Кто ты такой

      Наличие тока в сети заметно преобразило комнату, так как работающий телевизор и электрический свет пробудил во мне смутные воспоминания о цивилизации. В доме сразу стало как-то спокойно, надёжно, что ли. Я и раньше замечал, что электрический свет, не в пример естественному, помогает мне сосредоточиться, так как имеет большую направленность, а может потому, что именно при нём мне всегда приходилось сосредотачиваться.
      Холи отправилась на кухню, а я сел перед телевизором. На экране, в маленькой студии сидело три человека в военной форме и о чём-то спорили. Было довольно любопытно наблюдать за этим процессом, тем более, что я не понимал язык, на котором они говорили. До моего сознания доходили значения лишь нескольких слов. Из этих обрывков я понял, что одному из них очень хочется увеличить расходы на армию, а другой был готов совершить самосожжение только для того, чтобы какому-то деятелю с невообразимо длинным и запутанным именем поставили памятник в центре города. Третий, как я понял, был ведущим, так как он время от времени поглядывал на часы.
      Вскоре передача кончилась, на экране появился большой синий циферблат, а после того как секундная стрелка добралась до вертикального положения, на экране возникла студия местных новостей. Диктор, как по-моему и все остальное население страны, был в военной форме, его лицо было сурово и не выражало никаких чувств, кроме чувства собственного достоинства. Говорил он очень медленно, как и положено диктору в тоталитарной стране (новости не должны быть ни полезными, ни интересными, ни объективными, они должны быть идеологически верными.)
      Диктор говорил и говорил, а на экране мелькали отснятые очень плохой камерой сюжеты. Сначала показали какой-то парад, на котором люди с огромными портретами шагали стройными рядами по кривой улице города. Не знаю, как у остальных телезрителей, а у меня это жалкое зрелище никакого восторга не вызвало. Потом на экране появился график, который, судя по схематично изображающему полевые работы фону, изображал планируемое развитие сельского хозяйства страны на ближайшие пятнадцать лет.
      Я уже собрался выключить телевизор, как интонации диктора сменились с заученно восторженных на предельно металлические. Холи вошла в комнату и присела рядом. На экране появились два портрета: мой и Холи. Я попросил Холи перевести.
      -Нас разыскивают за попытку диверсии. Мы угнали машину полиции с секретными документами. Говорят, мы особо опасны и вооружены, но так как документы имеют государственное значение, то тебя надо взять живым.
      -Меня? Что это значит.
      -Это значит, что мне не надо спасать мир, а вдвоём они считают нас слишком опасными.
      Я молчал, мне почему-то стало стыдно, что моей жизни, в отличие от жизни Холи, ничего не угрожает. Я выключил телевизор и пошёл на кухню. Холи подогрела капусту и смешала её с тушёнкой, это, конечно, не было кулинарным изыском, но зато не было похоже ни на что из того, что мне приходилось есть в последнее время. Мы сели за стол, я налил в тонкие стеклянные стаканы пиво, которое Холи принесла из машины, и мы приступили к еде. Я чувствовал себя виноватым перед Холи, хотя моей вины, в том, что она рисковала больше меня, не было. Холи, наверно, заметила, что я не расположен к разговору, так как всё время, пока мы ели, упорно делала вид, что я не существую.
      Но меня раздражало не только необоснованное чувство вины. Я внезапно осознал, что не могу ничего изменить. Против меня было государство, со всей своей полицией, патриотически настроенными аборигенами и сводом чётких правил, которые оно решило повернуть против меня. Наверное, я должен был гордиться, что меня оценивают так высоко, что решили бороться со мной централизованно, но если бы я оказался один на один с Шаном, то эта битва была бы намного более престижной. А так, Шан не придумал ничего лучше, чем посмеяться надо мной, он просто не захотел пачкать об меня руки. Он просто играет со мной в кошки-мышки, сам при этом ничем не рискуя. Я представил, как Шан сидит перед телевизором во дворце, потирает руки и ехидно улыбается. Картина получилась настолько реалистичной, что я невольно засмеялся.
      Смех получился несколько истеричным, Холи посмотрела на меня, на её лице наметилась улыбка, но заметив, что я уже не смеюсь, она снова стала серьёзной. Увидев это, я понял, что она не думает о себе, а пытается сделать всё для того, чтобы мне стало хоть чуть-чуть легче. Я отодвинул тарелку и встал. Меня охватило чувство жалости, жалости к себе, к Холи, и я поспешил выйти из комнаты, доставая на ходу сигареты, пытаясь оправдать свои действия.
      Я вышел на улицу, вытащил сигарету из пачки, прикурил и долго стоял, рассматривая лес перед собой. Мои руки тряслись, мне казалось, что в воздухе разлита предопределённость, в тот момент я был уверен, что нам не уйти. Наверное, это состояние наступило из-за того, что я не сопротивлялся депрессии, так как слишком устал, хотя потом я расценил его как предчувствие.
      Когда я докурил сигарету, я несколько успокоился, хотя всё равно не чувствовал себя готовым к возвращению в дом. Я пошёл к машине, и стал копаться в бардачке. Там оказалась рация и карта. И то и другое было достаточно полезным, я захватил всё с собой, и направился к дому.
      Когда я вернулся, Холи уже вытирала посуду. Она улыбнулась мне своей беззаботной улыбкой, из-за которой на меня снова нахлынула волна депрессии. Я подошёл к ней и поцеловал её в губы. Она прильнула ко мне и взяла меня за руку. Я обхватил её тёплые пальцы своими, и мне снова стало легко и спокойно.

* * *

      Я проснулся незадолго до рассвета и вышел из дома, захватив с собой сигареты. Небо на востоке уже начинало светлеть, но по ощущениям всё ещё была ночь. Дым сигареты поднимался вертикально вверх, а вокруг царила такая тишина, что единственными звуками, наполнявшими пространство, были моё дыхание и биение сердца. Сигарета закончилась, я бросил её на траву и она зашипела в росе. У меня появилось странное ощущение, словно эта тишина скрывает под собой надвигающуюся угрозу. Это ощущение было вызвано тишиной, а так как тишина оставалась полной, то чувство тревоги стало неограниченно нарастать, и буквально за минуту я перешёл из полного спокойствия в состояние паники. Мне стало казаться, что из леса вот-вот начнут выходить те, кто за мной гонится: полицейские с автоматами наперевес и монахи с жёлтыми светящимися глазами. Совершенно не контролируя себя, я влетел в дом, громко захлопнув за собой дверь. Грохот закрывающейся двери немного привёл меня в себя. На столе около телевизора я заметил полицейскую рацию, которую принес из машины, и включил её, из динамика были слышны лишь помехи. Этот шум успокоил меня окончательно, я выключил рацию и лёг.
      Пролежав на кровати около тридцати минут, я понял, что в следующий раз засну не раньше вечера, а, следовательно, надо придумывать себе занятие. Сначала я принёс ведро воды, налил её в кастрюлю и добавил туда содержимое нескольких консервных банок. Это мой личный рецепт - класть в суп всё, что есть под рукой. Главным правилом при приготовлении этого супа: не задумываться ни при каких обстоятельствах. Потому что если задуматься, можно всё испортить, переведя при этом продукты, а так как обычно в это блюдо клалось всё, что на данный момент было доступно, то малейшая ошибка иногда была чревата голодной смертью.
      Включив плитку и убедившись, что она начинает нагреваться, я снова вышел на улицу с рацией, убедился, что в эфире всё ещё тишина, и так как делать было больше нечего, пошёл исследовать посёлок. Я подошёл к колонке, от неё к сараю с генератором тянулся толстый резиновый шланг. Я пошёл вдоль шланга и он привёл меня к электрическому двигателю, провода от которого шли к генератору. Резиновая труба соединяла двигатель с громадным хромированным баком, установленным на крыше сарая. От бака, в свою очередь, отходил провод с регулятором, шкала на котором говорила о том, что этот бак по совместительству являлся ещё и водонагревателем. С другой стороны от бака отходила витая металлическая труба, которая скрывалась в будке, чем-то напоминающей биотуалет, такие обычно устанавливают неподалёку от мест проведения пивных праздников и крупных спортивных мероприятий. Я открыл пластмассовую дверь и понял, что это не туалет, а душ.
      Я включил двигатель, поставил терморегулятор на 40 градусов Цельсия. Двигатель автоматически отключился через пять минут, а ещё через пять со стороны бака зазвучал назойливый писк. Я встал рядом с кабинкой душа и, не заходя вовнутрь повернул кран. С потолка полилась чистая и тёплая вода, я сбросил одежду и залез под душ. Стены кабинки были полупрозрачными, они пропускали свет, но увидеть через них, что происходило снаружи, было невозможно. Когда я снимал рубашку, рация выпала из кармана и, ударившись о землю, включилась. Я не расслышал этого, когда раздевался, из-за шума воды, но когда вышел из душа, шипение вышло на первый план. Я услышал, что рация работает, и приподнял её с земли, собираясь выключить, но в этот момент мне послышалось, сквозь помехи пробился обрывок фразы. Мгновенно ко мне вернулось утреннее ощущение. Я надел джинсы и, схватив остальную одежду в охапку, побежал к дому.
      Холи уже встала и, когда я вбежал, с удивлением рассматривала содержимое стоящей на плите кастрюли. Увидев меня, она сразу же поняла, что что-то произошло. Я сел к столу, поставил рацию перед собой и стал напряжённо вслушиваться в помехи. Холи села рядом, но смотрела она не на рацию, а на меня. Мне кажется, что в тот момент она была уверена в том, что всё мне только почудилось, и хотела, чтобы я сам в этом убедился.
      Я и сам мечтал ничего не услышать, но вскоре помехи изменили громкость и в динамике прозвучала фраза на непонятном мне языке. Холи вздрогнула и перевела:
      -Они приближаются сюда. Знаешь, нам, наверно, надо уезжать. Они не дураки и понимают, что это единственное в округе место, в котором можно более или менее комфортно переночевать.
      Я кивнул, но предложил сначала поесть, так как ехать в неизвестность лучше всё-таки на сытый желудок.
      Суп получился не очень плохой, но явно не входящий в десятку лучших произведений кулинарного искусства, когда-либо выходивших из моих рук. После еды я сходил в сарай, взял оттуда четыре банки тушёнки, две банки кукурузы и ящик с автоматом. Я не собирался использовать оружие, но пугать автоматом гораздо легче, чем тратить силу на устрашение с помощью магии, в эффективности которой я, к тому же, не был абсолютно уверен.
      Выключив генератор, я вышел из сарая. Холи уже стояла около машины. Мы погрузили всё на заднее сиденье, я сел за руль, и автомобиль, разбрасывая комья прилипшей к колёсам грязи, выехал на дорогу. Я хотел развернуться и снова выехать на кольцевую, но Холи сказала, что глупо ехать в ту сторону, где нас больше всего ищут.
      Мы проехали сквозь лес и попали на равнину. Далеко слева возвышались отдельные, больше других выступающие над горизонтом постройки города. Я считал, что в первую очередь нам необходимо пробраться через границу, а так как это государство было небольшим, то, на первый взгляд, это не представляло особого труда.
      Дорога, по которой мы двигались, оказалась довольно скверной, и поэтому я не рисковал развивать максимальную скорость. Деревни, мимо которых мы проезжали, как и в прошлый раз казались покинутыми жителями. Мне даже стало казаться, что мы так и проедем всю страну, не встретив ни одной живой души, но, к сожалению, это была иллюзия.
      Мы проехали уже около двухсот километров, но стрелка топливного бака оставалась практически на том же уровне, что и до нашего побега. Сначала я не обращал внимания на этот факт, но когда двигатель стал работать с перебоями, а потом и вовсе заглох, до меня дошло, что индикатор сломан. Для меня это было такой неожиданностью, что я несколько раз попробовал завести машину, перед тем, как понял, что в бензобаке не осталось не только самого бензина, но и его паров.
      Я вышел из машины и достал из пачки сигарету. Прощупав все карманы, я не нашёл зажигалки и снова забрался в машину чтобы воспользоваться прикуривателем. Холи видимо решила, что я починил машину и спросила:
      -Ну, и что там было?
      Я прикурил, открыл дверцу, повернулся к ней и ответил:
      -Там был бензин, а теперь его нет.
      Под задним сиденьем джипа я обнаружил пустую алюминиевую канистру, а в бардачке лежал кошелёк с местной валютой. Я подумал, что в этой стране, должно быть, принято оставлять деньги в машине, но потом понял, что в таком государстве даже сама мысль о краже денег из машины полиции просто не могла никому прийти в голову. Справа от дороги, на вбитом в землю деревянном столбе, висел запылённый дорожный знак, из которого можно было с изрядной долей уверенности заключить, что не дальше чем в километре можно заправиться. Холи взяла из машины пластмассовую бутылку лимонада, а я канистру и кошелёк, и мы, столкнув машину в придорожные кусты так, чтобы её не было видно с дороги, пошли в сторону заправки.
      Солнце находилось практически в зените и вскоре я оценил мудрость поступка Холи. Без лимонада мы вряд ли преодолели бы этот километр. Редкие, но сильные порывы ветра поднимали с полей сухую земляную пыль, которая набивалась в глаза и в нос, да к тому же неприятно скрипела на зубах. В итоге, когда мы добрались до бензоколонки, первоочередным моим желанием стало вовсе не наполнить канистру бензином, а найти где-нибудь хотя бы один более или менее нормально функционирующий душ.
      Мы подошли к окошку кассы, заполненному оплывшим, то ли от жары, то ли от чрезмерного употребления пищи, лицом человека средних лет. Он не пришёл в ужас при виде меня, что означало его слабую осведомлённость, как о событиях последних дней, так и о религии соседней страны. В глазах этого уставшего от жизни человека было лишь недоверие и слабая заинтересованность тем, что к нему подошли довольно странно выглядящие люди, к тому же, не приехавшие на машине. Холи объяснила ему, что нам надо заполнить канистру бензином, причём только когда она начала говорить с человеком в окошке, я понял, что даже не знаю какой бензин нужен для джипа.
      К счастью, на бензоколонке оказался всего один вид бензина, и я, передав Холи кошелёк, подошёл к заправочному терминалу и, открутив крышку канистры, вставил туда пистолет и нажал на курок. бензин хлынул в канистру с сухим шелестом , механический счётчик медленно закрутился назад.
      Я наполнил канистру и пошёл к заправке. Холи не было видно, но когда я подошёл и стал оглядываться в её поисках, она вышла из дверей заправки с большим бумажным мешком.
      -Ты что-то купила? - спросил я и попытался заглянуть в мешок.
      -Да, - ответила она, увильнув и сжав горловину мешка, чтобы я не смог увидеть его содержимое.
      -Что, если не секрет? -то, что от меня что-то скрывают пробудило моё любопытство, я снова попытался заглянуть в мешок.
      Холи отскочила на шаг и спрятала мешок за спину. Она вела себя как-то слишком по детски, это вызвало у меня улыбку. Назад было идти гораздо легче, наверное потому, что конечная цель - джип, была уже близка. На небе неизвестно откуда появившиеся тучи скрыли солнце, а ветер, приносивший пыль успокоился, вследствие чего идти стало гораздо приятней. Моё настроение стало улучшаться, единственным, что ему мешало, было настроение Холи. Она то становилась непонятно весела, то молчала, словно обдумывая что-то. Я не мог подстроиться под неё, и поэтому не чувствовал себя спокойным.
      Холи обогнала меня и пошла впереди, разглядывая лес по обе стороны. Наконец, она заметила что-то впереди слева от дороги и прибавила шаг. Я тоже пошёл быстрее, чтобы не отставать.
      Она подошла к тому месту, где лес несколько отступал от дороги и образовывал нечто напоминающее грот, зелёные стены которого образовывали нависшие кроны деревьев, и поманила меня пальцем. Мы сошли с дороги и сели на траву в тени самого большого дерева. Холи явно хотела что-то сказать. Я чувствовал, что она сомневается, стоит ли это делать, но было видно, что желание говорить сильнее.
      Я решил помочь ей:
      -Ты устала? -спросил я, жестом показывая, что этот вопрос последовал из того, что мы сели прямо на траву, даже ничего на неё не подложив.
      -Нет, я не устала, я хочу кое-что сказать тебе.
      -Именно сейчас? Ведь нас преследуют. Не проще ли будет сказать то, что ты хочешь, в машине?
      Холи посмотрела мне в глаза, я увидел, что она не хочет говорить в машине, и не сдвинется с места, пока не скажет.
      -Нет, не проще. Не спрашивай, почему. Я всё равно не смогу объяснить.
      Я понял, что спорить с ней бесполезно, а так как она всё равно будет говорить, то именно я трачу время, и откладываю наш отъезд.
      -Ладно, я слушаю.
      Холи начала говорить. Её речь показалась мне составленной заранее и не похожей на простое выражение мыслей. Она долго думала, перед тем как произнести её.
      -Меня с самого начала воспитывали в духе предсказаний Рапмана Ну. Ещё маленькой девочкой я знала, что мне предстоит стать женой великого мага, и что я буду должна помочь его возвращению. Мне было легко, так как не было ничего, что мешало бы осознавать себя именно в этой роли, во всяком случае, пока я не увидела тебя. Во мне всё просто перевернулось, и я уже стала сомневаться в истинности своего предназначения. Пошло несколько дней и я поняла, что мне не нужен никто, кроме тебя, будь он хоть трижды Рапманом Ну, но я продолжала действовать по заранее предначертанной программе. Ты должен был стать Рапманом, когда пожал руку статуе, но каким-то непонятным способом ты остался собой. Тогда было решено разбудить Шана, так как он всё-таки являлся одним из свиты Рапмана и был в курсе предстоящего перевоплощения. Я уговорила Шана попробовать, не уничтожая твою личность, пробудить в тебе качества и умения, необходимые для битвы. Было совершено несколько попыток, но ни одна из них не произвела требуемого эффекта. Какой-то эффект был, но его было недостаточно. На днях Шан сказал, что все способы перепробованы, и не остаётся ничего другого, как уничтожить тебя во имя спасения мира. Я предчувствовала это, когда договаривалась с тобой насчёт побега, но я не могла предположить, что Шан понимает мои чувства и то, что я не могу отдать тебя на растерзание, даже ценой существования всего живого. Единственное, что он не предусмотрел - то что ты стал хоть и недостаточно сильным для битвы, но, всё же, сильней его. Он посадил меня под так называемый "домашний арест", не зная, что ты можешь освободить меня. Из-за этого наш побег и удался. Я не знаю, почему говорю всё это тебе сейчас, но мне почему-то кажется, что сейчас для этого самый подходящий момент. Я не знаю, будет ли наша попытка бегства удачной, я вообще не знаю, что ждёт нас впереди. Но я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя.
      Мне не понравилось то, что она сказала, это было очень похоже на хорошо скрываемую истерику. Она так говорила, что любит меня, словно нам предстояло не продолжать путешествие, а прыгать с высокого обрыва на острые камни.
      -Я тоже тебя люблю, но зачем ты это говоришь? - спросил я.
      -Не спрашивай, я не знаю, зачем я сказала не только это, но и вообще всё, что сказала.
      Холи резко встала и пошла к дороге, не проронив больше ни слова. Мне показалось, что она обиделась, решив, что я не оценил её открытость. Я почувствовал себя виноватым, догнал её и обнял за плечи. Она повернулась, на её лице была улыбка. Я понял, что она не обиделась, но, всё равно, не мог понять причин, побудивших её к этому монологу. Канистра начинала впиваться алюминиевой гранью ручки в пальцы, поэтому я решил выкинуть всё это из головы и ускорить шаг.
      Я обогнал Холи и быстро приблизился к джипу. Я отвинтил крышку бензобака. Бензин булькая стал вытекать из канистры. Внезапно в лесу на другой стороне дороги громко сломалась ветка. Я насторожился, но не услышал больше ничего необычного. Бензин в канистре закончился, я отбросил её в сторону и стал закручивать крышку бензобака. Её скрип раздавался в абсолютной тишине. Я почувствовал лёгкий холодок и прислушался, в лесу было тихо, не было даже ставшего привычным и по этому обычно не воспринимаемого пения птиц Холи уже подходила к машине, когда в лесу на той стороне дороги я увидел движение. Я громко крикнул Холи: "Ложись!", а сам запрыгнул на заднее сиденье джипа и стал искать в ворохе вещей автомат. Автомата не было. Я снова посмотрел на дорогу. Холи стояла с потерянным видом посередине, даже не пытаясь куда-либо скрыться, и широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела в лес на другой стороне дороги.
      Кусты снова зашевелились, и из них появилась цепочка полицейских с автоматами, один, видимо, самый главный стал выкрикивать короткую, непонятную мне фразу, противным, срывающимся на фальцет голосом. Я потерял контроль над собой. Моё сознание сузилось до восприятия двух вещей. Первая - сверкающие на солнце воронёные дула четырёх автоматов, направленные в мою сторону, а вторая - Холи, стоявшая как раз между мной и этими дулами. Я сорвался с места и прыгнул, пролетев три или четыре метра в сторону Холи.
      Либо эти полицейские были слишком хорошо обучены, либо я летел слишком медленно, но ещё в полёте я увидел, как автоматы вразнобой вспыхнули жёлтым огнём. Моё восприятие ускорилось, и я увидел , что лечу очень медленно, намного медленнее серых линий пуль, двигавшихся в сторону Холи. Я упал на неё и повалил на землю. Мне показалось, что я успел.
      Холи вцепилась в меня, обхватила мою голову рукой и хрипло шепнула мне на ухо: "Я люблю тебя". Я резко отстранился от неё. Её белый джемпер стал красным, через её грудь слева направо пролегал неровный курсив чёрных от крови дыр. Секунду я смотрел на Холи, удерживая её в руках. Её голова упала на бок, а я почувствовал такую боль, словно меня полоснули ножом по сердцу. Мне не надо было слушать пульс, чтобы определить, что он отсутствует. Холи была мертва.
      Взгляд упал на мою руку, но я не сразу понял, что это рука, так как кисть горела ярким жёлтым светом, который пятнами исчезал в тех местах, где кожа была испачкана её кровью.
      Я резко встал. В меня словно что-то вселилось. Я не видел ни леса, ни неба, у меня не было ни одной мысли. Передо мной стояло пять фигур - фигур врагов, и я должен был их уничтожить. Мной вело что-то, чего я не мог ни побороть, ни контролировать. Я выставил перед собой руки и из них ударили толстые, с кулак, лучи, направленные в головы полицейских. Они рухнули на землю. Словно бы во сне, я подошёл к лежащим в кустах фигурам. Их головы напоминали куски пережаренного мяса. Я стоял и тупо смотрел на искорёженные лица, когда со спины раздался наполненный ужасом крик.
      Я начал разворачиваться, но кричавший воспринял это как угрозу. Раздался треск и я почувствовал серию резких толчков. Свечение исчезло, я ослабел и упал на колени. Сознания я не потерял, и поэтому видел, как из пробитой артерии на землю стала хлестать струя крови. Я, наверно потратил слишком много сил, убивая солдат, так что не мог пошевелиться.
      Ко мне подскочили люди с белыми чемоданами, я понял, что это врачи. Через минуту подъехал фургон и полицейские отнесли туда тела Холи и убитых мной автоматчиков. Фургон тронулся и поехал по дороге, надо мной склонилось серьёзное и несколько испуганное лицо человека со шприцом в руке. Я попытался ударить его по лицу, так как не хотел, чтобы меня спасали, но понял, что рука не послушалась меня. Перед глазами появились белые кружащиеся точки, изображение помутнело, медленно погасло, и я потерял сознание.

* * *

      Я пришёл в себя и открыл глаза. Ощущалась сильная тряска, а впереди, перед лицом прыгали белые пятна. Я сфокусировал взгляд, расплывчатые пятна превратились в треугольники и квадраты неровной формы. Я повернул голову вправо, и всё встало на свои места.
      Я лежал на спине в крытом брезентом кузове медицинского грузовика. Вокруг меня сидели с угрюмыми лицами люди с красными повязками на рукавах, я понял, что это медики. Инстинктивно прикрыв глаза, я стал обдумывать сложившуюся ситуацию, но мысли были бессвязны и бесполезны, существовало лишь одно желание - желание сбежать.
      Откуда-то справа раздался низкий голос.
      -Как ты думаешь, что им теперь будет?
      Слева ответил голос повыше.
      -Что ты имеешь в виду?
      -Им было приказано взять его, -я почувствовал лёгкий толчок, -Живым, а они всадили в него четыре пули.
      -Но он же жив... Ну, может, уволят со службы. В конце концов, это всё-таки была самооборона.
      -Да, я бы на их месте тоже бы выстрелил. Ты видел, как он испепелил тех пятерых?
      -Да, в штабе говорили, что он использует какое-то новое оружие, кстати, это оружие так и не нашли.
      В этот момент я понял, что понимаю смысл сказанного, но не сами слова. Это удивило меня, и это удивление дало толчок моему мозгу. Я вспомнил, что произошло. Ещё не окончательно осознав, что это было, я испытал дикую, почти физическую боль в районе солнечного сплетения. Не раздумывая над своими поступками, я вскочил с носилок и встал во весь рост в фургоне.
      Люди, сопровождавшие меня вскочили вместе со мной и синхронно заорали. Водитель услышал крик и остановил машину. Я выпрыгнул, вернее вывалился через матерчатую заднюю стенку фургона и оказался на залитой солнцем дороге. Около самого моего уха раздался истерический скрип тормозов. Я быстро откатился в сторону, а по тому месту, где я был, разворачиваясь пролетел джип и врезался в фургон.
      Скорость была невелика, но сидевший за рулём человек был явно дезориентирован. Я быстро запрыгнул в джип, выкинул водителя и сел за руль. Машина завелась с пол-оборота, я отъехал назад, обошёл фургон слева и нажал на газ. Впереди, примерно в тридцати метрах от первого остановился и второй фургон, и из него на дорогу высыпали люди. Это были полицейские. Я инстинктивно нажал на кнопку клаксона, и люди отбежали от дороги, они не заметили, что за рулём был я, а если и заметили, то всё равно ничего не успели сделать. Я обогнал колонну и набрал максимальную скорость.
      Дорога была прямой и пустынной. Изредка по разным сторонам от неё попадались кажущиеся оставленными, как всегда при приближении полицейского джипа, деревни, но большую часть времени по обе стороны от дороги на меня мчались две бесконечные полосы густого, дикого леса. Это кажущееся однообразие стало потихоньку выводить меня из состояния шока, в котором я пребывал. Постепенно ко мне возвращалась возможность испытывать эмоции, и когда я стал вспоминать события у машины, я натолкнулся на какой-то узел, или рубец. При всех прилагаемых усилиях, никак не удавалось вспомнить, что же произошло после того, как я прыгнул, чтобы заслонить Холи от автоматчиков.
      Я пытался подойти к этому моменту с разных сторон, но это не вызвало ничего, кроме головной боли и того, что я настолько сконцентрировался на вспоминании, что попал колесом в громадную выбоину дороги и чуть не вылетел в кювет. Это привело меня к мысли, что надо остановиться и отдохнуть. Я сбавил скорость и стал рассматривать окружающий лес, в поисках укрытия. Практически сразу слева впереди появилась неширокая, основательно заросшая молодыми деревьями просека. Я свернул на неё, остановился, вышел из машины и вернулся на дорогу. Мне нужно было проверить, не осталось ли видимых следов моего съезда с дороги.
      Разгладив помятую протектором траву, я стал разворачиваться, чтобы свернуть к машине, но неожиданно зацепился за выпирающий из земли корень и упал, расцарапал ладонь и больно ударив колено о небольшой овальный камень, неизвестно как оказавшийся в траве. Рука инстинктивно сжалась в кулак, я, не вставая, поднёс кулак, из которого уже стала капать кровь к лицу и разжал, чтобы осмотреть рану. Ладонь была залита кровью, несмотря на то, что царапина оказалась совсем небольшой. Я собрался встать и вернуться к машине, дабы найти там аптечку, но не смог сделать ни единого движения. Рука словно приковала меня к себе, у меня даже на долю секунды мелькнула мысль о столбняке, но я даже не успел её додумать. Вид собственной крови вернул меня в тот момент, когда я прыгнул, чтобы заслонить Холи от автоматчиков. Узел, который я с таким упорством пытался развязать, разошёлся сам собой, и я вспомнил всё.
      Я очень смутно помню, что со мной происходило в следующие 10 минут, всё смешалось в бешеный калейдоскоп; реальность, воспоминания сплелись вместе и не отпускали меня ни на секунду. Порой мне даже казалось, что я сойду с ума, но со временем вихрь, поднявшийся в моём сознании, стал униматься, оставив на его поверхности только три слова: "Холи больше нет".
      Я окончательно пришёл в себя, поднялся и сел за руль. Когда я искал глазами ручку переключения передач, я обратил внимание, что мои пальцы дрожат с амплитудой, приблизительно равной сантиметру. Я завёл машину и медленно поехал по просеке. Молодые деревья царапали борта джипа и с сухим грохотом проходили под днищем машины, снова поднимаясь за моей спиной. Дрожь в руках унялась, я перешёл из одного шока в другой, более лёгкий. Тот удар, который мне нанесла смерть Холи, был настолько сильным, что просто не вписывался в границы моих ощущений, и поэтому оказался изолирован защитными механизмами психики.
      Убедившись, что дорога скрылась за поворотом, я остановил машину и положил голову на руки, скрестив их на руле. Я ощущал внутри себя полную пустоту и не мог ничего почувствовать, чувства просто отключились, осталась только способность думать.
      Первое, что я осознал абсолютно ясно, то что я не могу и не буду жить без Холи, но в то же время я был уверен, что у меня просто не получится совершить самоубийство. Это понимание не было вызвано какими-то логическими доводами, я это просто знал. Единственным способом окончить своё существование, было отдать себя на растерзание Шану и компании, которых, как я понял, только этот вопрос и интересовал. Когда я пришёл к этому выводу, и уже включил зажигание, чтобы ехать обратно в монастырь, меня пронзила очень простая мысль. Я понял, что Шан осознал свою неспособность достать меня силой и построил схему, по которой я сам должен был вернуться и сдаться монахам. Он был прав во всём, даже в том, что мне не захочется жить после смерти Холи, он не учёл только одного, того что я разгадаю его схему и поступлю ровно наоборот. Существовал ещё один способ умереть для меня - дождаться великой битвы и не пошевелить и пальцем для спасения мира.