Наследники чародея (№3) - Зачарованный книжник

— Не стоит, — возразил Грегори. — В конце концов, у нет нужды так спешить. Давайте устроим привал здесь, у ручья.

— Как… как пожелаете, сэр, — в голосе девушки явственно слышалось облегчение.

Они спешились и привязали лошадей к кустарнику.

Грегори снял седла и уздечки" уверился, что путы обеспечивают хорошее пастбище для лошадей, и занялся костром. Скоро его походный котелок уже кипел на огне.

— Мы не должны задерживаться надолго, — слабым голосом протестовала Перегрина. — Я ни в коей мере не хочу задерживать вас.

— У меня достаточно времени, — уверил ее Грегори. — Я направляюсь в Раннимид, а такой большой город никуда не денется за время нашего пути. Ваша же цель — ближайший город, где вам будет обеспечено убежище. Не думаю, что у него больше шансов затеряться, чем у королевского замка.

— Это правда, — Перегрина говорила сдержанно, но он чувствовал, как в ней снова поднимается печаль.

Вот уже упала первая слезинка, и Грегори завладел рукой девушки, придумывая слова утешения.

— Не стоит горевать, мадемуазель, — уговаривал он. — Ведь со старой жизнью покончено, впереди вас ждет новая — более светлая и хорошая!

— Если б только это было правдой, — голос Перегрины прерывался слезами.

— Не сомневайтесь, — уверил Грегори, накрывая ее руку своими. — Вы молоды и прекрасны, у вас впереди долгие счастливые годы. Кто знает, какие радости ожидают вас в будущем. Возможно, вас ждут не дождутся в каком-нибудь теплом, дружелюбном городке. Может, молодой красавец-купец мечтает встретить вас и влюбиться с первого взгляда!

— Или, может быть, меня ждет холодная, бесчувственная деревня, где все будут презирать несчастную падшую женщину, — слезы уже вовсю катились по ее щекам.

— Да что вы!

Перегрина в отчаянии покачала головой.

— Кто же захочет взять распутницу в жены, сэр? — горько спросила она. — Передо мной только два пути в жизни. Первый — путь обмана, если мне удастся убедить какого-нибудь бесстрашного юношу, что я — все же девственница, пусть только в душе. Второй же, простейший, — путь блудницы, и он сулит мне в конце горькое, одинокое существование отшельницы в лесу.

— О, нет! Ни в коем случае! — вскричал Грегори. — На свете много найдется мужчин, которые отнесутся с пониманием к обманутой женщине, — ведь многие из них в свое время были такими же обманщиками.

— Уж у них-то соблазненная женщина не вызовет ничего, кроме презрения, — с горечью возразила Перегрина, и судорожные рыдания заглушили ее слова.

Грегори заключил девушку в объятия, прижав к груди.

— Ах, милая мадемуазель! Не все мужчины такие грязные животные! Ведь есть и такие, что сами перенесли трагедию. Они были влюблены в корыстных женщин, прельстившихся их деньгами. Когда же выяснилось, что у них нет ни наследства, ни богатства, их безжалостно бросили! Уверяю вас, такой человек сумеет понять вашу боль, переболеть ею, как своей, и навечно прилепиться к вам сердцем!

— Не вы ли один из таких обманутых? — в словах Перегрины слышался отголосок безумной надежды.

Она подняла к нему свое лицо, все еще залитое слезами, и у Грегори дух захватило от ее красоты.

Перегрина почувствовала его отклик, уловила напряжение в каждой клеточке его тела. Она увидела выражение восторга и томления на лице юноши и потянулась, чтобы встретить его поцелуй.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Поцелуй поверг Грегори в состояние ступора; казалось, все его тело превратилось в ледяную глыбу. Затем в этом айсберге выделились, оттаяв, сиротливые губы и ринулись на поиски. Поиски увенчались успехом: они встретились с такими же жадными губами девушки — и возликовали! Когда, наконец-то, этот безумный поцелуй кончился, Грегори едва перевел дух.

— Но мадемуазель… это неподобающе… — отстраняясь, простонал он.

— А по мне — именно так и подобает, — возразила Перегрина, снова притягивая его к себе. — И, сдается мне, вы тоже так думаете — я чувствую это по вашему поцелую! О, сэр, насладитесь же моей любовью и подарите взамен свою!

Но Грегори высокомерно выпрямился.

— Я бы никогда не посмел посягнуть на вашу добродетель…

— О, да посягните же! Заберите ее, заберите всю меня! Только взамен дайте себя! — Перегрина задыхалась. — И ничего не говорите мне про стыд! Мне только-только удалось познать экстаз любви. Ведь я всего-то несколько и успела побыть с моим Корином, как он пресытился мною и бросил на посмешище всей деревни! Моя любовь обратилась в пепел, радость превратилась в горечь, казалось, навечно. И вот теперь вы возродили оба эти чувства к жизни! Ваш поцелуй воспламеняет меня, ваше тело — возбуждает. И только я снова вкусила от этой сладости, как вы лишаете меня ее! Умоляю вас, не сдерживайтесь! Придите ко мне, обнимите, растворитесь во мне и верните тот трепет и восторг, что я утратила!

— Нет… я не должен, — пробормотал юноша. — Если б я так поступил, это было бы бесчестно, вдруг мне пришлось бы бросить вас, как Корин…

— Пусть так! — ее голос дрожал от страсти. — Может, завтра я пожалею, но сегодня мне нет до того дела, сегодня — время радости. Это будет ночь нашего слияния, время ласк и наслаждения! Завтра можете отвергнуть меня, если пожелаете, но не бросайте сегодня!

— Такой союз заключается не на одну ночь, и даже не на один год…

— Ах, будь что будет! Пусть боль, пусть позор — я все приму! На этот раз я знаю, что заслужила наказание за свое распутное поведение! Я иду на это с открытыми глазами, без каких-либо требований и условий! О, сэр, мне так нужна ваша любовь, не отказывайте мне, молю вас!

— Но должно быть еще что-то, гораздо больше того, о чем вы просите, — голос Грегори прерывался от сдерживаемого желания. — Возможно, вам неизвестно, что для истинного экстаза необходимо, чтобы слились не только тела, но и души. А этого я не могу вам дать.

— Так полюби меня! — задохнулась Перегрина. — Плевать, надолго или нет! Люби меня сейчас, дай насладиться своей любовью!

— Нет! — крик Грегори, казалось, вырвался из самой глубины его души. — Человек не может любить других, если противен сам себе, а я заглядываю в себя и вижу там так много низкого и презренного.

— Тогда позвольте показать вам нечто чудесное!

— О, мадемуазель, вы просто кладезь прекрасного, так что я вряд ли когда-нибудь буду достоин даже вашего прикосновения, — юноша говорил с полной искренностью. — И отказать вам сейчас — не значит ограбить, а, напротив, значит сохранить храм для того, кто более достоин. Того, кого вы ждете, кто рожден, чтобы любить вас и дарить сокровенное наслаждение! Мне известен монастырь, где вас приютят на время вашего ожидания. Позвольте мне проводить вас туда!

— Монастырь? — Перегрина замерла, будто заледенела в его объятиях.

Но тотчас вновь оттаяла, согрелась и превратилась в пламень.

— Как вы можете говорить о монахинях, когда, я знаю: в вас горит огонь желания! Не отказывайте мне, ведь вы тем самым отказываете себе самому! Поступайте, как требует того ваша натура, как это делаю я!

Любите меня, занимайтесь со мною любовью, примите мою капитуляцию и купайтесь в триумфе!

— Но я… я не любовник…

— Это не правда! — Перегрина отодвинулась — самую капельку, только чтобы заглянуть ему в глаза, прямо и неожиданно трезво. — Если вы не способны полюбить, что ж, ладно! Превращайтесь снова в то бесчувственное бревно, каким были минувшей ночью! Но только я знаю: это невозможно, ведь любое дерево сгорит от огня, что пылает внутри вас. Вы можете снова замкнуться в своем бдении, и я не стану докучать вам. Что ж, попытка — не пытка! Но, поверьте, ничего у вас не получится, пока я здесь, в ваших объятиях!

В подтверждение своих слов Перегрина еще теснее прижалась к юноше, извиваясь, будто желая наэлектризовать его.

Ох, как же она ошиблась, бросив ему вызов! Грегори и впрямь застыл, взгляд его расфокусировался, дыхание замедлилось и стало едва слышным. Мгновение спустя Перегрина смогла оценить весь ужас своего положения: юноша по-прежнему был неподвижен, а она, как в ловушке, оказалась в кольце его рук, способных поспорить по твердости с деревом.

На минуту Финистер застыла в смятении, затем взорвалась яростью.

— Чума тебя забери! — завопила она и попыталась вывернуться.

Увы, эти неумолимые руки держали насмерть.

В бешенстве она стала колотить его, извиваясь и раскачиваясь.

— Да как ты смеешь! Трус! Евнух! Как можно отвергать женщину, которая желает тебя? Надо быть полным идиотом, чтоб превратиться в дерево, когда в твоих руках — живая, сгорающая от страсти женщина? — кричала Финистер. — Неужели ты так презираешь меня, что отошлешь во цвете лет в монастырь к этим старым засушенным реликтам?

Но как она ни поносила Грегори, дела это не меняло: он сидел, неподвижный и неподатливый, как деревянный истукан, руки его по-прежнему держали ее в плену. В полном отчаянии Финистер изо всех сил прижалась к нему, а затем, извиваясь, как змея, все же выскользнула из этих объятий.

У нее мелькнула шальная мысль: может, прибегнуть к телекинезу и подпалить эту кучу дерева? Интересно было бы проверить, загорится ли она? Но по зрелому размышлению Финистер отказалась от своей идеи: слишком малое удовольствие при тех усилиях, что уже затрачены. Вместо этого ведьма извлекла из-под верхней юбки припрятанный стилет и с размаху всадила в бесчувственное тело. Она видела, как лезвие коснулось кожи юноши, затем, встретив преграду, согнулось и соскользнуло, не причинив никакого вреда.

С проклятием Финистер отшвырнула бесполезное оружие. Она стояла, выпрямившись, сжав кулаки и с ненавистью глядела в эти стеклянные глаза. Ее мозг лихорадочно пытался измыслить доступный способ поранить Грегори, как-то потрясти его, вывести из этого проклятого транса, чтобы он, в конце концов, заметил ее! Финистер попробовала прозондировать его сознание, но натолкнулась на непроницаемый ментальный щит.

Усиливать нажим она побоялась, памятуя, как этот щит может обратить атаку на нее же саму. Нет, действовать надо было осторожно. Сначала требовалось разбудить его, вытащить из этой защитной скорлупы, затем можно будет попытаться снова прикоснуться к нему. Но она не сможет, не прикоснувшись, вывести его из транса!

Получался замкнутый круг, змея, кусающая свой хвост!

В сердцах Финистер развернулась и зашагала прочь.

Может, прогулка по лесу поможет найти решение?

«Да уходи же! — подсказывала ей гордость. — Именно сейчас, когда он не может тебя удержать! Брось его здесь и возвращайся к своим людям. Ты, найдешь какой-нибудь другой способ убить его!» Однако Финистер не желала следовать этому разумному совету. Она убеждала себя, что важно не возбудить подозрения у Грегори, хотя на самом деле ей не давал покоя брошенный им вызов. Ведь уже давно, с тех пор, как она покинула дом приемных родителей, Финистер мерила собственную ценность с учетом двух факторов: сексуальной привлекательности и удачливости убийцы. Хотя в случае с Грегори ни один, ни другой талант не помог ей добиться успеха (а, может, именно поэтому), Финистер отказывалась признавать поражение.

Поэтому она около часа топтала лесные тропинки, чтоб дать себе время успокоиться, затем вернулась на стоянку. Грегори сидел у костра и выглядел довольно уныло.

— Прошу простить меня за неучтивость, которую я проявил, впав в транс, — промолвил он, глядя снизу вверх.

— Рада слышать, — сухо сказала Финистер. — Вы напугали меня: я уж думала, что ваш разум отправился в дальние странствия, а меня оставил в обществе безжизненной статуи.

— Возможно, это пугает вас, — вздохнул юноша, — но я и впредь намерен относиться к вам со всем уважением.

— Неважно, понравится мне это или нет? — возмутилась Финистер. — Стыдитесь, сэр! Что же вы за рыцарь, где воспитывались, если позволяете себе так пренебрегать дамой!

— Боюсь, я не тот, кто мог бы принять ваш вызов, — посетовал Грегори.

Это задело больные струны в Финистер.

— Наверняка, смог бы! — парировала она. — Просто вам следует бороться со своей гордостью, а не с моей благосклонностью! Хотя, вы так смутили меня сегодня, сэр, что я вряд ли решусь проявить ее вновь.

Это должно было окончательно добить мерзавца! Он и впрямь выглядел неважно, но при этом еще имел наглость рассчитывать на какие-то утешения! Финистер просто кипела от злости.

— Ладно, тут уж ничем не поможешь. Я хотела сделать из вас настоящего мужчину, но, видать, не тот материал — пороху маловато. Давайте седлать коней, раз уж вы ни на что другое не способны. Продолжим путь туда, куда ведет нас ваш здравый смысл, коль дорога страсти вам недоступна!

— Давайте, — вздохнул Грегори.

Он встал и хотел помочь ей подняться. Финистер с возмущением отвергла эту попытку, вскочила на ноги одним грациозным движением и направилась к лошади. Она слышала поспешные шаги юноши за спиной, но не желала его видеть.

— Мне не требуется вашей помощи, сэр!

Она поставила ногу в стремя, вскочила в седло, уселась по-дамски, держась за луку, и тряхнула поводьями. Ее кобыла порысила прочь, и бедняге Грегори ничего не оставалось, как поспешить следом.

Так оно до самой ночи и продолжалось. Финистер злилась и язвила, она поносила и оскорбляла юношу, насколько ей позволяла фантазия, а он, как баран, плелся следом, вздыхая и мямля что-то. Что-то, что нельзя было понять ни как согласие, ни как возражение. Болван! Ни разу за весь вечер у него не хватило духу дать ей отпор! А может, не доставало желания?

С таким же успехом она сама могла бы быть куском дерева! Совершенно ясно, что Грегори не было никакого дела до нее и до ее злости. Либо у него не хватало мужества даже рассердиться в ответ, либо Финистер уже у него в печенках сидела, и он рад был от нее избавиться.

Так или иначе, когда ночью Грегори по своему обыкновению уселся у костра и погрузился в транс, ведьма сдалась. Не предпринимая новых попыток соблазнить юношу, она отправилась в лес вынашивать свои кровожадные планы. Результатом ее ночных блужданий стало твердое решение: в следующий раз она появится рядом с Грегори, только если в руках у нее будет неожиданное смертоносное оружие!

Итак, Гвен получила доступ к компьютеру со всей его базой данных! Она чуть не валилась с ног от перенесенного напряжения, даже радость победы была ей не под силу. Мелькнула мысль: а ведь она не верила, что сможет выиграть этот спор с компьютером! И все же она прошла испытание. Именно Гвен сделала то, что оказалось не под силу ни одному ученому монаху на протяжении пяти столетий! Теперь следовало с умом распорядиться своей победой. Она собралась и тщательно сформулировала свой первый вопрос. Это было очень важно: если б вопрос оказался слишком общим или обнаружил, что ее знания устарели, Гвен мгновенно лишилась бы своего преимущества.

— Каковы последние открытия относительно механизма возникновения галлюцинаций?

Компьютер стал добросовестно объяснять, что такое пик нейронного возбуждения, активаторы, ингибиторы, злокачественные образования новых клеток мозга.

Гвен жадно ловила каждое слово, боясь упустить какие-нибудь подробности — и надеясь, что сможет так же успешно задать остальные интересующие ее вопросы, касающиеся насилия над детьми, перепадов настроения, паранойи и чувства незащищенности.

И ей это удалось.

Когда все закончилось, Гвен была совершенно опустошена, ее била нервная дрожь, но зато теперь она гораздо лучше понимала Морагу. Гораздо лучше, чем ей хотелось. Ей показались отвратительными те методы, с помощью которых приемные родители осознанно и планомерно уродовали сознание девушки, уничтожали ее чувства.

— Спасибо за информацию, — сказала Гвен в заключение. — Думаю, она многим принесет пользу.

— К вашим услугам, — послышался ответ, — любая информация в любое время. Посмотрите вверх, пожалуйста.

Слишком утомленная, чтоб удивляться, Гвен автоматически подчинилась. Наверху, рядом с горевшей голубой лампочкой вспыхнула еще одна, более яркая. Вздрогнув, Гвен зажмурилась, но не смогла сразу избавиться от яркого изображения, запечатленного на сетчатке.

— Это не опасно для вашего зрения, — констатировал компьютер. — Таким образом я сделал снимок вашей сетчатки и занес его в банк данных. Если когда-нибудь в будущем понадобится консультация, вам надо будет только сесть в это кресло, посмотреть вверх, и я отвечу.

— Хорошие новости. Еще раз — спасибо.

— Еще раз — пожалуйста. Счастливого путешествия.

Голубая лампочка погасла, и Гвен сделала попытку подняться. Ей пришлось схватиться за ручку кресла, чтоб не упасть. В мгновение ока рядом оказались аббат и брат Мильтон.

— Благодарю вас, — пробормотала она, — сейчас все будет в порядке.

— Хвала Небесам, — горячо проговорил аббат, — но прежде всего вы должны отдохнуть и перекусить.

— Здесь рядом есть комнатка для таких нужд, — сообщил брат Мильтон, — не угодно ли пройти туда, миледи?

— И гостевой дом вполне годится, — попробовала протестовать Гвен, следуя за ними к лифту.

— Туда долго подниматься, — возразил аббат, — а вы выглядите уставшей. Немудрено, ведь вы общались с компьютером двенадцать часов без перерыва.

— Двенадцать часов? — недоверчиво переспросила Гвен.

— Это и в самом деле удивительно, — кивнул головой аббат, помогая ей войти в лифт.

— О, мне так неудобно, что я злоупотребила вашим терпением, милорд аббат…

— Это большая честь для меня. И большое удовольствие — видеть, что наконец-то найден способ совладать с непокорным механизмом. Когда вы придете в себя, миледи, я, может, попрошу вас вернуться сюда, чтоб задать ему несколько вопросов…

— С большим удовольствием.

Двери лифта распахнулись, и Гвен в сопровождении монахов вышла в холл.

— Желая соблюсти приличия и зная способности ваших родных, миледи, позвольте спросить: не хотите ли вызвать кого-нибудь из них? — поинтересовался аббат.

Опираясь на его руку, Гвен с минуту размышляла. Род со своей заботливостью, пожалуй, чересчур встревожится. Корделия осталась присматривать за Грегори. Ну что ж, выбирать особо не приходилось. Гвен нахмурилась, концентрируясь на образе сына, через мгновение раздался негромкий хлопок, и Джеффри бросился к матери.

— Что они сделали с тобой, мама?

— Ничего страшного, это я сама сделала. Они же очень любезно заботились обо мне. Мне нужно отдохнуть, сын мой. Не останешься ли поухаживать за мной? — Гвен жестом указала на дверь наверху.

Джеффри с тревогой посмотрел в том направлении и взял мать под руку, чтобы сопровождать ее.

— С радостью, мама.

— Благослови тебя Бог, сын мой. — Гвен направилась к двери, кивнув по пути монахам. — Благодарю вас, джентльмены.

— Для нас это великая честь. Доброй ночи, миледи.

— Спокойной ночи, — сказал Джеффри. — Спасибо вам, милорд, и вам, брат.

Затем он подхватил мать и почти на руках внес ее в комнату.

Погруженный в глубокий транс, Грегори тем не менее видел, с каким разочарованием на лице уходила Перегрина. Он представлял себе пучину отчаяния, в которую ему предстоит окунуться, как только он вернется к действительности. Изнурительные физические упражнения, долгие часы, посвященные изучению сознания Финистер, сокрушительный курс молодого любовника — все это оказалось ни к чему перед лицом его извечной робости. Конечно, Финистер еще не прошла соответствующее лечение… Но, насколько мог судить юноша о собственной привлекательности, она, увы, нисколько не выросла в глазах его избранницы. Что ж, следует признать неизбежное: он потерпел поражение!

А приняв это, надо принять и мысль о собственной ничтожности…

Неприятно, но с этим придется смириться. Однако это не единственная неприятность. Грегори достаточно хорошо знал свою подопечную, чтоб понимать: Финистер непременно вернется, и не одна, а с десятком помощников — безжалостных убийц. Если он останется на месте, столкновение неизбежно. Грегори был уверен в собственной неуязвимости, но ему не хотелось становиться причиной чьей-то смерти. Лучше всего ему предупредить их атаку, исчезнув отсюда.

В соответствии с принятым решением юноша приступил к ритуалу возвращения из транса. Его тело расслабилось, дыхание ускорилось, а окружающий мир постепенно начал приобретать реальные очертания.

А затем, подобно разъяренным фуриям, на него набросились собственные чувства.

Печаль и самообличение, осознание своей неполноценности, несоответствия и горечь от провала — набросились на Грегори и погребли его под своей тяжестью.

Юноша сидел смирно, стараясь успокоиться, пропустить сквозь себя всю эту гамму эмоций. Однако это не помогло. Когда первый шквал страстей миновал, он оставил после себя одно всепоглощающее чувство — презрение к самому себе. С этим Грегори предстояло жить.

Но если уж он потерпел поражение в человеческих отношениях, то, по крайней мере, мог взять реванш как чародей, даже более того — как талантливый и успешный исследователь пси-сил. Он решил обезвредить Финистер, по возможности не убивая и не калеча. Приняв решение, Грегори поднялся, мрачный и решительный, оседлал коня и поскакал по лесной дороге. Первое, что ему предстояло сделать, — это посетить ближайшую деревню, откуда, якобы, была родом Перегрина.

Он не сомневался в реальности такого места, так же, как не сомневался, что тамошние жители и слыхом не слыхивали о подобной девице. Необходимо было обеспечить защиту деревни от надвигающегося ментального сражения.

На протяжении пятнадцати минут юноша ехал, распахнув свое сознание и чутко прислушиваясь в поисках ответных мыслей жителей деревушки, чтобы определить ее месторасположение. Наконец ему это удалось. Он развернул коня в направлении оленьей тропы, и вскоре перед ним замелькали ветхие хижины, притулившиеся в лощине. Грегори решил, что лучшей защитой для деревни послужит ее удаленность. Он поехал вперед через густой подлесок, и ветки больно хлестали его по коленям.

Вдруг Грегори застыл с натянутыми поводьями. Широко распахнутыми глазами он всматривался вдаль, в то время как его мозг пытался распознать некое ментальное эхо, возникшее мгновением раньше. Звук, усиленный и отраженный в его пси-поле, был вполне реальным и никуда не исчезал. Убедившись в этом, Грегори спешился, привязал коня и дальше пошел пешком, продираясь сквозь подлесок и забирая все время вправо. Он обогнул огромный валун и почувствовал, что едва уловимый звук усилился.

Грегори внимательно осмотрелся. За валуном расстилалась чистая поляна без зарослей ежевики и молодых лесных побегов — только изумрудная трава, густая и мягкая, местами объеденная оленями.

Юноша прикинул, что могло лежать там, под этим невинным дерном. Возможно — ничего, кроме пересечения силовых линий, а возможно — какая-то необычная коллекция пьезоэлектрических кристаллов, отражающих его собственные эманации по неведомым, бесчисленным траекториям. Но что бы это ни было, оно усиливалось по мере продвижения Грегори к середине поляны.

Внезапно его с ног до головы пронзило странное ощущение, приковало к месту, заполнило и переполнило.

Странное дело, ему казалось, что он растет и разбухает вместе с этим чувством, достигая трехметровой высоты. И тут все сомнения покинули его — Грегори понял: он, наконец-то, нашел свое Место Силы, которое искал так долго!

Непроизвольно юноша снова вошел в состояние транса. Его обступили неясные призраки, духи этой земли, вот уже сотни лет знакомой с телепатами. Лес изобиловал ведьминым мхом, который хранил и излучал их воспоминания, чувства, знания. Горестные и радостные, гневные и благодарные, мстительные и полные любви — все эти противоречивые чувства заполняли Грегори и ввергали его в состояние совершенного экстаза.

Он смутно ощущал движение множества духов, мужчин и женщин, влекомых к этому Месту Силы. Они стекались туда, где пульсировала мощь чародея. Грегори слышал их голоса, шепотом поверяющие ему истории своих страхов, радостей и грехов, делающие его свидетелем своих побед и поражений, восторгов и разочарований, наполняющие его своими знаниями, увы, слишком часто запоздалыми.

И вот уже он видел, как появляются эти смутные блеклые тени, как они стекаются на поляну, обступают его, соединяются в древнем танце, щедро изливая на него свой опыт, свои советы. Под действием этого потока он все рос и рос, насколько позволяло ему сознание. В немом изумлении и благоговении он воспринимал эти еще не понятные знания, позволяя веренице призраков плести вокруг себя затейливые узоры и делиться подробностями своих жизней. Тени тянулись к нему, потому что он был способен впитывать их, распознавать и противопоставлять, уравновешивая раскаяние жгучей и неослабной жаждой мести, горькие сожаления по поводу непрощенных обид — покаянными воспоминаниями, умеряя радости печалями. Таким образом эти мятущиеся души обретали покой: некоторые — через сопоставление, многие — через противопоставление, но все, так или иначе, уходили с миром, по ходу дела наполняя Грегори своей силой. Сознание его переполнилось неслышными похвалами, слезами благодарности и невыраженным восхищением после того, как призраки стали растворяться, оставив Грегори с гигантским грузом жизненного опыта, воспоминаний и сил. Он понимал, что уцелел в тяжком испытании, пережил обряд перехода и стал взрослым мужчиной и сформировавшимся человеком, истинным чародеем во всех отношениях.

Когда все кончилось, и призраки покинули его, Грегори казалось, что он должен рухнуть под грузом всех вмещенных мыслей, воспоминаний и переживаний.

Вместо этого он остался стоять, высокий и прямой, до дрожи переполненный ощущением мощи, чувствуя себя куда более живым, чем прежде. Какое-то время Грегори сохранял в себе это чувство величия, наблюдая, как оно нарастает, достигает своего пика, а затем медленно снижается, сходя на нет и оставляя вместо себя ровное и спокойное ощущение силы и радости бытия.

Наконец-то он мог дать себе передышку. Грегори с улыбкой расслабился и отправился в лес за хворостом.

Он носил его полными охапками и закончил работу, только когда собралась куча до пояса. Тогда юноша сконцентрировал на ней взгляд, силой мысли заставляя молекулы разгоняться, пока ветки не загорелись.

После этого он стал подносить все новый хворост из леса. Грегори спешил — работы было много, а у него оставалось всего несколько часов. Требовалось убедиться, что дело начато должным образом.

Внезапно чувство тревоги пронзило юношу, отозвавшись ненавистью и стыдом. Грегори подумал было, что это новая компания призраков жаждет избавиться от своих переживаний, излив их на него. Но, подняв глаза, он увидел приближающуюся Финистер. Девушка была в своем собственном обличье, на лице — сложная гамма чувств, главными из которых были вожделение и жажда мести. Разум ее только что не закипал от кровожадных мыслей о драке. Возможно, с тяжелыми увечьями.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Финистер удивилась, обнаружив, что Грегори совсем недалеко ушел от того места, где они расстались. Но еще больше ее удивило, почти потрясло занятие, за которым она его застала. Юноша преспокойно стаскивал хворост в центр поляны и пристально смотрел на него, пока тот не начинал съеживаться, сплавляться в необычное цельное вещество, чрезвычайно, по-видимому, твердое. Оно выглядело как нечто кубическое, матово-белого цвета, мелкодисперсное по структуре, почти прозрачное, испускающее какое-то внутреннее свечение. Юноша почти уже управился со всем хворостом и теперь при помощи телекинеза стаскивал эти тлеющие кирпичи в одну кучу, плотно стискивал и сплавлял их в единое целое, так что на глазах вырастала монолитная, бесшовная стена. Должно быть, он сплавлял их на молекулярном уровне.

Да как он смеет! Неужели она, Финистер, так мало значит для него! Вместо того, чтобы броситься на ее поиски, он развлекается игрой в кубики, и думать позабыв о пропавшей спутнице! Какое ребячество! Какая ветреность и бездумность!

Нет, в это трудно поверить. Финистер призадумалась.

Она отдавала себе отчет, сколь непрост Грегори: вам кажется, вы понимаете его поступки, а, на самом деле, за ними кроется нечто совсем иное. Так что же скрывает за собой эта, с виду бесцельная, игра? Из своего укрытия она попыталась мысленно исследовать пылающие кирпичи и с удивлением обнаружила: их матово-белая поверхность начисто поглощает ее ментальный зонд.

Так вот оно что! Грегори строил себе убежище! Он только прикидывался заинтересованным, охваченным страстью, а сам в это время замышлял ловушку для нее!

Вон какой стеной загородился! Охваченная гневом, Финистер шагнула на поляну и предстала перед юношей.

Однако время для лобовой атаки было упущено: защитная стена уже высилась между ними, достаточно высокая и широкая. Грегори достаточно было шагнуть за нее — и он становился неуязвимым для любого телепатического нападения.

Этот чертов секс, который не сработал, и ее гнев, служивший ей дурную службу! Финистер наступала на противника, выкрикивая:

— Как вам не стыдно, сэр! Неужели вы бросите беззащитную женщину в таком опасном месте?

Грегори даже не стал возражать, что это она его бросила. Достаточно преуспев в науке любви, он понимал: разница невелика, неважно, кто кого бросил.

— Прошу прощения, прекрасная дева, но мне надо закончить убежище — враги могут нагрянуть в любую минуту.

Финистер отметила, что не было сказано, какие враги и для кого это убежище. Поэтому она продолжала играть роль простушки.

— И как, позвольте спросить, вы защитили бы меня, если сами здесь, с вашей крепостью, а я — неизвестно где?

— Боюсь, вы правы, мадемуазель. Но я намеревался продолжать поиски, пока не найду вас.

Хотя его слова не внушали особого доверия, Финистер почувствовала волнение при мысли, что он действительно искал ее. Ну, конечно же, искал! Все дело в том, что она слишком хорошо спряталась.

— Хороший же из вас охранник, сэр! Очень уж быстро вы бросили свои поиски. Если б вы на самом деле беспокоились о вашей подопечной, то должны были месяцами прочесывать лес, пока не повстречаете ее!

— Да, вы правы, я слишком небрежный охранник, — Грегори прилагал все усилия, чтоб продемонстрировать раскаяние, это была именно демонстрация, не более того.