Возвращайся, сделав круг

      А еще – она такая же легкая, как и в тот день, когда я впервые взял ее на руки. А я сделал это еще до того, как впервые посмотрел в глаза. Просто подошел со спины к незнакомой девушке, подхватил на руки и закружил. Мне это казалось романтичным. Ей, по-моему, тоже. Поэтому сейчас я смотрю ей в глаза, и что бы она там ни думала – я-то знаю: наша свадьба была единственным поступком в моей жизни, который я совершил не для того, чтобы быть первым, обставить неуклюжего Дьёна. Я правда влюбился.
      Я смотрю на недоумевающее лицо Дьёна, и мне становится даже жаль его – он и впрямь всегда плетется в шлейфе моих побед. Он даже не знал, что мой приоритет позволяет отказываться от участия в гонках. Извини, Дьён. Надеюсь, ты еще не успел поставить деньги…
      – Кстати, Дьён, ты ведь предлагал потанцевать? Прекрасная идея, правда, Клео?
      Она кивает. Не просто молчаливо соглашаясь, а поддерживает мою идею.
      – Пойдем, Яано. Мы так давно не танцевали.
      – Ага, очень давно… Никогда.
      И мы оба заливаемся смехом.
 
      Я зашел в небольшую комнатку в конце коридора и заблокировал дверь. Да, Яано никогда не блокирует двери, это не в его духе, но за этой дверью кончается его жизнь и начинается моя. Крохотный огрызок моей, по сути, но я не жалуюсь.
      Огляделся, нашарил выключатель, включил свет. Это единственная комната во всем доме, где свет нужно включать руками. В остальных комнатах он включается сам, когда переступаешь порог. Яано не любит делать лишних движений, он любит роскошь и успех, а теперь – благодаря мне – еще и свою жену. А она – его. Особенно после последних четырех часов, за которые мы… они успели поваляться на каждом метре своей шарообразной спальни. Потом она заснула, а я пошел в эту маленькую комнату в конце коридора. У Яано есть огромный кабинет, там все так же успешно и роскошно, как и он сам, – можно было бы пойти туда… Но я не люблю ни успех, ни роскошь, я не люблю Клеопатру, я не амбициозный пилот элитного звена «Клюв» Императорского Орла. Я не милорд Яано – я маленький и тихий, я люблю включать свет руками, и писать письма я люблю тоже руками, а не голосом или мемо-сканером, поэтому я откидываюсь на спинке старого кресла и говорю в воздух…
      – Базис, энергию на терминал в комнате «Е». И чашку нуара. Потом отключаешь терминал от сети и отсоединяешься сам.
      – Исполняю, милорд.
      У моего базис-компьютера приятный тенор, а еще – как и у любого техноида – повышенное любопытство. Не захочет ли он узнать, чем тут занимается милорд Яано в пять утра? За способом дело не станет – для техноида это не проблема… Ладно, разберемся с этим позже.
      Я положил руки на прохладный экран… Задумался, переключать ли раскладку. Переключил-таки на родные иероглифы. Домой – значит, домой…
      Черт, во мне так много слов, но я всегда медлю, не зная с чего начать…
 
      «Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого? Вот сижу тут в этом смазливом типе, в его шикарной жизни и сплю с его благоверной златовлаской. На досуге можешь поревновать, если выдастся время. Мне осталось совсем немного, скоро буду дома. Подергай там тигра за усы и скажи, что это от меня. За то, что не предупредил о двух работающих параллельно агентах, из-за чего я чуть было не наделал шуму… Прости, я снова о своем. Давай о нашем, Оми.
      Я скучаю по мочке твоего ушка, по твоему вздернутому носику и по твоим коленям – только когда я засыпаю на этих коленях, мне не снятся кошмары. Чужие сны не в счет. Я люблю тебя, Оми. До скорой встречи, сестренка. Всегда был твой, таковым и остаюсь.
      Ти-Монсор».
 
      Улыбка так и не сползла с лица. Я откинулся на спинку и размял пальцы. Плевать мне сейчас и на Яано, и на Клео, и на разногласия двух государств. Я снова был дома, пусть это всего на пару минут…
      Нуар был довольно неплохим. Многовато специй, да и густой не в меру… Он приготовлен для Яано, а он любит именно такой.
      Я позволил себе еще несколько минут блаженных флэшбэков, потом закрыл глаза, сосредоточился и вернулся обратно. В мир милорда Яано, в его дом на планете Иола, столице Второй Империи.
      Потом я протянул руку и, замерев на секунду, стер письмо. Черт, с каждым разом это становится все сложнее… Чушь. Эти мальчишеские записки нужны только для того, чтобы я не сошел с ума, время от времени возвращаясь в себя, восстанавливал порванные связи со своей собственной жизнью, подписывался своим именем, переживал свои эмоции… Рекомендованный Чжанем способ. Без этого можно действительно сойти с ума, поверить, что чужая жизнь вокруг – твоя собственная, заиграться и умереть. Потому что максимум через полгода тело отвергнет чужое сознание.
      К счастью, я не собираюсь здесь задерживаться. Уже через пару дней я узнаю все, что нужно, и отправлюсь домой. Оставив довольного Яано с его новой прекрасной жизнью и семейным благополучием. Надеюсь, этот самовлюбленный дурачок не будет больше пользоваться любым шансом, чтобы проявить все свои разнообразные умения. Остепенится, может быть…
      Чжань рекомендует убивать носителей. Я никогда этим не занимаюсь. Просто оттесняю их сознание в угол и преспокойно выполняю задание, иногда даже давая хозяину «порулить». Я не собираюсь его убивать. Мне действительно не нужны враги – ни живые, ни мертвые. Мне нужны друзья. Которые придут, если я позову. Возможно, даже этот нарцисс откликнется, когда будет нужно.
      Никто не знает, как связывает людей пребывание в одной черепной коробке. Ненависть к чужаку? Уходит в первые дни. Слишком тесно для ненависти. Ярость, бессилие, отчаяние – нет времени. Они действительно проникаются ко мне симпатией – все эти временные вместилища моего разума, – особенно когда видят, как я собираю по кускам их разрушенные жизни. Чем черт не шутит, может, в свое время и придет на помощь лучший пилот Империи Яано Мелио…
 
      Дом тряхнуло, и я понял, что падаю… Зря я все-таки так ругал этого пилота – реакция у тела отличная: успел вцепиться в какой-то штырь, увернуться от падающей полки, даже почти устоял на ногах, когда дом тряхнуло еще раз, и он просел.
      Землетрясение кончилось. Нужно осмотреть дом – подвала у него теперь, скорее всего, нет.
      – Базис, доложи о состоянии дома.
      Молчание… Что за чушь? Коммуникации рухнули? Но терминал-то работает.
      – Базис! Доложи…
      Черт! Кабина базис-компьютера у Яано располагалась как раз в подвале. Техноида попросту завалило.
      Я вышел из комнаты, спустился на первый этаж, отыскал люк в подвал, дернул. Его заело. Черти его, да какое мне дело до этого техноида? Яано точно бы не стал о нем беспокоиться – вызвал бы команду, они бы откопали его дня через два. Там же кабели везде – не особо покопаешь…
      Отломав от вычурного торшера стальной прут, я подцепил люк и налег на прут всем весом. Люк поддался. Еще разок…
      Люк сдвинулся на пару сантиметров. Теперь лопату или хоть что-нибудь, чем можно копать. Нужно спешить – задохнуться техноиду не грозит, а вот расплавиться от какой-нибудь прорванной трубы или сгореть от высоковольтного кабеля…
      – Базис!
      Я напрягся, вспоминая его имя.
      – …Эммади, держись там.
 
      Как только мое сознание вернулось в собственное тело, еле ворочая неоттаявшим языком, я отдал приказ на разморозку Ки-Саоми. Она очень просила – сразу же. Хотела встретить меня уже восстановившейся и пришедшей в себя. Все-таки четыре месяца в криогене даром не проходят, полдня тратишь только на то, чтобы восстановилась двигательная система, еще полдня – на биохимию, мыслительные процессы и прочее. Это минимум. Мне, в принципе, еще сложнее – мне приходится заново привыкать к своему телу, его балансу, весу, моторике… Хотя я уже привык. За шестьдесят девять лет любой привыкнет.
      Теперь у меня есть несколько блаженных минут. Между действиями первой необходимости и всеми остальными. Можно просто лежать, закрыв глаза, и радоваться, что можешь закрыть свои собственные глаза. Тело болит, отходя от криогенного шока, но это твое тело и твоя боль – она превращается в изысканное удовольствие. Все незаметные мелочи превращаются в утонченное наслаждение – почесать ногу, прислушаться к урчанию пустого желудка, услышать стук сердца, вдохнуть родной влажный воздух, который не сушит горло при каждом вдохе, посмотреть в зеркало… Все мельчайшие детали – хорошие и плохие, приятные и нет, – все они вызывают улыбку, поднимают настроение… Я дома…
      Теперь сначала ванну, потом обязательные полчаса в спортзале, потом – отчитаться об операции, и только потом, совсем вечером, – к Оми.
 
      Стража у двери меня, естественно, не остановила, но тот, что стоял справа, неуверенно коснулся моего рукава и прошептал:
      – Она не одна.
      Я пожал плечами. Какая мне разница? Я не ревнивый. В отличие от Яано. Интересно, кого она только успела уже затащить в постель – а ведь на это стражник и намекал. Будь там что-то другое, он либо ничего не сказал бы, либо запретил бы входить. На этот раз – по уставу. К внутренним делам я отношения не имею. Мое дело маленькое – вся остальная вселенная.
      Рывком распахнув двери, я разбежался, прыгнул прямо на ее огромную кровать, набрасываясь, целуя в шею, в пахнущие весенней зеленью волосы, сжимая в объятиях, добираясь до своей любимой мочки уха…
      В спину ударил смех. Еесмех. Я обернулся и увидел сестренку. Повернулся обратно. В моих объятиях сжалась голая девчонка-заморыш с яростным собачьим взглядом. Черт, обознался… Шутка в духе Ки-Саоми.
      Я улыбнулся, и потянулся к ней. Оми бросилась мне на шею, повалила, впилась в мои губы. Мы покатились по кровати и рухнули на мягкий ковер. Потом она начала кусаться, выкручивать мне руки, колотить меня своими кулачками…
      – Почему не стучишься? Может, я не одна.
      – Я знал, что ты не одна. И что?
      – Не ревнуешь?
      Я обернулся на сверлившую меня взглядом невзрачную девушку. И что только Оми в ней нашла? Да нет же, пригрела сиротку, еще в постель к себе затащила. Впрочем, это тоже вполне в ее духе.
      – Нет. А должен?
      Принцесса надула губки и сложила руки на обнаженной груди. Когда проследила мой взгляд, обиделась окончательно и отвернулась к своей любовнице.
      – Ну что мы с ним будем делать, Ванда?
      Неказистая девушка зашипела, замахнулась растопыренной ладонью. Ки-Саоми обиженно молчала. Я не радовался ее новой игрушке!.. Хотя нет, Ванда для нее не игрушка. Она не шутит такими вещами и вроде бы абсолютно серьезно обещала протекторат их странной деревенской планетке. Они там вроде как мутанты, а Ванда эта – вообще куст. Угораздило же Оми… Может, это такое извращенное садоводство, флорофилия…
      Я подхватываю Принцессу и несу обратно на кровать – там легче мириться. Ванде я говорю: «Кыш» и она неохотно слезает с кровати, нарочито медленно натягивает платье, бредет к двери. Ки-Саоми кричит ей: «Пока», и сиротка бормочет что-то в ответ, но мы уже не слышим.
      Целуемся, вдыхаем друг друга, впитываем всем телом – мы так долго этого ждали. Потом она вырывается, садится сверху и прижимает мои руки к кровати. Я смотрю ей в глаза, она опускает голову и струи ее белых волос падают мне на лицо. Я фыркаю и чихаю, она смеется. Да, Оми, у тебя получится остаться вечно юной и прекрасной. А рядом с тобой – получится у любого. Даже у такого прагматичного старикана, как твой брат.
      Она прогибается, откидывая волосы назад, потом прижимается ко мне своим горячим упругим телом, которое пахнет травой, другой девушкой и слабо, почти неуловимо – ею самой, моей Принцессой – вязкий сладковатый аромат. Она шепчет:
      – Зачем ты с ней так? Она очень хорошая.
      – Она не ты.
      – Это причина?
      – Это причина.
      – Не надо так. Я хочу, чтобы ты всех любил. Всех-всех, весь мир.
      – А тебя?
      – А меня просто чуть-чуть больше.
      – Чуть-чуть?
      – Ну да. Совсем капельку. Просто чтобы не путаться.
      – Хорошо. Я буду любить всех-всех, а тебя – намного больше.
      – Не надо намного. Мне хватит чуть-чуть.
      – Ладно, Оми. Вот тебе для начала твое чуть-чуть.
      Я скинул ее с себя, завернул в одеяло и поволок получившийся куль к распахнутому окну. Она визжала и пыталась меня пнуть. Без толку. Я вытряхнул ее у самого окна и забрался на подоконник. Она пробурчала что-то, но потом запрыгнула ко мне, положила голову мне на грудь и обиженно засопела. Все как в детстве, Оми. Пока я с тобой, мы и есть в детстве. Прямо в том самом вечере, когда ты впервые полезла ко мне целоваться, а я чихнул тебе в лицо, потому что твои волосы щекотали мне нос. Как мы потом ревели на пару…
      – Ты злой. Ты обидел Ванду. А она хорошая, и мне с ней хорошо.
      – Она умеет что-то, чего не умею я?
      Моя улыбка стала совсем шкодливой.
      – Дурак. Я не про это. А если тебя интересует только это – да, умеет. И показать тебе это у меня не получится, ты не девушка.
      – Избавь меня… Ты уже жалеешь, что я не девушка. Может, еще пожалеешь, что я не куст?
      – Мон, я серьезно.
      Она продолжала сжимать меня в объятиях, но тон изменился. Чему всегда поражался, так вот этой ее способности перескакивать с игр на серьезные темы… И говорить на эти темы, не отстраняясь, не меняя позы…
      – Так какого черта ты прогнал Ванду?
      – Ну знаешь! Всяк цветок знай свой горшок… Ты хотела, чтобы я обрадовался ей, как тебе… И мы бы вдруг стали одной дружной семьей, и я проникся к ней глубокими чувствами, и мы бы дождались шторма и убежали купаться…
      – Нет, я бы попросила ее уйти. Сегодня. А потом – кто знает, может, и семья… Почему бы нет, не делить же мне постель с вами по очереди. Это глупо.
      Она снова стала игривой. Вот так всегда… Только я настроился на серьезный разговор… Ее пальцы уже как-то неуловимо стянули с меня рубашку, теперь бесшумно и ловко избавляли от всего остального.
      – Она тебе нравится?
      – Очень.
      – Ну и спи с ней в свое удовольствие. Я-то тут при чем?
      – Ладно, я спишу это на криоген. Ты еще не отошел. Но завтра…
      Она пробежалась пальчиками по моей взмокшей спине…
      – Ты будешь любить всех-всех, и Ванду. Ее можно даже побольше, чем всех.
      Теперь ее рука плавала у меня в волосах. Я заурчал… Как-то не к месту вспомнилось, что я так и не успел зайти в питомник, к скуфу. Он же тоже соскучился… Оми уже раздела меня и теперь тащила обратно к своей кровати. Я рванул ее на себя и повалил обратно – на горячий пластик подоконника.
      – Здесь красивее.
      Она кивнула. Вулкан Миядзаки высился вдалеке, почти сливаясь с верхушками деревьев, второй – поменьше и поближе к дворцу – был виден во всем своем великолепии. Все грани казались четкими, острыми, я жадно впитывал каждую деталь пейзажа, словно картинки в памяти срастались с тем, что я вижу сейчас, – будто заживлялась какая-то глубокая рана. Оказывается, я соскучился куда больше, чем думал…
      – Почитай мне, Мон.
      Она всегда простит об одном и том же. Словно пытаясь наверстать то время, что провела в криогене, дожидаясь меня. Только для того, чтобы встретить меня такой же юной. Чтобы мы взрослели одновременно… Глупая, мы же поклялись, что не будем взрослеть. А сколько лет нашим телам… Так ли уж важно?
      Я оседлал подоконник, уселся поудобнее, а Оми закинула руки за голову и теперь водила мягкими пальчиками ног по моей груди. Я притворно заворчал:
      – Они все скучные. Знаешь же – я не умею писать письма…
      Ки-Саоми покачала головой. Не отвертишься.
      – Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого?..
 
       > Resume playback from the last scene
 
      Я вдохнул. Воздух проходил в легкие с трудом. Сухой, вымороженный воздух. Мне и самому зябко, но я чувствую, как расходится по венам горячая, почти кипящая кровь, как обжигает пальцы идущее отовсюду тепло. Глаза слиплись, заморозились, я разлепил их с трудом и тут же зажмурился, потом снова открыл, подслеповато щурясь на свет. То, что держало меня все это время – поле или ремни, – исчезло, и я почувствовал, что оседаю на пол, скольжу по теплой и влажной стенке. Кто-то подхватывает меня под мышки, тащит. Мои ноги волочатся по полу, я вижу их – темные пятна на светлом фоне. Слишком светлом. Я снова зажмуриваю глаза… Шорох, чьи-то шаги.
      Вдохнув поглубже, я потряс головой и снова разлепил тяжелые веки. Неясные силуэты, неясный шепот… Передо мной – раскрасневшееся лицо Брока. В дверях замерли две фигуры в лиловых летных комбезах. Один – низенький и бородатый – выходит, второй – высокий, с длинными вьющимися волосами – поворачивается и смотрит на меня.
      – А ты симпатяга, Мон…
      – Исчезните.
      Они выходят, Брок поворачивается ко мне.
      – Доброе утро.
      Я пытаюсь улыбнуться в ответ. Слова плавают в голове, как дохлые шквачи, стекают по пересохшему горлу вниз…
      – Здравствуй, Мон.
      Он ухмыляется этой своей противной ухмылкой, но сейчас она кажется мне даже милой. Я оглядываюсь, осторожно, словно опасаясь, что сломается шея.
      Рекреационный зал, к стенам прикурочены три… четыре, пять криогенных камер. Вокруг вьются провода, рядом стоит массивный агрегат – какая-то медицинская машинка, следящая за состоянием замороженных людей за мутным стеклом. В первой кабине – незнакомый мужчина с сильными ожогами, в следующей – смуглая черноволосая женщина со странными татуировками, у нее нет левой руки… Потом – еле влезшая в двухметровую кабину оглобля ар-хоттунца, дальше… В следующей кабине лежала Ванда. Ниже пояса мелькали редкие вспышки, восстанавливая ткани. Ее ноги кончались чуть выше колена. На полу перед ее кабинкой сидел, привалившись к холодной дверце, Дикий. Он спал.
      Последняя кабина была пуста. Оттуда меня только что достал Ти-Монсор, доволок до кресла, усадил и теперь ждет, пока я приду в себя…
      – Тим…
      Глаза у меня наверняка мутные и полные красных прожилок. Я облизываю пересохшие губы, пытаюсь что-то ответить. Не выходит, глупо киваю.
      – Мы опоздали? На вечеринку?
      Он засмеялся.
      – Нет, не волнуйся. Это была только репетиция. Сейчас мы как раз накрываем на стол и шьем карнавальные костюмы.
      Попытка посмеяться вызвала приступ кашля – легкие еще не отошли от криогена. Я попытался дышать ровнее, потом прошептал:
      – Можно я наряжусь зайчиком? Мне пойдет, как думаешь?
      – Почему нет?
      Мы снова засмеялись.
      – Что происходит, Мон?
      – Уже и пока – ничего, Тим. Расслабься.
      Я откинулся на спинку кресла, зажмурился, помассировал глаза. Тело слушалось плохо.
      – Теперь вставай.
      Опершись о подлокотники, я попытался встать на ноги. Не вышло.
      – Давай, Тим, я сотни раз оживлял это тело после заморозки. Нужно разогреть мышцы.
      С третьего раза у меня получилось подняться. Держась за спинку кресла, я сделал пару мелких шагов. Мон, которого все время хотелось назвать Броком, прыгал вокруг меня и боксировал с воздухом.
      – Давай, агрессивное приветствие пси-хоттунцев.
      Я поднял руки, встал в стойку и замахнулся левой.
      – Самый ужасный удар в моей жизни. Не позорь меня передо мной! Шевелись.
      Правая слушалась лучше, но я пошатнулся и чуть не упал. Вовремя схватился за кресло. Вестибулярный аппарат никак не желал приходить в себя. Я старался стряхнуть с себя разбитость и прыгать вместе с Ти-Монсором.
      – Ужас. Что с тобой? Давай! Порхай, как истребитель, жарь, как линкор.
      После пары вялых замахов мне удалось провести первый нормальный удар. Ти-Монсор легко уклонился.
      – Может, надо тебя разозлить?
      Он выдал несколько фраз на ци-шиманском – к сожалению, я понял. В принципе, я надеялся, что при встрече Мон расскажет мне много нового, но даже не предполагал, что открытия будут такого рода. Подобного варианта собственной родословной я простить не мог, поэтому с ревом бросился в атаку.
 
      Через двадцать минут мы, изможденные и хрипящие, катались по полу и душили друг друга, время от времени пытаясь приложить противника затылком об пол. Мону пару раз это удалось, поэтому в глазах у меня снова помутнело. Ситуацию разрядил Дикий – очнувшись, он заметил потасовку и изъявил горячие желание в ней поучаствовать. Мы с Моном временно объединились и общими усилиями вышвырнули его за дверь, объяснив, что нам надо поговорить. В процессе нам пришлось выслушать и что «Дикий – то», и что «Дикий – се». В конце концов мы заблокировали дверь и оба сползли по стенке, тяжело дыша. Потом мы переглянулись и хрипло засмеялись.
      – Так зачем ты пригласил меня, Мон?
      Он поднялся и, выудив из стоящего рядом контейнера нечто аппетитно пахнущее, принялся его жевать.
      Я тоже подошел к забитому разнообразной пищей ящику и попытался выбрать что-нибудь попривычнее. Привычного не было, пришлось выбирать наугад.
      – Ну, думал, ты захочешь повидаться с сестрой.
      – Ки-Саоми здесь? Почему?
      Мон ответил с набитым ртом, поэтому я ничего не смог разобрать. Пришлось переспросить.
      – Эти дурачки ее похитили.
      Я поперхнулся тем, что оказалось воздушным пирожным.
      – Оми похитили? Мы ее спасаем?
      Мон замахал руками, и я с нетерпением ждал, когда же он дожует и сможет что-то сказать.
      – Уже спасли, порядок.
      – Но как они сумели?
      Он засмеялся и достал еще одно творение кулинаров – нечто пористое и продолговатое. Я остановил его руку.
      – Сначала объясни.
      Мон раздраженно отмахнулся.
      – Как, как… Как мы им подсказали, так и сумели. Мы слили им и детали маршрута, и местоположение Оми в кортеже, и способы обхода защиты – правда, я бы не удивился, если бы они все равно оплошали. Эти ребята способны и на такое.
      – Вы сдали им принцессу?
      Так вот о чем она говорила на сайте – что имперцы придут за ней и доставят ее к Мону. Значит, она знала. А он… Он спокойно ждал ее здесь. Но зачем все это? Кажется, ему придется много объяснять.
      – Значит, ты лишил меня чести спасти принцессу от злого дракона?
      Он замахал руками.
      – Кончено нет! Ты принимал самое живое участие. Куда мы без тебя…
      – В смысле?
      – Если бы ты не бегал под носом у Лерца и не гремел кастрюлями на всю Империю, у нас бы ничего не вышло.
      Я угрюмо вздохнул.
      – Объясни-ка получше. Что-то я сегодня на удивление плохо соображаю.
      – Лерц ни за что бы не решился на операцию, если бы не был твердо уверен, что все под контролем. Он очень скоро выяснил бы, что в Красном Мире меня нет, расконсервировал бы своих агентов в Малых Мирах, перенаправил действующих в Империи. Черта с два тогда все прошло бы так гладко. А благодаря тебе Лерц был уверен, что младший ненаследный принц Монсор сошел с ума и совершает абсолютно непонятные действия прямо перед его адмиральским носом. И что, в случае необходимости, этого Ти-Монсора можно взять в любой момент.
      – А почему он не схватил меня сразу?
      – Пора тебе привыкнуть, что мы, ненаследные принцы, – мелкая сошка. Главной задачей было схватить Ки-Саоми, а взяв безобидно сходящего с ума принца, Лерц мог ее спугнуть. Кто знает – может, ты посылаешь ей письма каждый вечер, и если письмо не придет – она прекратит облет или сменит маршрут… Его устраивало и то, что ты постоянно у него на виду и занимаешься всем чем угодно, только не подготовкой ответного удара. Поэтому я ничуть не беспокоился за твою безопасность – Лерц не рискнул бы взять тебя.
      – Но он рискнул! Там, на Тирдо-Я.
      Мон расхохотался.
      – Хороша попытка – отрядить рядовой взвод на поимку принца Красных. Он знал, что ты отобьешься, – просто хотел прояснить несколько вещей…
      Я задумался. Что-то здесь не сходилось.
      – Слушай, а с чего он поверил в то, что я – это ты? Тело, как я понимаю, он проверил еще на лайнере, пока я валялся без сознания. Но в этом теле мог быть кто угодно…
      – В этом теле – нет. Он исходил из двух непреложных истин. Первая – тела членов королевской семьи защищены от проникновения чужого сознания на генном уровне. Вторая аксиома – личность копировать невозможно. Решение: если тело Ти-Монсора бегает и дерется, значит, в нем есть сознание. Если чужое сознание тело принца отвергает за две минуты, это может быть только сознание самого принца. Ответ: так как личность копировать невозможно, этот принц – настоящий принц, единственный принц, и нигде больше принца нет.
      Я откинулся на спинку кресла… Мы знаем, что Ахиллес быстрее черепахи и все-таки из условия задачи следует, что он никогда ее не обгонит…
      – Если это и впрямь непреложные истины… то я – Ти-Монсор.
      Братишка осклабился.
      – Именно.
      – А ты тогда кто?
      – И я Ти-Монсор.
      Я пробормотал: «И все – Ти-Монсор» – и потер пальцами виски.
      – В чем он ошибся?
      – Ни в чем.
      – Тогда каким образом я появился в этом теле и не умер через две минуты?
      Он снова улыбнулся.
      – Думай.
      – Эксперимент Эммади по формированию личности на базе эпоса действительно имел место?
      – Имел.
      – Значит, он оказался еще успешнее – не только создал сознание, но и примирил его с телом.
      Ти-Монсор скорчил рожу и покачал головой
      – Нет, Тим. Я сказал, что эксперимент имел место. Но не говорил, что он дал положительный результат.
      – Хочешь сказать, он провалился?
      – Да. Что доказало, что из дурацких россказней принцы не рождаются. Только из королев… или капусты. Аистов перебили, их вычеркиваем.
      – Тогда откуда я взялся?
      – Знаешь, сынок, когда мама с папой захотели бейби, они отправились…
      Я оборвал его.
      – Если не сборник эпоса, тогда что?
      Мон вздохнул, потом запихнул-таки в рот ту пористую дрянь и принялся тщательно ее пережевывать.
      – Черт, Тим, я не уверен, что смогу это объяснить. Эммади мог бы, но ты вряд ли сможешь понять. В общем, сборник эпоса мы использовали для маскировки. Дройду нужен был объемный блок информации, желательно не структурированной – так сложнее будет заметить вкладку. Мемо-блок отпадал – слишком четкая система. Я предложил сказки.
      Он вытер руки о штаны и ухмыльнулся.
      – Оми вечно ныла, что я не читаю ее обожаемых книг. Я решил, что должен избавить тебя от подобного проклятия. Если ты заметил – на сайте это сработало. Пара дурацких древних фразочек в твоем исполнении – и она растаяла. Решила, что ты – это я, который вздумал сделать ей приятное, выучить стишок и рассказать его с табуретки. Может, стоит и правда как-нибудь сделать ей подобный подарок. Плести веера мне уже надоело.
      Я упрямо повторил свой вопрос:
      – Хочешь сказать, я твоя копия? Клон?
      – Личность копировать невозможно! Она уникальна.
      – Тогда что?
      – Эмунат… У Эммади было достаточно времени, чтобы составить абсолютно точный портрет моей личности… То, что он замаскировал блоком со сказками, – его собственный эмунат.
      Он сделал торжественное лицо и воздел десницу к потолку.
      – Ты – мое отражение в зеркале его кибернетической мудрости. Ты – моя тень, упавшая на чистый лист от ослепительного сияния квазижидких наносетей его ума. Ты – мой точный портрет, нарисованный с натуры железной рукой мастера.
      Он опустил руку.
      – Понял хоть что-нибудь?
      Я ошарашено покачал головой. Мон кивнул.
      – Вот и я до конца не понимаю…
      Встряхнув головой, я осторожно переспросил.
      – Ты хочешь сказать, я, ты, и Эммади – один и тот же человек?
      Он восторженно всплеснул руками.
      – Черт, я даже как-то не думал об этом. Выходит, что так. Я – старый Ти-Монсор, ты – маленький Ти-Монсор, а Эммади – железный зануда, но тоже Ти-Монсор… А учитывая, что мы с Оми – разнополые варианты одной и той же генной карты, то она – Ти-Монсор за вычетом игрек-хромосомы. Зато с…
      Я остановил его резким взмахом руки. «И все – Ти-Монсор».
      – Тайм-аут, Мон.
      Добредя до двери, я оглянулся – Мон уже успел запихнуть себе в рот еще какую-то гадость и теперь рылся в контейнере в поисках очередной порции.
      – Мон, это значит, что через сто лет я стану вот таким?
      Он повернул ко мне свою измазанную в чем-то зеленом физиономию.
      – А что тебе не нравится?
 
      Я стоял в пустом тусклоосвещенном коридоре, засунув руки в карманы. Пытался переварить услышанное. Что это вообще такое – «я»? Нечто, спрятанное где-то там, позади моего взгляда? То, что управляет вот этими руками и вот этими же ногами? То, что шевелит языком и говорит глупости? Начинка для поношенной синей пижамы, насест для скуфа, погремушка для адмирала флота Нейла Льюиса Лерца? Черт его знает… Как уместить в голове то, что это не единственный «ты»? Что в десятке метров сижу еще один «я» и увлеченно набиваю желудок разной снедью, а где-то еще есть третий «я», белый и железный, который превосходно обдурил себя самого, скрыв от него то, что прекрасно знает еще одного себя, и ведет второго себя к себе третьему. Бр-р-р.
      Растроение личности – это клинический диагноз, а как назвать попытку собрать три внешне разных личности в одну? Не с моими мозгами такое понимать. Проще договориться, что я – это тот, что в пижаме, а Мона по-прежнему называть братом. Эммади считать папой как-то не особо получается, поэтому Эммади у нас будет Эммади. А будет плохо себя вести – будет «железкой». Ки-Саоми пусть остается сестрой. М-да… Viva la difference!
      Когда я вернулся к Мону, они с Эммади сидели за шахматным шаром и пристально на него смотрели. Позы были одинаковыми настолько, что хотелось зажмуриться и потрясти головой. Они специально?
      – Привет, мы!
      – Привет…
      Повернулись и ответили они тоже синхронно. Наверное, Мон подговорил Эммади на этот дурацкий розыгрыш… Хотя зачем уговаривать – если они одинаковые, то эта идиотская идея придет в их головы одновременно.
      Дурдом. Можно снимать сериал «Я и мои „Я“…
      – Эммади, сгинь, пожалуйста. Больше двух меня я в комнате не потерплю. Перебор…
      Эммади молча вышел. Стало поспокойнее.
      – Ну как, переварил?
      – Да, пожалуй.
      – Теперь порядок? Ничего не гложет?
      – Ну, за исключением того, что вся моя жизнь – часть плана двух других меня… Наверное, ничего.