Никогда не сдаваться! Лучшие речи Черчилля

Уинстон Черчилль

Никогда не сдаваться! Лучшие речи Черчилля

Редакторы Елена Третьякова, Наталья Нарциссова

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректор Е. Аксенова

Компьютерная верстка А. Фоминов

Дизайнер обложки Ю. Буга

В книге использованы фотографии EastNews и Fotobank

Фото на обложке Fotobank

© Речи. The Estate of Winston Churchill

© Подбор речей, предисловие, комментарии. Winston S. Churchill, 2003

Настоящее издание опубликовано с согласия Curtis Brown UK и The Van Lear Agency

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Никогда не сдавайтесь! Никогда не уступайте! Никогда-никогда-никогда – ни в чем: ни в великом, ни в ничтожном, ни в большом, ни в малом, – если только честь и здравый смысл не велят вам поступить иначе.

Уинстон Черчилль, 29 октября 1941 г.Посвящается мальчикам из Хэрроу Скул

Благодарности

В первую очередь я хотел бы выразить самую искреннюю благодарность моей тете баронессе леди Соамс за то, что она поделилась со мной воспоминаниями о том, как ее отец готовил речи, которые вошли в эту книгу. Также я весьма признателен Аллену Паквуду, директору Центрального архива Черчилля при Черчилль-колледже в Кембридже, и сотрудникам архива Дэвиду Картеру, Рэйчел Ллойд и Джуд Браймер за активное содействие в поиске фотографий и оригиналов необходимых документов.

Я очень благодарен сэру Мартину Гилберту, официальному биографу Уинстона Черчилля, автору блестящей книги «Великая жизнь», работу над которой в свое время начал мой отец Рэндольф Черчилль, за то, что он никогда не отказывал мне в помощи и совете. Безусловно, заслуживает благодарности и Ричард М. Лэнгворт, кавалер ордена Британской империи, председатель Центра Уинстона Черчилля в США (см. приложение). Я готов поручиться, что никто на свете не знает о моем деде больше, чем этот человек.

Также не могу не упомянуть в этой связи имена Роберта Кроуфорда, кавалера ордена Британской империи, генерального директора Имперского военного музея, и Хилари Робертс, главу коллекционного отдела архива фотографий, которой я глубоко признателен за предоставленные уникальные снимки. Значительную помощь в подготовке материалов этой книги мне оказали Эстер Барри, сотрудник библиотеки фотографий Би-би-си, и Джули Снеллинг, представитель центрального рукописного архива Би-би-си.

Кроме того, я многим обязан своему ныне покойному другу бывшему парламентарию Роберту Родсу Джеймсу, который при содействии международного коллектива исследователей справился с неимоверно сложной задачей, подготовив к публикации полное собрание речей Уинстона Черчилля в восьми томах (Winston S. Churchill: The Complete Speeches 1897–1963). Эта книга впервые вышла в 1974 году в издательстве «Челси Хаус Паблишерс» (Лондон) при содействии компании «Р. Р. Баукер» (Нью-Йорк). Думаю, было не так-то легко отыскать и собрать воедино невероятное множество речей моего деда. Издание, которым мы обязаны моему другу, воистину бесценно – с этим наверняка согласятся многие ученые и исследователи, сотрудники библиотек и университетов. Составленный мной сборник избранных речей содержит лишь двадцатую часть от общего корпуса выступлений Уинстона Черчилля. Всем, кого заинтересует полный текст приводимых мной речей, я рекомендую обратиться к вышеупомянутому источнику.

Наконец, я считаю своим долгом поблагодарить Джеймса Роджерса за поддержку, самоотверженную помощь в проверке материалов и полезные советы при подготовке этой книги к публикации. Я глубоко признателен моему секретарю Пенелопе Лэй за проявленный энтузиазм при наборе текста этого издания и Йоргу Хенгсену, представителю компании «Рэндом Хаус Юнайтед Кингдом», за оказанное содействие.

Редактор Уинстон С. Черчилль

Предисловие редактора

Назначение на должность премьер-министра Великобритании 10 мая 1940 года, в критический для страны момент, стало судьбоносным для Уинстона Черчилля. В этот день Гитлер начал блицкриг против Франции и стран Бенилюкса, приказав войскам уничтожать все на своем пути. Именно тогда Черчилль, которому уже исполнилось 65 лет и, по его собственным словам, «давным-давно пора было на пенсию», сумел полностью реализовать свой выдающийся дар оратора. Многие годы с британской нацией говорили лишь о необходимости поддержания мира и о непротивлении. И вдруг прозвучал совсем иной призыв. В своем радиообращении к народу 19 мая 1940 года Черчилль заявил: «В этот суровый час для нашей страны, для нашей империи, для наших союзников, и наконец, для всех, кому дорого дело мира, я впервые обращаюсь к вам как премьер-министр».

Живописав разрушительные последствия наступления нацистских войск на континенте, он продолжил: «В прошлом мы часто не соглашались и спорили друг с другом, но сейчас перед нами общая цель: довести эту войну до победного конца и сделать все возможное и невозможное, чтобы избежать рабства и позора, какой бы высокой ни была цена победы, какие бы страдания нам ни пришлось перенести».

Его слова произвели ошеломляющий эффект. Когда многим сложившаяся ситуация уже казалась безнадежной – ведь французская и бельгийская армии, которые четыре долгих года стойко держались в кровавых битвах Первой мировой войны, на этот раз под яростным натиском немцев уже через четыре недели потеряли всякую боеспособность, а остатки маленькой и плохо вооруженной британской армии готовились к отступлению в Дюнкерке, – когда многие, включая даже союзников Британии, поверили в неизбежность ее капитуляции, Черчилль «мобилизовал английский язык и отправил его на передовую», как метко выразился известный американский военный корреспондент Эдвард Р. Мюрроу.

В молодости Черчилль в чине младшего офицера участвовал в военных конфликтах на северо-западных рубежах Индии, в Судане и Южной Африке, потом во время Первой мировой войны мерз в окопах Фландрии, и этот жизненный опыт научил его понимать национальный характер британцев и их чаяния, помог вдохновить соотечественников на небывалые подвиги, вселить в них такое мужество и такую стойкость, о которых до того британцы даже не могли помыслить, не говоря уже о том, чтобы их проявить. В своем самом первом выступлении в палате общин на новой должности, три дня спустя после назначения премьер-министром (13 мая 1940 года), Черчилль произнес ставшие знаменитыми слова: «Все, что я могу вам предложить, – это кровь, тяжкий труд, слезы и пот».

При этом, как мне довелось убедиться, в течение пяти долгих военных лет слова Черчилля вселяли веру не только в британцев – они служили символом надежды для всех поверженных наций оккупированной Европы. Несколько лет назад я удостоился чести выступить с речью на панихиде памяти жертв восстания в Варшавском гетто, которая проводилась в Лондонском университете по случаю пятидесятилетней годовщины со дня этого события. После выступления ко мне подошла очень милая женщина и сказала: «Господин Черчилль, во время восстания я находилась в гетто, мне тогда было двенадцать лет. Я видела, как штурмовые отряды нацистов идут в атаку. Они хотели забрать нас в концентрационные лагеря. Всякий раз, когда по Би-би-си транслировали выступления вашего дедушки, мы собирались у радиоприемников. Я не владела английским, но знала, что этот сильный голос неизвестного мне человека, произносящий непонятные слова, дает мне и моей семье надежду на спасение. Нас увезли в Берген-Бельзен. Из всей семьи выжила только я. Меня освободили британские солдаты. Одного из них вы сейчас видите рядом со мной – он стал моим мужем». Этот случай взволновал меня до глубины души, заставив испытать чувство гордости, смешанное со смущением.

Благодаря невероятной напористости и провокационному чувству юмора Черчиллю удалось завладеть вниманием британцев и убедить их в том, что, несмотря на капитуляцию остальных европейских держав, Британия может и должна сражаться с нацистскими захватчиками в одиночку. Наверное, были в истории и более выдающиеся ораторы, настоящие гении красноречия, всегда готовые подняться на трибуну и, не читая по бумажке, без всяких микрофонов, заставить толпу слушать и следовать их призывам – будь перед ними хоть 20 000, хоть всего 10 слушателей. Среди таких мастеров публичной речи в первую очередь вспоминаются Уильям Гладстон и Дэвид Ллойд Джордж, хотя слава Уинстона Черчилля не меркнет даже на их фоне.

В чем он действительно добился непревзойденного мастерства, так это в умении подчинять своей воле палату общин и еще в большей степени в способности воздействовать на британцев и граждан других стран, обращаясь к ним во время трансляций Би-би-си. Надо сказать, в этом ему очень своевременно помогли новые технологии. Столетиями, с момента изобретения в 1474 году Уильямом Кекстоном печатного пресса, единственным средством массовой информации оставались газеты. К началу XX века большинство из них оказались в руках горстки медиамагнатов, которые все вместе и поодиночке обладали колоссальной политической властью. Однако в 1924 году, всего за 15 лет до начала Второй мировой войны, состоялось первое в истории радиовыступление премьер-министра – этот пост тогда занимал Стэнли Болдуин. На тот момент в Британии было всего 125 000 радиоприемников. Впрочем, к 1940 году эта цифра вплотную приблизилась к 10 миллионам, то есть радиоприемник имелся почти в каждом доме и уж наверняка в каждом пабе страны.

Именно благодаря этому технологическому прорыву Черчилль получил столь бесценную возможность обращаться к народу напрямую. Секрет популярности и эффективности его речей состоял в той своеобразной манере, которую он избрал: Черчилль не выступал перед безликими народными массами, а словно говорил с конкретными людьми – в качестве слушателей он, как правило, представлял себе обычную семью, собравшуюся дома у камина. Он обращался к простым британцам, к обывателям, ко всем и каждому. Именно это больше всего и было нужно ему самому и всему народу в те пять лет, пока продолжалась самая кровопролитная война в истории человечества. Хотя тогда еще не было оборудования, необходимого для прямой трансляции парламентских выступлений, наиболее значимые речи Черчилль произносил повторно в микрофон, и их записи Британская радиовещательная корпорация транслировала не только по всей Великобритании, но и в оккупированной Европе, и на территории Соединенных Штатов, и в самых отдаленных уголках Британского Содружества и Британской империи.

Приступая к работе над этой книгой, я планировал собрать в одном томе все лучшие и самые важные, по моему мнению, речи деда, охватывающие более чем 60-летний период его активной политической деятельности – начиная с первой политической речи, произнесенной в 1897 году, и заканчивая выступлением по случаю присвоения ему звания почетного гражданина Соединенных Штатов президентом Джоном Ф. Кеннеди в 1963 году. Поначалу я даже не представлял себе подлинного масштаба той работы, за которую взялся. Я знал, что мой дед был плодовитым писателем, оставившим после себя около 30 томов исторических и биографических трудов. Также мне было известно о значительном количестве созданных им картин: к концу жизни в его доме в Чартуэлле, что в Кенте, насчитывалось около 500 завершенных полотен, причем некоторые из них являлись вполне достойными образцами живописного искусства.

Однако я не имел представления об истинном количестве речей, которые мой дед с такой скрупулезностью составлял, репетировал и произносил. Большая их часть была собрана моим коллегой парламентарием Робертом Родсом Джеймсом в его восьмитомном труде «Уинстон Черчилль: Полное собрание речей, 1897–1963 гг.» (Winston S. Churchill: The Complete Speeches 1897–1963), опубликованном в 1974 году и насчитывающем 8000 страниц мелким шрифтом (12 500 страниц обычным шрифтом), что составляет около 5 миллионов слов.

Когда я выступаю с лекциями в Америке, мне часто задают один и тот же вопрос: «Кто писал речи вашему деду?» Ответ прост: «Эти речи писал выдающийся человек. Его звали Уинстон Спенсер Черчилль». В эпоху, когда почти все без исключения крупные политики имеют в своем распоряжении целую толпу спичрайтеров, такой ответ неизменно вызывает изумление. Моя тетя Мэри Соамс, последняя оставшаяся в живых из детей моего деда, недавно поведала мне следующее:

«Отец никогда в жизни не пользовался услугами спичрайтеров. В определенные моменты в карьере, во время работы в государственных органах, он получал отчеты и статистические сводки от чиновников, особенно когда речь шла о каких-либо технических или правовых вопросах.

Помнится, в партии консерваторов состоял тогда некий Джордж Крист (по-английски его фамилия писалась так же, как имя Христа), и мой отец, бывало, вызывал его со словами: “Пошлите-ка за этим сыном Божьим!” Крист был сотрудником центрального аппарата Консервативной партии и часто давал ценные советы отцу, возглавлявшему тори в те годы, рекомендуя затронуть те или иные вопросы в выступлениях на ежегодных съездах партии.

Но все свои основные речи, включая, разумеется, выступления в палате общин, отец составлял сам. Джейн Портал (леди Уильямс), которая в то время была одним из его личных секретарей, рассказывала, что на исходе второго премьерского срока 80-летнему Черчиллю понадобилось менее восьми часов, чтобы самостоятельно составить длинную обстоятельную речь по поводу изобретения водородной бомбы».

Ныне покойный сэр Джон Колвилл, один из личных секретарей деда в военные годы, незадолго до смерти вспоминал: «Если говорить о великих речах военного времени, произнесенных Черчиллем в палате общин или транслировавшихся по радио на всю страну, на подготовку каждой минуты такого выступления у вашего деда уходило около часа». Таким образом, получасовой речи предшествовали 30 часов диктовок, репетиций и доработок. Без сомнения, именно этим объясняется то грандиозное воздействие, которое эти выступления оказывали на умы миллионов людей в период величайшей войны в истории; именно поэтому они и по сей день несут столь мощный эмоциональный заряд.

Я поставил перед собой очень сложную задачу: уместить богатейшее риторическое наследие Черчилля, сложившееся за более чем 60 лет его активной политической деятельности, в одной книге, тем самым впервые познакомив читателей со многими из его речей. Для этого мне пришлось прибегнуть к беспощадному редактированию, ведь огромный свод речей Черчилля требовалось сократить до всего лишь 5 % от его полного объема. Текст некоторых выступлений, в частности, тех, что впервые прозвучали во время войны, я сохранил полностью, тогда как другие публикуются с более или менее значительными купюрами. При этом многие речи пришлось и вовсе опустить. Занимаясь отбором материала, я руководствовался целью познакомить читателя с самыми лучшими речами Уинстона Черчилля, при этом поместив их в контекст его продолжительной карьеры, в которой падения были не менее головокружительными, чем взлеты.

Эта книга расскажет читателю обо всех этапах политической жизни Уинстона Черчилля, начиная с победы на парламентских выборах (деду тогда было всего 26 лет), за которой последовали его уход из Консервативной партии в 1904 году и вступление в Либеральную партию, затем – подъем на политический олимп и работа на быстро сменявших друг друга правительственных постах: заместителя министра по делам колоний (1906), министра торговли (1908) и министра внутренних дел (1910). На следующем этапе Черчилль предстает этаким политическим смутьяном, предлагающим упразднить палату лордов; потом становится сторонником социальных реформ, закладывая фундамент государства всеобщего благоденствия. В качестве первого лорда адмиралтейства (1911–1915) он занимается подготовкой британского военно-морского флота к боевым действиям.

Далее мы становимся свидетелями его несправедливой отставки с поста первого лорда адмиралтейства, когда из Черчилля сделали козла отпущения, свалив на него вину за провал десантной операции в проливе Дарданеллы и на Галлипольском полуострове, которые тогда принадлежали Турции. Черчилль рассматривал эту операцию не только как способ заставить сдаться Турцию, одного из союзников Германии, и оказать поддержку своему союзнику – России, но и как возможность атаковать Германию с тыла, что, по его мнению, могло ускорить окончание войны на один или даже два года. Возможно, это был самый блестящий стратегический план Первой мировой войны. Однако по причинам, в большинстве своем никак от него не зависевшим, операция оказалась неудачной, в результате чего многие решили, что политической карьере Черчилля пришел конец. Тяжело переживая потерю должности и невозможность реализовать свой несомненный талант военачальника, он отправился в окопы Фландрии защищать эту узкую полоску земли на границе Франции и Бельгии, где сложили свои головы четверть миллиона солдат Британии и стран Британского Содружества. Черчилль и сам стал простым солдатом: если путь к высотам власти был ему теперь заказан, то по крайней мере таким образом он мог сохранить свою честь.

Вернувшись на государственную службу в должности министра военного снабжения (1917–1919) и военного министра в правительстве Ллойд Джорджа, Черчилль затем получил должность министра по делам колоний. На Каирской конференции 1922 года на него была возложена ответственность за создание Иорданского и Иракского королевств и назначение двух представителей династии Хашимитов – Абдаллы и Фейсала – в качестве правителей, которым предстояло занять троны в Аммане и Багдаде. Тогда же впервые были определены политические границы Палестины.

Потом Черчилль вернулся к консерваторам, вновь пересев на их сторону в палате общин, и работал на посту министра финансов в правительстве Стэнли Болдуина. Наконец, мы подходим к наиболее интересной части этой книги – началу 1930-х годов, когда Черчилль ушел с государственного поста и начал кампанию, направленную на привлечение внимания мировой общественности к той опасности, которую несло перевооружение Германии под руководством Адольфа Гитлера. Беспокойство Черчилля все больше нарастало по мере усложнения ситуации в Европе. Одним из главных источников тревоги для него было решение правительства Болдуина продолжить разоружение. Черчилля также беспокоил тот факт, что Америке, находящейся за 3000 миль от Британии, по ту сторону Атлантики, казалось, не было никакого дела до надвигающегося мирового кризиса.

В те годы Уинстон Черчилль оказался не у дел. Несмотря на все убедительные доводы, которые он излагал во время парламентских выступлений, несмотря на весьма внушительный объем материалов, которые он сумел собрать и представил в качестве доказательств масштабности перевооружения германской армии, никто не хотел прислушиваться к его предостережениям, а правительства Британии и Франции с ослиным упрямством продолжали проводить избранную ими политику умиротворения. Ко времени Мюнхенского кризиса, разразившегося в сентябре 1938 года, когда руководители Британии и Франции цинично пожертвовали свободой народов Чехословакии в постыдной попытке выторговать время для своих стран, последователей и сторонников Черчилля в парламенте можно было по пальцам перечесть.

Хотя 1940 год и несколько последующих лет работы в качестве премьер-министра в условиях военного времени, без сомнения, принесли Уинстону Черчиллю наибольшую славу, по моему личному мнению, настоящим звездным часом для Черчилля стал все-таки конец 1930-х годов. Ведь именно тогда ему пришлось продемонстрировать поистине незаурядную силу духа и решимость, чтобы, несмотря на критику со стороны собственной партии и обвинения в милитаризме, продолжать предпринимать героические, хотя и тщетные, усилия по предотвращению нависшей над Британией угрозы. При этом он был убежден, что решительные совместные действия бывших союзников – Британии, Франции и США – могут остановить Гитлера; причем, по его мнению, если бы эти действия были предприняты до 1936 года, все обошлось бы без единого выстрела.

После Мюнхенских переговоров, когда премьер-министр Невилл Чемберлен, размахивая договором за его собственной подписью и подписью Гитлера, гордо заявил, что Британия и Германия больше никогда не будут воевать друг с другом, с глаз его соотечественников словно спала пелена: всем вдруг стало очевидно, что у Гитлера хватит наглости разорвать не только соглашения, положившие конец Первой мировой войне, но и все последующие договоренности.

Наконец, вектор общественного мнения начал смещаться в сторону, противоположную той, в которую его пытались направить идеологи умиротворения; все настойчивее стали звучать требования вернуть Уинстона Черчилля в правительство. Однако это произошло лишь 3 сентября 1939 года – в тот самый день, когда было объявлено о начале Второй мировой войны, когда танковые армии Гитлера вторглись в Польшу и оккупировали ее и когда Уинстон Черчилль был вновь назначен на пост первого лорда адмиралтейства, на котором ему пришлось заниматься подготовкой флота Великобритании к боевым действиям против Германии, во второй раз за четверть столетия. По его возвращении в адмиралтейство всему флоту был передан сигнал: «Уинстон вернулся». В своей книге военных мемуаров Черчилль вспоминал: «И вот я снова вошел в тот самый кабинет, который мне было так больно покидать почти четверть века назад… И снова нам предстояло отстаивать свою жизнь и честь, сражаясь против сильной, дисциплинированной и безжалостной германской нации. Уже в который раз! Ну что ж, быть посему».

Как недолговечна человеческая память! Нынешнее поколение уже наверняка не имеет представления о том, что именно Британия и Франция объявили войну нацистской Германии после ее вторжения в Польшу, нарушив тем самым связывавшие эти страны соглашения о союзнических отношениях.

За этим последовал период так называемой «странной войны», во время которого на Западном фронте боевые действия велись только на море. Наконец 10 мая 1940 года Гитлер счел, что у него уже достаточно сил для блицкрига против Франции, Бельгии и Голландии. В тот же день растущее общественное недовольство в Британии вынудило Чемберлена уйти в отставку, и Уинстон Черчилль получил предложение занять пост премьер-министра.

Ничуть не страшась предстоящей работы, Черчилль испытывал радостное возбуждение. Позже в своих мемуарах он так описал этот момент: «Ложась спать в три часа ночи, я чувствовал небывалое облегчение. Наконец-то у меня были полномочия, которые делали меня хозяином положения. Мне казалось, будто сама судьба вела меня и вся моя прежняя жизнь была лишь подготовкой к этому моменту, к этому суровому испытанию».

В распоряжении Черчилля не было других боеспособных соединений, кроме мощного морского флота и недавно созданных, но еще не обстрелянных военно-воздушных сил. В сложившейся ситуации премьер-министру пришлось использовать всю силу своего ораторского дара, чтобы с присущей ему простотой, торжественностью и риторическим мастерством открыть людям глаза на ту неприглядную реальность, о которой он говорил еще в мирные 1930-е годы. Все те, кто тогда отказывался ему верить, теперь, после вступления страны в войну, стали его внимательными слушателями и горячими сторонниками. Черчилль был потрясен тем, насколько быстро сначала правительство Бельгии, а затем и правительство Франции капитулировали перед Гитлером. Для себя он твердо решил, что Великобритания так легко не сдастся.

Моя покойная мама, посол Памела Харриман, рассказывала мне о страшных днях конца мая – начала июня 1940 года, когда британская армия отступила к Дюнкерку и спешно переправилась через Ла-Манш, когда Франция оказалась на грани капитуляции и Гитлер был готов начать операцию «Морской лев» (под этим кодовым названием значилась кампания по вторжению в Британию). Маме тогда было 20 лет, и она была уже шесть месяцев беременна мной. Вместе с мужем они жили у его родителей в доме номер 10 на Даунинг-стрит. Обычно мама и дедушка с бабушкой ужинали рано, не дожидаясь возвращения отца. Около десяти вечера обычно начинали передавать предупреждения о воздушных налетах, и маму отправляли в погреб.

Она рассказывала, как однажды вечером ее свекор в задумчивости сидел за столом, погруженный в собственные мысли. Все молчали. Внезапно он повернулся к моей матери, пристально посмотрел на нее и яростно прорычал:

– Если гунны придут, я рассчитываю на то, что каждый из вас заберет с собой на тот свет хотя бы одного из них!

– Но отец, – испуганно воскликнула моя мама, – у меня ведь нет никакого оружия, а если бы даже оно было, стрелять я все равно не умею!

– Дорогуша, – сурово возразил мой дед, повысив голос и потрясая кулаком над головой, – для столь благого дела вполне сгодится и кухонный нож!

Хотя в обращениях к нации дед никогда не давал столь прямых указаний, его боевой настрой передавался британцам и вдохновлял их.

Теперь, когда ему наконец удалось пробудить в народе воинственный дух, к речам премьер-министра стали прислушиваться, его призывам стали следовать. Хотя тогда со стороны это могло показаться безумием, британцы были готовы вопреки всему верить Черчиллю, утверждавшему, что, несмотря на любые трудности, они смогут выжить на своем острове при поддержке стран Содружества и заокеанских частей империи, а также благодаря мощной материальной помощи со стороны США в рамках соглашения о ленд-лизе.

Однако Черчилль все-таки был реалистом и понимал, что у Британии в одиночку не хватит сил для того, чтобы освободить нации оккупированной Европы и победить фашистскую Германию. А потому он выбрал довольно простую стратегию: он решил тянуть время и держаться до тех пор, пока не удастся привлечь к участию в войне «великую заокеанскую республику», как он с любовью называл Америку, родину своей матери. Во многих выступлениях того времени Черчилль добивался от Соединенных Штатов не только материальной поддержки, но и военной помощи.

18 июня 1940 года для Черчилля настал «звездный час» – обращаясь к палате общин, он произнес ставшие знаменитыми слова: «Вот и закончилось страшное противостояние, которое генерал Вейган назвал “битвой за Францию”. Я думаю, что скоро начнется “битва за Британию”. От исхода этой битвы будет зависеть, уцелеет ли христианская цивилизация. От исхода этой битвы будет зависеть, выживут ли британцы, удастся ли нам сохранить наши общественные институты и нашу империю. Очень скоро враг обрушится на нас со всей яростью и мощью. Гитлер знает, что выиграть войну он может лишь одним способом – сломив наше сопротивление и захватив этот остров. Если мы сдержим его напор, Европа сможет обрести свободу, а у человечества появится надежда на светлое будущее. Но если мы проиграем, тогда весь мир, включая Соединенные Штаты, и вообще все, что было нам мило и дорого, погрузится во тьму нового средневековья, только на этот раз оно будет куда более мрачным благодаря извращенной нацистской науке и, возможно, гораздо более продолжительным. Так давайте же засучим рукава и примемся за работу для того, чтобы, даже если Британская империя и Содружество просуществуют еще тысячу лет, люди все равно продолжали помнить нас и говорить об этом времени: “То был их звездный час!”».

Трудно описать то колоссальное чувство облегчения, которое Черчилль испытал полтора года спустя, когда узнал об атаке японцев на американский флот в заливе Перл-Харбор – ведь теперь он мог быть уверен, что Америке придется ввязаться в войну «по самые уши» и сражаться «до последней капли крови». С этого момента Черчилль перестал сомневаться в победном исходе войны для союзников. При этом, когда до победы оставалось еще три года, он уже начинал задумываться о будущем послевоенной Европы, опасаясь присутствия Советской армии в самом ее сердце.

Несмотря на то, что победным летом 1945 года британские избиратели сделали выбор не в пользу Черчилля, 5 марта 1946 года, выступая в Фултоне, штат Миссури, он начал новую кампанию с целью привлечь внимание американцев и всего мира к той смертельной угрозе, которую стала представлять для европейских наций армия Советского Союза, занявшая Центральную и Восточную Европу под предлогом освобождения ее от немцев, тогда как на самом деле ее целью была оккупация этих территорий. Кроме того, Черчилль пытался инициировать процесс создания единой Европы на пепелище Второй мировой войны. В частности, в своем выступлении в Цюрихе 19 сентября 1946 года он сделал довольно смелое заявление:

«То, что я сейчас скажу, наверняка удивит вас. Первым шагом к воссозданию европейской семьи наций должно стать сотрудничество между Францией и Германией. Только так Франция сможет вернуть себе моральное лидерство в Европе. Возрождение Европы невозможно без духовно сильных Франции и Германии. При правильном подходе к делу будущие Соединенные Штаты Европы будут иметь такое устройство, при котором благосостояние каждой отдельно взятой страны утратит первостепенное значение».

Не менее удивительно то, что после шести лет пребывания в оппозиции Черчилль добился материального благополучия упорным писательским трудом, а кроме того сумел вернуть утраченное лидерство в политике и в возрасте 76 лет стал премьер-министром во второй раз. Все четыре года премьерства он добивался ослабления напряженности в отношениях между наследниками Сталина и западными державами, пытаясь избежать катастрофы в условиях холодной войны.

Завершает книгу речь Уинстона Черчилля, в которой он с гордостью принимает звание почетного гражданина США, присвоенное ему президентом Джоном Ф. Кеннеди и конгрессом Соединенных Штатов. Мой дед, которому тогда было уже 88 лет, не мог сам приехать в Вашингтон, так как был слишком слаб, и потому попросил своего единственного сына Рэндольфа произнести вместо него речь, которая стала последней в его жизни. 9 апреля 1963 года я был вместе с отцом на той памятной торжественной церемонии в Розовом саду возле Белого дома, когда президент Кеннеди провозгласил Уинстона Черчилля почетным гражданином Соединенных Штатов. Речь деда завершалась следующими словами: «В наше беспокойное и трагическое время я с большим удовлетворением наблюдаю за стремительным прогрессом в отношениях наших дружественных народов. Тот дух товарищества и братства, который мы пронесли через всю войну, не имеет аналогов в истории. Мы встали плечом к плечу и вместе отстояли свободу – мы спасли мир».

Уинстон С. Черчилль,30 ноября 2002 года

1. Молодой политик, 1899–1915 годы

В 1895 году в возрасте 46 лет умер лорд Рэндольф Черчилль. Получив известие о смерти отца, Уинстон твердо решил при первой же возможности уйти в отставку с военной службы и посвятить себя политике, дабы поддержать семейную традицию. Отец всегда был для Уинстона кумиром, несмотря на то, что они часто не ладили, потому что сэр Рэндольф вообще не слишком жаловал собственного сына.

После того, как во время Англо-бурской войны в Южной Африке Черчилль-младший сначала попал в плен к бурам (это случилось в ноябре 1899 года), а затем совершил дерзкий побег, его имя долгое время не сходило с первых страниц газет. Это дало молодому человеку возможность при почти полном отсутствии денег начать политическую карьеру: в октябре 1900 года жители города Олдем в графстве Ланкашир избрали 25-летнего Черчилля в парламент, членом которого он оставался с одним-единственным незначительным перерывом, при шести монархах, вплоть до октября 1964 года.

В скором времени Черчилль понял, что расходится во взглядах со многими коллегами по Консервативной партии, особенно в отношении протекционизма, ярым противником которого он всегда был. В мае 1904 года он отмежевался от консерваторов, присоединившись к находившимся в оппозиции либералам. Его переход в другую партию оказался очень своевременным: не прошло и двух лет, как консерваторы потерпели сокрушительное поражение на выборах. В новом либеральном правительстве во главе с Гербертом Асквитом Черчиллю предложили пост заместителя министра по делам колоний. Это назначение положило начало его стремительному взлету к вершинам британской политики: став министром торговли в 1908 году, уже в 1910 году он возглавил министерство внутренних дел, а еще через год получил пост первого лорда адмиралтейства. На этой должности ему пришлось заниматься подготовкой британского флота к войне с Германией.

Первая политическая речь: «Пересохшая сточная канава радикализма»

26 июля 1897 года

Клавертон-Даун, Бат

Первое публичное выступление молодого Уинстона, 25-летнего офицера одного из британских полков, дислоцированных в Индии, состоялось по прибытии на родину в отпуск. Бравого вояку пригласили на благотворительный вечер, который проводила Лига подснежника (организация, созданная в память о Бенджамине Дизраэли) в особняке, где сейчас находится Американский музей. Уже в самой первой, тщательно составленной, отрепетированной и выученной наизусть речи проявилось столь свойственное Черчиллю обостренное чувство социальной справедливости: еще на заре своей политической карьеры он знал, насколько тяжелы условия жизни и труда большинства британцев, и не боялся поднимать столь болезненные для общества темы. В книге мемуаров «Мои ранние годы» Черчилль так описывает обстоятельства своего первого выступления:

«Мы отправились под навес, где стояли организаторы вечера, а потом поднялись на импровизированный помост для ораторов: на самом деле это были просто доски, положенные поверх небольших бочонков. Ни стола, ни стульев там, разумеется, не было. Увеселительные мероприятия в саду на время прекратились, приглашенные постепенно стали, как мне показалось, с неохотой сходиться под навес. Когда их набралось около сотни, председатель лиги произнес вступительную речь, в заключение которой он представил меня слушателям, вкратце рассказав им обо мне, а потом дал мне слово».

Да, порой парламент нелегко расшевелить, но заседают там отнюдь не бездельники! (Одобрительные возгласы.) Нынче парламентариям предстоит принять решение, имеющее чрезвычайно большое значение для рабочего люда нашей страны. (Аплодисменты.) Я тешу себя надеждой, что желание неопытного юнца (каким наверняка кажусь вам я) высказаться на столь серьезную тему не покажется вам верхом самонадеянности и вы проявите должную снисходительность к упрямому энтузиазму молодости. (Одобрительные возгласы и смех.) Это решение, если оно будет принято, гарантирует рабочим, занятым в опасных отраслях промышленности, защиту от нищеты и голода в случае травм на производстве. (Одобрительные возгласы.) Радикалы назвали предложенный ими законопроект «Биллем об ответственности работодателей», но им не удалось добиться его принятия. Тори, как известно, с такими делами обычно справляются гораздо лучше. (Одобрительные возгласы.) Мы дали этому законопроекту куда более точное название: «Законопроект о компенсационных выплатах рабочим». (Смех и одобрительные возгласы.) Этот законопроект предусматривает кардинальные преобразования в сфере трудовых отношений. Он поможет людям справиться с тяжелейшими бедами, которые нам с вами даже представить трудно, – всю правду о них знают лишь те, кто пережил их сам. (Аплодисменты.) По статистике, ежегодно в нашей стране 6000 человек погибают на производстве, а еще 250 000 – получают травмы различной степени тяжести. Масштабы трагедии поистине ужасают: ни одно даже самое кровопролитное сражение за всю историю человечества не становилось причиной такого колоссального количества жертв. (Одобрительные возгласы.) При этом я вовсе не берусь утверждать, будто все работодатели – злодеи и никто из них никогда не проявлял участия и доброты по отношению к своим работникам, однако предлагаемая нами мера призвана придать зыбучим пескам добровольной благотворительности гранитную твердость закона. (Одобрительные восклицания.) Пока компенсации предусматриваются лишь для тех, кто занят в опасном производстве. Радикалы, которые всегда недовольны предложениями либералов, но приобретают склонность к либерализму, как только речь заходит о чужих деньгах (смех), задаются вопросом, почему бы не распространить действие этого закона вообще на всех. Подобные скоропалительные популистские решения вполне в духе радикалов. Их тактика напоминает мне историю о человеке, который, узнав о пользе проветривания, выбил все окна в собственном доме и вскоре умер от ревматизма. (Смех и аплодисменты.) Консерваторы обычно действуют несколько по-другому. Политика консерваторов намного осторожнее – прежде чем соваться в воду, они считают нужным узнать, где брод, а если такового нет, то вовсе предпочитают остаться на берегу. (Смех.) Тише едешь – дальше будешь, как говорится. (Одобрительные возгласы.) Однако этот законопроект мог бы стать подлинным символом прогресса в законотворческой деятельности тори, доказав тысячам наших соотечественников, занятых в различных отраслях промышленности, что консерваторы хотят им помочь и имеют для этого все необходимые полномочия (одобрительные возгласы) и что от поднимающейся волны консервативной демократии можно ожидать гораздо большего, чем от пересохшей сточной канавы радикализма… (Смех и одобрительные восклицания.)

В этот юбилейный для Британской империи год нет недостатка в тех, кто утверждает, что наше отечество достигло пика славы и могущества и вскоре начнет приходить в упадок, подобно Вавилону, Карфагену или Риму. Не верьте лжепророкам! Отриньте их мрачные предсказания! Докажите на деле, что наша нация полна сил и жизненной энергии, что англичане твердо намерены сохранить империю, унаследованную от отцов (одобрительные восклицания), что британский флаг все так же гордо реет над нашими кораблями, что к нам по-прежнему прислушиваются европейские соседи, а наш монарх искренне любим всеми своими подданными. Только тогда мы сможем продолжать следовать тем курсом, который предначертан нам свыше, и только тогда мы сможем выполнить свою миссию, став гарантом мира, законности и порядка и подарив все эти блага цивилизации множеству разных народов, населяющих самые удаленные уголки Земли. (Громкие одобрительные восклицания.)

«Побег!»

23 декабря 1899 года

Здание муниципалитета города Дурбан, провинция Наталь, Южная Африка

Отправившись в Южную Африку в качестве корреспондента газеты «Лондон Морнинг Пост», Черчилль должен был освещать для этого издания события Англо-бурской войны. Однако 15 ноября 1899 года во время стычки англичан с повстанцами, которая вошла в историю как «инцидент с бронепоездом», Черчилль оказался в плену у буров (выходцев из Голландии, поселившихся в Южной Африке). Свой 25-й день рождения он провел за колючей проволокой в лагере для военнопленных в Претории, замышляя побег. В ночь с 12 на 13 декабря он бежал из плена и 10 дней спасался от преследователей (ему пришлось провести несколько суток в кишащей крысами угольной шахте, где его укрыл англичанин, руководивший отрядом горнорабочих). После долгих странствий Черчиллю удалось добраться до Португальской Восточной Африки – там он наконец обрел свободу. Более подробное описание обстоятельств пленения и побега читатель может найти в мемуарах Черчилля «Мои ранние годы».

Затем наш герой отправился на корабле в Дурбан, где его ждал радушный прием британских поселенцев. В книге «Мои ранние годы» Черчилль так описывает обстоятельства своего прибытия в этот город:

«В Дурбане меня встретили как национального кумира. Меня чествовали так, словно я одержал победу в крупном сражении. Гавань пестрела флагами. На набережных играли оркестры… Толпа подняла меня на руки и понесла к зданию муниципалитета. Люди отказывались разойтись, пока я не произнесу речь. В конце концов мне пришлось перед ними выступить».

Бегство из плена на время сделало Черчилля национальным героем, обеспечив ему известность, которая заложила прочную основу для столь желанной карьеры в политике.

Нынче не время произносить длинные речи. Все слова давно сказаны, пора действовать! Мы ведем войну, и ее исход далеко не очевиден. Но за нами – великая империя, которую поддерживают многочисленные колонии, верные нашему правительству, и мы должны довести начатое до победного конца, чтобы старый добрый «Юнион Джек» стал вновь развеваться над Южной Африкой, знаменуя наступление эпохи мира, свободы, равенства и порядка. Я еще раз благодарю вас за теплый прием. Думаю, любой англичанин, искренне преданный своей родине, испытал бы столь же глубокое чувство благодарности по отношению к верным и преданным колонистам Натальи, какое сейчас переполняет меня.

«Годовщина со дня моего побега»

13 декабря 1900 года

Отель «Вальдорф-Астория», Нью-Йорк

В 1900 году после победы на выборах в парламент от города Олдем, что в графстве Ланкашир, Уинстон Черчилль отправился в шестинедельный лекционный тур по США и Канаде, посвященный Англо-бурской войне и героическому побегу из плена. Он надеялся, что сборы от лекций помогут ему поправить финансовое положение. Выступая перед американцами, Черчилль был обескуражен тем, что многие из его слушателей сочувствовали бурам. Марк Твен, председательствовавший на первой встрече в Нью-Йорке, представил оратора публике, начав с весьма остроумной похвалы в его адрес: «По отцовской линии господин Черчилль англичанин, а по материнской – американец. Без сомнения, человек с таким происхождением не может иметь недостатков».

Прошел ровно год со дня моего побега. Об этом событии много говорили и писали и в вашей стране, и в Англии, но большинство рассказов, разумеется, не имеют никакого отношения к действительности. Я сбежал, перемахнув через забор с колючей проволокой, пока часовой раскуривал трубку. Мне удалось незаметно пробраться по улицам Претории и забраться в вагон, набитый мешками с углем – среди них-то я и затаился.

Увидев, что поезд поворачивает не туда, куда мне нужно, я выпрыгнул из вагона. Потом я долго шел, сам не зная куда и еле волоча ноги от голода. Наконец я понял, что выбора нет: нужно обратиться к кому-нибудь за помощью, как бы рискованно это ни было. Я постучал в дверь какой-то лачуги, ожидая увидеть на пороге бура, но, к счастью, ее хозяином оказался англичанин по имени Джон Говард, который в конечном счете и помог мне пробраться к своим.

Первая речь в парламенте: «В знак уважения к светлой памяти одного человека»

18 февраля 1901 года

Палата общин

26-летний парламентарий занял свое место в рядах тори в новом парламенте. Первое заседание состоялось спустя месяц после смерти королевы Виктории; его открыл король Эдуард VII. Через четыре дня Черчилль произнес свою первую парламентскую речь, в заключение которой он сказал несколько слов в память об отце, лорде Рэндольфе Черчилле, который тоже в свое время (хотя и неудачно) подвизался на политическом поприще и всего шесть лет не дожил до триумфа сына. На следующий день обозреватель газеты «Тори Дейли Телеграф» так написал о выступлении Черчилля: «У него была великолепная возможность проявить себя, и он в полной мере сумел ею воспользоваться». В репортаже, опубликованном в газете «Дейли Экспресс», говорилось: «Битком набитый зал палаты общин слушал его речь затаив дыхание».

Насколько я понял, мой уважаемый коллега, которого мы только что имели честь выслушать, предлагал внести поправку в ответный адрес[1]. Впрочем, саму эту поправку, с текстом которой нам предлагалось ознакомиться в прессе, вряд ли можно назвать радикальной. Но сколь бы незначительной она ни казалась, проблема в том, что ни уважаемый коллега, ни его политические соратники не соизволили обсудить ее в палате или выставить на голосование. Если сопоставить умеренность данной поправки с той более чем дерзкой речью, которую произнес уважаемый коллега, невольно напрашивается вывод о том, что своей умеренностью поправка обязана в основном здравомыслию его однопартийцев, а вся ответственность за резкий тон прослушанного нами выступления лежит в первую очередь на самом ораторе. В приватном разговоре со мной другой уважаемый член парламента высказал предположение, что в сложившихся обстоятельствах, возможно, было бы уместнее, если бы вместо произнесения речи без вынесения поправки на обсуждение уважаемый коллега вынес поправку на обсуждение и воздержался от выступления. Разумеется, я ни в коем случае не стремлюсь ограничить свободу слова моего уважаемого коллеги – я бы не стал этого делать, даже если бы меня об этом попросили. Мой собственный опыт и опыт тех великих людей, которые навечно вписали свои имена в историю палаты общин, показывает, что никакое чрезвычайное происшествие в жизни нации, за исключением разве что реальной угрозы вражеского вторжения на территорию страны, ни в коем случае не должно являться поводом для ограничения свободы слова и введения запрета на выражение собственного мнения с парламентской трибуны. Более того, я не думаю, что буры вообще придадут хоть какое-то значение речам уважаемого коллеги. Мне кажется, ни один народ на свете не слышал в свой адрес так много сочувственных слов и при этом не получал так мало реальной помощи, как буры. Если бы я был буром-повстанцем – а будь я буром, я бы наверняка не отсиживался в тылу, – я наотрез отказался бы верить всему этому сочувственному бреду, даже если бы он был изложен в документе за подписью целой сотни уважаемых членов парламента…

Какую политику следует проводить правительству в сложившихся обстоятельствах? Я полагаю, по этому поводу в палате общин царит почти полное единодушие: правительству необходимо создать такие условия, в которых продолжение военных действий стало бы для буров невозможным и невыносимым, а капитуляция перестала бы казаться им затруднительной и позорной. Пусть правительство с максимальной отдачей работает одновременно по обоим направлениям. Кстати, в этой связи я полностью разделяю мнение, высказанное в прошлом году моим старшим коллегой, также представляющим Олдем: бурам нужно объяснить, на каких именно условиях им предлагается сложить оружие. Я искренне надеюсь, что уважаемый министр по делам колоний сделает все возможное, чтобы убедить этих несчастных храбрецов прекратить сопротивление и вернуться домой, к мирной жизни; ведь в том случае, если они все-таки согласятся пожертвовать независимостью родины ради тех свобод, которые сулит им подданство Британской империи, им будет гарантирована защита собственности и свобода вероисповедания, их интересы будут защищать специальные представительные учреждения и, наконец, что также немаловажно, бурам следует объяснить, что британская армия примет их капитуляцию на почетных условиях в знак уважения к мужеству и стойкости противника. Я верю, что господин министр не спасует перед трудностями, которые наверняка возникнут при решении поставленных задач, проявит необходимую настойчивость и сможет внушить этим людям мысль о необходимости мирного и добрососедского сотрудничества с Великобританией. Мы предлагаем свои условия перемирия, но только бурам решать, примут они наше предложение или нет. Безусловно, они могут отказаться даже от столь выгодного для них соглашения и сражаться до конца, как им велит старинный боевой клич: «Смерть или независимость!» (Одобрительные восклицания националистического характера.) Такая перспектива развития событий нас не особо радует, потому что в этом случае война неизбежно перейдет на новый этап, весьма печальный и страшный. Если буры не прислушаются к голосу рассудка и откажутся пожать протянутую им руку дружбы, если они не поддержат наши инициативы и не примут предложенные условия, тогда, как бы мы ни восхищались их решимостью и стойкостью, нам не останется ничего другого, как продемонстрировать свойственную и нашей нации решимость и стойкость в борьбе за дело, которое мы считаем правым…

В заключение я хотел бы поблагодарить уважаемых членов палаты за доброжелательность и терпение, с которыми вы меня выслушали. Я прекрасно понимаю, что достопочтенные коллеги были столь благосклонны не по причине особого расположения ко мне лично, а в знак уважения к светлой памяти одного человека – уверен, все присутствующие знают, кого именно я имею в виду.

«Вновь поднимая “истрепанный флаг”»

13 мая 1901 года

Палата общин

Всего через три месяца после своей первой парламентской речи Черчилль, вновь оказавшись на трибуне, обрушился с резкой критикой в адрес военного министра Вильяма Бродрика в связи с его планами военной реформы. Сделав основным объектом своих нападок «армию господина Бродрика», как ее назвал Черчилль, молодой парламентарий вновь поднял «истрепанный флаг бережливости и экономии», то есть фактически вернулся к тому самому вопросу, ради которого его отец пожертвовал политической карьерой. В этом выступлении Черчилль впервые не побоялся пойти против собственной партии. В дальнейшем его оппозиционный настрой постепенно усиливался, и после трех лет упорного противостояния наконец наступил кульминационный момент, когда Черчилль «перешел на другую сторону» палаты общин, отмежевавшись от консерваторов и присоединившись к Либеральной партии.

При всем моем глубочайшем уважении к военному министру я считаю необходимым без дальнейших отлагательств заявить о том, что расходы на содержание сухопутных войск, заложенные в предлагаемом им бюджете ведомства, чрезмерно завышены и должны быть сокращены если не в этом году, то по крайней мере после окончания боевых действий в Южной Африке. Я считаю, что тратить 30 миллионов в год на армию – непозволительная роскошь, и в дальнейшем необходимо учесть этот серьезный просчет нашей имперской политики. Думаю, постоянное увеличение расходов на вооруженные силы не может не вызывать тревогу у сторонников правительства и крайнюю неприязнь – у членов парламента, представляющих избирательные округа с высокой долей рабочего электората.

Я намерен предложить правительству Его Величества свой план сокращения военных расходов. Одной из практических мер экономии, безусловно, может стать резкое снижение числа боеспособных экспедиционных подразделений. Стоит сразу оговориться, что я ни в коем случае не требую ограничить финансирование военной операции в Южной Африке: раз уж мы имели несчастье быть втянутыми в этот конфликт, теперь нам нужно быть готовыми на любые траты ради скорейшей победы. Разумеется, в условиях военного времени глупо и абсолютно недопустимо экономить на содержании солдат, на технике и боеприпасах. Что меня на самом деле возмущает, так это раздутый годовой бюджет военного ведомства, обеспечивающий боеспособность регулярной армии. Наши расходы растут с поистине угрожающей быстротой. Имеет ли палата общин представление о тех суммах, которые Британия тратит на вооружение? Давайте проследим динамику роста военного бюджета: 17 миллионов – в 1894 году, 18 – в 1897-м, 19 – в 1899-м, 24 – в 1900-м и, наконец, не менее 29 миллионов 800 000 – в году нынешнем…

В связи с этим, с вашего позволения, я хотел бы напомнить вам об одном полузабытом эпизоде из прошлого. Полузабыт он в основном потому, что сейчас, можно сказать, находится в «сумеречной зоне»: газетная шумиха вокруг него уже утихла, а историки до него пока не добрались. Речь идет о том времени, когда к власти в нашей стране пришли представители Консервативно-юнионистской партии. Их поддержало значительное большинство избирателей, почти столь же сильное и сплоченное, как то, что сейчас выступает за правительство Его Величества. И когда пришло время обсуждать военный бюджет, как всегда, завязалась ожесточенная борьба между казначейством и оборонными ведомствами. Я говорю «как всегда» – потому что до сих пор без борьбы никогда не обходилось. Не знаю, как оно получится на этот раз. Нынешнее правительство использовало все свое влияние в поддержку оборонных ведомств, вынудив канцлера казначейства уйти в отставку после долгого противостояния, исход которого поначалу не был ясен. Однако в конце концов правительству все-таки удалось одержать победу, так что канцлеру казначейства пришлось покинуть свой пост: вместе с его уходом, судя по всему, канули в Лету и планы экономии и сокращения расходов – нынче о подобной чепухе уже никто и не вспоминает… Впрочем, как известно, мудрые мысли проходят испытание временем, и я очень рад, что уважаемые коллеги дали мне возможность сейчас – 15 лет спустя – вновь поднять «истрепанный флаг бережливости и экономии»…

Я здесь для того, чтобы отстоять необходимость сокращения расходов. Полагаю, настало время от имени нашей партии выступить в поддержку этого не самого популярного решения – очень важно, чтобы это сделал не кто-нибудь из оппозиции, а именно консерватор, неразрывно связавший свою судьбу с партией тори, радеющий о могуществе Британской империи и отнюдь не склонный к космополитизму. Именно такой человек сейчас обязан выразить протест против политики постоянного увеличения бремени государственных расходов. И если вы согласитесь с тем, что необходимость в таком решении назрела, то я с должной скромностью и в то же время, поверьте, с законной гордостью осмелюсь предложить вам свою кандидатуру в качестве главного поборника бережливости, потому что у меня, как мне кажется, есть на это полное моральное право, ведь это дело буквально досталось мне в наследство от моего отца, лорда Рэндольфа Черчилля, который, задавшись целью глобальной экономии, решился на огромные жертвы – думаю, не будет преувеличением сказать, что подобной самоотверженности не проявлял ни один министр, кроме него, за всю новейшую историю…

Наша империя, давно шагнувшая за пределы Британского архипелага, зиждется, как известно, на коммерции и мореплавании. И история, и география нашей страны, и все наши знания о нынешнем положении дел в мире однозначно свидетельствуют о том, что политический авторитет и материальное благополучие Британии полностью зависят от экономического доминирования наших товаров на мировых рынках и военного господства нашего флота на море. И потому, хотя бы из сентиментальных побуждений, не говоря уже о соображениях практического характера, мы ни в коем случае не должны бездумно уподобляться прочим европейским империям, склонным к бряцанию оружием. Мы обязаны понимать, что нам никогда не добиться ни превосходства в военной силе, ни столь необходимой внешнеполитической безопасности, при этом излишние издержки на содержание армии обязательно негативно скажутся на других сферах нашей жизни. Нам нужно научиться черпать силу из других источников. Не пора ли, например, подумать о высших моральных ценностях? Чувство собственной правоты – правоты перед Богом и людьми – должно стать основанием земной власти, и его значимость во всем мире будет расти по мере совершенствования человечества, обеспечивая надежную защиту всем, в ком живы совесть и честь. Я говорю о моральной правоте, которая могла бы защитить буров лучше любых пушек и винтовок, если бы только прежде они не заслужили репутацию агрессивных и порочных невежд. В отличие от них мы сумели завоевать славу высоконравственной нации, и именно наш непререкаемый авторитет оберегал нас от вмешательства других европейских держав в войну с бурами на самых тяжелых ее этапах, ибо, какую бы клевету и ложь ни распространяли о нас противники в своих выступлениях или на страницах газет, им никто не верил, потому что всем правителям и гражданам других государств была очевидна лишь одна истина: Британия всегда приносит пользу народам своих доминионов и помогает им стать богаче и счастливее. Поэтому сейчас мы допустим фатальную ошибку, если позволим той моральной силе, которой с незапамятных пор славится наша страна, ослабеть или даже полностью иссякнуть ради дорогостоящих и опасных милитаристских игрушек, заполучить которые так жаждет господин военный министр.

«Эпоха больших событий и маленьких людей»

21 ноября 1901 года

Торжественный обед в Обществе любителей знания, Ливерпуль

Эта речь прозвучала тогда, когда у власти в государстве находилось правительство консерваторов, а потому данное выступление вполне можно рассматривать как очередное подтверждение того факта, что новоиспеченный парламентарий не слишком уважал лидеров правящей партии, членом которой сам являлся.

Что меня особенно поражает в современной жизни, так это полное отрицание значимости в ней отдельного человека. Так, в производственной сфере огромные массы рабочей силы организованно противостоят еще более грандиозным массам капитала, и в каких бы отношениях – вражды или сотрудничества – эти две силы ни находились, их взаимодействие в конечном итоге неизбежно приводит к подавлению индивидуальности. Если обратиться к сфере политики, то и там можно заметить постоянное усиление влияния коллектива и общественности на ход событий и одновременно с этим – неуклонное снижение значимости отдельно взятой личности. В истории палаты общин были периоды, когда ею руководили Пит и Фокс, Берк и Шеридан. Потом им на смену пришли Пил и Брайт, Дизраэли и Гладстон. Нынче политики уже не те, однако никогда прежде положение правительства не было столь стабильным и надежным, как сейчас. Мой отец, ныне покойный лорд Рэндольф Черчилль, был одним из последних политиков старой школы…

При самом неблагополучном стечении обстоятельств наша страна вскоре напрочь лишится здравомыслящих и независимых граждан. Если это произойдет, то во всей Англии не останется иных мнений, кроме двух: мнения правительства и оппозиции. Постоянное единодушие членов кабинета по всем вопросам вызывает у меня крайнее беспокойство. Лично я искренне верю в индивидуальность. Авторитет палаты общин, а значит, и ее политическое влияние напрямую зависят от личности каждого заседающего в ней парламентария.

Мы живем в эпоху больших событий и маленьких людей, а потому, чтобы не стать рабами собственной системы и не дать запущенному нами самими механизму подавить нас, мы должны поощрять в себе и окружающих любые проявления оригинальности, должны всячески экспериментировать и учиться беспристрастно оценивать результаты непрерывной работы всемогущей человеческой мысли.

«Наш военно-морской флот должен быть сильным ради мира во всем мире»

17 января 1903 года

Олдем, Ланкашир

Молодой член парламента от Олдема вновь идет в атаку против «армии господина Бродрика».

Провал армейской реформы – это вам не шутки. Рано или поздно парламенту все равно придется обсудить этот вопрос. Сколько денег потрачено впустую! Сколько времени потеряно! А главное – исчерпан тот потенциал общественного интереса к армии, который пробудила война и который должен был способствовать проведению столь нужных и важных реформ. Впрочем, есть одно обстоятельство – хотя, пожалуй, и не самое приятное, – которое может стать для нас утешением: составленный план реформы совершенно не соответствовал нашим насущным потребностям, а потому не должен был и даже просто-напросто не мог увенчаться успехом! С самого начала он не выдерживал никакой критики, и его провал казался неизбежным.

Ведь никто из нас никогда всерьез не верил в то, что Англии срочно нужны три армейских корпуса, готовых в мгновение ока погрузиться на корабли и атаковать противника в любой точке мира. На самом деле создание таких корпусов – опасная и провокационная мера. Такого количества войск нам, пожалуй, хватит, чтобы развязать конфликт с какой-нибудь крупной европейской нацией, но его будет явно недостаточно, чтобы довести этот конфликт до победного конца. (Одобрительные возгласы.) Для оборонных целей Англии достаточно небольшой регулярной армии. И нам вовсе ни к чему раздувать штат военного ведомства за счет добровольцев, которые станут лишь обузой для нашего бюджета. (Одобрительные восклицания.)

Вообще говоря, что может быть вреднее и опаснее для британской армии, чем постоянное, почти маниакальное стремление нашего военного руководства копировать немецкую систему (одобрительные возгласы), немецкую форму и немецкие порядки? Иногда мне кажется, что все наше правительство в полном составе заболело немецкой корью (смех). В этой весьма непростой эпидемической обстановке случай господина Бродрика кажется самым тяжелым: наш военный министр не только сам весь покрылся коревой сыпью с головы до ног (смех), но и заразил целую армию.

Возможно, кто-нибудь из присутствующих упрекнет меня в том, что я постоянно критикую имеющиеся планы армейской реформы, но никогда не говорю о том, какая же армия, по моему мнению, нам на самом деле нужна. На это возражение я отвечу так: тот, кто в деталях не знает специфику военного ведомства, кто не сведущ во всех тонкостях, известных сотрудникам министерства обороны, вряд ли в состоянии сформулировать хоть сколь-нибудь полезные соображения по этому сложному вопросу, однако с учетом вышесказанного я все же возьму на себя смелость внести ряд конструктивных предложений. Во-первых, будущая регулярная армия Британии должна почти в полном составе нести службу за рубежом. При этом, как мне кажется, ее надлежит разделить на несколько крупных гарнизонов, дислоцированных в различных частях империи – в Индии, Египте, Южной Африке, а также в ряде ключевых крепостей и угольных портов, которые нам, действительно, стратегически необходимы. Таким образом, на территории страны останется лишь несколько регулярных подразделений. Разумеется, это должны быть отборные воинские части (одобрительные возгласы), которым, вероятно, будет назначено более высокое жалованье – хочется верить, в соответствии с уровнем подготовки и компетенции их личного состава. В любом случае эта армия должна быть очень небольшой: в самый раз для того, чтобы справиться с каким-нибудь Махди или Безумным Муллой, то есть предпринять не слишком масштабную военную экспедицию. При этом, разумеется, внутренние подразделения не следует ориентировать на ведение войны против России, Германии или Франции. В случае серьезного международного конфликта оборону родной земли от иностранного вторжения мы доверим огромной армии йоменов, народному ополчению и добровольцам. (Одобрительные восклицания.) Именно на эти силы мы сможем положиться в трудную минуту, как это уже было во время войны в Южной Африке, и нам придется потратить немало сил и средств, сэкономленных путем сокращения числа регулярных соединений, для того, чтобы наша добровольческая гражданская армия была достойна нашего доверия и полностью соответствовала предъявляемым к ней высоким требованиям. И наконец, пожалуй, самое главное: мы должны всегда помнить о британском военно-морском флоте и необходимости его надлежащего финансирования (громкие одобрительные восклицания) – ведь только флот способен уберечь наш остров от захватчиков и обеспечить безопасность коммерческой деятельности наших граждан по всему миру. Именно на военно-морские силы возложена задача охраны границ нашей огромной империи. (Одобрительные восклицания.)

Возможно, наступит день, когда уважаемые члены правительства – то есть те, в чьих руках сосредоточена реальная власть, – займутся рассмотрением этого наиважнейшего вопроса и продумают все варианты его решения с той же тщательностью, усердием и талантом, с какими в свое время мистер Бальфур разрабатывал закон «Об образовании», а мистер Чемберлен – закон «О пособиях по нетрудоспособности». (Одобрительные возгласы.) Осмелюсь предположить, что, как только этот счастливый день наступит, все наши утопические планы относительно грядущих подвигов британской армии в континентальной Европе, которые определяют нынешнюю недальновидную политику военного ведомства, тут же будут преданы забвению, а на смену им придут гораздо более реалистические представления о наших насущных потребностях в сложившихся обстоятельствах. Результатом этой смены курса в военной политике должно стать более мудрое и бережливое отношение к имеющимся ресурсам, а также такие меры, как распределение регулярных воинских частей по доминионам, подготовка добровольческой гражданской армии для защиты Британии и, что самое важное, дальнейшее развитие военно-морского флота, о котором я могу сказать лишь одно: он должен во что бы то ни стало оставаться сильным ради мира во всем мире. (Одобрительные восклицания.)

«Марионетка плутократии»

4 июня 1904 года

Дворец Александры, Лондон

31 мая 1904 года Черчилль перешел на другую сторону палаты общин, заняв место на скамьях оппозиции, то есть примкнув к либералам. Поводом для смены партийной принадлежности стало несогласие Черчилля с политикой Консервативной партии, шедшей на поводу у протекционистских картелей и выступавшей против свободы торговли. Через несколько дней после разрыва с консерваторами Черчилль вместе с лидерами Либеральной партии – сэром Генри Кэмпбеллом-Баннерманом и Ллойдом Джорджем – присутствовал на праздновании 100-летия со дня рождения Ричарда Кобдена, члена Либеральной партии, ярого сторонника фритредерства и основателя Манчестерской школы экономики. Черчилль выступил перед собравшимися с приветственной речью.

Вы, наверно, спросите меня, как там консерваторы? Знаете, похоже, я у них нынче не в чести. (Смех.) Они мне сами посоветовали вступить в Либеральную партию. (Одобрительные восклицания.) И я сразу понял, что это отличная идея. (Снова одобрительные восклицания.) Можно даже сказать, гениальная. (Смех и одобрительные восклицания.) Вообще-то, я искренне уважаю консерваторов. Их партия существует очень давно, и многие ее члены вписали свои имена в историю нашей страны, совершив немало важных и полезных дел в составе правительства. Но на нынешнем этапе Консервативная партия позволяет себя использовать: она стала игрушкой в руках одного весьма амбициозного человека. Консерваторы выбрали самый что ни на есть реакционный и ошибочный политический курс. Они позволили себе рискнуть доверием избирателей, рискнуть хлебом насущным и благополучием населения страны. И вследствие этого в будущем – причем, скорее всего, в самом ближайшем будущем – Консервативную партию ждет сокрушительное и, как мне кажется, абсолютно заслуженное поражение на выборах. (Одобрительные восклицания.)

Впрочем, кроме проигранных выборов, консерваторам грозит куда более серьезная опасность. Как известно, есть вещи похуже поражения – например, бесчестье. Консервативная партия стоит на пороге коренных перемен, которые, безусловно, затронут самую суть ее идеологии и отразятся на ее положении в обществе. В результате проведенных преобразований она уже не будет ни национальной партией, ни конституционной партией, ни имперской партией, ни даже партией аристократов – ей предстоит ужасная участь стать партией капиталистов. (Одобрительные восклицания.) Консервативная партия на наших глазах превращается в марионетку плутократии, в машину для расклейки ценовых ярлыков, в центральное управление трестов, в оплот банковского капитала и монополий, объединившихся для того, чтобы совместными усилиями разграбить Содружество, развратив его верных служителей отвратительным пороком коррупции. (Громкие одобрительные восклицания.) Именно в этом кроется главная опасность, от которой наиболее прозорливые и мудрые из консерваторов пытаются уберечь свою партию, и, каких бы политических взглядов мы с вами ни придерживались, думаю, всем нам хочется верить в то, что эти здравомыслящие люди обязательно справятся со своей задачей. Что в этой связи нам следовало бы сказать политику, заварившему эту кашу, – господину Чемберлену? Как пали сильные! (Смех.) «Вчера еще единым словом Цезарь всем миром двигал»[2], а теперь бедолаге приходится сидеть тихо рядом с капелланом. (Смех.) Всего год назад мистер Чемберлен планировал покорить всех избирателей в стране и готовился к головокружительным победам и свершениям, а нынче он даже не решается принять участие в парламентских дебатах. (Одобрительные восклицания.) Разумеется, господин Чемберлен отрицает, что намеренно уклонился от дискуссии в палате общин. Я даже могу его понять. Сегодня утром в одном военном донесении мне встретилась фраза, которая удивительно уместна в данной ситуации: наш коллега вовсе не испугался противника, а «предпринял стратегическое отступление». (Громкий смех.) Надо сказать, что господина Чемберлена весьма рассердили слова лорда Хью Сесила (одобрительные восклицания), обвинившего его в трусости. Лично я его ни в чем таком не обвиняю: мне кажется, увильнув от дебатов (смех), Чемберлен поступил как мудрый и предусмотрительный человек. Ведь, по правде говоря, все аргументы, выдвигаемые им и его некомпетентными соратниками, настолько нелепы, а результаты их расчетов – настолько неверны (смех), что нет абсолютно ничего удивительного в том, что мистеру Чемберлену недостает смелости обнародовать их в ходе свободных и честных дебатов в палате общин. (Одобрительные восклицания.) Уж лучше он прибережет их для очередного заседания Лиги тарифной реформы из тех, что обычно проводятся где-нибудь в глубинке и куда всего за 15 шиллингов пускают нарядно одетых избранных представителей рабочего класса и даже безработных. (Смех.)

Сегодня мы собрались здесь, чтобы отпраздновать 100-летие со дня рождения Ричарда Кобдена, и я очень горжусь тем, что накануне этого славного юбилея именно мне была оказана высокая честь предложить парламентариям для рассмотрения столь значимую резолюцию. Вообще-то, нынче принято всячески критиковать и Манчестерскую школу, и самого мистера Кобдена. Однако я смею надеяться, что среди вас все же найдутся те, кто, как и я, считает, что в нынешних условиях правительству нашей страны стоит переосмыслить и, быть может, вновь взять на вооружение гуманные, я бы даже сказал, почти филантропические социальные доктрины Брайта и Кобдена. (Одобрительные восклицания.) При этом, безусловно, не стоит воспринимать все суждения Кобдена как истину в последней инстанции, ведь созданная им политическая теория отнюдь не совершенна. Однако в крепком основании восходящей к небесам лестницы всеобщего цивилизационного прогресса и просвещения, каждая ступень которой полита потом и кровью многих поколений, заложена огромная монолитная плита философии Кобдена. (Одобрительные восклицания.) На ней покоятся прочие плиты, валуны и камни – общественные стандарты, отчеты о социальных реформах и прочие документы, регламентирующие ответственность империи перед ее гражданами. Лестница эта, однако, по-прежнему далека от завершения, и главному каменщику предстоит с ней еще изрядно повозиться. Вы легко в этом убедитесь, прогулявшись по улицам Лондона. (Одобрительные восклицания.) И все же мы верим, что Кобден старался не зря, что на заложенном им фундаменте продолжится бурное строительство, и мы никогда не откажемся от тех достижений, которые подарил нам его блестящий ум. (Одобрительные восклицания.) Мы часто спорим друг с другом, у нас разные взгляды на некоторые вещи, порой мы не знаем, куда и как нам двигаться дальше, но мы все согласны с тем, что назад отступать ни в коем случае нельзя. (Громкие продолжительные одобрительные восклицания.) Мы ни за что не отступим, потому что принципы, которые мы отстаиваем, нужно во что бы то ни стало передать от нынешнего поколения всем последующим. Меняются люди, меняются нравы и обычаи, меняются правительства и премьер-министры, даже министры по делам колоний – и те меняются (смех): иногда они переходят на другую работу, а иногда – кардинально меняют свое мнение. (Смех.) Но основные принципы нашего бытия остаются неизменными. И те экономические выкладки, которые наши великие отцы и деды приводили в качестве доказательства своей правоты в пылу дебатов 60 лет назад, в 1904 году не менее актуальны, чем в 1846 году. Они останутся актуальными до тех пор, пока на планете живут люди – эти странные существа, которые никак не могут обойтись без торговли.

«За свободу торговли»

16 июня 1904 года

Читем-Хилл, Манчестер

Черчилль стал яростным противником протекционизма и неоднократно выступал в поддержку фритредерства.

Причина, по которой мы здесь собрались и по которой я выступаю перед вами в качестве кандидата от Либеральной партии, представляющего северо-запад Манчестера, а также в качестве сторонника свободной торговли, состоит в том, что один высокопоставленный политик вдруг взял и изменил свое мнение. Непостоянство вообще свойственно политикам. Некоторые из них меняют взгляды, чтобы не менять партию. (Смех.) Некоторые, наоборот, меняют партию, чтобы не менять взгляды. (Снова смех.) Каких только преображений не случалось в английской политике, но мне кажется, история еще не знала более странного превращения, чем то, которое произошло с господином Чемберленом. (Одобрительные возгласы.) Ведь именно этот человек в свое время проявил себя большим радикалом, чем сам Гладстон, заставив уйти в отставку правительство либералов в 1885 году, ну или по крайней мере немало поспособствовав его отставке, а также убедил герцога Девонширского покинуть Либеральную партию и правительство либералов в 1885 году. Памятуя о перечисленных фактах биографии господина Чемберлена, нельзя не удивляться тому, что нынче, в 1904 году, этот чемпион мира по изворотливости пытается спровоцировать отставку правительства консерваторов, отстаивая при этом куда более консервативные и реакционные взгляды, чем любой из членов правительства тори. Наблюдая данное явление, думаю, вы согласитесь, что оно воистину уникально и, можно даже сказать, исключительно (смех и одобрительные восклицания): ведь это уже не политический маневр, а скорее акробатический номер, вроде тех, которым рукоплещут зрители в цирках и на ипподромах. Есть такой особо опасный трюк, который мне напомнило поведение господина Чемберлена, – я имею в виду «мертвую петлю». (Смех.) Захватывающее зрелище, знаете ли. Возможно, вы его видели. Даже у самых опытных циркачей этот номер получается далеко не всегда. В случае успеха исполнителя ждут бурные и продолжительные аплодисменты. Ну а при неудачном исходе бедолагу обычно уносят со сцены на носилках. (Смех.) Однако независимо от успешности трюка он всегда вызывает интерес у зрителей и заставляет замирать их сердца в ожидании непредсказуемой развязки…

Надеюсь, осенью мне удастся более подробно рассказать избирателям о своей точке зрения на все вышеперечисленные вопросы. Когда придет время выборов, я обращусь к вам за поддержкой и в своих предвыборных листовках затрону именно эти актуальные темы. Там так и будет сказано: «Голосуя за Черчилля, вы голосуете за дешевое продовольствие, за мир, за сокращение расходов и за реформы».

Сторонникам протекционизма не удалось доказать, что у нашей страны нет будущего; как не удалось им доказать и то, что они якобы знают, как привести нашу нацию к процветанию, и что их знание применимо на практике. По сравнению с другими странами мы, без сомнения, самая что ни на есть процветающая нация, а если проанализировать экономические показатели на душу населения, то скорее всего окажется, что мы едва ли не богаче всех на свете. Однако даже если бы наши дела не обстояли так благополучно и нам действительно грозил бы кризис, протекционизм лишь ускорил бы наше падение и усугубил наши беды. Что странного в том, что после завершения масштабной и весьма дорогостоящей военной кампании в стране наблюдается некоторая экономическая напряженность? Два года назад, выступая в Бирмингеме, господин Чемберлен сказал, что у Англии хватит денег на не одну, а на две таких войны. И что же? Сегодня бирмингемский шарманщик поет совсем другую песню. (Смех.) Оказывается, Англия обескровлена, а колонии вот-вот отсоединятся от нас, если только мы не купим лояльность Канады пошлиной в два шиллинга с четверти и не обеспечим преданность Австралии пошлиной в пенни с фунта. (Смех.)

Без сомнения, господин Чемберлен движим самыми благородными побуждениями, чего нельзя сказать о его сторонниках – богатых землевладельцах и состоятельных промышленниках, которые во время выступлений всегда толпятся у него за спиной, бесцеремонно толкая друг друга. Какую цель они преследуют? Вряд ли им дорого единство империи и ее благополучие. (Смех.) Я могу зачитать вам материалы, свидетельствующие о том, что рабочий люд Испании, Франции и Германии гораздо в большей степени не удовлетворен своим нынешним положением, чем английские рабочие, и что движение в поддержку свободной торговли набирает обороты и в Германии, и в США. При этом я отнюдь не считаю все страны мира нашими врагами. (Громкие одобрительные восклицания.) Посещая столицы европейских государств, наш король всячески старается укреплять дружеские отношения между народами. Однако какой в этом толк, если в то же самое время в нашей стране группа узколобых деятелей, возглавляемая упомянутым ранее высокопоставленным лицом, с фанатичным упорством распространяет местечковые предрассудки, объявляя каждого иностранца врагом британской нации и разжигая рознь между народами, населяющими планету? (Одобрительные восклицания.) Союз англосаксонской расы – это великий идеал, и если он когда-нибудь будет достигнут, то только за счет упрочения, а не сокращения дружественных торговых взаимоотношений между нашей страной и Соединенными Штатами. Все сторонники свободной торговли единодушно выступают против бредовой идеи тарифной войны с США и обращаются за поддержкой к ланкаширцам, надеясь, что, как и раньше, Ланкашир укажет народу британских островов дорогу к славе и мудрости. (Громкие одобрительные восклицания.)

«Еда миллионам достается втридорога, а рабочая сила миллионерам – за бесценок»

13 мая 1905 года

Манчестер

Сын и биограф Уинстона Черчилля Рэндольф (отец составителя этого издания) вспоминал: «Черчилль допускал голословные обвинения лишь в выступлениях на публике; его речи в палате общин всегда были самым тщательным образом продуманы и аргументированы». В этой речи он подвергает критике Консервативную партию (которую он для себя переименовал в «протекционистскую») и ее лидера Артура Бальфура, тогда занимавшего должность премьер-министра.

Что бы там ни говорили, лично у меня нет никаких сомнений насчет того, как лидер «протекционистской» партии распорядится своей победой, если ему все-таки удастся ее добиться. Нам ли не знать, чего ожидать от партии капиталистов и монополистов, сплотившихся в крепкий союз и способствующих процветанию коррупции внутри страны и разжиганию розней на международном уровне? В их интересах – мошенническое жонглирование тарифами и тирания партийного аппарата. У них высокопарной болтовни – на миллион, а настоящего патриотизма – ни на грош. В государственном бюджете зияет огромнейшая брешь, при этом весь наш народ не просыхает в пабах. Еда миллионам достается втридорога, а рабочая сила миллионерам – за бесценок.

«Британское гостеприимство»

9 октября 1905 года

Читем-Хилл, Манчестер

К моменту произнесения этой речи Черчилль с головой погрузился в политические баталии северо-западного Манчестера – именно в этом северном индустриальном округе через три месяца он собирался баллотироваться на всеобщих выборах в палату общин в качестве кандидата от Либеральной партии, чтобы отстаивать свободу торговли.

Если закон «О безработице» был самой обычной фикцией, то закон «Об иностранных гражданах» оказался фикцией вопиющей и в придачу отвратительно глупой. (Смех.) Я не собираюсь оспаривать необходимость законодательства, регулирующего въезд в страну иностранных граждан. Но в том виде, в каком этот закон был буквально протащен через палату общин перед самым закрытием парламентской сессии, он выглядел по меньшей мере абсурдно и мог вызвать гомерический хохот даже у глухонемого. Хотя прямое предназначение такого закона состоит в том, чтобы не допустить въезд в страну нежелательных элементов, будь то преступники, больные или просто идиоты, в нем тем не менее имеется положение, в соответствии с которым представители любой вышеупомянутой категории могут легко въехать в нашу страну при условии, что они прибудут не на самых дешевых местах, а хотя бы третьим классом. Таким образом, впервые в истории допуск в страну осуществляется лишь на основании материального благополучия иммигранта: всего пара шиллингов – и вы из нежелательного лица превращаетесь в долгожданного гостя. Кроме того, в законе особо оговаривается еще одно абсурдное условие: иностранец, прибывший на корабле, на борту которого, кроме него, находится не более 19 граждан других государств, имеет право беспрепятственно сойти на берег. Разумеется, этот закон никак не повлияет на экономическую и политическую ситуацию в Англии. С другой стороны, он наверняка может вызвать недовольство и создать ненужные проблемы для многих достойных людей, ищущих убежища на наших берегах. Он идет вразрез с традициями британского гостеприимства, которыми мы всегда так гордились и которые не единожды приносили нам неплохие дивиденды. (Одобрительные восклицания.)

«Больше никаких орденов для герцогов»

14 декабря 1905 года

Клуб Либеральной партии, Манчестер

4 декабря правительство консерваторов во главе с Артуром Бальфуром подало в отставку. Консерваторы надеялись воспользоваться замешательством в рядах Либеральной партии, которая уже 20 лет подряд находилась в оппозиции, и удержать власть. Однако изменившаяся политическая ситуация заставила либералов сплотиться, что позволило сэру Генри Кэмбеллу-Баннерману сформировать либеральное правительство, в котором Уинстону Черчиллю была предложена первая в его карьере министерская должность: заместителя министра по делам колоний. Вскоре после этого назначения состоялись всеобщие выборы, на которых Черчиллю удалось одержать победу в северо-западном Манчестере с перевесом в 1241 голос.

Выступая в Манчестере, господин Бальфур сказал, что известие о его отставке было принято без должной благодарности теми, кто так долго ее добивался. По моему мнению, сэру Генри Кэмбеллу-Баннерману особо не за что благодарить господина Бальфура. Ведь тот подал в отставку отнюдь не из уважения к своему политическому сопернику – он ушел потому, что его заставили это сделать. (Одобрительные восклицания.)

В каком состоянии он оставил нашу экономику? Вся собственность давным-давно заложена и перезаложена, баланс банковских счетов в минусе, ежегодные поборы неимоверно раздуты, государственный бюджет весьма ограничен. К тому же напоследок, как вы помните, правительство Бальфура ударилось в филантропию и сделало государственные облигации столь дешевыми, что они стали по карману даже не слишком состоятельным людям. (Смех.) Что касается сэра Кэмбелла-Баннермана, то он лишь принял предложение нашего монарха, которого члены правительства ради внутрипартийной рокировки оставили один на один со всеми проблемами, причем в не самый подходящий момент. Вряд ли текущее состояние общественно-политической сферы, законодательства, системы управления, парламента и финансов даст нынешнему премьер-министру хоть какой-нибудь повод для выражения признательности в адрес своего предшественника. (Одобрительные восклицания.) На самом деле недавняя смена правительства была не просто переходом полномочий от одной доминирующей партии к другой – это событие скорее сродни ликвидации неплатежеспособного предприятия, которым управляли с помощью довольно сомнительных и, прямо скажем, непрозрачных методов и которое в конце концов довели до весьма и весьма плачевного состояния. (Одобрительные восклицания.) Фирма «Бальфур, Бальфур и Ко.» обанкротилась, а ее директор, всем нам известный бирмингемец, человек широких взглядов и разнообразных дарований, скрылся в неизвестном направлении два года назад, не расплатившись по счетам. Ходят слухи, будто бы он подвизался на миссионерском поприще. (Громкий смех.) Между тем его фирма окончательно захирела, и пришло время ее ликвидировать. (Одобрительные восклицания.) Сити больше не принимает ценные бумаги этой конторы, их цены на бирже упали ниже некуда. (Одобрительные восклицания и смех.) Больше никаких синекур для проходимцев, никаких орденов для герцогов, никаких титулов для «придворной» прессы (смех) – пора положить всему этому конец! Нынче сэр Генри Кэмбелл-Баннерман займет пост управляющего – ему уже официально переданы полномочия по руководству разорившимся предприятием. Отныне он будет заботиться о правах кредиторов и интересах акционеров в полном соответствии с законодательством нашей страны.

«Дар Англии»

31 июля 1906 года

Палата общин

Спустя пять лет после решительной победы над бурами, которая досталась Британии дорогой ценой, Черчиллю было поручено составить для побежденных конституцию, гарантирующую им право на самоуправление. Следует отметить, что Черчилль блестяще справился с поставленной задачей, о чем красноречивее всего свидетельствует тот факт, что во время обеих мировых войн буры оставались верны Британии. В этой своей речи Черчилль предпринял тщетную попытку убедить консерваторов в необходимости поддержать правительство, одобрив подготовленный документ, чтобы трансваальская конституция стала «даром Англии», а не просто частной инициативой Либеральной партии.

Итак, я изложил суть составленного мной конституционного соглашения и хотел бы попросить уважаемых членов палаты рассматривать все его пункты как единое целое, поскольку они взаимообусловлены и взаимозависимы. Их надлежит либо все разом принять, либо отклонить. Надеюсь, мои слова не будут восприняты как знак неуважения к комитету. Разумеется, я сознаю, что всю ответственность за решение данного вопроса несет правительство, и если будет высказано предложение изменить избранный нами политический курс, исполнительной власти придется изыскивать средства для реализации нового плана. Пока что мы готовы утвердить это соглашение от имени Либеральной партии. По нашему мнению, она обладает вполне достаточным для этого авторитетом. Однако мы бы предпочли действовать не только от имени партии, а для этого нам необходимо ваше одобрение.

Я ничего не требую, я лишь хочу обратиться к уважаемым представителям оппозиции, которые обладают богатым опытом общественно-политической деятельности и которые до конца своих дней не смогут забыть о нашей общей великой ответственности перед Южной Африкой. Вы – лидеры партии, которая, даже находясь в меньшинстве в палате общин, все равно представляет почти половину населения нашей страны. Я поставлю вопрос таким образом: не сочтете ли вы возможным немного подождать и поразмыслить, прежде чем обрушиваться на составленный нами наиважнейший документ с поспешной критикой? И еще вопрос: не соизволите ли вы присоединиться к нам, чтобы мы все вместе даровали Трансваалю конституцию, тем самым обеспечив ей более высокий политический статус? Сколь бы значительным ни было либеральное большинство, конституция, предложенная лишь нашей партией, станет не более чем частной инициативой; зато, если вы присоединитесь к нам, эта конституция превратится в дар всей Англии. Я уверен, что, когда это произойдет, нам не придется ждать подтверждений тому, что мы поступили правильно. Мы искренне надеемся, что наши труды очень скоро увенчаются успехом. Наше сотрудничество в этом вопросе может стать первым реальным шагом к тому, чтобы вывести южноафриканский вопрос за рамки межпартийной борьбы, ведь мы уже имели возможность убедиться в том, что эта борьба отнюдь не способствует его скорейшему разрешению и вдобавок часто негативно сказывается на авторитете партий. Я прошу вас учесть это обстоятельство. С вами или без вас, мы все равно пойдем дальше, и, если нам удастся сохранить поддержку парламентского большинства, вскоре, в строгом соответствии с соглашением, будет издан официальный указ о пожаловании конституции.

«Дело миллионов обездоленных»

11 октября 1906 года

Сент-Эндрюс-Холл, Глазго

Будучи внуком герцога, Черчилль тем не менее с ранних лет обладал обостренным чувством социальной справедливости. Его глубоко шокировала откровенная нищета, в которой жили миллионы простых людей. Именно поэтому он выступал в поддержку таких радикальных по тем временам начинаний, как введение пособий по безработице, установление минимальной заработной платы и улучшение условий труда, в частности, для шахтеров.

Дело Либеральной партии – это дело миллионов обездоленных, и, поскольку мы считаем, что на настоящий момент в мире не придумано более надежных и эффективных средств борьбы с социальными недугами, чем те, которыми располагаем мы, наш долг состоит в том, чтобы защитить свой план действий от любых нападок, чем бы они ни были продиктованы: жадностью, злобой или страхом перед реформами.

Сейчас, пожалуй, нет необходимости пускаться в дискуссию относительно философских расхождений между социализмом и либерализмом. Между индивидуализмом и коллективизмом нет четкой грани. Ее нельзя провести ни в теории, ни на практике. Именно с этим связано главное заблуждение социализма. Давайте не будем повторять чужие ошибки. Человек не может быть только коллективистом или только индивидуалистом. Мы все с вами и индивидуалисты, и коллективисты. Человек вообще двойственен по своей природе. И человеческое общество также двойственно в своей организации. Человек есть одновременно и уникальная личность, и стадное животное. В некоторых ситуациях ему приходится быть коллективистом, в других он остается – и всегда будет оставаться – индивидуалистом. Нашему «коллективу» нужны армия, флот и государственный аппарат, мы коллективно содержим почту, полицию и правительство, коллективно организуем уличное освещение и водоснабжение, коллективно пользуемся новыми коммуникационными технологиями. Однако мы не можем коллективно любить, как не можем жениться на коллективе или выйти замуж за коллектив; едим мы тоже каждый сам по себе и умираем не всем коллективом сразу. В этом полном событий мире каждый из нас о чем-то грустит, чему-то радуется, на что-то надеется, переживает свои личные победы и поражения…

Я с нетерпением жду введения всеобщих стандартов минимального уровня жизни и оплаты труда и искренне надеюсь на их постепенное повышение по мере развития производства. Мне кажется, что при любых обстоятельствах либералы не могут позволить себе забыть о таком важном аспекте внутриполитической жизни, как социальная сфера, и я рекомендовал бы вам не бояться обсуждать подобного рода предложения, пусть даже кое-кто из старой гвардии будет коситься на вас и ворчать, что ваши реформы попахивают социализмом. Поверьте мне на слово, и вскоре вы поймете, что я прав. Если вы видите, что государственное предприятие не приносит выгоды, отчего бы не начать пользоваться услугами частных предприятий в той же сфере? Собственникам ведь тоже нужно дать возможность подзаработать.

В настоящее время обществом движет одна сила – конкурентный отбор. Возможно, такой принцип социальной организации несовершенен, но именно он определяет коренное отличие цивилизованного общества от племени варваров. Вообще говоря, это главное достижение современного человечества, которое стоило нам нескольких столетий упорного труда и множества жертв. Это бесценное сокровище, которое наши деды и отцы сберегли для нас и передали нам по наследству. И какими бы отвратительными ни были пороки современного общества, преимуществ и достижений у нашей социальной системы все-таки гораздо больше. К тому же нынешняя система обладает почти бесконечным потенциалом для дальнейшего совершенствования: думаю, постепенно мы избавимся от ее недостатков и преумножим те блага, которые она нам дает. Я не призываю ослабить напор конкурентной борьбы, но, думаю, нам вполне по силам сделать так, чтобы проигравшие в этой борьбе не чувствовали себя брошенными на произвол судьбы. Важно провести черту, ниже которой не будет опускаться уровень жизни наших граждан и уровень оплаты их труда, притом что выше этой отметки они смогут свободно конкурировать друг с другом, по мере сил и способностей. Мы хотим создать условия для дальнейшего развития нашего общества в обстановке свободной конкуренции, и нам ни в коем случае нельзя допустить его деградации. При этом мы отнюдь не собираемся подрывать устои современной науки и цивилизации, мы лишь хотим закрыть зияющую бездну страховочной сеткой. И если Утопия, мысль о которой согревает сердца и будоражит воображение миллионов простых тружеников, когда-нибудь станет реальностью, то это, скорее всего, произойдет именно благодаря развитию и совершенствованию существующего общественного устройства, основанного на принципах конкуренции. Лично я искренне верю в то, что, если Либеральная партия возьмется за это благородное дело и впредь будет заниматься им так же активно, как сегодня, либерализм станет главной и основной идеологией столь необходимой нам социальной эволюции.

Несмотря на то, что я еще достаточно молод, мне довелось почти шесть лет отслужить в армии, а поэтому я позволю себе использовать военную метафору. Как известно, на войне нет более опасной и важной операции, чем арьергардный бой, в ходе которого нужно суметь вывести арьергард с поля битвы в условиях пересеченной местности. В долгой войне человечества с природными стихиями основная часть нашей армии уже одержала победу, добралась до безопасного места и разбила лагерь под ласковым солнцем, у источников свежей воды, среди плодородных полей, близ прекрасных городов. Однако наш арьергард увяз в узком грязном ущелье, он все еще борется за выживание в гористой местности, отбиваясь от беспощадного врага. Арьергарду приходится заботиться о раненых, его путь загроможден разбитой техникой, оставленной впереди идущими подразделениями, его задерживают отставшие от основных частей и те, кто не в силах идти дальше. Всякая армия обязана помнить об арьергарде! Именно там должны быть самые храбрые солдаты и самые надежные генералы. Нужно задействовать все премудрости военной науки и все возможные ресурсы для того, чтобы спасти арьергард, – при этом, разумеется, нельзя приказать основной части армии вернуться за отставшими товарищами, покинув завоеванные позиции и упустив стратегически важную победу над жестокими силами природы. Важно суметь подтянуть арьергард, спасти его и привести туда, где всем нам будет безопасно и спокойно жить.

Такова основная цель Либеральной партии, и совместными усилиями мы наверняка сумеем ее достичь.

Джордж Бернард Шоу: «Вулкан»

22 октября 1906 года

Фри-Трейд-Холл, Манчестер

Сочувствующий социалистам драматург и писатель был не вполне по душе Черчиллю, но в этой речи политик отзывается о Бернарде Шоу в добродушно-шутливом тоне.

Вчера в Манчестере я встретился с Джорджем Бернардом Шоу. Он был настолько любезен, что поделился со мной своими взглядами на то, как создать нового человека и как способствовать развитию общества. Вообще, как мне показалось, Бернард Шоу подобен вулкану – много шума, дыма, клубы горячего пара, неожиданно ослепительные вспышки молний, потоки кипящей лавы, тучи пепла, разлетающиеся во все стороны… Впрочем, посреди всего этого разгула стихии, под пепельным слоем сумасбродства и чепухи то тут, то там сверкают крупинки чистого золота, выплавленного в обжигающем пламени истины. Так что не могу сказать, что этот вулкан мне не понравился. Пусть он и не велик, зато не успокаивается ни на минуту. Быть может, вам интересно знать, какими же средствами этот человек предлагает бороться с нынешними проблемами и трудностями? По его мнению, средство всего одно, зато какое: надо отрубить голову лорду-мэру. (Смех.) Вот так – раз и готово! По долгу службы я имел честь несколько раз встречаться с лордом-мэром, и, хотя я не сомневаюсь в том, что занесенный над его головой топор заставил бы его трудиться гораздо усерднее, мне все же кажется, что проделанная этим человеком немалая работа заслуживает несколько иной награды.

«Моя поездка по Африке»

18 января 1908 года

Национальный клуб Либеральной партии, Лондон

Во время парламентских каникул Черчилль, будучи заместителем министра по делам колоний, отправился с визитом в британские колонии Восточной Африки. По возвращении на родину он со свойственным ему энтузиазмом делился с соотечественниками впечатлениями от поездки.

Если вы спросите, какое чувство возникало у меня чаще всего во время недавнего путешествия, какие эмоции я в основном испытывал на протяжении своих долгих странствий, я откровенно отвечу вам: я постоянно всему изумлялся. Это была далеко не первая моя поездка за рубеж. Ранее мне уже довелось побывать на двух противоположных оконечностях Африки: на севере, в Судане, и на юге. Да и по Индии я поездил немало. Но должен признаться, что нигде за пределами Европы я не видел столь изобилующих красотами и богатствами стран, как те, что я посетил во время последней поездки, по завершении которой я оказался здесь, на этом великолепном приеме в честь моего возвращения на родину. На территории Восточно-Африканского протектората есть места, которые по красоте ландшафта, свежести воздуха, плодородию почв, обилию зелени и воды – одним словом, по всему своему природному богатству намного превосходят любые ранее упомянутые мной страны и даже вполне могут составить конкуренцию самым прекрасным уголкам Англии, Франции или Италии. (Одобрительные восклицания.) Я побывал в Уганде: эта страна – один огромный цветущий сад; куда ни посмотришь, всюду видишь неистощимое, безудержное, бьющее через край изобилие. Я не сомневаюсь, что на основе мощной системы озер и рек, которую нельзя не заметить на карте Африки, вскоре там обязательно разовьется торговля и производство тропических товаров. Я также уверен в том, что в будущем этот континент станет играть важную роль в экономическом развитии всего мира.

Социализм: «Было ваше – стало наше!»

22 января 1908 года

Читем, Манчестер

Молодая Лейбористская партия выступила в поддержку правительства либералов. Сейчас такой союз партий, пожалуй, назвали бы «либерально-лейбористским пактом». В то время в рядах Лейбористской партии было немало радикальных социалистов, поэтому Черчилль выступал категорически против их участия в либеральной коалиции, хотя понимал, что рискует из-за этого лишиться поддержки рабочего электората. Терять голоса избирателей в преддверии выборов было крайне неблагоразумно, а потому Черчиллю приходилось лавировать и искать компромисс.

Социалисты – по крайней мере те из них, кто относят себя к радикалам и революционерам, – очень любят повторять, что они возрождают принципы раннего христианства. Они считают себя христианами от политики, хотя, судя по их манере выражаться и по той атмосфере зависти, ненависти и злобы, которая царит в их рядах, ни за что не скажешь, что они так тщательно штудируют учение основателя христианства, как они сами об этом заявляют. (Одобрительные возгласы.)

Между социалистами раннехристианской эпохи и теми, кто почитает Виктора Грейсона своим апостолом, есть одно существенное отличие: в основе социализма первых христиан была идея «Все мое – твое», тогда как в основе социализма Грейсона лежит идея «Было ваше – стало наше». (Одобрительные восклицания.) И я не побоюсь заявить, что ни одно политическое движение никогда не сможет реально помочь народу, если его представители будут полниться злобой и завистью, как нынешние социалисты-радикалы.

«Слово – освободитель человека и наций»

17 февраля 1908 года

Писательский клуб, Лондон

Во время службы в армии Черчилль совмещал офицерские обязанности с работой военного корреспондента. Он писал о боевых действиях на северо-западе Индии, на афганской границе, в Судане и Южной Африке. Результатом его многолетней работы стали шесть внушительных томов публикаций, в том числе подробная биография его покойного отца.

В этом мире счастливы те, для кого работа – это источник удовольствия. Я бы даже сказал, что только такие люди могут быть по-настоящему счастливы. К сожалению, их не так уж много, гораздо меньше, чем кажется многим. Вероятно, большинство представителей литературной профессии относятся к этой категории счастливчиков. В их жизни по крайней мере есть место для настоящей гармонии. По моему мнению, возможность получать удовольствие от работы – это та классовая привилегия, за которую стоит бороться, и меня нисколько не удивляет, что люди склонны завидовать тем, кто зарабатывает себе на жизнь, изливая на бумаге свои фантазии, мысли и чувства, ведь каждый час такого труда – это час подлинного наслаждения, а отдых, пусть он и необходим, сравним с изнурительно длинным антрактом в интереснейшем спектакле, после которого хочется скорее вернуться к начатому делу. Увлеченному творцу выходной день кажется каторгой.

Плохо пишет человек или хорошо, есть ему что сказать или нет, располагает он литературными способностями или напрочь обделен ими – в любом случае он, как правило, получает удовольствие от самого процесса сочинительства. И когда ранним солнечным утром садишься за стол, зная, что тебя ждут четыре часа полной тишины и покоя, когда перед тобой – стопка чистой бумаги и любимая ручка, только что заправленная лучшими чернилами (смех), – именно в такой момент наступает истинное счастье. Полное сосредоточение сознания на приятном занятии – что может быть лучше? И неважно, что происходит вокруг! Пусть себе палата общин и палата лордов творят что угодно. (Смех.) Пусть повсюду свирепствуют варвары и безбожники. Пусть американский рынок катится в тартарары. Пусть все ниже и ниже падают цены на государственные облигации и все выше и выше поднимают свои лозунги суфражистки. (Смех.) Нам ни до чего нет дела – по меньшей мере на четыре часа мы покидаем этот сумбурный и склочный мир. Ключом собственного воображения мы открываем потайную дверцу в страну вечных истин и абсолютных ценностей. (Одобрительные восклицания.)

Порой, устав от политических дрязг, я утешаю себя мыслью о том, что путь к отступлению мне не отрезан. Вне политики меня ждет мирная вечноцветущая страна литературного творчества, где ни один негодяй не сможет мне досадить, где мне никогда не придется скучать или сидеть сложа руки. Именно в такие моменты я искренне благодарю Бога за то, что при рождении он наделил меня любовью к сочинительству. Именно в такие моменты я с глубокой признательностью вспоминаю всех тех благородных храбрецов, которые в разные эпохи и в разных странах боролись за священную для нас ныне свободу слова. (Одобрительные восклицания.)

Как богат и выразителен английский язык! Нельзя написать и страницы без того, чтобы не восхититься его красотой и разнообразием, гибкостью и глубиной. Если английский писатель не может выразить свою мысль на хорошем английском, вряд ли эта мысль в принципе достойна того, чтобы быть выраженной. Нужно знать и любить английский язык…

Я искренне уважаю древних греков, хотя, разумеется, знаю о них только с чужих слов. (Смех). Так вот, мне бы хотелось, чтобы наши педагоги следовали примеру этого великого народа по крайней мере в одном. Знаете ли вы, каким образом древним грекам удалось превратить свой язык в самый изящный и лаконичный инструмент для выражения мыслей из всех, известных человечеству? Может быть, они тоже тратили уйму времени на изучение более древних языков? Может, без устали зубрили мертвые языки своих предков? Вовсе нет! Главным образом они изучали греческий. (Одобрительные восклицания.) В первую очередь их интересовал родной язык. Они любили, лелеяли и обогащали его, и именно поэтому он дожил до наших дней и стал эстетическим эталоном, которым человечество не устает восхищаться. Тут нам есть чему поучиться у греков. В современном мире наш с вами язык уже сейчас звучит на просторах огромнейшей империи, а значит, самое время нам уподобиться древним грекам и посвятить себя его изучению. Нужно как можно больше времени и внимания уделять родному языку, ведь именно от него в значительной мере зависит грядущий прогресс человечества.

«Что есть общество?»

4 мая 1908 года

Киннерд-Холл, Данди

8 апреля Герберт Асквит сменил на посту премьер-министра сэра Генри Кэмбелла-Баннермана. В тот же день новый премьер назначил 33-летнего Черчилля министром торговли, таким образом сделав его членом кабинета. В то время назначенные члены кабинета министров должны были сначала пройти обязательную процедуру переизбрания в своих округах, и только после этого им полагалась оплачиваемая государственная должность. Избиратели в округах, которые представлял Черчилль, не захотели поддержать его кандидатуру. В итоге с перевесом в 429 голосов победил другой кандидат. И тут на помощь Черчиллю пришли жители шотландского города Данди, которые в ходе дополнительных выборов, состоявшихся вскоре после произнесения этой речи, обеспечили Черчиллю безоговорочную победу. А некоторое время спустя, 12 сентября 1908 года, состоялась свадьба Уинстона Черчилля и Клементины Хозьер.

Что есть общество? Сейчас я расскажу вам, как его себе представляют социалисты. Как мне кажется, «общество», по их мнению, – это сборище неприветливых и не слишком хорошо воспитанных людишек, которым удалось обеспечить своим вожакам победу на недавних выборах, и теперь их избранники строго взирают на свой электорат сквозь бесчисленные решетки, окошечки и щели, строго обращаясь к нему с вопросом: «А где ваши билетики?» (Смех.) Вот так штука! За всю историю с нашим народом никогда не обходились настолько бесчеловечно! (Аплодисменты.) Дамы и господа, я считаю своим долгом отметить, что никто из нас не может и не должен быть только коллективистом или только индивидуалистом. В каждом человеке присутствуют оба эти начала: каждый из нас и коллективист, и индивидуалист. В каких-то сферах мы действуем сообща. В других – сами по себе. (Одобрительные восклицания.) Совместными усилиями мы можем многое – например, у нас есть общая армия, флот, государственный аппарат и даже министр торговли! (Аплодисменты.) Но едим мы тогда, когда хочется лично нам. (Смех.) И мы не просим женщин выходить замуж за всех нас сразу. (Смех.) Отсюда сам собой напрашивается вывод о том, что оптимальное решение этого вопроса находится строго посередине, между двух крайностей. Достичь компромисса и примирить идеи коллективизма и индивидуализма не так-то просто, и именно эту проблему нам предстоит решать в ближайшем будущем. (Аплодисменты.) Причем я готов сразу заявить, что однозначно поддерживаю тех, кто считает, что государство и муниципалитеты должны уделять большее внимание коллективистскому началу в своей деятельности. В этой связи я также хотел бы, чтобы государство взяло на себя некоторые новые функции. В частности, мне кажется, его присутствие должно стать более активным в тех сферах деятельности, где доминируют монополии. (Аплодисменты.) Я имею в виду, например, систему трамвайного сообщения, а также крупные социальные проекты, имеющие прерогативный и привилегированный статус, – там, безусловно, есть чем заняться дельным государственным чиновникам. Однако, когда заходит речь об идеологии и философии, отрицающей всякую индивидуальность и предполагающей ее полную замену коллективным сознанием, я выступаю против подобных заблуждений. Мне искренне хочется верить, что подобные бредни никогда не найдут реальной поддержки ни в умах, ни, что еще важнее, в сердцах здравомыслящих людей. (Громкие одобрительные восклицания.)

«Я и есть министерство торговли»

4 февраля 1909 года

Обед в Торговой палате, Ньюкасл-апон-Тайн

Если есть в правительстве ведомство, которое может рассчитывать на благосклонное отношение общества, так это министерство торговли. В некотором смысле я и есть это самое министерство торговли. (Смех.) Раньше в его состав входило несколько человек, образовывавших совет, но вот уже много лет заседания совета не проводятся. Нынче один человек составляет кворум. Так что я сам себе кворум. Однако в более широком смысле министерство торговли – это эффективный аппарат, выполняющий важные государственные функции и обрабатывающий огромные объемы данных. Его весьма многочисленные служащие ни в чем не уступают самым образцовым представителям британского чиновничества. В то же время в некотором смысле министерство торговли стоит особняком. Дело в том, что оно активно взаимодействует сразу со всеми партиями и сотрудничает с руководителями не только промышленных предприятий, но и профсоюзов. При этом, если возникает необходимость решить какой-нибудь важный вопрос, все заинтересованные стороны готовы в любой момент предоставить министерству самую достоверную и полную информацию, какая у них есть. Закон наделяет министерство широкими полномочиями, но круг обязанностей этого ведомства в силу целого ряда причин часто оказывается еще шире. И промышленники, и профсоюзы знают, что в министерстве торговли к ним отнесутся со всей справедливостью и что в процессе примирения противостоящих коалиций и враждующих социальных классов не будет никаких сомнительных махинаций и подковерных интриг. Это, без сомнения, придает министерству особый статус, гораздо более высокий, чем тот, который изначально был гарантирован ему парламентом. (Одобрительные восклицания.) В основе деятельности министерства лежат три главных принципа, которые достаточно четко сформулировал мой предшественник на этом посту: «Даруйте, примиряйте и достигайте компромисса».

Бюджет: «Мы не можем себе позволить ни жить, ни умереть»

22 мая 1909 года

Фри-Трейд-Холл, Манчестер

Я отлично понимаю, что нынешний бюджет превратил вашу жизнь в кошмар (смех), а потому не могу не поблагодарить вас за столь теплый прием. Когда я думаю о понесенном нами ущербе – о том, как мы по недосмотру потеряли Южную Африку (смех), как оказались утрачены золотые прииски, как наша непобедимая армия, которую взялся реорганизовывать господин Бродрик (смех), стала фикцией и как, несмотря на ежегодно выделяемые адмиралтейству 35 миллионов фунтов, мы вдруг оказались без флота, без единой утлой лодчонки (смех), – так вот, когда я осознаю, что вдобавок ко всем этим напастям страна нынче изнывает под бременем непосильных налогов, так что любой уважающий себя консерватор скажет вам, что он, к сожалению, не может себе позволить ни жить, ни умереть (смех), – в общем, когда я задумываюсь над всем этим, господин председатель, я начинаю еще больше ценить то радушие, с каким вы встречаете меня здесь, в Манчестере. Да, господа, когда я размышляю о колониях, которые мы потеряли, об империи, которую мы настроили против себя, о хлебе и молоке, которые мы каким-то чудом забыли обложить налогами (смех), об иностранцах, которых мы почему-то все еще не обобрали (смех), и о прекрасных дамах, которых мы тоже не тронули (смех), меня, признаться, очень сильно удивляет то, что вы рады снова меня здесь видеть.

«Грубое нарушение конституционных обычаев»

4 сентября 1909 года

Театр «Палас», Лестер

В стране назревал конституционный кризис: палата лордов, состоявшая в то время из представителей землевладельческой аристократии, намеревалась отклонить так называемый «народный бюджет», подготовленный канцлером казначейства либералом Дэвидом Ллойд Джорджем. Он настаивал на необходимости дополнительно выделить 4 миллиона фунтов стерлингов на выдачу пенсионных пособий престарелым, а также на финансирование строительства семи новых дредноутов (линкоров) для британского флота. Средства для этих нужд планировалось изыскать за счет взимания добавочных налогов с состоятельных граждан, в особенности с владельцев недвижимого имущества. Откровенная речь Черчилля, содержавшая угрозы в адрес членов палаты лордов, вызвала крайне негативную реакцию со стороны короля, так что он даже отправил письмо с комментариями по этому поводу в редакцию газеты «Таймс» (где оно было опубликовано от имени королевского секретаря). Видимо, король и впрямь был глубоко возмущен, ведь этот его поступок не имел прецедентов в британской истории.

На всеобщих выборах, которые последуют за отказом палаты лордов одобрить этот проект бюджета, может решиться – должна решиться и обязательно будет решаться – судьба не только этого бюджета. (Одобрительные восклицания.) Как справедливо заметил в 1894 году ныне покойный лорд Солсбери, «бюджеты приходят и уходят». У каждого правительства свой годовой финансовый план. И до настоящего времени каждое правительство имело право принимать необходимые меры по изысканию средств, требуемых для покрытия запланированных расходов. Бюджет, как известно, принимается ежегодно. И каким бы необычным ни был бюджет, представленный моим уважаемым коллегой, какие бы серьезные последствия ни повлекли за собой те политические меры, реализации которых он призван способствовать, в конечном счете данный финансовый законопроект по сути своей является обычным документом, принимаемым на регулярной основе. Зато если палата лордов не одобрит бюджет, это станет из ряда вон выходящим событием. (Громкие и продолжительные одобрительные восклицания.) Это будет грубым нарушением конституционных обычаев и правовой практики, сложившейся более чем за три столетия в нашем государстве, и с этим, думаю, согласился бы любой, кому довелось править нашей страной за минувшие 300 лет. Протест палаты лордов прямо противоречит всем традициям прошлого. А на что же, кроме этих самых традиций, может опереться палата лордов? (Одобрительные восклицания.) Думаю, этот протест равнозначен попытке мятежа, причем организованного не беднотой, а богатеями, не народными массами, а привилегированным меньшинством, не во имя прогресса, а в интересах реакции, не с целью укрепления государства, а ради его ослабления. Такой мятеж, что бы вы о нем ни думали, будет иметь историческое значение, и его последствия при любом варианте развития событий обязательно дадут о себе знать в будущем, причем не только в этом году, но и во все последующие годы – впредь нам придется с этим жить. (Одобрительные восклицания.) Одним из таких последствий, безусловно, должно стать изменение права вето, которым наделена палата лордов. (Все более громкие одобрительные восклицания.) Если наши противники победят (выкрики «Они не победят!», «Не бывать этому!»), они тем самым подтвердят свое право не только отклонять законодательные инициативы палаты общин, но и контролировать государственные финансы. А если они проиграют, мы лишим их права вето. (Громкие и продолжительные одобрительные восклицания.)

Положа руку на сердце, я заявляю вам, что это противостояние не в наших интересах. У нас есть дела и поважнее. Но если без борьбы не обойтись, то сейчас для нее самый подходящий момент. (Громкие одобрительные восклицания.) Вряд ли британской демократии когда-либо еще представится такая возможность. Во всяком случае в ближайшем будущем. Вряд ли когда-либо сложатся столь же благоприятные обстоятельства. Вряд ли на повестке дня окажутся более животрепещущие вопросы. (Одобрительные восклицания.) Разве вообще могут найтись вопросы значимей того, который мы обсуждаем сегодня: что облагать налогами? Необходимость налогообложения признается всеми, но следует ли нам взимать налог на роскошь, излишества и товары, производимые монополиями, или же на предметы первой необходимости, нужен ли налог на так называемый «незаработанный доход» от земли, на хлеб насущный, добываемый тяжелым трудом? Сможем ли мы последовательно реализовать политику конструктивных социальных реформ, которая сейчас на наших глазах постепенно набирает обороты? Принесет ли она положительные результаты или будет незамедлительно свернута, позволив многоуважаемым лордам вновь сосредоточиться на разработке новых видов оружия и бессмысленных внешнеполитических авантюрах в угоду ура-патриотическим настроениям? И наконец, еще один вопрос: кто будет решать судьбу британского народа в году 1909-м от Рождества Христова? Останется ли последнее слово в политических делах за представительным органом, избранным почти 7 миллионами граждан и действующим в интересах каждого из них? Или же британцы подчинятся диктатуре жалкой кучки титулованных персон (смех), которые никого не представляют, ни перед кем не несут ответственности и стремглав несутся в Лондон лишь для того, чтобы проголосовать в интересах своей партии, своего класса и в первую очередь в своих личных интересах? Вот какие вопросы нам придется решить в ходе нашего противостояния, и я искренне рад, что вся ответственность за развязывание этого конфликта, если таковой будет иметь место, ляжет на палату лордов. (Одобрительные возгласы.) Стоит ему начаться, и нас уже будет не остановить! Мы обязательно добьемся своего! (Одобрительные возгласы.) Мы готовы полностью посвятить себя этой борьбе и вести ее до победного конца (громкие одобрительные восклицания), а весь ущерб, который в результате будет нанесен нашим общим национальным интересам, мы обязательно взыщем с поверженного противника! (Громкие одобрительные восклицания.)

«Древнейшая и достойнейшая из монархий»

4 декабря 1909 года

Эмпайр-Хаус, Саутпорт, Ланкашир

Консерваторы резко критиковали Черчилля за то, что он переметнулся на сторону их политических противников и предал интересы собственного класса. Стремясь опровергнуть подобные обвинения в свой адрес, Черчилль прилагал все усилия для того, чтобы показать себя преданным сторонником института наследственной монархии, при этом, однако, осыпая градом презрительных насмешек членов верхней палаты парламента, которые, подобно августейшим особам, передавали свои титулы по наследству.

Доказать преимущества наследственной монархии как формы правления довольно просто. История любой страны, события любой эпохи, соображения здравого смысла и, наконец, всевозможные доводы теоретического и практического характера – все свидетельствует о том, что нет и не может более мудрой идеи, чем идея о необходимости вывести верховное руководство страной за скобки частных амбиций, политических дрязг и перипетий партийной борьбы. (Возгласы одобрения.) Истинный правитель должен быть выше всего этого. При этом не стоит забывать о том, что в нашей стране установлен режим ограниченной монархии – монархии конституционной. Наш монарх царствует, но не правит. Эту максиму мы заучиваем со школьной скамьи. Полномочия правительства реализуются министрами, которые несут ответственность перед парламентом. При этом члены палаты общин, за которых проголосовали миллионы британских избирателей, могут по своему усмотрению переназначать этих самых министров (следует отметить, что порой парламентарии пользуются этим своим правом чересчур часто). У британской монархии нет интересов, которые бы не совпадали с интересами британцев. (Одобрительные восклицания.) Монархия объединяет и сплачивает наш народ. Она защищает общие и неизменные интересы нации, и сейчас, после всех кардинальных преобразований, которые произошли в мире за последние 100 лет, после стольких успехов, которых нам удалось достичь в обустройстве демократического государства, можно с уверенностью сказать, что английская монархия – не только древнейшая и достойнейшая, но также самая крепкая и надежная из всех монархий современного христианского мира. (Одобрительные восклицания.)

«Всем, что у нее есть, аристократия обязана цивилизации»

17 декабря 1909 года

Виктория-Опера-Хаус, Бернли, Ланкашир

За день до этого выступления лорд Курзон произнес речь в городе Олдем, в том самом избирательном округе, где прежде баллотировался Черчилль. Курзон отстаивал принцип наследования титулов и власти и говорил об огромном значении невыборной части парламента – палаты лордов. В своей речи Черчилль возражает своему оппоненту, едко насмехаясь над его аргументами.

Начиная свою избирательную кампанию в Ланкашире, в порядке дискуссии я неоднократно обращался ко всем представителям Консервативной партии с одним и тем же вопросом: я умолял их объяснить мне, на каком основании палата лордов продолжает существовать как институт власти и реализует право управлять нами? На каком основании дети членов палаты лордов априорно располагают полномочиями повелевать нашими детьми? (Одобрительные восклицания.) Брошенный мной вызов был весьма отважно принят (смех) лордом Курзоном. (Недовольные возгласы.) Что и говорить: палата лордов вряд ли смогла бы найти себе более достойного и, я бы даже сказал, более заносчивого защитника! И вот в среду в Олдеме… Знаете, есть такой город Олдем? (Смех.) Кажется, я тоже кое-что о нем слышал. (Смех.) Так вот, в Олдеме лорд Курзон выступил перед широкой публикой, предложив всеобщему вниманию то, что у меня язык не повернется назвать иначе, как блестящим экскурсом в историю средних веков…

Вряд ли кто-либо стал бы возражать против палаты лордов как таковой, если бы она лишь предоставляла возможность потомкам выдающихся людей получить законодательные полномочия при условии, что их поддержат избиратели. Однако вместо этого суть сего института власти сводится к тому, что сыновья, внуки, правнуки и все грядущие потомки выдающихся людей до самого скончания веков могут заседать в парламенте независимо от того, нравятся они избирателям или нет. Из этого следует, что в нашей стране с давних пор существует некая элита, представители которой наследуют законодательные полномочия от предков и передают их всем своим, даже самым дальним, потомкам. При этом объем и характер таких полномочий никоим образом не зависит от характера, умственных способностей и опыта тех, кто ими наделяется (смех), и распоряжаться своим статусом парламентария они могут исключительно по собственному усмотрению, не задумываясь о нуждах и потребностях общества. Думаю, если изложить суть нашей политической концепции на заседании обычной британской коллегии присяжных заседателей, все ее члены сочтут эту самую концепцию никуда не годной и немедленно отвергнут. (Одобрительные восклицания.) Почему же эта система до сих пор действует в нашей стране? Полагаю, она сохранилась по той причине, что демократический электорат, который существует в Британии с 1885 года, никогда не принимал палату лордов всерьез. С ее членами обычно не слишком считались, ибо всем было ясно, что эта часть парламента пребывает в состоянии упадка, можно сказать, в глубокой коме, за которой со временем неизбежно последует кончина. И вдруг, ко всеобщему удивлению, палата лордов выходит на авансцену политической жизни, не просто реализуя свое право вето в отношении законопроекта, представленного на ее рассмотрение одной из партий палаты общин, и, разумеется, игнорируя значимость этого законопроекта и его популярность среди избирателей. Нет, нынче палате лордов этого мало: она претендует на новые полномочия, стремится контролировать государственный бюджет, фактически добивается статуса основного органа власти в нашей стране. (Одобрительные восклицания.) Вот почему стоит обратить пристальное внимание на эти притязания. Думаю, что, проанализировав сложившуюся ситуацию, вы поймете всю их абсурдность…

Теперь я перехожу к третьему основополагающему доводу лорда Курзона. «Всеми своими достижениями, – помнится, сказал он, цитируя великого французского писателя и агностика Эрнеста Ренана, – цивилизация обязана аристократии». (Смех.) Слушателям в Олдеме этот афоризм наверняка пришелся по вкусу. (Смех.) Без сомнения, каждый тамошний герцог, граф, маркиз и виконт принял сей комплимент на свой счет. (Громкий смех.) Вот только интересно знать, кого лорд Курзон имел в виду под аристократией? Из его аргументации явно следовало, что он подразумевал вовсе не аристократию «духа», к которой, насколько я понимаю, относятся самые талантливые и умные представители каждого поколения, самые мудрые, смелые, щедрые, одаренные, красивые, сильные и активные люди. Если бы Курзон говорил о них, нам, вероятно, пришлось бы с ним согласиться. Демократия как таковая как раз и подразумевает всеобщее единение под руководством лучших из лучших. Однако в контексте приведенной лордом Курзоном цитаты и исходя из его аргументации, явно направленной на то, чтобы доказать необходимость сохранения палаты лордов в ее нынешнем виде, можно сделать однозначный вывод: под аристократией оратор понимает наследственных законодателей, баронов, графов, герцогов и прочую знать. Я далек от намерения оскорбить эту самую «прочую знать» (смех), равно как и представителей благородного сословия в других странах. Я просто хочу отметить, что именно Курзон имел в виду, говоря о пользе аристократии в своей олдемской речи. И я вынужден повторить, что его доводы следует признать бессмысленными и абсурдными. (Одобрительные восклицания.)

«Всеми своими достижениями цивилизация обязана аристократии». Пожалуй, скорее наоборот: всем, что у нее есть, аристократия обязана цивилизации. (Громкие одобрительные восклицания и просьбы повторить сказанное.) Ведь именно простые люди чаще всего порождают великие идеи, которые ведут человечество к прогрессу, и именно народ берется за любую масштабную и тяжелую работу, результатами которой пользуются все последующие поколения.

«Если солдаты начнут стрелять по мирному населению, это будет катастрофа»

7 февраля 1911 года

Палата общин

Черчилль произнес эту речь, находясь на посту министра внутренних дел. Поводом для выступления послужила критика в его адрес со стороны консерваторов и социалистов – первые обвиняли Черчилля в том, что в горнодобывающие районы Южного Уэльса во время забастовки шахтеров, сопровождавшейся массовыми беспорядками и погромами, не были оперативно введены войска, тогда как вторые, напротив, упрекали министра в злоупотреблении силовыми мерами. Возглавлял атаку консерваторов лидер оппозиции – Артур Бальфур.

Вчера на меня обрушился с обвинениями не кто-нибудь, а сам лидер оппозиции, и, представьте себе, он критиковал меня вовсе не за чрезмерное применение силы, а, наоборот, за недостаточность принятых мер, за то, что усмирять бастующих изначально были посланы полицейские, а не военные – дескать, войска следовало направить в Уэльс гораздо раньше. При этом в ходе своей вступительной речи, в начале сессии, уважаемый коллега уделил данному вопросу столько внимания, что я искренне удивился, не услышав от представителей оппозиции в ходе развернувшихся дебатов ни слова поддержки в адрес оратора и ни слова критики в адрес правительства и министра внутренних дел, хотя я намеренно дал возможность высказаться всем желающим. Позвольте мне в таком случае просто процитировать слова достопочтенного коллеги. Как вы помните, он сказал следующее:

«Большинства плачевных последствий можно было бы избежать, если бы в критический момент он (то есть ваш покорный слуга, Уинстон Черчилль) не отказался от тех действенных мер, которые изначально планировалось предпринять. Если бы он не отозвал войска, не засомневался и не проявил нерешительность в самую ответственную минуту, можно было бы предотвратить многие преступления, остановить беспорядки и прекратить распри, которые, что бы там ни говорили, должны рассматриваться как позорное пятно на репутации любого цивилизованного общества».

Сразу подчеркну, что данное обвинение кажется мне весьма серьезным…

В связи с этим я бы хотел обратить внимание палаты на тот факт, что силы, направленные правительством в долину Ронты по просьбе начальника полиции и местных властей, во всех отношениях лучше подходили для той задачи, которую им предстояло выполнить, нежели армейские пехотные подразделения, о которых нам говорили утром. Как ни крути, опытные полицейские, умеющие усмирять толпу, значительно более эффективно справляются с такого рода поручениями, чем солдаты, особенно пехотинцы. Стоит отметить, что мы послали в район конфликта столько пеших и конных констеблей, что они с лихвой могли бы заменить две пехотные роты, о которых тут шла речь. Кроме того, в поддержку полицейским мы дополнительно направили два эскадрона кавалерии. Таким образом, обвинения в том, что правительство недооценило масштаб трагедии и не направило на борьбу с бунтовщиками достаточное количество надлежащим образом подготовленных блюстителей порядка, не имеют под собой никаких оснований. Напротив, мы послали туда больше полицейских и военных, чем просили тамошние власти, и это были очень опытные и надежные люди…

Нас можно обвинять в чем угодно, только не в нерешительности. Допустим, в неуступчивости, но уж точно не в нерешительности. Мы ни минуты не сомневались в необходимости использовать полицию в авангарде, а военных – в качестве подкрепления. Меня всерьез беспокоила мысль о том, что воинские соединения, спешно переброшенные по железной дороге на значительное расстояние, прибудут ночью на станцию назначения и окажутся не готовы к противостоянию с разъяренной толпой. Я представил себе, как солдаты выйдут из вагонов, построятся в шеренги и, исполненные решимости и волнения, отправятся на борьбу с бунтовщиками, а потом растеряются, увидев перед собой своих сограждан, которые прежде никогда не имели дело с военными и которые, скорее всего, даже не знают, чем те вооружены и в каких обстоятельствах им разрешается применять оружие. Именно такой непредсказуемой и сложной ситуации я хотел по возможности избежать, в то же время ни на минуту не забывая о необходимости обеспечения законности и порядка…

Как, должно быть, известно уважаемым членам палаты, шахтеры Южного Уэльса – это хорошо образованные, миролюбивые, разумные и законопослушные люди, на долю которых, позволю заметить, выпало немало суровых испытаний – пожалуй, даже гораздо более суровых, чем нынешнее, – причем, по моему мнению, в происшедшем вряд ли стоит винить только их самих. Полагаю, основными зачинщиками беспорядков выступили молодые головорезы и забияки из других районов страны, а потому мне представляется необходимым официально выступить в защиту репутации шахтеров Южного Уэльса. В последнее время эти несчастные работяги регулярно подвергались критике и нападкам со стороны людей, не имеющих ни малейшего представления о реальном положении дел. Вообще, как мне кажется, местные власти и руководители предприятий иногда слишком поспешно и без достаточных на то оснований призывают на помощь войска. Помощь армии им, как известно, ничего не стоит, тогда как на содержание полиции расходуются средства из местного бюджета. Вдобавок ко всему довольно распространено мнение о том, что чуть ли не вся британская армия готова когда угодно и где угодно помочь любому горе-администратору, не поладившему со своими подопечными. Местные власти просят прислать военных, ни минуты не сомневаясь в том, что солдаты непременно придут им на выручку, часто не задумываясь о специфике армейского вооружения и о тех трудностях, с которыми может быть сопряжено использование военной силы в мирное время. Разумеется, мы должны блюсти закон и порядок, но я также искренне убежден в том, что одной из главных задач государственной политики является сглаживание противоречий и предотвращение столкновений между солдатами и простыми рабочими, вовлеченными в трудовые конфликты. Думаю, члены палаты не могут не отдавать себе отчета в том, что любое подобное столкновение, каким бы безобидным оно ни казалось, всегда сопровождается применением огнестрельного оружия и гибелью людей, тем самым пороча репутацию нашей армии, которая комплектуется на добровольных началах и для которой вследствие этого весьма важен ее престиж среди гражданского населения страны. Кроме того, часто в результате подобных столкновений в людях просыпаются враждебность и озлобленность, которые затем отравляют жизнь целых поколений. Если наши солдаты начнут стрелять по мирному населению, это будет катастрофа. Пожалуй, только нашей нации – из великого множества других наций – удавалось в течение долгого времени избегать печальных и, я бы даже сказал, противоестественных происшествий такого рода. И в нынешних обстоятельствах я как министр внутренних дел, в силу служебных обязанностей облеченный ответственностью за разбитые головы и окна своих сограждан, вынужден был решиться на дополнительные расходы и, кажется, сумел надлежащим образом организовать работу полиции. Я также готов взять на себя ответственность за то, что попытался избежать ситуации, в которой британским солдатам пришлось бы пролить кровь мирного населения нашей страны. Слава Богу, нам удалось предотвратить подобного рода трагедию в Южном Уэльсе.

Страхование по безработице

22 мая 1911 года

Палата общин

Черчилль выступал за принятие мер, которые гарантировали бы материальную помощь британским семьям, чьи кормильцы остались без работы. Вместе с канцлером казначейства Дэвидом Ллойд Джорджем они стали основными вдохновителями социальной реформы, которая имела далекоидущие последствия для всего населения Великобритании.

Ни один вопрос в сфере политики не заботит меня так сильно, как вопрос о создании масштабной системы страхования. Я убежден, что с введением страхования по безработице больше медлить нельзя, причем лучше сначала реализовать эту программу и лишь потом заняться проблемой страхования на случай потери трудоспособности. Сколь бы вескими ни были доказательства необходимости скорейшего введения страхования на случай потери трудоспособности, аргументы в пользу высокого приоритета страхования по безработице ничуть не менее – и скорее даже более – убедительны. Несколько лет назад все мы наконец осознали, насколько неудовлетворительно положение дел в этой сфере и насколько наша цивилизация беззащитна перед лицом данной проблемы, которая регулярно возникает в тех случаях, когда люди, которые хотят работать и обеспечивать свою семью, не имеют возможности трудоустроиться и в результате оказываются лишены средств к существованию. Разумеется, такое положение дел не могло не вызвать озабоченности среди мыслящих представителей нашего общества. Так уж устроены люди, что им свойственно быстро забывать пережитые страдания и страхи. Но значит ли это, что нашему обществу надлежит продолжать балансировать между паникой и апатией?

Нынче принято говорить о недальновидности и ограниченности рабочего люда. Без сомнения, часть ответственности действительно лежит на самих безработных, но разве можно ожидать от простого труженика, у которого нет особых радостей в жизни и которому приходится постоянно напрягать все свои силы для того, чтобы заработать на хлеб насущный, что он будет анализировать циклы деловой активности и, подобно чиновникам министерства торговли, делать на основе наблюдений выводы о факторах и тенденциях развития мировой экономики? Недальновидность обычных работяг вполне простительна. А вот можно ли сказать то же самое о палате общин? Ведь мы, парламентарии, обладаем всеми необходимыми знаниями и опытом, и именно в наших руках будущее страны. Значит, мы обязаны предпринимать нужные меры и заботиться о тех, за кого несем ответственность. Что о нас подумают избиратели и как мы станем оправдывать собственную недальновидность, если очередной кризис опять застанет нас врасплох? Простому рабочему может казаться, что он не нуждается в страховании по безработице – ведь она может миновать его. Большинство наемных тружеников, занятых в отраслях, на которые распространяется страхование, действительно, скорее всего, сохранят свои рабочие места. Но если один трудяга способен избежать горькой участи, то целое государство, а равно и палата общин, в конце концов неизбежно столкнутся с этой проблемой. Рано или поздно она наверняка станет главным вопросом на повестке дня, она заставит нас всех задуматься, но выхода уже не будет. Какой смысл вводить страхование по безработице, когда она уже нагрянула и от нее никуда не деться? Вряд ли мы сможем убедить безработных застраховаться от того, что с ними уже произошло. Нам нужно прямо сейчас, пока в стране наблюдается относительное экономическое благополучие, позаботиться о накоплении фонда страхования, который в будущем поможет нам пережить кризисные годы. Мы должны учесть как благоприятный, так и неблагоприятный сценарий дальнейшего развития событий. И к решению этого вопроса пора приступить без промедления, пока проблема безработицы не столь актуальна и не является темой активных политических дебатов. Если мы хотим успеть создать резервный фонд финансирования, надо действовать немедленно. В разработке полноценной системы страхования нам очень помог канцлер казначейства. Именно он составил проект этой системы и предложил его на суд общественности. Этот человек сделал все от него зависящее, чтобы дать нам возможность реализовать все наши благие начинания, и я полагаю, что разработанная господином канцлером модель со временем станет залогом единства британского общества и процветания нашей страны. Изучение вопросов страхования неизменно вызывает у меня некоторый трепет, потому что всякий раз, обратившись к этой теме, я чувствую, что имею дело с абсолютно новой силой, которую можно использовать во благо человечества. Эта сила не только способна обеспечить порядок в стране и предотвратить смуту, она не только демонстрирует способность нации как единого коллектива поставить себе на службу бережливость и самоотверженность отдельно взятой личности – нет, это воистину волшебная сила, использующая магию усредненных расчетов во имя благополучия миллионов людей.

Общенациональная забастовка железнодорожников

22 августа 1911 года

Палата общин

Между тем волнения среди рабочих промышленных предприятий продолжались. В конце концов министру внутренних дел и правительству пришлось иметь дело не с отдельно взятым локальным конфликтом, как это было, например, в шахтерских районах Южного Уэльса в начале того же года, а с общенациональной забастовкой, грозившей привести к полному прекращению поставок продовольствия и товаров первой необходимости в масштабах целой страны. В ходе столкновений с бастующими рабочими правительству пришлось задействовать войска, и во время инцидента в городе Лланелли, что в Уэльсе, были убиты четыре человека.

У меня есть законное право обратиться к палате с просьбой принять во внимание те чрезвычайные обстоятельства, в которых мы оказались и которые, как мне кажется, могут несколько оправдать принятые нами кардинальные меры. Я прошу членов палаты как следует проанализировать сложившуюся ситуацию. На территории огромного промышленного четырехугольника, простирающегося от Ливерпуля и Манчестера на западе до Халла и Гримсби на востоке, от Ньюкасла до Бирмингема и далее до Ковентри на юге, по моим оценкам, проживают 15–20 миллионов человек. Это трудолюбивые и порядочные граждане, обеспечившие нашей промышленности безусловное лидерство на мировых рынках. В результате забастовки железнодорожников благополучие и жизнь этих людей оказались под угрозой: социальная и экономическая инфраструктура региона изрядно пострадала, и в результате его население оказалось лишено самого необходимого. Если бы нам не удалось прекратить забастовку, жители промышленных центров, безусловно, поддались бы массовой панике, о последствиях которой лучше не думать…

В начале нынешнего года меня резко критиковали за то, что я постарался урегулировать конфликт с шахтерами Южного Уэльса, не прибегая к помощи военных. Я полагаю, члены палаты помнят, что тогда я действительно сделал все возможное в рамках своих полномочий и, несмотря на значительные расходы, пошел на серьезный риск ради того, чтобы избежать ввода войск в этот регион и ограничиться менее радикальными методами наведения порядка. Я могу заверить палату, что по-прежнему считаю выбранный мной курс единственно верным. Но то, что произошло в Тоунипанди, было незначительным происшествием, не вызвавшим резонанса в масштабах страны, и на тот момент мы располагали почти неограниченными ресурсами. Лично я имел полномочия на то, чтобы – в самом крайнем случае – отправить целую 1000, а то и 2000 лондонских полицейских в Южный Уэльс, где бы они встали между бунтующими гражданами и нашими войсками и постарались урегулировать конфликт своими силами, так что ввод действующей армии в регион можно было отложить на случай самых чрезвычайных обстоятельств. Сейчас, однако, дела обстоят совсем по-другому: волнения охватили всю страну, нарушения общественного порядка имеют место в десятках городов, и лондонская полиция уже ничем не может помочь блюстителям порядка на местах. Хотя даже если бы она могла это сделать, ее все равно нельзя было бы задействовать, ведь нынче в самой столице каждый полицейский на счету…

Бессмысленно делать вид, будто забастовка прошла мирно и в результате нее никто не пострадал. За те 48 часов, что она длилась, по меньшей мере в четырех городах прошли массовые беспорядки, а незначительные выступления граждан зарегистрированы более чем в 20. Атакам подверглись шесть железнодорожных станций и бесчисленное количество сигнальных постов. Думаю, нет нужды объяснять, насколько опасным мог стать выход из строя этих самых сигнальных постов даже для того незначительного числа поездов, которые продолжали курсировать, несмотря на забастовку. В настоящее время мы также располагаем информацией о девяти диверсиях на железнодорожных путях, имевших целью пустить поезд под откос или самовольно перевести стрелки, чтобы направить состав в другом направлении. Также было зарегистрировано огромное – практически не поддающееся подсчету – количество случаев, когда граждане пытались останавливать поезда, забрасывая их камнями. Участники акций протеста вряд ли осознают, что в соответствии с законом правонарушения такого рода в нашей стране караются каторжными работами, причем за некоторые из них даже полагается пожизненное заключение. Я уж не говорю о том, что практически повсеместно бастующие обрывали телеграфные линии и сигнальные провода…

В этой непростой ситуации мы старались придерживаться заранее выбранной тактики и направлять на помощь местным властям достаточное количество солдат для того, чтобы само их присутствие способствовало установлению порядка в регионе и чтобы военным при этом не приходилось применять против своих сограждан то ужасное оружие, которым оснастила их современная наука. Мы изо всех сил старались избежать человеческих жертв. Я считаю, что эта тактика оправдала себя. Однако полностью избежать жертв нам, к несчастью, не удалось. Во время акции, которую уважаемый коллега, представляющий Лестер, назвал «бездумным применением силы», было сделано всего 20 выстрелов, чтобы доказать бастующим серьезность наших намерений. В результате этого столкновения с войсками погибло около пяти человек. Без сомнения, членам палаты известны все детали этого происшествия, ведь новости о нем в последнее время не сходят со страниц газет. Эта трагедия произвела на нас всех огромное впечатление. Но при этом никто не думает о том, сколько жизней было спасено ценой этих жертв, никто не пытается оценить, насколько ужасных последствий нам удалось избежать, – всего этого теперь уже не узнаешь! Однако есть неоспоримые факты, доказывающие пользу привлечения военных для установления порядка в стране. Всем нам известно, что люди умирают по многим причинам. Так вот, по статистике, во время беспорядков смертность в Ливерпуле увеличилась в два раза. При этом уровень смертности в районе Токстет остался неизменным. Общий показатель возрос в основном в связи с увеличением детской смертности в семьях рабочих, ведь именно на долю несчастных детей выпали самые суровые испытания. И эти малыши могли пострадать еще сильнее, если бы к таким несчастьям, как анархия и беспорядки, добавились бы еще остановка промышленного производства и прекращение поставок продовольствия.

Члены палаты должны понять, что если бы бунтовщики в Лланелли почувствовали свою безнаказанность, если бы им не противостояла полиция, в помощь которой были направлены вооруженные силы, то на улицах этого небольшого города разбушевавшаяся толпа в пьяном угаре могла бы натворить страшных бед и пролить больше крови, чем все те 50 000 солдат, которые за последние дни были направлены в разные районы страны для подавления беспорядков. Таков мой ответ на критические замечания, высказанные уважаемым членом палаты, представляющим Лестер. И я хотел бы также заявить от имени правительства, что мы всегда готовы противостоять любым упрекам, нападкам и ложным обвинениям, которые порождает людская злоба. Ведь мы несем ответственность за благосостояние и безопасность народа, доверившего нам свою судьбу, и мы должны постоянно помнить об этом и учитывать самые насущные потребности наших сограждан ради всеобщего блага. В любых обстоятельствах мы в первую очередь стараемся честно выполнять свой долг.

«Поддержание военного превосходства на море имеет для нас первоочередное значение»

9 ноября 1911 года

Званый обед у лорда-мэра, Гилдхолл, Лондон

Лондон был обеспокоен обострением отношений между Францией и Германией, а также значительно возросшей мощью немецкого военно-морского флота. Одним из поводов для тревоги стало неожиданное появление немецкой канонерской лодки «Пантера» неподалеку от порта Агадир в июле 1911 года. К октябрю Уинстон Черчилль подготовил и представил коллегам по кабинету министров обстоятельную служебную записку под названием «Военные аспекты континентального вопроса». После этого он был в срочном порядке переведен на должность первого лорда адмиралтейства. В течение последующих четырех лет ему предстояло отвечать за боеспособность военно-морских сил Великобритании.

У нас сильный флот, и он должен таким оставаться! (Громкие и продолжительные одобрительные восклицания.) Ведь лишь по-настоящему сильный флот сможет выполнить все возлагаемые на него задачи. Кроме силы как таковой, важна также постоянная готовность флота мгновенно приступить к решению боевых задач… В связи с этим позвольте вам кое о чем напомнить. Развивая свой флот, мы должны обязательно принимать во внимание внешнеполитический фактор и контролировать действия других мировых держав в этой сфере. Было бы притворством, и притом совершенно бесполезным притворством, утверждать, будто быстрое наращивание мощи германского флота не является главной причиной, по которой мы увеличиваем бюджет своего военного ведомства и строим все новые и новые корабли. Если бы мы стали отрицать этот факт, тем самым мы бы продемонстрировали свою неготовность признать потрясающие успехи, достигнутые немцами в развитии военных технологий за последние годы благодаря кипучей деятельности этой нации и выдающимся научным достижениям. Еще бессмысленнее отрицать ту простую истину, что гонка вооружений между нашими могущественными империями, у которых довольно много общих интересов и не так уж много поводов для разногласий, лежит в основе почти всех противоречий, препятствующих взаимному примирению, несмотря на все попытки установления дружеских связей, предпринимаемые заинтересованными сторонами при активной поддержке Лондона. До тех пор, пока мы не перестанем играть мускулами и бряцать оружием, будет сохраняться атмосфера взаимного недоверия и тревоги. Всякое зло неизбежно влечет за собой другое зло – и эта цепочка бесконечна. Мы не настолько циничны, чтобы перекладывать вину за все совершенные ошибки (а людям вообще, как известно, свойственно ошибаться) на наших партнеров по внешней политике. Однако в то же время мы должны помнить, что поддержание военного превосходства на море в нынешних обстоятельствах имеет для нас первоочередное значение. На этом стоит наша империя. От этого зависит не только благосостояние нашего народа и лидерство нашего государства на мировой арене – от этого зависит наша жизнь и наша свобода, которую нам удается сохранять на протяжении почти целого тысячелетия.

В соответствии с законом о военно-морском флоте, в случае реализации положений которого Германия получит прекрасно оснащенную армаду, уступающую по своей численности и мощи только нашему флоту, в следующем году немцы достигнут лимита увеличения своих ВМС, после чего годовая квота на выпуск новых военных кораблей будет сокращена в два раза по сравнению с квотой, действовавшей в последние годы. До настоящего времени показатели, закрепленные в этом законе, в том виде, в каком он был принят парламентом, не были превышены ни по одному из направлений, и я с удовлетворением подтверждаю тот факт, что реальные события доказали предельную честность германских министров. Нынешнее положение дел в мире таково, что простое соблюдение этого закона и недопущение превышения установленных им ограничений позволило бы Европе вздохнуть с облегчением. Мы должны понимать, что, сколь бы огромными ни казались нам расходы на военно-морские силы, – а они, безусловно, являются таковыми, – судя по всему, апогей гонки вооружений уже позади, а значит, вскоре ситуация должна улучшиться: нам станет легче дышать и легче дружить с остальными странами. Нам нужно всячески способствовать этому, поскольку если, вопреки вышесказанному, уже и без того масштабные программы мировых держав по развитию морских вооружений будут еще раздуты за счет добавления новой и модернизации имеющейся боевой техники, то это, как мне кажется, господин лорд-мэр, станет серьезным разочарованием как для нас, так и для остальных государств. При этом, однако, я со всей ответственностью заявляю от имени правительства Его Величества, что из всех стран мира именно Британия наверняка будет лучше всего подготовлена к любым предстоящим испытаниям. Если этого потребует долг, мы будем бороться и обязательно выстоим! (Одобрительные восклицания.)

«Может, стоит дать Ирландии шанс?»

8 февраля 1912 года

Футбольный стадион «Селтик Парк», Белфаст

На протяжении нескольких десятков лет «ирландский вопрос» вызывал горячие споры, не давая покоя британским политикам, а иногда полностью приковывая к себе все их внимание. Отношения между Ирландией и остальными частями Великобритании с давних пор были достаточно напряженными. Правительство либералов решилось дать ирландцам право на автономию и самоуправление, а также узаконить их собственный парламент. При этом, однако, Ирландия продолжала оставаться частью Британской империи. Уинстон Черчилль активно поддерживал выбранный правительством политический курс.

В эпоху реформ радикально настроенное протестантское население Ольстера (Северной Ирландии) делало все возможное, чтобы выйти из-под власти католического Дублина. Со смелостью охотника, идущего прямо в логово льва, Черчилль решился выступить перед пятитысячной аудиторией в католической части Белфаста, приведя тем самым в ярость протестантов. Степень возмущения протестантского населения была столь высока, что для обеспечения безопасности оратора пришлось задействовать целый батальон гвардейцев.

Я очень рад быть здесь сегодня с вами. Каждая поездка в Ирландию – это приобщение к истории. Кто знает, быть может, через много лет и наша нынешняя встреча, состоявшаяся при столь исключительных обстоятельствах, станет важной вехой в истории Ирландии и Британии. (Одобрительные восклицания.) Сейчас я выступаю перед вами как представитель правительства, которое вот уже шесть лет стоит у руля нашего государства и которое вот уже шесть лет – можно сказать, самые благополучные шесть лет в истории нашей экономики – ведет страну по пути мирного прогресса. Я выступаю здесь от имени правительства, которое смогло обеспечить принятие важнейших законов, которое никогда не уступало своих позиций, давало отпор самым могущественным противникам и практически всегда преуспевало в своих начинаниях. Я выступаю перед вами накануне рассмотрения законопроекта о самоуправлении. (Громкие и продолжительные одобрительные восклицания.) Мы собираемся вынести на обсуждение в парламенте план по усовершенствованию системы управления Ирландией. Наш проект будет полностью соответствовать интересам империи (одобрительные возгласы), и мы твердо намерены сделать его таким, чтобы все его создатели могли по праву им гордиться. (Одобрительные восклицания.) В этом отношении у нас действительно самые серьезные намерения, и мы искренне надеемся, что составленный нами документ обязательно станет частью законодательства нашей страны. (Одобрительные возгласы.) Мы уже провели ряд консультаций с лидерами ирландской общественности и впредь намерены советоваться с ними по всем вопросам, однако окончательное решение при этом остается за нами. Законопроект, который мы вынесем на обсуждение и затем, надеюсь, введем в действие (одобрительные восклицания), станет важным шагом, предпринятым британским правительством для того, чтобы оптимизировать устройство Британской империи, высвободить новые свежие силы и поставить их на службу империи. (Одобрительные возгласы.) Мы открыто заявляем об этом, потому что ни в коем случае не хотим потерять доверие наших ирландских друзей. Вот уже более 25 лет Либеральная партия пестует идею ирландского самоуправления, как своего приемного ребенка (одобрительные восклицания), и вот уже много лет либералы, вдохновляемые авторитетом Уильяма Гладстона (одобрительные восклицания), то пребывая у власти, то находясь в оппозиции, то добиваясь успеха, то терпя неудачи, продолжают верить в возможность создания ирландского парламента и ответственного перед ним исполнительного органа (одобрительные возгласы). И каждый следующий год приносит новый опыт и новые факты, которые подтверждают справедливость наших убеждений, что позволяет нам идти дальше в ногу со временем…

Если удастся урегулировать затянувшийся конфликт между британским правительством и народом Ирландии, то для Британской империи это будет величайшее благо, бесценный подарок, громадный шаг вперед…

Все эти годы основным доводом в пользу актуальности идеи самоуправления оставалось постоянное и неизменное требование подавляющего большинства ирландцев учредить в Ирландии законодательный орган. О своем твердом намерении стать хозяевами собственной жизни ирландцы без устали заявляли всеми возможными способами народного волеизъявления. Однако политики Великобритании почему-то никогда не воспринимали их притязания всерьез и даже не пытались разобраться в ирландском вопросе, по-видимому, не считая его хоть сколь-нибудь значимой проблемой для империи. И все же почему бы не дать Ирландии шанс на самоопределение? Почему эта великая нация должна быть лишена законной государственности? Почему ей отказывают в праве полноценно выражать свою волю? Наша империя и весь мир в целом многое теряют, не позволяя ирландцам внести полноценный вклад в общее дело человечества. История и литература Ирландии, а также чувство справедливости и здравый смысл взывают ко всему мыслящему человечеству, требуя предоставить этому одаренному, добродетельному и отважному народу, на долю которого выпало немало страданий, возможность влиться в единую семью наций, частью которой он искренне желает стать. Ни в коем случае нельзя позволить ему раствориться в беспорядочной людской массе! (Одобрительные восклицания.) Разве могут идеи, чаяния и мечты ирландцев, воплощенные в жизнь национальным парламентом, хотя бы в малой мере навредить мощному государственному аппарату Британии? Разве появление ирландского парламента на арене современной мировой политики не обогатит политическую палитру, не приумножит славу нашей империи? (Одобрительные восклицания.)

Я обращаюсь к ольстерцам с призывом проявить благородство и храбрость и совершить подвиг великодушия и гражданского единения во имя установления в Ирландии мира, который столь необходим и им самим, и остальным народам. В последние несколько недель мне часто напоминали о словах, сказанных по этому поводу лордом Рэндольфом Черчиллем более четверти века назад. То почтение, с которым я отношусь к его памяти, и то внимание, с которым я изучал его политическое наследие, побуждают меня предоставить возможность другим судить о том, существует ли реальная преемственность между его деятельностью и тем, что пытаюсь делать я. Лично я убежден, что Либеральная партия никогда не примет несправедливых мер в отношении протестантов Ольстера и никак не ущемит их интересы. Долг и честь обязывают жителей Ольстера поддержать правительственную инициативу. Во имя Ирландии, во имя Британской империи, во имя справедливости и доброй воли им предстоит поступить именно так, а не иначе, чтобы оправдать оказанное им доверие и помочь нам найти оптимальное и окончательное решение ирландского вопроса. Такова историческая миссия нынешнего поколения ирландцев, и я готов согласиться со словами лорда Рэндольфа Черчилля, придав им в новом контексте несколько иной смысл, – я готов повторить вслед за ним: «Ольстер будет бороться, и Ольстер будет прав». Пусть Ольстер поборется за достоинство и честь Ирландии! Пусть он поборется за примирение народов и прощение давних обид! Пусть поборется за единство и цельность Британской империи, за распространение идей милосердия, терпимости и просвещения! Ведь только тогда и в самом деле «Ольстер будет прав»! (Громкие одобрительные восклицания.)

«Настают тяжелые времена»

18 марта 1912 года

Палата общин

На новой должности в адмиралтействе Черчилль чувствовал себя как рыба в воде. Несмотря на то, что буквально три года назад он вместе с Ллойд Джорджем пытался добиться сокращения программы строительства новых военных кораблей, теперь, когда военная угроза со стороны Германии стала очевидна, он с удовольствием принялся реализовывать эту программу для того, чтобы обеспечить боеготовность британского флота. В этой искусно составленной и довольно продолжительной речи Черчилль предложил Германии «военно-морские каникулы», обещая, что в этот период Великобритания не станет закладывать новые корабли, если Германия последует ее примеру. В случае продолжения гонки морских вооружений Британия должна была в соответствии с планом ежегодно строить на 60 % больше кораблей, чем Германия.

Сегодня, с позволения членов палаты, я хотел бы максимально честно и откровенно поговорить о нынешнем состоянии нашего военно-морского флота. Актуальность данной темы обусловлена главным образом действиями одной из европейских держав (думаю, вы догадываетесь, какой именно). Если честно, я бы предпочел, чтобы данная тема оставалась неактуальной как можно дольше, но в сложившихся обстоятельствах это уже невозможно, а значит, вряд ли нам стоит ходить вокруг да около. В отличие от нас немцы – люди прямолинейные, и им хватает мужества безо всякой боязни и недовольства воспринимать суровую реальность такой, как она есть, при условии, разумеется, что им говорят всю правду, пусть и в деликатной форме. Как бы то ни было, сейчас я должен выполнить свой долг перед палатой и перед страной. Настал момент, когда обе наши нации должны осознать, что их ждет, если гонка вооружений продолжится еще несколько лет. Разумеется, ни о каких приятных перспективах речи не идет, так что вряд ли стоит пытаться скрыть от самих себя неприглядную правду. Есть две основные статьи финансирования флота, которые определяют два базовых критерия его боеспособности: во-первых, это численность личного состава и обслуживающего персонала; во-вторых, это количество новых кораблей и темпы их строительства, то есть, по существу, скорость обновления флота. Разумеется, расходы на увеличение личного состава даже таких крупных флотов, как британский или германский, несопоставимы со стоимостью новых кораблей, строительство которых ежегодно требует серьезного финансирования. Хотя, с другой стороны, как только корабли спускают на воду, они более не нуждаются в дополнительных расходах, в то время как увеличение числа матросов и офицеров, ежегодно приводящее к незначительному росту бюджета военного ведомства, в перспективе может иметь довольно ощутимые последствия, поскольку всем военнослужащим положено жалованье и пенсия, и эти пособия нужно выплачивать регулярно, из года в год, на протяжении жизни целого поколения…

В нынешних обстоятельствах мы уже можем всерьез не опасаться того, что две противостоящие нам морские державы[3], приблизительно равные по силе, заключат между собой союз и будут воевать с нами, преследуя каждая собственные цели и тем самым заведомо ослабляя свой объединенный флот. Сейчас над нами нависла угроза пострашнее. Вот уже несколько лет подряд мы наблюдаем за тем, как растет и крепнет военно-морской флот, укомплектованный представителями самой организованной нации в мире, подчиняющийся воле единого правительства и вдобавок дислоцированный в непосредственной близости от наших берегов. На самом деле в последние годы политика адмиралтейства в отношении развития флота – я говорю сейчас не о кадровом вопросе, а о строительстве новых судов – состояла в том, чтобы поддерживать 60 %-ное превосходство над немцами в численности кораблей типа «дредноут» по отношению к показателю, закрепленному в действующем немецком законе о военно-морском флоте. Конечно, есть и другие, даже более высокие количественные показатели, например, для судов меньшего размера, но этот аспект статистики я, пожалуй, опущу ради четкости аргументации, поскольку он не имеет существенного значения с финансовой точки зрения…

Если строго придерживаться выбранного нами политического курса в отношении показателей, установленных законодательством Германии о военно-морском флоте, в соответствии с которым на протяжении ближайших шести лет немцы планируют ежегодно строить по два дредноута, и если при этом также тщательно следить за развитием флота в других странах, действия которых мы не можем прогнозировать, то получается, что в течение ближайших шести лет мы должны строить по три-четыре таких корабля в год (в этом году – четыре)…

В то же время я хотел бы особо отметить, что если нам станет известно о замедлении Германией темпов строительства или о сокращении числа новых кораблей, то мы, пусть и с определенными оговорками, готовы пойти на пропорциональное замедление темпов или сокращение объемов строительства сразу же, как только получим подтверждение этим фактам. Например, если Германия решит пренебречь какой-либо одной или даже двумя из годовых квот или предпочтет сэкономить и потратить выделенные средства на благо народа Германии, повысив тем самым его благосостояние, мы тут же аннулируем свою соответствующую квоту при условии отсутствия других источников опасности, о которых сейчас мы, возможно, даже не подозреваем. Таким образом, замедление гонки вооружений со стороны Германии будет сопровождаться пропорциональным снижением темпов строительства кораблей с нашей стороны. Разумеется, и Великобритания, и Германия должны, помимо прочего, не забывать контролировать действия других держав, хотя в настоящее время наши страны настолько далеко вырвались вперед, что нам попросту нет равных по силе соперников, кроме нас самих. Чтоб проиллюстрировать суть предложения, которое я выношу на общее обсуждение, давайте возьмем для примера 1913 год. В этом году, насколько я понимаю, Германия построит три крупных боевых корабля, и, следовательно, мы должны построить пять. Предположим, обе страны решат вместо этого взять тайм-аут. Допустим, нам не захочется обострять и без того сложные отношения между нашими странами и мы придем к временному консенсусу. В этом случае, если допустить, что Германия в нынешнем году полностью откажется от строительства новых кораблей, она сэкономит от 6 до 7 миллионов фунтов стерлингов. Однако это еще не все. При отсутствии каких-либо чрезвычайных обстоятельств мы со своей стороны не должны закладывать новые корабли до тех пор, пока немцы не начнут строить свои. Поэтому отказ Германии от строительства трех кораблей автоматически приведет к тому, что как минимум пять мощнейших британских дредноутов останутся лишь в планах и не выйдут в море. Полагаю, в реальности немцы вряд ли могут рассчитывать на столь выдающийся военный успех даже в самом удачном для них морском бою. Что касается косвенных последствий не только для двух наших братских держав, но и для всего мира, то даже за один этот год выгода от такого взаимного согласия просто не поддается оценке, как не поддается оценке надежда на светлое будущее. Таким образом, суть нашей позиции состоит в том, что, соперничая с нами в мощи военно-морского флота, немцы все равно ни за что не добьются превосходства в силе, сколько бы кораблей они ни построили, но при этом, если учесть изложенные мною аргументы, они также ничего и не проиграют, если приостановят гонку вооружений. В результате можно утвердить достаточно простой план действий, реализуя который, мы сумеем в любой момент без проведения дипломатических переговоров, без заключения дополнительных соглашений и без малейшего ограничения суверенитета обеих держав прекратить наше непримиримое и весьма затратное военно-морское соперничество. Я убежден, что пришло время открыто заявить об этом, для того чтобы парламенты и народы наших стран могли принять соответствующее решение…

Поражение на море для нас гораздо опаснее, чем для Германии или Франции. Надежная защита с моря имеет для Британии куда большее значение, чем для двух этих стран, ведь степень угрозы для нашей национальной безопасности в этом случае гораздо выше. Мы на особом положении: море обеспечивает нас всем необходимым, наш народ не приучен обращаться с оружием, наша армия совсем немногочисленна: по существу, Британия – единственная крупная европейская держава, у которой нет большой армии. Наше государство не представляет никакой угрозы для независимости или интересов других стран Европы: при всем желании мы вряд ли сможем вторгнуться в пределы своих соседей и завоевать кого-либо из них. Безусловно, это вовсе не входит в наши планы, но даже если бы мы очень захотели, нам это все равно бы не удалось.

Именно поэтому Британии столь необходим статус владычицы морей. Вот если бы какая-нибудь нация в придачу к сильнейшему флоту обзавелась еще и несметной армией, тогда мир действительно оказался бы в опасности, и вскоре неминуемо бы произошла самая настоящая катастрофа. В последнее время принято говорить о необходимости соблюдения определенного баланса между численностью военно-морских сил различных стран и их коммерческими интересами. Иными словами, размер военного флота Италии, Франции или Германии якобы должен соответствовать размеру их торгового флота. Но когда мы задумываемся о том, каким должен быть наш военно-морской флот, мы заботимся не о коммерческих интересах, а о свободе своей страны. Нас беспокоит не уровень развития торговли, а защита собственной жизни. Разумеется, мы не исключаем такого варианта развития событий, при котором нам придется сражаться с несколькими противниками одновременно, и в подобной ситуации никто не гарантирует нам абсолютную безопасность. В прошлом конфликты подобного рода возникали неоднократно, причем иногда перевес сил был явно не в нашу пользу, но в нынешних обстоятельствах мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы чей-либо флот мог напасть на нас в любой, даже самый неподходящий момент и при этом иметь хотя бы минимальные шансы на победу. Пусть нас за это упрекнут в «островном милитаризме», но таков главный гарант нашего выживания. Я спешу заверить уважаемых членов палаты в том, что никакие затруднения не смогут помешать нам в будущем удержать лидерство и в максимально короткие сроки добиться превосходства в военной силе, столь необходимого для обеспечения нашей безопасности. Я также рад сообщить, что планируемые в этой связи меры не потребуют от государства чрезмерных расходов. В частности, говоря о закладке новых кораблей, я повторю, что мы не намерены строить их больше, чем нужно. Единственное, о чем нам стоит сейчас позаботиться, – это доукомплектование имеющихся судов личным составом по мере необходимости и в разумные сроки, что, безусловно, повысит нашу боеготовность. Учитывая нынешнее увеличение численности кораблей, мы также предлагаем полностью изменить организационную структуру флота, разделив все суда, которые могут быть задействованы в обороне, на первый, второй и третий флоты. Каждый флот будет состоять из восьми боевых эскадр по восемь линейных кораблей с сопровождающими эскадрами крейсеров, флотилиями более мелких кораблей и вспомогательными судами…

Я надеюсь, мое выступление поможет членам палаты понять основные принципы, которыми мы руководствуемся при командовании флотом: для нас первостепенное значение имеют такие характеристики, как однородность эскадр, унификация типов и классов кораблей, использование современных технологий, концентрация флота на решающих направлениях, постоянная боеготовность, отличные огневые и скоростные параметры и прежде всего полное доверие к тем 136 000 офицеров и матросов, которые составляют красу и гордость нашей нации и которые с отроческих лет мечтали о службе на флоте и добились своего. Вот те принципы, которые я прошу одобрить членов палаты. Что касается всего остального, то я скажу лишь одно.

Тот спектакль, который в настоящее время разыгрывают на морском театре военных действий страны христианской Европы, без сомнения, вызовет живой интерес и любопытство у представителей последующих поколений. На наших глазах самые прогрессивные нации мира, будто одержимые, ежегодно тратят колоссальные суммы, а также существенную часть своих человеческих ресурсов и научных знаний на постройку военной техники, которая устаревает уже в момент создания и рассыпается на части почти сразу после того, как ее приводят в действие, которая постоянно нуждается в обновлении и ремонте, опустошая государственную казну и заставляя население экономить и умерять свои потребности. Эта техника призвана защищать нас от опасностей, наиболее вероятным источником которых является взаимная подозрительность и враждебность. Самая обнадеживающая интерпретация данного феномена, которая приходит на ум, такова: нынешняя гонка вооружений является заменой реальных войн, которые остались в прошлом, подобно тому, как кредитные операции в настоящее время все чаще приходят на смену наличным платежам. Сегодня нации все чаще решают свои споры и выражают свое недовольство путем нагнетания напряженности и накопления военной силы, не видя необходимости в ее реальном применении. Что ж, если такова правда, то, возможно, в величайших глупостях XX столетия все же есть некий смысл. Впрочем, мы не должны забывать о том, что стоим на пороге эпохи вражды – наступают тяжелые времена, когда глубоко затаившаяся злоба может вырваться наружу и обернуться великой трагедией. Те возможные выгоды, которые получат в результате очередной войны ее победители, наверняка окажутся иллюзорными. По крайней мере Британской империи война в принципе не может пойти на пользу. Зато наши потери и жертвы будут самыми что ни на есть настоящими – уже первая выпущенная пуля позволит нам до конца прочувствовать всю реальность происходящего. Однако урегулирование международной ситуации не входит в нашу компетенцию. Адмиралтейство занимается решением более скромных и простых задач, суть которых сводится к тому, что, как бы ни складывались обстоятельства, мы должны защитить наш остров и наш народ и гарантировать их полную безопасность.

«Авиация!»

10 ноября 1913 года

Званый обед у лорда-мэра, Гилдхолл, Лондон

Черчилль одним из первых оценил огромный потенциал авиации, причем не только в качестве средства корректировки огня военно-морской артиллерии, но и как самостоятельной боевой силы. Он основал Королевскую военно-морскую авиационную службу и сам стал страстным авиатором, бесстрашно деля с первыми пилотами все опасности, которым они постоянно подвергались в ту далекую эпоху, когда искусство управления воздушными судами еще только зарождалось.

Сегодня вечером мы собрались здесь для того, чтобы выразить свое восхищение перед мужеством наших замечательных офицеров – командира Чарльза Сэмсона и его единомышленников, благодаря чьей предприимчивости и преданности делу наша военно-морская авиация смогла в кратчайшие сроки добиться безусловного превосходства, которое теперь мы просто обязаны сохранить. (Одобрительные восклицания.) Нам ни в коем случае нельзя останавливаться на достигнутом! Я готов со всей ответственностью заявить, что нашей стране необходимо превосходство не только в области морской авиации. И я призываю уважаемых гостей задуматься над тем, что для обеспечения обороноспособности Британии в долгосрочной перспективе нам необходимо абсолютное первенство по всем направлениям развития авиационной техники. Для того чтобы его достичь, нам придется преодолеть немало трудностей. Другие страны начали летать раньше нас. Природная изобретательность французов и железное упорство немцев позволили им добиться результатов, которые пока кажутся нам недостижимыми. Для исправления нынешней ситуации военное министерство и адмиралтейство отныне будут совместно работать не покладая рук. Чтобы достичь поставленных целей, нам придется смириться с необходимостью ежегодно тратить на авиацию существенную часть бюджета и ежедневно рисковать жизнью наших отважных авиаторов. Мы жертвуем лучшими из лучших, но эта жертва оправдана. Превосходство в воздухе необходимо не только для наших военно-морских сил, но и для всей оборонной системы в целом – и мы, безо всякого сомнения, решим эту сложнейшую задачу. (Громкие одобрительные возгласы.)

«Наши авиаторы непобедимы, им нет равных!»

4 марта 1914 года

Ужин в королевском аэроклубе, отель «Савой», Лондон

Несмотря на то, что военное министерство по-прежнему считало кавалерию основной ударной силой британской армии, первый лорд адмиралтейства со свойственной ему безграничной энергией и недюжинным упорством продвигал идею развития военной авиации и говорил о необходимости разработки так называемых «наземных линкоров», которые впоследствии стали именоваться танками. Следует отметить, что в дальнейшем именно танки, по мнению фельдмаршала Людендорфа, помогли союзникам одержать верх над германской армией в 1918 году.

За последние несколько лет, и в особенности за последний год, наша страна добилась поистине выдающихся результатов. Хотя другие государства начали развивать авиацию раньше нас, мы не только сумели догнать их, воспользовавшись изобретениями зарубежных инженеров, но и внесли свой собственный вклад в общее дело сразу по нескольким важным направлениям. Всего год или даже полгода назад никто бы не поверил в то, на что способны сегодня наши аэропланы и дирижабли… Великобритания, безусловно, должна стать мировым лидером в новой науке пилотирования воздушных судов, которая отчасти сродни искусству. Причем я имею в виду лидерство не в количественном, а в качественном отношении. Пожалуй, в летном деле лучше всего проявляются выдающиеся способности любой нации. Чтобы летать, нужны и научные знания, и специальные навыки, и организованность, и предприимчивость. Наши авиаторы непобедимы, им нет равных, разумеется, при условии, что ими правильно руководят. Нам с вами суждено быть свидетелями того, как полеты воздушных судов станут привычным делом. Я не могу не подчеркнуть значимость этого события, ведь на самом деле появление и развитие летного искусства значительно расширяет границы человеческих возможностей. Я полностью уверен в том, что авиация, даже в ее нынешнем состоянии, способна оказать очень сильное влияние не только на образ жизни людей, но и на исход военных кампаний, а в будущем ее значимость станет неуклонно возрастать. (Одобрительные восклицания.)

«Мир вооружается как никогда прежде»

17 марта 1914 года

Палата общин

Эта речь, посвященная бюджетным ассигнованиям на военно-морской флот, длилась более двух часов. Обстоятельно и в то же время энергично Черчилль излагал свои аргументы, демонстрируя не только глубокое понимание наиболее актуальных проблем, но и незаурядное умение донести свои мысли до остальных членов палаты и убедить их в своей правоте. Проконсервативная газета «Дейли Телеграф», корреспондентов которой вряд ли можно было бы заподозрить в симпатиях к первому лорду адмиралтейства, назвала это выступление «самой длинной и, возможно, самой впечатляющей и яркой речью, которую довелось слышать нынешнему поколению членов палаты общин».

Прежде всего нам следует признать тот факт, что роль военно-морского флота в жизни нашей страны несопоставимо выше значимости флота для большинства других государств. Из всех современных крупных держав только мы не способны ни защитить ту землю, на которой живем, ни прокормить себя с ее помощью. Наша регулярная армия постоянно находится в состоянии готовности к отправке за рубеж для обороны Индии. Кроме того, нам приходится контролировать многие тысячи миль морских и океанских путей, по которым изо всех уголков земного шара в нашу страну доставляется продовольствие и промышленное сырье, благодаря чему осуществляются различного рода торговые операции, обеспечивающие наше благосостояние. Мы должны постоянно помнить о том, что в случае войны степень риска для нас несопоставимо выше, чем для всех прочих морских держав. Например, для Германии поражение на море чревато лишь потерей кораблей, затонувших или выведенных из строя во время боя. Помимо дредноутов у немцев есть еще 4,5 миллиона солдат и оборонительная полоса на побережье, буквально нашпигованная всевозможными укреплениями и артиллерийскими батареями. Даже одержав победу над германским флотом, мы не сможем сделать ничего, что могло бы угрожать безопасности и свободе хотя бы одной немецкой деревушки.

С британской стороны за линией фронта – лишь слабо укрепленные обширные участки восточного побережья, к которым вплотную подходят торговые пути и маршруты доставки продовольствия. Наша армия невелика, а наше многочисленное мирное население владеет разнообразной собственностью, с которой ни за что не согласится расстаться. В общем, британский флот несет огромнейшую ответственность за безопасность и благополучие целой страны, и с каждым годом груз этой ответственности становится все тяжелее. Во всех странах мира строятся сотни мощнейших кораблей, обучаются тысячи офицеров и матросов, создаются запасы вооружений – одним словом, закладывается прочная основа для непрерывного развития национального флота и наращивания его мощи в будущем. В сфере судостроения формируется прослойка крупных промышленников, владеющих громадными предприятиями и пользующихся значительным влиянием в обществе. Разумеется, эти люди в дальнейшем будут чинить всяческие препятствия любому, кто захочет ограничить или остановить рост военного флота. Помимо ведущих мировых держав, есть также множество небольших государств, которые покупают либо самостоятельно строят крупные военные корабли. И следует иметь в виду, что эти суда легко могут оказаться в руках нашего потенциального противника в результате их покупки, проведения дипломатических переговоров или откровенного принуждения. Ни одна из великих держав не нуждается в сильном флоте так, как мы, – флот жизненно необходим Британии для защиты независимости и безопасности. Прочие государства строят корабли лишь для того, чтобы иметь вес в мировой политике. Для них это своего рода спортивное состязание. Для нас же это вопрос жизни и смерти. В прошлом году лорд Кру, помнится, уже излагал аналогичные соображения в палате лордов. Разумеется, мы вовсе не считаем, что все страны мира настроены против нас, и, стараясь обеспечить обороноспособность флота, вовсе не имеем в виду возможность развития событий по столь ужасному сценарию. Проводя сбалансированную внешнюю политику и умело ведя дипломатические переговоры, мы можем отчасти обезоружить, а отчасти разобщить потенциальных противников. Однако при этом мы должны помнить о двух вещах. Во-первых, эффективность нашей дипломатии в значительной степени зависит от убедительности нашего превосходства на море, а мощь нашего флота является одним из важнейших аргументов, обеспечивающих нашу собственную безопасность и поддерживающих мир во всем мире. Во-вторых, мы не должны забывать, что являемся представителями древней нации, а не какими-нибудь безродными нуворишами без истории и корней. Пока другие державы были парализованы революциями и гражданскими войнами, мы сумели воспользоваться ситуацией и заполучили в свое распоряжение значительную долю мирового богатства и товарооборота.

В свое время мы захватили столько земель, сколько хотели, однако нынче далеко не все готовы согласиться с разумностью и обоснованностью наших притязаний, позволив нам безраздельно властвовать в своих изобильных владениях, которые мы когда-то завоевали и теперь удерживаем силой. Кроме того, как вы помните, мы постоянно вмешивались в дела Европы и всего мира, поскольку считали это своим долгом или просто не могли поступить иначе, причем любое наше вмешательство (взять для примера хотя бы прошлый год) неизменно способствовало установлению мира на континенте. Сегодня мы несем ответственность за ситуацию в самых разных частях света. И мы вовсе не намерены отстраняться от проблем Европы. Предыдущий год прошел в состоянии постоянной тревоги, и, хотя правительство Его Величества полагает, что в настоящее время дружеские отношения между великими державами укрепились, все те противоречия, которые могут привести к глобальной войне, сохраняют актуальность и постоянно дают о себе знать. Гонка сухопутных и морских вооружений не прекращается ни на минуту. Напротив, континентальные державы раздули свой военный бюджет до невиданных размеров. Мир вооружается как никогда прежде. Все рекомендации, запреты и ограничения не приносят никаких результатов. Время от времени мы получаем тревожные вести, которые заставляют нас подсчитывать, сколько военных кораблей у нас имеется на данный момент и сколько у нас будет к концу текущего квартала. В подобных случаях представителям адмиралтейства, тем, на ком лежит ответственность за состояние флота, приходится отвечать за свои действия, сталкиваясь лицом к лицу с жестокой реальностью. И если бы нынешнее правительство ценой неимоверных усилий и огромных затрат не поддерживало наши военно-морские силы и не обеспечивало их полную боеготовность, вряд ли можно было бы считать, что оно достойно выполняет свой долг перед страной.

«Эта война будет затяжной и изматывающей»

11 сентября 1914 года

Национальный либеральный клуб, Лондон

25 июля в Лондоне стало известно о том, что Австрия предъявила ультиматум Сербии. На следующий день флоту метрополии был отдан приказ не покидать территорию морских учений, которые, по удачному стечению обстоятельств, как раз проводились в это время. К 1 августа корабли королевского военно-морского флота заняли свои позиции согласно боевому распорядку. Решающий момент наступил 3 августа, когда Германия вторглась в пределы Бельгии и Франции. Британское правительство предъявило Германии ультиматум, в котором потребовало от нее не нарушать нейтралитет Бельгии. По истечении срока ультиматума в полночь 4 августа адмиралтейство передало флоту приказ начать боевые действия против Германии.

Наша встреча проходит в непростых обстоятельствах, но, несмотря на это, я считаю, что у нас нет особого повода для грусти и беспокойства (одобрительные восклицания): я с уверенностью смотрю в будущее и искренне надеюсь на то, что мы успешно справимся с поставленной перед нами задачей. Еще слишком рано делать какие-либо прогнозы относительно исхода того масштабного сражения, которое сейчас разворачивается во Франции, но новости последних четырех дней, как мне кажется, однозначно свидетельствуют о существенном улучшении ситуации.

Мы стали свидетелями того, как соединения французов и британцев проявили стойкость и остановили натиск немецкой армии, которая хлынула на территорию Франции, подобно разрушительной лавине, сметающей все на своем пути. Более того, наши доблестные воины сумели заставить эту лавину повернуть вспять, причем не на какой-нибудь там час или день, а вот уже на целых четыре дня подряд. (Одобрительные восклицания.) Учитывая тот факт, что линия фронта растянулась на 100–150 миль, нам нужно быть предельно осторожными в оценках и прогнозах и не возлагать чересчур больших надежд на благоприятный исход этой кампании, пусть даже нам и удалось добиться успеха на достаточно обширном участке. Мы не дети, склонные тешить себя самообманом, мы взрослые люди, ломающие голову над решением задачи, с которой просто обязаны справиться. Впрочем, даже принимая во внимание достаточно высокую степень неопределенности, которая вообще характерна для масштабных военных операций, я думаю, у нас есть все основания утверждать, что складывающаяся на настоящий момент ситуация гораздо благоприятнее, чем мы могли ожидать. Когда накануне войны мы оценивали силы наших союзников и противников, мало кто из нас верил в то, что нашей армии удастся добиться столь выдающихся результатов за столь короткий промежуток времени. (Одобрительные восклицания.)

И уж конечно, все эти радостные для нас события никак не согласуются с планами немцев (смех). Теперь нашим врагам предстоит доказать, что они умеют приспосабливаться к любым ситуациям и вполне могут выстоять в новых условиях ведения войны, навязанных им нашей боевой мощью. Пусть сейчас попробуют удивить нас своим напором, который они столь ярко продемонстрировали в начале войны, реализуя свои методично проработанные тактические планы!

Нынешнее положение дел на полях сражений дает нам все основания для того, чтобы сегодня вечером пребывать в отменном расположении духа. Но позвольте мне откровенно вам признаться, что, если бы даже последствия этого глобального противостояния не оказались столь триумфальными, а, не дай Бог, обернулись бы для нас катастрофой, я бы все равно говорил сейчас с вами с той же непоколебимой уверенностью, призывая всех присутствующих всячески способствовать приближению нашей победы в этой войне. (Одобрительные восклицания.)

Ввязываясь в международный конфликт, мы не надеялись на его скорое окончание; в то же время мы вовсе не собирались завоевывать другие страны и не стремились к укреплению своих стратегических позиций. Мы вступили в схватку с врагом не из романтических побуждений и отнюдь не из желания пролить солдатскую кровь и потратить огромные деньги на урегулирование континентальных распрей. Мы начали воевать неохотно и лишь после того, как были предприняты все возможные меры для того, чтобы, не потеряв чести и достоинства, избежать участия в этом противостоянии. Мы заранее знали, на что идем: нас ждали страдания, потери, разочарования, опасности и суровые испытания – все те ужасные последствия, которые еще долго дают о себе знать после того, как роковое решение принято. Эта война будет затяжной и изматывающей. Нам предстоит выдержать немало превратностей судьбы и пережить множество разочарований, но даже если все наши мечты пойдут прахом, мы будем черпать силы для новых подвигов в самих себе, в своих убеждениях, традициях и богатейшей истории нашей нации. Мы будем опираться на поддержку и помощь наших колоний, чтобы в конце концов наша страна преодолела все трудности и добилась столь желанной победы любой, пусть даже самой высокой ценой.

Мы вступили в эту войну, не имея никаких иллюзий относительно числа жертв, на которые нам придется пойти для достижения успеха. Мы знаем, что многое в дальнейшем будет зависеть от переменчивой фортуны: лишь она может помочь нам выстоять на всех участках поистине бесконечной линии фронта. Но мы правильно сделали, что вступили в эту войну, – и теперь обязательно доведем ее до победного конца. (Одобрительные восклицания.) Я абсолютно уверен, что мы, британцы, при любом варианте развития событий и любом раскладе сил сможем достойно завершить это противостояние и обратить результаты очередной войны на пользу себе и всему цивилизованному человечеству. (Одобрительные восклицания.) Так давайте же точно просчитывать каждый свой шаг! Давайте не будем полагаться на милость судьбы: мы не должны допустить, чтобы какая-нибудь досадная случайность лишила нас победы! Давайте изо дня в день планомерно работать ради нашего общего успеха. Давайте примем такие меры, которые в любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах в конечном итоге все равно обеспечат нам победу, ведь именно от нее зависит будущее нашего народа, а также, ни много ни мало, судьба всех наших союзников и Европы в целом. (Одобрительные восклицания.)

Дарданеллы

5 июня 1915 года

Данди

Черчилля ужасала мысль о том, что каждая сотня ярдов отвоеванной земли на Западном фронте стоит жизни не одной сотне тысяч британских солдат, и это притом что бесконечная линия окопов протянулась через всю Европу – от Швейцарских Альп до Северного моря. Лорд-адмирал был убежден в необходимости атаковать немцев на других направлениях вместо того, чтобы «без конца жевать колючую проволоку» во Фландрии. В связи с этим он поставил перед группой специалистов по военно-морским операциям задачу: разработать план высадки десанта на Галлипольском полуострове, в восточной части Средиземного моря, и захвата пролива Дарданеллы с целью вывода из войны Турции, союзницы Германии, для того чтобы затем британская армия, объединившись с российскими войсками, могла атаковать Германию с востока. Однако из-за недостаточной поддержки со стороны военного министерства подготовленная атака захлебнулась, а потом в мае 1915 года заместитель Черчилля адмирал лорд Фишер, известный своим неуравновешенным характером, подал в отставку, спровоцировав правительственный кризис. Было сформировано новое коалиционное правительство, в состав которого вошли консерваторы. Они потребовали отставки первого лорда адмиралтейства. Черчилль оказался не у дел. Он был подавлен и унижен. Позже он вспоминал об этом моменте в своей карьере: «Именно тогда, когда каждая клетка моего тела жаждала действия, меня вынудили уйти и наблюдать за разворачивающейся трагедией со стороны».

Ввиду всех тех событий, которые произошли за последнее время, а также ввиду того, что с последнего моего выступления в Данди прошло уже более года, я счел необходимым воспользоваться представившейся возможностью приехать сюда и обратиться к своим избирателям. Я приехал сюда не для того, чтобы надоедать вам своими личными проблемами, пускаться в пространные разъяснения по поводу нынешнего положения дел или осыпать своих политических противников упреками и обвинениями. В военное время каждый обязан по мере сил выполнять свой долг и быть готовым как к успеху, так и к неудаче. Ни здесь, ни в парламенте я не скажу ни единого слова, не будучи по-настоящему уверен в том, что это слово может оказаться полезным для нашего общего дела, того единственного дела, которое сейчас имеет значение, которое по-настоящему заботит меня и о котором мы все должны постоянно думать – это дело победы в нынешней войне. (Одобрительные восклицания.)

Меня направили в адмиралтейство в 1911 году, когда мы едва не оказались втянутыми в войну в результате Агадирского кризиса. Тогда премьер-министр поставил передо мной вполне конкретную задачу: привести флот в состояние боевой готовности на случай германской агрессии. (Одобрительные восклицания.) С тех пор в течение почти четырех лет на моих плечах лежало тяжкое бремя «ответственности перед короной и парламентом за все дела адмиралтейства», по крайней мере так гласил выданный мне патент, текст которого освящен многовековой традицией. Говоря об «ответственности», я имею в виду реальную ответственность за все происходящее: то есть именно на меня возлагалась вина за все неудачи нашего флота. (Смех и одобрительные восклицания.) На мою долю выпало возглавить адмиралтейство в очень важный период истории наших военно-морских сил – период подготовки к войне, период мобилизации и период столь масштабных боевых действий, какие не доводилось вести никому прежде. Со своей стороны я сделал все возможное и невозможное, чтобы выполнить возложенные на меня задачи (одобрительные восклицания), и мое личное участие во всех проводившихся за это время крупных операциях подтверждено документами, хранящимися в архивах адмиралтейства. Я готов представить их, чтобы защитить себя от ложных обвинений.

Однако давайте проанализируем нынешнюю ситуацию на морском театре боевых действий. Флот противника, представлявший для нас опасность в начале войны, теперь всерьез ослаблен. Моря практически очищены от вражеских кораблей: уровень угрозы атак немецких подводных лодок снижен до минимума, и при этом ни у кого не осталось никаких сомнений относительно превосходства личного состава нашего флота в военной сноровке и выучке. И наши союзники, и наши враги знают, что нашим боевым кораблям нет равных в открытом море. (Одобрительные восклицания.) По сравнению с положением дел в начале войны мощь нашего флота значительно возросла, как в абсолютном выражении, так и в сравнении с силами противника, и мы продолжаем двигаться вперед семимильными шагами, строя все новые и новые корабли самых разных размеров и классов для выполнения любых боевых задач. К концу года британский флот получит такое подкрепление, в которое никто бы просто не поверил, не будь тому реального документального подтверждения. Нам удалось навести порядок в своем ведомстве. Мы предусмотрели практически все: позаботились о запасах провизии и боеприпасов, о содержании складов, о необходимом оборудовании, об укомплектовании флота личным составом. Новые офицеры и матросы готовы в любой момент приступить к своим обязанностям. Отныне – никаких проволочек! Мы правильно оценили силы врага, и теперь пришло время перейти в решительное наступление. (Одобрительные восклицания.) Нам можно больше не опасаться атаки с моря – над Мировым океаном не развевается ни одного вражеского флага! (Громкие одобрительные восклицания.)

Я всегда буду гордиться тем, что оказался причастен к достижению этого выдающегося результата. Отныне я передаю свои полномочия в другие руки и считаю своим долгом обеспечить своему преемнику всестороннюю поддержку как словом, так и делом. (Одобрительные восклицания.)

Лишь несколько миль отделяют армию сэра Яна Гамильтона и флот адмирала Де Робека от блестящей победы, быть может, самой крупной и значимой в этой войне. Говоря о победе, я не имею в виду те мимолетные победы, о которых то и дело трубят газетчики. Я говорю о победе как о важном событии, определяющем судьбы наций и приближающем конец войны. Те несколько миль поросшей терном каменистой земли, за которые сейчас сражаются наши солдаты, наши французские друзья, а также доблестные австралийцы и новозеландцы, отделяют всех нас от победы, за которой последует капитуляция враждебной нам империи, падение ее великолепной столицы, окончательное уничтожение флота и армии противника и, возможно, вступление в войну могущественных союзников. Мы будем сражаться не на жизнь, а на смерть. Нас не испугают ни опасности, ни тяжелые потери – все искупит победа. Мне кажется, что до сих пор история не знала отвлекающих военных операций, равных этой по значимости и масштабам, а также по насущности преследуемых с ее помощью стратегических, политических и экономических целей. Никогда еще тактический маневр не определял столь явно исход борьбы на основном театре боевых действий. Через фарватер Дарданелл и через хребты Галлиполийского полуострова пролегает самая короткая дорога к победе и миру во всем мире.

«Захватить Константинополь… пока есть время»

15 ноября 1915 года

Палата общин

11 ноября функции управления Дарданелльской операции перешли военному комитету, из состава которого Черчилль был исключен. Правительство все больше склонялось к мысли о необходимости эвакуации войск с Галлиполийского полуострова. Поняв, что подготовленная им военная операция закончилась провалом, Черчилль подал в отставку. На тот момент ему едва исполнилось 40, но, несмотря на молодой для парламентария возраст, он был полностью убежден, что теперь его политической карьере пришел конец. Черчилль тут же объявил о своем намерении отправиться на фронт, чтобы сражаться в окопах Фландрии плечом к плечу с простыми солдатами. Его жена Клементина вспоминала: «Я думала, он никогда не оправится от Дарданелл; думала, он умрет от горя». В этой речи Черчилль пытается оправдать шаги, предпринятые им во время службы в адмиралтействе.

Скорость и внезапность – вот в чем состояла самая суть военной операции на Галлиполийском полуострове. Наши подкрепления должны были прибывать по морю, намного опережая турков, перемещавшихся по суше, а стало быть, мы могли возобновлять атаки столько раз, сколько требовалось для достижения решительного перевеса над противником. Напротив, промедление и длительные промежутки между атаками позволяли туркам подтягивать подкрепления со всей империи и непрерывно пополнять свои войска, создавая серьезную опасность для нас. Все лето наша армия простояла на Галлиполийском полуострове буквально в паре шагов от окончательной победы. Ни на одном из протянувшихся на сотни миль фронтов этой войны не было другой такой ключевой точки, где наступление могло бы привести к столь ощутимым стратегическим результатам. Нынешняя война доказала, что при соответствующей поддержке артиллерии хорошо обученные боевые соединения могут прорвать любую оборону и продвинуться за линию фронта по крайней мере на две-три мили. Если бы на Галлиполийском полуострове был организован прорыв, подобный тем, что в свое время позволили нам захватить Нев-Шапель, Лоос и Суше, это бы могло решить судьбу турецкой армии и, возможно, даже судьбу всей операции. Более того, это могло бы определить отношение к нам на Балканах, могло бы отрезать Германию от союзников на востоке и спасти Сербию.

Весь год я просил правительство об одном: не предпринимать никаких действий на западе, поскольку они стоят нам больше жизней, чем противнику, а вместо этого захватить Константинополь – захватить его с помощью флота или, если не получится, с помощью сухопутных войск, захватить любым способом, с суши или с моря, по какому угодно тактическому плану, главное – захватить этот город как можно быстрее, пока есть время. Сейчас ситуация изменилась коренным образом, и у меня уже никто не спрашивает совета насчет того, как поступать в новых обстоятельствах. Но мне кажется, что если в мировой истории и была операция, которую однозначно следовало довести до конца, с привлечением всех необходимых подкреплений и без оглядки на потери, то это была именно та самая операция, столь блестяще начатая сэром Яном Гамильтоном в ходе славной высадки нашего десанта 25 апреля сего года.

2. Забвение и искупление, 1916–1929 годы

Обвиненный в провале Дарданелльской операции в Восточном Средиземноморье, в мае 1915 года Черчилль был вынужден покинуть пост первого лорда адмиралтейства, тем самым лишившись возможности руководить британским флотом на морском театре военных действий. В ту пору Черчилль полагал, что отныне на его политической карьере можно поставить крест, и иронично именовал себя «отпущенным на волю козлом отпущения». В начале 1916 года он покинул палату общин и отправился на передовую, в окопы Фландрии, приняв под свое командование 6-й батальон королевских шотландских стрелков. В рядах вооруженных сил он оставался вплоть до июля 1917 года, когда вновь избранный премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж предложил ему должность министра военного снабжения в своем правительстве.

К тому времени Черчилль стал все кардинальнее расходиться во взглядах с коллегами по Либеральной партии, в частности, по причине их постепенного сближения с нарождающейся Лейбористской партией. Из-за постоянно возникающих противоречий он все больше склонялся к решению покинуть ряды либералов и вновь перейти на сторону консерваторов.

В октябре 1924 года, к удивлению Черчилля, новоизбранный премьер-министр от Консервативной партии Стэнли Болдуин пригласил его стать канцлером казначейства, то есть занять тот самый пост, на котором некогда работал его отец. Вскоре после этого Черчилль официально примкнул к консерваторам. Самым заметным событием в период его работы в казначействе стало возвращение Британии к золотому стандарту. Однако выбранный для этого момент, по-видимому, оказался не совсем удачным, ведь вскоре последовали Великий крах 1929 года и Великая депрессия.

«Самые тяжкие испытания, когда-либо выпадавшие на людскую долю»

23 мая 1916 года

Палата общин

Проведя несколько месяцев в окопах Фландрии под огнем врага, Черчилль вернулся в палату общин, чтобы рассказать парламентариям о войне с точки зрения простого солдата. Однако к его словам тогда мало кто прислушался. Он сидел в стороне, на скамье оппозиции, и наблюдал со стороны за действиями коалиции либералов и консерваторов – в то время его мнение никого особо не интересовало.

Первое, что бросается в глаза всякому, кто попадает в наши армейские подразделения во Франции и Фландрии – и, скорее всего, то же самое можно сказать о наших частях, дислоцированных на востоке, – это огромное число офицеров и солдат, находящихся в самом расцвете сил и на пике боеспособности, которые никогда в жизни не были на передовой и совсем или почти совсем не имеют реального опыта борьбы с противником. По сути, эта война стала причиной самого очевидного и вопиюще несправедливого размежевания британской армии – все военнослужащие оказались поделены на «штабных» и «окопных». При этом, безусловно, все наши солдаты и офицеры – храбрые, честные люди. Они доблестно выполняют свой долг и готовы беспрекословно подчиниться любому приказу командования. Однако факт остается фактом: те, кто сражается в окопах, месяцами находятся под непрекращающимся огнем врага. У каждого из них уже по два или даже три ранения, но эти несчастные вновь и вновь возвращаются на передовую и там постоянно терпят самые тяжкие испытания, когда-либо выпадавшие на людскую долю, в то время как их «штабные» сослуживцы и горя не знают: сытно едят, получают приличное жалованье, притом, как правило, даже большее, чем у «окопных» бедолаг, которые каждодневно отражают вражеские атаки и рискуют жизнью. Ну а тот факт, что большая часть медалей и наград не находит своих настоящих героев и достается «штабным», всем давно и хорошо известен. Сегодня я бы хотел заострить внимание членов палаты на том, что в конечном итоге исход войны зависит вовсе не от «штабных», а от тех, кто сражается и страдает в окопах.

Нынешняя война разворачивается по жуткому сценарию: самые страшные потери в беспрерывной кровавой бойне несет пехота. А ведь именно редеющие ряды пехоты и нам, и нашим противникам сложнее всего пополнять, и, хотя я ни в коем случае не хотел бы принижать значимость остальных видов войск, именно пехота является истинным – и притом единственным – мерилом военной мощи любой державы. Все полевые генералы в своих расчетах исходят из количества штыков, но моему уважаемому коллеге наверняка отлично известно, насколько велика разница между численностью пехотных соединений и общей численностью военнослужащих, состоящих на государственном довольствии. Мы с вами оба не раз испытывали чувство глубокого разочарования, узнав, что армия, которая была столь велика, судя по спискам личного состава, и столь многочисленна в момент погрузки на корабли, по прибытии на место военных действий сразу уменьшалась на треть, а то и больше, судя по подсчетам фактического количества «строевых штыков». Я, как и мой уважаемый коллега, не раз выступал против такого «штыкового» метода подсчета военнослужащих, но в конце концов был вынужден признать, что данный метод действительно является эффективным, позволяя точно оценить мобилизационные ресурсы, имеющиеся в распоряжении командования на определенный момент времени. Любая мера, которая поможет увеличить долю «штыков» в общей численности личного состава, состоящего на довольствии, приведет к прямому увеличению боевой мощи армии, причем столь же значительному, как если бы мы пополнили армию, организовав очередной набор новобранцев, и, пожалуй, даже более значительному, ведь при этом возрастет «чистый», а не «валовой» показатель боеспособности нашей армии.

Говоря языком деловых людей – а судя по последним событиям, нынешняя война все в большей степени начинает походить на масштабное коммерческое предприятие, особенно омерзительное в своей деляческой сути, – можно сказать, что число «штыков», то есть количество солдат, фактически участвующих в боевых действиях, – это своего рода дивиденды, в то время как вся остальная колоссальная масса военных ресурсов может быть отнесена к статье текущих эксплуатационных расходов, направленных на поддержание боеспособности. Основное назначение армии, как известно, заключается в обеспечении боевой мощи. Все, что происходит до того, как солдаты выстраиваются в шеренги для атаки на поле боя, – лишь подготовительные меры, направленные на достижение необходимого конечного результата.

«Мы вступили в схватку с самым опасным врагом»

31 мая 1916 года

Палата общин

До битвы на Сомме оставался всего месяц. В первый же день этого кровопролитнейшего сражения – 1 июля 1916 года – британская армия понесла самые значительные однодневные потери за всю историю: 55 000 человек погибшими и ранеными. И это было только начало.

Черчилль очень гордился своим фронтовым прошлым. Он отлично знал, какие трудности и опасности ждут британских солдат на передовой, но в то же время был не в состоянии повлиять на принимаемые политические или стратегические решения и тяжело переживал собственное бессилие. В состав 9-й шотландской дивизии, упоминаемой им в этой речи, входил 6-й батальон королевских шотландских стрелков, которым он командовал во время службы во Фландрии.

По одну сторону британской военной машины – наша страна, которая добровольно, несмотря на все трудности, опасности и лишения, жертвует своими людскими ресурсами, запас которых уже практически исчерпан, отправляя на фронт даже тех представителей мужского населения, которые до сих пор по разным причинам, причем, как правило, весьма объективным, признавались негодными к армейской службе. Это – по одну сторону. А по другую сторону – сравнительно и, я бы даже сказал, удивительно немногочисленные боевые подразделения, состоящие из усталых и израненных солдат, на плечи которых легло тяжкое бремя испытаний, – и таких солдат постоянно не хватает, а потому они вынуждены возвращаться на передовую снова и снова, месяц за месяцем, год за годом. Между этими двумя сторонами – сама наша военная машина: несметное множество солдат и офицеров, одетых в камуфляжную форму, специально обученных, получающих достаточное жалованье и по большей части готовых и даже жаждущих принять участие в войне. Однако из-за регулярных промахов руководства и из-за неэффективности организации военной системы все эти люди не могут найти себе достойного применения – при этом они даже не могут пойти трудиться на завод или в поле. Такова основная мысль моего сегодняшнего выступления, и она кажется мне настолько важной, что я готов приложить любые усилия, чтобы донести ее до членов палаты общин.

Знаете ли вы, каково нынче соотношение числа штыков к числу пайков? Заместитель министра, мягко говоря, слегка преуменьшил масштаб проблемы, отметив наличие некоторой разницы между численностью личного состава, состоящего на довольствии, и численностью наших пехотных подразделений, а затем подчеркнув, что эта разница неизбежна. Действительно ли разрыв между этими показателями столь незначителен? Далее я намерен в общих чертах рассмотреть обозначенную проблему, поскольку, как мне кажется, и членам палаты, и всем гражданам нашей страны необходимо иметь некоторое представление об основных принципах комплектования нашей армии. С моей точки зрения, в условиях военного времени избирателям и представляющих их интересы членам палаты надлежит разбираться в устройстве нашей оборонной системы так же хорошо, как в мирное время они разбираются в перипетиях политических баталий. Насколько я знаю, в общем и целом приводимые мной данные соответствуют действительности, разве что с минимальной погрешностью. Так вот, половина личного состава британской армии, состоящего на довольствии, до сих пор расквартирована на родине, и лишь половина – находится за рубежом. Из дислоцированных за границей армейских соединений лишь половина принимает участие в боях, в то время как другая – вообще не принимает в них участия. Три четверти из той половины, что воюет, составляют пехотинцы, сражающиеся в окопах на передовой, и именно на их долю приходятся почти все потери личного состава. Оставшаяся четверть – это артиллерия и другие виды войск, которые хоть и участвуют в боях, но, при всей активности и успешности своих действий, не знают и малой части тех невзгод, которые регулярно преодолевает пехота. Иными словами, по моим приблизительным подсчетам, вопреки официальной статистике, на каждые пять или даже шесть человек, призванных нашей страной на службу по одну сторону военной машины, мы получаем всего одного боеспособного пехотинца по другую сторону…

Из этого следуют два довольно смелых умозаключения, которыми я намерен поделиться с членами комитета. Во-первых, необходимо значительно увеличить численность и долю тех, кто действительно участвует в боевых действиях, и сделать это нужно таким образом, чтобы общее увеличение численности личного состава оказалось сравнительно небольшим. Во-вторых, по мере возможности все годные к несению воинской службы мужчины, особенно молодого возраста, ныне зачисленные в другие подразделения нашей армии, которые пока не испытывают недостатка в личном составе, должны быть немедленно отправлены на фронт для обеспечения необходимой ротации кадров, чтобы одним и тем же людям не приходилось беспрерывно находиться на передовой, раз за разом возвращаясь в окопы после множества ранений до тех пор, пока их не убьют или не покалечат окончательно. Приведу пример из собственного опыта: однажды в мой батальон прислали подкрепление в количестве 35 человек, из которых 26 уже имели ранения, причем иногда весьма тяжелые. При этом, оглядевшись по сторонам, мы увидим множество наших с вами соотечественников мужского пола, которые никогда в жизни не нюхали пороху. По моим подсчетам, их никак не меньше миллиона, а возможно, даже более двух миллионов…

Сейчас мне хотелось бы поведать членам палаты историю 9-й шотландской дивизии. Когда-то это была головная дивизия шотландцев, первая в Новой армии, укомплектованной в самом начале войны. Вместе с другой шотландской дивизией, 15-й, она сыграла заметную роль в битве при Лоосе. Из 9,5 тысячи пехотинцев, участвовавших в атаке, 6000 были убиты или ранены. Некоторые батальоны потеряли до трех четвертей личного состава, но при этом сумели выполнить все поставленные перед ними боевые задачи, заняв соответствующие позиции и даже захватив ряд ключевых объектов, которые затем, к сожалению, были потеряны, но это произошло на более позднем этапе сражения, уже после того, как шотландцы передали их другим соединениям для обороны. Один батальон этой дивизии, состоявший из 850 горцев во главе с полковником Камероном, в атаке проявил поистине беспримерное мужество. В живых остались лишь 30 офицеров, сам полковник Камерон из Лохиеля, его адъютант и 110 рядовых. При этом горцы безупречно справились с поручением командования, захватив и удержав необходимые позиции. После того как участники четырех следовавших друг за другом линий атаки были уничтожены, за ними без малейшей тени сомнения последовала пятая. А всего через два дня, после тяжелейших потерь, понесенных в начале сражения, очередной отряд из 1200 человек, укомплектованный уцелевшими солдатами дивизии (всего их к тому времени оставалось около 4000), отправили в новую атаку. И эти храбрецы взобрались на бруствер и опять ринулись в бой с присущим шотландцам пылом и напором.

Много восторженных слов сказано о битве при Балаклаве, о мужестве королевских стрелков в бою при Альбуэре, но даже эти подвиги несравнимы с геройством, которое проявляют военнослужащие новых дивизий британской армии…

Нет оправдания тому факту, что на территории нашей страны до сих пор остаются столь многочисленные боевые подразделения, размещенные как в тылу, так и на берегах для охраны границ. Необходимо срочно принять меры по формированию мобильных воинских частей, руководство которыми будет осуществляться централизованно, – безусловно, решением этой задачи должно заняться правительство. Кроме того, разве нельзя найти добровольцев, которые заменили бы мужчин призывного возраста на всех видах работ, где это только возможно? Отправив на фронт подкрепление, мы смогли бы пополнить изрядно поредевшие ряды наших боевых батальонов.

В заключение я бы хотел обратиться к правительству, поскольку именно его члены имеют максимальные полномочия в этой сфере – в то время как компетенция палаты общин в подобных вопросах весьма ограничена и парламентарии могут лишь представлять те или иные проекты на рассмотрение администрации. Итак, я хотел бы призвать правительство к рациональному использованию имеющихся у нас людских ресурсов, потому что только так мы сможем укомплектовать все наши боевые соединения. Буквально за несколько месяцев мы увеличим численность каждого пехотного батальона в действующей армии до 1200 человек, тем самым мгновенно увеличив число штыков на 40–50 %; к тому же при этом появится возможность наладить постоянную систему ротации кадров – я говорю не об универсальной системе, а о действующей на постоянной основе санкционированной ротации, предусматривающей возможность для каждого обученного военному делу молодого человека послужить в боевом батальоне, тем самым дав изнуренному сидением в окопах солдату некоторое время на отдых. При правильном распределении ресурсов в следующем году мы сможем увеличить масштаб наших военных операций – разумеется, если этого потребует международная обстановка или если у нас появятся какие-либо далекоидущие стратегические планы, к реализации которых мы решим подготовиться заблаговременно, – при этом мы либо дополним каждую дивизию одной пехотной бригадой, либо даже пойдем на рискованный шаг, необходимость которого может быть продиктована политическими реалиями, и увеличим общее число дивизий с 70 до идеального значения, к которому мы должны стремиться, то есть до 100.

Принимая во внимание нынешнее положение дел на фронтах, мы просто не можем не осознавать всю значимость стоящей перед нами задачи. Каждая приходящая с фронта телеграмма убеждает нас в том, что натиск противника на всех направлениях крепнет день ото дня (я уже говорил об этом в другом своем выступлении). Мы осознаем, что вступили в схватку с самым опасным врагом из всех, когда-либо угрожавших свободе нашего народа. Чтобы одолеть неприятеля, нам нужно собраться с силами. Сейчас мы делаем все от нас зависящее, но разве при этом мы полностью реализуем потенциал нашей героической нации? Лично я в этом совсем не уверен… Всякий, кто объективно и беспристрастно оценит существующую систему комплектования армейских подразделений, будь то на фронтах или в тылу, вряд ли согласится с тем, что в настоящее время эта система работает максимально эффективно.

«Опасности, муки и страдания, которых мы не заслужили»

10 декабря 1917 года

Хлебная биржа, Бедфорд

1917 год стал самым тяжелым годом Первой мировой войны. Моральный дух французской армии был серьезно подорван провалом наступления генерала Нивеля, атака британских войск под Пашендалем захлебнулась – техника увязла в грязи, а пехота не смогла прорваться сквозь заграждения из колючей проволоки. На Восточном фронте русская армия практически прекратила сопротивление в результате разразившейся в стране Октябрьской революции. Единственной хорошей новостью стало вступление в войну Соединенных Штатов Америки.

Два месяца назад в Лондоне я говорил о том, что война вступает в самую тяжелую фазу, но сейчас я вынужден признать, что в настоящее время мы оказались в ситуации, степень серьезности которой два месяца назад не могли даже представить. Британия в опасности. Такой опасности она не подвергалась со времен битвы на Марне, спасшей Париж, и битвы при Ипре и Изере, обезопасившей порты на берегу Ла-Манша. Общее дело союзников под угрозой. Судьба Британской империи, судьба демократии, судьба цивилизации висит на волоске, и это тревожное состояние неизвестности будет сохраняться еще долгое время.

Мы не сможем скрыть этого от врагов, даже если очень захотим. А потому было бы глупо с нашей стороны обманывать самих себя и делать вид, что сие неправда. Лично я склоняюсь к мнению, что большинство граждан нашей страны, жителей этого замечательного острова, готовы честно и решительно взглянуть в глаза опасности. В газетных статьях и в выступлениях ораторов часто содержатся призывы к правительству раскрыть народу всю правду о войне, рассказать, за что мы сражаемся, хотя на самом деле мне кажется, подавляющее большинство британцев отлично знают, ради чего воюют. (Одобрительные возгласы.)

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что именно произошло в России. Россию сокрушили немцы. Великая империя пала не только под натиском немецких войск, но из-за происков немецких интриганов – Россию погубила не только немецкая сталь, но и немецкое золото. Россия в руинах. Россия в агонии. Невозможно угадать, какие страшные последствия ждут эту страну, как и когда она сможет подняться с колен, хотя в том, что рано или поздно она поднимется, лично у меня нет никаких сомнений. (Одобрительные восклицания.)

Именно это трагическое событие отсрочило конец войны и лишило французскую, британскую и итальянскую армии желанного трофея, который, казалось, этим летом был практически у нас в руках. Именно из-за этого события, и только из-за него, теперь нам грозят опасности, муки и страдания, которых мы не заслужили, – увы, они неизбежны, но даже они ни за что не смогут нас сокрушить…

Война не сломила дух британского народа, она лишь закалила его. У нас есть все для того, чтобы внести свой вклад в дело победы. (Одобрительные восклицания.) Тут впору вспомнить об одном значительном и радостном событии. Да, Россия больше не воюет на нашей стороне, зато мы обрели нового союзника – Соединенные Штаты Америки. (Радостные восклицания.) Великая западная республика с населением более 100 миллионов человек, самая просвещенная и развитая демократия мира, спешит к нам на помощь, маршируя по дорогам, пересекая океан, переводя промышленность на военные рельсы, щедро тратя свои богатства, медленно, но неуклонно развивая самые мощные, самые несокрушимые вооруженные силы в истории человечества – и все во имя триумфа правого дела. Обретение столь могущественного союзника на другом конце света вернуло нам веру в победу и более чем компенсировало те негативные последствия, которые имел для нас крах России. (Одобрительные восклицания.)

Вмешательство Америки означает, что против Германии теперь практически весь мир со всеми его ресурсами. В конце концов, это не может не иметь решающего значения для исхода войны. (Одобрительные восклицания.) Мы обязательно победим!

«Мы победили!»

16 декабря 1918 года

Клуб-ресторан «Австралия и Новая Зеландия», Коннот-Румз, Лондон

11 ноября 1918 года закончилась величайшая война в истории человечества. Через пять недель после этого эпохального события Черчилль выступил в клубе с благодарственной речью в адрес всех лояльных доминионов Содружества и Империи, от Канады до Индии, от Южной Африки до Австралии и Новой Зеландии. Он поблагодарил их за то, что на протяжении всей войны они добровольно помогали метрополии. Черчилль произнес эту речь перед «анзаками»[4], солдатами Австралийского и Новозеландского армейских корпусов.

Мы победили! (Одобрительные восклицания.) Сбылась наша мечта! Наш путь к победе в этой войне был долгим, очень долгим. Но мы добились своего! Я не знаю, что чувствуете вы, но лично я уже в течение целых пяти недель, тех, что прошли с момента прекращения огня на Западном фронте, постоянно, день за днем, чувствую глубокое удовлетворение от осознания грандиозности и величия нашего подвига и нашего успеха. (Одобрительные восклицания.) Это удовлетворение владеет сознанием, согревает, как огонь, наполняет сердце гордостью и благодарностью судьбе за то, что я живу в такое время и принадлежу к столь великой нации. (Одобрительные восклицания.)

Оглядываясь назад, на довоенную эпоху, легко понять, почему другие державы считали Британскую империю той поры эфемерным государством, погрязшим в праздности, лени, роскоши и внутриполитических дрязгах. Нас признавали великим народом, чье героическое прошлое, овеянное славой Трафальгара и Ватерлоо, осталось далеко позади, а настоящее клонится к закату, – многие свыклись с мыслью о том, что наша нация приходит в упадок, подобно многим другим выдающимся древним нациям. Я не виню тех, кто разделял эту точку зрения, не осуждаю ни союзников, ни врагов, ни тех, кто сохранял нейтралитет, в том, что они так сильно заблуждались на наш счет. Однако сколь глубоким было их заблуждение! Эта война доказала, что у британцев нет слабостей. Каким только испытаниям мы не подвергались! Но не было такого испытания, которое бы наша нация не выдержала с честью. Какие героические победы одерживали наши войска! Какие чудеса храбрости демонстрировали наши солдаты и офицеры! Как успешно действовал британский флот, от которого действительно очень многое зависело! (Одобрительные восклицания.) И, надо сказать, мы добились триумфа не только в сражениях на суше, на море и в воздухе – британские политические и общественные институты также показали себя с наилучшей стороны. Так что теперь во всех странах мира народы поспешно стараются перенять наши порядки.

Самым красноречивым доказательством прочности устоев нашего государства в тяжелое военное время стала готовность доминионов короны прийти к нам на помощь. Огромные заокеанские государства, находящиеся за многие тысячи миль от региона военных действий, обладающие абсолютной свободой и независимостью, безо всякого давления с чьей-либо стороны, отдавшись чистому дружескому порыву и повинуясь зову крови, вступили в войну, к развязыванию которой не имели никакого отношения, и готовы были жертвовать жизнями своих солдат и офицеров, тратить свои ресурсы и с оружием в руках доказывать свою беспримерную храбрость и преданность. Они сторицей вознаградили наш маленький древний остров за то, что мы подарили им свободу и независимость. Лично я уверен, что поддержку доминионов можно расценивать как одно из самых убедительных доказательств жизнеспособности институтов нашего общества, выдержавшего все испытания Великой войны.

«Большевистские злодеяния»

11 апреля 1919 года

Официальный обед в «Олдвич-Клаб», Коннот-Румз, Лондон

Когда в России разразилась война между белыми (сторонниками царизма) и красными (коммунистами), Черчилль стал предпринимать все возможные меры для снабжения антисоветских сил оружием, боеприпасами и продовольствием. Позже он объяснял, что таким образом «пытался задушить большевизм в зародыше».

Британское правительство опубликовало «Белую книгу», в которой на основе документальных свидетельств представлен исчерпывающий перечень большевистских злодеяний. Тирания всегда влечет за собой ужасные последствия. Мы, британцы, в принципе против любой тирании. Именно поэтому мы боролись с кайзеризмом и готовы продолжить нашу борьбу. Именно поэтому сейчас мы выступаем против большевизма. Большевистская тирания – наихудшая, самая разрушительная и губительная в истории человечества. Было бы верхом глупости отрицать тот факт, что она много опаснее германского милитаризма. При советской власти русский народ страдает гораздо больше, чем при царе. Злодеяния Ленина и Троцкого несравнимо ужаснее и масштабнее тех, что совершил кайзер. Также необходимо помнить о том, что, какие бы преступления ни совершали немцы – а мы не забыли ни одно из них, когда выдвигали обвинения в их адрес, – они всегда оставались верны своим союзникам. Да, немцы вводили их в заблуждение и всячески использовали в своих интересах, но никогда не предавали и не оставляли в беде. Пусть это и была честь среди воров, однако она в любом случае лучше бесчестия среди убийц.

Как только Ленин и Троцкий захватили власть, они заставили великий русский народ свернуть с пути боевой доблести и прекратить войну с Германией, и потому в марте – апреле прошлого года на нас и наших союзников обрушилась лавина немецких подкреплений. Ленин и Троцкий повинны в смерти тысяч и тысяч французских и британских солдат, павших в прошлом году: они погибли не в честном бою, а в результате вероломного предательства большевиков, которому нет аналогов в истории человечества. Впрочем, русские войска под командованием адмирала Колчака и генерала Деникина, как мы знаем, всегда оставались верны делу союзников, а сейчас они отважно и отнюдь не безуспешно борются против большевистского режима, открыто использующего преступные наклонности и животные потребности безликой людской массы. Со своей стороны мы делаем все возможное, чтобы помочь Колчаку и Деникину и поддержать антисоветское сопротивление. Мы помогаем белой армии оружием и боеприпасами, мы консультируем их командование по вопросам тактики и стратегии и направляем в Россию военных инженеров, добровольно вызвавшихся помочь правому делу. Мы не считаем себя вправе посылать в Россию регулярные соединения британской армии, набранные на основе обязательной воинской повинности. Спасти Россию может только ее собственный народ. Но мы всей душой сочувствуем этим людям, которые, демонстрируя верность общему делу антигерманской коалиции, мужественно пытаются защитить честь единой России и вернуть свободу, процветание и счастье ее открытому и дружелюбному народу, опираясь на современные принципы демократии.

«Прощай, “пиво старой доброй Англии”!»

18 июля 1919 года

Мэншн-Хаус, Лондон

Благодаря генерала Першинга и его соотечественников за их вклад в дело победы, Черчилль не преминул посочувствовать этим доблестным воинам – ведь теперь, по окончании военных действий, им предстояло вернуться в страну «сухого закона».

Мы рады приветствовать у нас в гостях генерала Першинга и его доблестных американских воинов! (Одобрительные восклицания.) Наша страна сейчас охвачена самым бурным и самым искренним ликованием, ибо радость победы в великой войне не может не быть велика – наше счастье не знает границ, точнее сказать, вполне соответствует по своим масштабам грандиозности этого момента. Но среди множества праздничных мероприятий сегодняшнее стоит особняком – и мы искренне надеемся, что эта встреча в ратуше, устроенная для нас гостеприимным лорд-мэром в честь генерала Першинга, глубокоуважаемых офицеров американского генерального штаба, армейских офицеров и прочих здесь присутствующих, доставит всем ее участникам истинное удовольствие. (Одобрительные восклицания.) Мы верим, что наши американские друзья увезут с собой за океан самые приятные воспоминания о своем пусть и совсем недолгом пребывании в Англии. Сегодня утром, когда я имел честь присутствовать на параде американских войск и обходить вместе с принцем Уэльским шеренги бравой американской пехоты, мне на ум пришла одна замечательная мысль, которая укрепила меня в этой вере: я подумал, что буквально через пару недель эти храбрецы вновь будут лишены возможности насладиться хотя бы каплей спиртного. (Смех.) И тогда я пришел к заключению, что, помимо прочих воспоминаний, которые наши друзья привезут домой из Европы, по крайней мере некоторые из них наверняка сохранят в своей душе самые теплые чувства к французским кабачкам и французскому красному вину, а, может быть, также и к пиву старой доброй Англии. (Смех.) Более того, боясь показаться самоуверенным, я, однако, льщу себе надеждой, что в будущем хотя бы некоторые из вас захотят вернуться в нашу страну (разумеется, при условии, что до того времени нам удастся сохранить свою свободу и независимость), чтобы разделить с нами те маленькие радости жизни, которые помогали всем нам переносить невзгоды военного времени.

«У евреев должна быть родная земля»

31 марта 1921 года

Ответ мусульманской делегации, резиденция губернатора, Иерусалим

После войны Черчилль ушел с поста министра военного снабжения и стал министром по делам колоний. Уже находясь на новой должности, незадолго до этого выступления он организовал и провел под своим председательством Каирскую конференцию, в результате которой на обломках Оттоманской империи (находившейся в союзнических отношениях с Германией) были созданы государства Иордания и Ирак во главе с эмирами из Хашимитской династии Абдаллой и Фейсалом. На этой же конференции впервые были очерчены границы библейской Палестины. Как ярый сторонник Декларации Бальфура, Черчилль не скрывал своей убежденности в том, что Палестина должна стать местом поселения евреев, хотя и, безусловно, не ценой изгнания оттуда палестинцев.

Я нахожу соображения, изложенные в вашем обращении, отчасти необъективными, а отчасти неверными. Вы просите меня отменить Декларацию Бальфура и остановить иммиграцию. Боюсь, это не в моих силах и совсем не входит в мои планы… Более того, я считаю абсолютно справедливым, что у разбредшихся по всему миру евреев наконец должна появиться родная земля, где они могли бы объединиться как нация. И где еще жить этому народу, как не в Палестине, с которой неразрывно связаны 3000 лет еврейской истории? Мы считаем, что этот политический шаг пойдет на пользу всему миру, станет благом для евреев, а также и для Британской империи, и для проживающих в Палестине арабов, а потому мы намерены довести начатое дело до конца. При этом никто не собирается притеснять или угнетать арабов – напротив, они смогут воспользоваться всеми благами, которые принесет прогресс сионистского движения.

Я бы хотел напомнить вам содержание второй части Декларации Бальфура, где подчеркивается священная неприкосновенность ваших гражданских прав, в том числе права на свободу вероисповедания. Жаль, что вы столь мало цените гарантированную вам свободу. Ведь она имеет первостепенное значение, и вы должны уметь добиваться реализации своих прав. А покуда остается в силе одно обещание, продолжает действовать и другое. Мы обязуемся честно выполнить оба из них… Вчитайтесь в Декларацию Бальфура, тщательно вдумайтесь в формулировки ее положений: Палестина должна стать «местом поселения народов» – нескольких народов, а не одного. В этом вся суть.

Создание еврейского поселения вовсе не означает, что еврейская администрация будет управлять арабами. Великобритания является крупнейшим мусульманским государством в мире, мы хорошо относимся к арабам и высоко ценим их дружбу… Так что, поверьте, вам не о чем беспокоиться. Да, наша страна обещала поддержку сионистскому движению, но единственный путь к успеху для этого движения – это путь мирного сотрудничества и взаимного уважения… Мы не можем допустить, чтобы одна национальная группа ущемляла права другой. Еврейская администрация будет сохранять свои нынешние полномочия еще в течение многих лет. Шаг за шагом мы пойдем по пути к учреждению представительных органов, которые сделают возможным полное самоуправление в этом государстве, хотя, вполне возможно, даже дети наших детей не доживут до того времени, когда все наши начинания успешно осуществятся.

Ленин

8 июня 1921 года

Официальный обед в Торговой палате, Манчестер

На Запад постепенно просачивалась информация об истинных масштабах большевистского террора, жертвами которого стали миллионы русских людей.

Некоторые люди считают Ленина умным и очень образованным человеком, но, пожалуй, стоит отметить, что он заплатил за полученное образование самую высокую цену, какую только можно себе представить. (Смех.) Во всей мировой истории вряд ли найдется хоть кто-нибудь, равный ему в этом отношении. Постижение месье Лениным азов политэкономии стоило жизни почти 8 миллионам его соотечественников. Жизнь еще многих и многих миллионов из них стала сущим кошмаром. (Смех.) При этом Ленин оказался бездарным учеником. Ему объясняли, что частная собственность является наградой за тяжелый труд и бережливость. Однако он не поверил. Он убил несколько тысяч людей, которые не захотели согласиться с ним, а потом ему пришлось казнить еще не одну тысячу, прежде чем он наконец убедился в истинности этого утверждения и осознал, что его жертвы были правы, а сам он заблуждался. Безусловно, все мы учимся на своих ошибках, и наверняка проделанный эксперимент показался этому выдающемуся исследователю весьма занимательным. Затем месье Ленин переключил свое внимание на национальную валюту, и едва он увидел печатные станки, как на него тут же снизошло невероятное коммунистическое озарение. (Смех.) Его посетила гениальная мысль о том, что для решения всех социальных проблем достаточно лишь не выключать печатный станок, чтобы он безостановочно штамповал банкноты и день, и ночь. (Смех.) Ленин всерьез решил, что это самый верный способ сделать всех пролетариев богатыми и повысить зарплату рабочим и крестьянам до нескольких тысяч в год. В результате он обесценил национальную валюту России настолько, что довольно расхожей стала такая шутка: нанимая извозчика в Москве, не забудьте заказать еще один экипаж для транспортировки банкнот, которые вам понадобятся, чтобы оплатить поездку. (Смех.) Таким образом Ленин уничтожил ключевое звено в цепи коммерческих отношений и разрушил экономическую связь между городом и деревней, заставив горожан голодать потому, что им стало нечем платить крестьянам за продукты. Голод, окончательно обессиливший Россию, наверняка произвел неизгладимое впечатление на месье Ленина, хотя, безусловно, русский народ пострадал от этого бедствия гораздо больше! Надо сказать, что в результате Ленин не усвоил ни одного из преподанных ему уроков и учеба по-прежнему дается ему с большим трудом. Он до сих пор не запомнил даже 10 заповедей, в том числе «Не укради» и «Не убий». (Смех.) Этот этап обучения у Ленина еще впереди, и прежде чем он поймет сии прописные истины, наверняка погибнут многие тысячи невинных людей.

Так давайте извлечем урок из российской трагедии, давайте разберемся, в чем мораль этой страшной истории. Россия уже не в состоянии спасти себя, но ее пример может предостеречь многие другие нации. Преподанный Россией урок навсегда останется на скрижалях истории: его суть состоит в том, что идеи социализма и коммунизма вредны и опасны – они грозят гибелью, разорением и бедами всем, кто окажется под их невыносимо тяжелым ярмом.

«Культура и традиции арабской цивилизации»

14 июня 1921 года

Палата общин

Черчилль всегда четко осознавал, насколько опасен экстремизм, насаждаемый сектой ваххабитов в Саудовской Аравии. К тому времени ваххабиты уже в течение нескольких десятилетий вели активную работу в открываемых ими бесчисленных медресе (религиозных семинариях) по всему мусульманскому миру, пропагандируя исламский фундаментализм экстремистского толка и насаждая лютую ненависть к западным ценностям и европейской культуре.

В отношении арабов возможны два политических курса. Первый – это политика разобщения, препятствования их национальным устремлениям. При таком подходе местные органы власти в каждой провинции и каждом городе, как правило, формируются из тамошней знати, а государственное управление осуществляется за счет манипулирования завистью и враждой между отдельными родами и племенами. Можно сказать, что именно такого курса в предвоенный период в основном придерживалась Турция, и, несмотря на очевидный цинизм подобного рода тактики, ее результаты, как правило, вполне оправдывают ожидания. Другой политический курс предполагает честное выполнение обещаний, которые мы дали арабской нации и ее лидерам во время войны: мы обязались создать новое арабское государство со столицей в древнем Багдаде – разумеется, это государство должно быть дружественно настроено по отношению к Британии и ее союзникам, и за это ему будет предоставлена возможность выполнить его главное предназначение – возродить культуру и традиции арабской цивилизации. Конечно, сначала нам следует удостовериться в том, что арабы достойны такого государства, а затем уже приступать к его устроению. Итак, из двух этих политических курсов мы сделали однозначный выбор в пользу последнего.

Поразмыслив над тем, как организовать систему управления в соответствии с интересами арабов, вскоре можно прийти к выводу, что самым надежным, а по сути дела единственным столпом власти в арабском обществе являются придворные, родственники и сторонники шарифа Мекки. Ведь именно король Хусейн в решающий момент объявил войну туркам и поднял знамя арабского сопротивления. Под это знамя встали не только все четверо талантливейших сыновей короля, из которых в нашей стране наибольшей известностью пользуются эмир Фейсал и эмир Абдалла, но и многочисленные военачальники, и представители знати. Они честно сражались на нашей стороне и, оказавшись весьма полезными союзниками, помогли лорду Алленби выбить турок из Палестины.

И эмир Абдалла, и эмир Фейсал имеют большое влияние в Ираке среди военных и верующих, как суннитов, так и шиитов. Приверженцы эмира Фейсала пригласили его приехать в Месопотамию, чтобы познакомиться с местными жителями и предстать перед Национальным собранием, которое вскоре будет там созвано, и король Хусейн разрешил своему сыну принять это приглашение. Эмир Абдалла, старший сын монарха, отказался от своих прав и притязаний на титул, предлагаемый его брату. Я в свою очередь распорядился сообщить эмиру Фейсалу в ответ на его запрос, что мы не собираемся чинить ему никаких препятствий и полностью одобряем его кандидатуру, так что при желании он может немедленно направиться в Месопотамию, рассчитывая на помощь и поддержку Великобритании в случае его избрания в качестве главы государства. Двенадцатого числа сего месяца эмир Фейсал покинул Мекку и сейчас находится на пути в Месопотамию, куда он прибудет приблизительно через 10 дней. Мы будем следить за общественным мнением в этой стране и контролировать действия Национального собрания, когда оно будет избрано. Я не берусь прогнозировать ход развития событий, но если и народ, и Национальное собрание выберет эмира Фейсала, то, с точки зрения политической элиты этого государства, на мнение которой я полагаюсь, перед Месопотамией откроются самые благоприятные перспективы дальнейшего развития.

Впрочем, в последнее время в Ираке, особенно в районе Басры, набирает силу мощное движение в поддержку продолжения прямого британского правления. Как говорится, что бы мы ни делали, всегда находятся недовольные. Когда несколько лет назад мы устанавливали прямое правление, арабы протестовали. Теперь, когда мы предлагаем им создать собственное государство, по сути, выполняя требования тех самых бунтовщиков, многие из местных жителей требуют продолжить британское правление, заявляя, что именно оно является залогом стабильности. Пожалуй, это можно даже расценивать как своего рода комплимент в наш адрес, причем довольно значимый, ведь о нас совсем не часто услышишь одобрительные отзывы в этой части света. Я думаю, что этой похвалой мы во многом обязаны сэру Перси Коксу, которому за короткое время удалось добиться столь явных изменений в отношении местной общественности к Британии и британцам. Но я не уверен, что в будущем мы готовы вечно нести бремя этой ответственности. Наша цель и самая суть нашей политики состоит в том, чтобы учредить арабскую администрацию и передать ей управленческие полномочия. При этом мы, безусловно, гарантируем молодому правительству всестороннюю помощь и при необходимости будем продолжать поддерживать его до тех пор, пока оно не окрепнет настолько, чтобы работать самостоятельно. Таким образом, укрепив арабскую независимость, мы в то же время быстро и эффективно сократим объем своих обязательств. Я не думаю, что у Британии есть насущные стратегические интересы в Месопотамии. Для защиты Индии нам удобнее использовать собственные оборонные рубежи. В отличие от Египта, Месопотамия не имеет очевидной значимости для наших внешнеполитических интересов, а потому наша цель в отношении данной цивилизации состоит в том, чтобы максимально сузить круг своей ответственности и освободиться от необходимости управления этой территорией, передав полномочия сильному и разумному арабскому правительству, которое всегда будет оставаться другом Британии и, я бы добавил, другом Франции.

Мы все больше склоняемся в пользу выбора системы правления, которая будет опираться на власть шарифов – эта форма администрации кажется нам оптимальной как для Месопотамии, куда направляется эмир Фейсал, так и для Трансиордании, где сейчас правит эмир Абдалла. Кроме того, мы по-прежнему оказываем помощь и поддержку королю Хусейну, шарифу Мекки, чье государство и чьи финансы оказались в весьма плачевном состоянии ввиду прекращения паломничества – сейчас в его возобновлении заинтересованы все мусульмане, в том числе наши соотечественники, исповедующие ислам, и потому мы считаем своим долгом также позаботиться о решении этого вопроса.

В то же время необходимо внимательно следить за реакцией других арабских лидеров на нашу политику поддержки шарифов. В обширных пустынях Аравии, простирающихся на восток и северо-восток от Мекки к Персидскому заливу и границам Месопотамии, живут народы неджда, воинственные кочевые племена, возглавляемые вождем Бин Саудом. Этот могущественный лидер долгое время враждовал с королем Хусейном и его соседями, совершая набеги на земли короля и жестоко расправляясь с его подданными. Среди сторонников Бин Сауда много членов секты ваххабитов, исповедующих особую разновидность мусульманства, отношение которой к ортодоксальному исламу примерно такое же, каким могло бы быть отношение самой воинственной разновидности кальвинизма к римскому католичеству в период наиболее ожесточенных религиозных войн. Сами ваххабиты ведут крайне аскетичный образ жизни и требуют того же от окружающих. Они считают своим священным долгом убивать всех, кто не разделяет их взгляды, а к собственным женам и детям относятся как к рабам. Известны случаи, когда женщин в ваххабитских деревнях предавали смерти лишь за то, что они осмелились выйти на улицу. Ношение одежды из шелка считается тяжким преступлением. Мужчину могут казнить за курение или употребление алкоголя. По сравнению с этими фанатиками даже самые ярые поборники трезвости в нашей стране кажутся безобиднее младенцев. Ваххабиты – это настоящие экстремисты, вооруженные до зубов и жаждущие крови; их присутствие в регионе является важным фактором ближневосточной политики, который необходимо учитывать. Ваххабизм всегда представлял и до сих пор представляет огромную опасность для священных городов Мекки и Медины, а также для всего института паломничества, что не может не вызывать крайнего беспокойства в том числе и у наших подданных в Индии.

Эмир Бин Сауд зарекомендовал себя как сильный лидер, способный заставить повиноваться этих кровожадных сектантов и удержать их в узде.

«Унылые шпили Фермана и Тирона»

16 февраля 1922 года

Палата общин

Закон об Ирландском свободном государстве расколол Ирландию пополам: Ольстер (на севере) подчинился британской короне, а южная часть острова сохранила независимость и позже стала Ирландской Республикой. Этот политический раскол вызвал сильнейшее недовольство как у ирландцев, так и у членов палаты общин.

Великая война перевернула ход истории. Мировой порядок пошатнулся. Могущественные империи пали под ударами врагов. Карта Европы оказалась перекроена. Положение многих государств изменилось самым коренным образом. Мышление людей, восприятие ими происходящего, расстановка сил – все стало совсем иным в этом захлестнувшем весь мир потопе событий. Однако сейчас, когда потоп уже отступает и внешняя политика возвращается в свое привычное русло, над водной гладью вновь все отчетливее виднеются унылые шпили Фермана и Тирона. Непримиримая вражда жителей этих графств по сути является пережитком прошлого, которому оказались нипочем все глобальные катаклизмы. Это своеобразный символ национального упрямства и упорства, с которым ирландцы, к какому бы лагерю они ни принадлежали, готовы продолжать свои бесконечные распри. Именно благодаря этому упорству Ирландия, причем как националистически настроенная, так и оранжистская, неизменно влияет на ключевые направления общественно-политической жизни Британии и, по-видимому, будет еще долгое время сохранять свое влияние, год за годом, поколение за поколением оставаясь в центре внимания политиков нашей славной страны, неизменно владея их умами и волнуя их души.

И снова консерватор

16 сентября 1925 года

Обед в Мидлендском клубе Консервативной партии, Бирмингем

Убедительная победа консерваторов на выборах в 1922 году привела к отставке действовавшего в военное время коалиционного правительства во главе с Ллойд Джорджем. Однако уже через год новый лидер Консервативной партии опять провел выборы, которые привели к формированию первого правительства лейбористов. На этих выборах в качестве кандидата от Данди Черчилль потерпел поражение, получив на 10 000 голосов меньше, чем его соперник, сторонник «сухого закона», некто Эдвин Скримджер. Своего политического противника Черчилль иронично охарактеризовал как «человека, обладающего всеми добродетелями, которые я презираю, и начисто лишенного всех пороков, которыми я восхищаюсь». В результате поражения Черчилль на целый год лишился возможности участвовать в парламентской жизни. В этот период он вновь начал склоняться на сторону Консервативной партии, в которой видел надежный оплот против социализма. В октябре 1924 года Черчилль вернулся в политику, выступив в качестве кандидата от Консервативной партии в Эппинге. На этих выборах Консервативная партия под руководством нового лидера Стэнли Болдуина одержала триумфальную победу. В своих мемуарах Черчилль вспоминал: «Я был удивлен, а прочие члены Консервативной партии и вовсе ошеломлены, когда он [премьер-министр Стэнли Болдуин] предложил мне стать канцлером казначейства». Таким образом второй раз за эти два бурных десятилетия и второй раз в своей политической карьере Черчилль перешел на противоположную сторону палаты общин и вновь занял место на скамьях консерваторов. Позже он так писал об этом: «Изменить своей партии довольно легко, но требуется определенная изобретательность, чтобы суметь опять вернуться в ее ряды».

Почти четверть века прошло с того момента, когда я возглавлял заседание Мидлендского клуба Консервативной партии и выступал в этой самой комнате с приветственной речью перед его членами. Двадцать пять лет – это не так уж мало в масштабах короткой человеческой жизни и иногда вполне ощутимо даже для истории целой нации. Вспомните, какие это были 25 лет! Через что нам с вами пришлось пройти за это время! Пожалуй, за всю историю еще не было периода, столь насыщенного масштабными и бурными событиями! Никогда еще за такой непродолжительный промежуток времени не происходило столько глобальных перемен в социальной, политической и экономической системе Британии, Европы и всего мира. Разом рухнули пять великих империй – Германия, Австро-Венгрия, Россия, Турция и Китай.

Оглядываясь на минувшие четверть века и анализируя происшедшие события, поневоле удивляешься, каким образом нашему перенаселенному островку с его разбросанными по всему миру колониями удалось выстоять и сохранить единство. Наше чудесное спасение должно внушить нам чувство глубокой благодарности судьбе и вселить мужество перед трудностями настоящего и будущего. (Одобрительные восклицания.)

Но даже здесь, в Англии, единственной стране Старого Света, где цепь исторической преемственности не была разомкнута, произошли значительные перемены в общественной и политической жизни, причем как в лучшую, так и в худшую сторону. Прежний государственный строй практически прекратил существование. Женщины стали принимать такое активное участие в социальной жизни нашей страны, какое до сих пор было просто немыслимо. В результате отмены англо-ирландской унии наконец-то было найдено кардинальное и, по всей видимости, эффективное решение ирландского вопроса. Еще одним важнейшим событием внутриполитической жизни стал переход миллионов избирателей под социалистические знамена. Раньше эти самые избиратели, точнее, их отцы, ратовали за прогресс, поддерживая Либеральную партию. А теперь наш несчастный электорат изрекает скучнейшие глупости, выдуманные Карлом Марксом. (Смех.)

Кроме того, в Москве, как мы знаем, появился мощный центр революционной пропаганды, возглавляемый весьма компетентными и при этом абсолютно безжалостными людьми, которые используют в своих целях ресурсы, накопленные некогда могущественной империей, и декларируют в качестве основной задачи распространение рабства и хаоса, захлестнувшего Россию, на все остальные страны. (Одобрительные восклицания.) Я сказал «на все остальные страны», но мы должны отдавать себе отчет в том, что главным объектом ненависти советских агитаторов стала именно Британская империя, наша с вами родная страна. Мы, жители этого острова, во всех невзгодах последних четырех столетий упорно и успешно отстаивавшие дело разумной свободы, ограниченной справедливым законом, теперь стоим на пути большевистских революционеров. А значит, они непременно постараются любыми средствами – будь то силой или хитростью – поработить и уничтожить нас, стереть с лица земли наше государство. Наши враги официально это признали. Пора и нам официально это признать. (Одобрительные восклицания.)

Таковы основные перемены, произошедшие в политической жизни Британии, и, думаю, вы согласитесь с тем, что все эти перемены вынуждают нас, каждого в отдельности и всех вместе, раз и навсегда выбрать тот путь, которым мы пойдем дальше…

Нынешний премьер-министр и возглавляемое им правительство консерваторов, бесспорно, являются гарантом стабильности и здравого смысла. После трех всеобщих выборов за три года, после всех потраченных впустую сил и средств, после всех треволнений этих лет, когда правительства одно за другим формировались и тут же рассыпались, как карточные домики, в прошлом году нация наконец-то вновь отдала предпочтение Консервативной партии, обеспечив нам большинство в палате общин. Причем на этот раз было реализовано всеобщее избирательное право, а значит, срок полномочий парламентариев, в соответствии с конституцией, составит пять лет. Нация однозначно дала понять, что ей нужен период спокойствия и благоденствия, когда в стране будет твердой рукой поддерживаться правопорядок на основе положений конституции: нация желает, чтобы сторонники политики мира, толерантности и согласия получили возможность реализовать свои замыслы.

«Безумства социализма»

11 декабря 1925 года

Таун-Холл, Баттерси

Безумства социализма неисчислимы. Социалисты без конца толкуют о товариществе и проповедуют всеобщее равенство. Но посмотрите на них, и вы убедитесь, что это самые злые и склочные люди на свете. И они еще смеют призывать к всемирному братству! При этом сами разделены на 20 враждующих фракций, которые терпеть не могут друг друга. Стоит отметить, что социалисты ненавидят своих собратьев по партии даже сильнее, чем меня или вас. Вот это лицемерие! И разве не отвратительна их самодовольная убежденность в собственной непогрешимости? Подумать только, они искренне верят в свое интеллектуальное превосходство над нами! «Мы с нетерпением ждем, – говорят они, – когда человечество перейдет в новое состояние, которое будет намного лучше того, в котором нынче пребывает жалкий человеческий род». Однако, реализуя свои замыслы на практике, эти сверхлюди почему-то моментально деградируют, причем даже не до уровня обычных людей, а гораздо ниже. (Смех и одобрительные восклицания.)

Вдобавок есть в социализме некий элемент явной чуждости, который, я думаю, вполне заслуженно пробуждает отвращение в душе любого британца. Почему, скажите мне, наши социалисты до сих пор не предложили ни одной собственной идеи? Они только и знают, что заимствовать лозунги у русских и немцев. Они готовы лебезить перед каждым заморским негодяем и террористом, объявившимся среди них. Вся их экономическая теория заимствована у Карла Маркса, а политические представления они полностью черпают из трудов Ленина. Меня охватывает чувство глубокого возмущения всякий раз, когда я задумываюсь над тем, сколько вреда наносит социализм, развращая и разлагая умы широких масс моих соотечественников привнесенными извне абсурдными доктринами. (Одобрительные восклицания.) Если уважаемые сторонники прогресса хотят ускорить темпы внутриполитических реформ, разве обязательно для этого учить народ плясать под отвратительно визгливую дудку социализма?

За социализмом стоит коммунизм. За коммунизмом стоит Москва – мрачная и зловещая империя зла, явившаяся на свет стараниями банды заговорщиков-космополитов, представляющих интересы преступного мира Европы и Америки. Эти негодяи вцепились в русский народ и держат его мертвой хваткой, лишив его победы в войне, отняв благосостояние и свободу. А сейчас эта банда заговорщиков хочет распространить свое влияние, подобно чуме, по всему миру и свергнуть правительства всех цивилизованных стран, низведя населяющие их народы до того же уровня нищеты и страданий, на котором сейчас пребывает некогда великий народ России. Злодеи норовят атаковать нас на всех фронтах, всеми возможными способами, по всем возможным каналам, к которым у них есть доступ, и стоит особо отметить, что ни одна страна мира не подвергается нынче таким изощренным и дерзким нападкам со стороны этих врагов человечества, как наш остров.

«Сущий прохвост!»

22 апреля 1926 года

Палата общин

Существовавшие в 20-е годы XX века этические представления о том, что приемлемо, а что неприемлемо в речи парламентариев, были куда менее строгими, чем в наше время. Но даже если принять во внимание нерегламентированность этики парламентских дебатов, обрушившийся на канцлера казначейства шквал оскорблений все равно был верхом грубости.

В ходе последних дебатов прозвучало немало резких и бесцеремонных слов в мой адрес, а потому сейчас, намереваясь в порядке полемики ответить на предъявленные мне серьезные обвинения, я заявляю о своем праве (в котором, я уверен, мне не будет отказано) на максимальную свободу в выборе выражений. Со своей стороны я заранее попросил кое-кого из своих помощников просмотреть материалы дебатов и провести статистический анализ частоты употребления оскорбительных выражений уважаемыми парламентариями. Надо сказать, результаты оказались весьма любопытными. В частности, слова «грабеж» и «грабить» прозвучали 67 раз, «конфискация» – 10 раз, «расхищение» – 10 раз, «красть» – 3 раза плюс еще 1 раз, уже после завершения подсчетов, это слово употребил уважаемый коллега, представляющий Дерби, в своем заключительном комментарии; а также «налет» – 11 раз, «кража» – 2 раза, «стянуть» – 1 раз, «присвоить» – 1 раз, кроме того, зафиксировано разовое употребление слова «жульничать», которым по праву может гордиться достопочтенный коллега из Спен-Валли (сэр Дж. Саймон). Помимо этого также фигурировали «злоупотребление доверием» – 19 раз, «предательство» – 5 раз, «произвол» – 1 раз, «подлость» – 1 раз, «мошенничество» – 1 раз, «измена» – 1 раз, «низкий» – 15, «жалкий» – 1 раз, «презренный» – 1 раз, «подлец» – 1 раз и «трус» – 3 раза. Кроме того, непосредственно в свой адрес я услышал следующие комплименты: «главный злоумышленник», «грабитель», «мародер», «вор» и «сущий прохвост». Поскольку я знаю, от кого исходят все эти обвинения и оскорбления, я воспринимаю их исключительно как своеобразную лесть и похвалу. Всегда не слишком осторожные в выражениях члены палаты, находящиеся сейчас в оппозиции, в принципе не привыкли со мной церемониться: к примеру, во время выборов они даже не упускали случая назвать меня «убийцей». Так что мое нынешнее реноме «грабителя» свидетельствует о некотором повышении статуса в их глазах – очевидно, я делаю успехи. Слова, которые при правильном употреблении обладают мощной экспрессивностью, как известно, теряют свою силу и значимость, если они не подкреплены фактами или не имеют под собой реальной основы. Эти слова ничего не стоят, когда ими бессмысленно сотрясают воздух.

«Зардевшаяся от смущения “либеральная невеста”»

22 октября 1928 года

Чингфорд

На всеобщих выборах в мае 1929 года либералам удалось добиться незначительного превосходства над социалистами. Как и предсказывал Черчилль в этом своем выступлении перед избирателями, правительство консерваторов вскоре было вынуждено подать в отставку, и его сменило правительство меньшинства, сформированное лейбористами под руководством Рэмси Макдональда при поддержке Либеральной партии. Это означало конец карьеры Черчилля на должности канцлера казначейства. Его решение восстановить в Британии золотой стандарт было не вполне однозначным, к тому же Черчилль выбрал для этого очень неудачный момент – в 1929 году страну постиг Великий крах. Ежегодный альманах «Энньюэл Реджистер» за 1929 год так писал об этом: «В своей партии, да и во всей палате общин, господин Черчилль зарекомендовал себя как весьма талантливый полемист, но его достижения в качестве главы финансового ведомства достаточно сомнительны».

На всеобщих выборах будет решаться один, самый главный вопрос: удастся ли социалистам прийти к власти и сформировать правительство? Меня удивляет то, с каким легкомыслием некоторые круги нашего общества относятся к возможности реализации этого жуткого сценария. Возможно, господину Ллойд Джорджу позволят войти в состав правительства социалистов, чтобы придать ему некоторой стабильности – в первую очередь в финансовых делах – и научить новый кабинет тактике парламентской борьбы. Некоторые газеты уже вовсю обсуждают перспективу соглашения между либералами и социалистами. Зардевшейся от смущения «либеральной невесте» прочат в мужья неотесанного «социалистического пастушка», и тот вот-вот с неохотой согласится взять ее в жены. Лорд Ротермир, очевидно, с готовностью выступит в роли сурового отца и благословит этот союз: «Плодитесь и размножайтесь, дети мои. Будьте добродетельны – и обретете счастье. Будьте бережливы – и обретете богатство». И оргaны всех британских церквей дружно грянут свадебный марш: «Мы пойдем обратно одной дорогой». (Смех.)

«Сказка о разоружении»

24 октября 1928 года

Эльдерсбрук

В 1925 году Германия снова стала частью мирового сообщества и подписала Локарнские соглашения, согласно которым европейские державы, победившие в Первой мировой войне, то есть Великобритания и Франция, обязались приступить к разоружению. Однако продолжительные дискуссии о разоружении и обороне лишь усилили взаимное недоверие наций, участвовавших в переговорах, приведя к ситуации, на которую намекает Черчилль в своей едкой аллегории.

Длящаяся последние два года дискуссия привела к тому, что вопросы, касающиеся боеспособности военно-морских, сухопутных и воздушных сил, приобрели неожиданно большое значение на нынешнем мирном этапе истории человечества. Сейчас из соображений осторожности правительства вынуждены рассматривать все мыслимые и немыслимые прогнозы на будущее, которые на самом деле вряд ли когда-либо претворятся в жизнь. Главная цель дипломатов всех стран – не дать возможности какому-либо из демократических государств в дальнейшем диктовать свои условия остальным.

Чтобы никого не обидеть в этой непростой ситуации, я, пожалуй, обращусь к жанру иносказания. Однажды все звери в зоопарке решили разоружиться и организовали конференцию, чтобы обсудить этот важный вопрос. Первым выступил носорог: открывая заседание, он заявил, что клыки – это варварское оружие, которое с общего согласия необходимо строго запретить. В то время как рога, которые в первую очередь служат для защиты, разумеется, должны быть разрешены. Бык, олень, а также дикобраз и даже маленький ежик (чьи иглы по статусу, видимо, были приравнены к рогам) дружно заявили, что согласны с носорогом, однако лев и тигр придерживались иного мнения. Они встали на защиту клыков и когтей, называя их благородным оружием, применявшимся с незапамятных времен. Пантера, леопард, пума и все прочие представители семейства кошачьих поддержали льва и тигра. Тогда взял слово медведь. Он предложил ввести запрет и на клыки, и на рога, чтобы ни одно животное не могло применять их в бою. Единственным достойным способом выяснения отношений медведь считал объятия – пусть противники просто обнимают друг друга, это ведь так по-братски! Хотя возразить тут было нечего, прочим животным предложение медведя почему-то совсем не понравилось, а индейку и вовсе охватила паника.

Дискуссия становилась все более жаркой и напряженной: звери так увлеклись обсуждением рогов, клыков, когтей и объятий, что сами не заметили, как от их мирных намерений не осталось и следа. К счастью, служители зоопарка сумели вовремя успокоить своих питомцев и убедили их мирно разойтись по клеткам. Только тогда они вновь стали доброжелательно относиться друг к другу.

3. Годы пустынного одиночества, 1930–1939

В мае 1929 года либералы снова вернулись к власти, поддержав правительство меньшинства, сформированное лейбористами. В результате политических перемен Черчилль оказался не у дел: его более чем на 10 лет лишили возможности занимать государственные посты. В начале 1930-х годов его мнение все чаще стало расходиться с мнением руководства и большинства членов Консервативной партии: сначала – по индийскому вопросу, затем – в связи с политикой умиротворения, проводимой в условиях усиленной милитаризации Германии. К тому моменту, когда в конце 1930-х годов Гитлер принялся бесчинствовать в Европе, ряды политических соратников и союзников Черчилля в парламенте поредели настолько, что их уже буквально можно было по пальцам перечесть.

Над миром нависла страшная угроза. Черчилль отлично понимал это и изо всех сил пытался, пока не поздно, предупредить о неотвратимой опасности народы Британии, США и Западной Европы, но, к сожалению, его никто не хотел слушать. В эти годы от него все отреклись, его заклеймили как «милитариста», однако несмотря ни на что Черчилль не сдался. Лично у меня нет сомнений в том, что как раз в это время пробил «звездный час» Уинстона Черчилля – ведь именно твердая решимость и незаурядная сила духа, которую он продемонстрировал в минуты суровых испытаний, предопределили его дальнейшую судьбу.

Ситуацию радикально изменил Мюнхенский кризис, когда британское и французское правительства постыдно пожертвовали независимостью Чехословакии, чтобы умилостивить ненасытного Гитлера. Поначалу премьер-министра Невилла Чемберлена в Британии всячески восхваляли как миротворца. Однако несколько месяцев спустя и сам Чемберлен, и большинство граждан его страны поняли, что они жестоко обманулись и что Черчилль с самого начала был прав. С той поры все чаще и все настойчивее стали раздаваться требования вернуть Уинстона Черчилля в правительство.

«Мятежный законник из Миддл-Темпл»

23 февраля 1931 года

Уинчестер-Хаус, Эппинг

Одним из первых шагов правительства лейбористов, предпринятых при поддержке Консервативной партии, стало присвоение Индии статуса доминиона с правом самоуправления. Черчилль был категорически против этого решения. В этой речи он яростно обрушивается на национального лидера индийцев Махатму Ганди. Позднее это выступление активно критиковалось как в Индии, так и в Британии.

Теперь несколько слов об управлении Индией. По моему мнению, мы должны официально заявить о своем категорическом несогласии с той ошибочной и неудачной политикой в отношении Индии, которую проводили социалисты вместе с действовавшим по их указке вице-королем. Мне тошно смотреть, как господин Ганди, этот мятежный законник из Миддл-Темпл, строит из себя босоногого дервиша, воплощающего саму идею Востока, как он полуголым является во дворец вице-короля, чтобы говорить на равных с представителем нашего монарха, а сам между тем продолжает затевать бунты и настраивать местное население против нас. Такой человек способен лишь осложнить и без того непростую ситуацию в Индии.

«Покидая Индию»

18 марта 1931 года

Ройял-Алберт-Холл, Лондон

Имея за плечами многолетний опыт армейской службы в Индии, Черчилль был твердо убежден в том, что фактическая ликвидация британского правления в этой стране приведет не только к гибели Британской империи, но и к массовому насилию и кровопролитию в ходе выяснения отношений между индуистскими и мусульманскими общинами. Как это ни печально, он оказался абсолютно прав. Однако в момент принятия парламентского решения Черчилль не встретил поддержки однопартийцев: большинство консерваторов оказались не согласны с ним. Так Черчилль стал политическим изгоем именно тогда, когда ему так необходимы были помощь и поддержка.

Передав Индию в руки браминов, мы поступим жестоко и недальновидно. Такое решение навлечет позор на всех, кто будет в нем повинен. Ведь эти самые брамины, разглагольствующие о принципах западного либерализма и корчащие из себя философствующих политиков демократического толка, отказывают в основных правах почти 60 миллионам своих соотечественников, которых они называют «неприкасаемыми» и которых они за тысячи лет угнетения приучили безропотно мириться с этим унизительным статусом. Брамины отказываются есть и пить за одним столом с этими несчастными и в принципе не считают их за людей. Нахождение рядом с неприкасаемым для брамина недопустимо, ибо сродни осквернению. Как же при этом они могут столь самозабвенно рассуждать о логическом учении Джона Стюарта Милля и выступать в защиту прав человека вслед за Жан-Жаком Руссо?

Пока то или иное сообщество, социальное или религиозное, одобряет подобную практику угнетения и заявляет о своей готовности вечно удерживать 60 миллионов соотечественников в состоянии нечеловеческого рабства, мы не можем признать законными притязания таких псевдолидеров, даже если формально они заявляют о своей приверженности к демократическим идеалам. Тем более нельзя позволить этим людям распоряжаться судьбой миллионов беспомощных и презираемых сограждан. Теократия браминов, удерживающая в подчинении все индуистское население, от высших каст до неприкасаемых, в Индии соседствует с исламским движением. В стране проживают 70 миллионов мусульман, от природы наделенных недюжинной энергией и жаждой крови и вооруженных религией, которая диктует им необходимость постоянных войн с иноверцами. Пока индуист продумывает аргументацию для философского спора, мусульманин точит свой меч. Разумеется, и в индуистской, и в мусульманской общине достаточно много красивых и одаренных юношей и девушек, однако смешанных браков между представителями этих враждующих группировок нет и быть не может. Меж ними – глубокая пропасть. Все противоречия, разделяющие Францию и Германию или, скажем, католиков и протестантов, вместе взятые, не сопоставимы и с одной десятой долей глубины этой пропасти. По ее сторонам – две религиозные общины, десятки миллионов представителей которых живут бок о бок в городах и деревнях Индии. Но до настоящего момента и индуисты, и мусульмане пребывали под сенью справедливого правления Британии, простиравшей над ними свой замиряющий скипетр. К тому моменту, когда в результате реформ Монтегю – Челмсфорда встал вопрос об индийском суверенитете и самоуправлении, они уже привыкли соседствовать и относились друг к другу относительно терпимо. Однако сейчас, когда становится очевидным, что вскоре мы либо по собственной воле покинем Индию, либо нас оттуда выгонят, непримиримая ненависть и кровная вражда вновь дают о себе знать. Религиозные распри с каждым днем усиливаются. Если мы умоем руки, снимем с себя всю ответственность за происходящее и откажемся от своих полномочий, как предлагают наши сентиментально настроенные коллеги, одержимые идеалами свободы и независимости, Индия сразу погрязнет в кровопролитнейших гражданских войнах между мусульманами и индуистами. Я уверен, что всякий, кто хорошо знает эту страну, обязательно согласится со мной.

Сухой закон

Ноябрь – декабрь 1931 года

Лекционное турне по США

Потеряв во время Великого краха 1929 года большую часть своих сбережений, заработанных писательским трудом и лекциями за первые 30 лет своей взрослой жизни, Черчилль был вынужден вновь отправиться в большое лекционное турне по США, чтобы поправить свое материальное положение. Приводимый здесь отрывок представляет собой черновик одной из запланированных лекций.

Черчилль был ярым противником сухого закона как по политическим, так и по личным соображениям. Мой отец Рэндольф Черчилль вспоминал, как за два года до этого, будучи 18-летним студентом, он сопровождал своего великого родителя в аналогичном турне по Канаде и США, неся ответственность за сохранность нескольких бутылочек разной формы и «сугубо медицинского назначения», в которых плескалась коричневатая жидкость, по характерному запаху которой несложно было догадаться о ее шотландском происхождении!

Зато мы, пожалуй, добились лучших результатов, чем вы, в борьбе со страшными общественными пороками, вызванными пагубным пристрастием к спиртному. В нашей стране, как и в вашей, алкоголь довел до нищеты и тюрьмы огромное количество людей, он разрушил тысячи семей и судеб… Но мы решили бороться с этим ужасным злом по-другому. Нашим оружием против него стали налоги и государственный контроль. Мы не побоялись применить сугубо рациональный подход в борьбе с этим пороком… Мы решили относиться к нему как к болезни, которую нужно во что бы то ни стало искоренить, а не как к сложному вопросу общественной морали.

«Банды коренастых тевтонских молодчиков»

23 ноября 1932 года

Палата общин

1932 год знаменует начало антифашистской кампании Черчилля, цель которой состояла в том, чтобы привлечь внимание соотечественников и граждан других стран к тому тревожному факту, что одновременно с процессом разоружения стран-победителей идет мощнейшее перевооружение немецкой армии. Состоявшие из нацистов отряды чернорубашечников и коричневорубашечников уже тогда вели себя весьма вызывающе, а всего через 10 недель после этого выступления Адольф Гитлер был избран канцлером Германии.

С одной стороны, безусловно, не стоит сбрасывать со счетов Германию. Эта страна по-прежнему могущественна, хотя еще совсем недавно противостояла в вооруженном конфликте почти всему миру, при этом сопротивляясь так умело, что на каждого немецкого солдата, убитого за четыре года Великой войны, приходилось по двое-трое погибших солдат армии союзников. У Германии до сих пор есть верные друзья и сторонники, причем, надо сказать, это весьма могущественные нации, политические интересы которых близки устремлениям немцев. Ежегодный набор призывников в армию Германии уже почти в два раза превышает аналогичный показатель во Франции, а парламентская система и демократические устои, на которые мы привыкли полагаться во время Великой войны, у немцев изрядно расшатались. Мне не так уж много известно о нынешнем состоянии законодательного аппарата Германии, но одно можно утверждать наверняка: нынче в этой стране всем заправляют военные.

С момента окончания войны Германия выплатила нам около миллиарда фунтов стерлингов в качестве контрибуции, но при этом получила займы на сумму двух миллиардов фунтов стерлингов, оплатив с их помощью контрибуцию и потратив остальные средства на оснащение своих фабрик и заводов современным оборудованием. Германские территории были освобождены задолго до назначенного срока, что лично мне кажется абсолютно правильным. Однако затем по результатам Лозаннской конференции эта страна к тому же практически освободилась от выплаты репараций тем нациям, чьи территории были опустошены войной или чье благосостояние, как наше, оказалось подорвано в результате боевых действий. Теперь я совсем не исключаю, что коммерческая задолженность Германии в конечном счете не будет подлежать возврату. Нет, я не предъявляю немцам никаких обвинений. Напротив, я искренне уважаю их и восхищаюсь ими, и мне хочется, чтобы между нашими народами установились добросердечные отношения взаимовыгодного партнерства; но мы должны смотреть правде в глаза: на какие бы уступки мы ни шли (а мы уже пошли на серьезные уступки и, возможно, будем вынуждены поступать так и впредь), всякий раз немецкое правительство почти сразу выдвигает новые требования.

Сейчас, например, Германия настаивает на том, чтобы ей разрешили перевооружиться. Какая невероятная хитрость! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы правительство Его Величества поверило немцам – как им вообще можно верить? – и согласилось с их требованиями, посчитав их справедливыми, поскольку перевооружение якобы требуется Германии для обеспечения ее равноправия. Насколько я знаю, сейчас широко используется замысловатый термин «качественное равноправие» или альтернативный ему термин «количественное равноправие». Оба предусматривают бесконечное число условий, которые необходимо соблюсти. Однако Германией движет вовсе не жажда справедливости. Бесчисленным бандам коренастых тевтонских молодчиков, бодро марширующим по городам и селам Германии, нужно отнюдь не равноправие. В их глазах читается решимость бороться и страдать за отчизну, а для этого немцам необходимо оружие, и как только они его получат, Германия сразу заявит о своих притязаниях на утраченные территории и колонии. Поверьте мне, немцы озвучат свои требования столь решительно и громко, что их обязательно услышат не только все вышеупомянутые, но и многие другие народы мира – кого-то из них лишь слегка припугнут, а кому-то придется и впрямь туго.

Наряду с Германией опасность для нас представляет и Россия. Эта страна, противопоставившая себя всему миру, имеет колоссальное влияние на международную экономику и политику. Россия с ее огромной и вдобавок постоянно растущей армией, с ее потрясающими успехами в области разработки химического оружия, авиации, танковой техники и всех прочих видов вооружений, о которых страшно даже подумать, с ее безграничными человеческими ресурсами и жгучей ненавистью ко всем своим соседям способна на многое. Советское государство постоянно угрожает целому ряду больших и малых стран, с которыми оно граничит от Балтийского до Черного моря. Их народы совсем недавно обрели независимость. Они очень дорожат своей свободой, но вряд ли стоит забывать о том, что в прошлом эти земли, частично или полностью, принадлежали Российской империи, созданной Петром Великим и Екатериной Великой. Некоторым из них теперь одновременно с Россией угрожает и Германия.

Я не хочу никого запугивать, не пытаюсь сгущать краски – я лишь сопоставляю имеющиеся факты и анализирую сложившуюся ситуацию. С учетом всего вышеизложенного вряд ли даже самые миролюбивые и здравомыслящие из нас удивятся тому, что нынче вся Европа охвачена страхом. Именно страх заставляет европейские державы принимать меры предосторожности, причем иногда, возможно, даже излишне жесткие меры. В сложившихся обстоятельствах мы должны действовать обдуманно и осторожно, ведь на нас, жителей Британских островов, возложена огромная ответственность, усугубляемая имперским статусом нашего государства: наше вмешательство в запутанные дела Европы ни в коем случае не должно выходить за рамки разумного. Нам следует придерживаться внешнеполитического курса, соответствующего нашему положению и статусу. Если мы разрушим существующий порядок (пусть даже сейчас это порядок милитаристского и тоталитарного толка), нам будет не избежать той самой катастрофы, которую все мы так хотим предотвратить. Каковы будут ее последствия? Предсказать их, увы, невозможно. Но если своим вмешательством в европейские дела мы приблизим эту трагедию, то, думаю, тем самым мы нанесем серьезный ущерб нашей международной репутации, которую уже не спасут никакие дальнейшие переговоры и соглашения.

Мы не должны забывать о том, что мы разоружились: и Европа, и США практически демилитаризованы. Зато все остальные народы, похоже, перевооружились и готовы к новому противостоянию.

«Непогрешимый анонимный оппортунизм»

22 февраля 1933 года

Палата общин

В этом выступлении Черчилль разоблачает ложное утверждение Британской радиовещательной корпорации о том, что она выражает мнение всех британцев. Большую часть 30-х годов XX века Би-би-си открыто поддерживала проводимую правительством политику умиротворения и делала все возможное, чтобы не допускать Черчилля в эфир.

Многоуважаемые представители Британской радиовещательной корпорации, по моему глубокому убеждению, не имеют ни законного, ни морального права утверждать, будто в своих передачах они представляют объективное мнение общественности. Кто им вообще позволил заявлять, что их точка зрения соответствует взглядам жителей Англии или тем более всех граждан Британии? Представлять интересы британской нации может, пожалуй, лишь правительство Его Величества, хотя и на этот счет есть некоторые сомнения. Мне кажется, от Би-би-си было бы куда больше толку, если бы вместо того, чтобы постоянно обрушивать на беззащитных слушателей потоки непогрешимого анонимного оппортунизма, руководство корпорации предоставило возможность людям самых разных взглядов высказаться в эфире. Лично меня весьма вдохновляет сама идея таких дебатов. Думаю, многие члены палаты, включая либералов и представителей меньшинства, которых постепенно становится все больше, согласятся с тем, что мое предложение оправданно. Я ратую за честные правила игры и за свободу слова. Подобного рода дискуссии, если только их правильно организовать, могут оказаться весьма и весьма продуктивными, сделав это новое средство массовой информации крайне полезным для страны. Задействовав радио в политической жизни нашего островка, мы тем самым укрепим государство и обеспечим нашему обществу гораздо более прочные устои.

«Англия»

24 апреля 1933 года

Королевское общество святого Георгия, Лондон

Чтобы не быть оборванным на полуслове цензорами Би-би-си, Черчилль прибегает к иносказанию, сочиняя новую притчу о святом Георгии (небесном покровителе Англии) и драконе и в ней иронично критикуя правительство, изо всех сил старающееся сохранить мир с Германией, которой в данной аллегории отведена роль дракона.

Я глубоко уважаю шотландцев. Я тепло отношусь к валлийцам, в особенности к одному из них. Я питаю самые нежные чувства и к старой доброй Ирландии, несмотря на все ее странности и выкрутасы. Но сегодня не их день. Сегодня тот единственный день в году, когда мы можем вспомнить забытые и почти запрещенные слова. Сегодня нам разрешается с гордостью произносить название нашей собственной страны и именовать себя «англичанами». Давайте хором повторим наш девиз: «Да спасет святой Георгий старую добрую Англию!»

Однако мы должны быть осторожны. Видите эти микрофоны? Их расставили сотрудники Британской радиовещательной корпорации. Только подумайте, какому риску сейчас подвергаются из-за нас эти достойные люди! Представьте, в каком напряжении они пребывают – как накалена атмосфера в их роскошном офисе, в том самом величественном здании, фасад которого украшают статуи сомнительной художественной ценности. Вообразите себе смятение сэра Джона Рейта, на аристократическом челе у которого от волнения проступают капли пота. Этот благородный джентльмен держит руку на главном переключателе и вслушивается в каждое мое слово, гадая, не пора ли ему уже оградить простодушную аудиторию от моих непочтительных замечаний в адрес господина Ганди, или большевиков, или даже нашего неусидчивого премьер-министра[5]. Но сегодня господин Рейт может быть спокоен. Нынче у меня есть куда более серьезные темы для обсуждения. Я хочу поговорить с вами о святом Георгии и драконе. Давайте вместе подумаем, как изменилась бы эта легенда в современных условиях.

Вот святой Георгий прибывает из Каппадокии: вместо верного коня его сопровождает штат секретарей. Наш герой вооружен не пикой, а невнятными лозунгами. Его, конечно же, приветствует местное отделение Лиги Наций. Он тут же предлагает созвать конференцию и пригласить на нее дракона. «Давайте, – говорит, – проведем круглый стол – дракону будет удобно обвиться вокруг него кольцами, спрятав хвост под столом». И вот уже отважный рыцарь заключает с чудищем торговое соглашение. Он дает этой гигантской рептилии в долг кучу денег, позаимствованных из карманов налогоплательщиков Каппадокии. Решение об освобождении прекрасной девы, которую держит в плену дракон, передается на рассмотрение в Женеву, а до принятия резолюции дракон сохраняет за собой все свои права и полномочия. Наконец святой Георгий фотографируется с драконом (снимок размещают на первых полосах газет, на том же листе в углу печатают небольшой портрет несчастной девы).

В связи с этой поучительной историей я хотел бы сейчас поделиться с вами некоторыми своими размышлениями о судьбе Англии. Я очень надеюсь, что никого тем самым не обижу. В нашей стране банки ни за что не закроют двери перед вкладчиками. У нас никто не ставит под сомнение справедливость судебных решений. Тут не станут преследовать человека из-за его расовой или религиозной принадлежности. Все мы, за исключением преступников, считаем полицейских своими друзьями и защитниками. Все мы, несмотря на прочие обязательства, постоянно проявляем заботу о тех, кто беден или попал в беду, – мы защищаем обездоленных гораздо активнее, чем любая другая нация на свете. Мы издавна ставим права гражданина выше прав государства и истово критикуем правительство, находящееся у власти, оставаясь при этом верными подданными короны и сохраняя преданность королю. Наш любимый Лондон, овеянный вековой славой, по-прежнему является финансовой столицей мира. Всего в полумиле от нас сейчас находится здание адмиралтейства, откуда в любой момент может быть отдан какой угодно приказ нашему флоту, который, даже несколько сократившись в размерах, по-прежнему не имеет себе равных по мощи. Более 80 % людских потерь, понесенных Британией в Великой войне, пришлись на долю англичан. Более 80 % всех налогов поступают от английских налогоплательщиков. Мы не можем не упомянуть об этом сегодня, ведь эти факты повышают наш авторитет и придают нам уверенности в себе.

Историки давно обратили внимание на одну национальную особенность англичан, за которую мы столетиями вынуждены платить очень высокую цену: после каждой победы, добытой потом и кровью, мы почему-то всегда упускаем большую часть завоеванного. Самые большие трудности, с которыми мы сталкиваемся, исходят не извне, а изнутри. При этом вряд ли стоит винить в наших проблемах честных работяг. На самом деле ответственность за наши невзгоды следует возложить на просвещенную интеллигенцию: этот класс всегда был развит в нашей стране и, внося вклад в развитие национальной культуры, в то же время постоянно подтачивал основы нашего государства и ослаблял английское общество.

Причина многих наших бед кроется в постоянном, ничем не оправданном стремлении к самоуничижению, к которому нас успела приучить наша собственная интеллектуальная элита. Отсюда готовность многих наших политиков брать на вооружение заведомо пораженческие доктрины. Что они могут нам предложить, кроме сумбурного интернационализма, убогого материализма и фантастических утопий?

Никто не спасет Англию, кроме нее самой. Если мы утратим веру в себя, забудем о том, что мы хозяева собственной жизни, разучимся разумно руководить своей страной, ее история неминуемо подойдет к концу. Если на нынешнем этапе, когда остальные европейские державы последовательно проводят политику агрессивного и воинствующего национализма и усиленно развивают вооружения и торговлю, мы будем продолжать руководствоваться устаревшими теориями, зализывая раны минувшей войны, то вскоре сбудутся самые мрачные предсказания: наше государство ждет быстрая и неотвратимая гибель. Лишенная своих восточных владений, утратившая превосходство на море, отягощенная долгами и налогами, несущая убытки в сфере торговли из-за установленных другими странами пошлин и квот, Англия неминуемо превратится в заштатную окраину Европы и потеряет все, что когда-то составляло ее славу, за исключением населения, многочисленность которого перестанет соответствовать экономическим возможностям нашего острова.

Так стоит ли разрушать твердыню британской государственности, основанную на принципах всеобщего благоденствия, милосердия и свободы? Стоит ли рисковать всем ради мечты, которая, возможно, однажды действительно осуществится, но пока что остается лишь мечтой и к тому же имеет шанс обернуться настоящим кошмаром? Наша нация, наша империя способна пережить любой шторм – история показывает, что для этого нам не нужна никакая другая система государственного устройства. На долю нашего народа выпало немало испытаний, и за прошедшие века мы, как никакая другая нация, успели сплотиться и накопить необходимый опыт. Вполне вероятно, что самые славные страницы нашей истории еще не написаны. Может статься, что грядущие испытания еще заставят всех англичан и англичанок нынешнего поколения радоваться тому, что судьба удостоила их чести жить в столь удивительное время. Мы все должны гордиться тем, что нам доверено решение столь важных и сложных задач, ведь нет и не может быть подвига достойнее, чем защита родины от нависшей над ней страшной угрозы.

«Войны начинаются внезапно»

7 февраля 1934 года

Палата общин

Эта речь представляет собой своего рода «артподготовку» перед последующим пятилетним «наступлением» Черчилля на британское общественное мнение, предпринятым с целью убедить британцев в необходимости начать перевооружение ввиду очевидных доказательств решимости Гитлера и нацистов пренебречь условиями Версальского договора, который положил конец Первой мировой войне. В преддверии нового международного конфликта Черчилля особенно волновала уязвимость британских городов в случае атак с воздуха. В связи с этим он, в частности, настаивал на необходимости создать мощную авиацию, по крайней мере не уступающую по силе авиации любого из потенциальных противников.

Войны начинаются внезапно. В нашей жизни уже был период, когда мы, как и сейчас, с тревогой и страхом смотрели в будущее, не зная, чего нам от него ждать. Наконец это случилось – нас застали врасплох, смяли, обессилили. Смею надеяться, что уважаемые члены палаты позволят мне напомнить им, что именно произошло в 1914 году. Никакого конфликта между Германией и Францией тогда в помине не было. Просто одним жарким июльским днем немецкий посол отправился на Ке-Д’Орсе и обратился, по-видимому, к самому Рене Вивиани, премьер-министру Франции, со следующим заявлением:

– Мы объявили войну России и начинаем мобилизацию своей армии. Какова в связи с этим будет позиция Франции?

Французский премьер, согласовав свое мнение с кабинетом министров, ответил, что Франция будет действовать сообразно своим национальным интересам. Тогда посол уточнил:

– Вы же в союзе с Россией?

– Да, именно так, – ответил французский премьер-министр.

В результате этого разговора, продолжавшегося всего несколько минут, войной оказались охвачены бескрайние территории: они и без того были весьма обширными на Восточном фронте, а тут в конфликт оказались втянуты еще две ведущие европейские державы – открылся Западный фронт. Впрочем, иногда даже заявление о нейтралитете не спасает государства от войн. Теперь нам, например, доподлинно известно, что, если бы французы тогда отказались выполнить свои союзнические обязательства перед Россией и заявили о намерении устраниться от военных действий, немецкий посол, уполномоченный правительством Германии предпринять все необходимые меры для разжигания этого конфликта, выдвинул бы дополнительное требование о передаче крепостей Туль и Верден немецким войскам в качестве гарантии того, что, объявив нейтралитет, французы в ходе войны не передумают.

Все это произошло на нашей памяти, и сегодня я вынужден констатировать, что нынешние действия правящей верхушки Германии не позволяют надеяться на то, что в столь же критической ситуации она поведет себя более ответственно и гуманно, чем правительство кайзера, решившееся на вышеописанные меры в отношении Франции. Нет, господа, если мы сами не обеспечим свою безопасность должным образом, то вполне вероятно, что в обозримом будущем (и все присутствующие скоро вполне могут стать тому свидетелями) и к нам прибудет посол, который потребует удовлетворить его дипломатические требования в течение нескольких часов, а если наш ответ его не устроит, на Лондон обрушатся бомбы, на улицах заполыхают пожары, прольется кровь. Оглушительный грохот орудий и черный дым пепелищ в кратчайшие сроки помогут нам оценить все несовершенство нашей системы противовоздушной обороны. Сегодня мы уязвимы так, как никогда прежде. Накануне войны мне часто доводилось слышать критику в адрес правительства либералов. Тогда их, помнится, обвиняли в недостаточной последовательности и четкости проводимой внешней политики, в стремлении укрыться от ответственности за пустым многословием, а также в нежелании прямо и открыто заявить о своих намерениях. Я могу лишь заметить, что те, кто сейчас стоит у власти, подвергают нашу страну гораздо более серьезной опасности, и если, вопреки нашим надеждам и чаяниям, беда все-таки придет – мы окажемся воистину в плачевном положении.

Судя по всему, ни один из уроков прошлого так и не был нами усвоен. Мы не сделали для себя абсолютно никаких выводов и в результате оказались перед лицом гораздо более страшной опасности. Во время предыдущей войны у нас был сильный флот, а угрозы с воздуха тогда вообще не существовало. Наш флот стал «надежным щитом», обеспечившим безопасность Британии. Выставив свои корабли на боевые позиции, мы вполне могли сказать любому иностранному правительству: «Ну и что вы можете против нас? Мы не пойдем ни на какие уступки, мы будем стоять на своем и придерживаться собственного курса. Мы не собираемся ни на кого нападать, но и другим не позволим втягивать нас в чужую войну. Мы будем действовать так, как считаем правильным и разумным». В нынешней ситуации, к сожалению, мы уже не можем позволить себе выбирать свой внешнеполитический курс самостоятельно. Наше положение коренным образом изменила авиация – это дьявольское изобретение, благодаря которому стали возможны атаки с воздуха. Наше островное государство утратило свою прежнюю неприступность, которой так хвалилось всего пару десятков лет назад. Именно данное обстоятельство вызывает у меня наибольшее беспокойство. И вопрос не в том, нравится нам такое положение дел или нет, вопрос не в наших амбициях или претензиях, правах или интересах – на карту поставлена наша с вами безопасность и независимость. Быть может, наше государство никогда еще не подвергалось столь серьезной опасности…

В связи с этим у меня просто в голове не укладывается, как в подобной ситуации, зная о текущих событиях в Европе и о собственной беззащитности, мы можем откладывать на потом решение принципиального вопроса о создании военно-воздушных сил, которые по меньшей мере не уступали бы военно-воздушным силам наших потенциальных противников. Я считаю этот шаг абсолютно необходимым. Учредив собственную военную авиацию, мы могли бы вновь, как и прежде, обеспечить собственную безопасность. Прошли те времена, когда мы беззаботно жили под защитой нашего флота. Настал тот час, когда парламент должен принять, а национальное правительство – обнародовать решение о создании британской авиации, равной по своей боевой мощи французской или немецкой авиации, в зависимости от того, кто из наших соперников в этом отношении сильнее.

«Германия вооружается»

8 марта 1934 года

Палата общин

Настойчивые призывы Черчилля к достижению паритета с Германией в области военной авиации вынудили Стенли Болдуина заверить палату общин, что правительство «предпримет необходимые шаги для того, чтобы Британия не отставала по численности и мощи военно-воздушных сил от тех стран, чьи самолеты могут долететь до ее берегов». В последующие годы, когда стало очевидным, что слова премьер-министра оказались пустой болтовней, Черчилль при любом удобном случае напоминал членам палаты об этом невыполненном обещании.

Я с ужасом думаю о том дне, когда нынешние правители Германии завладеют всем современным оружием и возьмут на прицел самое сердце Британской империи. Я думаю, если это произойдет, наше положение станет весьма и весьма незавидным: наша свобода и независимость подвергнутся прямой опасности и страшная угроза нависнет над миллионами мирных жителей нашей страны. Я действительно боюсь этого дня, а ведь он, скорее всего, уже недалек: до него от силы год-полтора. Нам остается лишь радоваться, что пока этот день еще не настал – по крайней мере я на это очень надеюсь. Но поверьте, он не за горами! Сейчас у нас еще есть время принять необходимые меры, но действовать надо очень быстро и решительно. Хватит обсуждать параграф номер такой-то из докладной записки номер такой-то – пора приступать к делу! Что толку от этого параграфа, даже если в результате его реализации мы получим прибыль в размере 130 000 фунтов стерлингов? На самом деле нам нужны эффективные меры, чтобы достичь паритета с Германией. Мой достопочтенный коллега, представляющий партию оппозиции, в своем выступлении произнес немало умных слов, однако в справедливости его доводов заставляет усомниться сделанный им вывод о том, что в увеличении военного бюджета нет никакой необходимости.

Мэндер: Я не считаю данную меру целесообразной на данном конкретном этапе.

Черчилль: Но суть в том, что данный конкретный этап и есть самый решающий. Я не говорю, что мы должны начать действовать прямо сегодня – если не сегодня, то хотя бы завтра, хотя бы на следующей неделе – ведь потом уже может быть слишком поздно! Переломный момент наступил, и у нас нет права медлить… Ситуация меняется на глазах. Международная обстановка стремительно накаляется. Германия вооружается, причем так быстро, что никто не в силах ее остановить. До сих пор со времен предыдущей войны разногласия между победителями и побежденными так и не были урегулированы. Еще никогда дух агрессивного национализма столь явно не торжествовал в Европе и во всем мире. Давно миновали дни конференции в Локарно, когда мы тешили себя надеждой, что нам удастся добиться воссоединения европейской семьи наций и навсегда похоронить давнюю вражду между тевтонами и галлами, от которой мы уже изрядно пострадали в недалеком прошлом.

Эта надежда не оправдалась, и сейчас мы должны действовать сообразно новым обстоятельствам.

«Вражеские самолеты могут долететь до нас за несколько минут…»

16 ноября 1934 года

Выступление по радио, Лондон

В «годы пустынного одиночества» Черчиллю нечасто разрешали выступать по радио. Руководство корпорации Би-би-си, удерживавшее монополию на радиовещание, пропагандировало политику умиротворения и очень опасалось хоть чем-нибудь не угодить глубокоуважаемому господину Гитлеру. Но однажды, видимо, по недосмотру сотрудников студии, Черчиллю представилась редкая возможность поделиться со слушателями своими опасениями.

Наблюдая за мирной жизнью нашей страны, видя, как ее добропорядочные граждане занимаются своими повседневными делами под надежной защитой демократических институтов, и осознавая, насколько справедливы и гуманны наши законы и обычаи, мы, однако, с удивлением и испугом осознаем, что более уже не можем чувствовать себя в безопасности на своем родном острове. Почти тысячу лет не полыхали на английской земле бивачные костры завоевателей. Бурное море и наш военный флот гарантировали прочность национальной обороны. На протяжении столетий нам удавалось сохранять свою свободу и независимость – наша страна росла и крепла, постепенно становясь центром мощной империи, охватывающей весь земной шар. И тот факт, что сейчас наше благополучие оказалось под угрозой, не может не причинять нам боль.

Тысячелетья длится рост державы,

Ее низвергнуть – нужен час один…[6]

Всего за несколько часов до Британии могут долететь боевые самолеты из страны, где живут почти 70 миллионов самых высокообразованных, трудолюбивых, умных и дисциплинированных людей в мире, которых с детства приучают к мысли о том, что нет дела более достойного, чем завоевательные походы, и нет участи благороднее, чем смерть на поле боя. Эта нация отказалась от всех гражданских свобод ради усиления своей коллективной мощи. А еще эта нация, несмотря на все свои достоинства и добродетели, оказалась в подчинении у кучки безжалостных злодеев, проповедующих принципы нетерпимости и расизма, не уважающих закон и не несущих никакой ответственности ни перед парламентом, ни перед народом. Всего два десятилетия назад Германия воевала почти со всем миром и едва не одержала победу. Сейчас немцы стремительно перевооружаются: у них в распоряжении появилось новое страшное оружие – авиация, против которой бессилен наш флот и которая создает реальную угрозу для всех нас: для женщин и детей, для слабых и больных, для пацифистов и ура-патриотов, для военных и гражданских лиц, для тех, кто в окопах на передовой, и тех, кто у себя дома в глубоком тылу.

Опасность усугубляется тем, что благодаря этому новому оружию появился новый способ ведения войны, по сути аналогичный самым жестоким боевым приемам, которыми в древности пользовались племена варваров, принуждая другие народы повиноваться себе путем запугивания мирного населения, подвергаемого страшным пыткам и истязаниям. И хуже всего то, что чем выше уровень развития страны, чем красивее и богаче ее города, чем сложнее ее социально-экономическая система, тем в большей степени она уязвима и тем серьезнее нависшая над ней угроза со стороны врага.

В настоящее время с побережья Франции, Нидерландов или Бельгии вражеские самолеты могут долететь до Британии буквально за несколько минут. От аэродромов Центральной Европы до наших городов всего несколько часов лёта. А современная артиллерия способна достать нас даже с континента. Врагам до нас рукой подать! В связи с этим напрашивается вопрос: неужели в сложившейся ситуации кому-то кажется благоразумным и возможным игнорировать положение дел в Европе? Каждый должен ответить на этот вопрос самостоятельно, и принять решение нужно без промедления. В этом вся суть. Что касается лично меня, то я – признаюсь, с большой неохотой – пришел к выводу, что мы никак не можем устраниться от европейских проблем. От соседей нам никуда не деться – мы вынуждены с этим смириться. При этом ни в коем случае не стоит недооценивать тот поистине огромнейший риск, которому сейчас подвергается наша страна.

Я надеюсь, что войны не будет, я молюсь, чтобы ее не было, и с присущим мне оптимизмом я верю, что нам все-таки удастся ее избежать. Однако если в ближайшем будущем Великая война, начавшаяся в Европе в 1914 году, возобновится после двух десятилетий, оказавшихся лишь временным перемирием, – а ведь именно это действительно может произойти, – никто не сможет сказать, где и как она завершится и как быстро мы окажемся втянуты в нее, подобно Соединенным Штатам, которым в 1917 году пришлось против воли вступить в предыдущую войну. Независимо от того, как будут развиваться события и как мы будем себя вести, нам не избежать суровых испытаний… Поэтому мне кажется правильной мысль о том, что мы ни в коем случае не должны отделять себя от Европы: во имя собственной безопасности и, я бы даже сказал, ради самосохранения мы обязаны сделать все возможное и невозможное, чтобы сберечь мир.

В последнее время все чаще раздаются голоса тех, кто настаивает на необходимости пойти на риск и разоружиться, дабы подать пример остальным странам. Позволю себе заметить, что мы только этим и занимались в течение последних пяти лет, однако почему-то нашему примеру так никто и не последовал. Напротив, наша пацифистская тактика возымела противоположный эффект: наши соседи еще больше вооружились, а ссоры и интриги, которыми обросла идея разоружения, лишь усилили враждебность наций по отношению друг к другу.

«Перед нами – путь, полный опасностей и невзгод»

31 мая 1935 года

Палата общин

Я согласен с сэром Гербертом Самюэлем: в нынешних условиях мы не можем не прислушиваться к мнению лидера такого крупного государства, как Германия. Если мы будем воспринимать все сказанное господином Гитлером лишь как попытку политического маневрирования, мы поставим под сомнение саму возможность ведения конструктивного диалога и достижения понимания между двумя великими нациями.

Я также разделяю мнение мистера Самюэля насчет того, что заключение пакта о военно-воздушных силах державами – участницами Локарнских соглашений[7] само по себе крайне желательно, и мы должны работать в этом направлении, потому что достижение подобного рода договоренности могло бы дать реальные результаты и имело бы огромное значение. Как и мой коллега, я горячо ратую за любые меры, которые могут помочь нам достичь паритета военно-воздушных сил, желательно на условиях снижения их количественных показателей по сравнению с теми, о которых идет речь сейчас, хотя добиться этого нам явно будет нелегко. Кроме того, я полностью поддерживаю германского канцлера в его мнении о недопустимости столь ужасного злодеяния, как беспорядочные бомбардировки территорий, заселенных мирными жителями, – можно сказать, что я обеими руками голосую за его позицию по этому поводу. Разумеется, сейчас все парламентские коалиции будут настаивать на том, чтобы наше правительство рассмотрело эти вопросы и по возможности нашло для них удовлетворительное решение. Однако давайте не будем недооценивать те трудности, которые стоят у нас на пути. Заключение подобного пакта странами – участницами Локарнских соглашений может вызвать куда больше проблем, чем кажется на первый взгляд. Тем не менее значимость данного политического шага воистину огромна: если ведущие державы поставят подписи под документом, обязывающим их всех вместе бомбить ту страну, которая начнет бомбардировки первой, это станет важным и, без сомнения, радостным событием.

Еще большие затруднения может вызвать вопрос об ограничении численности военно-воздушных сил. Военно-воздушная мощь любого государства измеряется не только количеством имеющихся у него эскадрилий или аэропланов – эти формальные показатели нельзя рассматривать в отрыве от его производственных мощностей. Рассмотрим для примера две страны, у каждой из которых есть тысяча боевых самолетов, но при этом производственная мощность одной из этих стран позволяет выпускать лишь 100 самолетов в месяц, тогда как другая способна ежемесячно производить по тысяче крылатых машин. Совершенно очевидно, что паритет в воздухе между двумя этими державами будет сохраняться не слишком долго.

Судя по вопросам, которые сегодня обсуждаются в палате общин, можно подумать, что опасность войны практически миновала. Я думаю, верно как раз обратное: опасность нависла над нами, с каждой минутой она все ближе, и вполне возможно, уже очень скоро придет тот час, когда ход событий окончательно выйдет у нас из-под контроля, хотя, разумеется, никто не знает наверняка, когда именно это произойдет. В своих суждениях мы должны в первую очередь опираться на факты. Нельзя терять надежду, но и закрывать глаза на факты тоже нельзя!

Сегодня из уст министра иностранных дел [сэра Джона Саймона] я услышал фразу, наглядно демонстрирующую все те иллюзии, которые питают многие здесь присутствующие и которые влияют на ход парламентских дебатов. Никто не придал этой фразе особого значения, хотя она как нельзя лучше подтверждает отсутствие у наших политиков четкого представления о реальных событиях. Помните, министр говорил о странах, с которыми мы обязаны поддерживать военно-воздушный паритет. Вы только вдумайтесь: у нас, оказывается, есть «обязанность поддерживать военно-воздушный паритет»! Но ведь на самом деле никакого паритета нет и в помине! Наши министры без конца талдычат о якобы принятом решении во что бы то ни стало удерживать паритет в воздухе: на меньшее, дескать, мы не согласны. Какой там паритет! Мы давным-давно отстали от Германии и, разумеется, от Франции. И в будущем это отставание с каждым месяцем станет расти. Мои прогнозы далеко не радужны: в ноябре этого года, когда мы по плану должны будем добиться 50 %-ного превосходства над потенциальными противниками, мощь нашей военной авиации не будет дотягивать и до трети, а может быть, даже и до четверти мощи военно-воздушных сил Германии. Скажите мне, какой толк в подобных обстоятельствах говорить о нашей «обязанности поддерживать паритет»? Факты ужасны, но они не перестанут быть фактами, даже если мы дружно примемся с негодованием опровергать их и внушать себе и друг другу, что на самом деле все совсем не так.

Немецкая армия, в составе которой на настоящий момент уже имеется 21 или 22 дивизии, сейчас прилагает все усилия для того, чтобы максимально быстро увеличить этот показатель до 36, ежемесячно набирая по дивизии, мобилизуя все доступные людские ресурсы и постоянно наращивая количество танков и прочих видов вооружений. Еще у Германии есть военно-морской флот, который регулярно пополняется новыми субмаринами. Некоторые из них, я думаю, уже вышли в море для обучения их личного состава сложному искусству подводной навигации. Я позволю себе напомнить уважаемым членам палаты, что для постройки подводной лодки нужно не так уж много времени. Помню, как в ноябре 1914 года я лично договаривался с господином Швабом, представителем компании «Бетлехем Стил», о постройке 20 подлодок за шесть месяцев – помнится, этот срок даже в те времена показался мне невероятно коротким. А когда ради соблюдения условий нейтралитета возникла необходимость транспортировать подводный флот из США на верфи в Канаде, подлодки разобрали на секции, погрузили на открытые железнодорожные платформы и в кратчайшие сроки доставили в пункт назначения. Как знать, сколько таких секций уже построили немцы? Сейчас промышленность Германии полностью милитаризована. Процедура ввоза в страну материалов, необходимых для производства оружия, предельно упрощена. Все заводы и фабрики работают денно и нощно, чтобы обеспечить государству должный уровень боеспособности. Сегодня германское производство достигло такого уровня милитаризации, какой во время последней войны наш промышленный сектор демонстрировал лишь через два года после ее начала.

Помимо этого, ведется активнейшая пропаганда, которая охватывает все слои населения: и школьников, и молодежь, и взрослых, при этом применяются самые жесткие и решительные меры. Все это происходит сейчас, практически на наших глазах. Между тем в нашей стране жизнь идет своим чередом: мы наслаждаемся тишиной и спокойствием своего уютного мирка и не хотим знать, что происходит за его пределами. Сегодняшние дебаты в полной мере подтвердили полную неосведомленность многих парламентариев в вопросах внешней политики; а между тем ситуация на международной арене изменилась и продолжает стремительно меняться самым нежелательным для нас образом. Я заметил любопытную закономерность: в мирное время, когда страны способны к спокойному диалогу и эффективному сотрудничеству, когда внутриполитическая жизнь идет своим чередом и на арене классовой борьбы царит затишье, проблемы приходят и уходят, но как только внешнеполитические отношения обостряются и речь заходит о вопросах национальной обороны, в особенности о вопросах, связанных с реальными боевыми действиями, то тучи только сгущаются. Если необходимые меры не будут предприняты, вскоре мы пожнем бурю. Вся Германия сейчас вовлечена в непрерывный процесс набирающей обороты полной мобилизации эмоциональных, моральных, материальных и технических ресурсов ради усиления своей военной мощи.

Европейские нации одна за другой впадают в панику при виде того, как быстро вооружается Германия. Давайте вспомним события последних недель, произошедшие со времени нашей последней серьезной дискуссии по внешнеполитическим вопросам. Нам прекрасно известно, что Польша продолжает оставаться в орбите влияния Германии. На выборах в Чехословакии [19 мая] появилась новая нацистская партия, которая сразу стала второй по численности электората в этом государстве. Этот весьма примечательный факт демонстрирует чрезвычайную энергичность немцев: вдохновленные идеями нацизма, они воистину способны на многое. Напряжение нарастает и в Австрии. Нынче многие твердят о необходимости гарантировать этой стране независимость, но даже такой шаг вряд ли обеспечит ей полную политическую самостоятельность и спасет от объединения с Германией. Австрийцы в любой момент могут переметнуться на сторону немцев, тем самым сведя на нет все наши внешнеполитические усилия по их удержанию от этого судьбоносного решения. Не стоит забывать о дунайском турне генерала Геринга. Как вы знаете, он объехал всю Югославию, Болгарию и Венгрию. В Болгарии и Венгрии он постарался упрочить узы давней дружбы, которые существовали между этими государствами и Германией в годы войны. Что касается Югославии, то визит генерала в эту страну, несомненно, имел очень большое стратегическое значение, сократив шансы всех других сторон на сотрудничество с этим союзником. Все упомянутые европейские страны подвергаются давлению со стороны Германии: их принуждают помогать немцам и постоянно идти на уступки. В связи с этим позвольте мне процитировать телеграмму Геринга, полученную из Вены и опубликованную в газете «Таймс» от 30 мая – генерал отчитывается перед руководством о своей поездке и завершает донесение такими словами: «В нынешних обстоятельствах, когда Германия становится все сильнее, а ее внешняя политика обретает все более четкие контуры – по контрасту хотя бы с политикой стран-победителей, – те из небольших государств, которые до сих пор не определились в выборе союзников, пристально следят за происходящим».

Особого внимания заслуживают отношения между Германией и Японией. Мне кажется, этот вопрос не может не волновать каждого, кто интересуется текущей внешнеполитической ситуацией. Определенные проблемы на международной арене создает и одержимость Италии Абиссинией. Есть еще Франция, народу которой предстоят суровые испытания, причем не только в связи с необходимостью укрепления национальной обороны, но и вообще во всех областях жизни. Мы, в свою очередь, никак не можем решить проблему слабости нашей авиации, отставание которой от противника нарастает с каждым месяцем. Вот так обстоят дела.

В этой ситуации герру Гитлеру и германскому правительству не составляет никакого труда проводить свою политику, которую, как я слышал, иногда называют «дипломатией силы». Как же все изменилось за последние два-три года! Буквально пару лет назад каждый уважающий себя сентиментальный интеллектуал либерального толка считал своим долгом при случае произнести слова ободрения и сочувствия в адрес народа Германии: мы привыкли говорить о немцах в покровительственном тоне и даже по возможности старались уравнять их в правах с другими народами. Что же мы видим теперь? Обиды немцев никуда не делись, их амбиции не удовлетворены, этот народ добивается все больших и больших успехов, и весь мир неделя за неделей ждет от лидеров германской нации очередных судьбоносных призывов и лозунгов. Что и говорить, все эти изменения последних лет весьма и весьма печальны.

Было бы глупо с нашей стороны в нынешних обстоятельствах перед лицом надвигающейся бури вести себя так, будто наша страна плывет по безмятежному морю, где нас не ждет ничего, кроме приятного ветерка и тихой погоды, и вообще все складывается самым наилучшим образом. Разумеется, нельзя терять надежду, нельзя отказываться от идеи мира, но при этом также нельзя закрывать глаза на тот факт, что перед нами – путь, полный опасностей и невзгод, и нам придется идти по нему в течение многих месяцев, а возможно, и нескольких лет. Пока ситуация складывается таким образом, мы должны думать не только о собственной безопасности, но и о том, смогут ли правительства парламентских демократий Западной Европы (далеко не все из которых успешно выполняют свои функции) обеспечить своим гражданам ту же степень безопасности, не говоря уже об уровне удовлетворенности национальных амбиций, которую обеспечивает народу Германии установившаяся в этой стране диктатура. Мы должны быть готовы встретить опасность лицом к лицу, ведь от этого зависит не только сохранение нашей собственной нации, но и свобода европейских государств и западной цивилизации в целом, представляющая собой безусловную ценность для всего человечества и нуждающаяся в защите от ужасов диктатуры и деспотизма.

«Вы ничего не уладили – вы лишь внесли разлад»

5 июня 1935 года

Палата общин

Это выступление Черчилля, содержащее острую критику в адрес правительства консерваторов (он сам тогда принадлежал к этой партии), знаменует конец его затяжной борьбы за будущее Индии – «Семилетней войны Черчилля», как ее назвал сэр Сэмюэль Хор, министр по делам Индии в 1931–1935 годах, ответственный за проведение через палату общин Закона об управлении Индией. Черчилль был убежден, что политика «поспешного бегства», избранная Консервативной, Лейбористской и Либеральной партиями, будет иметь самые трагические последствия для миллионов людей, населяющих Индийский субконтинент, и неизбежно приведет к массовому кровопролитию, вызванному неразрешимыми противоречиями между приверженцами индуизма и ислама.

Вы ничего не уладили. Вы лишь внесли разлад. Те, с кем вы искали примирения, оказались уязвлены сильнее всех. Те, кто более всего нуждался в вашей помощи, брошены на произвол судьбы. Те, на кого вы могли бы полагаться, теперь точно знают, что им на вас полагаться нельзя.

А сейчас вы должны задаться еще одним, последним вопросом, самым главным из всех. Приведет ли этот закон к улучшению жизни в Индии, будет ли содействовать развитию национальной мысли? Даст ли возможность простому индийцу, изо дня в день честным трудом зарабатывающему себе на хлеб, реализовать, как сказано в Конституции США, свое право «на жизнь, свободу и стремление к счастью»? Индия – это страна, почти континент, куда британцы принесли мир и правопорядок и где внедрили все достижения современной науки, однако единственным ответом местного населения на все эти блага стал рост рождаемости. Да еще какой! Новые материальные блага, новая еда, новый транспорт, новые средства гигиены, новые каналы, прогресс в лесной промышленности и сельском хозяйстве нисколько не улучшили положения большинства индийцев. Единственным результатом преобразований последних 50 лет в этой стране стало увеличение народонаселения на 100 миллионов человек. При этом абсолютное большинство жителей по-прежнему влачат жалкое существование.

Вся эта людская масса, огромная и беспомощная, как никогда нуждается в поддержке британцев, в эффективном управлении, в еще большем количестве британских чиновников, а также в более строгой и энергичной организации всех основных видов деятельности. Вместо всего этого вы предлагаете либеральные лозунги, ослабление административного аппарата и неизбежный упадок. Могучую машину управления Индией принуждают сбавить обороты именно тогда, когда численность населения страны превысила предельный уровень, гарантирующий обеспечение всех жителей основными продуктами питания, и тогда, когда государство особенно остро нуждается в бескорыстной и просвещенной автократии. Именно в этот момент вы преподносите индийцам букет увядших цветов викторианского либерализма, которые, как бы восхитительны они ни были сами по себе, никогда не приживутся в Азии и уже давно не в чести во всех странах континентальной Европы.

Исаак Фут: Тем хуже для Европы.

Уинстон Черчилль: За этот букет Индии придется дорого заплатить. Налоги вроде акциза на соль взимаются там даже с беднейших из бедных – с тех, до чьей нищеты далеко даже наибеднейшим из бедняков нашей страны, – эти деньги действительно нужны государству, но сбор налогов оправдан лишь в том случае, если полученные средства расходуются на содержание больниц, на борьбу с чумой, на обучение специалистов, на совершенствование оросительных систем и на покупку современного оборудования. Только таким образом можно поддержать нынешнюю чрезмерную численность населения этой страны, составляющего 1/6 часть всего человечества. Показатели уровня жизни в Индии достигли абсолютного минимума. В дальнейшем даже небольшое их снижение будет означать медленную смерть от голода и фактически истребление даже не миллионов, а десятков миллионов людей, появившихся на свет по вашей милости, под защитой Британской империи…

Вы приняли решение, и у вас есть на это полномочия. Вы уже продемонстрировали меру своих полномочий, выдвинув этот законопроект, и теперь у вас наверняка хватит полномочий для того, чтобы навязать его народу Индии. Однако нынче выясняется, что даже политическую элиту этой страны не удовлетворяет ни система управления, которую вы намерены внедрить, ни конституция, которую вы предлагаете, ни те колоссальные жертвы, на которые придется пойти индийцам. Этот народ протестует против предлагаемой вами формы правления всеми доступными способами и порицает ваше сомнительное великодушие, если его вообще можно так назвать. Даже немногочисленные представители состоятельных слоев населения, в чьих интересах вы собирались действовать, отвергли тот лакомый кусок, что вы решили им преподнести.

Таков ваш план по внедрению более эффективного управления Индией. Слава Богу, мы не имеем к нему никакого отношения. Вы добились того, что вам было по душе. Теперь дело за малым: нужно чтобы то, чего вы добились, пришлось по душе вам самим. Удастся вам это или нет – время покажет. В сложившихся обстоятельствах меня в первую очередь поражает то, насколько настойчиво правительство стремилось реализовать свою политику в отношении Индии, ставя при этом в затруднительное положение многих авторитетных представителей Консервативной партии, и это в нынешних условиях, когда внутриполитическая ситуация столь нестабильна, когда континентальная Европа неуклонно движется к катастрофе и когда нам предстоят долгие месяцы работы по устранению очевидных упущений в организации военно-воздушных сил Британии и по решению других ключевых проблем национальной обороны. Напрасно я тешил себя надеждой, что правительству хватит благоразумия изменить свои планы, которые, как всем известно, не вполне продуманы, противоречат всякой логике и здравому смыслу и не закреплены ни в одной конвенции или соглашении с кем-либо из общественных деятелей Индии. К моему изумлению, правительство этого так и не осознало…

Я думаю, это – недальновидный закон. Я уверен, что это – преступный закон. Это, говоря словами моего уважаемого коллеги по партии, – злоупотребление властью и политическим доверием.

«Я – сторонник договора»

10 июля 1935 года

Палата общин

Как человек, поставивший подпись под договором, который послужил основой для создания Ирландского свободного государства, позднее преобразованного в Ирландскую Республику, Черчилль глубоко осуждал текущую политику британского правительства, которое регулярно закрывало глаза на многочисленные нарушения ключевых положений этого договора премьер-министром Ирландии Имоном де Валера.

Я – сторонник Ирландского договора[8]. Я лично подписал этот договор. Вообще, надо отметить, что мы, члены британского парламента, находимся в очень выгодном положении – мы в этом вопросе ни от кого не зависим. Следует признать, что у наших оппонентов в свое время были довольно веские аргументы, однако, несмотря ни на что, мы все же подписали этот договор, и многие ирландцы пожертвовали своей жизнью ради того, чтобы сей документ вступил в силу и стал основой наших будущих взаимоотношений. Сейчас уже вряд ли кто-либо усомнится в том, что тогда британцы поступили правильно. Но какова нынче судьба этого наиважнейшего документа? Им то и дело пренебрегают, его положения отменяются одно за другим. Мой достопочтенный друг, министр по делам доминионов, представил членам палаты печальный список основных нарушений, которые были допущены за последние четыре года: в их числе, например, отмена парламентской присяги на верность английской короне, упразднение сената, лишение короны и генерал-губернатора последних оставшихся у них полномочий, отмена права подачи апелляций в судебный комитет Тайного совета и новый закон[9], который в случае его принятия превратит подданных Британии, находящихся на территории свободного ирландского государства, в иностранцев.

В результате всех этих изменений та Ирландия, с которой мы когда-то пришли к соглашению о статусе доминиона в рамках империи (причем доминиона, обладающего теми же правами, что и Канада), перестала существовать, превратившись в отдельную республику. Это преобразование произошло за последние четыре года, пока мы были слишком заняты собственными проблемами, чтобы думать об ирландском вопросе. И вот вам, пожалуйста! Причем вряд ли дело этим ограничится. Нынешние правители Ирландии твердо намерены продолжать действовать в избранном ими направлении. Остается лишь дождаться момента, когда они реализуют свои смелые замыслы. И позвольте мне обратить ваше внимание на то, что все предпринятые ими меры были абсолютно законными. Когда вы приняли этот Вестминстерский статут и когда «главный кнут» впервые собрал свои грозные легионы, оказавшиеся в подавляющем большинстве в результате всеобщих выборов, так что в результате сей документ был буквально протащен через лобби, а сопротивление тех 50, что решили выступить против него, оказалось подавлено, – когда все это произошло и правительство отказалось исключить Ирландский договор из сферы действия статута, – именно тогда вы тем самым узаконили каждый шаг, я подчеркиваю, каждый шаг, который уже был или еще может быть сделан на пути к полному уничтожению и разрушению того, что осталось от договора, некогда заключенного между нашими странами.

Сноски

1

Речь идет об ответном адресе парламентариев на тронную речь монарха, которой открывается каждая новая сессия британского парламента. – Прим. пер.

2

Уильям Шекспир. «Юлий Цезарь», акт 3, сцена 2 (пер. М. Зенкевича). – Прим. пер.

3

Черчилль имеет в виду Францию и Россию. – Прим. пер.

4

Англ. anzac, сокр. от Australian and New Zeeland Army Corps. – Прим. пер.

5

В то время пост премьер-министра занимал Джеймс Рамси Макдональд, который большую часть времени проводил в зарубежных поездках, активно занимаясь внешнеполитической деятельностью и практически не уделяя внимания внутриполитическим проблемам.

6

Байрон Дж. Г. Паломничество Чайльд-Гарольда. Предисловие к песням первой и второй // Байрон Дж. Г. Дон-Жуан; Паломничество Чайльд-Гарольда. – М.: Эксмо, 2010.

7

В оригинале используется термин «Air Locarno». Имеется в виду дополнение к Локарнским соглашениям 1925 года, которое в марте 1935 года правительства Британии и Франции предложило заключить правительству Германии. По условиям этого дополнительного соглашения в случае нападения одной из стран-участниц на другую все остальные стороны соглашения должны были объединить свои военно-воздушные силы и совместно напасть на агрессора. См.: George H. Quester. Deterrence before Hiroshima: the airpower background of modern strategy. Oxford; New Brunswick: Transaction Books, 1986, p. 92. – Прим. пер.

8

Договор был подписан в 1921 году. По его условиям Ирландия получала статус доминиона в составе Британской империи. – Прим. пер.

9

Имеется в виду закон 1935 года об ирландской национальности и ирландском гражданстве (Irish Nationality and Citizenship Act 1935), 33-я статья которого отменяла статус британского гражданства для ирландских граждан. Впрочем, Лондон продолжал признавать жителей Ирландии гражданами Британии до 1949 года. – Прим. пер.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.