Посольство

      – А я досягаема.
      – Лично вы? – спросил журналист. – Вы прелестны, дорогая миссис Френч. В другой жизни или на другой планете я мог бы просить вас выйти за меня замуж или по крайней мере разрешить мне приласкать вас. Но сегодня вечером вы просто сияете красотой на приеме у Ройса.
      Бетси Восс сердито фыркнула и отошла в сторону.
      – Вы очень обидели ее, – заметила Лаверн.
      – Я говорил все это вам.
      – Это и было обидно.
      – Представляю себе! – Он слегка возмутился. – Но вы, дорогуша, не обиделись?
      – Вы намерены и дальше развивать тему о том, как приласкать меня?
      – Ничего странного в этом не вижу. Хочу пригласить вас на танец.
      – А разве Ройс не сказал, что должно быть еще две пары?
      – Что-то в этом роде.
      – Ну тогда уговорите его пригласить Джейн Вейл. Она в него по уши влюблена.
      Лаверн подумала и сказала:
      – И Дойла. Этого приятеля Коннела со студенческих лет. Могу поклясться, что он не менее классный танцор.
      – Правда? Вы уверены?
      – Харгрейвс, и откуда у меня впечатление, что те, кто пишет колонки слухов, – мужчины ого-го?

* * *

      – Нет, Махмет, – сказала Лейла брату так тихо, что ее мог услышать только он, – это дело так просто не пройдет. Мадам Люссак, может, и не будет возражать, ведь французы довольно терпимы в этих вопросах. А вот этот так называемый кинопродюсер спит и видит, как избавиться от своей болтливой подруги. Даже по его лягушачьим глазам видно, что он бабник. А вот профессор Маргарин и его жена слишком старомодны. И, если ты пригласишь только мужа, а не ее, она обидится.
      – Но Лейла, ты же знаешь это место в Голдерс-Грин. Туда пускают только мужчин.
      – Тогда приглашай каждого в отдельности, и только тех, кто нашей крови...
      – Уже поздно. Я уже говорил с Мак-Налти и еще с одним журналистом. Так что зверя уже выпустили из клетки. Я тебя прошу только об одном: собери всех женщин, ведь их всего три, и развези по домам в одном из наших лимузинов. Это не так сложно? Ты сказала, что только профессор Маргарин может обидеться. Ну и ладно.
      – Не имею представления, как к этому отнесется подруга киношника. Она так быстро треплется по-итальянски, что я успеваю уловить только одно слово из десяти.
      – Лейла, хватит.
      Последовала долгая пауза.
      – Хорошо, Махмет. – Она отвернулась от него, взмахнув разноцветной тканью, и прошла в угол комнаты, где три женщины пытались поддержать подобие разговора, смешивая французский, итальянский и английский. Профессор Маргарин старалась объяснить, чем она и муж занимались в пустыне, где им, двум ученым, пришлось вести жизнь бедуинов, правда, с «лендроверами» и сейсмическим оборудованием.
      – Нет, э, мы, э, вызывали эти petit  взрывы.
      Профессор Маргарин была низенькой полноватой женщиной с седыми волосами и челкой на лбу. Она погружала свои пальцы в толстый ковер, а потом выдергивала их с громким возгласом: бум!
      – Brava! – воскликнула маленькая итальянка. – Tu sei molto carina .
      – Дамы, – начала терпеливо Лейла, – думаю, что для вас это был не самый обычный вечер. Он, наверное, был бы более характерен для Дамаска или Эр-Рияда. И вот сейчас мой брат по ближневосточной традиции пригласил мужчин в один из кабаков, находящихся в Северном Лондоне, где можно увидеть танец живота.
      Поскольку все промолчали, Лейла обратилась к любовнице киношника.
      – Gli uomini, capisce, gli uomini vanno fuori senza donne.
      – Ma, perche?
      – Perche c'e uno spettacolo con, um, ballerine, yes? La danza di stomaco, capisce?
      Итальянка разразилась хохотом.
      – Bene! E le donne? C'e vino, no? C'e qualche cose da mangiare, no? Benissimo!
      – Что она говорит? – спросила профессор Маргарин.
      – Она сказала: пусть мужчины отправляются куда угодно, а мы останемся здесь и будем пить вино. Почему бы и нет?
      Мадам Люссак пожала плечами и спросила:
      – Ну, в этом нет особого разнообразия, а?
      – А позже, дамы, я развезу вас по домам в моем чудном «даймлере». – Лейла, излагая программу для женщин, внимательно наблюдала за профессором геологии, единственной, кто не высказал своих мыслей по этому поводу. Ее светлые глаза смотрели из-под густой седой челки, которая придавала этой женщине вид мальчика, хотя ей могло уже быть около семидесяти.
      – Прекрасно, – сказала Маргарин, поворачиваясь к итальянке. – Взрывы, capisce? Бум! А потом guardiamo il сейсмограф, чтобы посмотреть...

* * *

      П. Дж. Р. Паркер тоже был в этот вечер на встрече, которую нельзя назвать приемом. Встретились старые приятели по Спецотделу, симпатичные друг другу люди; они все работали в подразделении полиции, официально занимающемся только подрывной деятельностью – той, что угрожает благоденствию страны. Неофициально же, конечно, как и всякая тайная полиция в любом государстве, – расследованием всего, что ей хочется.
      Уходя из паба в девять вечера, чтобы вовремя попасть домой, разделить холодный ужин со своей матерью миссис Паркинс – П. Дж. Р. был холостяком – и посмотреть любимую передачу по телевизору, он вспомнил о бегуне и о «мини». А пройдя по улице и уже собираясь спуститься в подземку на Уоррен-стрит, он вдруг застыл так, словно не мог пошевелить головой и должен повернуться всем корпусом, чтобы последовать в нужном направлении. При этом, наморщив обычно гладкий лоб, он пытался вспомнить название полицейского участка, который мог бы помочь ему нужной информацией.
      Как он припоминал, несчастный случай произошел к северу от Мэрилбоун на Бейкер-стрит, то есть в районе NW-1. Значит, зарегистрировать его должны были ребята в участке на Олбани-стрит. Это было недалеко. Поэтому, повернув на запад, Паркинс, как глыба, двинулся к Олбани-стрит, а затем пошел направо к участку. Дежурного инспектора он знал – тот лет десять назад проходил подготовку под его началом в Хендоне.
      – Джемпот!  – воскликнул Паркинс, обращаясь к рослому парню лет тридцати с суровой внешностью.
      Полицейский важно повернулся и увидел того, кто назвал его прозвищем, от которого он за время работы здесь постарался избавиться.
      – Бог ты мой, майор Паркинс. Ну и удивили вы меня.
      – Вот что парень, слушай, Малвей, я не буду величать тебя Джемпотом, если ты не станешь называть меня майором.
      Малвей рассмеялся и повел Паркинса в свой кабинет – настоящий кабинет в настоящем полицейском участке. Его хозяин не стал предлагать гостю ни кофе, ни чая, ни других напитков, а сразу перешел к делу.
      – Энтони К. Риордан, – вспомнил он сразу, – паспорт США. Ему около тридцати пяти. Ушибы. Ссадины. Сломан большой палец. Сотрясение мозга.
      Паркинс подавил улыбку.
      – Какой палец?
      Малвей уставился на него.
      – На левой руке, точно?
      – А почему, находясь в таком горячем местечке, как это, ты так точно вспомнил беднягу Риордана?
      – Да потому, что этот орел улетел из больницы.
      – Черт возьми!
      Малвей кивнул, глядя мимо Паркинса.
      – А еще потому, что вы интересовались этим делом с самого начала. И еще из-за этого таинственного «форда-фиесты». К тому же этот странный парень-бегун, который крепко приложил водителя. Кстати, вы не единственный, кто задает подобные вопросы. Здесь был какой-то мужик, который размахивал удостоверением военно-морской разведки США. Я припоминаю, что такие удостоверения начало печатать ЦРУ, правильно?
      Паркинс отрицательно покачал головой.
      – В этом месяце они используют поддельные удостоверения налоговой полиции. Я думаю, что ты бы сдох от изумления, если бы кто-нибудь из этих ослов показал тебе свое настоящее удостоверение, а? А у меня просто кровь закипает от того, что они постоянно лезут в наши дела. В прошлом месяце один пытался что-то вынюхать во вполне заурядной компьютерной английской фирме. Причем вопросы задавал только политические: сколько специалистов в компании работает, ну и всякую подобную ерунду. Паршиво, а? Представляешь, он будто и не знал, что у нас уже несколько лет лейбористы у власти! Да и вообще, какое дело дяде Сэму, что в таком-то английском концерне столько-то людей голосуют за лейбористов, я тебя спрашиваю?!
      Он вздохнул и, казалось, немного успокоился. Потом вдруг спросил:
      – А как Риордан смылся? Сам?
      – В четыре утра с перевязанной головой? Маловероятно, правда?
      Малвей пытался смягчить постоянно хмурое выражение своего лица.
      – Так вы говорите, что это дело Спецотдела?
      – Джемпот, давай неофициально, просто как два приятеля поболтаем.
      Малвей кивнул.
      – Но у меня ничего нет по этому делу. Риордан не англичанин. Его ни в чем не обвиняют, так? То, что удрал из госпиталя, – просто опасения за собственную шкуру, правильно?
      Паркинс промолчал, задумавшись над создавшимся положением. Малвей, конечно, прав, отказываясь заниматься делом Риордана. Да и ему, Паркинсу, тоже не стоит лезть в это, тем более что Риорданом теперь интересуются и ФБР и ЦРУ, не говоря уж об этом хитром, лживом полковнике Френче, который во всем этом по уши завяз. Притом, вдруг вспомнил Паркинс, исчезновение из госпиталя – это именно то, о чем Ройс Коннел просил фэбээровца Гривса.
      Паркинс поднялся со стула.
      – Спасибо, Малвей. Я думаю, что нам с тобой следует держаться от всего этого в стороне. Я даже чертовски сожалею, что пытался вытаскивать для янки каштаны из огня.
      Однако, снова подходя к станции подземки Паркинс вспомнил, что Гривс получил инструкцию примерно в восемь тридцать утра, то есть через несколько часов после исчезновения Риордана. А это меняло дело, которое становилось более запутанным, чем казалось сначала.
      Ладно, решил он, утро вечера мудренее.

* * *

      Джейн подумала, что два члена конгресса символизируют кровь и плоть американской республики. Один из них – Чак Грец, республиканец из Южной Дакоты, был тощий ботаник, который еще в 60-е годы перестал заниматься сельским хозяйством, но зато добился успеха как конгрессмен. Джейн пришло в голову, что можно спорить с идиотским законом, заставляющим проводить перевыборы каждые два года, но заслуживал уважения любой из тех, кому удавалось удержаться в своем кресле два десятка лет, как это удалось Грецу, несмотря на эту узаконенную нервотрепку.
      Его «подружкой» на приеме была негритянка мисс Кэтрин Хирнс – демократ из Бронкса, штат Нью-Йорк, она работала в конгрессе уже третий срок. Это была полная, но энергичная женщина и мать троих детей. Подрабатывая днем уборщицей в отеле «Шератон», получила диплом юриста на вечернем отделении университета. Политические оппоненты знали ее как Кэти. В палате представителей их мнения с Грецом почти всегда расходились: когда Кэти была «за», Грец был «против».
      – Весело здесь, правда? – спросил Грец у Джейн.
      – Так вы приятели?
      – Мы больше, чем приятели, – объяснила Кэти. – Мы смертельные враги.
      И она могучей рукой обняла Греца.
      – Это и называется большой политикой? – спросила ее Джейн с притворным равнодушием дипломата, делающего карьеру. Наблюдая, как Нед разговаривает с обворожительной Джилиан Лэм и своей женой Лаверн, она заметила, что между этими женщинами есть сходство. Обе были невысокими, как и ее сестра, вертушка Эмили: обе привлекательные блондинки с пышным бюстом. Джейн до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке из-за сорвавшегося свидания, а поэтому в этот момент была не склонна идеализировать Неда.
      Вдруг до нее дошло, что Грец очень пространно ответил на ее вопрос, а она и не слышала, что он сказал.
      – Это поразительно, – только и смогла она сказать.
      – Фантастика! – сказала Кэти Хирнс, чем вызвала взрыв хохота у своего приятеля Греца.
      – Вы знаете эту шутку, мисс Вейл? Две девушки-негритянки, которые знают друг друга еще со средней школы, встречаются через десять лет после ее окончания. Та, которая одета получше, говорит: «Ой, дорогая Хаби, я очень богата». А вторая отвечает: «Фантастика!» Тогда первая добавляет: "У нас три дома и четыре «кадиллака». А ее подруга опять: «Фантастика!» Богатая девушка спрашивает: «А как ты, дорогая?» – а вторая отвечает: «Я ходила в вечернюю школу». Ну, богатой, понятно, хочется узнать, чему же ее там научили. А подруга ей и говорит: "Они научили меня говорить «фантастика» вместо «дерьмо собачье!»
      Кэти закрыла глаза, потом, широко их открыв, твердо взглянула на Джейн.
      – Так вот, когда мой старинный приятель Чак говорит вам, мисс Вейл, о демократическом процессе, у меня свой ответ: фантастика.
      – Вы хотите сказать, что никакого демократического процесса нет? – спросила Джейн.
      – Хочу сказать, что палата представителей точно так же, как и сенат, – клуб. Клуб, где друг другу почесывают спины. Фермерам Чака нужны субсидии. Вы когда-нибудь встречали фермера, который не стоит с протянутой рукой за субсидией? А моим избирателям нужны деньги на соцобеспечение. Они им всегда будут нужны. Не имеет значения, заслуживают ли они этого и может ли федеральное правительство пойти на это. Важно другое: если я помогу ему с его фермерами, он поможет мне с моими людьми. Вот это и есть демократический процесс.
      Грец нервно кашлянул.
      – Судя по выражению вашего лица, – сказал он Джейн, – вы думаете, что перед вами парочка, которая взяла да и нарушила замечательную систему лишь для того, чтобы остаться на своем месте в конгрессе.
      – Да нет, – заверила его Джейн, – мне платят не за то, чтобы я так думала.
      Оба члена палаты представителей почему-то разразились хохотом. В это время сам бармен Нунан подал им стаканы с «Джек Дэниелс» и «Севен-Ап» . Нунан курсировал по залу, принимая заказы на напитки и удовлетворяя их. Вершиной мастерства Нунана было то, что он знал, кому что подать и сколько. Так, например, он заметил, что Грец выпил уже пять стаканов, а Кэти Хирнс – два. Но если бы кто-нибудь, даже его работодатель, спросил его об этом, он изобразил бы полную неосведомленность.
      – Мисс Вейл? – предложил Нунан, держа поднос с бокалами.
      – Ничего, спасибо.
      Она подождала, пока он удалился на приличное расстояние, и продолжала:
      – Слушать вас вредно. Хорошо еще, что вы не из одного штата.
      – Да мы друг друга прикончили бы, – ответила Кэти.
      Нед Френч извинился перед своими секс-бомбами и подошел к Джейн.
      – Полковник Френч, вы встречались с нашими законодателями? – начала она холодно.
      – Я видел, как вы развлекаетесь, и подумал вот о чем: не захотите ли вы поговорить с приглашенными сюда тележурналистами и газетчиками?
      – Вы очень предусмотрительны, полковник Френч, – ответила миссис Хирнс, – но это пустая трата времени.
      – Кэти имеет в виду, – объяснил Грец, – что нас интересуют только американские журналисты.
      Нед улыбнулся.
      – Немного ваших избирателей живет на этой стороне океана?
      Кэти Хирнс ткнула Неда пальцем под ребро.
      – Черт, приятно видеть, какой толковый народ работает за границей! Чак, ты когда-нибудь видел более симпатичную парочку, чем эта?
      – Жаль, что мы не сможем провести еще несколько дней в городе, – заметил он. – Нам даже не удастся участвовать в приеме по поводу Четвертого июля.
      – Кстати, нас не пригласили, – добавила Кэти.
      – Да что вы? – удивилась Джейн. – Наверняка миссис Фулмер не знала, что вы будете в городе.
      Чак Грец кисло улыбнулся.
      – Наш комитет не из влиятельных. Только те, кто связан с конгрессом, знают о нем, но уж никак не посол, для которого внове политическая жизнь.
      – Вот если бы сенатский комитет... – сказала миссис Хирнс. Ее лицо стало серьезным. – Просто стыдно, что люди, начавшие заниматься политикой, не усвоили основных правил.
      – Правила? – вежливо поинтересовался Нед. – Я знаю только одно правило: «Добейся избрания».
      – Это правило первое. Второе правило гласит: «Добейся переизбрания», – объяснила Кэти. – А правило третье: «Позаботься о своих друзьях».
      – И о своих врагах, – мягко добавил Грец. – Четвертое правило: "Никогда не забывай ни услуг, ни обид. – На этот раз он одарил слушателей широкой улыбкой.
      Джейн почувствовала, что в этом разговоре посвященных было что-то соблазнительное, заставляющее ослабить контроль над собой. Иначе непонятна следующая реплика Неда.
      – Мне сказали, что воскресный прием будет весьма политизирован, – сообщил он членам Конгресса. – Ожидают мощную поддержку позиции президента по разным вопросам.
      – Да? – резко спросил Грец. – Но мероприятия по поводу Четвертого июля никогда не бывают политическими. Нет, никогда.
      – Это пока вы, республиканцы, не начнете ими заниматься, – возразила Кэти Хирнс с довольно злорадной ухмылкой. – А вы двое не обращайте на нас внимания. Мы хуже, чем пара боксеров на тренировке. Чак, пойдем-ка со мной, дорогой.
      Она направилась с ним в дальний конец зала.
      – Мне надо было бы придержать язык, – тихо сказал Нед.
      – Не валяйте дурака, полковник Френч.
      – Что это значит?
      – Вы любите заводить, – заметила она жестко. – Я видела, как вы заводили Ля Лэм. И сама завелась, так как никогда не думала, что ты можешь делать это сознательно. Но оказывается, у тебя просто талант. А зная твое настоящее отношение к политикам, уверена, что ты использовал этих замечательных людей в своих целях. Не так ли?
      – О чем ты так долго разговаривала с Лаверн?
      Джейн пожала плечами.
      – Может, она сама скажет тебе об этом.
      – Ну, и кто на самом деле провокатор?
      К полуночи муж профессора Маргарин и мэтр Люссак, французский адвокат, откровенно зевали, несмотря на самые соблазнительные движения девушки, исполнявшей танец живота. Только кинопродюсер, синьор Альдо Сгрои, с интересом наблюдал ее завораживающие телодвижения. Его блестящие глаза выдавали пристрастие к женскому полу. После одиннадцати Берт дважды пытался уговорить Хефте позвонить по телефону. Один из его помощников все время сидел у телефона, ожидая звонка, однако Мамуд и Мерак не звонили и не появлялись.
      Хефте притворялся, что ему это безразлично. Но Берт знал, почему он это делает: проявить беспокойство перед спонсорами – все равно, что потерять лицо. Берт не был так сдержан, потому и не слишком старался скрыть от Хефте свое беспокойство.
      – Так всегда бывает с неопытными бойцами, – шепнул он Хефте, когда доктор Хаккад отвлекся.
      – Товарищ, – улыбнулся Хефте, – ты начинаешь причитать, как старуха. Опытный командир должен уметь ждать.
      – Не читай мне нотации.
      Берт, чуть не потеряв контроль над собой, заставил себя рассмеяться, хотя это вышло не слишком натурально, он пошутил:
      – Ты прав, брат. Ожидание – искусство: чтобы его освоить, нужно долго тренироваться.
      Журналист Мак-Налти уснул сразу после того, как они приехали, и спал до сих пор, то есть уже больше часа, в своем кресле, убаюканный гипнотизирующей музыкой и, вероятно, неумеренной дозой ракии.
      После ужина Берт стоял на улице и смотрел, как Хефте помогал рассаживать гостей в два лимузина, потом сказал:
      – Я приеду позже.
      Когда лимузины тронулись, он вернулся в ресторан и вызвал такси. На нем добрался до Сент-Джонс-Вуда. Там сел за руль темно-серого «фиата-фиорино» и на предельной скорости помчался по пустому шоссе. Через полчаса он был в Амершэме. Там, всматриваясь в редких прохожих и стоящих парней, он медленно проехал мимо станции, где проходили поезда подземки линий «Метрополитен» и «Бритиш-Рэйл». Но ни Мерака, ни Мамуда не обнаружил.
      Оказавшись в сельской местности, Берт проехал одну-две мили, проскочил темную главную улицу Литтл-Миссендена. Оба паба были закрыты, на окна и двери спущены решетки. Во всех тюдоровских домишках по пути к старинной церкви не было ни огонька. Он выключил фары и заглушил мотор. На нейтральной передаче машина покатилась дальше. Не было слышно ни звука.
      Тишина успокаивала. Вдали вдруг раздалось «пр-ру». В это позднее время все машины по отпугиванию ворон молчали. На шоссе в нескольких милях от деревни тяжелый грузовик или автопоезд слегка пофыркивал двигателем.
      Берт беспокойно вздохнул.
      Низко над землей клубился легкий туман. Он подумал, что неподалеку есть река, названия которой он не знал. Фургон остановился в десяти ярдах от последнего дома, где этим утром Берт оставил двух парней.
      Луны на небе не было видно. Но на востоке облака слегка серебрились. На западе сияло светло-розовое зарево ночного Лондона.
      Пр-ру... Пп-пру...
      Берт ступал очень осторожно, стараясь не задеть гравий в траве. Он бесшумно переходил от окна к окну и пытался заглянуть внутрь. Берт почувствовал, как часто забилось его сердце. Хефте сказал бы, что он ведет себя как старая баба – ведь было ясно, что в коттедже никого нет. Наверняка эти тупицы давным-давно закончили свои дела и преспокойно вернулись в город.
      Все вокруг было спокойно.
      Берт тихо вставил ключ в замок боковой двери, бесшумно отпер его и шагнул внутрь. Прислушался. Тишина. Сделал еще шаг. В голове мелькнуло: к чему эти предосторожности?
      Деревня спала.
      Вдруг что-то щелкнуло. Затвор.
      Раздался выстрел из автомата с глушителем – характерный кашляющий звук. Пули просвистели где-то близко. Фри. Фри.
      Берт перекатился по гравию в сторону, наделав много шуму. Снова пули. Фри. Та-та-та.
      Берт вскочил на ноги. Он бежал, петляя. Только бы добежать до «фиата».
      Та-та-та.
      Впереди в дверце фургона рассыпалось от пули стекло. Он пригнулся ниже к земле, обогнул машину и прыгнул на сиденье.
      Раздалась длинная очередь из «инграма». Та-та-та!
      В голове Берта пронеслось: да это же один из автоматов, которые он оставил ребятам на испытание. Не раздумывая больше, он завел мотор и с ревом помчался по спящей деревне. Фары включены. Педаль газа нажата до упора. Сердце готово выскочить из груди, во рту сухо.
      Фермеры и другие жители деревни, вероятно, заворочались в своих постелях от рева «фиата», но никто не проснулся. Шины фургона завизжали, когда Берт на полной скорости повернул на шоссе и помчался к Лондону.
      А деревушка снова погрузилась в сон.

Часть 3
Среда, 30 июня

Глава 12

      Утром в среду по дороге в Уинфилд-Хауз Шамун позвонил из телефонной будки. Сдвоенный английский гудок прогудел с дюжину раз, прежде чем раздался сонный женский голос.
      – Да?
      – Брик, доброе утро.
      – Ты меня разбудил. И, отвечая на твой невысказанный вопрос, хочу сразу сообщить, что она до сих пор жива, а сейчас крепко спит, если ты и ее не разбудил.
      – Что-нибудь удалось из нее вытянуть?
      Бриктон издала странный звук – нечто среднее между кашлем и храпом. А он продолжал:
      – Ладно, Брик, я очень тороплюсь.
      – Разве я когда-нибудь говорила, что хочу от нее что-нибудь, кроме ее чудного белого тела?
      – А, черт. – Он собирался повесить трубку, но, услышав ее ее слова, передумал. – Повтори. Что?
      – Я говорю: было бы хорошо, если бы и тебе так повезло. Мне удастся с тобой увидеться во второй половине дня?
      – Если нужно.
      – Тогда как обычно.
      – Хорошо. Ты уверена, что с ней все в порядке?
      – Тебе это не понравится, Мойшелех, но сегодня эта девочка проснется новым человеком, гораздо лучшим, чем была раньше. Ты понял? Я разбудила этого ребенка, привила ей вкус и зажгла в ней огонь. Что еще я могу сказать, чтобы ты понял, мальчонка, как она изменилась?
      – Ты себя-то не обманывай, – заметил он сурово. – Ее голова так пуста, что и менять-то нечего было.
      – Ну, от этого только легче. Мне не пришлось сильно стараться.
      – Перестань.
      – Раз тебя мучит совесть, позволь со всей ответственностью сказать, что девочку я не унизила и не оскорбила.
      Молодой юрист из Калифорнии Пол Винсент, сидя в среду утром в офисе Джейн Вейл, выглядел обеспокоенным. Хотя он занимался консульскими делами недавно, но уже понял: самый дурной способ держать начальника в курсе переменчивых событий состоит в том, чтобы изливать свои опасения, попусту тратя чужое время. Записка или телефонный звонок требуют гораздо меньше времени. Но в то же время он знал, что чем дольше будет откладывать попытку изложить все Джейн Вейл, тем больше она будет им недовольна.
      – Входи. Она сейчас тебя примет, – сказала ему секретарша.
      Винсент, чтобы лучше видеть, подвинул вверх свои толстые очки «порше» и вошел в кабинет Вейл. Она посмотрела на часы и сказала:
      – Через несколько минут у меня десятичасовое совещание.
      – Может, мне попозже зайти? – Голос Винсента слегка дрогнул. Ему казалось, что только он это заметил.
      – Садитесь. Давайте коротко.
      Молодой юрист сел и начал листать бумаги, лежащие в папке.
      – Это по делу Вимса, – начал он.
      – Я так и думала. В чем проблема?
      – Помните, когда мы с вами беседовали в понедельник с мистером Лейландом, вы...
      – Помню. Так в чем проблема?
      Винсент нахмурился. Ему говорили, что она жесткий начальник, но никто не предупреждал, что сегодня она вообще встала не с той ноги.
      – Просто дело в том... – Услышав в голосе предательскую дрожь, он остановился и проглотил слюну. Затем продолжал:
      – Мне кажется, что...
      Он снова замолчал и смущенно посмотрел на нее, пытаясь догадаться, что она знает о его опасениях.
      – Что-нибудь серьезное? – спросила она мягче. – С вами все в порядке?
      – Да, я... Мне только надо...
      Он глубоко вздохнул.
      – Я уперся в каменную стену, – сказал он наконец: потом, словно объясняя детали, повторил: – Я уперся в каменную стену.
      – Поняла: вы имеете в виду, что уперлись в каменную стену.
      Он поднял глаза и с облегчением увидел, что она улыбается.
      – Кто-то дергает за ниточки, мисс Вейл. – На этот раз он понял, что дрожь в его голосе была заметна и ей. – Я имею в виду, что сначала все окружено как бы каменной стеной, а потом вдруг становится чистой и простой работой.
      Она вежливо кивнула.
      – Ну, да, чистенький кирпич. Понятно.
      – Понимаю, что мои слова звучат странно, – признался он. – Мне очень неловко все это вам излагать, но...
      В возникшей тишине Джейн Вейл кашлянула и снова посмотрела на часы.
      – Но некому больше все это излить?
      – Разрешите, я расскажу, что случилось?
      – Да что вы? Это будет очень любезно с вашей стороны.
      Он поморщился.
      – Извините. Но все эти дела так меня запутали. Сразу после нашей встречи в понедельник я запросил по телексу в Вашингтоне досье на Вимса. Во вторник они ответили: ничего не известно. Это показалось странным. Если помните, мы заинтересовались Вимсом только из-за того, что минюст попросил задержать выдачу его паспорта, когда мистер Лейланд собирался его выдать. Теперь министерство юстиции заявляет, что никогда не слышало о Вимсе.
      – Прямо так и говорит?
      – Не совсем этими словами. Но могли бы и так написать. После всех этих телексов я решил позвонить. Вы уже ушли с работы. Я разговаривал в Вашингтоне с отделом, который просил задержать выдачу паспорта Вимсу. Они мне сказали, что я кретин и надо просто забыть об этом деле: спросили, неужели у меня нет чего-нибудь такого, что можно было бы сделать в интересах дяди Сэма, и так далее. Поэтому...
      Он остановился, будто не зная, стоит ли продолжать.
      – Поэтому?
      – Я сделал то, что, может быть, и не следовало делать, то есть использовал другие каналы. У меня есть приятель в министерстве юстиции. Мы вместе кончали школу права. Я нашел его на работе и спросил, какого... что происходит? Он позвонил мне через час. Вот здесь-то и началась самое загадочное.
      Он видел, что мисс Вейл изо всех сил старается не смотреть на часы, а поэтому торопливо продолжал:
      – Он попросил меня позвонить позже, «как в доброе старое время, когда ты оказался прав».
      – Это вас напугало?
      – Я вспомнил, что это значит. – Винсент поправил очки. – Когда мы учились в школе права, то часто звонили домой, прося прислать деньги. Он тогда сказал, что надо самому платить за телефон. А я возразил, что если позвонить из телефонной будки за счет родителей, то это подчеркнет тяжесть положения. Оказалось, что прав был я.
      Он заметил, что Джейн Вейл снова улыбается, и быстро продолжил:
      – Вспомнив все это, я позвонил ему из телефонной будки вчера ночью, уверенный в том, что он дома, и попросил соединить меня с ним за его счет. Первые слова, которые он произнес, были: «Ты из телефонной будки?» Тогда я понял, в чем дело. Он боялся, что его или мой служебный телефон прослушивается!
      Винсент перелистал содержимое папки и остановился на листе с карандашными пометками.
      – Он сказал, что этот Вимс и другой парень, его помощник, – неприкосновенны. Я возразил, что неприкосновенных людей нет. Оказалось, его начальники дали ему понять, что Вимс и второй парень – из ЦРУ.
      – Что?
      – То ли сотрудники, то ли по контракту работают. Он мне совершенно прямо сказал, что не хочет рисковать, углубляясь в эту проверку. Это дело связано с национальной безопасностью. Вот и все. Но и этих сведений вполне достаточно и для него и, конечно, должно быть, для меня. Он имел в виду нас.
      – То есть нет больше просьбы задержать выдачу нового паспорта?
      – Очевидно.
      Она долго сидела молча и обдумывала создавшееся положение.
      – Но формально на данный момент у нас есть первоначальное требование задержать выдачу?
      – Верно.
      – Никто официально не отменял это требование – ни письменно, ни устно?
      – Так.
      Она встала из-за стола.
      – Тогда вот что, – сказала она, показывая, что ей пора идти. – Слушайте внимательно.
      – Да.
      – Не делайте ничего. Мы будем действовать в соответствии с первоначальным требованием задержать выдачу паспорта, пока не придет что-нибудь, меняющее это указание.
      Она проводила его до двери и вышла с ним из кабинета.
      – Если это на самом деле вопрос национальной безопасности и ЦРУ остро нуждается в том, чтобы Вимс получил новый паспорт, мы об этом узнаем. Если же нет, мы будем исходить из того, что кто-то в Вашингтоне сознательно напускает туман.