Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT

- появилась вдруг темная, непонятно откуда вытекшая мысль. - А уж если, - продолжал Игорь, - широкая публика, наконец, дорвется до веских доказательств существования чего-либо волшебного... Это ж - мама дорогая, что начнется! Если уже сейчас находятся идиоты, готовые подавать в суд на соседних старух, потому что те, якобы, наводят на них порчу, тратить бешеные деньги на экстрасенсов, привораживающих неверных мужей и жен, - что будет, когда суды взаправду станут подобные заявления рассматривать? Когда простые граждане поймут, что могут сделать с ними другие, способные к какому-нибудь колдовству, и перепугаются всерьез? Представляешь себе новую охоту на ведьм? В компьютерном, мать его еби, веке? Полный пиздец! Вот об этом Димычу пока что не приходило на ум. Весело выйдет, нечего сказать! Конечно, подобные перспективы смотрелись не шибко-то реально, но... Разве реальнее выглядит фляжка, в которой никогда не убывает коньяк? - Ну, а делать-то тогда - что? - почти с отчаянием спросил он. Флейшман этот... А - Катя?! Мы же с ним совсем по-разному день, когда она появилась, помним; я тебе рассказывал уже... А по телефону, который она оставила, мне вообще заявили: умерла, говорят, два года назад... Может, мы с Петькой на пару все это выдумали? Или разом с бороздки съехали? Да еще не только мы! Елка, подруга его, выходит, тоже: она эту Катю видела и даже Петьку приревновала!.. Что делать-то?! - Ты погоди, - неторопливо, рассудительно оборвал его Игорь. - Погоди, молодой-горячий... Прекрати истерику. Тут надо - техниц-ски. Прежде всего: ты говоришь, товарищ твой вовсе ничего активного не может и не хочет предпринимать "во избавление свое"? За счет инстинкте самосохранения, говоришь, собрался преуспеть? Так? - Ну... - Ну и - странно получается, ты не находишь? Если этот Флейшман - столь уж могущественный маг и волшебник, как вам тот - Борис, да? - поведал... Что ему стоит у такого слабенького, ничтожного Петьки просто прийти и забрать, что требуется? Просто взять да сказать: отдай, мол, тебе все равно ни к чему, и существуй впредь спокойно. Иначе - сокрушу, мол, на хрен, и поминай, как Петькой звали... Но нет! Что мы имеем? Два непонятно чем вызванных обморока со странными видениями; девочку, которая зачем-то хочет создать у поклонника впечатление, что она на самом деле - мертва... Ты ведь не можешь с полной уверенностью утверждать, что она - вправду оживший мертвец, зомби? Девочки, что помоложе, вообще здорово склонны к театральности. Телефон она сама ему оставила; кто мешал попросить хозяйку телефона помочь вас разыграть? А может, они попросту - вместе с твоим Петькой - тебя разыгрывают? Слушая Игоря, Димыч мысленно клял себя за глупость. Ведь, в самом деле, можно было и дальше еще маленько покопать в эту сторону самостоятельно. Легче было бы убедить, что не просто так явился занятого человека от дел отрывать. Но страх, равного которому Димыч раньше не мог и представить себе, внушал такое стойкое ощущение правдивости собственных ощущений... - Ладно, - заговорил он, когда Игорь сделал паузу и поднес к губам чашку с кофе. - Смерть этого Бориса на глазах у Петьки, и что я, по его словам, при том присутствовал, хотя в Москву мотался в это время, тоже легко в рамки розыгрыша укладывается. Громоздкий, правда, выходит розыгрыш и не шибко смешной... И я для них получаюсь совсем уж до обидного предсказуемым... Ладно. Но все же фляжка-то с портсигаром - настоящие! - Да. Очевидное отрицать трудно, - признал Игорь. - Тем более, что я не понимаю, зачем бы тебе разыгрывать меня. Ты, пожалуй, уже вышел из того возраста... Хорошо. Предлагаю вот что: допустим для простоты, что все происшедшие с вами обоими странности - действительно чудесного происхождения. Тогда проще всего начинать с этого Туза Колченогого. Демон он там, или сгусток чистой информации... Пошарю я по своим каналам на предмет специалиста по таким существам - давай, кстати, для краткости, звать его демоном, очень уж похож... Так, о чем бишь я? Да! С какого боку браться за подобного рода расследования, все едино всегда непонятно. Скажем, придем мы к господину Флейшману с расспросами, а он нам наплюет в бельмы и заявит, что знать ничего не знает. И правильно сделает, промежду прочим... Вот с этим Колченогим - пообщаться бы лично, а! Это ж наиболее ценный источник информации - ему, скорее всего, нет резона нас бояться. Петька твой, говоришь, таки не знает, как сделать, чтобы он появился, когда захочешь? Эх-х, дилетанты нас погубят! Вообще-то у контактеров есть правило: первым делом договорись о позывных или хоть определись в конце беседы со следующим свиданием... Ладно. Если газетных материалов из всего этого не получится, роман фантастический про вас напишу. Авось какое-нибудь издательство и купит... - А чего? - подтвердил Димыч. - Не одному же Петьке на литературе бабки зашибать... Слушай, а чего мы ждем? Поехали, попробуем его раскрутить! Успеешь ты еще залезть в свою картотеку... Может, и не понадобится она. Может, он, зараза, просто не все мне рассказал. А? - Знаешь, - поразмыслив, сказал Игорь, - давай лучше договоримся на послезавтра, хорошо? Мне бы - все ж слазать в картотеку, да переговорить кое с кем... Понимаешь, я только сейчас вспомнил: должен у меня там быть один серьезный товарищ. Вот он, говорили, как раз на изучении демонов специализировался. Даже, по слухам, какие-то контакты с бывшим ка-ге-бе имел по этому поводу. - Слу-ушай, - зачарованно протянул Димыч, - хочу! Давай, если это возможно, вдвоем его навестим, а? Комитет, значит, -вправду таким штуками баловался? - Посмотрим. Если вообще согласится с нами беседовать. И если вы, молодой человек, "поперэд батька в пекло нэ полизэте".
      43.
      Утомленным играми втроем Петяше, Елке и Кате оказалось, понятно дело, не до выяснения отношений. Умостившись на тахте, они лениво попивали кофе с принесенным Катей солоноватым хворостом. Тахта, хоть и называлась по фабричному паспорту двуспальной, шибко много простору все ж не обеспечивала; потому Елка с Катей сидели в уголке, прижавшись друг к другу, точно пара котят -причем Елка, обняв Катю за плечи, рассеянно поигрывала ее грудью. Петяша никак не мог оторвать взгляда от бледно-розового, крохотного соска, набухавшего под Елкиными пальцами. Мало, что зрелище никак не давало рассеяться туману в голове. Удивительно, но - после полутора-то часов всевозможных развлечений! - он снова почувствовал знакомое леденящее напряжение внизу живота. Он завозился, придвигаясь к девушкам ближе. Уловив его настроение, Елка потянулась к нему, а коготки Кати, оставляя за собою приятную дрожь по коже, скользнули по спине снизу вверх. Тут-то, словно только и дожидавшись подобного момента, в прихожей пронзительно заверещал звонок. Да ебись вы все конем, пидоры гнойные! Звонок не умолкал, снова и снова заходясь в переливчатом, пронзительном взвизго-посвисте, от которого хотелось съежиться и зажать покрепче уши. Первым желанию съежиться поддался, конечно же, он. - Кто это? - слегка испуганно спросила Елка. - С-час посмотрим, - не предвещающим ничего хорошего для незваных гостей тоном отвечал Петяша. - Накиньте пока что-нибудь... Влезши в брюки и рубашку, он вышел в прихожую. Звонок заливался хулиганскими, соловьино-разбойничьими трелями. Медленно, в такт набухающей под рубахой злобе, подняв руку, Петяша покрепче взялся за торчащий из пластиковой белой коробочки на стене провод и рванул, вложив в рывок все разочарование, накопившееся после назревавшего было, но в самый интересный момент обломанного кайфа. Свист прекратился. Тогда Петяша, резко, одним движением крутанув замок, распахнул дверь. За дверью обнаружились два еле успевших отскочить, дабы не быть ушибленными тяжелой обдерматиненной створкою, мясистых, двухметровых - не шибко-то на таких досаду выместишь! -незнакомых обормота, годов по тридцати каждый. Но Петяше все было уже "по барабану". - Дверью ошиблись, м-молодые люди? - негромко, с тяжкой, медленной яростью проговорил он. - Это... А Эдик - где? - малость растерянно спросил тот, что был поплечистее и почище одет. Недоумение его, пожалуй, можно было назвать искренним. Пожалуй, он и вправду ожидал, что дверь на его звонок откроет кто-то другой, а вовсе не незнакомец, который вдобавок, невзирая на то, что явно младше и слабее, вот так напористо называет его "молодым человеком". - Нету здесь никаких пЭдиков, - не меняя интонации, устремив неподвижный выжидательный взгляд в глаза собеседника, отвечал Петяша. "Молодой человек" как-то осел и словно бы сделался пониже ростом. - Это... извините, ради бога, - вдруг сказал он - и, уцепив товарища за локоть, поспешно поволок его прочь, вниз по лестнице. Петяша аккуратно запер дверь. Колени его внезапно завибрировали, так что он еле устоял на ногах. Оххх-ты-ё-ооо!.. Это ж надо... Да ведь он бы одним щелчком меня мог выключить, а тут - девчонки... Сделалось крайне неуютно: показалось, что вот сейчас эти двое, сообразив, что их ни за что ни про что грубо послали, вернутся, дабы страшно отомстить обидчику и тем поднять свое реноме в глазах друг друга... Но прошло несколько минут, а на лестнице все было тихо. Переведя дух с облегчением, Петяша отчего-то вспомнил, как испугался его человек, подошедший попросить сигарету, - тем самым вечером, когда имел место до сих пор памятный поход за провизией... Что же это?.. Может, и тут?.. Ежели так - то почему? Впрочем - какая разница! Наоборот - хуже было бы. - Петь, где ты? Кто у тебя там? - раздались голоса из комнаты. - Если какая-нибудь третья, мы - против!!! - Так просто... дверью ошиблись! - отвечал Петяша, стараясь не дрожать голосом. Это-то, впрочем, удалось легко: у него, как говорится, точно гора свалилась с плеч.
      Как-то, еще до знакомства с Елкою, он уже имел опыт "любви втроем", но тогда все вышло совершенно неожиданно и кончилось не шибко приятно. Текущая подруга жизни, искренне желая помочь приятельнице, у которой ломило от усталости спину, и зная о массажистских талантах Петяши, опрометчиво попросила его поправить приятельницыно самочувствие. Приятельницу для этого, конечно же, пришлось раздевать. Вид ее обнаженного тела неожиданно возбудил и Петяшу и его сердобольную подругу, а массаж привел в то же настроение приятельницу последней, мигом забывшую о ломоте в спине. Все было здорово - до первого расставания. Оказавшиеся без присмотра дамы, вероятно, принялись-таки "делить" Петяшу, потому что тут же рассорились и с ним и друг с дружкой - словом, вышло настолько непрезентабельно, что даже сейчас вспоминать не хотелось... А тут стало окончательно ясно, что с Катей объясняться не придется. Ишь ты! Уже - "мы"...
      - Знаем мы, как они дверьми ошибаются! С этими словами из комнаты появилась Елка, так и не надевшая на себя ничего - а, может, заслышав звук запираемой двери, успевшая уже раздеться снова. - Иди к нам! - нетерпеливо позвала она. - Тут как раз только тебя не хватает! - Только сначала - неплохо бы в душ, - заметила показавшаяся за ее спиною Катя. - Идея! Сейчас мы его, изменщика... Поволокли! Петяшу разобрал абсолютно идиотский, на его взгляд, смех. Подхваченный и ввергнутый в ванну, под прохладный душ, он все никак не мог остановиться. Смех словно бы вязал по рукам и ногам, лишая воли к сопротивлению - пусть даже шутейному, ради "поддержать игру" - и напрочь забивая все прочие ощущения. Вначале его в четыре руки терли мочалками, затем Катя тоже прыгнула в ванну и сделала воду потеплее, а Елка сказала: - Я сейчас! - и выскользнула в прихожую. Разом утихомирившись, словно бы поняв, что всякие игры хороши в меру, Катя крепко прижалась к стоящему под душем Петяше и поцеловала его - долго, как только можно было задерживать дыхание (вода заливала ноздри и совершенно перекрывала кислород). - Здорово, правда? - спросила она затем, слегка отстранившись. - Ага, - сияя взглядом, подтвердил Петяша. - Понравилась тебе Елка? - Ой, замечательная! - улыбнулась Катя в ответ. - Почему она раньше не приходила? Действительно, почему бы это? - По незнанию, наверное... - с легкой иронией ответил Петяша. - Кстати, куда она удрала? - А-а! Мы, пока тебя не было, решили, что в магазин идти, да еще готовить - времени жалко... Она в "Пиццу-Риф" звонит, обед заказать. Я-то ничего такого не знаю... А она сказала, что у нас праздник сегодня, и цены у них не такие уж дорогие. Интересно, откуда бы это Елке про цены в разных пиццерифах знать? мельком подумал Петяша. - Ты не сердишься? - Нет, конечно, - ласково отвечал он. - Жалею, что сам до этого не додумался. У нас ведь нынче и вправду праздник... Но вдруг в черепушку торкнулась изнутри неуютная, беспокойная мысль. - Катькин... ты вчера - где была? Димыч пробовал тебе звонить, и такое в ответ услышал... Будто ты... Выразительное, живое Катино личико сделалось образцовым воплощением недоумения. Если б взбрело кому на мысль изваять аллегорическую фигуру "Недоумение", наподобие тех, что украшают собой Летний Сад, а на зиму запираются в ящики, столь похожие на известные дачно-сельские строения, лучшей модели ему бы не найти. - Как - "где"... С родителями. Они к вечеру приехали; я еле-еле успела с приборкой. Кстати, и про тебя им рассказала. Они очень с тобой познакомиться хотят - им понравилось, что ты старше, да еще писатель... А он - точно по тому номеру, что я оставляла, звонил? - Ну да. Бумажку взял и... - Я, может, не так записала? Пойдем посмотрим. Тебя это так беспокоит даже страшно... Наскоро вытершись, они отправились в комнату. - Ну-у, - разочарованно протянула вышедшая навстречу Елка. - А меня, значит, одну бросают? - Иди, залезай, мы сейчас вернемся. Ты им сказала, что звонок не работает; стучать надо? Чмокнув ее в щеку, Катя потащила Петяшу в комнату. Листка с номером телефона нигде не обнаружилось. - Наверное, Димыч с собой уволок, - с не шибко-то искренним неудовольствием констатировал Петяша. Катя, приблизившись к нему сзади, обняла его, ощутимо прижалась грудками к спине. Тело ее было теплым, мягким, живым... - А это - важно? Что ему сказали такого? Я, кажется, вообще никаких звонков вчера не помню. И родители у меня - люди вежливые... - Да, в общем, ерунда собачья это все, - резюмировал Петяша, подумав. Идем, устроим Елке подводный массаж, пока она совсем не соскучилась. По дороге в ванную радужное настроение - до самой аж ванной двери затмевала веселая, агрессивная ярость.
      Это... Это он, сука, пошутил, что ли, так?! С-сокрррушу!
      44.
      Водными процедурами забавлялись до самого приезда пиццерифовцев - тем пришлось довольно долго колотиться в дверь, пока стук их сквозь шум воды донесся до ушей счастливой троицы. Накинув на мокрое тело халат, Елка умчалась принимать заказ и оценивать качество его исполнения. Петяша с Катей снова остались вдвоем: Петяша начал - праздник так праздник! - насвежо бриться, а Катя, никогда не видевшая, как оказалось, подобного процесса вживе, с интересом наблюдала за ним, нежась в теплой воде.. С неторопливой тщательностью обрабатывая подбородок стареньким безопасным станочком и следя за ходом операции посредством зеркала, Петяша благодушно обозревал в уме череду нежданных удач. С голоду не помер, денег заработал, тщеславие удовлетворено, и - надо же! - даже с Елкой и Катей все так здорово само собою вышло... Благодать! Может, к морю куда-нибудь теперь втроем махнуть, недельки на две? А что; денег - хватит... Но мысль о деньгах тут же скомкала, смяла в комок все наработавшееся за последние дни благодушие. Пришло на ум, что невиданная удача с деньгами свободно может оказаться первой и последней, снова вспомнился Борис со всеми его странными байками, всплыл на поверхность неприятный, надо сознаться, осадок, оставленный последней беседой с Димычем... А самым неприятным было то, что теперь ему, Петяше, нельзя просто так отмахиваться от возможной таинственной угрозы: теперь он отвечает не только за себя, но и за Катю с Елкой. Если и с ними начнет твориться что-нибудь этакое... М-дааа... Покуда дело касалось только его самого, Петяша с легкостью мог плюнуть на все и всяческие опасности: чему - быть, того - не миновать; коль пошла такая пьянка - режь последний огурец. Лень суетиться, и все тут! А вот ежели опасность через него грозит и близким, любимым людям - не шибко-то тут поплюешься. Вмиг слюна пересохнет. От таких мыслей - внутри, где-то около солнечного сплетения, словно бы возник холодный и тугой сгусток; так бывает, когда с нетерпением ожидаешь развязки некоего важного дела, но сам никак не можешь повлиять на его исход. Кабы, например, спортивным болельщикам в случае проигрыша любимой команды грозило поголовное - здесь же, на стадионе - физическое уничтожение, они бы наверняка как следует прочувствовали, что ощущал в данный момент Петяша. - Что с тобой? - спросила Катя, точно почувствовав Петяшино беспокойство. - Что не так? Но Петяша не отвечал - он, не отрываясь, глядел в зеркало. Там, в глубине, за видавшей виды мутноватой стекляшкой вдруг замаячила чья-то совсем не та физиономия! Отражение дрожало, дробилось: благородное полноватое лицо русского просвещенного барина в пенсне, с клинообразной седой бородкой, возникши на долю секунды, тут же уступало место неопрятной небритой харе в обрамлении черных кудрей, из-под которых сверкали белками разбойничьи, жгучие, безумные глаза. Трудно было разобрать из-за мелькания, но глаза-то как раз, казалось, не менялись вместе со всем прочим - они точно принадлежали попеременно к двум разным лицам. Мельтешня в зеркале создавала впечатление крайней неустойчивости -казалось, вот-вот амплитуда колебаний перейдет за некую границу, и все взлетит, к черту-дьяволу, на воздух...Оба лица были Петяше смутно знакомы, однако все то же дрожание не позволяло вспомнить, откуда. Вспомнилось неожиданно другое: лестничная площадка; тряские, стекающие из глазниц по скулам глаза Бориса; струящаяся из них темная, засасывающая сила; страх... Вот! Это страх помог в тот раз избавиться от наваждения! И тут Петяша вспомнил, где видел лицо "барина". Именно он появлялся перед ним на миг в том лестничном кошмаре и именно ему тогда - вроде бы, хотелось бы надеяться - крепко досталось. Шарахнуло, будто бы, болезного, чем-то не совсем понятным -после того, как он, Петяша, перепугался чуть не до смерти... На сей раз - ведь в прошлый-то все сошло без последствий! - страха почти не было. Разве что, может, вздрогнул Петяша от неожиданности, увидев в зеркале вместо собственной намыленной личности хер знает, что. Вместо страха откуда-то проснулся не свойственный, вообще-то, Петяше исследовательский азарт - тот самый, примитивный, который заставляет маленьких детишек сосредоточенно, не щадя сил, отковыривать утащенными у мамы маникюрными ножницами черепашкин панцирь: что там у такой милой зверушки внутри? Если страх действует на этого типа, - может, он и еще на что-нибудь реагирует? Может, с ним объясниться как-то можно? С этой мыслью Петяша попристальнее сосредоточился на видении в зеркале и принялся как бы подманивать, притягивать его к себе, вызывать на осмысленное общение. Но лица тотчас же замелькали еще шибче, совсем уж слившись в мутном, однородном мареве; мелькнул на мгновение яростный оскал зубов среди черной щетины недельной давности - и тут Петяшу пронзила дикая боль, словно бы кто-то, сидящий внутри его черепа, решил проделать окошко наружу и вонзил в бровь тупое, толстое сверло. Тело разом обмякло, сделалось ватным и непослушным. Едва удерживаясь на ногах, не помня себя от боли и ярости, Петяша автоматически, судорожно ткнул в зеркало, в самую середину мерцающей мути, зажатым в руке бритвенным станком. От резкого движения глаза заволокла темная пелена - но, видимо, лишь на какую-нибудь секунду. Боль немедленно угасла. Перед глазами понемногу развиднелось. Встряхнув головой, чтобы поскорее прийти в себя, и изготовившись сопротивляться до последнего, Петяша увидел в зеркале -всего-то навсего - отражение своего собственного лица, наполовину покрытого подсыхающей мыльной пеной. Поверхность стекла была перечеркнута наискось тонкой, глубокой царапиной. Неужто - станком? Вот это да! Умудриться надо; так - и алмазом сложно сделать... Только сейчас он почувствовал на плечах пальцы Кати - та, стоя в ванне, крепко держала его, точно боясь, как бы не упал. - Что случилось?! Что?! Плохо?! Голос ее, исполненный тревоги, доносился - словно откуда-то издалека. - Да нет, ничего, - через силу ответил Петяша. - Ничего... - Ты же чуть не упал; что с тобой? Что со мной? Как бы самому-то понять, что такое со мной... Оборотившись к Кате, Петяша изо всех сил постарался изобразить бодрую улыбку: - Ничего. Ерунда собачья.
      45.
      День, полный ничем более не омраченной радости, сменился вечером, а после, ежели верить показаниям стрелок будильника -впрочем, стрелкам-то на кой хрен врать? - наступили следующие сутки. Тогда все трое улеглись, наконец, спать. Некоторое время поворочались, отыскивая каждый для себя наиудобнейшее положение, и затем Петяша, провалившись на миг в черноту, вдруг обнаружил себя стоящим на высокой, дикой горе. Вокруг возвышались и еще горы, но те - все были пониже. Внизу пространство меж ними сплошняком заполняли густые, мохнатые, темно-зеленые вершины сосен - или, может, кедров. Откуда-то сзади и снизу доносился рокот. Но, прежде чем обернуться, Петяша взглянул под ноги - и увидел, что стоит по щиколотку во влажном, искрящемся на жарком июльском солнце снегу. Возле самого носка левого ботинка из вдавлины в сугробчике, пружинно распрямившись, выскочил на волю свежий, упругий подснежник. Позади, далеко внизу, бурлила, грохотала река - неширокая, но норовистая. Ей тесно было среди огромных, - метра по два в поперечнике, - даже отсюда различимых докругла окатанных валунов, навалом облегавших берега. Курумники, вспомнил Петяша. Похоже, то были верховья одной из речушек Горной Шории. Мрас-су. Или... Что там еще было, в тех краях? На Мрас-су ему случалось бывать - давно, еще до отъезда в Ленинбург, хаживали с друзьями на байдарках. Тогда дикая, нетронутая до поры тайга, чистая, громкая вода и всеобщая основательная, величественная прочность пейзажа неизменно внушали ни с чем не сравнимое ощущение покойного единства с миром. Теперь же окрестный вид, скорее, тревожил; общее настроение тайги и гор, пронизывая все Петяшино существо, вызывало расходящиеся откуда-то изнутри волны зябкой дрожи. Прижмурив глаза от слепящего снежного сияния, Петяша повернулся против солнца и только теперь заметил, что он - не один. По левую руку от него, прямо в снегу, сидел, поджав калачиком ноги, желтолицый седой старик в кепке, дешевом рябовато-буром пиджачишке и синих рабочих штанах, заправленных в аккуратные, хотя и далеко не новые кирзовые сапоги. Старик был знакомым. Едва увидев его, Петяша тут же вспомнил, как они с товарищами, без малейших затруднений пройдя верхнюю треть реки, которой в турклубе его родного города неизменно пугали "салажат", остановились перед первым взаправду серьезным порогом - осмотреться, в первый и последний раз за ходку облачиться в полное снаряжение туриста-водника и заодно сфотографироваться в солидных касках при толстых, вроде кирас, спасжилетах. Тут-то из-за излучины вывернула длинная, узкая "ветка" с подвесным "Вихрем", и из нее совсем по-молодому выпрыгнул на берег вот этот самый старик. Подхватив со дна своей "ветки" косу, он немедля встрял между замершими уже в картинных, с веслами наперевес, позах Петяшей и его боцманом Саней Рыжим. Юрий Георгиевич, самый старший из четверых, ко всеобщему удовольствию запечатлел живописную троицу своим "Зенитом". Засим старик, на основательно ломаном русском языке выспросив имена всех четверых, но сам так и не назвавшись, поинтересовался, не найдется ли у кого крючков для взаимовыгодного обмена на свежий, домашний хлеб. Лишних снастей не оказалось, не предполагали на этот раз вплотную заниматься рыбалкой, и потому Петяша - во всей компании курил один он - выделил занятному аборигену из своих запасов две пачки "Беломора" и еще, шику ради, одну - кишиневского "Marlboro". Старика подарок обрадовал - он-то, как выяснилось, пробавлялся исключительно бийской махрой, а после нее, родимой, и "Беломор" сойдет за деликатес. Проявившему, таким образом, неслыханную щедрость Петяше он посулил сделать так, "что никто в тайге не тронет". По возвращении же Петяши домой старик и вовсе брался "присмотреть, чтобы вырос, как надо" ему, мол, отсюда, из тайги, видно все. Слова его звучали не более правдоподобно, чем трескучая, распевная болтовня привокзальных цыганок, охотящихся за кошельками тех, кто имеет глупость довериться им. Однако, ежели вслушаться повнимательней, становилось ясно: старик вполне уверен в том, что говорит. Уверенность его была столь абсолютна, что внушала даже некоторую тревогу. Посмеявшись бесплатному представлению - надо ж: шаманы, экзотика! распрощались, расселись по байдам, прошли пороги без сучка и задоринки и после всю дорогу наслаждались теплой, солнечной погодкой. Как-то во время дневки близ стоянки, километрах в пяти, разразилась зверская гроза, но на товарищей не упало ни капли, хотя стихийное бедствие, по наблюдениям Сани Рыжего, совершило вокруг их лагеря аж полных четыре оборота. - Видишь, - сказал тогда Саня, - дед-то - правда, шаман! - а после, посерьезнев, объяснил, что такие причуды погоды в горах случаются запросто. А через полгода Петяша, сам не шибко-то понимая, за каким рожном, взял да сорвался в Ленинбург... - Крючков, мольч, не привез мне? - спросил старик. Вздрогнув от такого неожиданного вмешательства человечьего голоса в своеобразный звуковой фон тайги и гор, Петяша отрицательно покачал головой. Но старик продолжал выжидающе, с прямо-таки ленинской портретной хитрецою глядеть на него, и тогда Петяша сообразил, как тут требуется поступить. Хлопнув себя - в наказание за тугодумство - по лбу, он достал из кармана новый платиновый портсигар и угостил старика сигарой. Тот, одобрительно повертев презент в узловатых, коричневых, будто старая дубленая кожа, пальцах, спрятал ее в нагрудный карман. - Подрос, - удовлетворенно констатировал старик, смерив Петяшу взглядом. Русский язык его с прошлого раза стал заметно лучше. - Скоро, мольч, совсем большой вырастешь. - Куда ж мне еще расти-то, дед? - с легкой, неизвестно чем вызванной грустью спросил Петяша. - Некуда - дальше-то... - Пустое говоришь, - нахмурился старик. - Вырастешь; я пригляжу... Теперь, мольч, совсем легко приглядывать будет -вернулся ты, и впредь здесь останешься. Грусть сменилась испугом - уж слишком серьезно звучали слова старика, словно он и в самом деле имел власть навечно оставить Петяшу на вершине вот этой самой горы. - Что ж мне здесь делать? - жалобно спросил Петяша. - Холодно тут. А там - дом у меня, друзья... и враги, пожалуй, тоже... Черт знает, какую хрень несу, подумалось почти тотчас же. Враги-то тут при чем? - Пустое, мольч. - Взгляд узких щелочек-глаз старика, казалось, пронзал насквозь. - Ты должен вырасти. Только помни крепко, парень: нет друзей. Нет врагов. Друзья - руки твои, ноги твои... Враги - пища твоя... Да только с этим, мольч, охота плохая. Не защитит. Игрушка... - Старик кивнул на правую руку Петяши, который только сейчас заметил, что сжимает в пальцах свой пластиковый бритвенный станочек. - Возьми вот. Тут Петяша моргнул. Всего-то на полсекунды сомкнул на пересохших от яркого солнца глазных яблоках веки - но, когда снова раскрыл глаза, старика уж не было. Зато в руке - удобно лежала рукоять ножа, очень похожего с виду на те, охотничьи, что продаются в любом спортивном магазине только по охотничьим билетам.
      Петяша поднес клинок к глазам. Глубокий кровосток по обеим сторонам был украшен мельчайшим затейливым узором, а рукоять оказалась сработанной из снежно-белой кости, отшлифованной едва не до зеркального глянца. Блеск раздражал и без того побитые сверканьем снежных кристалликов глаза. Все тело гудело, словно бы сотрясаемое бешеным пульсом гор, сосен и воды внизу. Голова точно выросла до огромных размеров и приобрела странную, пустотелую звонкость; любое движение, казалось, непременно должно сбросить его, Петяшу, в бесконечную бездну под ногами. Охваченный ужасом, он снова зажмурил глаза, а когда открыл их - мир вдруг сделался совершенно иным, чем прежде.
      Мир сделался маленьким.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
      КОГДА МИР СДЕЛАЛСЯ МАЛЕНЬКИМ...
      Гармония мира не знает границ. Но субъективная справедливость здесь абсолютно ни при чем. (Это, уж точно, мое собственное. По крайней мере, лично мне так кажется.) ... Разве я - сторож брату моему? (А вот это - наверняка не мое. Но откуда - напрочь не помню.)
      46.
      С того самого момента, как Димыч впервые после долгого перерыва набрал Игорев номер, его постоянно мучило, не давая покою, всепоглощающее, неугомонное нетерпение. Казалось, вот-вот произойдет нечто непоправимое а между тем это "нечто" могло бы быть предотвращено, найди он, Димыч, верное решение раньше. Непрекращающееся, этакое подмывающее беспокойство заставило его снова позвонить Игорю уже на следующий день после расставания, поутру. - Слушай, как у тебя там? Я бы подъехал к тебе вечером, если не возражаешь... - Подъезжай, я вроде никуда не собирался, - помолчав, согласился Игорь, понимавший, видимо, что Димыч должен сейчас испытывать - а, может, и сам чувствовавший примерно то же самое. - Побеседуем. - Супруга-то - дома? - на всякий случай (очень уж не хотелось новых напоминаний) поинтересовался Димыч. - Нет. Я их с пацаном к матери ее отправил. Так что - никто нам не помешает. Прибыв на Барочную уже часам к пяти, что можно назвать "вечером" лишь с известной натяжкою, Димыч застал хозяина в необычайном, совершенно не свойственном ему возбуждении. - Хорошо, что ты - пораньше, - вместо приветствия бросил Игорь. - Я уж звонить тебе собирался... Словом, сейчас - быстро - пьем кофе и отчаливаем. На такси у тебя деньга найдется? - Найдется, - отвечал Димыч, слегка сбитый с толку такой стремительностью. - А - что такое? Где горит?.. Э-э; ну, на хрена столько?! - Вчера, - объяснил Игорь, устанавливая на плиту джезву и невозмутимо всыпая в кофейную смесь едва ли не пол-ложки молотого красного перцу, - я после твоего ухода порылся в своей картотеке, затем сел на телефон и нашел-таки выход на того мужичка. Помнишь, говорили? - И - что? - И - он нас ждет. Сегодня, к девяти вечера. - А для какого ж тогда - торопиться? Времени - всего шестой час! - Для такого, что живет он аж в Петергофе. Точнее, возле - на Гостилицком шоссе, где частные дома... Или ты согласен до самого Петергофа машину финансировать? - До самого... - Димыч мысленно пересчитал наличность в бумажнике. -В принципе, можно, но лучше - не стоит.
      За кофе и в электричке, по дороге в Петегоф, больше молчали, как следует переживая, смакуя ожидание встречи с невиданным, непонятным, от коего еще неизвестно, чего следует ожидать. Димыч - нет-нет да поглаживал тайком, сквозь пиджак, кобуру: весомость пистолета подмышкой, что ни говори, малость снимала общую напряженность.