Моя миссия в Армении. 1992-1994

В июне того же года Фадей Тачатович вручил мне детальную программу по всем основным научным дисциплинам от астрономии до философии, языка и искусства. Многие темы предлагались впервые. Я тут же переправил эти предложения в Москву, а через год, в июне 1994 года, в Москве президенты двух академий Юрий Осипов и Фадей Саркисян подписали конкретную программу совместной работы армянских и российских академических институтов в рамках подписанного ими же в сентябре минувшего года договора о сотрудничестве между двумя академиями.
      Юрий Сергеевич Осипов до того побывал в Ереване вместе с вице-президентом Российской академии наук Николаем Павловичем Лаверовым и ответственным секретарем РАН Игорем Михайловичем Макаровым. На юбилейную сессию в самой Академии они опоздали, и поэтому моя речь была сочтена официальным приветственным словом от имени российских ученых. Но они участвовали в торжественном собрании в зале Оперы и в большом приеме в ресторане гостиницы «Армения», а главное – их визит превратился в очень полезное деловое мероприятие. Наших академиков очень хорошо принимали президент Левон Тер-Петросян, председатель Верховного Совета Бабкен Араркцян и премьер-министр Грант Багратян. Они много общались с Фадеем Тачатовичем и с другими академиками, посетили Президиум Национальной академии. Повсюду вместе с ними ходил и посол России.
      С обеих сторон неоднократно и настойчиво звучала тема восстановления научных связей и прежде всего в области сейсмологии, атомной энергетики, биотехнологий, химии, электроники. Говорили о возобновлении подготовки ученых для Армении в аспирантурах российских институтов и необходимости совместных усилий в развитии фундаментальной науки: Армении одной не поднять, России ценен армянский научный потенциал, взаимная заинтересованность очевидна.
      Когда Грант Багратян сказал: «У нашей науки русский менталитет», я не замедлил отреагировать:
      – Это очень верно, только вот носители этого менталитета постепенно уходят в мир иной, а новых, на замену им, не появится, поскольку армянским детям здесь закрыли двери русской школы, а в вузах русский из второго родного превратили во второстепенный иностранный. Ваши гениальные академики все прошли русскую школу. Но откуда возьмутся такие академики в будущем? Даже вопрос о Русском университете, поставленный перед правительством еще в прошлом году обществом «Россия» и рядом других организаций, в том числе чисто армянских, не решается ни в какую сторону. Ни да, ни нет не говорят министры, а воз и ныне там.»
      Меня активно поддержал академик Лаверов и в качестве разумного решения проблемы русского языка в высшей школе привел пример Славянского университета в Бишкеке.
      Премьер-министр согласился с нами и заявил:
      – Даю официальное согласие на создание Русского университета в Ереване и обязуюсь взять на госбюджет 50 процентов его финансирования.
      Поблагодарив Гранта Араратовича за оперативную реакцию, я напомнил о трудностях с реализацией достигнутой год назад договоренности о создании русской классической гимназии, которая готовила бы абитуриентов для университета и российских вузов, начиная с первого класса, и не закрывала бы своих дверей перед армянскими детьми, как этого хочет министр просвещения Гайк Казарян, буквально изгоняющий русский язык из армянских школ. Под давлением общественности коллегия этого министерства вынуждена разрешить тем, кто начал учиться на русском языке, закончить на нем же свое обучение, а в первый класс все же допускать детей, у которых родители или хотя бы один из них не являются армянами по национальности. Но всем другим, стопроцентным армянам дорогу к овладению вторым родным языком, каким они с давних пор считали русский язык, закрыли. Скоро вторым родным станет английский, вернее, его американская разновидность.
      Однофамилец министра просвещения Арменак Казарян, госминистр и глава делегации Армении для переговоров с Россией, новый визави Олеандрова сказал, что все упирается в Закон о языке, который надо менять, ибо в нем много несуразностей. Работа над проектом поправок уже ведется.
      Когда нас принял президент, российские академики высказались примерно в таком духе: если мы хотим сохранить наши научные школы, нужны кадры, а они могли бы воспитываться и в Русском университете. Я добавил свое: нужна и русская гимназия, открытая для армян, а не только для русских. Академик Осипов поддержал эту идею. Но президент Армении в ответ заговорил почему-то о намерении… войти в международную компьютерную сеть, а потом перешел к совместным темам для институтов и возобновлению практики семинаров, конференций, симпозиумов. У меня сложилось впечатление, что он еще не дозрел до активной поддержки русскоязычного образования в Армении и пропускает мимо ушей не только нашу аргументацию, но не прислушивается и к собственным ученым, настроения которых выразил Виктор Амазаспович Амбарцумян на встрече с нашими академиками:
      – Мы и сейчас чувствуем себя частью русской науки.
      Левон Тер-Петросян признавал, конечно, что все способные, как он выразился, ученые Армении прошли подготовку в России, и сам вспоминал, как учился в Ленинградском университете у известного востоковеда И.М. Дьяконова. Но необходимость сохранения достойного места в национальной системе образования за русским языком почему-то признавать не хотел. Думай он иначе, не было бы волокиты с Русским университетом, ни по существу открытых гонений на русский язык в средней и высшей школе. Видимо, так и ему представлялся один из путей укрепления национального суверенитета, а, может, он просто боялся проиграть соревнование с доморощенными воинствующими националистами. Так тоже могло быть, но вслух ничего подобного не произносилось, упаси Бог!
      Московские гости уклончивости Тер-Петросяна в вопросе о Русском университете придавать значения не стали, поелику практические проблемы предстояло решать с правительством, а его глава высказался недвусмысленно – за! И общий итог визита был очень благоприятный. Наши ученые улетели в Москву с хорошим настроением и буквально через несколько дней президентами двух академий была подписана программа сотрудничества в самых разных областях фундаментальной и прикладной науки.
      С армянскими учеными я общался, конечно же, не только официально, через академию. В Ереване я встретил своего старого товарища, с которым мы дружили еще в Париже. Это – тюрколог, доктор исторических наук, научный сотрудник Института востоковедения Национальной академии наук, председатель общества дружбы Армения-Франция Рубен Гарегинович Саакян. Хорошо знакомы мы были и с его замечательной женой Валентиной, а в Ереване познакомились с внучкой Машей, которая оказалась внучкой и известной поэтессы Седы Вермишевой, пишущей хорошие стихи на отличном русском языке. Сын Рубена и Вали, отец Маши, художник Сережа трагически погиб. А Машу увезла в Москву ее мать, тоже художница. В Москве же обосновалась потом и Седа Константиновна, бывая наездами в Ереване у своего сына, доктора филологических наук Сурена Золяна, посвятившего себя публицистической защите Арцаха. Он тоже стал моим хорошим знакомым, подарил мне книгу «Шаракан» – переводы с комментариями духовных песен, над которыми он работал как ученый.
      Рубик познакомил меня с первым армянским доктором политологии Гайком Костанджяном, защитившим монографию на тему «Этнополитология консенсуса – конфликта. Цивилизационные проблемы теории и практики» в Российской академии управления в Москве. С академиками Сергеем Амбарцумяном и Семеном Ахумяном я с огромным удовольствием проводил время и у них на работе, в Университете, и за праздничным столом. А однажды мы с женой отправились в их компании в гости к племяннику Сергея Александровича, мэру Октемберяна, переименованного позже в Армавир (не путать с Армавиром краснодарским), Рафику Мелконяну, который показал нам знаменитый музей Сардарапатской битвы 1918 года, когда армяне разгромили турок. Музей из красного туфа стоит в чистом поле на линии Арагац – Арарат. Его охраняют каменные орлы: турецкая граница совсем недалеко. Музей рассказывает о Сардарапатской битве, среди героев которой мы неожиданно обнаружили сослуживца и соседа по даче моего покойного тестя, генерала Артака Арменаковича Вартаняна. Под Сардарапатом он сражался сержантом, а генералом стал после второй мировой войны, служа в военной разведке. В музее много экспонатов не только исторического свойства. Особенно хороша коллекция ковров и карпетов, равно как и других изделий народного творчества. Нам понравилось, и мы туда ездили потом не раз. Ужинали мы у маленького озерца с великолепным крестьянским красным вином, а вернулись домой в Ереван, включили телевизор и включились, хоть и на расстоянии, в события, разворачивавшиеся в Москве, получая информацию и от своих детей по телефону: наш московский дом находился близко к месту основных событий 3-4 октября 1993 года и даже подвергался обстрелу со стороны мятежников.
      Бывал у меня крупный ученый, историк и литературовед, профессор Ваче Смбатович Налбандян. Подарил книжку о Григоре Нарекаци, очень помогающую понять духовный мир автора «Книги скорбных песнопений», и не менее интересный сборник статей «Уроки армянской истории» – о жизни и деятельности Месропа Маштоца, создателя армянского алфавита, о традициях в становлении национальной литературы, о разных исторических событиях и их отражении в романах и поэмах армянских авторов и о многом другом. Он же подарил мне стихи Саят-Новы со своим предисловием и полный перевод «Книги скорбных песнопений». Знаток армянской литературы, Ваче Налбандян недвусмысленно осуждал антирусские элементы в Законе о языке как националистические выверты, способные лишь обеднить собственную культуру армянского народа.
      Одним из первых среди ученых посетил меня по рекомендации тогдашнего премьер-министра Хосрова Арутюняна академик Григор Арамович Гурзадян, директор Института космической астрономии в Гарни, автор проекта «Хромос», который он предложил осуществлять в сотрудничестве с российскими учеными. На следующий день, ноября 1992 года, я направил телекс президенту РАН академику Осипову с просьбой принять Гурзадяна. Позднее он рассказал мне, что его визит в Москву прошел успешно, московские и питерские коллеги поддержали его, и работа над «Хромосом» уже началась.
      Не раз бывал у меня живший no-соседству член-корреспондент Академии наук географ Григор Авакян, занимавшийся проблемами расселения армян в Закавказье и в мире.
      Ну а чаще всего мы встречались с профессором-онкологом Левоном Никитичем Мкртчяном и в егвардской компании, и друг у друга дома. Общение с этим супер-интеллигентным врачом-ученым и его обаятельной супругой, литературоведом-русисткой Люзиной Айрумян было всегда интересно и приятно.
      Однажды мы увлекли их с собою в Филармонию на концерт в честь Хачатуряна. На него пришло все руководство республики, и я познакомил Левона Тер-Петросяна с его тезкой Левоном Мкртчяном, которому сделал паблисити как крупнейшему онкологу, чтобы высокое начальство знало своих героев. Впрочем у Левона Никитича был и есть свой круг полезных научных и деловых связей не только среди медиков – в Армении и за ее пределами, в частности во Франции и на Украине, а также, естественно, в России. Во Франции он хорошо известен тем, кто занимается поиском средств от рака и вируса СПИДа, потому что Левон Никитич имеет свои важные открытия в этих областях. А его сын Армен, насколько я мог понять, увлекается эзотерическим направлением в медицине и может, например, посоветовать, как разместить кровать в спальне, чтобы сон приносил действительное отдохновение.
      Рассказывая о моих встречах с людьми науки, никак нельзя не упомянуть о посещении Матенадарана, где его директор профессор Сен Суренович Аревшатян и научная сотрудница Сейрануш Манукян, автор комментариев в одном из лучших альбомов, посвященных армянской миниатюре, очень хорошо, подробно посвятили меня в дела своего научно-художественного учреждения. А потом мы смотрели рукописи и книжную живопись. В Матенадаране собрано более 13 тысяч фолиантов. Есть тексты на древнеармянском грабаре, на иврите, греческом, древнеславянском, санскрите, арабском. Есть такие переводы на армянский, из которых только и можно сейчас почерпнуть некоторые исторические сведения, изложенные в утерянных трудах греческих авторов. В Матенадаране есть переводы даже трудов Филона Александрийского (20 год до Р.Х. – 54 после Р.Х.). Много интересного хранится там и по истории славянства, в частности, сведения об основании Киева. Славянские извлечения вошли в научный оборот на русском языке.
      Матенадаран – ярчайшее свидетельство богатейшей армянской цивилизации, которая в раннем Средневековье подошла к тому, что много позже стало европейским Ренессансом. И это не только в поэзии или исторической науке, но в медицине, астрономии, математике, других науках.
      Эту национальную жемчужину армяне свято оберегают, преодолевая все опасности физического ущерба, проистекающие из блокадной ситуации. Слава Богу, рукописи и миниатюры в Матенадаране хранятся в надлежащих условиях.
      Общаясь со мной, армянские ученые, художники, политики, журналисты неизменно задавали один и тот же главный вопрос: что думает Россия о Закавказье, что она собирается делать в этом регионе? Уже в самом начале моей жизни в Ереване я был приглашен в Академию наук на семинар «Армения и Россия». Доклад сделал директор Армянской Энциклопедии профессор Карен Худабердян. Вспыхнувшая после доклада дискуссия сразу же приобрела пророссийский характер, но с оттенком озабоченности в отношении пантюркизма, опасности которого для наших общих с Арменией интересов в Москве, по мнению армянских ученых, явно не понимают, более того – с турками вовсю лобызаются и с их братьями-азерами тоже.
      Я отвечал примерно следующее.
      В Армении ясно всем – и президенту, и оппозиции, и ученым, и всем-всем, – что Россия – союзник Армении. А вот в России очень многим совсем не ясно, что Армения – стратегический союзник России на Кавказе.
      У России нет политики, ориентированной на возбуждение конфликтов, как думает кое-кто из участников дискуссии. Но у нас, к сожалению, нет вообще законченной внешнеполитической концепции в целом и в отношении Закавказья в частности.
      Концепция совпадающих интересов просто необходима. Ее надо разрабатывать, что мы и начали делать сами и надеемся на помощь со стороны армянских ученых и политиков. Должен сказать, что этот мой призыв, обращенный не только к думающей общественности, но и к государственным деятелям, практически остался не услышанным. Вернее, слышать-то слышали и даже обещали сотрудничать, но никаких аналитических материалов и целенаправленных предложений я так и не получил и всю доктрину формулировал сам.
      А на семинаре я заметил, что отсутствие законченной концепции не означает бездействия. Работают госделегации, во всяком случае – российская. Готовятся и заключаются двусторонние межгосударственные соглашения. Идет борьба вокруг ратификации договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной безопасности. Важно не давать аргументов противникам сотрудничества с Арменией, чего не понимают некоторые армянские парламентарии, выдвигающие свои возражения против ключевых статей упомянутого договора.
      Высказался я и по поводу распада СССР, который я рассматривал как результат не чьей-то субъективной злой воли, а ошибочной политики игнорирования принципов самоопределения народов и свободы выбора. Именно эти принципы лежат в основе европейской интеграции, которая является продуктом свободной воли суверенных национальных государств. Нам же еще предстоит до такого уровня дорасти, и путь к интеграции по-европейски (а другого такого процесса в мире пока еще нигде нет) лежит через укрепление СНГ, а главное – через устройство наших двусторонних отношений.
      Эта тема постоянно звучала и в моих беседах с армянскими политиками и журналистами, государственными деятелями и чиновниками на протяжении всего моего пребывания на посту в Армении.
 

МЕЖПАРТИЙНЫЕ СТРАСТИ

 
      В ноябре 1992 года я почти сразу же по приезде в Ереван отправился в Эчмиадзин к католикосу всех армян Вазгену Первому. Патриарх принял меня очень хорошо, показал вместе с епископом Ананией реликвии Эчмиадзина, подарил с благословением альбом об армянских старинных хачкарах, что в переводе звучит как крест-камень, и подтвердил благорасположение всех верующих армян к сотрудничеству с Россией. С католикосом мне посчастливилось встречаться и в Москве в январе 1993 года, когда он гостил у Святейшего Патриарха всея Руси Алексия Второго. Было это на приеме в их честь, устроенном московскими армянами в отеле «Метрополь». Запомнилась мне рождественская литургия в Эчмиадзинском соборе 6 января 1994 года с участием президента, других армянских руководителей и иностранных послов. После службы все мы собрались на аудиенции у Вазгена Первого. В начале апреля армяне праздновали Пасху вместе со всем христианским миром, кроме православных, у которых она была почти через месяц. В Эчмиадзин снова съехались руководители армянского государства и послы. День был сказочный. Погода чудная. Воздух чистый, прозрачный. Небо голубое. Солнце ясное. И с паперти церкви Святой Рипсиме, куда послы заглянули после службы в Эчмиадзинском соборе и аудиенции у католикоса, можно было любоваться белоснежными шапками Арарата, Арагаца, Ары и Котайка – всех главных вершин, возвышающихся над Араратской долиной. Вершины сияли, а на деревьях уже лопались почки. Дипломатам расставаться почему-то не захотелось, и они с удовольствием приняли приглашение германского поверенного Норберта Хайнце и отправились к нему пить хорошее баварское пиво.
      Католикос провел литургию и аудиенцию очень достойно, как и подобает архипастырю, но чувствовалось, что земные дни его сочтены, и в дипкорпусе уже пошли слухи о возможных претендентах на его место. Гарегин Второй Киликийский тогда явно не котировался, во всяком случае, так думали западные дипломаты.
      18 августа 1994 года на 86-ом году своей жизни Вазген Первый скончался. Он был 130-м католикосом всех армян и возглавлял Армянскую апостольскую церковь 39 лет. На следующий день я был уже у президента Левона Тер-Петросяна с соболезнованиями от Б.Н.Ельцина. Свои соболезнования прислал и патриарх Алексий Второй.
      Хоронили Вазгена Первого торжественно. Отпевали в ереванской церкви Святого Саркиса 26 августа, затем, 28 августа, в Эчмиадзине. Там, рядом с главным собором, его прах и предали земле. Со всего мира съехались представители христианских церквей, чтобы отдать Вазгену Первому последние почести. От Московской Патриархии был митрополит Питирим, которого я подошел поприветствовать. Мы с ним встречались когда-то в Милане, где я ему показывал замечательную монастырскую церковь Святого Амвросия. Из Милана приехал тоже очень хорошо знакомый мне падре Саркис Саркисян, настоятель тамошней армянской церкви. Вечером, после похорон, – поминальный ужин, где главным блюдом была кутья. На следующий день Лорис Чкнаворян устроил концерт в память о Вазгене Первом в Филармонии. На концерт пришли местоблюститель престола Католикоса всех армян Торгом Иерусалимский, архиепископ Московский Тиран Кюрегян, меценатша из США Луиз-Симон Манукян, Сильва Капутикян и другие. Был и Гарегин Второй Киликийский. Он-то и станет новым католикосом Гарегином Первым вопреки прогнозам тех представителей дипломатического корпуса, кто считал, что ему помешают его связи с дашнаками, с которыми насмерть поссорился Левон Тер-Петросян. Не помешали.
      Хитросплетения межпартийной борьбы в Армении, совсем недавно вступившей на путь независимости, были не очень и не сразу доступны для понимания иностранцев, каковыми оказались, наряду с американцами и французами, и русские дипломаты, с трудом привыкавшие к тому, что Армения и Россия – уже не одна страна, где политические нравы и порядки были практически одинаковыми повсюду, а национальные особенности считались малозначащими нюансами, которые не очень-то и просматривались из центра, несмотря на демагогию официальной дружбы народов, вроде бы требовавшей знания и уважения национальных форм бытия людей. Я приехал в Армению и многое открывал впервые, обнаруживая свое невежество на каждом шагу. Мне казалось, что в условиях конфликтной напряженности, турецко-азерской блокады, постоянной угрозы самому существованию армянского Карабаха-Арцаха и стычек на границе с Азербайджаном армянская нация нуждается в сплоченности и должна быть солидарна с демократическим правительством и всенародно избранным президентом. О какой оппозиции может идти речь, когда решается судьба нации? Оказалось, что я ошибался. Нужна и Армении оппозиция, ибо без нее нет демократии. И была у нее оппозиция, очень разная, в основном национальная, а антинациональные, на мой взгляд, даже не силы, а элементы, как ни странно, выделились из овладевшего властью Армянского общенационального движения, но, выделившись, уйдя в оппозицию, сами себя антинационалами, естественно, не считали.
      Все это я начал постепенно постигать отнюдь не только из газет, но и из прямых контактов с представителями всех основных политических сил республики, которые к моменту моего поселения на дачах в Конде уже оформились либо в партии, либо в парламентские фракции, либо и в то и в другое.
      Армянское общенациональное движение (АОД) родилось в 1989 году. Его основали лидеры комитета «Карабах». Один из них – Левон Тер-Петросян – стал президентом республики, другие – министрами и парламентариями. В Верховном Совете у них была самая мощная фракция – более 50 депутатов – и контроль над президиумом. По самым разным опросам общественного мнения, АОД, взявшее на себя ответственность за все в республике, катастрофически теряло уважение и поддержку народа, потому что обещания не выполнялись, а главное – многие его видные деятели повели себя совсем не как демократы. Поэтому сокрушительные победы представителей АОД на парламентских и президентских выборах в 1995 и 1996 годах вызвали вполне оправданный скепсис у всех мало-мальски объективных наблюдателей, уверенных в том, что в обоих случаях без подтасовок не обошлось.
      Официальным председателем АОД в мое время был священнослужитель из Аштарака Тер-Иусик Лазарян. Он же возглавлял и фракцию АОД в Верховном Совете. С ним общаться мне приходилось редко, да в этом и не было особой необходимости, ибо весь цвет АОД оказался на государственных постах и меня интересовал скорее в этом качестве. Тем не менее штаб-квартиру АОД неподалеку от МИДа я однажды посетил и с журналистами из аодовской газеты «Айк», названной в честь прародителя армянского народа, я охотно встречался, но чаще сотрудничал с непартийной газетой, а скорее гософициозом на русском языке «Республика Армения», который передо мной являлся в образе энергичных и талантливых журналистов – Иды Мартиросян и Армена Ханбабяна. Армен работал еще и ереванским корреспондентом московской «Независимой газеты», руководил «Республикой Армения» как и.о. главного редактора (почему столько лет и.о. – непонятно), потом уехал в Москву.
      От АОД в феврале 1992 года откололась небольшая группа политиков и среди них Вазген Манукян из комитета «Карабах», предсовмина Армении в 1990-91 годах, и.о. министра обороны в 1992-93 годах, кандидат в президенты в 1996-ом. Его друзья-депутаты во главе с Давидом Варданяном, возглавлявшим парламентский комитет по иностранным делам, сформировали в 1992 году фракцию, лидером которой избрали Шаварша Кочаряна. Во фракцию вошло десять человек. Но крику было на пол-парламента. И не совсем невинного: Национально-демократический союз (НДС), как они себя стали называть, начал болтать о «мировой миссии армян», да в таких выражениях, что Тер-Петросян обозвал их «фашистами». Тем не менее осенью 1992 – весной 1993 года обязанности Минобороны в ранге государственного министра президент возложил на Вазгена Манукяна. В отношении России этот деятель тогда придерживался совсем других взглядов, нежели те, что продемонстрирует мне через некоторое время его соратник Давид Варданян.
      Я был с визитом у Вазгена Манукяна 24 ноября 1992 года, и он с порога заявил:
      – Позиция России нас озадачивает. Ощущает ли она свои стратегические интересы в Закавказье? Она что, отказывается от своих позиций в ближнем зарубежье во имя концентрации на собственных внутренних проблемах с тем, чтобы вернуться туда в будущем, а пока – будь что будет? Но наша граница – это и граница России. Мы ваш южный форпост. Поэтому хотим, чтобы здесь стояла дивизия ПВО. А вы, похоже, решили уйти за Кавказский хребет? Непроясненность концепции ведет к ошибкам в политике. Договор о коллективной безопасности стран СНГ от 15 мая 1992 года не работает, на него опираться невозможно.
      Вазген Манукян перешел к карабахской проблеме:
      – Для Армении это – самый существенный вопрос. И тут у нас впечатление такое: Россия заинтересована в нестабильности, надеясь таким путем удержать и Азербайджан, и Армению. Но это ошибочный расчет. Будет Карабах азербайджанским или не будет, Азербайджан все равно уйдет под крылышко Турции. А вот если Карабах останется армянским, сохранится серьезная привязка Армении к сильному союзнику в лице России. Если же Карабах окажется поглощенным Азербайджаном, эта привязка ослабнет, и Армении ничего не останется, как обратиться к той же Турции во имя хотя бы материального благополучия. Нечеткость политики России влечет за собой нечеткость в политике бывших республик. Несмотря на это, для Армении сейчас характерна пророссийская ориентация. Армения заинтересована в присутствии на ее земле российских войск и пограничников. А вот потеря Карабаха приведет неизбежно к смене ее внешнеполитической ориентации, это уж точно.
      Все это слушать было неприятно, однако, сказанное Манукяном соответствовало моему собственному анализу и возражать не имело смысла. Поэтому я ограничился обычным в тот период для меня заявлением о том, что внешнеполитическая концепция России находится в процессе становления и судить о ней пока рано, а соображения собеседника представляют несомненный интерес и будут нами учтены.
      Вот такой был Вазген Манукян осенью 1992 года. А его политический друг Давид Варданян уже тогда демонстрировал пренебрежительное отношение к договорам, заключенным как в рамках СНГ, так и в двустороннем порядке. И мне пришлось вступить с ним в дискуссию буквально через неделю после моего прилета в Ереван. Встречая вместе с ним делегацию российского Верховного Совета, я имел возможность констатировать, что председатель парламентского комитета по внешней политике – противник СНГ и российско-армянского договора о дружбе. Он же впоследствии сделал все, чтобы провалить и договор о статусе российских войск в Армении, а мне не раз заявлял, что эти войска могут убираться. Заявлял в частных беседах, естественно, ибо публично говорить такое не осмеливался, хотя я предлагал ему выйти к народу в любой аудитории. Эти разговоры он вел весной – летом 1994 года, когда в пользу пророссийской ориентации высказывались уже три четверти армян против одной трети два года назад. Группа НДС пошла против этого течения, играя на руку антинациональным силам, во всяком случае, в вопросе о российских войсках.
      НДС был сначала оппозицией без партии. Но по мере приближения к референдуму о Конституции, парламентским и президентским выборам он сильно активизировался, начав собирать на площадях Еревана многолюдные антиправительственные митинги, интерес к которым подогревался зажигательными речами Ашота Манучаряна. В августе 1993 года этот очень близкий к президенту человек, один из активных членов комитета «Карабах», ушел со скандалом с поста главного советника президента по вопросам национальной безопасности и через некоторое время сталкнулся с людьми из НДС, выйдя на тропу войны с другим приближенным к президенту деятелем комитета «Карабах», писателем средней руки и всесильным министром внутренних дел Вано Сирадегяном, а затем и со всем АОДом, включая президента. Подключение к интригам НДС такого известного человека, как Ашот Манучарян, очень устраивало Давида Варданяна и его компанию. В октябре 1993 года национал-демократы провели свой первый съезд и стали «партией». И хотя число сторонников, к каковым вряд ли можно причислить зевак на их митингах, у этой партии не очень прибавилось, Давид Варданян в январе 1994-го довольно самоуверенно объявил о готовности НДС взять в свои руки государственную власть. Летние митинги в 1994 году с участием Ашота Манучаряна были очень шумными, но превращения НДС в массовую партию не произошло. И к выборам национал-демократы пришли отнюдь не внушительной силой. Правда, лично Вазген Манукян получил на президентских выборах примерно столько же голосов, сколько и Левон Тер-Петросян, но голоса эти были не свои, а полученные от сторонников других партий оппозиции и в первую очередь от дашнаков, поддержавших лидера НДС из тактических соображений.
      Следует сказать прямо: становление НДС как партии сопровождалось явным усилением антирусского настроя некоторых его лидеров. Я уже упоминал о Давиде Варданяне. Думаю, вряд ли он работал против нас без ведома Вазгена Манукяна. Широкой публике не известно, что говорил этот лидер НДС послу России в кабинете Минобороны, зато ни для кого не было особым секретом, что обвинения в проведении прозападной и протурецкой политики, которые он и его друзья начали бросать в лицо Тер-Петросяну, им лучше было бы адресовать самим себе, ибо такой именно поворот намечался как раз тогда, когда Вазген Манукян был премьер-министром, а его тесть профессор Р.Ишханян затеял свой крестовый поход против русского языка.
      Поэтому не приходится печалиться по поводу того, что в 1996 году Вазген Манукян президентом Армении не стал, как бы мы критически ни относились к методам проведения выборов, примененным Вано Сирадегяном.
      В 1992-1994 годах национал-демократам было далеко до традиционных партий, имевших многолетнюю историю и перспективы расширения социальной опоры в Армении. Это три партии: рамкавар-азатаканы, то есть демократы-либералы, дашнаки и коммунисты, фракции которых насчитывали около двух десятков депутатов каждая. «Около» потому, что состав фракций был не очень устойчивым, многие народные избранники кочевали из фракции во фракцию, в том числе те, что принадлежали к мелким партиям, у которых не было своих фракций. Кроме того, в тогдашнем Верховном Совете Армении было немало независимых депутатов, что делало его решения подчас просто непредсказуемыми.
      Руководители рамкаваров и дашнаков были моими постоянными собеседниками, но в моем кабинете побывал и секретарь ЦК новой компартии Армении Сергей Бадалян.