идет глобальная война, и нет буквально ни одного военного или политического вопроса, в котором Соединенные Штаты не были бы заинтересованы… Моим твердым убеждением является то, что решение до сих пор незакрытых вопросов может быть найдено только нами тремя вместе». Это придавало визиту Черчилля в Москву характер предварительной «разведки боем». Еще боле важно следующее. Рузвельт начинал воспринимать Британию как младшего партнера в Великой коалиции. И он не хотел (как сказал Гопкинс Галифаксу), «оказаться вытолкнутым на заднее место».

В начале 1945 г. посол Галифакс пишет Черчиллю: «Беда с этими ребятами (американцами. — А.У.) заключается в том, что они являются жертвами ярлыков: „Силовая политика“, „Сферы влияния“, „Баланс сил“ и др. Как будто когда-то существовало соглашение под названием „Доктрина Монро!“ Они действительно переплюнули всех, когда осуществили покупку Луизианы!»

Старый западноевропейский центр

Постаравшись обезопасить подходы к Суэцкому каналу, Черчилль принялся за укрепление связей с потрясенными войной западноевропейскими метрополиями. Он и Антони Иден прибыли во французскую столицу 10 ноября. Исход войны уже не вызывал сомнений. В головах политиков она уже окончилась. Предстояло послевоенное переустройство мира. И две старейшие колониальные державы ощутили общность судеб.

«На этот раз, — с удовлетворением отмечал де Голль, — речь шла о деловых вопросах, а не о чувствах». Рассматривалась возможность франко-британского сотрудничества в урегулировании мировых проблем. Де Голль обратился к Черчиллю: «Вы видите, Франция поднимается. Но какой бы ни была моя вера в нее, я знаю, что она не сразу возвратит свою прежнюю мощь. Вы, англичане, оканчиваете эту войну в ореоле славы. Однако, как бы это ни было несправедливым, ваше положение рискует ухудшиться из-за ваших жертв и затрат, из-за центробежных сил, существующих в Содружестве Наций и, прежде всего, из-за возвышения Америки и России, а в будущем и Китая! Итак, обе наши страны встречают новый мир ослабленными. И на кого сможет рассчитывать каждая из наших стран, действуя в одиночку? Если же, напротив, они придут к согласию и вместе встретят трудности завтрашнего дня, их вес будет достаточным, чтобы не допустить ничего такого, с чем они не согласны. Общая воля — вот что должно лежать в основании союза, который мы вам предлагаем». Ответ Черчилля: «Сегодня я предлагаю вам заключить с нами принципиальный союз. Но в политике, так же как и в стратегии, лучше идти за сильнейшими, чем против них… Американцы обладают неисчерпаемыми ресурсами. Но они не всегда ими пользуются сознательно. Я, естественно, старался использовать их в интересах моей страны. Я установил тесные личные отношения с президентом Рузвельтом. Я старался направить события в желаемом направлении». Таким образом, Черчилль в принципе согласен на союз, но с оговоркой: Британия должна считаться в американской мощью. Последним обстоятельством — желанием сохранить особые отношения с Соединенными Штатами объясняется многое в британской политике и в военные и послевоенные годы. Но в ноябре 1944 г. фактом стало образование тайного фронта старых колониальных держав.

Рузвельт в эту пору (последние месяцы 1944 г.) видел опасность открытого блокирования с дискредитированными в Европе правыми силами. Когда Черчилль проинформировал итальянского премьера Бономи о неприемлемости введения в кабинет графа Сфорцы (ставшего одним из символов антифашистской борьбы для буржуазных либералов), президент Рузвельт дал указание своему послу в Италии Вайнанту выразить сожаление по поводу действий англичан. Черчилль возмутился, всеобщность претензий американцев начала его раздражать. Он заявил, по существу, что американцы слишком много на себя берут, что именно англичанам «вручено командование в Средиземноморье», подобно тому, как американцы владеют командованием во Франции.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52