Формула-1. История главной автогонки мира и ее руководителя Берни Экклстоуна

Экклстоун вел жизнь, приятную во всех отношениях. Брал из шоу-рума машину – чаще всего «роллс-ройс» – и, хотя видел ненамного дальше капота, мчался вместе с Туаной в «Крокфордс», подрезая всех, кто вызывал его гнев на дороге. Иногда, проведя вечер за просмотром собачьих бегов или хоккейного матча, они отправлялись по шоссе А20 ужинать и смотреть шоу-программу в дорогой ночной клуб «Бивервуд». Там, на втором этаже, было казино букмекера Джонни Хамфриса – делового партнера его близкого друга Тони Морриса. Туана, в отличие от Айви, нравилась его друзьям, которые отмечали, что с ней Экклстоуну комфортно. С мужчинами же он легко находил общий язык. Немецкий гонщик Йохен Риндт, часто бывавший у них дома, не стал исключением.

3

Эмбрион

В 1965 году закончилось добровольное изгнание Экклстоуна из мира автоспорта. Ушла тоска, охватившая его после смерти Льюис-Эванса, и Бернард вместе с Роем Сальвадори и Джоном Купером отправился в Мехико посмотреть гонку и вкусить прелестей ночной жизни. Купер перед стартом пребывал в мрачном расположении духа. Его «купер-клаймакс» не отличался надежностью, а немецкий пилот Йохен Риндт – тот просто бесновался. Экклстоун взялся прочесать Мехико и найти запасной радиатор, однако машина все равно не добралась до финиша. Гонку выиграл Джон Сертис тоже на «купере».

На следующий год Бернард ездил с Риндтом по европейским этапам чемпионата, разделяя его растущее недовольство. Как ни старались Экклстоун с Сальвадори повысить конкурентоспособность машины, Риндт регулярно не добирался до финиша. «У тебя жесткая манера пилотажа, – сетовал Экклстоун, – “купер” не выдерживает».

Риндт и Экклстоун, товарищи по несчастью, бесконечно сражались в джин-рамми и нарды на мелкие ставки и понемногу сдружились. Практичный Экклстоун утешал недовольного пилота. Как-то раз, коротая за игрой время перед очередной провальной гонкой на автодроме «Кьялами» в Йоханнесбурге, они сошлись на том, что Бернард будет вести дела Риндта. Экклстоун тут же посоветовал другу перейти в «Брэбхэм» – команду, которую основали два австралийца: недавний чемпион Джек Брэбхэм и конструктор Рон Торанак. Вместе с Риндтом из «Купера» в «Брэбхэм» перебрался и младший механик Рон Деннис.

Риндт много курил, и с Экклстоуном они были не разлей вода. Неразговорчивый гонщик часто заходил к ним с Туаной и дожидался Берни (так он звал своего приятеля), чтобы в очередной раз надолго засесть за джин-рамми. Риндт носил купленные на Карнаби-стрит[6] брюки клеш, рубаху в цветочек и туфли ручной работы, а по-английски строчил как пулемет, вставляя ругательства вместо запятых. Он родился в Германии в 1942 году, а когда родители погибли во время налета союзников, перебрался в Австрию. Экклстоун стал для сироты старшим братом, чьи преданность и советы только укрепили их дружбу. Риндт даже упросил Экклстоуна с Туаной отправиться вместе с ним и его женой Ниной в свадебное путешествие в Мексику. На берегу моря они играли в джин-рамми от заката до рассвета, а на гоночных трассах плечом к плечу сражались с Джеки Стюартом. В неофициальной иерархии пилотов Риндт стоял достаточно низко, а Стюарт, ставший в том году вторым в общем зачете, как-то пренебрежительно отозвался об Экклстоуне. Туана сказала: «Бернард ему этого никогда не забудет. Он злопамятней слона».

Инженер команды «Брэбхэм» Херби Блаш пускался на всяческие ухищрения с весом болида и углом атаки антикрыльев – лишь бы обеспечить Риндту победу. Секретные регулировки не помогали. Победы уплывали из-за поломок двигателя. Лучшие дни «Брэбхэма» были позади. Заняв четвертое место в общем зачете, Риндт мечтал хоть раз выиграть чемпионат, а потом закончить карьеру и помогать Экклстоуну в его бизнес-проектах. В 1969 году ему представилась возможность перейти в блестящий «Лотус» Колина Чепмена и стать напарником чемпиона Грэма Хилла.

Колин Чепмен был инженером от бога. Компоновка, конструкция подвески, новые материалы – без его идей не обошелся ни один автомобиль в мире. Однако во все разработки Чепмена была заложена изрядная доля риска. Малый вес и продвинутая аэродинамика обеспечивали «лотусам» скорость в ущерб безопасности. Осторожный Джеки Стюарт в том же году отверг предложение Чепмена перейти к нему из команды Кена Тиррела с повышением зарплаты – предполагалось, что он заменит скромного шотландского фермера (а по совместительству чемпиона мира) Джима Кларка, разбившегося на «лотусе» всего несколько месяцев назад.

Риндт риска не боялся. Договорившись о контракте, Экклстоун предостерег друга: «Болиды Чепмена уступают машинам Джека в безопасности, но здесь у тебя будет шанс стать чемпионом».

Ради выигрыша в скорости Чепмен экспериментировал с высокими стойками антикрыла, чтобы прижать машину к земле, эффективнее используя мощность мотора. Расплачиваться пришлось водителям. В 1969-м и Риндт, и Грэм Хилл угодили в аварию уже на втором этапе чемпионата – в Испании. У Риндта обнаружили трещину черепной кости. Оба пилота винили Чепмена с его экспериментами.

Чтобы оградить босса команды от резкостей Риндта, Экклстоун, находясь в больнице, взял на себя роль посредника. Чепмен неохотно уступил, и на девять оставшихся гонок от новых антикрыльев было решено отказаться.

В ходе жарких споров Экклстоун понял логику Чепмена. Тот заражал всех своим энтузиазмом и снискал всеобщее уважение за бескомпромиссность, однако выгоду «Лотуса» всегда ставил выше амбиций пилотов. Чепмен, ничуть не стесняясь, соревновался ради прибыли – удовольствие шло приятным довеском.

Экклстоун поинтересовался его бизнес-моделью. Обнаружил, что Чепмен получает немалые деньги от владельцев трасс за участие и в качестве призовых, однако действительно колоссальный доход сулят корпорации, которые бесплатно предоставляют топливо, шины и тормоза – лишь бы им позволили упоминать в рекламе о свой причастности к успехам «Лотуса». Больше всего его впечатлили 100 тысяч фунтов, полученные Чепменом за то, чтобы на его болидах вместо рекламы «Эссо» теперь красовалась эмблема «Империал тобакко». Так началось долгое сотрудничество табачных корпораций с «Формулой-1».

Никто из владельцев команд не гнался за деньгами так, как Чепмен. Едва сводя концы с концами на средства, полученные от автодромов и поставщиков, его конкуренты с головой ныряли в романтику постоянных перелетов, веселой жизни и бескомпромиссной борьбы. Мотаясь с Риндтом по Европе, Экклстоун вновь окунулся в эту пьянящую атмосферу. Его окружали живые легенды: Джеки Стюарт, Грэм Хилл и очаровательный англичанин Пирс Каридж; он наслаждался отвагой и мастерством этой удивительной «банды» вместе с их восхитительными женами – Хелен Стюарт, Салли Каридж и Ниной Риндт. Пилоты вели роскошный образ жизни, не требовали к себе особого отношения, но и не желали рисковать ради шоу.

Имея собственный гоночный опыт, Экклстоун отдавал должное мастерству Йохена Риндта: тот мчался, распластанный над самой землей; проходил виражи на колоссальной скорости колесо-в-колесо или в считаных сантиметрах позади соперника. Мокрый от пота, измученный непрерывной вибрацией, ревом двигателя и жаром раскаленного металла, пилот постоянно выискивал нужный момент для атаки, балансируя на тонкой грани между отвагой и катастрофой. Сила духа и точность решений отличали лучших и быстрейших. Риндт полагался на гений Чепмена, стремившегося облегчить машину, не жертвуя мощью мотора и прочностью узлов. Одна ошибка – и вместо клетчатого флага с софитами подиума гонщика ждала смерть.

После аварии на испанской трассе Риндт четыре месяца раз за разом выигрывал квалификацию, но уступал победу в гонке Джеки Стюарту. В сентябре на автодроме в Монце, неподалеку от Милана, Стюарт, удачно схитрив, обошел его на долю секунды на самом финише. Через месяц они поменялись ролями. В захватывающей гонке на американской трассе Уоткинс-Глен Риндт убедительно опередил британских пилотов и выиграл свой первый Гран-при. Впрочем, было в тот день и дурное предзнаменование: Грэм Хилл попал в аварию и сломал обе ноги. Без Хилла Риндт стал явным претендентом на победу в чемпионате 1970 года, и Экклстоун сразу понял, что пришло время обговорить с Чепменом его новый контракт.

Во время зимнего перерыва Экклстоун с Риндтом обсуждали совместные планы на будущее. Риндт, обосновавшийся в Швейцарии, наметил перспективное направление: именные линии спортивной одежды. Они решили, что создадут на пару команду «Формулы-2» «Йохен Риндт рейсинг» и будут продвигать целую линейку продуктов. Привлеченный Риндтом швейцарский юрист Люк-Жан Арган получил указание заняться юридическими формальностями. В эти зимние месяцы оба были в восторге от совместной работы и сдружились еще крепче. Экклстоун говорил, что «благодаря чувству юмора и веселому нраву Риндт оказался отличным товарищем». Австрийца же привлекала бескорыстная поддержка Экклстоуна, которая не давала угаснуть его мечте стать чемпионом.

Чемпионат 1970 года со старта был отмечен чередой трагических аварий. Сначала при испытаниях новой машины в Англии погиб Брюс Макларен; потом Пирс Каридж – его болид вспыхнул после аварии на Гран-при Нидерландов. «Мы были в полном отчаянии», – сказал Фрэнк Уильямс о гибели друга и возможном банкротстве команды.

В сентябре Риндт с Экклстоуном прибыли в Монцу. К тому моменту австриец после неудачного старта одержал эффектную победу в Монако и выиграл пять гонок из девяти. Дорога к чемпионскому титулу была открыта. Оба восторгались трассой, проложенной совсем рядом с производственным комплексом «Феррари». Итальянцы души не чают в «Формуле-1», и ревущие толпы зрителей распаляли в Риндте жажду победы. Он не жалел себя в тренировочных заездах и, прежде чем выехать на стартовую прямую, сказал Экклстоуну: «Я выиграю чемпионат и уйду из гонок».

Тот молча следил, как его друг мчится с рекордной скоростью 205 миль в час на «лотусе» с экспериментальным комплектом шин и новой тормозной системой. Экклстоун не видел, как на дальнем конце трассы Риндт вошел в поворот и потерял управление. От удара о металлический отбойник пилота швырнуло внутрь машины. Ему оторвало ступню, зажатую искореженным металлом, а ремень безопасности захлестнулся вокруг шеи. Кровь хлынула из раны, и он мгновенно потерял сознание. Ожидавший в боксах Экклстоун еще не знал об аварии. Трансляции тогда не было, и зрители заподозрили неладное, лишь когда шум вдруг стих, а машины все не показывались. Началось безумное ожидание: кто разбился и почему. Наконец сообщили: «Йохен вылетел с трассы».

Одним из первых к месту аварии прибыл Джеки Стюарт и с ужасом обнаружил, что тело Риндта уже погрузили в «фольксваген» скорой помощи. Рядом сидела на траве поникшая Нина Риндт. «Никому не пожелаю такое увидеть, – говорил позже Стюарт. – Душераздирающее зрелище».

Экклстоун прорвался через полицейское оцепление и побежал прямо по трассе, продираясь сквозь толпу работников автодрома, фотографов и зрителей. Когда он добрался до места, скорая уже уехала. В Италии никто не умирал непосредственно на автодроме – иначе гонку пришлось бы отменить.

– Как он? – спрашивал Экклстоун, поскольку в мире автогонок не принято спрашивать: «Он жив?»

Ответ можно было прочесть по лицам собравшихся. Экклстоун подобрал шлем Риндта и стал смотреть, как утаскивают в боксы разбитый болид с оторванным «носом». Он понимал, что теперь кому-то придется отскребать останки его друга от искореженного металла, чтобы провести экспертизу на предмет технических неисправностей. В пресс-центре по-прежнему ничего официально не объявляли, однако кто-то из персонала, увидев Экклстоуна, провел ребром ладони по горлу: «E morte» – «Он мертв».

Бесстрастный, неспособный ничего чувствовать, он поехал вместе с Ниной в больницу. Убитый горем Чепмен ждал развития событий. В коридоре, ведущем из операционной, появился менеджер «Лотуса» Питер Уорр и подтвердил страшную новость. Еще он сказал, что врачи Скорой сделали только хуже: «Пытались запустить сердце, а у него разрыв аорты!»

Бернард зашел внутрь попрощаться с другом. «Он был храбрец. Настоящий гонщик» – ярчайшая характеристика в устах Экклстоуна.

Чепмен немедленно улетел из Италии, опасаясь полицейского расследования с неизбежным арестом. Экклстоун остался за главного. Он понимал, что аварии – неотъемлемая часть шоу, которое привлекает зрителей на трибуны. Самых сентиментальных влечет именно смерть, но даже они забыли Йохена Риндта уже следующим утром. На глазах жизнерадостных итальянцев гонку выиграла «Феррари» – идеальный исход для собравшихся в Монце зрителей. Пока они ликовали, стало понятно, что Риндт посмертно завоевал чемпионское звание. Оставалось лишь отправить Херби Блаша забрать его вещи из гостиницы и передать их вдове в Швейцарию.

Экклстоун вернулся в Англию в каком-то трансе. Со времени страшной гибели Льюис-Эванса он ни к кому не привязывался по-настоящему, понимая, что в «Формуле-1» после серьезной аварии в живых остается лишь 30 % пилотов. Тем не менее Бернард сдружился с Йохеном и теперь страдал. Сначала он сходил на поминальную службу по Пирсу Кариджу, а затем отправился в австрийский Грац на похороны Риндта. Эта беспросветно мрачная, безжизненная церемония нагнала на него тоску. Домой он вернулся больным и сразу слег: его то бил озноб, то охватывал жар. Доктор долго сомневался в диагнозе и в итоге заключил, что пациент отходит от нервного потрясения, вызванного смертью друга.

«Когда погиб Йохен, – рассказывал Экклстоун Туане, – наступили ужасные времена. Я потерял много близких друзей, но его смерть стала для меня таким ударом, что и объяснить сложно». В трагических обстоятельствах прежде хладнокровный игрок вдруг проявил вполне человеческую слабость. Его грызла тоска, а по мнению некоторых, еще и чувство вины, и Экклстоун был готов навсегда уйти из автоспорта. В конце концов страсть оказалась сильнее боли, однако гибель Риндта так потрясла Экклстоуна, что он с тех пор перестал близко общаться с пилотами.

Экклстоуну исполнилось сорок, и он оказался на перепутье. Туана жаловалась, что устала от рабочих и интерьерных дизайнеров. Стоило ему распотрошить и полностью переделать один дом, как непременно появлялся какой-нибудь приятель с выгодным предложением, и они снова переезжали. Экклстоун не желал пускать корни. Его жилищем был рабочий кабинет. Кто-то называл его неугомонность «прискорбной», кто-то считал, что он «не в себе». Быть может, он рассматривал каждый дом как объект для инвестиций лишь потому, что у них с Туаной не было детей. Сам Экклстоун этого ни за что не признал бы, но, возможно, с рождением сына круг бы замкнулся. Эта лихорадочная гонка заменяла ему товарища, а сына он мог бы научить разбираться в механизмах или возить его на соревнования – как было у них с Сидни.

Даже дом с семью спальнями в Фарнборо-парк стал лишь новым эпизодом в череде переездов. Безумие все не прекращалось. Часть денег на этот дом он нашел, когда его компания «Пентбридж пропертиз лимитед» получила ссуду в 95 тысяч фунтов от одной корпорации, зарегистрированной на острове Гернси. Теперь состоятельность Бернарда ни у кого не вызывала сомнений, чего не скажешь о его желании создать полноценную семью.

Экклстоун всегда доверял инстинкту, а не кропотливому самоанализу, и ни за что не признал бы, что в его жизни не хватает сына. В центре лесного массива площадью двадцать шесть акров лежала жемчужина его владений – большое озеро, где плавали окуни и золотые карпы. В сарае хранились снасти, а друзья и отец, которому уже исполнилось семьдесят, приезжали порыбачить с условием, что весь улов должен вернуться обратно в воду. Рядом стоял павильон с настоящим столом для снукера и будки двух бульдогов, одного из которых звали Одджоб[7]. Рон Каннингем каждую неделю чистил Бернарду туфли, гладил рубашки, костюмы и даже джинсы. Местный совет отказал в разрешении на застройку лесных угодий, однако другие проекты в сфере недвижимости продвигались вполне успешно.

Чтобы расширить свой автобизнес, Экклстоун купил три с половиной акра земли в городе Эрит, к востоку от Лондона. Там он выстроил три одноэтажных здания, которые планировал сдавать в аренду, остальную же территорию расчистил для проведения автомобильных аукционов. Его проект «Мидуик кар окшнз» должен был потеснить главный аукцион страны – «Бритиш кар окшнз» Дэвида Уикенса.

Пообедав с Уикенсом, Экклстоун решил, что переманит покупателей лучшей инфраструктурой, особенно уповая на элегантный ресторан с коврами и мебелью ручной работы. Желая дать своему предприятию мощный стартовый импульс, он закупил у Уикенса огромную партию машин, однако в первый день торгов посетителей почти не было. Переманить у Уикенса аукциониста Джека Мосли Экклстоун тоже не смог и, недовольный скучной манерой своего ведущего, сам взялся за микрофон и молоток.

Первая неделя все равно обернулась провалом. Вдобавок ко всему один из декоративных элементов рухнул прямо на крышу ресторана. На второй месяц продажи по-прежнему шли вяло, а помещение ресторана пострадало от неотесанных посетителей. Земля стоила дороже, чем само предприятие, прибыль от которого не покрывала расходов. Экклстоун бросил свою затею. Он предложил Уикенсу выкупить компанию, пугая его серьезными убытками в случае отказа. «У них не было выхода», – считал кое-кто, полагая, что Уикенсу пришлось купить опасного конкурента, лишь бы тот не продолжал работу. Уикенс это отрицал, однако фирму у Экклстоуна все же приобрел – как раз когда тот обнаружил новое перспективное направление: легкомоторные самолеты.

Рынок двухместных самолетов оказался весьма оживленным, сделки часто совершались за наличные, однако новички нередко удивлялись царившим там этическим нормам спекулянтов с Уоррен-стрит.

Так, Крис Маршалл из Саутгемптона разместил в журнале «Флайт» объявление о продаже двухместного самолета «Пайпер-Трипейсер» за 3 750 фунтов. Экклстоун по телефону предложил 3,5 тысячи, при условии, что Маршалл пригонит самолет в Биггин-Хилл. Самого Бернарда в аэропорту не оказалось, и он попросил продавца подъехать к нему в Бекслихит. Пока Экклстоун безуспешно убеждал Маршалла взять пару машин в счет цены, его помощник демонстрировал самолет покупателю прямо на взлетной полосе. Звонок из Биггин-Хилла подтвердил, что сделка состоялась, и только тогда Экклстоун согласился купить самолет. Разозленный нежеланием Маршалла взять машины вместо денег, он швырнул чек на пол и отказался вызвать гостю такси до вокзала.

– Почему? – спросил тот.

– Да потому что с тобой убьешься иметь дело! – заявил Экклстоун.

Многие отмечали его грубость, однако всеобщее внимание она привлекла лишь в декабре 1971 года.

Десять лет назад Экклстоун решил, что долги фирмы «Комптон и Экклстоун» благополучно забыты – и вот теперь иск Управления налоговых сборов на 9700 фунтов недоимок с процентами был принят к слушанию в суде. За отказ от уплаты налогов Экклстоуну пришлось выслушать вердикт, с которым сталкивался уже не один опрометчивый и честолюбивый предприниматель. Судья Гофф охарактеризовал «махинации» Экклстоуна в отношении управляющего как «совершенно исключительные… Документы, а также сделанное им до суда заявление требуют объяснения… а его мистер Экклстоун не удосужился предоставить». Судья признал его виновным в нарушении законодательства о компаниях.

Экклстоун возмущался. Будучи уверен, что материалы суда никогда не опубликуют, он и тридцать лет спустя настаивал, что действовал по совету адвокатов и своего бухгалтера и был приговорен к крупному штрафу совершенно незаслуженно.

Извинений и объяснений в лексиконе Экклстоуна никогда не водилось. В его мире было принято заплатить штраф, а в отместку одурачить противника. За проступком всегда следовало наказание. Один делец обманул Бернарда и вскоре был приятно удивлен предложением купить по отличной цене «Мерседес-230SL хардтоп» – спортивный кабриолет с жестким съемным верхом. Заплатив наличными, он услышал от Экклстоуна: «Твой хардтоп у входа». Выйдя на улицу, тот и правда обнаружил на асфальте «хардтоп» – съемную крышу, – но без автомобиля!

Его конкурент из южного Лондона Джон Янг никогда не пытался провести Экклстоуна. Раз в неделю они встречались за ленчем, и как-то раз Янг сказал, что купил серебристый «бентли» у безутешной вдовы Педро Родригеса – мексиканского пилота, который разбился за рулем «феррари» на гонках в Германии 11 июля 1971 года.

– Знаешь, Берни, – сказал он, – я ведь вроде бы когда-то отдал тебе эту машину, а ты ее продал?

– Да.

– Вот только когда ты ее забрал, пробег был двадцать три тысячи миль, а теперь – четырнадцать. Ты просто ублюдок.

Экклстоун ответил с полным безразличием в голосе:

– Я думал, ты забудешь. Ладно, не беспокойся, все обойдется. Если будут неприятности – позвони.

– Однажды и Берни кто-нибудь облапошит, – сказал как-то Янг другому коллеге из южного Лондона, Джону Кумбу.

Тот ответил:

– Как-то я предложил Берни новый «ягуар» с пробегом всего восемьсот миль, а он: «Нет, спасибо». «Почему?» – спрашиваю я. – «Не скрутишь».

Экклстоун имел в виду, что его не интересуют машины, на которых не заработаешь махинациями с одометром. За столь неприкрытым бесстыдством скрывалось одно: он устал от автобизнеса. Экклстоуну нужна была новая жизнь и новая сфера деятельности. Несмотря на шок после смерти Риндта, он все еще слишком любил автоспорт, а денег у него было достаточно, чтобы замахнуться на победу в чемпионате. Экклстоун решил, что возглавит «Брэбхэм» – ту самую команду, из которой когда-то ушел Риндт.

В марте 1970 года Джек Брэбхэм выиграл стартовую гонку сезона в Южной Африке, отлично понимая, что триумф его будет недолгим. После нескольких неудач Экклстоун заговорил о судьбе команды с главным конструктором машины Роном Торанаком во время Гран-при Монако. В 60-е годы идеи Торанака позволили Джеку Брэбхэму трижды стать чемпионом, однако после третьего успеха в 1966 году победоносная команда угодила в полосу неудач, которая все никак не кончалась. В конце 1970 года Джек Брэбхэм признал, что уже не тот, и вернулся в Австралию, а Торанак стал единоличным владельцем компании «Мотор рейсинг девелопментс», которой принадлежал «Брэбхэм». Старший механик Рон Деннис ушел и основал собственную команду; крупнейший спонсор «Гудьир» предпочел австралийцам «Макларен»; а место первого пилота собирался занять Грэм Хилл, хотя Чепмен заявлял, что экс-чемпион еще не оправился от перелома обеих ног. Конструктором Торанак оставался превосходным, но в общении был крайне вспыльчив. Он стал искать финансового партнера – тут-то и появился Экклстоун.

Переговоры с Торанаком начались осенью 1970 года. Экклстоун предлагал стать партнерами, но Торанак отказался, предпочитая продать команду, чтобы потом выкупить свою долю обратно, если дела пойдут хорошо. К моменту смерти Риндта они так и не договорились. В 1971-м Экклстоун предложил купить «Брэбхэм», а Торанака взять содиректором. Цена, по обоюдному соглашению, должна была равняться стоимости всех активов. Торанак аккуратно все подсчитал и сказал Экклстоуну, что активы стоят 130 тысяч фунтов. Наивно полагая, что его оценка будет принята без возражений, австралиец стал тратить деньги. Экклстоун выжидал до последнего, а уже у юриста, перед подписанием документов, сказал:

– Я не согласен с суммой. По-моему, справедливая цена – сто тысяч фунтов.

Он не стал извиняться и заявил о понижении цены абсолютно спокойно, стараясь сбить оппонента с толку.

– Но мы же договорились, что подсчитаем стоимость всех активов, – пролепетал Торанак и добавил, что продает два болида и пять двигателей.

– Вот именно. Понимай как знаешь, – отозвался Экклстоун, намекая, что якобы независимая оценка Торанака не вполне корректна. – Не согласен с моей оценкой – сделай сам, как полагается. – Экклстоун был неумолим. Отлично понимая, что у Торанака нет выхода, он притворялся, будто ничего страшного не происходит: – Ты можешь отказаться.

– Мне надо подумать, – отозвался австралиец. – Не уверен, хочу ли я теперь вообще продавать.

– Дело твое.

Немного посомневавшись, Торанак согласился продать свою долю по сниженной цене. «Никто его не заставлял, – настаивал позднее Экклстоун. – Он сам так решил».

Торанак позже списывал все на собственную неопытность, заметив при этом: «Так у деловых людей принято. Я сам виноват».

Экклстоун благотворительностью не занимался. «Берни купил ему билет до дома и получил «Брэбхэм» бесплатно», – хохотали друзья, услышав его рассказ за чашечкой кофе на привычных посиделках воскресным утром в кафе «Квинз» на Бонд-стрит. Экклстоун стал членом гоночного братства за сущие гроши. Позднее он скажет: «Купить “Брэбхэм” – это как отпраздновать все дни рождения сразу… Гонки были у меня в крови. Я любил их, и все».

Его первой жертвой стал Торанак. Экклстоун признавал лишь один вид отношений: слуга и господин. По его понятиям, все решения должен был принимать только он, без всяких вмешательств со стороны. О собственном предложении сделать Торанака содиректором Экклстоун забыл. «Я веду дела, не слушая ничьих советов, – заявил он. – От советчиков я избавляюсь».

На следующий день после покупки Экклстоун поехал в Суррей, где, в городе Вейбридж, располагалась лаборатория «Брэбхэма». Он увидел неряшливые металлические сараи, полнейшее безразличие работников и был поражен небрежно-любительским подходом к делу. Предстояло изменить все и сразу. «Незаменимых нет, – заявил Экклстоун, – и я их заменю». Он велел своему аудитору Брайану Шеферду избавиться от Торанака.

– Вам без меня не справиться! – возмущался тот.

– А мы попробуем, – усмехнулся Экклстоун, а в 1972 году, когда Торанак все же был вынужден уйти, безапелляционно заявил: – Команда решила обойтись без него. Рон стал заложником собственных идей.

Единственным стоящим сотрудником оказался рослый младший конструктор из Южной Африки по имени Гордон Мюррей. От так и горел желанием трудиться, изобретать, а при недостатке средств – импровизировать. Всех остальных конструкторов уволили. «Мне нужна новая машина, которая победит в семьдесят третьем, – сказал Мюррею Экклстоун. – Вот твоя задача».

Идеальный сотрудник, по Экклстоуну, должен быть увлеченным и талантливым. Этим требованиям вполне отвечал тридцатипятилетний экс-чемпион Великобритании по мотогонкам Колин Сили. Он познакомился с Экклстоуном в конце 1970 года, когда зашел в шоу-рум Спенсера купить «форд-капри». У Сили был свой завод по производству мотоциклов, поставлявший продукцию лучшим гонщикам мира, однако японские конкуренты вытесняли его с рынка. Экклстоун попытался договориться с табачной компанией «Джон Плеер», чтобы те стали спонсорами Сили, и заслужил тем самым благодарность прославленного спортсмена.

Переговоры зашли в тупик, но Экклстоун посчитал, что Сили – работящий и честный конструктор, который мог бы заменить Торанака. Он предложил включить его компанию в состав «Брэбхэма», самого экс-чемпиона назначить содиректором «Мотор рейсинг девелопментс», а Экклстоун в этом случае инвестирует необходимые средства и спасет бизнес Сили. Они быстро договорились и вместе прибыли на производство «Брэбхэма». Вскарабкавшись на пустой ящик, Экклстоун представил Сили сотрудникам и дал слово оробевшему конструктору. Тот с трудом выдавил из себя несколько фраз, и собрание на этом закончилось. Вскоре еще не привыкший к публичности Экклстоун заявил журналисту, что планирует «масштабный прорыв» в мотогонках и «Формуле-1», рассчитывая «делать лучшие в мире машины и мотоциклы, привлечь богатых спонсоров и бороться за чемпионские титулы».

Тут-то и проявился в полную силу характер Экклстоуна, о котором раньше знали только отец, Энн Джонс да пара механиков из шоу-рума Спенсера. Особый склад мышления, побуждавший его разбирать и собирать велосипеды под навесом в родительском садике, а затем разработать детальный план перестройки шоу-рума, теперь перевернул все три корпуса «Брэбхэма» с ног на голову. «У меня четкий и ясный ум, – заявлял он. – Все должно аккуратно лежать в ящиках, и я желаю знать, кто за какой ящик отвечает». Свободная планировка зданий, по которым беспрепятственно перемещались сотрудники, с его точки зрения, означала хаос. Рецепт оказался прост. Везде вставили двери и установили заграждения, а в цехах возвели перегородки из шлакоблоков, чтобы упорядочить передвижения людей. На смену саже, смазке, плакатам и мусору пришли белая краска и белая же плитка. Даже сами болиды были выкрашены в белый цвет вместо традиционного для английских гоночных машин зеленого. Ящики для инструментов покрасили в темно-синий и, по личному распоряжению Экклстоуна, установили на каждом рабочем месте строго определенным образом. «Есть возражения?» – сурово спросил он.

Экклстоун признавал лишь тяжелый труд и идеальное исполнение, он желал, чтобы его средства расходовались эффективно. Да, денег много, но он и слышать не хотел о неповиновении и растрате ресурсов в убыточном проекте. Никаких оправданий. Этот человек обожал конфликты, война была у него в крови.

Сотрудники не должны были знать, в каком он настроении. Свое появление он всегда продумывал так, чтобы вселить трепет, и специально запугивал подчиненных вспышками гнева. Забрызганная грязью машина или распахнутая дверь здания выводили его из себя. Если во время собрания звонил телефон, Экклстоун мог зашвырнуть его в другой конец комнаты. Однажды он заметил, что уборщица говорит по телефону, – и выдрал его из стены. Даже услышав звонок за стеной, он распахивал дверь, врывался в соседнее помещение и выдирал провода из розетки. То же и в лаборатории. Однажды Экклстоун увидел, как кто-то из механиков сломал верстак, и прямо на глазах у Мюррея разбил фару на его машине. В другой раз его не устроил корпус болида – и тогда Мюррей увидел, как босс колотит ногой по металлическому листу, пока в том не образовалась дыра. Поразительно, что эти вспышки не вызывали возражений и скрытого недовольства. Сотрудники были словно зачарованные. Никто не протестовал против его поздних звонков с расспросами о незначительных мелочах.

Полнейшая непредсказуемость даже не злила – она просто поражала.