Формула-1. История главной автогонки мира и ее руководителя Берни Экклстоуна

«Ладно, идем обедать», – мог объявить он после гневной тирады, потом дружески поболтать за пивом и сандвичем, а по возвращении сорваться вновь. «Заткнись или проваливай», – заявил он менеджеру команды Кейту Грину, когда тот пожаловался, что машины приходится готовить к гонке в атмосфере колоссального напряжения. Он не откликнулся даже на просьбу того же Грина прибавить ему десять фунтов в неделю за постоянную работу допоздна. Экклстоун знай себе повторял: «Я подумаю», – пока Грин не отступился.

Незаменимыми могли себя чувствовать лишь несколько человек, среди них Сили. Работая по восемнадцать часов в день, он успевал следить и за собственной компанией по выпуску мотоциклов, находившейся в Бельведере – на северо-востоке Лондона. Оттуда он направлялся на южный берег Темзы – в Бекслихит к Экклстоуну, после чего ехал на запад, в штаб-квартиру «Брэбхэма», проделывая таким образом по узким дорогам больше 100 миль в день. Экклстоун, напротив, всего раз в неделю брал у себя в шоу-руме «роллс-ройс» или какую-нибудь спортивную машину и ехал на производство. Прошло несколько месяцев, и условия соглашения с Сили перестали ему нравиться. Хотя чемпион мира Барри Шин и выигрывал на мотоцикле конструкции Сили гонки чемпионатов Великобритании и Европы, вложенных Экклстоуном 4254 фунтов оказалось недостаточно. «Брэбхэм» тоже был весь в долгах. Расходы составляли 80 тысяч в год, и выплаты за сезон их едва покрывали – о прибыли и речи не шло. Чтобы выжить самому, нужно было превратить «Формулу-1» из игрушки состоятельных людей в коммерчески выгодный бизнес.

Как владелец «Брэбхэма» Экклстоун автоматически входил в ФОКА – группу английских автопроизводителей, организованную в 1963 году Колином Чепменом, чтобы экономить на доставке болидов к месту гонок. Первое появление Экклстоуна на встрече ФОКА в отеле «Эксельсиор» в Хитроу случилось в 1971 году и было окружено тайной. Владельцы и представители девяти остальных команд сомневались, что Экклстоун сможет содержать «Брэбхэм». Осторожные ответы Бернарда на вопросы о его состоянии и подобострастие, с которым он подливал всем чаю, лишь подпитывали эти сомнения. Экклстоуну же было любопытно. Он оглядел аскетично обставленную комнату и увидел группу чудаков, не имевших между собой ничего общего, кроме любви к гонкам. Их разговоры выдавали упрямое нежелание прислушиваться к чужому мнению.

Те, кому сопутствует успех, редко идут на уступки. Изобретательные британцы потеснили вечных чемпионов пятидесятых: «Феррари», «Мазерати», «Альфа-ромео» и «Мерседес-Бенц». На Гран-при Великобритании 1957 года Стирлинг Мосс на «Вэнуолле» прервал гегемонию европейских производителей. В последующем революционные болиды Чарльза Купера, Джека Брэбхэма и Колина Чепмена раз за разом опережали европейцев благодаря превосходству в технических решениях и мастерству пилотов. Разозленный мэтр «Формулы-1» Энцо Феррари насмехался над английскими «кустарями», имея в виду Чепмена, Фрэнка Уильямса и Кена Тиррела. В отличие от европейских команд, тесно связанных с производителями массовых автомобилей (та же «Феррари» принадлежала «Фиату»), британцы сплошь были из механиков или простых любителей автогонок и сами изыскивали необходимые средства. Это подталкивало их к поиску новаторских решений, но усугубляло финансовые трудности. Вспоминая те времена, Экклстоун признает, что ему повезло. Как подтвердит любой успешный бизнесмен, главное – правильно выбрать момент. Экклстоун появился именно тогда, когда британские команды были особенно уязвимы.

Рост числа зрителей, привлеченных захватывающей борьбой пилотов, повысил прибыли организаторов гонок, однако почти все британские команды едва сводили концы с концами. Каждая обговаривала гонорар за свое участие непосредственно с владельцами трасс: восемь из них находились в Европе, а остальные – в Южной Африке и Америке, – и шаткий баланс доходов и расходов был совершенно непредсказуем. Деньги делили с боем (притом что общий объем призовых никогда не превышал 10 тысяч фунтов), а Энцо Феррари, владелец главной приманки для зрителей, получал самый большой гонорар за участие – причем наличными, еще до начала каждой гонки. Остальным причиталось по несколько сотен фунтов, а платежи регулярно задерживались или вовсе где-то исчезали. Экклстоун вызвался помочь Эндрю Фергюсону, протеже Чепмена, который управлял делами ФОКА из своего домика в предместьях Нориджа.

Уже в свое первое посещение Экклстоун понял, в чем проблема. В ходе подготовки выезда в Монреаль он предложил:

– Скажи организаторам, чтобы за свой счет предоставили командам двадцать пять автомобилей.

– Нет, что ты! – возразил Фергюсон. – Мы же их раньше об этом не просили.

Вопиющая, непоправимая некомпетентность.

«С ума можно сойти», – подумал Экклстоун и уже на следующем собрании ФОКА объяснил представителям команд, как они могут зарабатывать больше. Вместо того чтобы вести переговоры с одиннадцатью автодромами поодиночке, нужно поручить представителю ФОКА согласовать гонорары за участие всех команд, а заодно снизить расходы на транспортировку машин и оборудования. Никто не возражал.

– Кто этим займется? – спросил Экклстоун. На лицах собравшихся сквозило безразличие. Никто не проявил интереса. – Что ж, придется мне, – словно бы нехотя протянул Экклстоун, – но я не желаю работать бесплатно.

Колин Чепмен ожидал, что Экклстоун потребует 10 %, и был приятно удивлен, когда тот попросил всего лишь два. Столь скромные комиссионные были одобрены единогласно, хотя Питер Уорр, который вел протокол, припоминает, что в нем значилось 4 %, а аудитор Брайан Шеферд, проверявший счета Экклстоуна, утверждает, что тот получал 7 %. Неумолимое время поглотило точные условия, принятые ФОКА на заре своего существования, но один важнейший факт можно считать достоверным: Экклстоун взял всю работу на себя, и команды единодушно согласились платить ему комиссионные.

В числе собравшихся у стола в отеле «Эксельсиор» был Макс Мосли, владелец команды «Марч» – недавно созданного производителя формулических болидов. Ему тогда был тридцать один год. Основав предприятие в Бистере в 1969 году и вложив туда вместе с двумя друзьями 10 тысяч фунтов, он уже за первый год продал десять болидов, в том числе два – весьма уважаемому в гоночном мире Кену Тиррелу. К неудовольствию команд с богатой историей, именно «марчи» в этом году были быстрее всех. Сам Мосли участвовал в гонках с 1964 года. Он приметил Экклстоуна еще в 1968-м, когда тот ездил на этапы чемпионата вместе с Риндтом, однако по-настоящему они познакомились лишь на первой ассамблее ФОКА и сошлись мгновенно. Как и Экклстоун, Мосли был поражен атмосферой взаимного недоверия и глупыми решениями владельцев команд. Берни же выделил Мосли по иной причине: «Я чувствовал, что он понимает толк в жизни». По словам Мосли, в их союзе «один естественным образом дополнял другого». Даже не зная, кто такой Мосли, Экклстоун был рад обрести соратника. Кроме того, их связывало стремление к конфликту. Оба были всегда готовы ввязаться в драку, лишь бы продвинуться к цели.

Мать Мосли Диана Митфорд была очаровательной и умной женщиной, женой Освальда Мосли – предприимчивого политика, который избирался в парламент сначала от консерваторов, а потом от лейбористов, после чего, в 1932 году, в поисках радикальных мер борьбы с Великой депрессией сменил убеждения на крайне правые. В 1933 году Мосли открыто поддержал нацистов, а его свадьба с Митфорд, еще недавно бывшей замужем за Брайаном Гиннесом, проходила в берлинском доме Йозефа Геббельса; свидетелем же был сам Адольф Гитлер. Мосли стремительно ударился в исступленную нацистскую пропаганду. Его яростно порицали еще задолго до войны. В 1940 году, когда Максу было всего десять недель, мать оказалась вместе с отцом в заключении как опасная пособница нацистов, Макс же остался с няней и жил неподалеку от тюрьмы. После войны семья Мосли уехала из Англии. Их сын учился в Ирландии, Франции и Германии. Макс был хорошо образован, говорил на нескольких языках. Он вернулся в Англию в 1958 году, изучал в Оксфорде физику и право, был секретарем юнионистского движения[8]. Еще в университете он с будущей супругой Джин (они познакомились в 17 лет на одной лондонской вечеринке и поженились три года спустя) отправился в Сильверстоун, где заболел автогонками – эта страсть преследовала его на протяжении непростой адвокатской карьеры. К моменту встречи с Экклстоуном Макс Мосли понимал, что, несмотря на все успехи, у «Марча» немного шансов выжить без правильной организации и стабильного финансирования.

Путешествуя по Европе, оба поняли, во-первых, что ФИА – центральный управляющий орган «Формулы-1» со штаб-квартирой в Париже – предвзято относится к британским командам. С одобрения ФИА баланс в «Формуле-1» был нарушен к выгоде европейских участников (в первую очередь «Феррари»), англичан же считали балластом, полагая, что они нужны лишь для количества. А во-вторых, – это было не так очевидно, но более важно, – судя по добытому Экклстоуном балансовому отчету ФИА, устроители гонок получали колоссальные прибыли. Они перечисляли всем командам 10 тысяч фунтов с гонки, хотя легко могли бы платить 100 тысяч. Владельцы трасс ловко блюли свои интересы, заключая контракты с каждой командой по отдельности и не раскрывая остальным их условий. Фактически, понял Экклстоун, британские команды сами платят за право выступать в Гран-при. Согласно его плану необходимо было действовать быстро и еще до конца 1971 года кардинальным образом поменять взаимоотношения команд – членов ФОКА с владельцами одиннадцати автодромов. Были разосланы требования, получены ответы и начаты переговоры с окопавшимся противником.

Как-то раз, в ходе подготовки, Экклстоун приехал к Мосли на Глостер-роуд с большим опозданием.

– Что случилось? – спросил Мосли обеспокоенно, поскольку Экклстоун всегда был крайне пунктуален.

– Да ничего. Одна бабушка прилетела сквозь ветровое стекло, – сухо отозвался его гость о весьма серьезном транспортном происшествии.

Они и правда были очень разные и хорошо дополняли друг друга.

Как-то Экклстоун сказал Мосли:

– Твоя беда в одном: ты хочешь, чтобы все всегда было ясно и понятно, хотя порой лучше сохранять неясность.

Коньком Экклстоуна было умение давить на слабости. Это касалось и боссов других команд, и устроителей гонок. Мосли понял, что торговцы подержанными автомобилями живут в особом мире «и даже самые честные перед продажей вытаскивают из машины радиоприемник». Когда дело дошло до распределения обязанностей, Мосли решил, что «Берни справится там, где надо врать».

Хотя по Европе они летали на двухмоторном «бигль-бульдоге» из той самой партии, что Экклстоун выкупил у обанкротившейся компании, он не упустил возможности продать Мосли такой же за 10 тысяч фунтов.

– Отличный самолет, – сказал потом Мосли, – вот только не летает, а ремонт мне не по карману.

Экклстоун ответил со своим всегдашним флегматизмом и без капли сожаления:

– Зато за обслуживание платить не надо.

К осени 1971 года Экклстоун добился от владельцев трасс и грузовых компаний улучшенных условий. Теперь предстояло договориться с властями.

В конце 1971 года в Лондон прилетела аргентинская делегация и встретилась с Экклстоуном и Мосли в «Эксельсиоре». Аргентиной тогда правила военная хунта, и генералы желали укрепить свое положение на международной арене, в связи с чем хотели провести у себя Гран-при – как обычно, в январе. К удивлению Экклстоуна, гости настояли на том, чтобы переговоры записывались, и он не отказал себе в удовольствии подшутить. Изображая полное безразличие к выступлению Мосли, он незаметно сунул в большой магнитофон лист бумаги, и вся чистая пленка без единого звука оказалась на полу. Эта шутка не повлияла на решение провести гонку. Ударили по рукам. Экклстоун вылетел в Буэнос-Айрес вместе с одиннадцатью командами, сопровождая две свои машины и три «марча» Мосли. У него была четкая цель: «Брэбхэм» должен выиграть гонку, а он сам – продемонстрировать свои организаторские способности.

– О деньгах не беспокойтесь, – заявил он владельцам команд, которые опасались проблем с переводом аргентинских песо в Европу из-за экономических санкций. – Я все устроил.

Экклстоун обещал, что замороженные в Аргентине средства будут выплачены по возвращении в Лондон. В связи с этой договоренностью среди команд и пошла гулять легенда, будто бы Экклстоун имеет две сотни счетов в банках всего мира и точно знает сумму на каждом из них.

В боксах он не ведал страха. Узнав, что между его пилотами Грэмом Хиллом и Карлосом Ройтеманном разгорелся спор: какой двигатель предпочесть, – он позвал их к себе.

– Все, не желаю больше никаких споров. Сейчас определимся с двигателем на весь сезон. Идет? – Он подбросил монетку и велел выбрать: орел или решка. – Больше про двигатели слышать не хочу.

В гонке оба пилота лавров не снискали.

К тому моменту, когда в марте 1972 года пришел черед Гран-при Южной Африки на автодроме «Кьялами» близ Йоханнесбурга, Экклстоун полностью разобрался с логистикой и был намерен добиться действительно хороших условий. Он понимал, что деловые риски значительны, однако, когда попытался убедить команды совместно финансировать компанию, которая будет защищать их интересы, ответ был предсказуем: «Нет-нет, займись этим сам». Добившись выгодных расценок от транспортной компании «Казали Миллс» (впоследствии они с Роном Шоу ее купили), Экклстоун собрал команды в отеле «Ранчо» неподалеку от Йоханнесбурга и изложил свой план. «Я гарантирую вам условия лучше, чем дают устроители гонок», – сказал он и протянул каждому из владельцев конверт с предложением, включавшим в себя сниженные расходы на доставку машин и гарантированные выплаты с каждой гонки. Взамен команды должны были подписать договор, по которому он получал право вести переговоры от их лица. По словам Экклстоуна, при таком коллективном соглашении его комиссия возросла бы до 4 % призовых. Никто из собравшихся не сомневался в его искренности. Этот торговец подержанными автомобилями убедил своих конкурентов, что на его слово можно положиться и соглашение достаточно скрепить простым рукопожатием. Никто не возражал. Владельцы команд единогласно приняли предложение. Никто не возмущался, что Экклстоун кладет себе в карман деньги за счет экономии на транспортных расходах или что он рассчитывает выговорить для себя дополнительные выплаты с каждого автодрома. К 1973 году с сепаратными переговорами о гонорарах за выступление было покончено, а перевозка людей и машин обходилась дешевле – двойной успех. Теперь команды могли сосредоточиться на гонках, победах и собственном удовольствии.

«Я не строил планов, – признавался Экклстоун позднее, – потому что не знал, что будет дальше. Я сильно рисковал».

Чтобы работать эффективнее, он назначил на место Эндрю Фергюсона Питера Макинтоша, служившего механиком в ВВС и робко твердившего о своем участии в знаменитой пилотажной группе «Красные стрелы», а секретарше Энн Джонс поручил собирать деньги и выплачивать их командам. Неохотно подписанное ими соглашение о передаче Экклстоуну административных функций было большой удачей новичка. Теперь он мог превратить ФОКА из управляющего органа в коммерческое предприятие, у которого – стоит отметить – не было ни одного конкурента.

Через месяц Экклстоун предложил устроить гонку в Рио-де-Жанейро. Он заключил контракт с владельцами автодрома и договорился о финансовой поддержке с бразильской телекомпанией «Глобо». Поскольку эта гонка не была включена ФИА в календарь чемпионата мира, члены ФОКА согласились участвовать лишь при условии, что выплаты гарантирует лично Экклстоун. Пока команды грузили машины в аэропорту Хитроу, Мосли в Рио-де-Жанейро вел переговоры с «Глобо». Вскоре он сообщил Экклстоуну безрадостные новости: на выплату командам пойдут деньги, вырученные за билеты. Их легко могли надуть. «Все прекрасно, вылетаем, – объявил Экклстоун командам. – О деньгах не беспокойтесь, я все устрою». Игрок пошел на риск. Команды вместе со своими машинами и оборудованием погрузились в самолет, довольные, что Экклстоун обо всем договорился. Колин Чепмен, Кен Тиррел и Фрэнк Уильямс держали себя с ним так, словно «Формула-1» – их совместный бизнес.

На полпути через Атлантику Уильямс оторвал Экклстоуна и шефа «Макларена» Тедди Майера от нард и попросил ссуду. Раньше он был механиком и бакалейщиком, потом стал гоняться на «Остине-А35», а всеми делами управлял из телефонной будки по соседству с гаражом, где работал. С Экклстоуном они познакомились в ресторане «Сан-Лоренцо». Его привел Пирс Каридж, с которым они жили в одном доме, Экклстоун же был с Риндтом. Уильямс не мог позволить себе вести столь роскошный образ жизни, но вечно «ошивался поблизости», и все знали, что у него финансовые проблемы. В Бразилии он рассчитывал получить конверт с деньгами, а пока нуждался в дополнительных средствах. Бросив кости, Экклстоун согласился предоставить ссуду под залог двигателя. Уильямс не возражал. Экклстоун оказался просто бесценной находкой.

Гонка понравилась и командам, и бразильским зрителям. Экклстоун получил от телевизионщиков наличные, и боссы команд распихали их по чемоданам.

Лишь европейцы, засевшие в Париже и Монако, были недовольны. Ведя переговоры с автодромами, Экклстоун рассчитывал забрать бразды правления «Формулой-1» у устроителей гонок. Он хотел реорганизовать «королевские автогонки» всего за несколько месяцев. Особенно разочарован был организатор Гран-при Монако Мишель Боэри. Заручившись поддержкой ФИА, он перешел в контратаку. Чтобы показать, в чьих руках настоящая власть над гонками, Боэри объявил, что теперь в Гран-при Монако будет участвовать лишь шестнадцать машин. В Мадриде Мосли провел с ним переговоры и добился согласия на участие двадцати шести машин, однако, когда английские команды прибыли в Монако, Боэри снова передумал. Он объявил, что на старт выйдут лишь двадцать две машины. Обсудив положение с командами, Мосли передал Боэри, что те будут бойкотировать гонку, если он не выполнит условия соглашения. В отместку полиция Монако заперла боксы команд – членов ФОКА и не пускала их к машинам. Ситуация зашла в тупик. Команды отказывались выходить на старт, пока к гонке не будет допущено двадцать шесть болидов, а зрители уже стали понемногу прибывать. Взволнованный Боэри на словах согласился с условиями, однако Экклстоун был неумолим. Пока он не увидит двадцать шесть подписанных разрешений, гонка не состоится. Боэри сдался. Экклстоун с заветной бумагой в руках пошел в боксы, уселся в кокпит своего «брэбхэма» и отпустил тормоза. Машину катили на стартовую решетку, и он даже не прикасался к педалям, однако одно из колес случайно отдавило ногу полицейскому. Экклстоун только улыбнулся разгневанному служителю закона…

Успех окрылял. Экклстоун решил доказать, что он не просто эффективный управленец, но еще и действует в интересах команд. Чепмен, Уильямс и Майер быстро признали в нем диковинную птицу. На собраниях ФОКА Экклстоун записывал все пожелания на желтых стикерах и обещал найти решение. Заручившись поддержкой команд, он стал требовать от устроителей гонок повышения выплат. Европейские автодромы начали платить небольшим командам около 15 тысяч фунтов. Экклстоун хотел получать по 15 тысяч с каждой гонки, а если она проходила не в Европе, то даже больше, поскольку нужно было покрывать дополнительные расходы. Он утверждал, что ФОКА сама будет перечислять деньги командам. Владельцы трасс жаловались, что билетные сборы всегда одинаковы и они не могут платить больше. Чтобы понять тактику противника, Экклстоун посреди встречи в Хитроу вдруг объявил перерыв, давая сторонам возможность обдумать свои позиции. «Мы подождем здесь», – сказал он, а остальным предложил покинуть помещение. Едва дверь закрылась, он бросился к мусорной корзине, чтобы прочитать записки, которыми члены делегации обменивались в ходе переговоров.

Любая попытка втиснуть Экклстоуна в какие-то общепринятые рамки была обречена на неудачу. Он выглядел вполне респектабельным бизнесменом, однако, как говорил Мосли, «если в полете вам нужно будет высморкаться, то не успеете вы убрать платок, как рука Берни уже окажется на подлокотнике».

К началу сезона 1973 года все автодромы подписали контракты с ФОКА на более или менее приемлемых условиях. Представители других континентов: аргентинцы, южноафриканцы и бразильцы – согласились перечислять по 110 тысяч фунтов, а европейские автодромы повысили выплаты до 56 тысяч. Не всегда это было выгодно. Скажем, гонка на нью-йоркском автодроме «Уоткинс-Глен» оказалась убыточной, однако Экклстоун об этом умолчал. Он знал, что командам все равно. «Они не хотят рисковать», – жаловался он Мосли.

Поскольку команды доверяли его организаторским способностям и поручили решать все денежные вопросы, он предложил распределять призовые согласно спортивным результатам. Экклстоун разработал сложную формулу, которая учитывала не только занятые в гонке места, но и результаты свободных заездов, места на стартовой решетке, успехи в прошедших чемпионатах и не добравшиеся до финиша машины. Все согласились, что нынешняя система никуда не годится, и собрания ФОКА превратились в серьезное мероприятие. Желая укрепить свои позиции в глазах устроителей гонок и спонсоров, Экклстоун решил избавить организаторов Гран-при от риска, что какая-то из команд вдруг не выйдет на старт и зрители окажутся разочарованы. Он планировал предоставить свои личные финансовые гарантии, что все восемнадцать машин команд – членов ФОКА будут участвовать в каждой гонке. Такое соглашение, полагал он, лишь подчеркнет неспособность ФИА обеспечить явку участников. В 1973 году на одном из собраний ФОКА он изложил план, включавший в себя финансовые санкции против нарушивших контракт. Ожидая массовых протестов, он тут же начал сыпать анекдотами и перевел разговор на другую тему, отметая по ходу любые возражения. Убедившись, что окончательно всех запутал, он стал подробно излагать свой план. «Сколько мы получим?» – спросил кто-то из боссов, рассчитывая прояснить, в чем коммерческий интерес Экклстоуна, однако тот всегда избегал полной ясности. Он снова сменил тему, чтобы отвлечь внимание, а потом обратился за поддержкой к Фрэнку Уильямсу.

На Уильямса можно было рассчитывать: он тоже торговал подержанными машинами и при этом жил не по средствам. Год назад, отправляясь на американский этап, он по пути в аэропорт заезжал в банк и брал там ссуду, чтобы заплатить собственным механикам. Уильямс регулярно одалживал у Экклстоуна по 5 тысяч фунтов, которые всегда возвращал к указанному сроку, однако недавно попросил уже 8 тысяч. К изумлению Экклстоуна, сразу после этого Уильямс отправился покупать дорогие кашемировые свитера. Впрочем, в 1973 году Экклстоун решил положить этому конец. Уильямс не вернул ссуду, залогом по которой был один из двигателей, и за ним пришлось отправлять «бригаду Берни» – двоих ребят из Ист-энда, знакомых ему еще по Уоррен-стрит. Экклстоун охотно помогал друзьям, но никогда не проявлял щедрость в ущерб собственным интересам. Уильямс в итоге вернул ссуду, и все пошло по новой. Экклстоун рассчитывал на его поддержку в ФОКА и ожидал, что выступление Уильямса склонит остальных согласиться на финансовые гарантии устроителям гонок. Все решения могли приниматься только единогласно.

Главным оппонентом Экклстоуна был Кен Тиррел – долговязый и недоверчивый лесопромышленник, который даже как-то раз запрыгнул на стол в ходе переговоров, чтобы его напугать. «Если не заткнешься, вышвырну тебя в окошко», – усмехнулся тогда Экклстоун в лицо гиганту. Тиррел, разумеется, выступал против предложенных гарантий, и Экклстоун рассчитывал, что Уильямс отвлечет его внимание. В конце концов команды, устав от споров, приняли план Экклстоуна, который в обмен гарантировал им оговоренные выплаты. Все с облегчением разъехались. Впоследствии владельцы команд осознали: Экклстоун опять добился своего, однако, по большому счету, их устраивало, что он ведет все переговоры и берет на себя финансовые риски. Его комиссия вполне логично выросла до 8 %, и никто не возражал.

Успехи Экклстоуна порождали и новых врагов. Деспотичный голландец из ФИА Генри Трой, заручившись поддержкой представителей Франции и Германии, перешел в контратаку. Он обратился в Британский королевский автоклуб (БКА), где его выслушали благосклонно. Эти «рыцари пиджака и бокала», знаменосцы британского консерватизма, согласились, что влияние Экклстоуна чересчур велико. Узнав об их недовольстве, сам Экклстоун заявил: «БКА – это клуб для джентльменов, только в нем нет ни одного джентльмена».

Далее Трой стал предлагать командам деньги, чтобы те перестали поддерживать Экклстоуна. Ему отказали все, кроме Грэма Хилла – тот, недовольный политикой Экклстоуна, ушел из «Брэбхэма» и выступал за собственную команду, однако в ФОКА не входил.

После ухода Хилла Бернард реорганизовал «Брэбхэм». Усвоив у Колина Чепмена, как важен для победы баланс двигателя, шасси, покрышек и правильной стратегии на гонку, он в 1973 году поручил Гордону Мюррею сконструировать новую машину, а сам погрузился в непростые финансовые дела команды. Британская экономика переживала спад, а после арабо-израильских войн и сокращения нефтяных поставок по стране прокатилась волна забастовок. Банки объявляли о банкротстве, инфляция росла, а цены на недвижимость рухнули. В долги Экклстоун не влез – он вообще не любил одалживать деньги, – однако финансовых потерь терпеть не мог.

Первым пострадал Сили. Экклстоун не выносил неудачников. Как и многие конструкторы, Колин был совершенно беспомощен в деловых вопросах. Экклстоун видел, что без его инвестиций фирма Сили не протянет и дня, а вкладывать в нее – просто терять деньги. «Я финансирую твои развлечения, – сказал Экклстоун. – Вбухиваю средства в тонущий корабль и оплачиваю твои просчеты». Он решил объявить компанию Сили банкротом, несмотря на протесты владельца. Если хочет – пусть выкупает оборудование на аукционе. Проблемы Сили его не волновали.

«Я не виноват, что компания Сили обанкротилась, – говорил он. – Там и раньше были проблемы – он же не просто так просил помощи. Если бы дела шли хорошо, он бы ко мне не обращался». Сили сохранил свой пост в «Брэбхэме», но когда Экклстоун однажды утром застал его в заляпанном маслом комбинезоне (двигатели всю ночь готовили к гонке в Бельгии), то не проявил ни капли сочувствия.

– Иди переоденься, – рефлекторно бросил он.

Экклстоун знал, что «Формула-1» живет за счет энтузиастов, готовых за гроши трудиться круглые сутки. Но и тут надо было знать меру. Когда Бернард не позволил Сили взять грузовик, чтобы выручить угодившего в беду друга, свое решение он объяснил так: «Сили раздражает остальных сотрудников “Брэбхэма”».

«Мое терпение лопнуло. – Конструктор не простил Экклстоуну этого отказа. – Нужно было помочь товарищу… Я здорово разозлился». Сили ушел, но тут же оказался втянут в долгие разбирательства с Экклстоуном по поводу страховых взносов на общую сумму в 1200 фунтов. Пытаясь получить свои деньги, Сили вдруг понял, что у него нет копии трудового договора – такое впоследствии не раз встречалось в практике профессиональных отношений Экклстоуна с сотрудниками. Экклстоун всегда соблюдал договоренности – без разницы, устные или письменные, – но крайне важно было понимать их условия и иметь при себе копию. Полные энтузиазма сотрудники порой об этом забывали, и тогда контракт исчезал в недрах портфеля, с которым Экклстоун не расставался. В данном случае договор с Сили оказался «утерян», пока кто-то по ошибке не выслал копию его юристу. В итоге тот все же получил от компании Экклстоуна 600 фунтов.

Уход Сили пришелся на критический момент в карьере Экклстоуна. «Формула-1» вошла в его жизнь как увлечение, деньги на которое брались из автобизнеса, – теперь же она заняла центральное место. Он ни в чем себе не отказывал, ФОКА приносила доход, а Чепмен продемонстрировал, как можно зарабатывать на «Формуле-1», если найти спонсора и побеждать в гонках. Продажи машин падали, Экклстоун все реже появлялся в шоу-руме Спенсера, и преуспевающая компания превратилась, по словам его аудитора Брайана Шеферда, в «пустышку». Введенный в 1973 году налог на добавленную стоимость существенно осложнил наличные расчеты. Экклстоун понял, что автобизнес здорово изменился. «Ухожу на покой, – шутил он. – Не желаю работать на государство сборщиком налогов. Теперь буду с «Брэбхэмом» путешествовать по миру». Он продал шоу-рум Спенсера и обустроил себе офис в Гринвиче, неподалеку от «Катти Сарк».

В помещении над принадлежащей «Брэбхэму» мастерской по ремонту двигателей «альфа-ромео» с Экклстоуном работала одна Энн Джонс. Его доходы резко упали и теперь складывались из арендной платы за объекты недвижимости и кое-каких поступлений от автобизнеса. Впрочем, менеджер из отделения банка «Ллойд» в Бекслихите все же заглянул с визитом к своему лучшему клиенту – хотя тот брал кредит всего пару раз. «Как его звать?» – спросил Экклстоун у Джонс, когда посетитель ушел.

По средам он ездил в Вейбридж. Гордон Мюррей обещал разработать машину, которая заткнет за пояс «лотусы». Конструкторы хлопотали вокруг белоснежного болида в новеньких комбинезонах, инструменты были аккуратно разложены – все выглядело замечательно. Снаружи красовалась гордость Экклстоуна – первый в мире трейлер для перевозки болидов с надписью «Брэбхэм» на металлическом боку. Для поездок на Гран-при внутри была оборудована новенькая кухня. Бернард шел на риск, понимая, ради чего рискует. «Формула-1» только и ждала, чтобы кто-нибудь превратил ее в доходный бизнес. Экклстоун не верил своему счастью.

– Ничего еще не решено, – мечтательно сказал он Мосли, и тот понял, что Экклстоун хочет основать целую империю.

На первом собрании в 1971 году Экклстоун уверял, что все команды равны и что любые изменения будут происходить исключительно с их единогласного одобрения. Прошло два года, и он взял управление в свои руки.

«Я больше не волновался, – признался Мосли, – и не пытался его остановить». Изменилась и цель их партнерства. Мосли предстояло стать посредником в переговорах с БКА, председатель которого дал задний ход и решил наладить отношения с бывшим торговцем подержанными автомобилями.

4

Борьба

Коллеги по автобизнесу отмечали, что Экклстоун изменился. Чувствуя, что богатство совсем рядом – только руку протяни, он утратил весь свой добродушный шарм. «Не лезь туда!» – рявкнул Берни, когда его старый приятель Рон Шоу за традиционным субботним кофе в шутку заметил, что он тоже хотел бы отщипнуть кусочек от пирога «Формулы-1».