Детективное агентство «Гарда» (№4) - Кодекс чести вампира

Через год после нашей свадьбы он познакомился с одним фотографом — большим мастером, но сильно пьющим и насквозь больным. Они очень подружились, и тот даже стал учить Витю фотографической премудрости. К тому времени мы виделись очень редко — он снимал где-то квартиру и появлялся у нас, только когда позарез нужны были деньги, и если дома была одна мама. Она ради него последнюю рубашку готова была заложить, — Катя горько усмехнулась. — Так и не отдал ничего, кстати. Правда, несколько работ своих подарил. И альбомы… Ну вот, а потом Витя стал работать в совершенно новой для него технике. Совместил фотографию и графику. И содержание его новых вещей изменилось. Именно тогда он стал именно тем Хромовым, который теперь известен всему миру. Раньше ведь, вы не поверите, он рисовал камерные, довольно манерные картинки в стиле Обри Бердсли. Конечно, и в них уже проглядывали те характерные черты его творчества, которые потом так заострились. Их, как я прочитала в одной статье, называют «любование смертью», «любовь как гибель», «красота уродства». Но одно дело, когда все это передается сухим, предельно условным, иногда даже схематичным языком графики, а другое дело — предельно натуралистическая постановочная фотография, к тому же умело отретушированная!

Вдова раздавила розовый окурок в пепельнице. Я поймала себя на мысли, что он напоминает мне дохлого дождевого червя. Даже незримое присутствие Хромова, пускай уже мертвого, придавало всему окружающему отвратительный вид. Сразу видно — большой души был человек! Но я отвлеклась. Что там еще вещает вдова-фотография?

— Новые работы Вити вызвали разноречивые отклики. Но главное — о нем наконец заговорили. Однако, чтобы добиться настоящей славы, ему пришлось бы еще очень долго работать, если бы не внезапная смерть фотографа, вслед за которой разразился грандиозный скандал. Во-первых, обнаружилось, что фотограф, вечно пьяный, ходивший в разбитой обуви, мятых рубашках с оборванными пуговицами, засаленных пиджаках с протертыми до дыр локтями и в совершенно неприлично драных джинсах… богат! Оказывается, его одинокая тетка, умершая за пару лет до того во Франции, оставила ему все свое состояние, и как раз перед самой смертью он вступил в право владения. Во-вторых, стало известно, что после смерти фотографа состояние перейдет не двум его бывшим женам и троим его детям, а… Вите.

Не сдержав своих эмоций, я громко присвистнула. Себастьян и Катя дружно посмотрели на меня: первый — с укоризной, вторая — с изумлением. Но я и бровью не повела. Подумаешь! У меня, между прочим, стресс! И, кстати, свист — это еще цветочки. Ягодки пойдут, когда вдовица уйдет восвояси. В предвкушении этого сладостного мгновения я зловеще нахмурилась.

— А в-третьих… — Катя тяжело вздохнула. — В помещении, где проходило прощание с фотографом, Витя выставил свои работы, для которых фотограф позировал в качестве модели. Это… я видела эти фотографии… многие из них были просто отвратительны. Потом Хромов их все уничтожил, но было уже поздно. Ветер был посеян. И взошла такая буря, что, честно говоря, мне до сих нор страшно вспоминать то время. Вите ведь тогда угрожали расправой… Господи! Может быть, сейчас… это они? Те люди? — Катя с ужасом посмотрела на Себастьяна.

Тот покачал головой:

— Конечно, все возможно, но вряд ли они стали бы ждать столько времени, чтобы выполнить свою угрозу.

Вдова, кажется, слегка смутилась:

— Да-да, конечно, вы совершенно правы… Ну, угрозы со временем прекратились. Тяжбу с наследниками фотографа, подавшими в суд, Витя выиграл. И благодаря скандалу к нему пришла известность — сперва всероссийская, а потом и всемирная. Но Витя не стал почивать на лаврах…

— И устроил еще один скандал, теперь уже на весь мир? — ехидно поинтересовалась я.

Реплика моя осталась без ответа.

— Ну, а теперь расскажите о том, что произошло вчера, — попросил Себастьян.

Катя закурила новую сигарету.

— Я уже сказала вам, что мы с Витей в последнее время общались мало. Но все-таки мы остались с ним друзьями. Для меня он всегда был… О господи — был! — она всхлипнула, но быстро взяла себя в руки. Я с каменным лицом налила ей еще минералки. — Он всегда был мне родным — с первой минуты, когда я его в первый раз увидела, и до того мгновения, когда я вошла в мастерскую, в которой был… уже не он, а его… труп.

Она лихорадочно затянулась.

— Понимаете… Это очень странно. Мне позвонили…

— Кто? — живо откликнулся Себастьян.

— В том-то все и дело, что я не знаю. Мужской голос, незнакомый. Молодой. Выговор, кажется, не московский. Он сказал, — она закрыла глаза, припоминая. Потом, открыв, произнесла: — «С вашим мужем беда. Приезжайте как можно скорее». Я хотела спросить звонившего, кто он и что случилось, но он сразу же повесил трубку. Я так испугалась! Быстро собралась, поймала машину и поехала. А там уже была милиция. Меня стали спрашивать, кто я, зачем пришла… Я им все рассказала, но они, кажется, не поверили… Спрашивали, не пропало ли что-нибудь из мастерской, но я не могла им ответить — совсем ничего не соображала, потому что все смотрела на него, мертвого… Он сидел в кресле — так же, как на этом автопортрете, — она ткнула пальцем в обложку альбома. — И был так же одет. На нем была такая же полумаска…

— А женщины рядом с ним не было? — осведомилась я.

Катя посмотрела на меня пустыми глазами:

— Нет. Зато у него была рана на шее. С правой стороны, как и здесь.

Против собственной воли я почувствовала, что по спине у меня побежали мурашки.

Катя перевела взгляд с моего лица на альбом и почти без выражения сказала:

— А знаете, как называется этот автопортрет? «Поцелуй вампира».

Я вздрогнула.

— Да, интересно… — задумчиво произнес Себастьян, потирая подбородок тыльной стороной ладони. — Это все, что вы можете рассказать о дне убийства? Может быть, было еще что-то подозрительное, что-то необычное, кроме телефонного звонка?

Катя медленно покачала головой.

— До звонка — точно не было. А после… Знаете, если и было, то я сейчас не могу вспомнить. Когда я поняла, что произошло, я, знаете, словно потеряла связь с окружающим миром. Все вокруг было будто в тумане… Я даже не помню, как до— . бралась домой, что говорила маме…

Катя тяжело вздохнула и, повертев в руках пустой стакан, с тоской спросила:

— Нет ли у вас чего-нибудь… покрепче?

— Конечно! — Себастьян послал мне красноречивый взгляд, но, по странному совпадению, я как раз всецело погрузилась в изучение корешков книг, стоящих на стеллажах, так что его взгляд, несмотря на настойчивость, пропал впустую. Себастьяну пришлось самому встать и отправиться шуровать в баре.

— Виски? Джин? Коньяк? — приглушенно донеслось из-за дверцы — мой ненаглядный ангел залез в шкафчик с горючими жидкостями чуть ли не по пояс.

«Подхалим, — горько думала я, — а к тому же невежа и хам. Посмотрите, как он стелется перед этой мымрой! И еще меня хочет заставить. Ну уж нет, дудки!»

— Коньяк, если можно, — томно закатывая глаза, ответила Катя.

Себастьян появился из недр бара с бутылкой «Мартеля» и двумя громадными бокалами, которые на языке барменов носят несимпатичное, какое-то медицинское название — «ингаляторы». Один он поставил перед Катей, а другой — к моему глубочайшему изумлению — передо мной, еле слышно шепнув мне в самое ухо: «Тебе не помешает». Возражать я не стала.

Пытаясь соответствовать нормам этикета, я грела рукой дно бокала, сунув в него нос и без удовольствия вдыхая запах коньяка, а тем временем печально мечтала о сладких коктейлях со льдом и украшениями в виде разноцветных зонтиков, о жарком южном солнце и теплом прозрачном море. Катя же, не утруждая себя излишними церемониями, проглотила содержимое своего «ингалятора» и, переведя дыхание, промокнула мятым носовым платочком увлажнившиеся глаза.

Себастьян, с видимым удивлением наблюдавший за этой процедурой, потянулся было к бутылке, чтобы снова наполнить вдовицын бокал, но отчего-то передумал — убрал руку с полдороги. И, побарабанив пальцами по крышке стола, сказал:

— Катя, я заранее прошу у вас прощения, но я должен задать вам неприятный вопрос. Скажите, у кого из знакомых вашего мужа были основания желать ему смерти?

Реакция на его вопрос была неожиданной — Катя громко расхохоталась. Я поставила бокал на стол и уставилась на нее с неодобрением. Кажется, когда у человека истерика, очень полезно отвесить ему пару пощечин. Не совместить ли мне полезное с приятным? Но, к сожалению, Катя прекратила смеяться так же внезапно, как и начала.

— Простите, ради бога, — чуть слышно сказала она. — Нервы у меня что-то… — она дрожащей рукой подвинула бокал к Себастьяну, и ему не оставалось ничего другого, как налить в него новую порцию коньяка, которую вдова выпила тем же манером, что и предыдущую. Если она и дальше собирается продолжать в том же духе, кончится тем, что дамочка просто-напросто съедет под стол. — Ответить на ваш вопрос и очень просто, и очень сложно. Мне легче назвать тех, у кого не было основания желать ему смерти. Это я и моя мама. Все остальные, с кем он был близок или общался… Среди них нет ни одного приличного человека. Даже те, которые называли себя его друзьями, на самом деле всегда только ждали удобного случая, чтобы сделать ему какую-нибудь гадость. Обо всех остальных и говорить нечего. Вокруг Вити всегда бушевали конфликты. Всегда находились обиженные. Он был виноват во всем — в том, что талантлив, в том, что смог пробиться на вершину, в том, что хорошо зарабатывает…

— А его личная жизнь? — спросил Себастьян.

— Что? — переспросила Катя с недоуменным видом.

— Насколько я понял, — пояснил Себастьян, — вы с Виктором жили порознь и, хотя развод и не был оформлен, фактически разошлись. Ваш… муж был молодым здоровым мужчиной. Наверняка у него были какие-то отношения с…

Вопросительная пауза повисла в воздухе. Лицо Кати, порозовевшее от коньяка и благодаря этому потерявшее сходство с черно-белой фотографией, исказила неприятная гримаса. — Я не интересовалась этой стороной его жизни, — торопливо сказала она. — Про него, разумеется, ходило много сплетен, но я всегда пропускала их мимо ушей. Думаю, вам лучше спросить обо всем у его приятелей.

Вдовица порылась в сумочке и достала несколько сложенных листов почтовой бумаги.

— Вот, — сказала она, протягивая их Себастьяну. — Я записала тут телефоны всех его знакомых. Ну, то есть не всех, а тех, чьи смогла найти. Записную книжку Вити, конечно, забрали, а у меня есть далеко не все координаты.

— Ничего, — ответил Себастьян, разворачивая листы и быстро проглядывая сделанные Катей записи. — И за это большое спасибо. Остальное мы сами найдем.

— Свои телефоны я записала в конце… Скажите, а… — она запнулась.

Себастьян поднял глаза от записей и спокойно сказал:

— Наша фирма относится с пониманием к проблемам клиентов. Вы, как мы с вами договорились, переводите завтра на наш счет десять процентов от суммы всего договора. Но работу мы начнем уже сегодня, чтобы не терять времени, потому что, чем быстрее приступить к делу, тем выше вероятность того, что мы сможем его раскрыть… А кстати, — Себастьян положил на стол Катины списки и посмотрел на нее, слегка прищурившись, — что заставило вас обратиться в детективное агентство? Есть какая-то причина, кроме неверия в способности нашей доблестной милиции?

Катя усмехнулась:

— Что вы, как раз в способностях нашей доблестной милиции я нисколько не сомневаюсь. Я просто боюсь, что эти способности будут направлены совсем не на то, на что следовало бы.

— А именно?

Катя встала с кресла и, набрасывая на плечо ремешок сумочки, печально произнесла:

— Мы с Хромовым не были разведены. Мать его давно умерла, отец — неизвестно где, братьев и сестер нет. Я — его ближайшая родственница. Следовательно, именно мне достанутся его деньги — довольно большие. У нас в стране убивают и за гораздо меньшие. Теперь вы понимаете?

Себастьян кивнул:

— Вы — главная подозреваемая. Я понял это с самого начала. Главное, что это понимаете вы… Значит, надеюсь, вы не обидитесь, если я спрошу вас, где вы находились и чем занимались вчера, в день, вернее, — в вечер убийства. Точного времени смерти мы пока не знаем… Ну, скажем, с девяти вечера до полуночи. Ведь звонок, как я понимаю, раздался в полночь?

Катя качнула головой и закусила губу, собираясь с мыслями:

— Вчера я была на одной вечеринке… очень шумной и веселой…

— Что за вечеринка? Где она проходила? Кто там был?

— Женя Комрадинский, танцор, справлял новоселье. Он себе новую квартиру купил в конце весны, а теперь вот отделал, обставил и собрал всех друзей. Я написала его адрес и телефон в списке, который дала вам. Я понимала, что это понадобится… Народу там было полно — хорошо, квартира огромная. Я мало кого из его гостей знаю, но вы спросите у Жени. Честно говоря, я ушла оттуда довольно рано, потому что не рассчитала свои силы… Неприятно говорить о себе такие вещи малознакомым людям, но я слишком много выпила и чувствовала себя… не в своей тарелке. Вернулась я домой чуть раньше десяти.

— Несмотря на ваше состояние, вы обратили внимание на время?

— Это очень просто. Придя домой, я сразу легла в постель и включила телевизор. Я всегда смотрю телевизор перед сном — он для меня как колыбельная. Я включила НТВ — там как раз кончилась реклама, я застала буквально последние несколько секунд, и появились часы, как обычно бывает перед новостями. А потом начались новости…

— Вы помните, о чем там говорилось? Это может нам пригодиться…

Катя нервно рассмеялась:

— Конечно, нет! Даже если бы я смотрела телевизор на трезвую голову, я вряд ли бы что-нибудь запомнила — не имею привычки тратить свою память на такие вещи. А вчера я почти сразу же заснула.

— Вы были дома одни?

— Увы! Совершенно одна. Мама поехала в гости к сестре, за город, с ночевкой. А Юра — это мой гражданский муж, мы с ним давно вместе — уже два месяца работает в Германии и, по-видимому, останется там до конца года.

— А почему вы не поехали с ним?

Казалось, Катю удивил, если не возмутил этот вопрос.

— А почему, скажите на милость, я должна была ехать с ним? Я, конечно, люблю его, но я не согласна с идеей, что женщина — всего лишь какой-то придаток к мужчине. Я самостоятельная, самодостаточная личность, у меня своя жизнь, свои дела, свой круг общения, и разрушать все это ради мужчины, даже любимого, я не намерена…

— Понятно, — сказал Себастьян. Несмотря на нейтральный тон, взгляд, брошенный в мою сторону, яснее всяких слов говорил: все вы, современные женщины, такие — эгоистичные и бессердечные. В ответ я изобразила кривую усмешку, означавшую ответ: ага, а вы зато очень альтруистичные и сердечные! Себастьян нахмурился и продолжил: — Итак, вы заснули… Что было дальше?

Катя пожала плечами:

— Дальше? Ничего. Разбудил меня телефонный звонок… Минут пять после него не могла сообразить, в чем дело. К счастью, после двух часов сна мне полегчало. Я растворила таблетку «алказельцера», пока собиралась, выпила и поехала… Пока ехала, от волнения и страха совсем протрезвела… Вот и все, что я могу вам рассказать.

— Хорошо, — отозвался Себастьян, рассеянно проводя рукой по волосам. — Пока что это все… Кстати, я уже могу кое-что сообщить вам: мне удалось узнать предварительные результаты экспертизы, так что теперь мы точно знаем причину смерти Виктора Хромова.

— И какова же она? — снова побелев как бумага, одними губами прошептала Катя.

Даже я с любопытством посмотрела на Себастьяна.

— Огромная потеря крови, — после небольшой паузы произнес он и в тот же момент стремительно вскочил с кресла, сделал просто акробатический прыжок через журнальный столик и ринулся к Кате. Себастьян поймал ее безжизненно обмякшее тело возле самого пола.

Глава 5

ЧЕРТОВЩИНА

Алисов оторвал взгляд от монитора, откинулся на спинку стула и посмотрел на большие круглые часы, висевшие прямо над ним на стене аппаратной. Минутная и часовая стрелки слились в одну линию, застыв между восьмеркой и девяткой. Проклятие! Времени почти не осталось, а ему еще нужно написать чертов текст и договориться с Ястребовым! Только бы все прошло нормально…

Он повращал плечами и покрутил подбородком из стороны в сторону, пытаясь облегчить тупую боль в уставших от долгого сидения спине и шее. Потер воспаленные глаза большим и указательным пальцами, затем не глядя протянул руку за стоящей на краю стола бутылкой, но неверно рассчитал движение — пальцы скользнули по стеклу, и бутылка с глухим стуком упала на протертый ковролин. Алисов торопливо наклонился за ней, чуть не упав со стула, но торопиться было нечего — бутылка оказалась пустой. Он вздохнул с сожалением и бросил ее в корзину для бумаг.

Опьянения он сейчас почти не чувствовал. Только усталость — смертельную усталость, какая бывает у человека, проработавшего без перерыва целую ночь. И не просто проработавшего, а занимавшегося непривычным делом. Ему пришлось самому монтировать передачу — столь сенсационные кадры никому нельзя доверять. Как хорошо, что никто не будет отсматривать готовый материал, перед тем как выпустить в эфир… Это будет настоящая бомба! Дело за малым — не подорваться на ней самому.

Стасик хотел позвонить в милицию прямо из мастерской Хромова, но Алисов ему не позволил. Не хватало только засветиться перед ментами! Разве ему мало того случая, когда они с ним вдвоем целую ночь просидели в обезьяннике? Захотелось повторить ощущения? Разве Стасик видел когда-нибудь, чтобы менты добровольно, по своей охоте помогали журналистам? Ну, разумеется, не считая тех случаев, когда деваться уже было некуда. Почему тогда, спрашивается, журналисты должны помогать ментам? Потому что это их «гражданский долг»? Только не надо меня смешить! Все это болтовня для пенсионеров и детей дошкольного возраста.

Когда они вышли из арки, вдалеке послышался нарастающий звук сирены. Стасик пихнул Алисова локтем в бок, и они, метнувшись в сторону и перескочив через низенькую декоративную металлическую изгородь, скрылись за одним из ближайших домов. Осторожно выглянув за угол, Алисов увидел милицейский «уазик», въезжающий в ту самую арку, из которой они только что вышли. Кто-то очень проворный уже успел предупредить ментов… Но кто? Неужели та сволочь, что отметилась на физиономии Алисова внушительным синяком?

Внезапно Алисов понял, что из всех историй, в какие он попадал за свою не очень долгую, но насыщенную событиями жизнь, эта будет, пожалуй, самой сложной и неприятной. Впрочем, от половины неприятностей можно было бы избавиться немедленно. Вернуться назад, в мастерскую, отдать ментам отснятую кассету, рассказать обо всем, что было, проглотить порцию ментовского хамства и заниматься дальше своими делами, дожидаясь вызова к следователю. Но это значило бы, что взрывного материала для завтрашней передачи у него не будет, и тогда она станет последней. От силы — предпоследней.

Пока Алисов колебался, Стасик полез обратно через изгородь. Ошарашенный Алисов поспешно схватил его за рукав:

— Ты куда?

— Я аккуратно засниму ментов, — возбужденно поблескивая глазами, прошептал Стасик. — Очень аккуратно. Они не заметят.

— Совсем сдурел! — зашипел Алисов и помчался в сторону ближайшего метро, уводя за собой Стасика. — Хватит с нас на сегодня. Того, что ты наснимал, вполне достаточно! Давай сюда кассету, быстро!

Стасик, заметно скисший, на ходу снял с плеча камеру и полез за кассетой.

— Слушай меня очень внимательно, — нервно озираясь, говорил тем временем Алисов. — Если ты до сих пор еще не понял, говорю прямым текстом: мы с тобой в дерьме по самые уши!

— А разве это не наше обычное состояние? — хмыкнул Стасик, передавая Алисову кассету.

Алисов раскрыл было рот, чтобы сказать, что обычно дерьмо доходит им примерно до колена, но решил, что канализационная тема не стоит такого долгого обсуждения, и продолжил:

— Теперь нам нужно выплывать и, желательно, целыми и невредимыми!

— А к вони мы уже привыкли, — хихикнул Стасик, которого, кажется, развлекала фекальная окраска их разговора.

— Стасик, кончай веселиться. Пойми, сейчас не до смеха! У тебя есть место, куда ты можешь уехать? Такое, чтобы тебя никто не нашел?

— Ну-у… Найдется, наверное, — ответил Стасик, задумчиво почесывая лысеющую макушку. — У меня есть одна знакомая… В Зябликове…

— Какое Зябликово! Какая знакомая! Никто не должен знать, где ты, ни единая душа. И уехать тебе надо не на день-два, а, как минимум, на неделю.

— А кто же передачу будет снимать?

— Да не думай ты об этом! В крайнем случае, я сам все сниму, на цифру, или попрошу кого-нибудь тебя подменить. И не смотри на меня так! После того как завтра выйдет передача с этим репортажем, — Алисов на мгновение остановился и постучал ладонью по кассете, — нас с тобой будет искать вся милиция. Нечего улыбаться! Если очень захотят — найдут. А они очень захотят, уверяю тебя. Ты знаешь, что три хромовские картинки висят в квартире у одной очень крупной шишки из московской мэрии?

— Че-ерт!

— Вот именно… Но хрен с ней, с милицией. В конце концов, парой синяков больше, парой синяков меньше — нам с тобой не привыкать.

— Да-а, — усмехнулся помрачневший Стасик. — Если на пол уронят и ножками походят, одними синяками дело не ограничится… Тебе, Леха, ребра когда-нибудь ломали?

— Мне, Стасик, все что хочешь ломали. Но я жив до сих пор, и мне очень нравится это состояние… И если тебе хочется жить так же сильно, как и мне, советую потрудиться с исчезновением. Потому что очень может быть, что нас будут искать не только менты.

— Ты хочешь сказать…

Алисов кивнул:

— Тот мужик, который мне морду разукрасил, уж, наверное, не за этим в мастерскую приходил. Мало ли, может, он странный, как и Хромов? Может, ему покажется, что мы лишние на этом свете?

— Но почему? Мы же его даже не видели!

— Это ты так говоришь. И я так говорю. А мы — журналюги. Подлые, продажные твари, не заслуживающие никакого доверия. Или у тебя есть доказательства, что это не так?

— Ладно, — сказал Стасик, кусая губы. — Все понял, не дурак. Поеду на дачу к одному парню. Он сейчас по Африке болтается, документальный фильм снимает, а ключи мне оставил… Только жене надо позвонить, а то она с ума сойдет, если я на неделю пропаду.

— Это ты уже сошел, — устало сказал Алисов. — Нельзя никому ничего говорить. Даже жене. Особенно твоей.

— Но…

— Сделаем так. Я сам ей позвоню и навру что-нибудь.

— Она не поверит!

— Это ее проблемы. Главное, она будет знать, что ты жив-здоров, но не будет иметь ни малейшего понятия о том, где ты находишься. Кстати, мобильник отключи… У тебя голосовая почта работает?

— Да.

— Отлично. Отключи и раз в день проверяй голосовую почту. Но никому, кроме меня, не звони, понял? Даже если тебе сообщат, что у тебя дома пожар, у тещи преждевременные роды, а жена стала чемпионкой мира по боксу, понял? Любое сообщение, исходящее не от меня, может быть ловушкой. Я сам скажу тебе, когда можно будет вернуться. Без меня ничего не предпринимай. Ты все понял?

Стасик хмуро кивнул и полез в один из карманов жилетки:

— Сейчас я тебе запишу адрес дачи…

— Ни в коем случае! Я тоже ничего не должен знать.

— Ты что… думаешь, что они… будут… — Стасик начал давиться словами, — пытать… тебя… если поймают?

— Я предпочитаю вообще ни о чем не думать. Просто мало ли что может случиться. Чтобы человек проболтался, его совсем не обязательно пытать, иногда его достаточно просто напоить, а я слаб по этой части, сам знаешь…

Стасик досадливо вздохнул, но от комментариев воздержался.

— И вот еще что, — Алисов потер ладонью колючую щеку. — Если мое сообщение начнется со слов: «Станислав, наши планы изменились», значит, до меня добрались плохие мальчики и тебе надо бросать мобилу в речку и мчаться огородами на Петровку. Понял?

Алисов с усилием открыл глаза и заставил себя встать со стула. Теперь ему нужно было перейти через коридор в комнату напротив и набить на компьютере текст. Он примерно представлял себе, о чем собирается написать, но одно дело знать и совсем другое — связно изложить свои мысли после бессонной ночи, когда нервы истерты почти до дыр, а по организму гуляет литр виски, принятый внутрь без малейшего намека на закуску.

Внезапно телефон у него на поясе, содрогаясь, заиграл музыкальную тему из «Крестного отца». Алисов замер, ошеломленный. Он хорошо помнил, что отключил телефон сразу же после расставания со Стасиком — меры предосторожности в равной мере распространялись на них обоих. Но даже если бы и не отключал… Он работал в этой аппаратной не в первый раз и давно заметил, что сквозь ее толстые глухие стены не проникал ни один, даже самый мощный радиосигнал. Во всяком случае, его мобильник здесь становился абсолютно бесполезной вещью. Каким же образом тогда…

Отгоняя настойчивые мысли о белой горячке, он отцепил поющий телефон от брючного ремня и недоуменно уставился на светящийся экран.

— Как это могло случиться? — вполголоса пробормотал он и на всякий случай еще раз потер глаза. Безрезультатно. Вместо обычной зеленой подсветки сверху экран горел, словно раскаленные угли, зловещим красным цветом. Не говоря уже о том, что вместо телефонного номера или имени звонящего дисплей демонстрировал движущуюся картинку — руку, складывающуюся в кукиш.

Заинтригованный и слегка испуганный, Алисов нажал на кнопку приема.

— Здоровеньки булы! — сказал знакомый наглый голос.

Так вот оно в чем дело!

— Здоровее видали, — усмехаясь, ответил Алисов. — А я-то всю голову себе сломал, все думал, кто ты такой. Теперь понятно. Ты из ФСБ. Или из ФАПСИ.

Трубка фыркнула и самодовольно произнесла:

— Обе эти конторы нашему ведомству и в подметки не годятся.

— Да? Тогда ответь мне: после того, что я видел в мастерской Хромова, доживу я до старости или меня хлопнут в ближайшие две недели?

— Таких прогнозов мы не даем, — хохотнул голос.

— Ну скажи хотя бы, какой тебе интерес в этом деле? Вы, что ли, Хромова прикончили?

— Хм, а я думал, ты умнее… Слушай, ты, кажется, в соседнюю комнату собирался? Так иди быстрее. Там тебе факс пришел.

— Скажи, по крайней мере, как тебя зовут? Как с тобой связаться? — заорал Алисов, но трубка уже замолчала. Он отнял ее от уха. Дисплей был совершенно пуст и выглядел совершенно обычно — как обычный дисплей обычного отключенного мобильного телефона.

Алисов потряс головой.

Входя в соседнюю комнату, он уже был почти уверен в том, что недавний звонок — всего лишь порождение его измученного недосыпом и изрядной долей алкоголя мозга. И если он и посмотрел на факсимильный аппарат, то только для того, чтобы окончательно укрепиться в своей печальной уверенности.

Однако из прорези в передней панели аппарата торчал длинный бумажный свиток. Алисов развернул его и, пробежав глазами первые строчки, издал громкий протяжный свист.

Глава 6

ДУРНОЙ ПРИМЕР ЗАРАЗИТЕЛЕН

Разумеется, Катю привели в сознание, окружили теплом и заботой, удостоверились в том, что она в полном порядке, и только после этого отправили домой на такси.

На самом-то деле множественное число я употребила здесь напрасно. Все хлопоты по возвращению новоиспеченной вдовы к жизни взял на себя Себастьян. Я же демонстративно уселась в кресло и с холодным видом наблюдала за происходившим у меня на глазах спектаклем. Только когда Себастьян явно собрался предложить Кате отвезти ее домой на своей машине, я сменила лед во взгляде на огненную свирепость. Себастьян осекся, замялся, начал заикаться, и предложение осталось недосказанным. Зная обычную самоуверенность моего любимого, можно было заключить, что свирепый взгляд мне удался.

Пока любимый ловил на улице такси и усаживал в него Катю, я металась по его кабинету, словно голодная пантера по вольеру. Если я фея и могу приносить счастье, то почему, объясните мне, я не могу принести счастье самой себе? Почему я не превратила нашу новую клиентку в крысу? Нет, в крысу очень противно, лучше в жабу. Да ладно, бог с ними, с превращениями! Но почему бы мне не сделать так, чтобы Катя хотя бы впала в летаргический сон на пару недель. А там бы, глядишь, мы с Себастьяном и Даниель с Надей вернулись из отпуска и со свежими силами взялись бы за расследование этого дела — действительно интересного, если отвлечься на секунду от эмоций.

Но отвлечься от эмоций было выше моих сил. К тому же зависть терзала мне сердце, печень, желудок и прочие внутренности (полный список желающие могут найти в любом анатомическом атласе). Воображение рисовало Надю и Даниеля, плывущих с аквалангами среди коралловых рифов, едущих на верблюде по барханам под звездным небом, пьющих каркаде и курящих один кальян на двоих под шум волн Красного моря… Нет! Вынести это было невозможно…

Зависть достигла точки кипения. В эту-то горькую минуту, на свою беду, вернулся Себастьян.

Если бы он, войдя, бросился передо мной на колени, умоляя простить его, может быть, все бы обошлось. В конце концов, нужно быть совершенной нелюдью, чтобы не простить любимого, сдающегося на твою милость.

Но Себастьяну, похоже, ничего подобного в голову не пришло. В общем, это и неудивительно. Много вы видели современных мужчин, преклоняющих перед женщиной колена? Я лично — ни одного!

Ничего похожего на угрызения совести или раскаяние на лице обожаемого ангела разглядеть мне не удалось. Даже наоборот — прекрасные шоколадные глаза сияли воодушевлением, а в углах губ залегли складки, означавшие готовность к решительным действиям.

— Отпуск откладывается! — торжественно провозгласил Себастьян. — Такое дело упускать нельзя. Без нас его раскрыть не смогут, а этого допустить я никак не могу. Посему…

Договорить ему не удалось. Сделав два шага, я наклонилась к журнальному столику, схватила стоявший на нем бокал с так и не выпитым мною коньяком и без лишних слов запустила им в любимого. И замерла, плотоядно ожидая катастрофических последствий. Но их-то как раз и не последовало.

По мере приближения к Себастьяну, скорость бокала стала снижаться. Не долетев нескольких сантиметров до своей цели, бокал почему-то свернул в сторону. Широко открыв глаза, я смотрела, как проклятая посудина сделала вокруг головы моего любимого начальника круг почета и неторопливо полетела обратно, к журнальному столику, на который и приземлилась — бесшумно и благополучного, без малейшего ущерба для себя и окружающих. Коньяк из бокала, конечно, пролился, но ведь на ковер же, а не на Себастьяна. Да и вообще, мог ли пролитый коньяк потушить пожар в моей жаждущей возмездия душе!