Навеки твоя Эмбер. Том 2

Угощение было изысканно приготовлено, гостей обслуживали бесчисленные слуги в ливреях — все молодые и представительные. Шампанское и бургундское подавали в больших серебряных бочонках, и, несмотря на присутствие на ужине его величества, несколько джентльменов перепились. Музыка, веселые крики и смех наполняли комнаты дома. Некоторые гости танцевали, другие сгрудились у игорных столов или играли в кости, встав на колено.

Присутствовали здесь и король Карл с королевой Катариной, а также знаменитые городские куртизанки. Джэкоб Хилл и Молл Дэвис устроили представление, а также — в отдельном помещении для избранных — девушки из заведения мадам Беннет танцевали нагими. Но гвоздем вечера было выступление проститутки, которая уже несколько месяцев привлекала внимание жителей города и развлекала придворных тем, что великолепно пародировала леди Каслмейн. Она явилась на вечер, одетая в абсолютно такое же платье, как и сама Барбара. Эмбер точно вызнала, при помощи взятки, как оденется Барбара, и заказала у мадам Рувьер точно такое же. Разъяренная и униженная, Барбара обратилась к королю с просьбой наказать виновных или хотя бы выгнать проститутку, но он пребывал в веселом расположении духа и отреагировал точно так же, как в свое время на шутку, которую Нелл Гуинн подстроила Молл Дэвис.

Барбара Палмер, лорд и леди Карлтон, как и некоторые другие, уехали довольно рано, но большинство осталось.

В три часа ночи подали завтрак, который был не менее роскошным, чем ужин, а в шесть часов последние гости учинили драку подушками. Два молодых возбужденных джентльмена вступили в спор, выхватили шпаги и могли бы убить друг друга в гостиной (Карл к этому времени уже уехал), но Эмбер положила конец потасовке, и тогда дуэлянты с друзьями отправились на Мэрилебон Филдз для разрешения конфликта. И наконец, измученная и усталая, Эмбер поднялась наверх в свою черно-зелено-золотую спальню выспаться.

Все согласились, что уже много месяцев не было в Лондоне столь успешного вечера.

Глава шестьдесят пятая

Сначала Эмбер вполне устраивали тайные свидания с Брюсом. Когда она поняла, что вскоре потеряет его навсегда, она была благодарна судьбе, дарившей ей эти краткие встречи, и решила до конца наслаждаться ими. Теперь она поняла, что Брюс никогда больше не вернется в Англию, а время между тем неумолимо бежало: дни, недели, месяцы, и, казалось, сама жизнь Эмбер уходит с этими последними днями.

Но постепенно в ней стали расти обида и негодование. Когда он сказал, что, если Коринна узнает об их свиданиях, он прекратит встречи, он действительно так думал. Но ведь он все-таки нарушил свое обещание, почему бы не нарушить и другие? К тому же за все годы, что Эмбер знала Брюса, он никогда не казался столь глубоко, столь искренне влюбленным в нее. Ей не приходило в голову, что она сама тому причина: она никогда прежде не бывала такой покорной и нетребовательной, такой неизменно веселой. Ни разу не жаловалась и не спорила с ним. И постепенно Эмбер убедила себя, что она столь дорога Брюсу, что, независимо от того, что будет дальше, он никогда не бросит ее. Все эти размышления делали ее все более неудовлетворенной своей ролью.

«Что я для него? — спрашивала она себя в тоске. — Что-то среднее между шлюхой и женой — как рыба с перьями. И чтоб мне провалиться — я не позволю, чтобы он и дальше использовал меня в этой роли! Я скажу ему: я больше не фермерская племянница! Я — герцогиня Рейвенспурская, знатная леди, влиятельная личность, и со мной нельзя обращаться как с деревенской девкой: посещать тайком и никогда не упоминать моего имени в приличном обществе!»

Но когда она в первый раз намекнула о своем недовольстве, его ответ был совершенно определенный:

— Встречаться вот так, тайком, была твоя идея, Эмбер, не моя. И если тебе это больше не нравится — только скажи, и мы перестанем встречаться. — Выражение глаз Брюса заставило ее замолчать — на некоторое время.

У нее все равно не пропадала надежда добиться того, чего хотела, и она становилась все более настойчивой и нетерпеливой. Но к середине мая терпение Эмбер иссякло. Когда однажды, отправляясь на свидание, она тряслась в наемной коляске, ее охватило безотчетное отчаяние. Коринна ожидала ребенка через месяц, и, значит, они пробудут в городе еще не более шести-семи недель. Она достаточно хорошо знала, что нельзя совать нос в осиное гнездо. «Но разве это слыхано, чтобы с любовницей обращались столь подло! — думала она про себя. — Почему я должна прятаться по углам, чтобы встретиться с ним, словно воровка! К черту его и его вечную конспирацию!»

Эмбер оделась как деревенская девица, приехавшая продавать овощи откуда-нибудь из Найтсбриджа, Излингтона или Челси. Под влиянием настроения она выбрала наряд, чрезвычайно похожий на тот, в котором была на ярмарке в Хитстоуне в тот майский день: зеленая шерстяная юбка, надетая поверх короткой хлопчатобумажной нижней юбки в красно-белую полоску, черный корсаж и белая блузка с пышными рукавами. Ноги — без чулок, черные башмаки, соломенная шляпа закинута на затылок, волосы свободно распущены по плечам, никаких румян на лице — Эмбер выглядела как тогда, десять лет назад.

День стоял жаркий, солнце выглянуло после дождливого летнего утра, и Эмбер опустила окошко коляски. По дороге Эмбер остановилась у Чарин-Кросс, где Стрэнд соединяется с Пэлл-Мэлл, и, высунув голову из окна, стала искать глазами Брюса. Кругом было множество детей и животных, нищих и уличных торговцев, покупателей и просто прохожих, место шумное и оживленное и, как все для Эмбер в Лондоне, возбуждающее.

Она сразу увидела его. Брюс стоял в нескольких футах спиной к ней и покупал корзинку первых спелых вишен у старухи-садовницы, а в это время маленький грязный бродяжка тянул его за рукав, выпрашивая пенни. Брюс никогда не относился к маскарадным переодеваниям с таким интересом, как Эмбер, но надевал хорошо сшитый малоприметный костюм: зеленые бриджи с подвязками у колен, красивый плащ до колен, на голове — треуголка. И костюм и шляпа были сделаны по последней моде.

При виде Брюса Эмбер мгновенно перестала хмуриться, наклонилась вперед и закричала:

— Эй, сюда!

Полдюжины мужчин обернулись, заулыбались ей и начали спрашивать — не его ли она зовет. Эмбер состроила им насмешливую гримасу. Брюс обернулся, заплатил садовнице, бросил монетку нищему и, сказав вознице, куда ехать, забрался в коляску. Он передал Эмбер корзину с вишнями. Коляска дернулась, и они покатили. Он быстро и восхищенно оглядел Эмбер с головы до хрупких изящных щиколоток, элегантно положенных крест-накрест.

— Ты выглядишь в точности, как та деревенская девица, которую я встретил однажды.

— В самом деле? — Эмбер стало тепло от его улыбки. Она начала есть вишни, горсть протянула ему. — Ведь прошло десять лет, Брюс, с того дня в Мэригрин. В это трудно поверить, правда?

— А мне кажется, что прошло гораздо больше лет.

— Почему? — У нее неожиданно округлились глаза, она повернулась к нему: — Разве я постарела больше, чем на десять лет?

— Ну конечно же нет, дорогая. Сколько тебе, двадцать шесть?

— Да. Я и выгляжу на свой возраст? — Было даже что-то трогательное в ее настойчивости.

— Двадцать шесть! — засмеялся он. — Боже, какой чудный возраст! А ты знаешь, сколько лет мне? Тридцать девять… И, представь себе, я хожу по улице без трости!

Эмбер выбирала вишню.

— Ну, у мужчин все по-другому.

— Только потому, что так думают женщины.

Но Эмбер предпочитала говорить о чем-нибудь более приятном.

— Надеюсь, мы поедим где-нибудь. Я сегодня не обедала — примеряла платье у мадам Рувьер, я собираюсь надеть его в день рождения ее величества. — При дворе по таким случаям было принято одеваться особо торжественно. — О, подожди, ты еще увидишь его! — Она закатила глаза, изображая, как он, словно громом пораженный, упадет, увидев ее новый наряд.

— Не говори мне о платье, я и так знаю, — улыбнулся он. — Прозрачное от талии до полу.

— Ах ты, негодяй и насмешник! Вовсе нет! Очень даже скромное, скромнее, чем у Коринны, уверяю тебя.

Но, как всегда, она тотчас поняла, что сделала ошибку, упомянув его жену. Лицо Брюса помрачнело, улыбка погасла, и дальше они ехали молча.

Пока они тряслись в этой наемной коляске без рессор, Эмбер размышляла, о чем думает Брюс, и вся обида на него вновь охватила ее. Но, бросив взгляд, Эмбер увидела его красивый профиль, заметила, как играют желваки под гладкой смуглой кожей, и ей неудержимо захотелось прикоснуться к нему, сказать, как глубоко, как безнадежно любит его и будет любить вечно. В этот момент коляска въехала во двор жилого дома, остановилась, Брюс быстро вышел и подал ей руку.

Курицы с кудахтаньем бросились врассыпную, ища убежища от лошадиных копыт, из-под колес метнулась кошка. Яркие солнечные пятна лежали на вымощенном кирпичом дворе, хотя еще чувствовался запах недавнего дождя; в цветочных горшках вдоль стен появились зеленые листья и красивые бутоны.

На веревках, протянутых поперек двора, и на перилах балконов сохло свежевыстиранное белье: простыни, рубашки, полотенца и женские нижние юбки. На солнцепеке сидел мальчик и гладил собаку, напевая про себя бесконечную песенку. Он удивленно поднял глаза, но не сдвинулся с места, когда рядом с ним, буквально в нескольких футах, остановилась коляска.

Эмбер вложила ладонь в руку Брюса и соскочила на землю. Она сняла шляпу, чтобы ощутить солнце на волосах, улыбнулась мальчику и спросила его, не хочет ли он вишен. Мальчик мгновенно вскочил на ноги. Взяв пригоршню ягод, Эмбер отдала мальчику все остальное вместе с корзиной. Расплатившись с возницей, Брюс и Эмбер стали подниматься в свои апартаменты, Эмбер жевала ягоды и выплевывала на ходу косточки.

Он заказал обед в комнату, и, когда они вошли, официанты уже заканчивали сервировку стола. Скатерть была из тяжелой дамасской ткани, столовые приборы из серебра. Стол стоял у камина и освещался большим канделябром из семи свечей, центр стола украшал серебряный итальянский поднос. К обеду подали клубнику под густым слоем сметаны, хрустящего жареного карпа, пойманного утром в реке, горячие булочки с тмином и торт из желе — восхитительное произведение кондитерского искусства с запеченными яблоками в центре и залитое сверху яблочным желе. И под конец — дымящийся черный кофе.

— О! — восхищенно ахнула Эмбер, забыв на мгновение, что они чуть не поссорились. — Мои любимые блюда. — Она радостно повернулась к Брюсу и поцеловала его. — Ты всегда помнишь, что я люблю, дорогой!

Верно, он все помнил. Время от времени он привозил ей неожиданные подарки, некоторые очень ценные, другие — просто забавные. Если вещь была красивой или редкой, если она напоминала ему об Эмбер или если она могла вызвать ее смех — он неизменно приобретал ее: будь то отрез зелено-золотистой сверкающей ткани, сказочное драгоценное украшение, смешная обезьянка.

Эмбер распустила шнуровку корсажа, чтобы чувствовать себя удобнее, и они начали обедать. Ее дурное настроение улетучилось. Они много болтали и смеялись, получая истинное наслаждение от вкусной пищи, они упивались обществом друг друга, счастливые и довольные.

Они пришли в дом в начале третьего, и впереди, казалось, было еще много времени. Но солнце переместилось от стола, за которым они сидели, прошло по спальне, побыло на кресле у окна и наконец совсем покинуло комнату. Стало прохладно и сумеречно, хотя еще не совсем темно, и свечи зажигать было рано. Эмбер встала с кровати, где между ней и Брюсом лежала горка орехов, и подошла к окну.

Она была босиком и в одном халате. Брюс в простых бриджах и рубашке с открытым воротом лежал, опираясь на локоть, и колол орехи, глядя на Эмбер.

Она чуть высунулась наружу и смотрела на деловую жизнь реки, где сновали груженые лодки и баржи, еще освещенные солнцем, придававшим воде цвет красной меди. Внизу, во дворе двое мужчин разговаривали, и, когда мимо прошла рыжекудрая девушка с ведрами воды, они, как по команде, повернули головы в ее сторону. В воздухе ощущалась некая утомленность, покой, как бывает, когда день начинает клониться к вечеру и все живое замедляет свой бег. У Эмбер запершило в горле, глаза стали влажными от слез. Она повернула голову и взглянула на Брюса:

— О Брюс, это был чудесный вечер. Давай завершим его речной прогулкой в лодке, поплывем по Темзе в какую-нибудь маленькую таверну, а утром вернемся в карете.

— Неплохо было бы, — согласился он.

— Тогда поехали!

— Ты сама знаешь, что это невозможно.

— Почему? — Голос и глаза Эмбер были умоляющими. Но Брюс только поглядел на нее, будто вопрос был несуразный. Они помолчали несколько минут. — Ты не смеешь ослушаться! — заявила она наконец.

Теперь ее охватило все то, что лишь на время притихло: гнев и презрение, оскорбленная гордость, унижения всех этих прошедших месяцев. Эмбер села рядом с Брюсом на измятую постель, решив поговорить с ним начистоту.

— О Брюс, ну почему мы не можем поехать? Ведь ты можешь придумать что-нибудь для: нее, она всему поверит, что ты ни скажешь. Пожалуйста, ведь скоро ты навсегда оставишь меня!

— Я не могу этого сделать, Эмбер, и ты прекрасно это знаешь. К тому же, я полагаю, мне пора идти. — Он начал подниматься.

— Ну конечно! — яростно вскричала она. — Как только я скажу что-то, что тебе не нравится, тебе вдруг пора идти! — Губы Эмбер зло искривились, в голосе послышалась насмешка. — Я скажу тебе все, и ты меня выслушаешь! Как ты полагаешь — была ли я счастлива все эти пять месяцев, тайком пробираясь к тебе на свидания, боясь хоть слово сказать в приличном обществе — из страха, что она может что-то узнать и расстроиться! Ах, Боже мой! Несчастная Коринна! А обо мне ты подумал? — Голос был грубым и гневным. Эмбер ударила себя в грудь. — А со м н о й можно вообще не считаться?

Брюс нахмурился:

— Прости, Эмбер, но вспомни, ты сама так решила.

— Ты и твоя дурацкая тайна! — взорвалась Эмбер. — Да во всем Лондоне не найдется мужчины, который так бы лелеял свою женушку, как ты! Это просто смешно!

Брюс надел жилетку и начал ее застегивать.

— Тебе бы лучше одеться. — Он говорил строго, лицо стало серьезным, что еще больше разъярило Эмбер.

— Послушай-ка, Брюс Карлтон! Ты можешь подумать, я безмерно благодарна, что ты оказываешь мне честь переспать с тобой! Да, когда-то это так и было, но я уже давно не девица из деревни, слышишь? Я — герцогиня Рейвенспур, я теперь личность и не допущу, чтобы меня возили в наемных каретах и тискали в комнате доходного дома! Нет, так больше не будет! Ты понял меня?

Брюс взял шейный платок и повернулся к зеркалу.

— Ну что ж, очень хорошо. Ты едешь со мной?

— Нет! Не еду! Зачем! — Она стояла, расставив ноги и уперев руки в бока, ее глаза метали молнии.

Справившись с платком, Брюс надел парик, взял шляпу и шагнул к наружной двери. Охваченная дурным предчувствием, Эмбер глядела ему вслед с растущим страхом. Что же он собирается делать? И вдруг она бросилась к нему. Он как раз подошел к двери и взялся за ручку. Брюс обернулся, посмотрел на нее. Секунду они помолчали.

— Прощай, моя дорогая.

— Когда мы увидимся в следующий раз? — Эмбер посмотрела ему в глаза. Она спросила тихо, с тревогой в голосе.

— В Уайтхолле, я думаю.

— Я имею в виду — здесь.

— Никогда. Тебе не нравится встречаться тайком, а по-другому просто невозможно. Вот проблема и решена.

Эмбер смотрела на него в ужасе, не веря своим ушам. Потом в ней вспыхнула ярость.

— Будь ты проклят! — закричала она. — Я тоже могу обойтись без тебя! Убирайся отсюда! Не желаю больше тебя видеть! Убирайся! — истерично кричала она и даже подняла кулаки, чтобы ударить его.

Брюс быстро открыл дверь и вышел, громко захлопнув ее. Эмбер прижалась к стене и разразилась отчаянными, злыми слезами. Она слышала, как он спустился по лестнице, звуки его шагов постепенно растворились в тишине. Потом, когда она на мгновение уняла рыдания и прислушалась, кругом царило безмолвие. Только тихие звуки скрипки раздавались откуда-то. Резко повернувшись, она бросилась к окну и выглянула. Было уже почти темно, но кто-то шел по двору с горящим факелом в руке. Он как раз пересекал двор.

— Брюс!

Она была в отчаянии… Ее голос, раздавшийся на третьем этаже дома, не достиг, видимо, двора, и он не услышал ее. Через мгновение он исчез из виду.

Глава шестьдесят шестая

Они не виделись шесть дней. Сначала она думала, что как-то сможет заставить его прийти к ней, но все было напрасно. Она написала записку, в которой сообщила, что готова принять его извинения. Он ответил, что не испытывает желания извиняться и его вполне устраивает сложившаяся ситуация. Это встревожило Эмбер, но она по-прежнему отказывалась верить, что все эти бурные годы, это неукротимое чувство друг к другу могут кончиться, сойти на нет, просто так, тихо, бессмысленно и печально, из-за мелкой ссоры, которую столь нетрудно было избежать.

Эмбер искала Брюса повсюду.

Всякий раз, когда она входила в помещение, наполненное людьми, она начинала искать его. Гуляя по Прайви-Гарден или на галереях, она надеялась увидеть его, может быть в каких-то нескольких футах впереди. В театре или проезжая по улицам, она непрерывно всматривалась в толпу, стараясь найти Брюса. Он заполнил все ее мысли и чувства, она просто не могла думать ни о чем другом. Десятки раз ей казалось, что она видит его, но всякий раз это оказывался кто-то другой и вовсе не похожий на Брюса.

Приблизительно через неделю после их ссоры Эмбер отправилась на аукцион в Индийском Доме на Клементе-лейн, рядом с Португал-стрит, выходившей на Стрэнд. Там располагались мелкие лавочки, принадлежавшие богатым хозяевам. В тот день все окружающие улицы были забиты большими золочеными каретами знати и толпами кучеров, которые громко переговаривались.

Комната, не особенно большая, была заполнена дамами с ручными собачками, арапчатами и служанками. Были здесь и франты. Слышались выcокиe женские голоса, смех и веселая, болтовня, похожие на шумное журчание лесного весеннего ручейка, впадающего в речку. Слышалось позвякивание ложек в фарфоровых китайских чашках и шорох тафты юбок.

Аукцион шел уже час или даже больше, когда туда прибыла герцогиня Рейвенспур. Ее появление было весьма эффектным, нарочито показным, что лишний раз доказывало: Эмбер скорее актриса, чем знатная дама. Она возникла, как ветер, и прошла по рядам, кому-то приветливо кивнув, кому-то улыбнувшись, превосходно понимая, почему все притихли и только шушукаются за ее спиной. Как всегда, Эмбер была одета роскошно: платье из золотого шитья, изумрудно-зеленая бархатная накидка, отороченная соболями, целая россыпь изумрудов на большой соболиной муфте. Сзади шел арапчонок и нес шлейф; он был тоже в изумрудно-зеленом бархате и в золотистом тюрбане на голове.

Эмбер была довольна произведенным эффектом, хотя и испытывала недоброе чувство ко всем присутствующим, ибо она знала, что они платили ей тем же, как водится среди женщин, — Эмбер ставила женскую зависть на второе место после внимания мужчин. Кто-то быстро поставил для нее кресло рядом с миссис Миддлтон, и, когда Эмбер села, она заметила, как вытянулось лицо Джейн, — еще бы: такая красавица будет сидеть рядом с довольно заурядной дамой.

Эмбер мгновенно обратила внимание на претенциозный наряд Миддлтон, слишком дорогой для довольно скромного состояния ее мужа: жемчуга, подаренные одним из ее любовников, серьги, подаренные другим, платье, в котором ее видели столько раз, что оно уже не могло быть модным, и которое давно следовало бы отдать служанке.

— Ах, Боже мой! — вскричала Эмбер. — Как вы чудесно выглядите! Какое прекрасное платье! Где вы его шили?

— Как это любезно с вашей стороны, мадам, вы одеты несравненно лучше меня!

— Отнюдь нет, — возразила Эмбер. — Вы слишком скромны, а ведь каждый мужчина при дворе умирает от желания поухаживать за вами!

На этом обмен комплиментами закончился. Молодой негр принес Эмбер чашку чая. Она начала пить, искоса оглядывая зал, — она искала Брюса. Но его нигде не было, хотя Эмбер могла поклясться, что видела карету Элмсбери на улице. Теперь на аукцион выставили отрез индийского ситца, очень дорогой ткани в цветочек, который многие дамы купили бы на утренний халат. Аукционер отмерил на свече один дюйм и воткнул булавку, потом зажег свечу, и торги начались. Миддлтон толкнула Эмбер под бок и хитро улыбнулась, показав глазами в другой конец зала:

— Как вы думаете, кого я вижу?

Сердце у Эмбер замерло.

— Кого же?

Эмбер проследила за взглядом Миддлтон и увидела в нескольких футах Коринну. Она сидела вполоборота, видны были только часть щеки и длинные ресницы. Ее плащ чуть распахнулся, открыв огромный живот. Когда она повернулась, разговаривая с кем-то, обрисовался ее мягкий красивый профиль. Эмбер охватили ярость и смертельная ненависть.

— Говорят, — промолвила Миддлтон, — что его светлость просто безумно влюблен в нее. Но это неудивительно, не правда ли, ведь она такая красавица.

Эмбер отвела взгляд от Коринны, которая либо не знала, что Эмбер тоже здесь, либо притворялась, что не знает. Торги шли вяло, и покупатели были невнимательны, ибо они, как и в театре, больше интересовались собой, чем тем, ради чего пришли сюда. Без особого успеха аукционер старался заинтересовать публику и вызвать хоть какой-то ажиотаж. — ведь ситец действительно был прекрасным отрезом: мягкие полутона рисунка, розоватые, синие и фиолетовые. Но выше пяти фунтов цена не поднималась.

Эмбер наклонилась и завела разговор с двумя молодыми людьми, они смеялись и громко обсуждали последний придворный скандал.

Вчера вечером Карл отправился с Рочестером в публичный дом на Мур Филдз «Русский дом», и, когда король отвлекся, его светлость вытащил у него деньги из кармана и удрал. Когда же королю пора было расплачиваться и уходить, он обнаружил, что денег нет, и только случайный посетитель, распознавший в нем короля, спас его величество от жестокой расправы. Рочестер же уехал подышать свежим деревенским воздухом и, вне всякого сомнения, написать очередную сатиру, которая вскоре распространится при дворе.

— Думаете — это правда? — спросил Генри Джермин. — Я видел его величество сегодня утром, и он выглядел вполне бодрым.

— Он всегда так выглядит, — напомнили ему. — Его величеству везет: разгульный образ жизни никак не отражается на его внешности, во всяком случае — пока.

— Мы никогда не узнаем, как оно было на самом деле, — заметила Эмбер. — Ведь он терпеть не может, когда ему наутро напоминают о вчерашних забавах.

— Уж вы-то наверняка знаете, ваша милость.

— Говорят, последнее время он очень увлекается Нелл Гуинн, — сказал Джермин и внимательно взглянул на Эмбер. — Чиффинч говорил мне, что король видится с ней два-три раза в неделю, и живот у нее стал такой громадный, что ей в карету не войти.

Эмбер знала об этом, и, действительно, Карл не приходил к ней ночью уже несколько недель. Прежде она встревожилась бы, но ее слишком волновал Брюс, теперь ей было просто не до короля. Он и раньше, бывало, обделял ее своим вниманием, и она знала, что и впредь он будет изменять ей, ибо король любил разнообразие в любовных утехах и ни одна женщина не могла длительное время удовлетворять его. Эту. привычку он приобрел давно, еще в раннем возрасте, и никогда не пытался, да и не хотел избавиться от нее. Но Эмбер было неприятно, когда другие знали о его похождениях и тем более напоминали ей об этом: мол, она теперь в меньшей степени фаворитка, чем когда впервые появилась при королевском дворе.

Эмбер могла бы съязвить в ответ, но в этот момент она услышала конец фразы аукционера:

— …если никто не желает повышать цену, то этот отрез ткани продается миледи Карлтон за сумму в шесть фунтов… — Аукционер осмотрел зал. — Есть еще предложения? Нет? В таком случае…

— Семь фунтов! — прозвенел в тишине голос Эмбер, громкий и ясный. Она сама вздрогнула, услышав свои слова. Конечно же, ей вовсе не был нужен этот материал, каким бы красивым он ни был. Расцветка была вовсе не в ее вкусе, она никогда бы не стала это носить. Но ведь Коринна предложила цену, хотела купить ткань, — значит, она её не получит.

Коринна не повернула головы и не взглянула на Эмбер. Несколько секунд она спокойно сидела, словно была удивлена или озадачена. Аукционер оживленно заговорил, поняв, что эти дамы — соперницы и будут набавлять цену. Эмбер, полная уверенности, что Коринна без спора уступит ей ситец, была поражена, когда послышался ее мягкий, но решительный голос:

— Восемь фунтов!

«Черт ее подери! — подумала Эмбер. — Я все равно получу ткань, хоть истрачу все до последнего фартинга!»

Пламя свечи приблизилось вплотную к булавке. Через несколько мгновений булавка упадет, и товар получит тот, кто последним назвал сумму. Эмбер подождала, пока аукционер не возвестил, что ткань продается леди Карлтон, потом перебила его:

— Двадцать фунтов!

В зале наступила полная тишина, наконец-то все страшно заинтересовались торгами, ибо роман герцогини Рейвенспур с лордом Карлтоном был хорошо всем известен. Люди понимали, почему она так хочет получить материал, и надеялись увидеть ее посрамленной. Их симпатии к Коринне не были так уж велики, но зато неприязнь к Эмбер была глубокой. Эмбер получила слишком много, ее успех был слишком ошеломляющим, и теперь даже льстецы и мнимые друзья втайне надеялись на ее поражение: даже маленькая неудача принесла бы им удовлетворение.

Коринна заколебалась: не абсурдно ли торговаться с женщиной, у которой не хватает ни воспитания, ни манер, чтобы понять, что они самым глупым образом выставляют себя перед всеми на посмешище. У Эмбер же никаких Подобных мыслей не было и в помине. Она сидела прямо и напряженно в кресле, ее широко раскрытые глаза сверкали от возбуждения, руки в муфте сжались в кулаки.

«Я должна, должна побить ее!» — думала она. Ей казалось, что в ее жизни никогда и ничего не было важнее.

Пока Коринна раздумывала, пламя подошло к булавке, расплавило воск, который начал медленно капать. Дыхание Эмбер участилось, ноздри раздулись и даже заболели мышцы. Есть! Булавка падает! Я победила! Победила!

— Пятьдесят фунтов! — раздался мужской голос, когда булавка упала на стол.

Аукционер уже держал ткань в руках и улыбался.

— Продано за пятьдесят фунтов милорду Карлтону.

На мгновение Эмбер словно окаменела, не в силах сделать ни единого движения, а в это время головы повернулись и все с любопытством глядели, как Брюс проходит вперед сквозь толпу. Потом, сделав над собой усилие, Эмбер повернула голову и посмотрела ему в глаза. На мгновение взгляд его зеленых глаз встретился с ее взглядом. На губах Брюса играла улыбка, он кивнул ей и пошел дальше. Она заметила ухмылки окружающих, насмешливые лица, которые, казалось, плясали и гримасничали вокруг нее, издеваясь над ней.

«О мой Бог! — с ужасом думала она. — Зачем, зачем он это сделал? За что?!»

Лорд Карлтон стоял рядом с женой, она начала вставать, ее служанка принесла ткань и теперь торжествующе держала ее перед собой. Люди задвигали стульями, джентльмены отошли в сторону, давая пройти Брюсу и Коринне. Зал стал похож на потревоженный улей, многие открыто, хихикали, даже не прикрываясь веерами.

— Господи! — ахнула сидевшая рядом баронесса. — До чего же мы дойдем, если у мужчин войдет в моду предпочитать жену шлюхе?

Эмбер сидела едва дыша, ничего не видя перед собой. Если она сейчас не вырвется отсюда, она просто взорвется. Теперь лорд и леди Карлтон ушли, и аукционер отмерял еще один дюйм свечки, но никто уже не обращал на него никакого внимания.

— Разве вы не знали этого раньше? — вскричала Миддлтон, расправляя веер и обнажая зубы в притворной улыбке. — Мужчины — самые подлые существа на свете!

Вдруг Эмбер вонзила каблук в ногу соседки. Миддлтон взвизгнула от боли и схватилась рукой за щиколотку. Она угрожающе взглянула на Эмбер, но та и бровью не повела. Опустив глаза, Эмбер пила чай, она не стала далее тайком оглядывать присутствующих, она и так знала, что все уставились на нее.

Но потом, дома, ей стало так плохо, что ее стошнило, и она легла в постель. Эмбер хотелось умереть. Она стала думать о самоубийстве или, по крайней мере, эффектной инсценировке самоубийства, чтобы вызвать у него сочувствие и таким образом вернуть его себе. Но она боялась, что даже это может оказаться бесполезным. Что-то в выражении его глаз, мелькнувшее в то мгновение, когда он проходил мимо, убедило ее наконец, что Брюс окончательно порвал с ней. Она все понимала — но не могла примириться с этим.

Так или иначе, каким-нибудь способом, я смогу вернуть его себе. Знаю, что смогу. Я должна вернуть его! Если бы только мне удалось еще раз поговорить с ним, я заставила бы его понять, как это все глупо…

Но теперь он даже не отвечал на ее записки. Посыльные возвращались с пустыми руками. Она попыталась лично встретиться с ним. Нарядившись мальчиком, она отправилась в дом Элмсбери. Прождав больше часа под дождем у двери, через которую, как она думала, он мог выйти, Эмбер так его и не увидела. Она повсюду расставила своих людей, чтобы те сообщили ей, когда он появится на территории дворца, но, очевидно, он решил вообще не ходить во дворец. Наконец она послала ему вызов на дуэль — единственное безотказное средство еще раз увидеться с ним.

«В течение нескольких месяцев, сэр, — говорилось в послании, — я по вашей вине являюсь рогоносцем. Этот прискорбный факт наносит непоправимый ущерб достоинству и чести моей семьи и мне лично, вследствие чего для восстановления попранной чести дома я вызываю вас на поединок с тем оружием, которым вы соблаговолите воспользоваться, и прошу вас прибыть в пять часов утра завтра, мая двадцать восьмого дня, на Тотхил-лские Поля — туда, где у реки растут три больших дуба. Прошу вас, сэр, оказать мне честь и не разглашать сведений о нашей встрече, а также прийти в назначенное место без сопровождающих. Ваш — покорный слуга, сэр, Джералд, герцог Рейвенспур».

Эмбер решила, что послание звучит вполне правдоподобно, и послала Нэн с письмом к переписчику, чтобы тот переписал его почерком Джералда, хотя знала, что Брюс никогда не видел руки Джералда. Но она решила не рисковать. Если эта попытка не увенчается успехом… Но нет, здесь промашки не будет! Он должен прийти — ни один джентльмен не осмелится отказаться от вызова на дуэль.