Моя миссия в Армении. 1992-1994

Я воспользовался возможностью и высказал пожелание, чтобы Бурбулис поспособствовал встрече послов в странах СНГ с президентом. Он нашел эту идею разумной и осуществимой. К сожалению, такая встреча не состоялась. Сам я с Борисом Николаевичем увиделся накоротке во время встречи глав государств СНГ 6 июля в «Президент-отеле». Мы вспомнили о его визите в Милан в марте 1990 года и пожелали друг другу успехов в работе. Он долго жал мне руку на глазах удивленного Козырева, который не преминул поставить себе в заслугу мое назначение послом: «Вот какие хорошие кадры, Борис Николаевич, мы подбираем в страны СНГ.» А для меня было важно это рукопожатие в присутствии высших руководителей стран СНГ как символическое подтверждение того, что записано в верительных грамотах: посол – доверенное лицо главы представляемого им государства. К протоколу я всегда относился очень серьезно и думаю, что это правильно. С протокола я начинал свою дипломатическую карьеру в Камбодже в 1956 году. Уважению к протоколу я учил и своих подчиненных в Ереване. И не только их.
      Но вернемся к майской поездке в Армению, где я оказался впервые.
      Прилетели. По дороге из аэропорта Звартноц присматриваюсь к стране. Скоро здесь придется жить и работать. Вид довольно грустный. Приехали в Дом приемов на главном проспекте столицы, носящем имя великого Месропа Маштоца, создателя армянского алфавита. Еще совсем недавно это был Ленинский проспект, а в Доме приемов жил руководитель местной «ячейки» КПСС. Встречал нас Левон Акопович Тер-Петросян. С ним я познакомился в январе 1991 года в Милане. Он туда приезжал по приглашению армянской общины. Я ходил с ним к префекту и другим миланским властям, которые под мою гарантию разблокировали средства, собранные для Армении после Спитакского землетрясения, и договорились с президентом тогда еще союзной республики СССР (правда, уже провозгласившей – 23 августа 1990 года – свою независимость) о том, каким образом эти средства порядка четырех миллиардов лир будут переданы Армении. Мы тогда долго беседовали с ним о судьбах Армении, Карабаха, России и без труда нашли общий язык. Увидев меня выходящим из машины, Левон Акопович пошутил:
      – Ну что, Владимир Петрович, поменяли Милан на Ереван?
      – Выходит так, Левон Акопович, теперь будем общаться чаще, что меня очень даже устраивает.
      – Меня тоже.
      Во время этого первого визита президент познакомил меня со всеми руководителями Армении – вице-президентом и премьер-министром Гагиком Арутюняном, председателем Верховного Совета Бабкеном Араркцяном, военным министром Вазгеном Саркисяном, первым заместителем министра иностранных дел Арманом Киракосяном и другими. Побывали мы всей делегацией в Эчмиадзине у католикоса всех армян, патриарха Армянской апостольской церкви Вазгена Первого. Но это уже после переговоров. Сами переговоры велись в новой российской манере – без дипломатов: мы с Федором Шеловым-Коведяевым обсуждали наши мидовские дела с Арманом Киракосяном, известным ученым, сыном еще более известного ученого и министра иностранных дел Армянской ССР в уже далеком прошлом, очень умным и деликатным человеком, с которым я буду иметь большое удовольствие общаться чуть ли не ежедневно и тогда, когда он окажется в положении и.о. министра после отставки Рафи Ованисяна и до назначения Вагана Папазяна, и тогда, когда он начнет готовиться к отъезду в Афины, куда его назначат послом вместо Москвы, а жаль, ибо именно в Москву и надо было посылать такого человека, как Арман Киракосян, во всяком случае, мне так казалось, но начальству, как всегда, виднее.
      По репликам во время застолья, увенчавшего деловые беседы, можно было судить, что президент обсуждал с Бурбулисом и Грачевым карабахскую проблему: армяне только-только освободили свой старинный город Шуши, из которого азербайджанцы нещадно палили по Степанакерту, и Лачинский коридор, соединивший теперь НКР с Арменией, и эту ситуацию надо было осмыслить. Стоял вопрос и о расформировании 7-й армии, расквартированной в Армении. Командиры этой армии участвовали в застолье. А командарм Федор Реут, видимо, участвовал и в переговорах. Летом 1992 года две наши дивизии отбыли из Армении, передав свое оружие или то, что от него оставалось, армянам. В количественном и качественном отношении это был мизер по сравнению с тем, что получили или попросту захватили азербайджанцы у 4-й армии, ушедшей из Азербайджана, где на российском военном присутствии, в том числе на границе с Ираном, была поставлена жирная точка. В Армении наше военное присутствие сохранилось в соответствии с ясно выраженной волей ее правительства, да я уверен, и народа, который видел и видит в этом присутствии одну из важнейших гарантий своей безопасности, каким бы символичным оно ни было. Да впрочем не так уж символична была боеспособная мотострелковая дивизия в Гюмри (бывшем Ленинакане), один полк которой стоял в ереванском предместье Канакер. Командующий армией генерал Федор Реут, прослужив в Ереване несколько месяцев, возглавил Группу российских войск в Закавказье и передислоцировался со своим новым штабом в Тбилиси. Начальником Группы боевого управления в Ереване был назначен полковник Алексей Третьяков. С ним мое знакомство состоялось позже, во время визита Гайдара в Ереван.
      Бурбулис и Грачев договорились с президентом Армении юридически оформить статус российских войск на территории Армении.
      Я же для себя решил очень важную проблему временного размещения посольства: прямо за столом, посовещавшись с премьер-министром и спикером парламента, президент принял решение предоставить в наше распоряжение гостевой домик в расположении бывших цековских дач в Конде. Это известный всем район Еревана. Тут же рядом гостиница «Раздан», где нашли приют посольства Франции, США, Ирана, других стран. Но главное не это: дачи в Конде стали жильем для президента республики, главы правительства, председателя Верховного Совета, силовых министров, некоторых иностранных советников, и такое соседство, да еще под охраной автоматчиков, нас более, чем устраивало. Нашим хозяйственникам, пытавшимся подбирать здание для посольства в апреле, этот вариант казался желательным, но несбыточным. Там, как и во всем Ереване, не было газа, были перебои с электричеством, во всяком случае до весны 1993 года, отсутствовало центральное отопление, но мы могли начинать нашу посольскую жизнь в тесноте, да не в обиде. И я был очень признателен Левону Акоповичу за доброе расположение к российскому посольству, которое в ноябре 1992 года угнездилось в удобном месте, в десяти минутах езды от президентской канцелярии, Парламента, Совмина и МИДа, да еще подняло российский флаг не у входа в гостиницу, как все другие, а над одной из дач в Конде. Но это произошло через несколько месяцев, а до того пришлось решать проблемы посольства в Москве вместе с моими товарищами, возглавившими посольства в других странах СНГ и Балтии.
      Получив временное помещение, мы не забывали о постоянном. Среди проектов на первом месте стояло здание бывшего горкома КПСС, занятое МИДом, который рассчитывал на переезд в более удобное для него здание и потому с готовностью уступал нам «горком». Но дело с переездом затянулось на целый год и, когда стало ясно, что нам не светит осуществление варианта, с которым мы вроде бы свыклись, я попросту начал ругаться. И тогда, как по мановению волшебной палочки, появилось новое предложение, за которое я ухватился обеими руками: мне показали недостроенное девятиэтажное здание на улице Григория Просветителя, рядом с горсоветом и главным проспектом столицы, большим рынком и стадионом, на участке не меньше гектара. Этот вариант мне показался отвечающим всем требованиям, которые только можно предъявить зданию для посольства, где надо разместить все службы, включая консульский отдел, и жилье. Этот вариант я, в конечном итоге, и пробил в Москве и в Ереване.
      Однако вернемся в 1992 год. После беседы группы послов с Шеловым-Коведяевым в начале июня нас, наконец-то, осчастливил своим вниманием и г-н Козырев, но принял всех зараз, на каждого в отдельности, как это водилось у его предшественников, у него времени не оказалось, хотя тогда он еще не вошел во вкус порхания по западным (в основном) столицам. Состоялась эта «историческая» встреча 4 июня. Мы изложили наши первые соображения, в основном по зарплате. Министр вроде бы поддержал, рекомендовал поплакаться прессе, обещал встречу с руководством Верховного Совета. Уже 6 июня послов принял первый зампред Верховного Совета Сергей Филатов (Руслан Хасбулатов был в это время в Турции). Филатов всех нас внимательно выслушал и пообещал «всю необходимую поддержку и законодательное содействие» со стороны парламента, а заодно сделал «царский подарок» в виде списанных начальственных «Чаек», которым, по-моему, никто из послов так и не воспользовался. Во всяком случае, в Ереван везти «членовоз» самолетом мне было не с руки, и я очень скоро официально отказался от «подарка».
      Первым в прессе, не дожидаясь рекомендаций министра, начал высказываться посол в Киеве Леонид Смоляков, который раньше всех приступил к выполнению своих обязанностей и столкнулся с трудностями организации посольства без денег и штатного расписания. 9 июня в пресс-центре МИДа на Зубовском бульваре была устроена встреча с журналистами, получившая отражение в «Вестях», «Эхе Москвы», Би-Би-Си, а также в «Московском Комсомольце» и, возможно, в некоторых других газетах. Отвечая на вопросы, касающиеся положения в Закавказье, Вальтер Шония, назначенный в Баку, говорил осторожно, но в общем с проазерских позиций, которые он в последующем ужесточил, открыто поддержав притязания Азербайджана на территорию Нагорного Карабаха. Я тоже тогда еще не заострял свои публичные высказывания, хотя изначально считал, еще в 1988 году, что Карабах – земля исконно армянская и имеет все юридические, исторические, этнические и прочие основания стремиться к освобождению от азербайджанского господства, установленного над ним в результате предательства большевистской России в 1921 году. В пресс-центре я заявил, что урегулирование карабахского конфликта вижу исключительно путем поиска мирного компромисса, но на основе естественного права любого народа на самоопределение, права свободно распоряжаться своей судьбой при непременном уважении прав человека с тем, чтобы люди могли жить и спокойно растить детей и виноград на своей земле. С Шонией найти общий язык оказалось невозможным и в тиши мидовских кабинетов, оглашавшихся во время наших споров его воплями о том, что он вообще не нуждается ни в каких аргументах, так как армяне… И дальше обычно следовала полуцензурная брань, поскольку аргументов ни у него, ни у его подзащитных никогда не было и не могло быть, если не считать аргументами «факты» из фальсифицированной истории в духе писаний ныне покойного академика Буниятова. К сожалению, в МИДе Шония находил куда больше сочувствия, нежели посол в Армении, которого объявили большим армянином, чем сами армяне, не желая вникать ни в мои аргументы, подкрепляемые историческими фактами и юридическими документами, ни в мою принципиальную убежденность в том, что стратегический союз России с Арменией необходим для российских государственных интересов. Обо всем этом я так или иначе стал говорить в своих интервью корреспондентам «Московских Новостей», «Российской газеты», «Армянского вестника», «Республики Армения». Ну а свою позицию в защиту Нагорного Карабаха я впервые изложил еще в 1989 году в интервью, опубликованном степанакертской газетой «Советский Карабах». В период моего посольства в Армении я эту позицию лишь развивал, углубляя ее теоретическую базу.
      На той же встрече с журналистами в пресс-центре меня спросили, почему именно я был выбран для назначения в Ереван. Я высказал предположение, что, по всей видимости, свою роль сыграл мой опыт работы и в странах «третьего мира», и в Европе, ибо Армения, находясь географически в Азии, всей своей культурой и историей тяготеет к западным, христианским ценностям. Да и свои симпатии к армянскому народу я никогда не скрывал, имея друзей-армян и в Москве, и в Париже, и в Милане, и на острове Св.Лазаря. А вот каким образом возникла моя кандидатура на пост посла в Армении, я мог только гадать тогда, да и сейчас с полной уверенностью свои предположения подтвердить не в состоянии.
      Раньше было проще. Я оказывался либо назначенцем управления кадров (стажером в Камбоджу в 1956 году), либо меня хотел взять к себе посол (так я поехал в Марокко в 1963 году и второй раз во Францию в 1979 году), либо меня выдвигал территориальный отдел, где меня хорошо знали (Первая Европа в Париж в 1972 году и в Милан в 1989-м). Кто предложил меня на роль посла в Армению, точно не знаю, но ясно, что МИД.
      26 мая Б.Н.Ельцин подписал мои верительные грамоты, и я начал согласовывать через постпредство Армении в Москве время моей поездки в Ереван для их вручения президенту Левону Тер-Петросяну.
      К этому моменту никаких сотрудников у меня еще не было. Но уже был в активе Владимир Степанович Стариков, который работал исполнительным секретарем советско-турецкой погранкомиссии и охотно согласился на должность советника-посланника посольства. Ко мне просились и более опытные дипломаты, но мне нужен был в тот момент не столько аналитик, способный писать соответствующие телеграммы, – эту функцию на первых порах я полностью взял на себя. Мне был нужен человек с административно-хозяйственной жилкой. Таким человеком мне показался Стариков, и я не ошибся: он освободил меня от многого того, что мне пришлось бы вытягивать самому в ущерб политической работе. И с ним вдвоем плюс небольшая консульская служба (сначала два, а потом три человека) мы и составили рабочее ядро посольства. Весной добавились политсоветник и завканц. Чуть позже – военный советник. И были еще у нас помощник посла, бухгалтер и завхоз, а также принятые на месте переводчик для обработки армянской прессы Людмила Сергеевна Ванян, очень грамотная, интеллигентная и милая женщина, и шофер Манташ Наполеонович Манташев, потомок тех самых Манташевых, которые славились своей предпринимательской деятельностью на всю Россию, прекрасный водитель и милейший человек.
      Но весь этот коллектив будет реально складываться с того момента, когда посол вылетит на постоянное жительство в Ереван. А пока суд да дело, Старикова назначили исполнительным секретарем нашей госделегации, что дало ему прекрасную возможность войти в процесс становления межгосударственных отношений. Кстати, и я до отлета в Ереван находился в Москве на должности посла по особым поручениям, как и все мои сотоварищи из числа послов в странах СНГ и руководителей госделегаций. Это позволило получать приличную по мидовским меркам зарплату из центральной кассы: ведь у самих посольств собственного финансирования не было до осени 1992 года.
      Вместе со Стариковым и еще одним сотрудником департамента СНГ на самолете Армянских авиалиний в пятницу 19 июня мы вылетели из Внукова и взяли курс на Ереван. Самолет был набит битком, люди сидели в проходах, во всех закутках и даже стояли, как в трамвае, во всяком случае, впечатление у меня было именно такое. В то лето резко сократилось число рейсов на Ереван – с девяти до одного-двух в день. Исчезла их точность и регулярность. А Аэрофлот вообще перестал туда летать. Поэтому было не до первых классов, положенных послам, нас, дипломатов, тоже распихивали как попало, и мы не роптали, главное было – долететь.
      Долетели благополучно. Встретили нас достойно. И разместили в той самой дачке, которую дал нам под посольство президент. Нас окружала пышная зелень великолепного сада – грецкий орех, абрикосы, черешня, вишня, инжир, пшат, тута и всякие прочие плодовые и декоративные прелести Араратской долины забрались на высоту 800 метров над уровнем моря и прекрасно себя чувствовали, цветя, благоухая и плодонося. Здесь, пожалуй, только инжир не дозревал до кондиции, а так все годилось к столу.
      Прилетели мы на неделю. Армянская сторона предложила насыщенную программу. И вручение грамот президенту было назначено уже на следующий, субботний день, с которого и началось официальное существование первого российского посольства в Армении. Именно первого, потому что Грибоедов никогда послом в Армении, как ошибочно думают некоторые армяне, не был, хотя бы по той простой причине, что она в его время не была независимым государством. А в 1920 году миссия полпреда Бориса Леграна носила по существу переговорный характер и вряд ли может считаться российским посольством в тогдашней Республике Армения. Она скорее предшественница госделегации Олеандрова. Так что как ни крути, а посольством мы были первым.
 

АНАЛИЗ СИТУАЦИИ

 
      Надо сказать, что к этому этапному моменту российско-армянские отношения подошли далеко не в безоблачной атмосфере, как могло бы показаться, видя искренне дружеский прием, оказанный российским дипломатам на всех уровнях. Отношения между новоиспеченными независимыми государствами, появившимися на месте РСФСР и Армянской ССР, были отягощены не только воспоминаниями о семидесяти с лишним годах пребывания в составе тоталитарной империи, но и относительно недавним соучастием еще того, советского, Кремля в геноциде армян в Сумгаите (февраль 1988 года), Гяндже (ноябрь 1988), Баку (декабрь 1989 и январь 1990 года) и прямыми преступлениями советских вооруженных сил против армянского народа буквально накануне распада СССР. В 1990 и 1991 году под руководством Поляничек и Макашовых в тесном взаимодействии с азербайджанским ОМОНом и при активной пропагандистской поддержке большинства московских СМИ советские войска, независимо от того, будь то МО или МВД, в открытую занимались насильственной депортацией армянского населения из Геташена, Мартунашена и других сел вокруг Карабаха и в самом Карабахе. Вспомним хотя бы печально знаменитую операцию «Кольцо», прерванную только провалом ГКЧП. Эти же войска вооружали азербайджанскую армию таким образом, что ее оснащенность по сравнению с армянской армией в апреле 1992 года была, в зависимости от вида вооружений, в два, в десять, в сто, в двести раз больше, а самолетов у Армении тогда вообще не оказалось. Летчики были, а самолетов не было, у азербайджанцев около сотни истребителей и бомбардировщиков было, но своих пилотов не было, и они прибегли к русским и украинским наемникам, а сами вопили, что на стороне карабахцев мифические «белые колготки» и негры воюют. Кстати, таких бойцов там никто так и не обнаружил, зато в азербайджанской армии были и русские снайперши и афганские моджахеды, о чем писала даже американская пресса.
      Ничего не сделал Горбачев для преодоления блокады, установленной бакинскими правителями уже в 1989 году, когда в зону Спитакского землетрясения начали поступать вагоны с цементом, залитым водой при прохождении составов по территории «братского Азибаржана», как говорил бесподобный Михаил Сергеевич. Блокада поддерживалась независимо от партийно-политической принадлежности тех, кто хозяйничал в Баку. Дерьмократы Эльчибея зверствовали в армянских погромах и в приграничных стычках не хуже «коммунистов» и «националистов» Муталибова и Алиева. Все они и блокаду использовали как средство удушения Армении и Карабаха. А Москва и пальцем не пошевельнула, чтобы с такой абсолютно противоправной политикой покончить. В результате в самых широких слоях армянского населения законное возмущение пакостями советского режима трансформировалось в антирусские настроения, которые еще и подогревались доморощенными националистами, попытавшимися придать внешнеполитическому курсу Армении проамериканскую и даже протурецкую ориентацию. Некоторые депутаты из правящего Армянского освободительного движения – АОД затеяли позорную возню против русского языка – в школах и вузах, в учреждениях и печати. Какие-то хулиганы свалили и украли бюст А.П.Чехова во дворе школы, носящей, слава Богу, и до сих пор имя великого русского писателя, очень уважаемого армянами. Началось снижение уровня изучения русской литературы студентами знаменитого Брюсовского института, не говоря уже о прекращении преподавания на русском языке почти всех предметов в университетах и других вузах. Чиновников заставили вести документацию исключительно на армянском языке, а устный перевод во время публичных манифестаций стали нередко ориентировать на англоязычных иностранцев, хотя первые руководители дипломатических представительств Франции, Китая, США, Германии подобрались в Ереване с неплохим знанием русского языка. Дело доходило до курьезов, когда русскому послу шептали перевод на ухо, а на публику шел английский текст, хотя, случалось, слушать его было некому. И открыть в Ереване русский университет оказалось куда труднее, чем американский или германский.
      Основу политическим отношениям положил подписанный двумя президентами 29 декабря 1991 года Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной безопасности. Но когда встал вопрос о его ратификации, нашлись армянские депутаты, выставившие ряд возражений по отдельным статьям, прежде всего военного характера. Те же самые депутаты в последующем торпедировали и договор о статусе российских войск в Армении, подписанный тоже президентами 21 августа 1992 года. Скажем прямо, такому отношению к договорам способствовала и российская сторона. Депутаты Верховного Совета РФ не захотели ратифицировать договор 1991 года под надуманным предлогом необходимости одновременной ратификации аналогичного договора с Азербайджаном, хотя весной 1992 года этого договора не было и в помине, и Баку не желал брать на себя никаких обязательств в СНГ, а Армения стала одной из стран-учредительниц Ташкентского договора о коллективной безопасности от 15 мая 1992 года.
      Становление нормальных отношений затруднялось и позицией МИД РФ, буквально срывавшегося с цепи, когда появлялся предлог лягнуть Армению, но принимавшего стойку «равноудаленности» и «беспристрастия» всякий раз, когда очевидной была вина Азербайджана.
      Москву очень обозлило освобождение карабахцами 9 мая Шуши, исконно армянского города Нагорного Карабаха, отуреченного за годы Советской власти и превращенного в цитадель, систематически обстреливавшую столицу Нагорно-Карабахской Республики город Степанакерт. Не понравилось козыревской дипломатии и последовавшее затем восстановление Лачинского коридора между Арменией и Нагорным Карабахом, уничтоженного посредством хитроумных интриг с «Красным Курдистаном» в 1930 году. Теперь Карабах получил вновь наземную связь с Арменией. Дорогой жизни стало разбитое старое шоссе Горис – Степанакерт. Москва сочувственно отнеслась к ламентациям Баку по поводу утраты столь важных стратегических позиций, а заодно выразила свое несогласие с «нападением вооруженных формирований на пограничные с Арменией районы Нахичевана», правда, с оговоркой – «если это действительно имело место». Ничего себе позиция! Да и «если» тут употреблено всуе, ибо даже азербайджанские и независимые иностранные источники нападений со стороны Армении не подтвердили, а вот уничтожение сельскохозяйственных угодий армянских крестьян азербайджанской артиллерией из района Садарака (Нахичеван) ими наблюдалось.
      В июне азербайджанцы собрались с силами и при поддержке русских наемников захватили армянский анклав Арцвашен, с ходу переименовав его в Башкенд. Они это проделывали и с другими армянскими и русскими селами: Корягино у них давно носило название Физули, Мардакерт у них стал Агдере и так далее. Тогда же они оккупировали и северную треть территории НКР. Десятки тысяч новых беженцев хлынули в Армению, куда до того переместилось более трехсот тысяч армян из Баку и Гянджи. Остальные двести тысяч нашли приют в России. На азербайджанское наступление в июне МИД РФ откликнулся заявлением, в котором ни единым словом не обмолвился об инициаторах новой эскалации конфликта, поставив обе «противоборствующие стороны» на одну доску. Зато сколько крокодиловых слез будет пролито позже, когда беженцами окажутся азербайджанцы!
      Вот в таких условиях предстояло начинать свою работу нашему посольству. Готовясь к встрече с президентом Армении, я занимался не только технической стороной этой поездки, выпрашивая деньги на первые шаги посольства, но и попытался проанализировать состояние и перспективы наших отношений с Арменией, о чем и доложил г-ну Шелову-Коведяеву, выразив надежду быть принятым президентом и министром иностранных дел России с целью получения устного послания руководству Армении, как это делается обычно в таких случаях.
      Моя оценка ситуации в мае-июне 1992 года выглядела следующим образом:
      Армения находится в исключительно сложном положении из-за конфликта между Нагорным Карабахом и Азербайджаном, но она не может не помогать Карабаху, ибо за уничтожением этого исторического ядра армянской нации всю Армению ожидала бы судьба тех ее частей, которые оказывались под властью турок и подвергались геноциду. На законное сопротивление попыткам подавления национальных чаяний карабахских армян со стороны Баку азербайджанские власти ответили блокадой Армении со всеми вытекающими отсюда последствиями. Связь с внешним миром осуществляется только по воздуху, что усложняет все виды экспорта-импорта и сажает население на голодный паек. Блокада парализовала значительную часть промышленности, наносит ущерб сельскому хозяйству, усиливает напряженность на потребительском рынке. Дефицитны практически все промышленные товары. Цены растут катастрофически. Крайне ухудшились условия и качество жизни населения. Углубляется кризис финансовой системы. Нарушено денежное обращение. Растет социальная напряженность. Экономическая реформа идет со скрипом.
      У Армении достаточно квалифицированной рабочей силы, талантливых ученых и способных предпринимателей, чтобы превратить свою страну в оживленный экономический центр и своего рода торговый перекресток на стыке Европы и Азии. Но реформы могут потерпеть крах, если блокада будет продолжаться.
      Это тем более вероятно, что осложняется внутриполитическая обстановка, а противостояние с Азербайджаном может перерасти в полномасштабную войну, чреватую большой кровью и разрушениями.
      В этих условиях Россия должна тщательно продумать свои приоритеты в свете своих возможностей и перспектив.
      Общая принципиальная цель – развитие хороших отношений с государствами Закавказья и содействие стабилизации обстановки в регионе. Но при этом необходимо учитывать, к чему тяготеют эти государства, чтобы не оттолкнуть от себя друзей, идя на поводу у тех, кто уже давно смотрит в чужой лес.
      Протурецкая ориентация азербайджанских тюрков – явление, по всей видимости, не новое, естественное и понятное. Такая ориентация явно не способствует сохранению тесных уз между Баку и Москвой. Но ее можно употребить на пользу мира в Закавказье, попытавшись побудить Анкару, претендующую на место среди западных демократий, оказать сдерживающее влияние на Баку, а не подзуживать его в стремлении покончить силой с Нагорным Карабахом.
      Россия могла бы занять если не жесткую, то достаточно определенную позицию по отношению к турецкой политике в Закавказье (да и в Средней Азии), дав понять туркам, что мы не потерпим посягательств на наши интересы в этих традиционно российских зонах влияния.
      Это нужно делать, исходя из того, что Армения – естественный и верный союзник России в Закавказье, ибо у нее нет иного пути выживания в качестве самостоятельной нации, кроме ориентации на Россию. Армяне – русофилы и русофоны. Они – хранители наследия древнейшей индоевропейской цивилизации и одной из самых ранних ветвей христианства (с 301 года от Р.Х.). Армения – форпост европеизма в Азии. Президент Армении и ее правительство делают ставку на самое тесное сотрудничество с Россией и на СНГ.
      Размытая если не проазербайджанская позиция России в карабахском вопросе в эту логику никак не укладывается. Почему бы нам, наконец, не заявить во всеуслышание, что никакому народу не дано право господства над другим народом, что право на свободу выбора есть естественное право любого народа и уж тем более такого, который тысячелетия живет на своей земле и выжил, несмотря на многочисленные попытки пришельцев истребить его. Это относится как к народу Нагорного Карабаха, так и ко всем армянам.
      Помочь в нахождении компромисса, способного дать прочные гарантии безопасности Нагорному Карабаху – главная задача российской дипломатии в армяно-азербайджанском регионе на ближайшее время. Положение дел с карабахским урегулированием будет неминуемо влиять на все другие дела между Россией и Арменией, но отсутствие прогресса на пути к нему не должно стать непреодолимым препятствием для двусторонних переговоров по конкретным вопросам российско-армянских отношений.
      И, конечно же, мы должны вести себя и в публичной дипломатии как настоящие союзники и не выступать с официальными заявлениями осуждающего свойства, даже когда что-то не нравится нам в действиях армянского правительства, если эти действия не наносят прямого ущерба России. И, разумеется, не делать это вместе с противниками Армении, иначе какие же мы союзники?
 

КАРАБАХ

 
      Поскольку в канун вручения мною верительных грамот началось наступление Азербайджана в горах Карабаха и провокации на границе с Арменией участились, я счел своим долгом сформулировать для начальства свои соображения о возможной и желательной позиции России в карабахском вопросе, что и сделал в письменном виде в день своего отлета в Ереван. В своей докладной я писал:
      Новый виток вооруженного конфликта в Нагорном Карабахе вызвал просьбы Армении о вмешательстве международного сообщества и отправке в район боевых действий сил по поддержанию мира, а до того – военных наблюдателей, поскольку ни от СНГ, ни от России, несмотря на, казалось бы, союзнические отношения, Армении помощи ждать не приходится.
      Армения не заинтересована в разжигании конфликта, ибо находится в неравном положении относительно наступающего вновь Азербайджана. Вопреки ранее делавшимся заверениям, она не получила такого же и в тех же количествах оружия, какое передано «законно» или захвачено противной стороной. Азербайджан открыто использует это оружие и наемников из числа военнослужащих бывшей советской армии против гражданских лиц, которых сам же считает своими гражданами, совершая тем самым преступление геноцида, ибо речь идет об иноверческой и инонациональной части населения.
      Прикрываясь заявлениями о стремлении к мирному разрешению конфликта, азербайджанская администрация пытается навязать силовое «урегулирование», суть которого в полном игнорировании национальных прав армянского населения Карабаха.
      Может ли Россия безучастно наблюдать за расправой над своим наиболее верным союзником в Закавказье? Даже если отвлечься от высоких моральных принципов, неплохо было бы задуматься хотя бы о государственных интересах. Потакая Азербайджану, мы его с открыто протурецкой и исламистской ориентации не свернем, а вот Армению потерять можем, и рискуем оказаться без каких-либо вообще средств влияния на положение в регионе.