Шедевры фантастики - Чародей поневоле (пер. В.М.Федоров)

      — Э, скажи-ка, как они проделывают этот фокус?
      — Да просто смотрят на комок этой штуки, и он становится тем, что они хотят.
      Род медленно кивнул головой.
      — Очень ловко. Оч-чень ловко. Единственный зазор в этом плане, что это не мой стиль колдовства.
      Туан сник.
      — Ты не обрабатываешь ведьмин мох? Тогда как же нам быть?.. Все же то крайне странно, что ты не знаешь об этом.
      — Отнюдь, — возразил Том. — Очень плохой отдел инструктажа.
      — А, заткнись, — пробурчал Род. — Есть другие способы достать мышь.
      Он сложил руки рупором у рта и тихо позвал:
      — Гвен! Эй, Гвен!
      Прямо перед его носом на ниточке упал паучок.
      — Е-твое! Не делай этого, девочка!
      — Насекомое! — прошептал Том и замахнулся, чтобы прихлопнуть его.
      Род ткнул его в солнечное сплетение.
      — Поосторожнее, Том. Раздавишь паука, и ждет тебя, знаешь ли, несчастье, а именно — я!
      Он подставил ладонь под паучка и очень нежно погладил его пальцем.
      — Ну, во всяком случае, ты выбрала не «черную вдову» . Если подумать, ты самый хорошенький паучок, какого я когда-либо видел.
      Паучок запрыгал у него на ладони.
      — Слушай, милая, мне нужна мышь, чтобы привести сюда того часового. Ты справишься с этим?
      Паучок потерял четкость формы, растекся и превратился в мышь.
      Она спрыгнула с его ладони и шмыгнула к углу.
      — О, нет, не ты! — Род прыгнул и накрыл ее ладонью, а затем очень осторожно поднял. — Извини меня, милая, на тебя могут наступить, и если с тобой что-нибудь случится, я буду совершенно раздавлен.
      Он поцеловал ее в нос и услышал, как Том давится за его спиной от смеха. Мышка завертелась в экстазе.
      — Нет, — сказал Род, проводя пальцем по ее спине и ущипнув за хвост. — Ты должна сделать мне вместо этого другую из той кляксы ведьминого мха. Как по-твоему, ты сможешь справиться с этим, миленькая?
      Мышка кивнула, повернулась и пристально посмотрела на ведьмин мох.
      Клякса медленно сжалась, выпустила побег хвоста, вырастила на верхнем конце усики, изменила цвет на коричневый — и со стены сползла мышь.
      Том сглотнул и перекрестился.
      Род нахмурился.
      — А я думал, что ты атеист.
      — Не в такие минуты, мастер.
      Мышь из ведьминого мха шмыгнула за угол.
      Большой Том достал кинжал, держа его за лезвие, и поднял тяжелую рукоять, словно дубину.
      Храп за углом с кряканьем прекратился.
      — Ааа! Кусать меня, гадина ползучая!
      Табурет часового со стуком упал.
      Он дважды топнул, промахнувшись, затем ожидавшие услышали топот бегущего человека.
      Том напрягся.
      Мышка выскочила из-за угла.
      Часовой появился следом за ней, ругаясь, ноги его поскользнулись на повороте. Он поднял голову, увидел Тома и имел как раз достаточно времени, чтобы ужаснуться, прежде чем рукоять кинжала Тома угодила ему с громким стуком в основание черепа.
      Род испустил вздох облегчения.
      — Наконец-то.
      Часовой изящно свалился в поджидавшие его объятия Туана. Юный аристократ, усмехаясь, посмотрел на Рода.
      — Кто сражается бок о бок с чародеем, побеждает, — сказал он.
      — И все же это был весьма жалкий трюк, — упрямо заявил Род.
      Том содрогнулся и вытащил из сумки длинную черную нить.
      — Нет, она не удержит его, — запротестовал Туан.
      Единственным ответом Тома была ухмылка.
      — Леска? — поднял бровь Род.
      — Еще лучше, — ответил Том, опускаясь на колени и начиная пеленать часового. — Плетеный синтетический паучий шелк.
      — И всем этим мы обязаны тебе, — сказал Род, гладя мышку у себя на руке.
      Та завертела носом, а затем нырнула между пуговиц его камзола.
      Род придушил смешок, накрыв бугорок у себя на камзоле.
      — Эй, поосторожнее, щекотно же!
      Часовой между тем с кляпом во рту был аккуратно спеленут в ком Томом, и удерживался он на месте несколькими витками нитки.
      — Где мы его спрячем? — прошептал Туан.
      — Под рукой нет ни одного удобного места, — проворчал Том, высунув язык, пока завязывал гордиев узел.
      — Эй! — Род похлопал бугорок, двинувшийся к низу от пряжки его пояса. — Прекрати это!
      — Вон, на той стене есть подставка для факела, — показал Туан.
      — В самый раз, — проворчал Том, подняв беспомощного часового и закрепив одну из петель нити на подставке.
      Род покачал головой.
      — А что если кто-нибудь пройдет этой дорогой? Мы не можем оставить его тут подвешенным.
      Он сунул руку в камзол и оторвал мышку от исследовательского путешествия по его грудной клетке.
      — Слушай, детка, ты знаешь, что такое искривление пространства?
      Мышка выкатила глаза и дернула усиками, а затем твердо покачала головой.
      — А как насчет, э… кармана времени?
      Мышка энергично кивнула, затем мышиная мордочка сосредоточенно сморщилась и… часовой исчез.
      Туан выпучил глаза, челюсть у него отвисла.
      Большой Том поджал губы, затем живо промолвил:
      — А… да! Ну, давайте тогда действовать дальше.
      Род усмехнулся, поставил мышку на пол, развернул ее и легонько хлопнул по спине.
      — Сгинь, пропади, заколдованный зверь, но оставайся поблизости, ты можешь понадобиться.
      Мышка скрылась с прощальным писком через плечо.
      — Не сомневаюсь, что Пересмешник будет спать там, где была комната Туана, — прошептал Том. — А его приспешники, будем надеяться, находятся неподалеку.
      — А не может ли один из них оказаться бодрствующим? — прошептал Туан. — Или, может быть, поставлен начальником караула?
      Том медленно повернулся, глядя на Туана со странным выражением лица. Он поднял бровь, взглянув на Рода:
      — Хороший человек, — сказал он, — и хорошая догадка, — затем: — Следуйте за мной, — и, повернувшись, пошел прочь.
      Им пришлось обойти только одного часового между собой и пивным залом.
      Само помещение, как всегда, пещероподобное и грязное, было освещено только огнем очага и несколькими чадящими факелами. Этого, однако, хватало, чтобы разглядеть большую каменную лестницу, прорезавшую себе путь по противоположной стене с грацией, которой противоречили ее истертые ступени и сломанные перила.
      Выше лестницы в зал выступала галерея. Дверные проемы вдоль нее вели в личные комнаты.
      Рядом с очагом сидел в огромном кресле, развалясь и храпя, широкоплечий человек с лицом, как топор. Еще двое караульных сутулились по обеим сторонам двери в центре балкона.
      — Неважное положение, — заключил Большой Том, ныряя обратно в коридор. — Тут их на одного больше, чем нас, и они настолько далеко друг от друга, что двое наверняка поднимут тревогу, пока мы выводим из строя остальных.
      — Не говоря уже о мусорной свалке в виде освещенного зала, который нам придется пересечь, прежде чем мы доберемся до них, — добавил Род.
      — Мы можем проползти под столами и табуретами, а тот, что у подножия лестницы, наверняка скоро уснет, он все время клюет носом.
      — Это снимет беспокойство о двух внизу, но как насчет пары на балконе?
      — На это, — сказал Туан, — ответит мое скромное искусство в обращении с пращей.
      Он вытащил клок кожи с обернутыми вокруг нее двумя сыромятными ремнями.
      — Как ты научился этому искусству? — проворчал Том, пока Туан разматывал ремешки. — Это же оружие крестьянина, а не игрушка лордика.
      Во взгляде, брошенном Туаном на Тома, сквозило презрение.
      — Рыцарь должен обучиться умению владеть любым оружием, Большой Том.
      Род нахмурился.
      — Я не знал, что это было частью стандартного кодекса.
      — Не было и нет, — признался Туан, — но таковы правила моего отца и мои, как вы видите. Оба этих негодяя будут измерять свой рост на холодном камне допрежь поймут, что их сразило.
      — Не сомневаюсь, — мрачно согласился Род. — Ладно, поехали, я возьму того, что у очага.
      — Нет, — поправил его Большой Том, — ты возьмешь того, что у лестницы.
      — Вот как? Какая-то особая причина?
      — Да, — по-волчьи оскалился Том. — Тот, что в большом кресле, и есть тот самый приспешник, которого предвидел Туан, и именно тот, что засадил меня в тюрягу. То моя добыча, мастер.
      Род посмотрел Тому в глаза и почувствовал, как зловещий холодок пополз у него по спине.
      — Ладно, мясник, — пробормотал он, — только помни, эти люди пока не для резания.
      — Пусть каждый хоронит своих покойников по своему вкусу и обычаю, — процитировал Том. — Ступай, займись своими мертвецами и предоставь моих мне.
      Они упали на животы и поползли по-пластунски, каждый к своему собственному противнику. Для Рода это была вечность, состоящая из ножек столов и табуретов с массой остатков пищи между ними и постоянного страха, что один из них может добраться до своего места раньше и заскучает.
      Раздался громкий с отдачей треск.
      Род замер. Один из них ступил неосторожно.
      С миг стояла тишина, затем голос окликнул:
      — Что сие было?
      Потом:
      — Эй, ты там! Эгберт! Проснись, пьянчуга, и следи за лестницей, кою караулишь!
      — А? Чо? Чо такое? — пробормотал невнятный голос поближе.
      — Что там вас смутило? — пробормотал более глухой раздраженный голос у очага. — Дважды вы будили меня по пустякам.
      Возникло молчание.
      Затем первый голос произнес:
      — Был шум, капитан, своего рода стук между столов.
      — Стук, он говорит! — проворчал капитан. — Крыса, наверное, убирает остатки, ничего более! И ты будишь меня из-за этого? Сделай сие еще раз, и ты впрямь услышишь громкий стук по твоей голове.
      Затем этот же голос проворчал про себя:
      — Стук, понимаешь ли! Проклятый стук!
      Потом снова наступила тишина, затем приглушенное клацанье, когда один из часовых беспокойно переместил свой вес.
      Род испустил вздох облегчения — медленный и беззвучный. Он ждал, когда часовой опять начнет храпеть.
      Затем он вновь ужом пополз вперед до тех пор, пока не улегся под ближайшим к лестнице столом.
      Казалось, что время остановилось.
      От очага раздался пронзительный свист и стук, когда Том перевернул табурет, под которым прятался.
      Род прыгнул на своего противника. Уголком глаза он видел вскочившего на ноги Туана, неясную дугу его пращи, затем Род врезался в часового, вогнав кулак ему в поддых и сжав горло левой рукой.
      Тот сложился пополам. Род слегка рубанул ребром ладони по основанию черепа, как раз под железной шапкой, и часовой обмяк.
      Он поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как осел часовой на балконе. Другой извивался на камнях, стиснув руки на горле.
      Род поднялся по лестнице в пять прыжков. Он нанес часовому скуловорот в челюсть. Глаза у того закатились — отключился он моментально.
      Гортань у него была перекошена, зрелище малопривлекательное. Но в этом ему повезло, будь это прямое попадание, его трахея была бы уничтожена.
      Его спутнику не достало такого везения — камень пробил ему лоб. Кровь залила все его лицо и лужей растекалась по полу.
      — Прости меня, старина, — прошептал Туан, когда узрел дело рук своих.
      Род никогда не видел лицо юноши таким мрачным.
      — Рок войны, Туан, — прошептал он.
      — Да, — согласился Туан. — И будь он равен мне, я мог бы тут же забыть об этом. Но человеку моей крови полагается защищать крестьян, а не убивать их.
      Род посмотрел на невеселое лицо юноши и подумал, что именно такие люди, как Логайры, давали аристократии то малое оправдание, которое она имела.
      Том бросил один лишь взгляд и с грозным выражением лица отвернулся связать оставшегося.
      Был только один убитый; капитан и карауливший лестницу лежали, надежно скрученные черной нитью Тома.
      Том поднялся, сердито глядя на Туана.
      — То было хорошо сделано, — проворчал он. — Ты вывел из строя двоих из них и сумел пощадить одного, ты лихой боец. А что до одного убитого, то не скорби о нем, ты едва ли мог получить время для лучшего прицеливания.
      Лицо Туана стало озадаченным от смущения. Он не мог, по справедливости, возражать против манеры Тома, и все же как-то не по себе получать отеческий совет и прощение от крестьянина.
      Род дал ему выход.
      — Ты спал там? — Он ткнул большим пальцем в сторону двери, охранявшейся часовыми.
      Вопрос пробился сквозь рассеянность Туана, юноша обернулся, посмотрел и кивнул.
      — Ну, значит, здесь и будет Пересмешник. — Род посмотрел на Тома. — Капитан внизу был одним из личных кадров Пересмешника?
      — Да.
      — Значит, остаются еще двое. Каковы шансы, что оба находятся в этих комнатах, по обе стороны от комнаты Пересмешника? — Когда Том потянул себя за нижнюю губу и кивнул, Род продолжил: — Значит, по одному на каждого из нас. Вы, ребята, берите приспешников, а я Пересмешника.
      Он повернулся к двери. На плечо ему упала мясистая рука Тома.
      — Это как же так? — проворчал крестьянин. — Как это Пересмешник стал твоей добычей, а не моей?
      Род усмехнулся.
      — Я человек, стоящий посередине, помнишь? Кроме того, какой у тебя пояс?
      — Коричневый, — признался Том.
      — А у Пересмешника?
      — Черный, — неохотно ответил Том. — Пятый дан.
      — У меня черный, восьмой дан. Ты берешь приспешника.
      — Что это за болтовня о поясах? — нахмурился Туан.
      — Просто спор о юрисдикции, не беспокойся об этом. — Род повернулся к центральной двери.
      Большой Том снова схватил его за руку.
      — Мастер, — и на этот раз он, похоже, употреблял это выражение всерьез. — Когда с этим будет покончено, ты должен научить меня.
      — Да, разумеется, все, что угодно. Ты у меня получишь диплом колледжа, только давай покончим с этим, идет?
      — Спасибо, — усмехнулся Том, — но у меня уже есть диплом доктора.
      Род сделал переоценку, затем уставился на него.
      — Чего?
      — Теологии.
      Род кивнул.
      — Это укладывается. Слушай, ты ведь не выдвинул каких-нибудь новых атеистических теорий, а?
      — Мастер, — обиженно запротестовал Том. — Как можно доказывать или опровергать существование нематериального существа посредством материальных данных? Это-то и есть врожденное противоречие…
      — Господа, — вмешался с сарказмом Туан. — Мне крайне неприятно перебивать столь ученую беседу, но Пересмешник ждет и может вскоре проснуться.
      — А? О! Ах, да! — Род повернулся к двери. — Увидимся через пять минут, Большой Том.
      — Да, мы должны продолжить беседу, — ухмыльнулся Большой Том и повернул к двери напротив.
      Род приоткрыл свою дверь, напрягая руки.
      Она заскрипела. Она застонала. Она завизжала. Она подала формальный протест.
      Род бросился вперед, времени у него было в самый раз, чтобы сообразить, что Пересмешник заботливо оставил дверные петли несмазанными в качестве примитивной, но очень эффективной системы сигнализации, прежде чем тот завизжал «караул!» и вскочил с постели, нанося рубящие удары ладонями.
      Род блокировал удар сверху и сделал выпад в солнечное сплетение. Его рука была умело отражена, визг Пересмешника «на помощь!» пронзил ему уши.
      У Рода как раз достало времени, чтобы оценить юмор ситуации: черный пояс зовет на помощь, прежде чем увидел удар ноги, направленный ему в пах.
      Он отпрыгнул, а Пересмешник ринулся следом за ним. На этот раз удар прошел.
      Род покатился по полу, корчась от боли.
      Он увидел ногу, нацелившуюся ему в челюсть, и сумел как раз достаточно отвернуть голову: удар пришелся ему по левой стороне черепа.
      Он увидел россыпь красных звездочек, пылающих на черном фоне, и бешено затряс головой, пытаясь прояснить ее.
      Сквозь звон в ушах он услышал еще один визг, неожиданно оборвавшийся, затем глухой стук, потом рев Большого Тома.
      — За пращу, Туан! На этот визг сбегутся охранники!
      Затем великан склонился над ним, приблизив лицо:
      — Сильно ли ранен, мастер?
      Род никогда и не предполагал, что пивным перегаром и луком может так хорошо пахнуть.
      — Со мной все в порядке, — выдохнул он. — Удар пришелся немного не по центру, слава небесам!
      — Ты можешь встать?
      — Через минуту. Однако Гвен, возможно, будет временно разочарована. Как ты это сделал, Большой Том?
      — Поймал его ногу на взмахе, — усмехнулся Большой Том. — И подбросил его ввысь, а потом провел апперкот допрежь он приземлился.
      Род недоверчиво уставился на него.
      — Чего?
      — Апперкот. В поддых.
      Род перекатился, подобрал под себя колени, в изумлении покачал головой.
      — «Апперкот вырубает черный пояс». Зовите репортеров.
      Снаружи раздался крик, внезапно оборвавшийся.
      Род вскинул голову, прислушиваясь. Затем он с трудом поднялся на ноги, все еще прижимая руки к паху, и только что не выпал из двери, игнорируя озабоченные протесты Большого Тома.
      На каменном полу пивного зала лежали три тела.
      Туан стоял на перилах балкона, туго натянув в руках пращу, плотно стиснув челюсти, с выражением холодного ужаса в глазах.
      — Сперва появился один, — монотонно сказал он, — потом второй, потом третий. Первых двух я отправил к праотцам, допрежь они могли закричать, но на третьем я запоздал.
      Туан повернулся спиной к залу. Через минуту он произнес медленно и твердо:
      — Не нравятся мне эти убийства.
      Глаза его прояснились.
      — Так, — кивнул Род, охнув, когда короткий спазм тошноты заставил его вцепиться в перила. — Никакому человеку, стоящему звания человека, не нравится это, Туан. Не позволяй этому тревожить тебя. Это война.
      — О, я убивал раньше. — Губы Туана сжались. — Но убивать людей, которые три дня назад пили за мое здоровье!
      Род кивнул, закрыв глаза.
      — Я знаю. Но если ты лелеешь какую-нибудь надежду быть королем, Туан, или даже хорошим герцогом, ты должен научиться не позволять этому беспокоить тебя.
      Он поднял взгляд на юношу.
      — Кроме того, помни, они бы убили тебя, если бы смогли.
      Том вышел на балкон, неся скрученного Пересмешника, словно младенца, на руках.
      Он быстро оглядел пивной зал, лицо его посуровело.
      — Новые убитые? — Он отвернулся, осторожно положил Пересмешника рядом с распростертыми телами его приспешников и вздохнул. — Но таковы уж времена и моды!
      Он нагнулся, чтобы заняться связыванием одного из приспешников — высокого, тощего человека-скелета со шрамом там, где ему полагалось иметь ухо, — сувенир на память о королевском правосудии.
      Род посмотрел и кивнул: Пересмешник хорошо выбрал себе соучастников. Они имели причину ненавидеть монарха. Род медленно выпрямился, содрогнувшись от боли.
      Туан взглянул на него.
      — Тебе следует присесть отдохнуть, Род Гэллоуглас.
      Род сделал быстрый резкий вздох и замотал головой.
      — Это просто боль. Не лучше ли нам сволочь этих вниз, в тюрьму?
      В глазах Туана сверкнул огонек.
      — Нет, свяжите их и держите здесь. У меня есть для них применение.
      Род нахмурился.
      — Что ты имеешь в виду под применением?
      — Не спрашивай, мастер, — поднял руку Большой Том. — Если Туан нуждается в них, то предоставь их ему. Этот малыш знает свое дело, я никогда не видывал и лишь редко слышал о человеке, который мог бы так управлять толпой.
      Он повернулся и спрыгнул вниз по лестнице, проверил павших на сердцебиение, связал одного, все еще живого, и уволок их всех под балкон. Затем он подхватил их капитана у очага и перекинул его через плечо.
      — Том! — окликнул Туан, и великан поднял взгляд.
      — Принеси тот рог, что висит над каминной полкой, и барабан рядом с ним!
      Том кивнул и снял с гвоздя помятый, закрученный спиралью охотничий рог и забрал один из грубых барабанов — ничего больше, чем пустой бочонок с натянутыми с обеих сторон шкурами, — с его места на каминной полке.
      Род нахмурился, сбитый с толку.
      — Для чего тебе понадобились барабан и горн?
      Туан усмехнулся.
      — Умеешь играть на роге?
      — Ну я не совсем чтобы подходил для первого кресла в оркестре филармонии, но…
      — Сумеешь, — заявил Туан с искрящимися глазами.
      Большой Том взбежал по лестнице с помощником Пересмешника на одном плече и трубой и барабаном на другом.
      Он бросил инструменты и положил связанного к его товарищам.
      Затем он выпрямился, уперев кулаки в бока, и ухмыльнулся.
      — Здорово, мастеры! Что велишь сделать с ними, лордик?
      — Ты возьмешь барабан и, когда я дам знать, повесишь этих четверых на перилах, но не за шею. То намного больше к нашей чести, что мы взяли их живыми.
      Род вскинул бровь.
      — Надеюсь, это не старый анекдот о том, что мы мол достаточно могущественны, чтобы быть милостивыми?
      Он не услышал ответа, потому что Том принялся бить в барабан. Помещение наполнил тенорный рокот.
      Род поднял рог.
      Туан ухмыльнулся, вскочил на перила и встал, широко расставив ноги и сложив руки на груди.
      — Созови их, мастер Гэллоуглас, — крикнул он.
      Род поднес к губам мундштук и заиграл «побудку».
      Она звучала довольно странно на охотничьем роге, но произвела свое действие. Прежде чем он добрался до половины второго куплета, зал наполнился нищими, грабителями, хромыми, однорукими, ворами, карманниками и убийцами.
      Их ропот, прибой и ветер перед штормом наполнили зал, как контрапункт к рогу и барабану. Они были спросонья, с осоловелыми глазами, с отуманенными мозгами, швыряющие друг другу тысячу недоверчивых вопросов, с потрясением и испугом увидевшие Туана, брошенного в тюрьму, стоящим высоко и гордо в зале, из которого он был изгнан.
      Ему полагалось страшиться их, ему полагалось страшиться возврата, а уж если он вернулся, то следовало это сделать как тать в ночи, украдкой и тайком.
      И все же он стоял свободно у них на глазах, созвав их к себе горном и барабаном — а где же Пересмешник?
      Они были потрясены и больше, чем малость, испуганы. Люди, которых никогда не учили мыслить, теперь столкнулись с немыслимым.
      Род закончил тушем и резко оторвал трубу от губ, завертев ее сверкающим кругом и завершив тем, что раструб ее уперся ему в бедро.
      Большой Том дал барабану последнее заключительное «бум».
      Туан повел рукой в сторону Тома и начал очень тихо щелкать пальцами. Барабан снова заговорил — рокочуще, настойчиво, но очень тихо.
      Род поднял взгляд на Туана, который усмехался, уперев руки в бока, ни дать, ни взять царственный эльф, вернувшийся в свое королевство. Он посмотрел на зрителей, потрясенных и исполненных страха, пялившихся, разинув рты, на повелительную, командную фигуру над ними.
      Род вынужден был признать, что это был отличный способ начать речь.
      Туан вскинул руки, и зал затих за исключением мерного рокота барабана Большого Тома.
      — Вы прогнали меня! — крикнул Туан.
      Толпа съежилась, бормоча, полная страха.
      — Прогнали, выбросили вон! — воскликнул Туан. — Вы отвратили от меня глаза свои, отвернулись от меня, думали никогда больше не смотреть на меня!
      Ропот усилился, начал принимать угрюмый отчаянный оттенок.
      — Разве не был я изгнан? — вопросил Туан, а затем: — Молчать!
      И, как по волшебству, зал затих.
      Он низвел на толпу обвиняющий перст и прорычал:
      — Разве не был я изгнан?
      На этот раз нашлись некоторые, пробормотавшие:
      — Да.
      — Разве не так?
      Хор «да» усилился.
      — Разве не так?
      — Да, — прокатилось над головами толпы.
      — Разве вы не называли меня предателем?
      — Да, — снова проворчала толпа.
      — И все же, вот я, стою здесь, — прокричал Туан. — Сильный и свободный, и снова хозяин Дома Хлодвига!
      Никто этого не оспаривал.
      — А где настоящие предатели, которые увидели бы всех вас разорванными в клочья в безнадежной битве? Предатели, которые превратили Дом Хлодвига в тюрьму в мое отсутствие? Где они теперь, чтобы оспаривать мое главенство?
      Он положил руки на бедра, в то время как толпа пустила этот вопрос по рядам, а Том быстро привязал десятифутовую нить к путам Пересмешника, а другой ее конец привязал к столбу перил.
      Когда ропот «где?» и «Пересмешник» начал усиливаться, он обслужил таким же образом троих приспешников.
      Туан дал ропоту нарасти и усилиться, затем, как раз когда он достиг своего пика, подал знак Тому.
      Том с Родом перебросили связанных через перила, где они и повисли по двое по обе стороны от Туана. Пересмешник пришел в сознание, он начал извиваться и брыкаться на конце своей веревки.
      Зал наполнился потрясенным молчанием.
      Туан усмехнулся и сложил руки на груди.
      Толпа зарычала, словно один огромный дикий зверь, и бросилась вперед.
      Передние ряды принялись подпрыгивать, пытаясь достать болтающиеся ноги.
      Непристойные эпитеты, проклятия Пересмешнику и его приспешникам так и летели из огромного зала.
      — Вот! — крикнул Туан и вскинул руки, толпа замолкла. — Вот предатели, воры, отнявшие у вас свободы, что я добыл для вас!
      Большой Том усмехнулся, не сводя горящих глаз с молодого лорда, раскачиваясь в ритм со словами юноши.
      Ибо воистину, паренек сейчас казался футов двенадцати ростом.
      — Разве вы не родились без всяких хозяев? — крикнул Туан.
      — Да! — проревела ему толпа.
      — Вы родились для воли, — прогремел Туан. — Верно, свободы быть вне закона и нищенствовать, но рожденные свободными!
      Затем:
      — Разве вы не родились дикими? — практически провизжал он.
      — Да! — завизжала в ответ толпа. — Да, да, да!
      — Разве я украл у вас вашу свободу?
      — Нет, нет!
      Кривобокий горбун с повязкой на глазу крикнул:
      — Нет, Туан, ты дал нам больше свободы!
      Толпа утвердительно зашумела.
      Туан снова скрестил руки, улыбаясь, давая одобрительным крикам идти своим чередом.
      Когда они только-только прошли свой зенит, он снова вскинул руки и прокричал:
      — Говорил я вам?
      Воцарилось молчание.
      — Говорил я вам, что вы должны иметь мое разрешение на ночь любви?
      — Нет! — заревели они в ответ, оба пола, для разнообразия объединившись.
      — И никогда не скажу!
      Они закричали:
      — Ура!
      Туан улыбнулся и почти застенчиво склонил голову в знак благодарности.
      — И все же, — Голос Туана упал на низкий, угрюмый, гневный регистр. Он нагнулся вперед, размахивая перед зрителями стиснутыми кулаками. — Когда я вернулся в ваши коридоры сей темной вечерней порой, что я обнаружил?
      Голос его поднялся, усиливаясь.
      — Вы позволили этим подлым негодяям похитить все, что я дал вам!
      Толпа зарычала.
      Туан махнул левой рукой. Том ударил в барабан с такой силой, что оборвал толпу.
      — Нет, больше того, — воскликнул Туан. Его указательный палец тыкал в толпу, глаза искали индивидуальные лица. Его голос стал теперь холодным и размеренным. — Я обнаружил, что в своей подлой трусости вы позволили им украсть даже ту свободу, с которой вы родились!
      Толпа зароптала, испуганно и неуверенно. Передние ряды шарахнулись назад.
      — Даже свое прирожденное право вы позволили украсть у вас!
      Ропот обернулся волной страха от презрения, звучавшего в серебряном языке.
      — Вы позволили им отнять у вас даже право на постельную свободу!
      Он взмахнул рукой, снова ударил барабан.
      — И вы называете себя мужами, — засмеялся Туан резким пронзительным смехом.
      Волна ропота пошла теперь на него мрачными, протестующими голосами:
      — Мы — мужи! — крикнул кто-то, и толпа подхватила: — Мы мужи! Мы мужи! Мы мужи!
      — Да! — завизжал одноглазый горбун. — Только дай нам сих болтающихся негодяев, что ограбили нас, Туан, и мы докажем, что мы — мужи! Мы разорвем их на части, сдерем с них кожу! Мы не оставим и унции мяса висеть на их костях! Мы переломаем даже их кости и вытащим костный мозг.
      Толпа кровожадно завыла.
      Туан выпрямился и сложил руки на груди, мрачно улыбаясь. Толпа увидела его, ее рев стих до ворчания с оттенком вины, затем раскололся на очаги угрюмого шепота и умолк.
      — Разве это мужество? — почти спокойно произнес Туан. — Нет!
      Он выбросил руку вперед, тыкая, обвиняя.
      — Я видел стаи собак, могущих еще лучше выполнить эту работу!
      По толпе пробежал ропот, становясь все более сердитым, все более и более.
      — Поосторожнее! — призвал Род Туана. — Ты добьешься, что они разорвут на части нас!
      — Не бойся, — сказал Туан, не сводя глаз с толпы. — Пусть еще немного побесятся.
      Ропот резко возрос, то тут, то там кричал какой-нибудь нищий, раздавались гневные выкрики, махали кулаками Туану, стоящему на балконе.
      Туан снова вскинул руки, крикнув:
      — Но я говорю, что вы — мужи!
      Толпа притихла, уставясь на него.
      — Есть другие, оболгавшие вас, но я зову вас мужами! — Затем он перевел взгляд с лица на лицо. — И кто возразит мне?
      Миг они молчали, затем кто-то крикнул:
      — Никто, Туан!
      И другой добавил:
      — Никто!
      — Никто! — закричало еще несколько, и:
      — Никто! — присоединялись многие до тех пор, пока вся толпа не заорала:
      — Никто!
      — Докажете ли вы, что вы — мужи? — крикнул Туан.
      — Да! — зарычала толпа.
      — Вы будете драться? — взвыл Туан, сжимая кулаки.
      — Да! — зарычала толпа.
      Рука Туана рванулась вниз на уровень пояса, ладонями к полу, с раздвинутыми пальцами.
      Толпа стихла.
      Его голос стал тихим, напевным:
      — Вы родились для грязи и струпьев болезни!
      — Да! — пробормотали они.
      — Вы родились для пота и для боли от труда!
      — Да!
      — Вы родились для урчания пустых животов и тоски по дому!
      — Да!
      — Кто наполнил ваши животы? Кто дал вам крышу над головой в этом самом доме?
      — Ты!
      — Кто дал вам крепость?
      — Ты!
      — Кто?
      — Ты!
      — Скажите мне имя!
      — Туан Логайр! — завизжали они.
      — Да! — Руки Логайра снова поднялись, он стоял, пригнувшись, с горящими глазами. — Из юдоли вывел вас я. Но кто дал вам ее при рождении? Кто давил вас от столетия к столетию, от отца к сыну, век за веком со времени наших самых отдаленных праотцов?