Посольство

      Нед приподнял ее, и они посмотрели друг на друга, глаза в глаза – темно-синие в темно-карие.
      – И кто же это высказал такую мысль, – заметил он, – что наша главная сила – это разговор? – Он нежно поцеловал сначала один ее глаз, потом другой.
      Она засмеялась ему в ухо.
      – Не выношу такой откровенной лести, – сказала она. Неужели ты думаешь, что и у меня есть гены Эмили?
      – А она больше склонна к физиологии?
      – Ну уж, только не к умствованию. – Она положила руки ему на плечи и приподнялась, чтобы посмотреть на него сверху вниз.
      – Мне кажется, это любовь, – сказала она. – Ты единственный человек на свете, который считает меня красивой и сексапильной.
      – Меня тянет только к высоким женщинам. Я не имею в виду никого конкретно.
      – Прекрасно! – Ее тело медленно соскользнуло вниз. Долгое и тесное объятие возбудило их больше, чем они хотели бы признаться.
      Ее темные глаза выражали непокорность, обиду и беспокойство.
      – Я хотела бы, чтобы ты позвонил Лаверн, – начала она. – Скажи ей что-нибудь односложное, как ты это умеешь, и останься со мной еще несколько часов. Ты меня сегодня уже много обижал. Может, теперь будешь вести себя хорошо?
      Лицо Неда помрачнело.
      – Я мог бы только мечтать об этом, – сказал он, понимая, что за этим должно последовать «но». Он пристально посмотрел на нее. – Ты помнишь, что завтра Четвертое июля?
      – Скажи, – ответила ему Джейн довольно резко, – разве у вас с Шамуном не все в порядке?
      – Все, что мы смогли предусмотреть.
      – Тогда?..
      Он замолчал, вспоминая безумный ритм прошедшей недели, в котором составлялся план защиты Уинфилда; теперь он давал не больше, чем трость слепому. Тем не менее все, что они придумали, было готово к работе: снайперы, наблюдатели, официанты, пехотинцы в «троянском коне» и даже маленький оркестр для исполнения разных танцев, вооруженный пистолетами, спрятанными под одеждой. Был еще взвод морских пехотинцев и группа его добровольцев в штатском. О чем же еще беспокоиться?
      – Тогда, – повторил он вслед за Джейн, – давай заранее посмотрим фейерверк.

* * *

      Серый «форд-фиеста» несся по скоростной дороге А355 на юг из Амершэма в Слау. Шамун посмотрел на часы. Десять вечера. Он неплохо сегодня вечером поработал. Когда он доберется до Лондона, надо будет позвонить Неду и все подробно рассказать.
      Полиция в Стоун-Мэндвиле поначалу не очень хотела помочь ему, но он расположил всех к себе своим благожелательством. Так что в конце концов ему разрешили посмотреть на немца. С одного взгляда было понятно, что Берт Хайнеман в предстоящих делах участвовать не может. Бывшие товарищи дважды пытались и не смогли убить его. Крутые парни эти марксисты.
      Изувеченные тела убитых уже увезли в морг, но все согласились с тем, что они не похожи на арабов.
      Полиция разрешила ему также взглянуть на фургон «фиат-фиорино», с нанесенной, а потом закрашенной эмблемой фирмы «Ходгкинс и дочь». С одной стороны фургона она проступала через свежую серую краску, словно владелец фургона никак не решался закрасить ее до конца. Кроме пулевого отверстия в одном из окон, фургон не давал никаких новых данных. Некоторые отпечатки пальцев на нем принадлежали двоим убитым. Но были и отпечатки других людей.
      История, о которой Шамун собирался рассказать Неду, была уже вполне ясна. Их подозрения насчет фирмы подтвердились. Ее сотрудники очень хотели убить немца. Хотя это и удивляло, но соотносилось с сообщением Нэнси Ли об исчезновении нескольких лучших людей Хефте.
      Как жаль, что немец не в состоянии говорить! Кажется, он догадался, что его снова пытались убрать. Глаза его блестели, но говорил он бессвязно, да к тому же и по-немецки. Могут пройти недели, пока можно будет понять его речь, а у них нет и суток.
      Позади «фиесты» Шамун увидел две яркие, быстро приближающиеся фары. Он не раз замечал, что английские водители включают свет дальних фар, не заботясь о том, что они ослепляют других. Дальний свет англичане неправильно использовали и для того, чтобы подать сигнал. Во всем мире мигнуть дальним светом означает: «Берегись, я еду». А в Англии совсем другое: «Поезжай впереди меня. Обгонять не собираюсь». Совершенно сбивает с толку. Но очень эксцентрично, по-английски.
      Шамун изменил положение зеркала заднего обозрения, чтобы свет фар не слепил глаза. Он хотел поправить и зеркало снаружи, но машина догоняла его так быстро, что он не стал делать этого.
      Она подалась направо, чтобы обойти его, и они долго ехали параллельно. Шамун успел заметить, что это не легковушка, а белый фургон, больше, чем «фиорино» и его «фиеста». Мо мельком увидел лицо водителя с большими, навыкате глазами. Он сжал в руке маленький круглый микрофон.
      Фургон резко вильнул влево. Его переднее крыло сильно ударило по «фиесте». Они переезжали мост, и Шамуну с огромным трудом удалось удержать машину, чтобы не врезаться в ограждение моста.
      Фургон проскочил вперед. Шамун сознательно отстал, но все же оказался не готов к последующим действиям преследователя. Фургон с визгом шин промчался вперед на более широкое место и резко развернулся. Теперь он несся прямо в лоб «фиесте», ослепляя Шамуна светом фар.
      Шамун свернул вправо. Фургон снова зацепил его передним крылом, но промчался мимо. В зеркало он увидел, как вновь развернулся преследователь. Шамун нажал на педаль газа. Он должен уйти от этого сумасшедшего – его машина легче фургона.
      Две машины неслись по дороге А355, бросая в ночь снопы белого света. Шамун сжал зубы и надавил на педаль до отказа. Ему было ясно, что происходит, поскольку во время разворотов на бортах фургона несколько раз мелькнула надпись: «Хрдгкинс и дочь – традиционные обеды».
      Пока ему удается держаться впереди фургона, все будет в порядке. Это была безлюдная часть дороги, но вскоре они достигнут застроенного района Биконсфилд; тогда он либо оторвется от фургона, либо найдет полицейский участок и укроется там. Так или иначе, Шамун не сомневался, что доставит свою информацию в Лондон.
      Не сомневался, пока не увидел далеко впереди другой фургон, несущийся прямо на него с ослепительно яркими фарами.

Часть 7
Воскресенье, 4 июля

Глава 26

      Шорох. Что-то едва прошелестело, разбудив Неда Френча четвертого июля. Снова шорох, как дурное предзнаменование.
      Он уснул, обняв Джейн. После минут упоительной близости он с трудом разместился на ее узкой кровати – едва ли даже полуторной; настоящая кровать одинокой библиотекарши. Его голова касалась ее маленькой груди; ее ноги обвили его как две лианы.
      Снова шорох.
      Он приподнялся на локте, уже совсем проснувшийся. Во рту было сухо. Наконец он понял, что его разбудили старые электрические часы, в которых каждую минуту переворачивался тонкий металлический прямоугольник с цифрой. Только что на часах было 04.02, но на глазах Неда пластинка перевернулась, чуть щелкнув: 04.03.
      Итак, решающий день начался.
      Он освободился из ее объятий так осторожно, что она не проснулась. Прошлой ночью они выпили много виски. Во всяком случае, много для Джейн. И долго занимались любовью. А он так и не позвонил Лаверн.
      04.04. Легкий шорох, как далекое кукование кукушки, казалось, отсчитывал оставшиеся ему годы жизни. Смотри, как уходит твоя жизнь с шорохом осенних листьев. Смотри, как замки рассыпаются, а твои тело и мозг дряхлеют. 04.05.
      Раздетый, он на цыпочках спустился в ее кухоньку позади гостиной. Как и кровать, весь ее дом не предназначался для жизни вдвоем. Он налил воды в электрический чайник, включил его в розетку и начал искать растворимый кофе. К тому времени, когда он нашел его, вода уже кипела.
      Он чувствовал беспокойство, почти смятение. Неужели он оттолкнул всех, в ком нуждался, да еще в придачу и тех, кто не был ему нужен? Кофе был таким горячим, что он обжег язык. Язык принес тебе те неприятности, от которых ты сейчас пытаешься избавиться.
      Решающий день. Но разве бывает командир адъютанта? Надо разбудить Шамуна. Они, конечно, уже не друзья. Надо разбудить этого сукина сына, тройного предателя. Он позвонил Шамуну домой. Через двадцать гудков он повесил трубку, снова позвонил и повесил трубку через десять гудков. О'кей. Ну, Шамун – накануне сражения где-то трахается.
      Оглядев комнату, Нед увидел, что она завалена его разбросанной одеждой. Лежало и сброшенное Джейн ее темно-зеленое бархатное платье. У Джейн под ним ничего не было. И правильно. Так проще.
      Итак, вечного постороннего не было дома в четыре утра. Вот она проблема посторонних – они ведут себя иначе, чем свои. Есть и еще один посторонний – Амброз Эверетт Бернсайд-третий, – притом настолько, что казался инопланетянином.
      Взяв телефонный справочник, он обнаружил, что номера Бернсайда там нет, видно, такие номера не печатают . Мало ли кто захочет позвонить?
      Между тем Нед одевался. Он всунул ноги в свои черные туфли и завязал галстук, глядя в маленькое зеркальце.
      – Куда спешить? Все еще закрыто, – тихо пробормотал он себе под нос. А потом вспомнил.
      Странное ощущение испытываешь, когда бредешь по тихим улицам утреннего Лондона. Ни машин, ни такси, ни грузовиков, ни пешеходов. На светофорах переключаются цвета, а транспорта нет как нет. Он дошел до Гайд-парк-Корнер около четырех пятнадцати и увидел несколько такси, несущихся по кругу с сумасшедшей скоростью. На Гросвенор-сквер он был в четыре тридцать. Ночью канцелярия заметно изменила свой вид, напоминая теперь груду камней, золотящихся при свете уличных фонарей. Охранники в канцелярии долго изучали его пропуск перед тем, как впустить.
      Я же не побрился, вспомнил Нед. Это всегда делает тебя подозрительным, вызывая у охранников ассоциации с террористами, анархистами и всеми, кто ест хлеб из муки грубого помола и пьет не пастеризованное молоко. Не побрейся еще один день, и тебя пристрелят на месте.
      Он отпер дверь своего кабинета и увидел записку, прикрепленную к телефону. Господи, подумал он, я же должен был оставить записку Джейн! Что за кретин! Свинья! Он развернул записку: «Уехал в больницу в Стоун-Мэндвиле. Вооруженные типы в масках на фургоне фирмы по обслуживанию торжеств пытались забрать молодого пациента-немца. Стоит посмотреть».
      Шамун закончил, как обычно, без подписи. Только номер телефона больницы. Нед набрал номер. Долго никто не подходил. Наконец трубку подняла женщина.
      – Нет, – ответила она, – вам лучше спросить об этом полицию, сэр.
      – А есть поблизости полицейский?
      – Извините, сэр, – сказала женщина, обращаясь к тому, кто был рядом с ней. – Тут джентльмен интересуется...
      – Кто это? – спросил мужской голос.
      – Полковник Эдвард Дж. Френч, армия США. А с кем я разговариваю?
      – Я все думал, когда вы позвоните, – сказал ему Паркинс. – Откуда вы узнали?
      – Узнал? Что?
      – О! – Паркинс помолчал. – Полковник, вы знаете мост через Темзу у Хинли?
      – Не очень. А что случилось?
      – Серый «форд-фиеста» врезался в стальную конструкцию моста. Это случилось между десятью и десятью тридцатью вчера ночью. Никто не видел аварии. В это время, вы же понимаете, все добирают свое в пабах.
      – А водитель? Что с водителем?
      – Водителя нет. Считаем, что выбросило прямо в реку.
      – Чушь! – взорвался Нед. – Шамун лучший водитель из всех, кого я знаю!
      Паркинс снова помолчал.
      – На автомашине вмятины и царапины, появившиеся не из-за этой аварии.
      – А вы что там делаете?
      – Помогаю другу. Вы могли бы подъехать?
      – Я без машины.
      – Скажите, где вы находитесь, и за вами через десять минут заедут.

* * *

      Посторонние и свои. Жестокая игра.
      Поле, на котором шла игра, было обширной территорией, застроенной старыми и новыми зданиями. Больничная территория включала отдельные строения из красного кирпича и бетонных панелей, а между ними располагались стоянки, возле которых зеленела трава и росли деревья. Как огромная шахматная доска с маленькими фигурками. Отделение несчастных случаев помещалось в современном двухэтажном здании; с воздуха оно казалось буквой "Н" с еще одной ножкой.
      Нед посмотрел на Паркинса и высокого мужчину с редкими рыжими волосами и усыпанным веснушками лицом. Оба сидели недалеко от входа за письменным столом, специально выделенным для них. Они разговаривали тихо, как посвященные, не желавшие, чтобы с ними играл кто-то еще.
      Очевидно, как раз у этого входа и произошла перестрелка. Большое пятно крови впиталось в бежевое ковровое покрытие недалеко от стола. Дальше по холлу под падающим сверху светом тоже была видна кровь. Мозг и внутренности размазались по стенам и ковру, словно их бросили как игральные кости.
      Вход был огорожен невысокими стальными прутьями на подставках, между ними были натянуты оранжевые пластиковые ленты. Яркие полосы лент окружали места, где погибли люди, и не давали праздным посетителям ступить на них.
      Хотя здесь не могло быть праздных посетителей. Неду хотелось побыстрее взглянуть на место, где произошла эта... так называемая авария.
      – Извините меня, джентльмены.
      Рыжеволосый поднял голову.
      – Да?
      – Когда я смог бы взглянуть на машину моего заместителя?
      – Через полчаса.
      – Можно поговорить с немцем?
      Рыжеволосый недовольно нахмурился.
      – А для чего? – сказал он с шотландским акцентом.
      – Я говорю по-немецки. Если он в сознании...
      Шотландец взглянул на Паркинса.
      – Чтобы убить время?
      Паркинс кивнул.
      – А почему бы и нет?
      – Хорошо, – согласился шотландец. Он ткнул большим пальцем через плечо. – Там, в интенсивной терапии.

* * *

      Светает, подумал Берт. Он только что открыл глаза и увидел, где находится. Он все вспомнил. Чистая больница. Чистые бинты. Чистые доброжелательные медсестры. Покой. Безмятежность.
      Как в могиле. В лесу, где много голубых цветов. Два мальчика, один из них из Штутгарта, где...
      Кто этот мужчина?
      Мужчина сел рядом. Знакомое лицо. Пришел пытать Берта. Откуда он знает это лицо?
      – Доброе утро, как дела? – спросил мужчина.
      – Вы мой друг? – наконец Берт мог говорить по-немецки. – Вы пришли мне помочь? Или вы один из них – мучитель, предатель, убийца? Я больше не выдержу пыток. Я выбрал трудный путь в жизни. Я не жду, что со мной будут обращаться лучше, чем я стал бы обращаться с моими врагами. Но есть предел выносливости.
      Он внезапно перестал говорить, и Нед увидел, как от жалости к себе одна-единственная слеза скатилась по его щеке.
      Только одна. Господи, да какая же в нем внутренняя сила!
      – Я не враг, – сказал ему Нед по-немецки. – Быть может, я смог бы помочь тебе. Я пришел сюда не для того, чтобы причинить тебе новые страдания. Нужны месяцы, чтобы ты выздоровел. Но серьезных переломов нет, и заражения крови тоже, к счастью, нет.
      Незабинтованным было только лицо Берта. Несколько зубов выбили. И все же он говорил и жил. Из-за того, что ему повезло, и благодаря фантастической стойкости.
      – Ты счастливчик, Берт.
      – Да, – согласился тот с готовностью. – Но вы и не подозреваете, на что способны эти предатели. А все потому, что у меня не было связи с народом. Вы понимаете. Вы умный человек и немец. Мне кажется, я знаю вас по прежней жизни, да? Поэтому вы поймете, что идеология может дать повод для измены.
      – Они предали тебя, твои товарищи?
      – Хефте. А за что? Вы умный человек, вы понимаете, что, когда весь мир у вас в руках, когда будущее человечества зависит от тебя, нет цены, за которую можно предать свое дело.
      – Он предал тебя за деньги. Эта история стара, как мир, Берт. – Нед налил немного воды из графина в бумажный стакан и поднес к губам парня. Тот жадно глотнул, закашлялся, снова глотнул. – И кому тебя продали? Наемникам. Правильно?
      – Я знал, что вы умный человек. Да, наемникам. Мы были так близки к победе. К победе во всех отношениях: и в пропаганде, и в финансах... – Он снова закашлялся.
      – Эти наемники осквернили твои идеалы, – сказал ему Нед, подбираясь наконец к тому вопросу, который хотел задать. – А чем их планы лучше твоих?
      – Понятия не имею. Они набросились на меня в темноте. Они... – От возбуждения он, видимо, пошевелился слишком резко. Боль перекосила его лицо. Единственной незабинтованной рукой он показал на низ живота. – Они искромсали меня там. Как бычка.
      – Не может быть!
      – И за это я тоже должен благодарить Хефте. Он сделал это собственным ножом.
      – Врачи говорят, что ты поправишься. У тебя будут дети, Берт. Ты веришь мне?
      На лице парня появилось странное выражение. Он смотрел на Неда, все еще пытаясь сосредоточиться, но взгляд его блуждал где-то далеко.
      – Дети поджаривали хлеб, – сказал он. – Они клали «мюнстер» на хлеб. Тоненькие кусочки. И «мюнстер» исчезал. Никто не знал, что «мюнстер» все еще там. Это был их секрет. Только дети знали его.
      – Ты хочешь иметь детей?
      – В моей жизни нет места детям. – На ресницах Берта заблестела вторая слеза. Она медленно скатилась по щеке. – Вы понимаете? Когда я отсюда выберусь, мне предстоит много работы... Моей работы. Вы немец?
      – Я говорю по-немецки.
      – Но с американским акцентом. – Берт прикрыл рукой пах, словно ожидая удара. – Похороните меня рядом с голубыми цветами. – Он скорчился. Боль от неосторожного движения заставила его застонать. Он потерял сознание.
      Нед долго смотрел на него. Он потрогал горячий лоб Берта и пошел искать медсестру.
      Пожалуй, игра посторонних еще более жестокая, чем игра своих.

* * *

      В воскресенье вся Темза покрыта снующими лодками. К шести утра несколько ранних пташек, направлявшихся вверх по течению, подплыли к шлюзу у Темпла, ниже Хинли.
      Они и нашли Шамуна.
      Ночью его тело плыло вниз по реке среди островков и тростника. Оно зацепилось за верхний створ шлюза. Через шлюз ночью никто не проходил. Когда лодки прошли створ, около одной из них, восемнадцатифутовой моторки под названием «Унда Овадрафт», показалось бледно-голубое в синяках и ссадинах лицо Шамуна. Его увидела жена хозяина лодки. Ее крик остановил всех.
      К дому шлюзового мастера в Темпле, где был телефон, можно было подъехать на машине только у близлежащей фермы. Поэтому Паркинс взял полицейский катер в Хинли. Он и Нед Френч стояли на корме длинной, с низкой осадкой лодки, прокладывавшей себе дорогу вниз по течению среди хлынувшего потока частных лодок. Шлюз в Темпле закрыли на время расследования, поэтому лодки все прибывали.
      – Мы пропустили что-то интересное? – крикнул кто-то с одной из лодок.
      – До черта, паршивый осел, – пробурчал тихо Паркинс, тогда как на лице у него застыла успокаивающая улыбка.
      Нед молчал. Траурные стереотипы не приходили в голову. Он смотрел, как терпеливо ждали маленькие лодки и большие яхты, пока мимо шел полицейский катер. Полицейский констебль, стоявший на носу, посылал окружающим сдержанные проклятья.
      – И вы зовете себя мореплавателями, – ухмыльнулся, глядя на них, Нед. – Только забиваете реки Англии своими посудинами.
      – Мы нация мореплавателей, – сказал Паркинс, повернувшись к Френчу и слегка поморщившись. – Все в порядке, полковник?
      – Великолепно, – ответил Нед. – Еще далеко?
      – Уже совсем рядом, если только эти тупицы нас пропустят.
      Нед сомневался, что все сохранится в полном порядке под охраной одного полицейского констебля. Он полагал, что Шамуна уже выловили из воды и положили в каком-то тихом уголке, накрыв простыней. Тогда процедура опознания была бы точно такой же, как когда-то во Вьетнаме: откинули покрывало, взглянул в мертвое лицо, кивнул, лицо снова закрыли. Вошел и вышел. Ударил и убежал.
      Но здесь все было по-другому. Тело Шамуна все еще покачивалось на воде среди речного мусора, собирающегося за ночь у закрытого шлюза: это пена от моющих средств, желтоватая и неприятная на вид, апельсиновые корки, окурки, перья лебедей, использованные презервативы. И среди всего этого капитан Морис Шамун. Лицом вверх, широко открытые глаза смотрят на начальника. Утро прекрасного солнечного дня.
      Нед свесился с борта, чтобы подсунуть руки под плечи Шамуна. Тело было ледяным, негнущимся, скользким. Огромная плотина поблизости издавала непрерывный шипящий гул.
      – Помогите ему, – приказал Паркинс констеблю из Хинли, молодому и не слишком крепкому парню.
      Полицейский ухватил тело Шамуна за ноги, и вместе с Недом они с трудом втащили его на катер. При этом Нед почти обнял тело и прижал его к груди, чтобы оно снова не упало в воду. Где-то рядом рвало от отвращения ребенка или женщину.
      Они положили тело на деревянное дно катера. Вода, падающая с плотины, продолжала шуметь. Шамун смотрел прямо в глаза Неду. Соприкосновение было близким и ледяным, как нутро холодильника.
      Нед почувствовал, что у него подгибаются колени. Он так тяжело плюхнулся на скамью у борта, что катер качнуло и он зачерпнул грязь из Темзы. По воде заскользил к ним любопытный лебедь, но потом шарахнулся в сторону и поплыл прочь.
      – Да, – сказал Нед еле слышно Паркинсу. – Это капитан Шамун.
      – Я так и думал. Бедняга!
      Во вскрытии не было необходимости. Шамун не утонул. По пути в Хинли, где их ждала «скорая помощь», они поняли, что убили его большим гаечным ключом, след от которого походил на рану, полученную в автокатастрофе.
      Нед решил, что это ключ из фургона фирмы по обслуживанию торжеств, но не сказал об этом Паркинсу, хотя тот, вероятно, пришел к такому же заключению. Нед чувствовал себя очень одиноко, пока катер, неся свой траурный груз, медленно полз вверх мимо заглушивших двигатели лодок. Мало-помалу движение лодок возобновлялось.
      Ему казалось, что ранили его, что это он был за рулем серо-коричневой машины. Именно он возвращался в Лондон с эффектной информацией, именно его машину столкнули с дороги и именно его отделали так профессионально, но в такой спешке, что даже не позаботились как следует замаскировать убийство.
      Нед знал, что Паркинс хотел бы поговорить об этом, но у него самого желания разговаривать не было. Ударить и удрать. Причина и следствие. Сегодня он видел еще одни застывшие глаза. Они не были такими, как у Викофа, но ведь и мясник был другой. Мясо доходит до кухни, когда над ним уже поработал мясник.
      – Правильно? – спросил он, ни к кому не обращаясь.
      Паркинс выждал немного, кашлянул.
      – Я полагаю, – начал он чуть торжественно, потому что говорил о человеке, которого он почти не знал, – вы сообщите его семье?
      – Да.
      – И конечно, можно не говорить, что означает это происшествие для вашего сегодняшнего приема?
      – Можно.
      – Я бы его отменил. Развернул бы гостей и отправил их по домам. – Пауза. – Он был хорошим парнем? Я его мало знал.
      Нед кивнул.
      – Да, я хочу сказать... – Он сделал неопределенный жест рукой. – Мы иногда расходились во взглядах. – Он умолк и начал покачивать головой из стороны в сторону.
      – Если это может утешить вас, полковник, я обещаю, что мы найдем сволочей, которые сделали это.
      – Да.
      – И они за это заплатят.
      – Да? – Лицо Неда ничего не выражало. – В этом я надеюсь на один-два шага опередить вас.

* * *

      Машина Спецотдела без опознавательных знаков быстро неслась по дороге М4 в Лондон. По почти пустым автотрассам она проскочила Слау и Хитроу. Сзади в черном «ровере» сидел Нед; он только что закрыл глаза. Нед испытывал беспредельное одиночество, хотя рядом были водитель, охранник и Паркинс, делавший пометки в маленьком, прошитом спиралью блокноте.
      Я один, сказал он себе. Командир, идущий в бой без адъютанта. Все планы лежали в сейфе Шамуна. Именно Шамун продумал всю операцию, договорился о прикрытии с вертолетов, о снайперах, о группе электронного поиска...
      Нед едва не застонал, но вовремя удержался. Пусть Паркинс думает, что он спит. Он проспал этой ночью меньше четырех часов, но дело было не в этом. Он потерял Шамуна слишком внезапно.
      До того, как такое случается в фильме, размышлял Нед, что-то непременно на это намекает. Последний разговор с Шамуном должен был тоже что-то подсказать ему.
      Но сколько Нед ни пытался, он вспоминал только чувства отвращения и гнева. Сознание предательства затмило в нем все остальное, так что к сценарию нельзя было уже прибавить ничего вроде тоскливого взгляда Шамуна или фразы: «Дорогой босс, я искуплю вину кровью». Во время разговора лицо выражало то же отвращение и злость, что и лицо Неда. Возможно, отвращение к себе за то, что плясал под дудку Моссад.
      Но что об этом вспоминать, подумал Нед. Если бы не Моссад, Шамун никогда бы не пошел в американскую армию, никогда не встретился с ним. Он вырвался из отупляющей скуки коврового бизнеса и из самого города Сэндаски, узнав, что он – еврей. Совсем не посторонний. Нед криво усмехнулся, подумав, как изменилась жизнь «элегантного постороннего» от сознания, что он все же принадлежит к какой-то общности. Ну и что это ему принесло, кроме горя?
      – С вами все в порядке, полковник? – спросил Паркинс тихо, чтобы не было слышно сидевшим впереди.
      – Просто немного устал. И Шамуна жаль.
      – Вы лишились правой руки.
      – Ничего, справлюсь, – заверил его Нед, открыв глаза и увидев, что Паркинс пристально смотрит на него.
      – Есть замена? – поинтересовался офицер Спецотдела.
      – Шамун был очень методичен. Он оставил подробный план операции.
      – Как это говорят янки? – спросил Паркинс. – Не изображайте себя героем? Так?
      – Между прочим, это любил повторять Шамун.
      – Простите. Не думаю, что вы согласитесь, но все же рискну предложить вам заместителя из моих людей.
      – Конечно, не соглашусь.
      – Подумайте!
      – Нет, Паркинс. Может, мы и кажемся слабоватыми для исполинов, но все же сможем защитить наше посольство. – Он похлопал водителя по плечу. – Здесь налево, пожалуйста.
      Тяжелый «ровер» свернул налево – туда, где жили Френчи.
      – Четвертый дом слева, с черной дверью, – сказал Нед. Машина остановилась.
      – Есть еще время поспать? – полюбопытствовал Паркинс.
      – Нет. Душ, побриться, сменить одежду, выпить кофе.
      – Ну, тогда пока. Возьмите. – Паркинс дал ему карточку с двумя телефонными номерами. – Весь день меня можно найти по одному из них.
      Нед взглянул на его лицо, похожее на Панча. Загибающийся книзу нос все никак не мог достать до выступающего вперед подбородка.
      – Спасибо, Питер.
      Он вышел из машины. Поднимаясь по ступенькам к своей двери, Нед сообразил, что никогда прежде не называл старика иначе как «мистер Паркинс».

* * *

      Холодный душ освежил его. Он знал, что Лаверн в постели и притворяется, что спит.
      Он был уверен, что она стояла у окна, когда полицейский «ровер» высадил его. Кроме первых лет работы в военной разведке, когда он частенько отсутствовал, эта ночь за долгие годы была первой не проведенной в постели с Лаверн. И по печальной иронии судьбы он именно в эту ночь имел стопроцентное алиби.
      Побрившись, он зашел в спальню. Маленькие часы на тумбочке у кровати показывали 7.32. Это была современная модель, с красными светящимися цифрами. Никакого шелеста, напоминавшего о скоротечности жизни, как у часов Джейн.
      Бедняга Шамун! Машину сбросили с дороги, его убили. Почти и не пытались изобразить аварию. Будто им безразлично было, догадаются, что это убийство, или нет. И все же, когда убивают шпиона, пресса хочет получить достоверную версию. Авария вполне подходит для этого.
      Нед решил, что сегодня в первой половине дня, по крайней мере до прибытия гостей, ему надо быть в парадной форме. Вид человека в форме действует успокаивающе, да и солдатами будет проще командовать. Около часа дня он переоденется в темно-серый костюм, который он аккуратно уложил в атташе-кейс.
      Комната была слабо освещена, но он заметил, что Лаверн тоже собирает вещи. В углу стояли открытыми два больших чемодана, наполовину заполненных ее летней одеждой. Казалось, она забрала все свои вещи, уложив даже свой знаменитый набор из двух «уэбли». Нед не был уверен, что ей удастся пройти осмотр в аэропорту.
      Это был коллекционный набор. «Уэбли» выпустила всего сто пар этих облегченных плоских пистолетов калибра 0.32 для американских диверсантов, которых забрасывали в тыл врага во время Второй мировой войны. Они отличались тем преимуществом, что их можно было легко спрятать на теле. Набор подарил дочери к свадьбе генерал Криковский. Прекрасный подарок девушке, отправляющейся в свадебное путешествие!
      Он знал, что для вывоза оружия из Англии нужно письменное разрешение. Нед повернулся к кровати и увидел, что Лаверн сидит и наблюдает за ним.
      – Доброе утро, Берн.
      – Еще одна короткая передышка? – спросила она. Глаза воспаленные, будто она не спала всю ночь. – Принял душ, побрился и ушел?
      – Берн! Этой ночью убили Шамуна.
      Ее светлые глаза расширились.
      – Господи! Кто?
      – Думаю, что знаю. Я даже видел этого человека. Меня предупредили насчет него, но источник был ненадежным.
      – Кто тебя предупредил?
      – КГБ.
      – Потому ты и допустил это убийство? – Она широко раскрыла рот, словно собираясь закричать, но тут же сжала губы. За двадцать лет он не рассказывал ей ничего подобного. Это было категорически запрещено. Смерть Шамуна здорово выбила его из колеи.
      – Слушай, мне придется весь день работать без Шамуна. Ты сможешь добраться в Уинфилд сама?
      – Конечно.
      – Сотрудники посольства должны быть там между десятью тридцатью и одиннадцатью, но это не относится к их женам. Так что смотри сама, как тебе удобней. Гостей ожидаем к часу.
      – Хорошо. Нед?
      – Что? – Он уже выходил из комнаты. А ведь она права, я с ней общаюсь по принципу «ударил и убежал». Нед остановился и обернулся к ней. – Да? – спросил он.
      – Не забудь позвонить его родителям.
      – Я пошлю телеграмму. И позвоню позже, после приема.