Наследники чародея (№4) - Здесь водятся чудовища

— И что дальше? — пожал плечами Джеффри. — Какой отпор — кому? Этой старой коряге, единственное преступление которой в том, что она поставлена охранять сады?

— Есть многие, кто мог бы позаботиться о садах, — хмуро заметил Ален. — Но какой вред причинил нам в самом деле этот грубиян?

— Уже хотя бы тот, что чуть не вывел нас из себя.

Вот уже сколько времени мы только о нем и разговариваем, — пояснил Грегори. — К тому же, в самом деле, мы могли применить силу не по назначению. А это уже отступление от верного пути.

— Да, мы в таком случае выглядели бы задирами и хулиганами, — скривился Ален. — В самом деле, нехорошо могло получиться: во время благородного похода ради добра и справедливости мы рисковали совершить поступок, несообразный с рыцарской честью.

Рыцарь ведь не может быть жестоким или несправедливым.

— Ну, жестоким-то, положим, иногда может, — заметил Джеффри.

— А вот несправедливым — никогда!

Джеффри махнул рукой и чуть не выбросил огрызок — но вовремя вспомнил обещание, данное Яблочнику, и с отвращением на него посмотрел:

— Никогда не ел огрызков, но сегодня придется.

Чувствую себя прямо конем. Ешь, ненасытная утроба! — и проглотил остаток яблока вместе с черенком и семечками. — Так что я скоро дам жизнь новым садам.

— Получается, рыцарям недостойно, используя одну лишь грубую силу, быть чуждыми справедливости и настраивать против себя мирное население, — возобновил разговор Ален.

— Вот вам пример из прошлого, — сказал Грегори. — Саксы никогда бы не завоевали Англии, когда бы король Вортигерн не призвал их к сотрудничеству для борьбы со своим соперником Утером.

— Всего лишь легенда, — но принц ощутил укол беспокойства.

— Другие короли посчитали это выгодным — звать на войну солдат соседа, — пояснил ему Джеффри, — и вскоре выяснилось, что по окончании войны солдаты вовсе не желают покидать завоеванной территории.

— Я наслышан о таких историях, — Ален мрачнел все больше. — Одни остаются, чтобы воевать дальше.

Другие просто чтобы высосать все жизненные соки из завоеванной страны, а затем с триумфом возвращаются домой, нагрузившись трофеями и пленниками.

— Жизненные соки! — Джеффри недоуменно уставился на него. — Что-то вроде вампира? Он тоже не. может войти в дом, пока его не пригласят!

Все трое молодых людей в ужасе уставились друг на друга.

Затем Ален приглушенно спросил, словно опасаясь вспугнуть близкого и невидимого противника:

— Так вот для чего эти монстры! Вот в чем их цель!

Напугать крестьян, пока они не запросят помощи у волшебника, который прячется в тумане?

— Волшебника, который посылает в наши земли чародейские токи, поднимая из небытия монстров, — добавил Грегори, — но не может явиться сам, пока его не пригласят?

— То есть — он не может появиться здесь телесно без этого приглашения!

— Не только приглашения его тела, но и его армий! — Джеффри отложил скребницу и потрепал коне по холке. — Думаю, нужно как можно скорее найти это туманное облако и положить конец потоку монстров, атакующих оттуда наши земли.

— Надо спешить, пока не появились жадные дураки. Глядишь, еще попросят помощи у тех, кто ищет нашей погибели! — Ален тряхнул светлыми кудрями. — Эту ночь, похоже, придется провести в пути!

— Но мы не сможем вступить в бой голодными и изнуренными от усталости, — возразил Джеффри. — Всякому солдату известно, что без привала и обеда войны не бывает.

— Ну ладно, ладно! — со вздохом сказал Ален. — Не будем изменять этому древнему воинскому правилу, тем более что ты сейчас вспомнишь еще десяток таких.

Но с рассветом вы готовы погнаться за туманом? Думаю, нам не придется долго его искать!

Они тронулись в путь, когда солнце еще только начинало свой путь из-за горизонта. Первые два часа прошли без приключений; местность с виду казалась мирной и процветающей: наливались колосья нив и пажитей, уже готовые к уборке урожая. Молодые люди вышли на перепелиный выводок, и Джеффри мигом достал и раскатал пращу. Он вложил в чашку камень и стал раскручивать ее над головой, но в этот момент из-за куста выскочила лиса, распугав птиц, разлетевшихся по сторонам.

Джеффри выругался, с трудом удержавшись от того, чтобы не прибить лисицу, и поймал свинцовый шар левой свободной рукой.

— Еще бы десять секунд — и свежий деликатес на завтрак был бы обеспечен!

— Как может свежее так дурно пахнуть? — удивленно переспросил Ален.

Джеффри уставился на него, поскольку еще никогда не слышал, чтобы Ален шутил. Затем до него дошло и он воскликнул:

— Вот загадка! Как думаешь, Грегори, может вонь быть свежей или свежесть — вонючей?

— Это сказал Шекспир, — поморщился Грегори. — Нет, тут дело не в перепелах. Может, просто яблоко загнило под деревом?

Джеффри тряхнул кудлатой головой.

— Раз гниет, значит, не может быть свежим, даже если не было сорвано. — Он покосился на Алена. — Не предполагал, что ты знаешь ответ.

— Ответ? Мой? — Ален усмехнулся. — Я и вопроса не понял!

Так, дружески беседуя, и поддевая друг друга на тему возможных решений парадокса, они проехали все утро. Вскоре обнаружилось, что они выехали на очередной склон холма, так что их ничуть не удивило, когда растительность стала попадаться все более низкорослая, пока не исчезла совсем, и пышные вспаханные поля сменились бескрайней пустошью, поросшей одним вереском и папоротником.

Грегори глубоко вздохнул, поднимая лицо к солнцу и набирая полные легкие.

— Сколько пространства, какое небо! Не понимаю, как леса и поля можно свести воедино!

— Раз ты такой любитель пространств, братец, то зачем выстроил башню посреди лесов, а не здесь, на торфяниках? — спросил Джеффри.

— Сам прекрасно знаешь — я построил ее на месте силы. И потом, — Грегори усмехнулся, — не хотел бы я постоянно обитать среди такого простора земли и неба.

Ален кивнул:

— Слишком одиноко, здесь чувствуешь себя пустынником.

— Временами это очень полезно, — заметил Грегори.

Джеффри кивнул:

— Любая перемена отрадна. Всем время от времени стоит проветриваться в такой вот обстановке: лес менять на пустыню, а пустыню на морской пейзаж.

И они пустились дальше в путь по предгорью, внимательно изучая все, что попадалось им, поскольку еще никто из них не проводил так много времени на торфяниках. Наконец они вышли к ручью, и тут Джеффри предложил:

— Наполним наши меха.

— Давайте, — согласился Ален. — Кто знает, когда в следующий раз попадется вода, тем более в этих засушливых краях?

— Откуда ей взяться на торфяниках? — Грегори тоже спешился и направился за Джеффри: брат уже выдернул пробку и опустился на колени, запуская мех в воду. Но прежде чем он успел заполниться, Ален схватил его за плечо:

— Тш-ш! Оглянись — только медленно и незаметно.

Джеффри, беззаботно посвистывая, вытащил мех из воды, вставил пробку. На секунду подняв рассеянный взгляд над ручьем, он увидел прямо перед собой чужие глаза. Какой-то кургузый, большеголовый человек, в чулках и закопченном камзоле дымного цвета.

— Чего уставился? — прорычал незнакомец.

Было отчего уставиться. Его рост определялся с трудом, поскольку он сидел, поджав ноги, но, судя по длине рук, ноги у него тоже были короткими. Широкие плечи — даже слишком широкие, как будто он позаимствовал их с другого богатырского тела, хотя огромная голова, наверное, заслуживала таких плеч. Лицо у него было такого цвета, словно он всю жизнь просидел у костра и при этом не мылся и не брился, сохраняя этот «загар». Усы и борода смолистого цвета, такого же, как и всклокоченные волосы. Рот у незнакомца был широк, нос велик, а глаза большие и сияющие, будто блюдца с молоком, дочиста вылизанные котятами, сверкали, как у разгневанного быка.

— Могу спросить то же самое, — ухмыльнулся Джеффри. — Ты же первый на меня вылупился.

— Еще бы я не вылупился на каких-то обормотов, что расхаживают по моим землям! — закипая от ярости, произнес незнакомец. — Ничего себе… Где учтивость?

Где милосердие! Слоняются тут по моим торфяникам, мнут мой папоротник копытами своих обутых в железо зверей! Совсем совесть потеряли — еще и меня вынуждают вступать в перебранку!

— Похоже, браниться ты любишь и так, — заверил Джеффри, но увидев, как мрачнеет при этом лицо незнакомца, поспешно добавил:

— Птицу вспугнула лиса, а вовсе не я. И потом — кто вообще сказал, что дичь принадлежит тебе?

— Все, что на торфяниках — мое, — заявил незнакомец, — так же как и я принадлежу им, они принадлежат мне! Я вырос здесь, и все это навсегда мое! Вы хоть понимаете, что такое родина, губители природы?

Я Бурый с Торфяников, и меня здесь каждый знает! Где торфяник — там и я. И как вы смеете топтать меня холодным железом и бросать в мою лису свинцовым шаром?

— Но я не трогал твою лисицу, — заметил Джеффри, — и на тебя руки не поднимал.

Он едва удержался от слова «пока», понимая, что для этого раздражительного брюзги вполне будет достаточно этого слова — и драка неминуема.

Но тому хватило и сказанного:

— Ах, так ты за этим сюда пришел? Хочешь потягаться со мной? — взревел незнакомец. — Ненасытный убийца!

— Временами приходится разжиться куском мяса, — Джеффри не обратил внимания на отчаянные знаки брата. — Да и ты, судя по виду, куроцап еще тот.

— Я? Кто-о?

— Куроцап, — спокойно повторил Джеффри, — а корчишь из себя охранника природы. Знаем мы таких охранников — почище любого браконьера. Главное — что они при этом изображают из себя сторожей, никого другого не подпуская. Ну, естественно — воровать должен не каждый, а не то все растащат.

— Ну, довольно!

Бурый человек вскочил на ноги.

— Лжец! — воскликнул он, выставив палец на Джеффри. — Он лжец! Все слышали? Я могу повторить.

В полный рост он на самом деле оказался коротышкой, коренастым и почти квадратным. Торс длиннее конечностей, украшенный изрядной величины пузом, говорил, о том, что хозяин и в самом деле не прочь перекусить. Вид у этого пузана был жалким и уморительным одновременно. Ручки были точно спички, лишенные всякой мускулатуры — в сравнении с ним Джеффри казался настоящим богатырем.

— Это клевета! — разошелся Бурый. — Я питаюсь одной черникой, орехами да яблоками, — бушевал он.

— Это ты на чернике такое пузо наел? — поинтересовался Джеффри с ехидцей.

— У меня такая конституция и это никого не касается.

— Конституция! Сказал бы я другое слово…

— Быки тоже отъедают себе огромное брюхо травой…

— Быки постоянно что-то жуют, весь день, не переставая, — продолжал насмехаться Джеффри. — Ты что, ни о чем другом не можешь подумать, кроме еды?

— Да уж конечно, Джеффри, если человек говорит тебе, что питается одним фуражом, значит, так оно и есть, — нервозно заметил Ален.

Он опасался, как бы эта склока не переросла в настоящую ссору — и тогда добра не жди. В незнакомых местах лучше не настраивать против себя постоянных обитателей.

Джеффри неожиданно обернулся к нему:

— Ну да, уж ты-то, конечно, ничуть не боишься этого парня!

— Да уж конечно, не боюсь, — передразнил Ален. — Но я понимаю, что он имеет в виду, когда говорит, что он от этой земли — и эта земля от него.

Джеффри замер перед ним, напряженно морща лоб, и тут заговорил Грегори. Его низкий бархатистый голос странно прозвучал в наступившей тишине:

— И, таким образом, законный король. Его предки жили на этих землях, и земля проникла в его кровь.

— Но не мхи.

Джеффри обернулся снова к Бурому.

— Понятно теперь, из чего ты сделан — из этой самой земли. Не удивительно, что тебя все время томит голод и жажда!

— А еще томят грабители и разбойники, — присовокупил Бурый. — Меня они утомляют не меньше, скитаясь по моим землям — Ну что касается разбоя и грабежа, ты нам сто очков вперед дашь, — заметил Джеффри, не сводя глаз с выдающегося брюха собеседника.

Бурый взревел:

— Попробовал бы ты оскорбить меня, когда бы стоял по эту сторону реки!

Насмешка тут же пропала с лица Джеффри. Он ступил в воду, переходя реку вброд и двинулся к противоположному берегу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Берегись! — Ален схватил его за плечо и тут же выпустил его, ловко уклоняясь от пошедшей назад руки — могучей, точно крыло ветряной лестницы, остановить которую было невозможно. Однако принц снова поймал руку Джеффри на излете и сказал:

— Даже если он и жует весь день — тебе-то что до этого?

— Я не называл его лжецом, — ровным голосом отвечал Джеффри, — и, поскольку люди не могут жевать день напролет травяную жвачку, то и он не может питаться одним салатом.

— Пойдем со мной и посмотришь, — оскалился Бурый человек. — Если у тебя хватит отваги перейти ручей — увидим, чем питаешься ты!

Джеффри рассекал ногами воду.

— Нет, брат, остановись! — схватил его сзади Грегори, и, прежде чем Джеффри успел обернуться, торопливо добавил:

— Ты учил меня, еще мальчишкой, что глупость человека состоит в том, чтобы принимать брошенный вызов. Пусть его, братец, пусть!

— Тогда речь шла о детских проказах, — ответил Джеффри напряженным голосом, говорившим о том, что обида кипит в его сердце, — а не об оскорблениях, которые нанесены взрослому человеку.

— Вот он и размахивает перед тобой красной тряпкой, как перед быком. Вспомни, что ты в первую очередь рыцарь — и бьешься только с достойными!

— Не подобает рыцарю вмешиваться в уличную потасовку, — поддержал Ален на правах старшего.

— Как легко рыцарю оправдать свою трусость, — захихикал Бурый, — Ну, переступи ручей, если у тебя хватит духу и достанет силенок!

Джеффри замер с ногой, занесенной над водой, точно аист. Он прищурился на Бурого.

— Тот, кто осмелился упрекнуть меня в трусости, зашел слишком далеко. Такой болтун возбуждает подозрения. Ты, наверное, просто меня провоцируешь.

Грегори облегченно вздохнул, затем нахмурился, когда его посетила внезапная мысль.

— Ты сказал, что не называл его лжецом — но я бы как раз это сделал, ведь ближайший сад под надежной охраной. Так что его слова насчет яблочной диеты сомнительны.

— В чем дело? — рассвирепел Бурый, услышав это. — Кто еще покусился на мои рощи?

— А что. Вполне может быть! — загоготал Джеффри. — Похоже, эти земли в последнее время заселили призраки, разобрав их по частям и оставив с носом прежних хозяев!

— Только я здесь хозяин!

— Над торфяниками, — заметил Ален, — но сад, о котором мы говорим, расположен у самого леса, за ячменными и пшеничными полями.

Бурый замолк, скрипнув зубами и закипая от праведного гнева.

— Это земли фермеров, — сказал Джеффри, — и к тебе они не имеют никакого отношения.

— Не надо говорить ему этого, братец, — сказал Грегори. — Пусть он сходит туда и сразится с Яблочником, который охраняет сады.

— Яблочник? — внезапно просиял Бурый. — Так я слыхал о нем раньше.

— Достаточно, полагаю, чтобы объявить его своим врагом? — поинтересовался Грегори совершенно невинным голосом.

— Какое там — да он мой лучший союзник! Дураком же я был бы, вступив с ним в потасовку. Мир деревьев и кустов только потерял бы одного стражника.

Бурый с невольным уважением оглядел Джеффри.

Видно было, с каким трудом даются ему такие слова:

— Видно, твой брат — мудрый человек. В отличие от тебя, оболтуса.

— Еще одна любезность, — откликнулся Джеффри.

— Схожу поприветствовать Яблочника и предложу вереск в обмен на яблоки, — решил Бурый. — Никаких ссор между нами быть не должно. Как бы то ни было — я вам обязан — за то, что узнал о Яблочнике.

Джеффри заметил, что этот ворчун и брюзга даже не подумал извиниться за свое поведение.

— Кстати, как насчет обещания не охотиться в этих местах, пока мы не покинем торфяников? Раз ты нам обязан…

— Знай, благородный рыцарь, — оборвал его Бурый. — Если бы ты перешел этот поток, мои вороны глодали бы твои кости, а я бы потом истер их в пыль, чтобы удобрить торфяники!

— Если бы у тебя хватило сил, — ответил Джеффри с хорошо знакомой спутникам волчьей усмешкой.

— А ведь могло хватить, — подал голос Грегори за его спиной.

— Знай, что на моей стороне вся сила здешних мест, — спокойно поведал ему Бурый, — жизненная сила тысяч акров папоротника и вереска и всех существ, которые кормятся здесь и строят себе дома. Ты же не настолько силен, чтобы биться с землей и природой?

Джеффри насупился, не выходя из ручья — мышцы его раздувались под одеждой — однако он не отвечал.

— И, тем не менее, я не стану понапрасну проливать крови ни одного живого существа, даже если оно того заслуживает, — пророкотал голос Бурого. — Иди своей дорогой и больше не заходи в мои торфяники с пустыми мешками. Бери с собой дневное пропитание.

— Так я взял, — отвечал тут же Грегори, — вяленое мясо и галеты, и, хотя для меня свежее мясо предпочтительнее, я могу обойтись и без него.

— Мы должны воздержаться от охоты в этих угодьях, несмотря на то, что они так богаты всякой живностью, — вмешался Ален. — Скажите мне, добрый друг.

Сколько дней примерно займет у нас путь по вашим владениям?

— В самом деле, — присоединился Грегори. — Где эти торфяники кончаются?

— Устали уже небось плестись по ним, эге-ге? — оскалился Бурый. — Велики мои земли, бескрайни мои владения, богаты мои закрома. Ну так вот, хвастуны, вам предстоит еще идти и идти…

— Мы на лошадях, — нетерпеливо напомнил Грегори.

— Ну так ехать и ехать по длинной одинокой дороге. Солнце будет вставать по левую руку от вас, и еще два дня в том направлении вы будете пересекать мои владения. Затем вниз по длинному склону, который спускается к берегам ледяного озера — и когда вы увидите его воды, вы поймете, каким прелестным местом были торфяники, припомните мои слова.

Со зловещим смехом он повернулся, вступая в папоротники, и был таков.

— Погоди! — воскликнул Джеффри. — Почему мы пожалеем — можно подробнее? Эй, дух, остановись и расскажи нам!

Рука Алена легла на его плечо.

— Даже не думай вызвать его обратно, Джеффри.

Он только еще больше разозлится.

— А причины для ярости он всегда найдет. Это же неукротимый дух природы, — напомнил Грегори. — Да и вообще, может дело не в озере, может там и нет ничего такого.

— Вот оно что, — сообразил вдруг Ален. — Ведь этот малый просто хотел привести нас в смятение — разве непонятно?

Джеффри повернулся и стал выбираться на берег.

Вид у него был хмурый и удрученный.

— Наврать с три короба — и только для того, чтобы пару дней томить нас страхом? С него, впрочем, станется.

— Да ладно, — сказал Грегори. — Спасибо, хоть подсказал дорогу. Давай-ка, раз уж ты туда зашел, зачерпни воды в котелок размочить немного вяленого мяса.

Сварим похлебку.

— По крайней мере, охота на сегодня отменяется, — заметил Ален не без некоторой иронии.

Когда три девушки скакали по залитому солнцу туннелю листвы. Ртуть спросила:

— Что Ален, Корделия? Он все еще не слышит твоих мыслей?

— Нет, — пожала плечами Корделия. — И братья тоже не отвечают. А как у тебя, Алуэтта?

Девушка отрицательно покачала головой, не чувствуя ничего, чтобы говорило о присутствии Грегори и не ощущая ни одного сигнала, который бы говорил о том, что любимый пытается выйти с ней на связь.

— Странно, — заметила Корделия, — но если Грегори с Джеффри все же решили укрывать до поры до времени мысли, то не сомневаюсь, что сделали они это на совесть — к ним не пробьешься, несмотря на расстояние. Да и вообще способностей Грегори хватит, чтобы прикрыть их всех троих и держать там как под зонтом.

— Я тоже не сомневаюсь, — сказала Ртуть, — но временами кажется, будто я что-то чувствую. А может, это предупреждение об опасности?

— Будем надеяться, что им удалось ее избежать, — пылко отвечала Алуэтта.

— Хотелось бы надеяться, — продолжала Ртуть. — но воин зависит от инстинктов, а это проявляется лишь в прямом столкновении с врагом.

— Как? — нахмурилась Корделия. — Хочешь сказать — ты читаешь чьи-то посторонние мысли, а не наших парней? Кто-то сидит в засаде?

— А что? — обернулась Алуэтта, тоже приостанавливаясь и разворачивая лошадь. — Может, он просто боится напасть на троих и исподволь подтачивает Ртуть?

Они посмотрели друг на друга, содрогаясь при одной мысли о том, что за таинственный маг следит за ними со стороны. Но Алуэтта почти тут же упрекнула себя в излишней подозрительности и произнесла:

— Скорее всего, заурядный трюкач, который просто владеет одним фокусом, неизвестным нам.

— Очень может быть! — многозначительно подчеркнула Корделия. — Многие великие волшебники срезались на том, что не знали всего одного примитивного фокуса. Помните историю про колдуна, который не смог раздобыть противоядия от простой воды?

Всем была известна эта сказка. Ученик колдуна вызвал учителя на поединок: каждому полагалось выпить кубок с отравой, а потом срочно найти противоядие.

Колдун ничуть не сомневался, что победит — все яды были ему известны. Но ученик превзошел ожидания учителя: он просто налил ему в кубок воды. И колдун так и скончался в муках, в полной уверенности, что это" была неизвестная ему отрава. Ученик после яда учителя остался жив и позже прославился как именитый знахарь.

— И все же мне кажется, ему не превзойти вас обеих, если вы начнете действовать сообща, — высказала предположение Ртуть.

Алуэтта и Корделия, бывшие соперницы, безмолвно посмотрели друг другу в глаза. Наконец Корделия кивнула:

— Будем надеяться, что за этим скрывается в самом деле что-то серьезное, а не просто мнительность начинающей телепатки. Только глупец не доверяет предчувствиям.

— Будем наготове, — откликнулась Алуэтта.

Наконец они выбрались из лесу на открытое место.

Перед ними отрадно распахнулось пастбище.

— Какое яркое солнце! — заметила Алуэтта. — Ой, пастушка! Посмотрите, что она делает?

Все оглянулись и увидели молодую женщину с ведром, настигавшую белую в черных пятнах корову, которая семенила копытами в сотне футов перед ней. Молочница подняла руку.

— Видимо, подзывает, — заметила Корделия. — Ты слышишь ее мысли, Ртуть?

— Да, — откликнулась та. — Очевидно, она устала и уже давно гоняется за животным.

Наконец доярка приблизилась к скотине, начала гладить ее; осторожно, сначала морду, потом шею, потом бока, наконец, ей удалось дотянуться и до вымени — но только она подставила ведро, как корова отскочила, хлестнув хозяйку хвостом — и поскакала по полю, точно резвый весенний теленок.

— Странная корова, — заметила Ртуть.

Плечи у девушки с ведром поникли: казалось, она пришла в уныние, уже готовая с отчаяния броситься на землю и зарыдать, но вскоре приободрилась и снова ринулась за животиной, уже едва перебирая ногами.

— Эта скотина задала ей гонку на несколько часов, — сказала Корделия. — И, похоже, так просто не сдастся.

— Если мы не придем на помощь, — ответила Ртуть. — Давайте-ка окружим ее с разных сторон!

— Тогда ей ничего не останется как вернуться к хозяйке, — верно оценила тактику Алуэтта, мигом окинув взором «поле боя».

Они пустили лошадей галопом. Корова заметила их приближение и развернула вправо — но Алуэтта успела обойти ее и отсечь с этой стороны. Животное метну лось в противоположном направлении.

Оттуда нажимала Корделия, загоняя корову назад.

Корова остановилась и стала крутиться волчком, выбирая путь к отступлению. Тут она увидела Ртуть, отсекавшую магистральное направление. Пеструшка опустила голову, точно бык, и пустилась в атаку.

— Ничего себе коррида! — Ртуть выхватила меч и приготовилась поступить, как заправский тореро: но тут же раздался вопль молочницы:

— Люди добрые! — кричала девушка. — Они заколют мою бедную Пеструху!

Услышав эти слова, корова резко изменила направление, устремив рога в сторону хозяйки. Но увидев, что со всех сторон окружена мечами, остановилась как вкопанная, вскинула рога и издала протестующий рев. Затем свесила голову и, вспыхнув оглушительным фейерверком, превратилась в лошадь.

Три всадницы так и замерли, будто громом пораженные, натянув поводья. Первой пришла в себя Корделия. Она закричала:

— Ничего себе тут у вас пеструшки, добрая женщина!

— Какая это корова — это дух, сомнений нет. — Ртуть ударила шпорами, замахиваясь мечом на скаку. — Посмотрим, что ты запоешь, отведав Холодного Железа!

Лошади взвились на дыбы, потрясая копытами в воздухе — но странный конь-оборотень только махнул гривой — и моментально исчез, будто растворился. Его исчезновение сопровождал такой же грохот, что и при первом превращении. По полю прокатилось эхо, похожее на издевательское лошадиное ржание.

Молочница завопила от страха и повалилась наземь.

— Скорее! — вскричала Корделия. — Женщине плохо!

Алуэтта поспешно слезла с лошади и подняла голову потерявшей сознание, затем проверила пульс и оттянула веко, затем другое, чтобы убедиться в реакции зрачков. Затем она кивнула Корделии:

— Ничего, с ней все в порядке. Легкий обморок.

Веки молочницы затрепетали; она слабо пошевелилась и села.

— Что… такое…

— Временная потеря сознания, — успокоила ее Алуэтта.

— Не удивительно — ведь не каждый день видишь, как коровы превращаются в лошадей! — заметила Ртуть.

— Лошадь? Какая лошадь? — Память медленно возвращалась молочнице, и она схватилась за голову:

— А как же моя Пеструха?

— Ест желуди в лесу, — утешила ее Корделия. — Должно быть, заблудилась и ищет хозяйку. Поскольку лошадь, которая прикинулась коровой, испарилась.

— Это никакая не лошадь, а Хедли Коу! — сообщила им молочница. — Я слышала о ней, но никогда не думала, что увижу собственными глазами.

— Мы тоже.

Алуэтта обменялась взорами с подругами.

— Думаю, в здешних краях и других оборотней предостаточно.

— Но деревня, где обитает Хедли… она ведь очень далеко отсюда, — произнесла растерянная молочница. — Я слышала о ней только из песен менестрелей.

— Настолько далеко, что никто не верит в ее существование, — сказала Алуэтта. Она метнула выразительный взгляд на Корделию, а затем на Ртуть.

Те сразу же закивали в подтверждение ее слов.

Скорее всего, какой-то менестрель «напел» это существо из ведьмина мха, пробудив его к жизни. А молочница, выгоняя корову из лесу, натолкнулась на чудовище.

— Дух-проказник, — заявила Ртуть. — Безвредный, хвала Небесам.

— Да, но несколько часов он водил бедняжку за нос, заставляя бегать за мнимой коровой, — согласилась Корделия.

— Целое утро потеряно, — вздохнула молочница. — Ладно бы только утро, найти бы мою Пеструху. — Она стала подниматься, однако ноги еще плохо держали ее.

Алуэтта подхватила ее под локоть, Ртуть помогла с другой стороны, а Корделия тем временем поискала в окрестностях ментальные сигналы, которые мог издавать коровий ум. Бессловесное животное в самом деле лакомилось желудями и листвой с низких веток.

Корделия поманила ее, отправив подзывающий телепатический сигнал, и корова немедленно тронулась с места.

— С ней все в порядке. Надо только позвать и подождать, пока она выйдет из лесу на голос хозяйки.

— Уж я ее сейчас покличу, — молочница поспешно отшатнулась от своих добровольных помощниц. — Вот спасибо вам, леди, я хорошо держусь на ногах, уж больше не упаду. Пеструха! Пестру-уха-а! Иди сюда, моя кормилица!

Оглядываясь на нее, девушки пустились дальше в дорогу. Молочница, еще слабая после приступа внезапного испуга, заковыляла к лесу.

— Сможет она, в самом деле, одна справиться? А вдруг ей снова станет плохо?

— Ну, по крайней мере, Коу ей больше не страшна, — Ртуть подмигнула Корделии. Та утвердительно кивнула и повернула коня в сторону уходящей молочницы:

— В конце концов, леса тут дремучие.

Они зашли в чащу, ведя коней в поводу и слыша частые крики молочницы, выкликавшей имя Пеструхи. Не успели они пройти несколько шагов, как телка выбежала на поляну, резво перебирая ногами.

— Пеструха! — воскликнула молочница, выбегая навстречу. Она уже пришла в себя. Ртуть отыскала ведро, валявшееся в траве и принесла его владелице. Молочница охватила шею Пеструхи руками и прильнула к ней.

— А я так боялась за тебя, Пеструшенька! Уж я кликала тебя, кликала. Уж я искала тебя, переискала.

Ишь, как вымя-то раздуло у моей бедняжки! С утра недоенная!

— Да, — скептически заметила Ртуть. — С выменем у нее в самом деле… напряженно.

Остальные девушки тоже пригнулись, чтобы оценить ситуацию.

— Больно ей, должно быть, — предположила Алуэтта, бросая украдкой взгляд на свою грудь. — А вы ее перед отбоем кормили?

— Перед забоем? — удивилась молочница. — Нет, я свою Пеструшку забивать не собираюсь. И она не продается! — На всякий случай категорически сказала молочница.

— Да нет, — объяснила Корделия, — она имела в виду — корова с вечера не доенная или же только с утра?

— С утра, а то как же, с утра, — закивала молочница. — Мы завсегда вечером доим. — И молочница торопливо поставила под вымя ведро.

— Хотите — я могу подержать голову! — И Алуэтта отважно взялась за ошейник, на котором болтался колокольчик. Колокольчик был старый, язык из него выпал, оттого коровы и не было слышно в лесу.

Когда дойка была окончена (между прочим, нашлись и другие охотницы помочь: Ртуть взялась на всякий случай за хвост, а Корделии ничего не оставалось, как только поддерживать корову сбоку — видимо, на всякий случай, чтобы Пеструха не завалилась), так вот, как только дойка была окончена, молочница предложила им молока. Однако они вежливо отклонили предложение и развернули лошадей к дороге. Как только они удалились на значительное расстояние, Корделия спросила:

— И что она так нянькается со своей коровой? Это же не дитя и даже не котенок, в конце концов.

— Ну, это ее жизнь. — Алуэтта выросла на ферме и ей это было понятно.

— Как — жизнь? Ты хочешь сказать, что ее жизнь — корова?