Звездный Камень (№2) - Мудрец

— Все было бы распрекрасно, если бы мы уже были на этом выступе! — заметил Кьюлаэра.

— В моем мешке есть моток веревки. Я спущу вас по очереди.

У Кьюлаэры похолодело сердце. Луа заплакала. Если бы не скудные остатки его былой гордости, Кьюлаэра бы к ней присоединился.

— Когда ты будешь спускаться, тебе не придется тащить мешки, — сказал Миротворец. — Я сам спущу их.

— Сам?

— Разумеется. Ты и не думал, что я настолько тебе доверяю? — Миротворец подошел, чтобы снять мешки со спины Кьюлаэры. — Кроме того, ты самый тяжелый и грузный. Если кто-нибудь оступится, ты смягчишь его падение.

— Ой, как это мудро! — съязвил Кьюлаэра. — А если я не доверю тебе держать веревку, на которой мне придется висеть?

Миротворец поднял глаза.

— У тебя нет выбора, — сказал он. — Выбираю я.

Кьюлаэра посмотрел ему в глаза, и ему показалось, что такими холодными они не были никогда. Он облизнул высохшие губы и сказал:

— Я могу сбежать.

Миротворец поклонился и развел руками:

— Попробуй.

Кьюлаэра прекрасно понимал, что далеко ему не убежать. Здесь, конечно, не было смолистых сосен, но мудрец, несомненно, найдет какую-нибудь другую магическую хитрость, чтобы его изловить.

— Ты спустишься с утеса, Кьюлаэра, — бездушный взгляд снова впился в него, дохнув холодом вечной мерзлоты, — по веревке или без нее.

— Ты говорил, что я зачем-то нужен тебе, — проворчал Кьюлаэра.

— Может быть, чтобы принести тебя в жертву богине, — сказал Миротворец. — Может быть, это и есть лучшее место для жертвоприношения.

Кьюлаэра сперва не поверил, а потом решил, что мудрецу вполне по силам прогнать его сквозь все мучения смерти, а потом вернуть обратно к жизни для своих грязных целей. Он с омерзением выругался и протянул руку.

Миротворец достал из мешка веревку и протянул ее Кьюлаэре. Его глаза блестели. От удовольствия? От радости победы? Еще от чего-то? Кьюлаэра не мог знать точно, но, что бы это ни было, он все равно ненавидел старика. Мудрец объяснил, как следует обвязаться веревкой, чтобы спуститься. Миротворцу оставалось закрепить свой конец веревки.

— Ты так веришь в крепость моих рук? — пробурчал Кьюлаэра.

— Напротив, я верю в крепость веревки. — Миротворец обвязал свой конец веревки вокруг росшей поблизости чахлой сосны, потом крепко ухватился за шестифутовую веревку. — Видишь? Тебя буду держать не только я, но и это дерево!

— Да, если ты не отпустишь веревку, — мрачно огрызнулся Кьюлаэра. Он уселся на краю утеса, бросил взгляд вниз, и у него защемило в груди. Страх обуял его, торопил, понуждал бежать, драться, сделать хоть что-нибудь, чтобы покинуть этот утес, но другой, более жуткий страх — боязнь посоха Миротворца и его магии — удерживал его. Он сделал глубокий вдох и сказал:

— Если я умру. Миротворец, мой дух будет преследовать тебя.

Потом сделал еще один глубокий вдох и полез вниз. Впрочем, он не думал, что старик боится духов. Веревка дергалась, но держала хорошо. Кьюлаэра упирался ногами в отвесный склон, не глядя вниз. Сердце бешено колотилось в груди, его стук отдавался в голове.

Он думал о том, заслужит ли сегодня похвалу Миротворца.

Глава 10

— Теперь — вдоль склона, — бодро проговорил Миротворец. — Держись за веревку и будь осторожен, отпускай ее не спеша.

— Буду очень осторожен, — буркнул Кьюлаэра. И начал спуск по отвесному склону. Его сердце стучало дюжиной кузнечных молотов. Хорошее настроение Миротворца могло быть добрым знаком, но Кьюлаэра вспомнил только что произнесенные суровые слова и сглотнул подступивший к горлу комок. Он смело глянул вверх, хотя видел там только изумленное лицо свесившегося с края утеса Йокота. Его немного удивило, что гном, наблюдающий за его стараниями, не выглядел радостным, на самом деле он казался искренне обеспокоенным. С чего бы это?

— Слишком быстро! — крикнул старик, и верно, веревка ожгла ладонь. Как старый злодей мог это узнать, даже не посмотрев вниз?

Кьюлаэра стал двигаться еще медленнее, хотя больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот ужасный спуск завершился как можно скорее.

— Осталось всего несколько ярдов! — крикнул ему Йокот. Кьюлаэра чуть вовсе не размяк от облегчения, и все-таки, зачем гном ему помогает, пусть даже советами? Он отчаянно вцепился в веревку, потихоньку отпуская ее из рук, и шаг за шагом двигался по склону. Наконец, вытянув ногу, он коснулся горизонтальной поверхности. Не в силах в это поверить, Кьюлаэра опустил обе ноги, стравил еще полфута веревки — и почувствовал, что она ослабла. Он отогнал волну ужаса, нахлынувшую на него, и потопал ногами, чтобы убедиться, что опора надежна. Только потом он наконец посмотрел вниз и увидел под ногами твердый камень.

— Отвязывай веревку! — Голос Миротворца издалека казался тонким.

А если Кьюлаэра не отвяжет?

Они окажутся в ловушке, а он сможет сбежать, спускаясь по выступам склона! Амулет ударил по шее холодом, но Кьюлаэра продолжал быстро обдумывать свою затею. Он не сможет сбежать, не бросив веревку, но ее можно привязать к крупному валуну, если бы удалось такой отыскать...

Ну да, а Миротворец спустится и достанет его своим треклятым посохом. Кьюлаэра с досадой вздохнул и отвязал веревку. По крайней мере старик вроде бы благосклонен к нему сегодня, и вряд ли стоит делать что-то такое, из-за чего его благосклонность стала бы меньше. Он стоял, ждал и смотрел и на свесившиеся с утеса ноги Йокота, который обмотался веревкой в точности так же, как до него Кьюлаэра. Гном пополз по отвесному склону, как улитка, а может, Кьюлаэра и сам полз так же медленно? Он задумался.

Вдруг он понял, что недолго пробудет с гномом наедине. Что мешает ему сбросить человечка с обрыва? Сердце подпрыгнуло от этой мысли, но амулет остудил шею, и распространяющееся по телу онемение напомнило ему о магии Йокота. Да, Йокот новичок в шаманстве, как сказал Миротворец, но все же он был способен противостоять напору и мышцам Кьюлаэры. Но какая уж тут магия, когда гном будет лететь навстречу смерти...

А вдруг все же сумеет что-то сделать, чтобы спасти свою жизнь?

Тогда сумеет и отомстить — это будет еще хуже, потому что и когда заклинания Йокота взлетят наверх, то сверху обрушится кара Миротворца. «Вряд ли он меня убьет, — подумал Кьюлаэра, — раз заявляет, что я ему нужен для каких-то там его гнусных целей, но наверняка будет очень больно». Не то чтобы он был против легкой боли или не мог долго переносить ее, если в итоге можно было победить, но сражающийся Миротворец неизбежно побеждал, так что какой смысл терпеть боль?

Кьюлаэра с досадой вскинул руки и схватил Йокота за пояс. Его снедало желание швырнуть человечка в пропасть, но к тому времени, как гном отвязал веревку, оно было подавлено боязнью наказания от старика. Кьюлаэра вздохнул и опустил гнома на уступ.

Йокот поднял глаза и медленно проговорил:

— Спасибо, Кьюлаэра.

Благодарность удивила Кьюлаэру — с тех пор как ему исполнилось двенадцать и он перестал верить людским словам, его еще никто не благодарил! Охваченный былым гневом, он зарычал:

— Разве у меня был выбор?

— Да... — протянул гном, — ты мог постоять в стороне и дать мне самому опуститься на уступ, хотя, признаю, я испытал невероятное облегчение, почувствовав, что ты меня поддерживаешь.

— Да, я мог бы этого и не делать, — согласился Кьюлаэра и подивился, что ему самому это не пришло в голову.

Йокот задержал взгляд на какое-то время и отвернулся к отвесному склону.

— Кто следующий?

Китишейн. Посмотрев на нее снизу, Кьюлаэра понял, что у него еще остались кое-какие радости в жизни. Хоть эта женщина и была одета в штаны, она все-таки оставалась очень привлекательной; ее ботинки были туго зашнурованы и имели весьма изящный вид. Кьюлаэра размечтался, но злой укус амулета заставил его одуматься — холодный укус ошейника и опасная близость ног Китишейн, спускающейся по склону Кьюлаэра улыбнулся и поднял руки, чтобы взять ее за талию, но Китишейн одернула его:

— Я спущусь сама, спасибо.

— Как пожелаешь, — постарался придать голосу равнодушие Кьюлаэра и отошел в сторону.

Став на уступ, покрасневшая Китишейн гордо удалилась. Гордо удаляться тут было нелегко, поскольку места для этого хватило лишь на два шага, но Китишейн это все же сделала. Когда Кьюлаэра снова глянул вверх, она воскликнула:

— Как ты смеешь смотреть!

— Я должен ее поймать, если она упадет, — огрызнулся Кьюлаэра. — Как бы я смог это сделать, интересно, не глядя?

Лицо Китишейн стало еще суровее, но она промолчала.

На самом деле ничего особенно приятного в том, чтобы следить за тем, как спускается по веревке девушка-гном, не было. На ней было столько нижних юбок, что никто не смог бы разглядеть форму ее ног, только лишь ступни — а Кьюлаэра, глядя на такую кроху, не мог ощутить что-либо большее, чем легкие волны желания, пробуждающие воспоминания, пугающие, хотя он был уже взрослым человеком и давно перерос убитого им когда-то насильника.

Сверху донеслось жалобное поскуливание Луа, и Кьюлаэра почувствовал одновременно и раздражение, и жалость. Раздражение было естественнее жалости, но все-таки он потянулся и схватил Луа за талию, когда она оказалась ниже. Она вздрогнула, вскрикнула, выпустила из рук веревку и снова в ужасе закричала.

— Не бойся, сестричка! — Китишейн подошла, протянула руки, и Кьюлаэра с брезгливостью отпустил девушку-гнома. Китишейн в бешенстве зыркнула на него, но сама Луа ничего не заметила, она только, рыдая, вцепилась в Китишейн. — Да, конечно, это было нелегкое испытание, — утешала ее Китишейн, — но ты спустилась к нам, не выпустив веревку из рук, а если бы ты упала, Кьюлаэра бы тебя поддержал.

От этих слов кроха разрыдалась еще пуще. А Кьюлаэра еще сильнее разозлился. Йокот с тревогой смотрел на Луа, так что в итоге единственным, кто смотрел наверх, когда с края утеса свесился Миротворец, оказался Кьюлаэра. Платье старика так колыхалось, что Кьюлаэре удалось лишь мельком увидеть его ноги, довольно-таки мускулистые.

Вдруг Кьюлаэра задумался о том, кто же теперь подержит другой конец веревки.

Он бросился вперед, расставил руки, чтобы поймать старика. Китишейн, увидев это, взглянула вверх и сказала:

— Нечего бояться. Он надежно закрепил веревку.

Кьюлаэра не убрал рук, хотя сердце у него перестало колотиться, и обозвал себя дураком за то, что заботится о безопасности своего врага. Ведь разбейся Миротворец насмерть, эти трое снова стали бы его рабами! Если б не магия Йокота...

Но Миротворец преспокойно приземлился и поблагодарил Кьюлаэру легким кивком:

— Спасибо, дитя леса. Я и правда мог выпустить веревку и не успеть произнести полетное заклинание.

«Ага, — подумал Кьюлаэра, — теперь я уже не “волкоголовый”, а “дитя леса”, так? Интересно, с чего бы это?»

Потом он удивился: а почему старик сразу же не произнес свое полетное заклинание? Соврал — небось и летать-то не умеет...

Взглянув вверх, Миротворец резко потянул за веревку, и он продолжал тянуть, и скоро она оторвалась от дерева.

— Отойдите! — приказал мудрец.

Кьюлаэра быстро отступил. Йокот с Китишейн тоже. Даже Луа удалось справиться с рыданиями и, осмелев, посмотреть вверх — и вовремя: веревка упала и легла у их ног.

— Смотай ее, — сказал старик Кьюлаэре, — и пойдем.

Кьюлаэра вздохнул и наклонился, чтобы смотать веревку.

* * *

Китишейн ловила себя на том, что по пути украдкой посматривает на Кьюлаэру. Ей с трудом верилось, что это тот самый человек, что напал на нее несколько месяцев назад. Наука мытья, прививаемая ему Миротворцем, не прошла даром: оказалось, что у парня белое, свежее лицо, волосы светлые. То ли из-за упражнений, то ли из-за уроков унижения и боли, но казалось, что кожа верзилы теперь чуть ли не светится. Жирок истаял, обнаружив под собой могучие мускулы. Лицо Кьюлаэры осунулось, и стало заметно, что для мужчины у него очень большие глаза, прямой нос, а от вида его пухлых губ девушку бросало в непонятную дрожь.

Эта дрожь напомнила Китишейн о том, как он набрасывался на нее. Да, с тех пор как Йокот победил Кьюлаэру магией, тот ко всем остальным стал относиться равнодушно, но Китишейн понимала, что все-таки он может попытаться снова напасть на нее. Стоило залюбоваться им, как всплывали воспоминания и заставляли ее с дрожью отвернуться от верзилы.

Луа в свою очередь заметила перемены в Йокоте. Как ей показалось, он стал другим после того, как победил Кьюлаэру, — сильнее, увереннее. И вместе с тем он стал более мрачен и молчалив, ей недоставало его прежних едких насмешек и ехидных замечаний по адресу Кьюлаэры — не то чтобы они совсем прекратились, но стали реже. Йокот возмужал, стал крепче постоянно живущих под землей гномов. По вечерам, когда Йокот снимал очки, Луа начала замечать, что он весьма привлекателен.

С удивлением и радостью она обнаружила, что уже не влюблена в Кьюлаэру. К ней пришло чувство освобождения и облегчения, удивлявшие ее, но теперь ее влюбленность перекинулась на Йокота. Гном же, казалось, избегал Луа. Не из-за того ли, что она так жалела Кьюлаэру, когда тому было плохо? Но ведь она всех жалеет одинаково! Вконец запутавшаяся Луа погрузилась в тоску.

Кьюлаэра со своей стороны обнаружил, что все чаще и чаще размышляет о правилах, которые так восхвалял Миротворец, и начал придумывать возражения. Самым главным из них было то, что он сильно сомневался, что может повстречать человека сильнее себя, того, кто стал бы мучить его. Четверых или пятерых мучителей вместе — да, но одного? Он ни разу в жизни не видел человека ни такого же рослого, как он сам, ни такого же сильного, а боевое искусство Миротворца его не страшило, поскольку это было всего лишь искусство, а значит, в один прекрасный день и он им овладеет. Но увы, не магией — это правило Кьюлаэра согласился принять: никогда не нарываться на драку с шаманом. Но он помнил, что Миротворец сказал: «Только тогда, когда это неизбежно», — и начал продумывать, как можно было бы одолеть колдунов. Ударить быстрее, опередить, пока они не успели произнести заклинание? Но как приблизиться для одного быстрого, решающего удара? Тут было над чем поломать голову.

Миротворец начал доверять ему настолько, что позволял исчезать из поля зрения, и однажды Кьюлаэра, собирая хворост для костра, увидел рослого незнакомца, идущего к нему по лесу. Он понял, что это и есть ответ на вопрос о мучителе сильнее его самого.

Незнакомец казался немного выше Кьюлаэры, у него были темные волосы, широкоскулое лицо и большие глаза. Облаченный в рубаху лесного жителя, штаны и ботинки, он был мягким и грузным. Тем не менее по собственному опыту Кьюлаэра знал, что даже под самым толстым слоем жира могут прятаться дюжие мышцы, так что радоваться не стал. Он был готов увернуться, поскольку незнакомец сжимал лук, а за спиной его висел колчан со стрелами.

И конечно, незнакомец натянул тетиву и осклабился:

— Иди сюда, приятель! Я вышел подстрелить оленя, и мне бы не помешал раб, который бы нес тушу.

— Сам иди сюда! — Сердце Кьюлаэры пело в предвкушении честной драки. — Я не раб и уж, конечно, не друг человеку, который убивает больше, чем способен съесть.

Стрела была нацелена прямо ему в лицо.

— О нет, ты или раб, или покойник.

— Тогда убей меня, — дерзко предложил Кьюлаэра.

Звякнула тетива. Кьюлаэра метнулся влево. Стрела, конечно, пролетела далеко справа — охотник рассчитывал, что его жертва метнется туда. Кьюлаэра тут же бросился прямо на незнакомца и настиг его прежде, чем тот успел перезарядить лук. Охотник бросил свое оружие как раз вовремя, чтобы закрыться от удара Кьюлаэры, но от толчка полетел назад, успев вцепиться в рубаху Кьюлаэры, и потянул его за собой. Кьюлаэра потерял равновесие, но, падая, двинул кулаком охотнику в живот. Он не ошибся, под слоем жира оказались твердые мышцы, и притом жира было совсем немного, но охотник замычал и немного ослабил хватку, чего Кьюлаэре хватило, чтобы вырвать руку и вскочить на ноги. Но и охотник поднялся так же быстро, как и Кьюлаэра, встал в стойку, ухмыльнулся.

Кьюлаэра сильно ударил по ухмыляющейся роже — сильно и быстро.

Рука незнакомца резко взметнулась, чтобы отразить удар, и кулак метнулся Кьюлаэре в живот. Кьюлаэра закрылся, отразил удар, направленный ему прямо в лицо, но третьим ударом охотник попал ему в скулу. Кьюлаэра отпрыгнул, в голове у него звенело, он тряхнул ей, чтобы она прояснилась. В ушах гремел победный рев врага, он увидел приближающееся пятно: незнакомец стремился воспользоваться достигнутым преимуществом. Кьюлаэра закрылся руками, отступил, повернулся и нырнул в сторону достаточно быстро, чтобы удар, направленный ему в живот, пришелся в руку, но споткнулся и упал спиной на что-то твердое. Незнакомец, громко ликуя, перепрыгнул через бревно и занес ногу над упавшим.

Кьюлаэра схватил его за лодыжку, толкнул ногу врага от себя и вывернулся. Незнакомец, визжа от боли, упал. Не отпуская его ноги, Кьюлаэра поднялся и принялся качать ее из стороны в сторону. Охотник не оставлял попыток лягнуть его. Кьюлаэра ухмыльнулся и задрал ногу врага еще выше, а тот врезал другой ногой ему по ребрам. Кьюлаэра выпустил его лодыжку, беззвучно бранясь, постарался не отвлекаться, но его легкие отчаянно просили воздуха. Охотник прыгнул и быстро ударил Кьюлаэру по лицу три раза подряд. Два удара Кьюлаэра отбил и успел отскочить назад, чтобы смягчить третий. Он поспешно отступал, подпрыгивая и отражая удар за ударом, потом изловчился и резко нырнул незнакомцу под руки и врезал ему кулаком в живот. Охотник с ревом согнулся, не опуская рук, не отрывая глаз от Кьюлаэры, пытаясь вдохнуть. Кьюлаэра мог его понять: драка длилась уже достаточно долго — он и сам уже порядком устал.

Но она продлилась еще. Удар — ответный удар, удар — защита, отступление — нападение, пока наконец оба мужчины не встали, дрожа от усталости, друг против друга с опущенными руками, в полном изнеможении хватая ртами воздух и набирая сил для следующего удара.

— Мы слишком равные соперники! — прохрипел наконец Кьюлаэра, но рук не опустил.

— Верно, — неохотно ответил незнакомец. — Если будем продолжать драться, то оба проиграем.

— Значит, мир? — Кьюлаэра поднял не сжатую в кулак, но готовую в любую секунду сжаться и ударить руку.

— Мир, — согласился незнакомец, делая то же самое. Кьюлаэра отошел назад и опустил руки, готовый в любую минуту снова встать в боевую стойку.

— Ты — самый сильный из всех, с кем я дрался, за исключением одного.

— За исключением одного? — Незнакомец выпрямился, опустил руки. — Ты хочешь сказать, что есть кто-то, кто дерется лучше меня?

— Ну да, но он — колдун, так что это не важно.

— Это очень даже важно! — возмущенно ответил незнакомец. — Может ли он одолеть тебя без помощи магии?

— Большей частью да, — признался Кьюлаэра.

— Но не всегда? О, им нельзя доверять — этим шаманам, чародеям и мудрецам! Все они одинаковые, обыкновенные негодяи, которых они так презирают на словах, а сами всех унижают и порабощают своей магией!

— Я бы тоже так сказал, — согласился Кьюлаэра. Охотник сел на траву.

— Присаживайся и расскажи мне об этом, садись, садись, после драки с тобой я слишком устал, чтобы стоять.

— Я тоже, — признался Кьюлаэра и сел рядом. — Ты, видать, тоже знаком с колдунами, охотник?

— Только с шаманом из моей родной деревни, лесной житель. Он имел наглость подговорить всех, чтобы меня изгнали лишь за то, что я силой рук делал то же самое, что он делал силой магии! Да еще с шаманом из деревни, куда я потом пришел. Сам меня позвал, а потом пытался устрашить меня своими ритуалами, а когда я отказался встать перед ним на колени, он подговорил своих людей прогнать меня. С тех пор я решил охотиться в одиночку и мучить слабых, как они того и заслуживают.

— Вот-вот, так им и надо! — воскликнул Кьюлаэра с искренним негодованием. — Разве не так устроен мир? Разве не правильно, что мы ведем себя так же, как животные, деревья и стихии?

— Конечно! А теперь скажи, близко ли ты знаком с шаманами?

— Почти так же, как и ты.

Кьюлаэра рассказал ему про свое юношество и изгнание, про то, как его сторонились сородичи, пока он не повзрослел, и не начал их избивать за это, и не был в конце концов изгнан.

Кьюлаэра был поражен: он нашел товарища по несчастью, единомышленника, но о самой главной беде своего детства, из-за которой его соплеменники стали его бояться, Кьюлаэра умолчал. Насколько он мог понять, у этого охотника ничего похожего в жизни не произошло, и вряд ли бы он его понял. Его новый знакомый просто вырос самым большим из сверстников и решил, что имеет право бить тех, кто слабее, наслаждаться пьянящим ощущением власти. Кьюлаэре показалось, что было в этом что-то неправильное, но он не придал этой мысли значения, обрадованный встречей с тем, кто не порицал его за то, что он такой, какой есть. Он даже доверился охотнику настолько, что рассказал о своей встрече с Луа и Йокотом, на что охотник ответил понимающим хохотом. Потом он рассказал, как в дело вмешалась Китишейн и как он ее покорил или покорил бы, не появись Миротворец.

— Какое он имел право? — возмущенно спросил охотник — с жаром человека, которому не досказали страшную сказку. — Она была твоей добычей, а не его! Он же даже не захотел сам ей попользоваться!

— Конечно, это вышло несправедливо, я тоже так подумал, — согласился Кьюлаэра. Злоба и обида вновь ожили в нем. — Но ему мало было прогнать меня и освободить их.

Он рассказал о том, как был порабощен Миротворцем, о бесчисленных унижениях, коим подверг его мудрец, своем безнадежном сопротивлении и не отмщенных ударах и оскорблениях. И по мере того, как он рассказывал, злость вскипала в нем все сильней и сильней.

— Бесстыднейший наглец! — воскликнул охотник. — Так унизить воина! — Он схватил Кьюлаэру за ворот и подтянул к себе. — Он заслужил смерть, лесной житель! Он заслужил даже больше, чем смерть! — Он отпустил руку. — Как ты мог ему позволить так помыкать тобой?

— У меня не было выбора, — признался Кьюлаэра, хотя от этих слов у него запершило в горле.

— Теперь есть, — ухмыльнулся незнакомец. — Нас двое.

Кьюлаэра посмотрел на него и медленно ухмыльнулся в ответ.

Его сердце воспарило при мысли о свободе, но он вспомнил рассказы Миротворца и, охладев, проговорил:

— Но скорее всего не стоит мне противиться. Меня бесят правила Миротворца, но я не могу не признать: в них есть смысл.

— Правила? — нахмурился незнакомец. — Что еще за правила?

Кьюлаэра объяснил ему правила, что, конечно, не отняло много времени.

— И ты его слушаешься? — недоверчиво поинтересовался охотник.

— Я начал видеть в них смысл.

Но из-за того, что охотник смотрел на него, как на дурака, Кьюлаэра начал терять уверенность.

— С ума сойти! — Охотник вскочил и зашагал по поляне. — Такого силача подчинил своим правилам колдун? Какое он имел право? Какое?

— Миротворец говорит, что не он выдумал эти правила, а что они соединяют между собой всех людей и что без них все бы разбежались в разные стороны.

Но теперь эти слова уже не казались Кьюлаэре столь истинными, какими они были, когда их произносил старик и когда еще свежи были воспоминания о победе Йокота.

— Миротворец говорит то. Миротворец говорит се! Ты — воин! Кто такой этот Миротворец, чтобы говорить тебе, что ты должен делать, а что нет? Кто такой кто угодно на свете, чтобы учить воина уму-разуму? — Охотник подбежал и ткнул в Кьюлаэру пальцем. — А ты кто такой, чтобы слушаться его? Ну давай восстановим справедливость! — Он снова сел подле Кьюлаэры, его мышцы были напряжены от нетерпения. — Я помогу тебе! Я прокрадусь в лагерь ночью и схвачу старикашку, а ты убьешь его!

Кьюлаэра распалился и удивился собственной страсти, жажде мести настолько сильной, что его било в ознобе. Однако он хорошо представлял себе, что мог сделать Миротворец с любым, кто попытался бы его убить, — особенно если этот любой был самим Кьюлаэрой.

— У нас всегда кто-нибудь стоит на часах...

— Я подожду, когда это будешь ты!

— Чтобы применить магию, ему не нужен ни посох, ни руки, только губы...

— Я буду готов задушить его и придержать ему руки, если он проснется, но он не проснется!

Кьюлаэра взглянул на него:

— То есть мы убьем его, когда он будет спать?

— А как еще убьешь колдуна? — нетерпеливо спросил охотник. — Позволь ему проснуться, так он одной силой разума сотворит магию, понятно же! Кто знает колдовские приемы, кто знает, как они творят свои чудеса? Конечно, мы убьем его во сне, а как же еще?

Даже Кьюлаэре это предложение показалось и чрезмерно подлым, и уж точно — трусливым.

— Только так возможно противостоять несправедливому преимуществу колдуна над тобой! — убеждал охотник. — Дай ему ответить, и у тебя не останется ни малейшей возможности! Убей его во сне, ибо нет иного пути! Убей его во сне и освободись!

Да, трусливо, подло, нечестно, но Кьюлаэре так хотелось вновь обрести свободу, что ему хотелось слушать и слушать охотника.

— И тогда мы с тобой снова поработим гномов и эту женщину, — оскалился незнакомец.

Мысль о Китишейн в его объятиях громом прогремела в голове Кьюлаэры. Посмотреть, действительно ли ее фигура столь хороша, как кажется под кожаными штанами и рубахой... изучить ее не торопясь, когда будет время, и насладиться...

Конечно, она не сразу ответит на медленные, продолжительные ласки, но потом ответит, когда он найдет подход к этой...

— Готов ли ты сделать это и получить женщину? — спросил охотник.

— Да! — Кьюлаэра вскочил на ноги и ударил охотника по плечу. — Я буду на часах последние три часа перед зарей! Приходи, и мы сделаем это!

— Молодчина! — Охотник улыбнулся и похлопал его по плечу. — Тогда иди и собирай дрова, как собирал! А вечером заточи поострее нож!

— Хорошо! Приходи в темноте, перед зарей!

— Приду! — Охотник наклонился, чтобы поднять лук и колчан. — Высматривай меня в темноте!

— В темноте! — эхом откликнулся Кьюлаэра, еще раз ударил охотника по плечу и повернулся, чтобы идти, но резко обернулся, готовый отпрыгнуть, если охотник метит из лука ему в спину.

Но когда Кьюлаэра обернулся в первый раз, охотник лишь помахал ему рукой, а во второй — уже скрылся в подлеске. Кьюлаэра успокоился и принялся собирать охапку хвороста побольше. Охотник и впрямь оказался славным малым!

Кьюлаэра размеренным шагом вернулся в лагерь с охапкой хвороста, насвистывая и удивляясь тому, как легко у него на душе. Когда еще его сердце пело так радостно, с тех пор как его выгнали из деревни!

Разжигавший костер Йокот обернулся и нахмурился:

— Чему это ты так радуешься, Кьюлаэра?

— Запаху осени в воздухе, Йокот! Ощущению счастья, которое он дает человеку!

Лгать снова стало легко. Он бросил хворост рядом с гномом. Было так приятно мечтать, верить, что снова будешь свободным и способным колошматить кого захочется, и замышлять что угодно, без этого треклятого амулета, пылающего холодом на шее...

Рука Кьюлаэры метнулась к вороту: он ведь думал о том, как убьет старика, а амулет при этом совершенно не похолодел.

Амулета на шее не было.

Кьюлаэра в страхе ощупывал тело, грудь. Может быть, цепь порвалась и амулет свалился под рубашку — но нет, они пропали, и цепь, и ошейник! Вдруг он вспомнил, как рука незнакомца вцепилась ему в ворот, подтянула и отбросила назад.

— Змей! Он украл мой амулет!

— Какой змей? — вытаращила глаза Луа.

— Тот, что напал на меня в лесу! Свинья! Стервец! Красть у меня, а?

Кьюлаэра развернулся и помчался в лес.

Китишейн и гномы озадаченно смотрели ему вслед. Появился Миротворец, встал позади них и проводил убегавшего взглядом.

— Что ему злиться, что кто-то украл амулет? — нахмурилась Луа. — Он же так его ненавидел!

— Вот именно, — сказала Китишейн. — Он все твердил, что это знак рабства.

— Так оно и есть на самом деле, — подтвердил Миротворец.

— Тогда чего ему злиться, что его украли?

— Потому, — ответил Миротворец, — что он его собственность.

Глава 11

Кьюлаэра бежал по лесу, бранясь. Как посмел этот наглец у него красть! Мало того, как посмел он набиваться в союзники и подбивать его на достижение сокровенного желания, с самого начала просто отвлекая его чтобы потом обворовать! Слава богам, думал Кьюлаэра, что он не попытался убить Миротворца, рассчитывая на помощь этого человека!

Было уже темно, но кое-где лунный свет пробивался сквозь листву. Кьюлаэра бежал, спотыкаясь, к той опушке, где они встретились с охотником. Она была залита лунным светом; он торопливо отыскал следы незнакомца и бросился по ним в чащу.

По пути он немного поостыл и решил, что не стоит так шуметь. Он перешел на шаг и стал ступать более осторожно, а затем пошел быстрее, не теряя следов охотника. Странно, но, похоже, человек и не пытался прятаться.

Там, за деревьями, свет костра! Кьюлаэра пошел еще медленнее, очень осторожно, но сердце его, когда он выходил на опушку, горело жаждой убийства.

Он не был достаточно осторожен! Незнакомец обернулся и ухмыльнулся:

— А, лесной житель! Не смог меня дождаться!

— Никто бы не смог ждать так долго, — ответил Кьюлаэра, — потому что ты не пришел бы никогда. — Он протянул руку. — Мой амулет. Отдай его.

Амулет блестел на шее у незнакомца.

— Подойди и возьми, — рассмеялся тот. Кьюлаэра подошел ближе, прыгнул и ударил. Незнакомец увернулся, попытался схватить Кьюлаэру за ногу, но промахнулся. Он прыгнул в тот момент, когда Кьюлаэра приземлялся, попал тому кулаком под ложечку, потом в лицо, потом в бок, но Кьюлаэра уже выучил любимые приемы охотника, все три удара отбил и вернул резким прямым. Незнакомец отразил его и двинул Кьюлаэре в челюсть. В глазах у него поплыло, он схватил незнакомца, когда тот попятился, чуть не упал, и охотник с глухим стуком рухнул на землю. Кьюлаэра отошел, встряхнулся и увидел, что незнакомец поднимается, закрываясь кулаками. Это он сделал зря. Кьюлаэра скакнул в сторону и заехал незнакомцу по голове. Охотник злобно завопил, но, падая, попытался ударить Кьюлаэру. И застал врасплох, попал ему в живот, тот согнулся от боли, быстро отступая. А незнакомец успел встать на ноги, прийти в себя и что было сил броситься на Кьюлаэру.