Зеленая ветвь

      - Вырастут, нашему Кондрату братьями будут, - мечтачельно проговорила Елена.
      31. ПУТЬ К ПОБЕДЕ
      Лишь на другой день к вечеру удалось узнать от разведчиков, где находится противник. Его обнаружили в двенадцати милях от деревушки Зилы.
      Иванко стал готовиться к походу. Но случилось непредвиденное. Неожиданно для этих южных мест на рассвете вдруг подул холодный ветер, понеслись по небу черными волнами низкие тучи, хлынул ледяной дождь с градом и мокрым снегом. Дорога превратилась в вязкую глину. Ступишь шаг и ногу не вытянешь.
      Чтобы не мучить весь отряд трудным походом, Иванко изменил план: основную часть войска оставил в Зиле, а сам с группой разведчиков отправился выяснять обстановку.
      Несколько часов спустя разведчики добрались до большого селения. Здесь на окраине расположился лагерь турецкого войска. Видимо, противник еще не знал о высадке патриотов я не подозревал о нависшей над ним угрозе. Господствовала полная беспечность - в лагере не выставили даже караульных постов. Три полевые пушки с горками ядер и бочками пороха стояли без охраны.
      Разведчики хотели было поджечь бочки с порохом и взорвать весь этот артиллерийский арсенал, но Иванко остановил их:
      - Пушки нам еще пригодятся.
      Он послал в Зилу двух разведчиков с приказом немедленно построиться войску в походную колонну и в полной боевой готовности, соблюдая тишину, двигаться к вражескому лагерю. Сам же остался в засаде наблюдать за противником.
      Ждать пришлось долго. Отряд шел очень медленно по размокшим от дождя полям. Лишь поздно вечером Иванко, наконец, заметил в сумерках неясные фигуры приближающихся людей. В первом ряду, конечно же, шла Елена, хотя ей было строго-настрого приказано оставаться со старухой и детьми в обозе.
      Операцию построили на внезапности. Отряд разделили на две штурмовые колонны, и они одновременно ворвались во вражеский лагерь.
      Разбуженные выстрелами, турки срывались с теплых постелей, выбегали из палаток в гремящую темноту, где их встречали штыки и сабли...
      ...После штурмовой ночи Иванко весь день занимался административными делами - устраивал освобожденных из неволи пленников. Большинство из них были жители окрестных селений и деревушек - крестьяне и рыбаки, молодке женщины, девушки, подростки.
      Учтя промахи противника, опорную военную базу решили устроить в Зиле. Здесь, правда, трудно было разместить всех воинов отряда - домишек в деревеньке всего-то с десяток. Зато из этой деревеньки можно поддерживать по морю связь с Навпали. А главное - деревушка надежно прикрывалась со стороны суши труднопроходимыми болотами дельты реки Нестос.
      ...Возвратясь в Зилу, Иванко первым делом погрузил раненых и больных на десантную шхуну, что ожидала на рейде. Решено было отправить их в госпиталь в Навпали.
      Капитан поздравил Иванко с победой и пригласил ознаменовать это событие ужином. Иванко любил пображничать, но сейчас отказался. Нужно было как можно скорее обосноваться на отнятом у противника берегу, установить батарею из трофейных султанских пушек...
      32. ЗАГВОЗДКА
      - Ваш друг отлично провел десантную операцию. Прочтите сию реляцию! Подполковник Пеллион подал Райкосу бумагу. Тот пробежал глазами строки, где подробно описывался разгром войск противника. Когда глаза Райкоса добрались до знакомой подписи - он чуть не вскрикнул от радости. Реляцию скрепляла знакомая фамилия Иванко.
      Радость, которую сейчас испытал Райкос, все же не могла заглушить удивления: уж слишком благожелательно встретили реляцию начальник штаба строевых войск подполковник Пеллион и командующий генерал Жерар. Обычно они высокомерно держались с офицерами нефранцузами. Не жаловали их своим вниманием и демонстративно не вступали с ними ни в какие разговоры, кроме служебных. Жерар и Пеллион сформировали штаб преимущественно из своих соотечественников. Райкос посещал этот "французский" штаб только по вызову или когда этого требовали самые важные дела. Он уже несколько раз испытал на себе высокомерное пренебрежение штабных начальников и теперь избегал с ними общений.
      Поэтому необычная любезность Пеллиона удивила его и насторожила. Он посмотрел на полное надменное лицо начальника штаба, на его розоватую лысину, словно желая проникнуть в мысли, что скрывались за ней. "Почему вдруг на него напала такая любезность? Почему он вдруг решил познакомить меня с Иванкиной реляцией?" - думал Райкос. У него появилось желание подразнить надменного офицера.
      - В этом нет ничего неожиданного. Капитан Хурделицын имеет большой военный опыт.
      - Гм... в его-то возрасте? Ведь он так молод, - неуверенно скосил глаза француз.
      - Он еще юношей прошел славную школу, воюя с вашими соотечественниками, господин подполковник. И, надо сказать, воевал успешно. В сражении под Березином отбил пушку.
      Пеллион оторопел. Слова Райкоса звучали как вызов.
      Лысина подполковника стала багровой. Все ожидали, что начальник штаба обрушит на дерзкого русского весь арсенал своей власти. Но Пеллион только скрипнул зубами и оскалился в добродушной улыбке. Видимо, понял, что факты не опровергнешь.
      - То были войска узурпатора Наполеона. Он умел воевать. У него можно было поучиться...
      - Капитану Хурделицыну не было нужды учиться у Наполеона. Его учителями были Суворов и Кутузов...
      - О, да, Кутузов! - подхватил Пеллион. - Кутузов хорошо использовал русский мороз. О, вы, русские, умеете воевать в союзе со своим морозом.
      - У нас не только сильный мороз, но и мужество. А Суворов воевал в климате, похожем на климат вашего отечества. Например, в Италии и Швейцарии.
      - Успокойтесь, господин полковник, - поджал тонкие губы Пеллион, хотя эти слова надо было отнести прежде всего к нему самому. - Стоит ли нам спорить о давноминувшем. Лучше потолкуем о настоящем. Вы говорите, как парижанин. Вам приходилось бывать во Франции?
      - Да, мосье Пеллион, приходилось!
      - И вы знаете историю моей страны?
      - Я получил неплохое образование.
      - О, вы русский аристократ?! Что же привело вас сюда, в стан президента-революционера? Жажда приключений?
      - Очевидно, то же самое, что и вас, господин подполковник.
      - Гм! - задумался начальник штаба. Видимо, он несколько успокоился. Все это - суета сует... Я вижу, что вы, господин полковник, благородный человек. А ныне благородным людям в Греции надо быть вместе. Чтобы не совершить досадных ошибок.
      - Я не понял вас.
      - Ну, что тут понимать?! Речь идет о самом простом, - уклонился от прямого ответа Пеллион.
      - Честь имею, - поднес к козырьку фуражки руку Райкос и направился к выходу.
      - Подождите... - задержал его Пеллион. - Я не сказал вам главного. Генерал Жерар хочет сплотить благородных людей. Он решил встретиться с офицерами у себя в домашней обстановке и просил меня пригласить вас. Он живет здесь, в этом же доме на втором этаже.
      - Это приказание или приглашение?
      - Что вы! Я же сказал - приглашение.
      Райкос поблагодарил и вышел из кабинета начальника штаба.
      У выхода его ожидал полковник Алмейда. На смуглом лице португальца застыла ироническая усмешка.
      - Вы решили пойти вечером к генералу Жерару? - спросил он Райкоса.
      - Ни в коем случае... А вы откуда знаете?
      - Меня тоже пригласили.
      - Что бы это значило? Еще недавно они и говорить с нами не хотели, а теперь вдруг приглашают побеседовать в домашней обстановке... С чего бы это?
      - Думаю, неспроста... Жерар и Пеллион ищут нашей поддержки.
      - Против кого? - спросил Райкос.
      - У вас светлая голова, - захохотал Алмейда. - Против кого? В этом вся загвоздка!
      Они пожали друг другу руки и разошлись.
      33. С ВЫСОТЫ
      Массивная громада крепости Паламиди, венчающая высокую скалу, казалась воздушным кораблем, летящим вместе с облаками. Когда Райкос подошел ближе, она подавила его своей грандиозной монументальностью. Камни крепости, черные от времени, впитали накипь бурливших сраженьями веков. Гребень стены Ич-Кале в лучах заходящего солнца наливался багровым светом, как будто на нем выступала запекающаяся кровь.
      Мрачный блеск чугунных пушек сливался с темными красками древней каменной кладки. Она каскадом падала к подножью могучих укреплений, словно предупреждала всякого, кто замышлял вторжение: "Остановись, погибнешь!"
      Райкос осознавал ответственность, которую он нес, занимая пост командующего этим могучим укреплением. Его изумлял инженерный гений древнего зодчества, сумевший создать такой шедевр фортификационного искусства. В этой крепости, ее стенах, бастионах, расположении батарей все до мелочей было удивительно продумано. Безошибочный расчет фортификатора-воина слился с глазомером талантливого архитектора-художника и навек застыл в суровой красоте.
      Райкоса восхищал общий вид крепости и отдельные детали. Мост, служивший единственной тропой в это каменное гнездо, изобретательно защищенный трехступенчатой батареей, вал опорной батареи, что полумесяцем вдавался на береговой гряде в пенистые волны моря. А как удивительно сооружены бастионы! Как точно распланированы они - из пушек, словно влитых в каменные амбразуры, можно без промаха бить перекрестным огнем атакующих... Параллельно стене Ич-Кале грозно выступала батарея Пентадельфия - "Пяти братьев", названная так потому, что здесь некогда стояли пять громаднейших пушек.
      Новому командующему все казалось неразрывно связанным с легендарными временами, когда разноплеменные, разноязычные завоеватели под пестрыми флагами и знаменами ломали копья и мечи об эти древние угловатые стены. С проклятиями и стонами, теряя убитых и раненых, откатывались они от непоколебимых заслонов, чтобы снова броситься на них с яростным воем и разбиться, как разбиваются о камни волны прибоя...
      Его святой долг держать древнюю крепость в боевой готовности, чтобы огонь бастионов и фортов смог отбить любые неприятельские полчища, посягающие на столицу республики с суши и с моря...
      Райкос проверял укрепления и досадовал, что греческую артиллерию организовали по образцу французской, менее совершенной, чем русская. В памяти были еще живы битвы русских артиллеристов с наполеоновскими. Русские канониры всегда побеждали - они стреляли точнее и быстрее. Но покамест греческой армией верховодил генерал Жерар, о реорганизации ее нечего было и думать. Войско делилось на батальоны, поэтому и греческая артиллерия в Навпали была сведена в один батальон, которым командовал Райкос. Он решил превратить батальон в ударную боевую единицу и вооружить артиллеристов ружьями, чтобы они, в случае нужды, могли охранять твердыню столицы. В штабе Жерара к этой идее отнеслись отрицательно, но Райкоса поддержали президент, Колокотронис и Алмейда. Вооружив артиллеристов, Райкос после усиленного обучения превратил их в образцовую часть.
      По его предложению стали проводиться беседы с командным составом о патриотическом воспитании воинов.
      Он рассказывал о подвигах греческих героев, совершенных во время восстания за освобождение родины, о таких полководцах, как Теодорис Колокотронис и Иоанн Каподистрия...
      Увлеченный этой работой, Райкос тратил на нее все время. Он редко посещал штаб, не ходил туда даже по вызовам, - генерал Жерар и полковник Пеллион были полностью оторваны от боевой практики. Между Райкосом и французским штабом установились натянутые отношения. Жерар никак не мог простить Алмейде и Райкосу того, что они пренебрегли приглашением и не посетили его генеральский дом...
      Находясь на батарее "Пяти братьев", Райкос часто смотрел на штабной особняк. С крепостных бастионов Ич-Кале было прекрасно видно это гнездо интриганов.
      34. БЕСЕДА С РЕЗИДЕНТОМ
      Нелегкая пора настала для президента Греции. Это чувствовали все, кто был рядом с ним, в том числе и Райкос. У него болело сердце, когда он видел, как нервничает Иоанн Антонович. Война за независимость закончилась победным маршем по Балканам русских солдат, разгромивших войска захватчиков, султан подписал Адриаиопольский договор, признав Грецию независимым государством. Но страна находилась в катастрофическом положении.
      Республиканское правительство все еще вынуждено было содержать в боевой готовности регулярную армию и флот - тысячи человек сухопутного и морского войска. Подобная необходимость диктовалась тревожной обстановкой как внутри Греции, так и вокруг нее. Райкос был активным участником событий, происходивших тогда в Греции. Он ежедневно встречался с президентом, обсуждал с ним самые актуальные вопросы. Вот что он писал:
      "Положение графа Каподистрии было весьма затруднительно ввиду ненадежного состояния Европы и чрезвычайных событий, которые не давали опомниться, быстро следуя одно за другим, и потрясали самые основы правительства. Воля его была связана отношениями с тремя покровительствующими державами, и он не мог действовать по своему усмотрению. В стране, которой он управлял, едва хватало доходов покрывать две трети издержек. Опека держав лишала возможности пользоваться всеми источниками общественного богатства. Президенту отказывали: с одной стороны, скупость, с другой - недоверчивость, а это порождало врагов, желавших выставить его в глазах народа послушным угодником иноземной власти, коей будто бы он все приносил в жертву, руководствуясь личными побуждениями".
      "Ненадежное состояние Европы и чрезвычайные события", о которых упоминает Райкос, - это восстания и революции, потрясавшие феодальные и монархические правительства, "самые основы" реакционных правительств Франции, и Англии, и, разумеется, крепостной России. Эти правительства, на словах взявшиеся опекать Грецию, на деле стремились закабалить ее, превратить в свою колонию. Президент Каподистрия, неподкупный, честный республиканец, отстаивающий интересы родины, не подходил для роли марионетки в руках прожженных политиков иностранных держав. "Покровители" Греции уже вынашивали планы его устранения, подыскивали кандидатов на королевский трон из покладистых иностранных принцев.
      Опекающие Грецию державы, пользуясь ее тяжелым экономическим положением, навязывали ее правительству свою волю, старались подорвать ее экономику, захватит природные богатства, задушить торговлю. За всем этим стояла задача скомпрометировать в глазах народных масс республиканское правительство и президента...
      Райкос был невольным наблюдателем этих происков реакции. Ему стало ясно, что вокруг президента и его сената-герузии внешние и внутренние реакционеры затеяли зловещие интриги.
      Неожиданно его пригласил к себе барон Рикман, русский резидент.
      Райкос долго колебался: идти или нет. Уж очень не хотелось встречаться с представителем самодержавной власти здесь, на свободной республиканской земле. Но приглашение было сделано письменно, это был скорее официальный вызов.
      Барон Рикман встретил Райкоса холодно. Кивком головы предложил сесть и, щуря бесцветные глаза, монотонно произнес:
      - Его величество наш государь-император соизволит выразить неудовольствие, узнав, что офицер российской самодержавной армии без разрешения поступил на службу к греческим республиканцам... Я ставлю вас в известность, что вынужден был о сем прискорбном обстоятельстве доложить по долгу службы.
      - Ваше превосходительство барон! В данном случае я руководствуюсь самыми добрыми побуждениями и пекусь о славе нашего отечества, - после длительной паузы ответил Райкос.
      - Позвольте спросить, о какой славе отечества вы упоминаете, поручик? - нахмурил щетинистые брови барон.
      Это подействовало на Райкоса, как удар хлыста. "Ах ты, экая щука! Ты слишком много позволяешь себе! - подумал он. - А мне терять уже нечего".
      - Господин резидент, я не только офицер русской армии, но и полковник регулярных греческих войск. И могу вам сказать, почему стал служить Греции. Мне было больно и стыдно, что из многих людей, великодушно рисковавших своими жизнями во имя независимости греков, не было ни одного нашего соотечественника. Эта мысль не покидала меня, мне было до слез обидно за нас, и я решил ехать в Грецию. Я служу здесь с мыслью о благе отечества.
      Рикман сделал жест рукой, словно отмахивался от назойливой мухи.
      - Вам сие непонятно, барон! - едко продолжал Райкос, поднимаясь с кресла. Но барон Рикман задержал его:
      - Не уходите! Подождите, пожалуйста. Мне понятна ваша горячность. Но осмелюсь повторить свою мысль: ваша деятельность вызовет неодобрение у государя-императора. Позвольте дать совет: наступила пора заканчивать вам эту деятельность.
      - Почему? Как это понять?
      Барон поморщился.
      - Сядьте в кресло. Вот так. Видите ли... - Он подыскивал нужные слова. - Видите ли, президент Каподистрия ведет страну не туда. Он все более прислушивается к вольнодумцам, которые причинили столько зла благонамеренным нациям, уважающим данных им богом правителей, вам не надо более поддерживать президента!..
      - А что же мне делать?..
      - Вернитесь в Италию... Кажется, вы отправлялись туда лечиться?
      - Но я уже здоров.
      - Гм... Тогда попроситесь на родину. Напишите письмо генералу Бенкендорфу, генерал-адъютанту его величества российского императора. Может быть, его величество и простит вас. Государь милостив, добр. Может быть, он дозволит вам вернуться в Россию...
      Райкоса охватило чувство негодования от этого фальшивого тона, елейных слов о доброте и милости государевой. Ему хотелось сказать о повешенных "добрым" царем офицерах, о запоротых солдатах, но он сдержался. Господин барон напомнил ему о родине. Райкос грезил о ней во сне и наяву. Без родины ему и жизнь не мила... Поэтому он промолчал.
      Рикман важно приосанился.
      - Скажите, а почему вы не воспользовались приглашением генерала Жерара и не посетили его?
      - Вы, барон, знаете и об этом? - вырвалось у Райкоса.
      - Мне, как резиденту, полагается знать все... - самодовольно улыбнулся резидент.
      - Господин барон, я считаю французов противниками еще со времен войны двенадцатого года, - ответил Райкос.
      - С тех пор много воды утекло. Теперь во Франции король, и королевская Франция - дружественная нам держава. У нас дружественный контакт с генералом Жераром...
      - С генералом Жераром? Но ведь он командующий регулярными силами Греции! Он служит президенту. А вы сами говорите, что президент ведет страну не туда... Ничего не понимаю! Мне вы советуете порвать с президентом, а с его слугой поддерживаете контакт?! Не понимаю!
      - Вам и не надо ничего понимать, - закусил губы барон. - Это дело сложное, господин поручик. Весьма сложное. Это называется - дипломатией.
      Райкос по-гвардейски козырнул и вышел.
      Теперь ему все стало ясно. Все три резидента - французский, английский и резидент его величества государя-императора - ведут интригу против Каподистрии.
      Райкос решил пойти к президенту. Предупредить и посоветоваться.
      35. СОВЕТ
      Президента он не застал ни дома, ни в герузии. Дежурный офицер доверительно сообщил, что Каподистрия уехал в порт встречать своего брата Августина, который прибыл с острова Корфу.
      Райкос знал, что президент обязательно вернется сегодня в свой кабинет. Вернется, потому что у него много работы, и он всегда трудится до глубокой ночи.
      Разговор с Каподистрией не терпел отлагательства, поэтому Райкос сел на стул у двери кабинета и стал терпеливо ожидать.
      Время потянулось медленно. Райкосу вспомнилось, что барон Рикман назвал его поручиком - так уже давно никто не называл Николая Алексеевича. Память вдруг перенесла его в лейб-драгунский полк. Он вспомнил своих вольнолюбивых товарищей, вспомнил, как они собрались обсудить форму протеста против прихода к власти нового императора Николая Первого, ознаменовавшего свое восхождение на престол кровавым насилием. Молодые офицеры решили все сразу подать в отставку. Назревал громкий скандал, и начальство решило замять его. Просьбу об отставке положили под сукно. Офицеров частью уговорили, а частью запугали. Всех, кроме Раенко... Но вот пошла новая волна репрессий в гвардии, начались новые аресты лиц, причастных к восстанию 14 декабря. Тогда, чтобы спасти Николая Алексеевича от ареста, командир полка, честный, добрый человек, решил уволить "карбонария" Раенко, пометив прошение об отставке задним числом. Николай Алексеевич подал рапорт с просьбой освободить его по болезни ввиду необходимости лечения за границей. Добрые люди - в том числе лейб-медик его величества Н. Ф. Арендт* - помогли ему выехать из отечества. И уже который год офицер императорской гвардии пребывал на своеобразном "лечении" - сражался за свободу Греции. Рикман, конечно же, прав: такое известие вряд ли обрадует его величество государя-императора. Вряд ли изволит он выразить свое удовольствие. Даже за более невинные проступки его величество упекает своих соотечественников в казематы, в Сибирь, разжалывает в солдаты.
      _______________
      * Врач, котрый впоследствии лечил смертельно раненного на дуэли
      А. С. Пушкина.
      Как избежать упреков, немилости и кары? А ведь так хочется вернуться на родину!
      Раздались тихие, ровные шаги. Он поднял голову и увидел президента. Каподистрия с недоумением смотрел на Райкоса.
      - Вы, господин полковник, дежурите у моего кабинета? - спросил он.
      Райкос вскочил со стула, поприветствовал президента. Он был обрадован и смущен.
      - У вас ко мне что-то очень экстренное? - спросил президент.
      - Так точно, ваше превосходительство.
      И Райкос обо всем рассказал президенту.
      - Мне давно известно недоброжелательство, которое питают ко мне правительства трех держав, - выслушав его, ответил Каподистрия. - Им надо бы короля, и такого, который не заботился бы ни о своем королевстве, ни о своем народе, а выполнял их повеления. Да вот беда: у каждой из трех держав-покровительниц свои интересы, и они ссорятся, не могут поделить шкуру еще не убитого медведя... Смешно! - грустно улыбнулся президент.
      - Увы! Не смешно, а опасно...
      - Согласен с вами.
      - На вашей стороне все честные люди Греции.
      - Знаю. Именно это и придает мне силы.
      - Надо принять срочные меры.
      - Я это сделаю... А теперь поговорим о вас.
      - Обо мне?! - удивился Райкос.
      - У меня есть приятное известие. У капитана Хурделицына родился сын... Так вот, мне кажется, было бы неплохо, если бы вы отправились к нему в эту зиму, проинспектировали и заодно поздравили вашего друга с рождением подданного двух стран - России и Греции. А потом все вместе вернулись бы сюда. Вам необходимо на время исчезнуть с поля зрения барона Рикмана. Ведь вы хотите вернуться на родину?
      - Не представляю, как я смогу жить без нее.
      - Значит, вас надо защищать от гнева царя. Вот я и попробую воздействовать на него. Напишу письмо генерал-адъютанту, чтобы он показал его царю Николаю. А вы завтра же отправляйтесь в Зилу.
      Из письма президента Греции графу Бенкендорфу, генерал-адъютанту его величества российского императора:
      "Принимая смелость напомнить о себе вашему превосходительству и посылая вам настоящие строки, я повинуюсь необходимости воздать должную справедливость господину Райкосу, состоящему ныне подполковником в греческой армии.
      ...Когда я прибыл в Грецию, он уже пользовался уважением людей благонамеренных и отнюдь не принимал участия в происках тех, кто появляется из разных стран и всякими махинациями еще приносит столько зла здешней несчастной нации. Добрый и честный баварец, полковник Гейдек, помогавший мне в то время и исполнявший в некотором роде должность военного министра, предложил мне господина Раенко сначала в коменданты Ич-Кале, впоследствии ему были вверены Паламиди, а напоследок Патрас и Морейский замок.
      Во всех этих должностях в течение трех лет он вполне оправдал ожидания правительства. Честными свойствами своими, обнаруженными в различных случаях, благородным и благоразумным поведением он снискал себе совершенную доверенность правительства и любовь страны.
      Господин Раенко - человек смирный и твердый. Он вполне сознает, что такое долг, и с чрезвычайным усердием и честностью исполняет взятые на себя обязательства. Я не знаю за ним тех увлечений ума и сердца, благодаря которым в политике самые способные люди бывают весьма опасными, а в последнее время представлялось несколько случаев, убедивших меня в его рассудительности и честности.
      Повторяю: я так уверен в характере Раенко, что ручаюсь за него перед его императорским величеством, как принял бы смелость ручаться за самого себя.
      Навпали, 19/31 мая 1831 г."
      Напрасно президент Греции ручался за Раенко перед его императорским величеством. Напрасно давал он ему блестящую характеристику, в которой, дабы не раздражать царя заслугами Райкоса на службе в Греческой республике, сознательно умалил их: даже не упомянул о его семнадцатимесячном губернаторстве, назвал его подполковником, а не полковником... Все равно это не помогло.
      Русский царь настолько ненавидел все, связанное с революцией, что никогда не мог простить своему подданному, осмелившемуся служить республике, сражаться под ее знаменами, да еще заслужить похвалу президента! Царь возненавидел Раенко.
      По возвращении в Россию Николая Алексеевича сослали поручиком в Нижегородский полк. На Кавказ царь определял ненавистных ему вольнодумцев в надежде, что там их найдут пули непокоренных горцев. В Нижегородский полк царь зачислил Михаила Юрьевича Лермонтова и младшего брата Пушкина Льва Сергеевича...
      36. КОЛЫБЕЛЬ
      К приезду Райкоса Иванко и Елена успели окрестить младенца и дали ему имя деда - Кондратий.
      У его колыбели - корзины, сплетенной из молодых веток лозняка, еще пахнущих свежей весенней листвой. Райкос проводил большую часть времени. Все интересовало его в Кондрате: и невыразительные черты личика, в которых тяжело было уловить сходство с родителями, и разрез глаз, и цвет волос, лишь обозначенных пушком. Райкоса умиляло в новорожденном и плотное тельце, и смышленость, и живость, с которой он таращил глазки на людей, и даже громкий крик. Впрочем, вел себя Кондратка смирно. Солидно и мужественно, как заметил Райкос.
      - Богатырь растет, сразу видно - удался в деда, - таков был его окончательный приговор.
      Инспектирование десантного отряда полковник провел бегло, как бы торопясь. Так же бегло оглядел батарею из пушек, отбитых у неприятеля.
      Иванко гордился этой батареей. Она была удачно установлена на высоком холме. Из ее люнетов можно удобно вести круговой обстрел кораблей противника, если они появятся со стороны моря.
      Райкос, сам артиллерист, казалось, мог бы это заметить и если не похвалить командира за такой удачный выбор позиции, то хотя бы обратить на это внимание. Но, к великому огорчению Иванко, Райкос быстро прошел мимо люнета, словно куда-то торопился.
      Так же небрежно оглядел османские знамена, отнятые в бою, и горы трофейного оружия. А затем быстро зашагал к домику, где под низенькой крышей на перекрестке закопченных стропил висела колыбель с Кондраткой.
      Вот, оказывается, где находился магнит, притягивающий инспектирующего. Не солдаты, не пушки, не знамена, не трофеи, а маленький Кондратка. Иванко понял это, чувство ревности кольнуло его сердце.
      А Райкос уже несколько раз принимался корить его и Елену:
      - Не могли подождать моего приезда - поторопились крестить, выговаривал полковник, качая колыбель.
      - Уж очень хотелось поскорее дать ему имя, - оправдывалась Елена.
      - А я так хотел быть крестным...
      - Переживает он, - шепнула Елена мужу. - Поторопились мы с крещением. Явно поторопились.
      Они старались развеять огорчение Райкоса, развлечь его. Устраивали прогулки по морю. Угощали. Но гость время от времени впадал в странную задумчивость. Растерянно смотрел куда-то вперед, никого не замечая, пощипывал кончики рыжеватых усов.
      - Женить его надо, ему уже давно за тридцать перевалило, - решила однажды Елена.
      - На ком здесь его женить? - недоуменно ответил Иванко. - На гречанке, что ли?
      - А разве наша хуже, чем ваша? Ты же на мне женился! - воскликнула Елена.
      - Да я к тому, что жену ему нужно особую. Знаешь, какую? Образованную!
      - Тогда ему в Россию надо возвращаться.
      - Верно, Еленушка. Верно ты сказала, милая моя. Ехать домой ему надо. И нам вместе с ним. На Буг. Знаешь, как там сейчас поют соловьи? Разливаются! Вот бы послушать! Пора нам, видно, всем на родную землю возвращаться. Война закончена.
      Им и в голову не приходило, что к такому же выводу пришел Райкос, склонившись над колыбелью с Кондраткой.
      Райкосу очень понравился ребенок, и захотелось вдруг стать отцом. Он испытывал зависть к своему другу - моложе, а уже имеет и любимую жену, и сына. Везет же людям!
      И, глядя на спящего в колыбели ребенка, он решил круто повернуть свою жизнь - покончить с одиночеством. Человек не должен бобылем ходить по жизни. Пора обзавестись семьей и возвратиться на родину.
      - Что ж, Иван Кондратович, поедем в Навпали, а оттуда в Россию, сказал он другу.
      - Мы с Еленой тоже так решили, - посмотрел на жену Иванко.
      - Завтра же...
      - Завтра, пожалуй, не сможем.
      - Не хватает времени собраться?
      - Время-то хватило бы, да у меня должок небольшой есть. Последний. Вот отдам завтра должок - тогда можно. Не привык я, Николай Алексеевич, в должниках оставаться. Расквитаюсь и "чистым" уеду. Подождите...
      - Вот чудак! Конечно, подожду. А что же это у тебя за должок, Иван Кондратович?
      - Да так, пустяки! И говорить не стоит, - махнул рукой Иванко.
      37. КАЗАК ЗА СПИНУ НЕ ПРЯЧЕТСЯ
      Ему не хотелось посвящать в это пустяковое дело своего друга. Нужно было ликвидировать нескольких опасных бандитов из последней разгромленной им шайки. Они терроризировали местных жителей: грабили, убивали. Посланный Иванко разведчик выследил бандитов, обнаружил логово. Теперь обезвредить их не представляло большой сложности. Иванко мог бы даже не утруждать себя этим - уехать, предоставив завершить операцию своему заместителю. Но не в его правилах было взваливать незаконченную работу на других: не позволяла совесть. В этом и заключался "должок" Иванко - его последний долг перед жителями вверенного района, который он собирался покинуть.
      Не хотел Иванко говорить о предстоящей операции и жене. Зачем тревожить Елену? Ей и так хватает волнений. Сказал только перед сном, что завтра с утра ему необходимо проверить посты и дозоры.