Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT

Петяша, только теперь осознавший, что от неожиданности перестал даже дышать, облегченно вздохнул. - Ну, здравствуй, - сказала Елка. Судя по тону, она, видать, решила окончательно выяснить отношения. Это заставило Петяшу подумать, что об облегчении говорить пока рановато. Преждевременно, дорогие товарищи... Димыч, вероятно, почувствовал, что такое творится под черепушкою друга, и взял инициативу в свои руки: - Привет, Еленища! Кофе - хочешь? Не отрывая взгляда от Петяши, Елка отрицательно помотала головой. - Тогда вы, ребята, убирайтесь-ка беседовать в комнату. А я тут пока поразмыслю на воле, без помех. Секунду помедлив, Елка, видимо, согласилась, что кто-либо третий для выяснения отношений бесполезен, да и вообще - ни в чем не виноват, и, в знак согласия наклонив голову, пошла в комнату. Петяша, тяжело поднявшись на ноги, потащился следом. Пока он тихонько - издавать громкие звуки почему-то казалось неприятным - прикрывал за собою дверь, Елка привычно стряхнула с ног туфельки, забралась на тахту, зябко обхватила руками поджатые к подбородку колени и повела плечами, словно пытаясь для пущего сугреву свести их вместе. Глаза ее сделались большими-большими и заблестели так, точно на них вот-вот навернутся слезы. Словом, от той суровой непреклонности, с какою вошла она в квартиру, не осталось и следа. Петяша, привалившись спиною к двери, смотрел на нее и молчал -не знал, с чего начать разговор. О чем, собственно, говорить-то? Никогда прежде, даже в шутку, не поднимали они вопросов ревности. Как-то так исторически сложилось. Если Елка, увидев лишь, как он, Петяша, держит другую, постороннюю женщину за руку, возмутилась и ушла, ни слова не говоря, значит, ей-то ревность была совсем не чужда!
      Э-эх, блллин, хреново-то как... что ж делать?
      Расставаться с Елкой - не хотелось ужасно. А она, по всему судя, как раз пришла сказать о том, что больше не желает его видеть, выложить на стол ключи от его квартиры, развернуться и уйти. Только... Отчего же - поздно-то так? Как же она обратно поедет? Словно почувствовав мысленный его вопрос, Елка слегка шевельнулась. - Я - останусь у тебя, - заговорила она. - По крайней мере, до завтра. А там, если не прогонишь... Вот-те на! Петяша не знал, что и отвечать. Как понимать это? Как реагировать-то, в конце концов?! Услышанное слишком уж соответствовало его желаниям. И именно потому пугало. - Мне плевать, что там у тебя и с кем, - через прерывистый всхлип, мигом сбросив непрошибаемое, напоказ, спокойствие, продолжала Елка. - Я люблю тебя. Я знаю, что ты меня любишь. И решила... пусть даже надо делить тебя с кем-то; все равно буду с тобой. Если она тебе понравилась, то, наверное, не заслуживает неприязни... Она снова всхлипнула и на миг спрятала лицо в ладонях. Теперь ее, по всему судя, следовало бы обнять, прижать к себе, приласкать, успокоить... Однако Петяша никак не мог заставить себя сбросить оцепенение. Видя это, Елка подняла мокрое от слез лицо, вскинулась, словно развернувшаяся пружина, с тахты и крепко прижалась к нему. - Не отпущу... - выдохнула она. Это помогло. Руки Петяшины словно бы сами собой поднялись, ладони его легли на Елкины лопатки, чуть острящиеся под тонким, гладким шелком блузки медленно скользнули вниз. Там, внизу ткань оказалась чуть толще, обрела легкую шероховатость. Округлые, упругие полушария под нею, как раз уместившиеся в ладонях, дрогнули, и от этого где-то в нижней части живота появилось знакомое ощущение тяжелого, туманящего мысли, кружащего голову тепла. Петяшины руки еще крепче - чтобы как следует почувствовала его, набухший, рвущийся на свободу - прижали к себе Елку. Пальцы пробежали по знакомой ложбинке под юбкою, пустились еще ниже, нащупали юбкин край, приподняли его, проникли внутрь, меж горячих, слегка бархатистых бедер, и уж там снова устремились кверху, пока не добрались до совсем тоненькой полоски материи. Щека Елки, прижатая к щеке Петяши, налилась жаром. Она чуть раздвинула ноги; трусики под нежно постукивавшими, щекотавшими, перебиравшими пробившиеся сквозь ажурную ткань волоски, пальцами Петяши сделались влажны. Тогда Петяшины руки медленно поднялись выше, поднимая за собою юбку, сильно оглаживая такой стройный, до помрачения рассудка соблазнительный зад, немного отстранили его обладательницу и нежно, едва ощутимым касанием, описали два полукружья вокруг ее талии. Пальцы нащупали резинку трусиков, руки на миг замерли - и резко рванули. Ткань с треском разошлась. Елка испустила короткий стон, а тонкие пальцы ее, только что еще впивавшиеся в Петяшины плечи, уже расстегивали "молнию" на его брюках. Почуяв свободу, он устремился наружу. На миг Елка сильно сжала его рукою, снова - на сей раз долго, протяжно - застонав, тут же отпустила и начала опускаться на колени. Петяшины руки, повинуясь некоему наитию, через голову сдернули с нее юбку. Едва выпутавшись из сего необходимого, но в данном положении совершенно неуместного предмета одежды, Елка жадно, однако ж сдерживая нетерпение, приникла губами к самому его кончику. Под черепушкой Петяшиной - словно бы что-то взорвалось, бесшумно, однако мощно, пустив по ветру все до единой мысли и завесив глаза густой багровой пеленой. Но руки и сами знали свое дело прекрасно: они резко, почти грубо стиснули Елкины плечи, рывком - прежде, чем наслаждение вот так быстро закончится -вздернули ее на ноги, с треском сорвали с желанного ее тела блузку, под которой не оказалось уже ничего, и, в два-три рывка освободив от одежды своего хозяина, снова сжали в объятьях горячее обнаженное тело любимой. Елка, в свою очередь крепко обвив руками Петяшину шею, изо всех сил прижалась к нему, и Петяша почувствовал, как ноги ее обхватывают его талию. - Погоди... - последним усилием воли прохрипел он. - Резинок ведь нету... - Не нужно, - сквозь прерывистое дыхание отвечала Елка, - я спиральку сегодня поставила... Как ни краток был этот разговор, он все же рассеял туман в голове. Теперь все тело Петяшино - словно бы наполнилось кристально-ясным пронзительным жаром. Стиснув ладонями Елкины бедра, он чуть приподнял ее, нащупал губами ее губы, крепко закусил их, опять заставив Елку застонать, и он, тут же безошибочно отыскав предмет своих стремлений, вонзился во влажное, обволакивающее, жаркое... Колени Петяшины подогнулись. Еще сильнее прижимая к себе Елку, он рухнул на жалобно взвывшую пружинами тахту. И тогда мир прекратил существовать. Не осталось ровно ничего -только губы под Петяшиными губами, долгий стон, яростное движенье навстречу Елке, да еще бешеный стук сердца.
      39.
      Димычу, оставшемуся на кухне, несмотря на высказанное намерение поразмыслить, оказалось не до размышлений. Известного рода звуки из комнаты давали понять, что все - в порядке, помирились-таки, но вместе с тем и будили определенного же рода желания. Столь же интенсивные, сколь и неуместные, мать иху - конем...
      Что бы там ни полагал Петяша в простоте своей (или, может, деликатности, которая, случается, выходит куда как хуже простоты), Димыч вовсе не был обделен природою влечением к женщинам и не страдал излишней застенчивостью на предмет появления со своими подругами в обществе. Просто-напросто - с женщинами ему, несмотря на все его внешние и внутренние достоинства, не везло. Катастрофически не везло. Поначалу, лет эдак в четырнадцать-пятнадцать, когда интерес к противоположному полу только-только просыпался, понравившиеся ему ровесницы, понятно дело, неизменно предпочитали кого-нибудь постарше и поопытнее. Закономерности и естественности такого оборота Димыч, несмотря на то, что парнишкой рос неглупым, вовремя понять не сумел. Вместо этого он заподозрил в себе какой-то фатальный недостаток, незаметный для него самого, зато с первого же взгляда бросающийся в глаза окружающим. А подобные умонастроения, надо заметить, ни хрена не способствуют развитию уверенности в себе. Говорят, порой и на психике очень погано сказываются. Если прибавить сюда еще повальный ленинбургский жилищный кризис, картина выходит уж совершенно мрачной. Это ж - подумать только, какими мучениями сопровождается вступление в половую жизнь для большинства ленинбургских подростков! Лестницы, подвалы и чердаки, надо сказать, до обидного мало приспособлены для романтических свиданий. Явный недосмотр со стороны родителей, школы и городской администрации! Короче говоря, до самых аж двадцати шести лет Димычу лишь раз доводилось спать с женщиной - если только какой-нибудь час, проведенный со случайной, из какой-то прихоти соблазнившей его тридцатилетней особой позволительно обозначить словом "спать". Дело, вдобавок, было на природе (то бишь, в кустах возле безлюдного по вечернему времени санаторского пляжа), а посему не стоит и заикаться о том, что впечатления после этого опыта остались самые мерзопакостные. И дама попалась не первой - даже не второй! - свежести, не шибко умелая и не отличавшаяся чистоплотностью, и комары всю жопу съели чуть не до костей... Но влечение, невзирая на памятное по сию пору отвращение к способу его реализации, никуда не исчезло. Вот сейчас как раз снова напомнило о себе - нечего сказать, вовремя!
      С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к "молнии" на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе. И, надо признаться, подолгу.
      Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок реостата и дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело. Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо. - Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, - негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. - Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне - а не из какой-то немотивированной злонамеренности - считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем - то есть, сроком, оставшимся до намеченной - и даже не тобой намеченной! где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили... Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло... Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя - хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно... На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку. Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала. - Ладно уж, - сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. Чего уж теперь-то отношения выяснять... Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то - Димыч там один... Как; не лень? - Нет. - Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. - Ну вот; разорвал все, что мог... - Ерунда. Завтра хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, - пообещал Петяша. - А что трусиков нет - под юбкой все равно не видать. - Если там хоть от юбки что-нибудь осталось... В чем я по магазинам пойду? И - на какие деньги? Разговор грозил приобрести давно знакомое угрожающее финансовое направление. В голосе Елки уже звучали характерные раздраженные нотки. Ну вот, не успели помириться... Чего это она? - А-а! Ты ж не знаешь... У меня все четыре романа купили. И аванс дали. Там - много. Петяше показалось, что при этих словах во взгляде Елки на миг появилось нечто новое - незнакомое и даже пугающее, но, что бы ни означало сие выражение, оно тут же сменилось вроде бы искренним удивлением и радостью. - Да-а?! Шутишь! С этими словами Елка снова обняла и поцеловала его. - Я знала. Знала, что так и будет, - уже серьезно, однако радостно заговорила она. - Все это, конечно, необычно, н-но... Зачем и писать то, что уже написано до тебя, верно? Здорово, что хоть кто-то из издателей оценил... Слегка обиженный - что ж, его и оценить-то уже нельзя никому? - Петяша изложил Елке историю, начавшуюся с неожиданного телефонного звонка. По ходу действия взгляд Елки делался все более и более удивленным - так, что к концу рассказа удивление переполнило все ее существо. - То есть, ты... Даже не носил им?.. Сами нашли и позвонили?! С запоздалыми испугом и вместе облегчением Петяша отметил, что этот факт заставил Елку напрочь забыть о том, что до получения аванса у него никак не могло иметься денег на восстановление работоспособности телефона. Ну и ладно. Пусть... - Идем кофе пить, - напомнил он. - Да оставь ты свои тряпки; накинь вон - халат. Легко соскочив с тахты, Елка прошлась по комнате, взяла со спинки стула Петяшин махровый халат и уже было совсем собралась надеть его, но внезапно замерла. - Она у тебя тоже в этом халате ходила? - неприятным, напряженным голосом спросила она. Оп-пять - двадцать пять! - Да, ходила! Что теперь - в химчистку нести?! - рявкнул Петяша, охваченный вдруг непонятной яростью, которой тут же сам и устыдился. Одевайся, - уже мягче добавил он. - Идем. К удивлению его, Елка без звука надела халат, запахнулась, завязала пояс, которого - Петяша помнил - хватало как раз на два с половиной оборота вокруг ее талии... А сколько у Кати выходило? При этой мысли Петяшу вдруг - точно поленом по голове шарахнуло: ведь Катя завтра с утра вернется! И - что тогда? Ведь Димыч говорил... Дальше мысль вышла неизмеримо страшнее: А - что, если НЕ ВЕРНЕТСЯ?
      Услыхав донесшиеся из комнаты после некоторого затишья шаги и шуршание одежды, Димыч поспешно привел себя в порядок и поглубже упрятал в карман изгвазданный носовой платок. Раньше он, непонятно отчего, принимал интерес, питаемый женщинами к Петяшиной особе, как должное. Теперь интерес этот почему-то раздражал. Вот та же Елка! Насколько помнилось ему, всегда она относилась к безденежному, безработному - бесперспективному вообще - Петяше как-то покровительственно. По-матерински, что ли. Кто б мог вообразить, что она, однажды уйдя и хлопнув дверью, возьмет да вернется, будто побитая собака к хозяину! Взгляд ее, как вошла... это надо было видеть! Впрочем, раздражало не только это. Раздражало вошедшее в привычку отвращение к самому себе (Петяша-то, небось, делает, что хочет и прекрасно с самим собой уживается, без всяких рефлексий!), и пуще того неразъясненность сверхъестественных событий последних дней. Относительно последнего пункта Димыч понял пока только одно: событийно-временные неувязки совсем сбили его с толку. А этот хрен, вместо того, чтоб помочь разобраться, с бабами трахается! Инстинкт самосохранения, видите ли... Воля к жизни... Инстинкт размножения, черт побери! Скрипнула кухонная дверь. - Ты как тут? - спросил вошедший Петяша. - Кофе, случаем, не сварил? Вопрос этот, в другое время, опять-таки, воспринятый бы, как должное, в связи с содержанием изложенных выше размышлений дико разозлил Димыча. - Нет, - почти грубо ответил он. - Чего это ты? Взгляд Петяши сделался озадаченным и даже, как будто, чуточку виноватым. Это помогло Димычу взять себя в руки. - Н-нет, ничего, - проговорил он, отводя взгляд. - Если вы сюда перебираетесь, я пока позвоню кой-кому из комнаты, ладно? Это удивило Петяшу еще больше. - Куда звонить-то; ночь глубокая на дворе! - Ничего, - понемногу успокаиваясь заверил Димыч. - Туда - хоть под утро можно.
      40.
      Нет, Димыч вовсе не врал, желая остаться в одиночестве, подальше от друга, вызывавшего теперь неприязнь. Он и в самом деле взялся за телефон и, казня себя дураком за то, что не догадался сделать этого раньше, набрал номер старого своего знакомого - Игоря Величко, журналиста, некогда плодотворно сотрудничавшего, в частности, с небезызвестной газеткой под красноречивым названием "Аномалия". На том конце ответили после первого же гудка. - Как здоровье вашей деревянной ноги? - вместо приветствия спросил в трубку Димыч. - У-уо-оу! Возможно, оно - несколько хуже самочувствия вашей деревянной головы... Здравствуйте-здравствуйте, гражданин маршал. Что давно не слыхать было? - Дела, - значительно отвечал Димыч. - Ну, коль раз ты, забросив все дела, звонишь мне, старику, среди ночи... неужто чем по моей части занялся? - Д-да уж. Наклевывается тут кое-чего интересного. Только... к тебе сейчас подъехать - можно? - О чем ты спрашиваешь?! Или мне уже не нужно пить, есть и все остальное? Если у тебя посередь ночи назрела ко мне серьезная беседа, я с этого, определенно, смогу заработать. Верно я понимаю? - Верно. Только - насчет заработков, может, не вдруг... В общем, я сейчас на Съезжинской; минут через двадцать пять до твоей Барочной доберусь. - Давай. В дверь не трезвонь - жена с дитем спят. Входи так - отперто будет. Трубка запищала гудками отбоя. Опустив ее на рычаг, Димыч поправил кобуру под пиджаком (вышло здорово похоже на непристойное почесывание подмышки), заглянул на кухню, суховато простился с Петяшей и Елкой, односложно пресек не шибко-то искренние увещевания на тему ночи на дворе - втроем все одно спать располагаться негде, да и не ко двору выйдет- и покинул квартиру. Надо же - жена, дите... Давненько мы не виделись... На улице, в общем, было спокойно - лишь где-то вдалеке, в районе, похоже, ларьков на углу Блохина, раздавались вопли развлекающихся подростков. В своеобычном ленинбургском мутно-синем темном небе кое-где виднелись крохотные точки звезд. С тоской и вместе омерзением вспоминая яркие огни в черной бездне черноморских курортных небес, Димыч вышел на Пушкарскую, тормознул канареечно-желтый таксомотор, на борту коего было написано что-то о Конюшенной площади, и через пятнадцать минут был у знакомого дома на Барочной. Игорь ждал его на кухне, которая в то же время была и прихожей. При появлении гостя он встал, ловко подпершись костылем, и протянул навстречу широкую, разлапистую - такая и человеку вдвое длиннее ростом вполне подошла бы - ладонь. За два года, что Димыч не видел его, Игорь заметно сдал. Он -низенький, хлипкий с виду, хоть и жиловатый, да еще лишенный левой ноги аж по колено - и раньше не производил на незнакомых особого впечатления, а теперь еще в черных его, густых, курчавых волосьях заметно поприбавилось седины. Неужели ж - женитьба так повлияла? - невольно подумалось Димычу. Кто б мог заподозрить, что калека в очках с толстыми стеклами, так здорово похожий на рано состарившегося гнома, еще лет пять назад был мастером спорта по стендовой стрельбе, не говоря уж о разрядах в дзю-до и рапире! - Здравствуй-здравствуй, молодой и красивый... - Пожав Димычу руку, Игорь легонько ткнул его кулаком в левое плечо. - Чего ствол-то так явно носишь? Или разрешение заимел? Вместо ответа Димыч полез в бумажник и продемонстрировал запаянное в пластик удостоверение. - Фу-ты ну-ты! Кра-со-тааа... - Думаиш, купыл дакумэнт, да-а? Ашибаишься, д-дарагой! Брат ка-дню раждэния п-падарыл! - А-а... Все не соберусь пойти себе такое оформить. То денег нет, то времени... Ладно. Шутить мы тут до утра можем... Раз ты обо мне два года не вспоминал, а потом вдруг прискакал галопом среди ночи, значит, дело важное. Так? - Так. Кофе-то в доме есть? Аль молодая жена запрещает? А то он, сказывают, по последним научным данным, для потенции не шибко пользителен... - Эк бесцеремонна нонешняя молодежь! - с показным возмущенным удивлением протянул Игорь. - Мне бы, старику, обидеться - ведь вправду два года не появлялся, а тут пришел: кофею ему к порогу подавай, да еще намеки строит ехидные... Э-э; ладно уж. Сейчас будет тебе кофе. - Подшагнув к плите, он зажег газ и водрузил на конфорку роскошную мельхиоровую джезву, заранее, как отметил Димыч, заряженную всем необходимым. - Рассказывай пока, с чем явился. Вынув из кармана сигареты, Димыч неспешно закурил - следовало сообразить, с чего удобнее начинать разговор. - Тебе, - заговорил он, выпуская дым, - такая фамилия: Флейшман, Георгий Моисеевич, - не знакома? Игорь сосредоточенно помешал кофе крохотной деревянной мутовкой. - Был такой. Среди прочих. - В связи с чем - был? - Юрист. Выступал несколько раз в суде, в делах "с чертовщиной". Якобы и экстрасенс вдобавок. Я об этом писал. Хочешь, могу материалы показать. - Погоди. Ты - подробнее давай. Что за "дела с чертовщиной"? - Да ерунда; жульничество мелкое. Типа возмещения ущерба, нанесенного соседской бабкой путем наведения порчи. Кончались дела, естественно, ничем, но некоторый гонорарий он с них все равно успевал огребать - в канцеляриях теперь, пока заявление хоть прочитают, может и два и три месяца пройти. И противоположными вариантами он баловался, но уж без жульства: брал на себя юридическую защиту разных "колдунов" в случае, если неудовлетворенная клиентура захочет вдруг с ними судиться. На абонементное обслуживание, так сказать, брал. Как еще из коллегии его до сих пор не попросили... А тебя-то он - с чего столь серьезно заинтересовал? Обещал хорошую девочку приворожить, да надул? Димыч едва заметно поморщился. - С этим я бы и сам разобрался. Дело вот в чем: помнишь Петьку Лукова? Я вас знакомил когда-то; ты еще роман его брал читать. Так вот, у него... Внезапно Димыч замолчал, остановив взгляд на двери в комнаты. В кухню видать, разбуженная голосами и шевелением - заглянула, запахивая халат, сонно протирая глаза, женщина лет тридцати пяти-сорока. Димыч узнал ее сразу. По ноздрям тут же словно бы шибанул мясной, тухловатый запах неопрятного, нечасто подвергающегося мытью тела, на всю жизнь сохранившийся в памяти с того самого, черт знает, какой давности, курортного эпизода. - Это вот - жена моя, Валентина, - пояснил Игорь, а для супруги добавил: - Иди спать. У нас - разговор.
      41.
      Выпив кофе и перекусив тем, что оставалось в холодильнике, Петяша с Елкой все сидели за столом, курили и молча, наслаждаясь вновь обретенным умиротворением, смотрели друг на друга. Впрочем, полностью умиротворен был лишь один Петяша - Елку, судя по всему, что-то слегка нервировало. - Слушай... - заговорил, наконец, Петяша. - Ну, что тебе покою не дает? Сидишь, как на гвоздях... Ответила Елка не сразу - и, в лучших женских традициях, вопросом на вопрос. - Откуда у тебя все это? Ноут-бук, фляжка с портсигаром... Да один костюм, что на тебе сегодня был, таких денег стоит!.. Ладно, у тебя твои романы купили, но ведь сейчас никому из литераторов не платят столько! Фляжка из платины, минимум граммов четыреста, туфли не с конвейера; то, се, да еще на шикарную жизнь, - она кивнула на Петяшину сигару, хватает. Тебе, выходит, по меньшей мере, Нобелевку должны были дать! Откуда? На такие деньги можно... приличную квартиру купить! Эт-то еще что за новости?! Так-так... До сего момента Петяша как-то не предполагал, что шибко уж явно живет не по средствам. Ладно, Елка - человек свой. Чужим-то, вправду, вовсе незачем бы этого демонстрировать... А историю про Туза Колченогого лучше не стоит рассказывать даже Елке. Что ж отвечать? И тут лихорадочные размышления перешибла внезапная, мощная вспышка ярости. - "Откуда, откуда"! - рыкнул Петяша. - Нашел! Елка, тихо ойкнув от неожиданности, как-то осела, съежилась на своем стуле. Петяше снова сделалось совестно. - И вовсе не это тебя, по-моему, тревожит, - сказал он, пытаясь по возможности мягче сменить тему. - Рассказывай уж, чего... Некоторое время Елка молчала, точно раздумывая, стоит ли продолжать вызывающие у Петяши столь сильное неудовольствие расспросы, затем, наконец, решилась: - Скажи, эта девушка... Что у тебя с ней, все-таки? Как мало нужно иногда, чтобы полностью разрушить такое, казалось бы, прочное душевное состояние! Если первый ее вопрос был еще туда-сюда, то теперь от умиротворения Петяшина - не осталось даже следа. Еще до того, как Елка договорила до конца, оно прочно сменилось горьким, досадливым неуютом. Совершив над собою усилие, Петяша встал, подхватил Елку на руки и усадил к себе на колени. - Я люблю ее, - тихо сказал он в самое Елкино ухо. - Я люблю тебя. Не знаю, что со всем этим делать; может, я - какой-нибудь там моральный урод; но вы обе нужны мне. Любой другой вариант - он... неполным каким-то получается. Ты только, пожалуйста, постарайся не злиться - не ревновать и не взбрыкивать, а спокойно об этом... Елка, до этого недвижно сидевшая на Петяшиных коленях, шевельнулась и легко, едва коснувшись, прикрыла ладошкою его губы. - Я думала что-то похожее... Вернее, чувствовала. Еще когда пришла и увидела вас вместе. Не знаю, что тебе отвечать. Я люблю тебя; ты нужен мне не меньше, чем я тебе... Потому я сразу и убежала - просто побоялась ставить тебя перед выбором. Испугалась, что, если тебе придется выбирать... Конечно, не стоило бы признаваться в этом, но... Ладно. Пусть все идет, как идет. Пусть мы будем вместе, а все остальное... Там будет видно. Пошли лучше спать: голова у меня совсем не работает. Все это время не могла толком ни спать ни есть... - Идем, - согласился Петяша. Но... Какой там - "спать"! Устроившись под одеялом, подставив плечо Елке под голову, он никак не мог избавиться от мыслей о том, что - вот завтра с утра приедет Катя, с которой тоже придется объясняться, а как - непонятно, и еще неизвестно, что со всего этого выйдет... Однако мерное, теплое дыхание Елки, заснувшей тотчас же, едва она донесла голову до Петяшина плеча, незаметно убаюкивало, и он, сам того не заметив, задремал. Проснулся он неожиданно: показалось во сне, что упругая, набухшая от возбуждения женская грудь щекочет его губы. Не открывая глаз, Петяша поймал губами маленький, твердый сосок. Тут же мягкие, тонкие пальчики знакомо скользнули, легонько царапнув коготками, вниз по груди, животу - и добрались до него. Он, по утреннему-то делу, откликнулся на призыв с завидным энтузиазмом тем более, что обычной утренней тяжести в затылке, неизменно вызываемой внезапным пробуждением, нынче почему-то не наблюдалось. Некоторое время пальчики нежно играли с ним, щекоча и слегка покалывая кончиками ноготков, однако совсем скоро на смену им явилось нечто горячее, шероховатое и влажное, также до боли знакомое, но все ж заставившее тихонько зарычать от остроты наслаждения... ... крепче сжав губами, лаская языком небольшую, упругую грудь. Это - как же это?.. Вздрогнув, Петяша открыл глаза - и увидел Катю. Он целовал ее грудь, а она, устроившись поперек его груди, ласкала Елку, которая, оказывается, успела перевернуться ногами к изголовью и теперь, в унисон Катиным ласкам, щекотала его кончиком языка.
      42.
      Разговор затянулся надолго. Уже жена Игорева, Валентина, так и не проявившая никаких признаков узнавания своего когдатошнего случайного любовника, позавтракала и ушла на работу, захватив с собою четырехлетнего сына, которого надлежало отвести в детский сад, а Димыч до сих пор не чувствовал усталости. Игорь, видимо, также не собирался пока прощаться с гостем -очень уж занимательные вещи тот рассказывал. - Насчет этого Туза, Колченогого... Не сочиняет? Оно ведь - явно с "Хромого Беса" срисовано. С поправкой на эпоху. Димыч пожал плечами. - Зачем он будет мне врать? Он же напуган был до... не знаю, чего. Вдобавок фляжка с портсигаром - не реклама, а факт. Игорь с сомнением прищурился: - Знал бы ты, сколько мне всяких шизиков попадалось. Да такие изобретательные случались - я-те дам! Их бы энергию - да на мирные цели... От-т ведь бл-лин-то горелый, с досадой подумал Димыч. Если уж этому никак не объяснить, - что бы было с кем другим... Именно по этой причине он поначалу - пока не прошли первые истерические страхи и не включился здравый смысл - хотел было добраться через знакомых до кого-нибудь настолько ответственного, кому не позволил бы сослаться на тотальное неверие сам характер должности. Очень уж велико было искушение свалить все тревоги на кого-нибудь другого, сильного, умного и облеченного властью. Игорь, правда, не слишком-то удовлетворял этим требованиям, однако для Димыча он с давних пор неизменно был кем-то наподобие "старшего товарища", наставника, каких частенько описывали в своих романах писатели-соцреалисты. Димыч надеялся, что Игорь, осмыслив его рассказ, смог бы хоть облечь в слова причину этих тревог - странное дело, но самому ему это покуда не удавалось. Ему просто было страшно. - Допустим, - терпеливо, точно профессор, в четвертый раз объясняющий неучам-студентам теорему, заговорил он, - он умудрился-таки ограбить кого-нибудь. Допустим, попался ему такой человек, что, с одной стороны, может позволить себе иметь подобные вещи, а с другой - настолько глуп, чтобы с ними в одиночку шляться по улицам. Но сигары и коньяк -точно, не убывают! Что за гибрид Фаберже с царевной-лягушкой поблизости объявился? Может, ты мне этого ювелира порекомендуешь? - Значит, и посмотреть можно? И попробовать? - А чего - нельзя-то? Поехали, попробуешь. - Подожди, не так сразу. Должен тебе сказать, без смехуёчков ежели, я почти всю сознательную жизнь мечтал на что-нибудь похожее посмотреть. На чудо - и чтоб правдашное, а не из ящика с надписью "Кио". Потому и подался экстрасенсов с инопланетянами освещать в прессе, после... после того, как тренерствовать больше не мог. И именно поэтому - в силу, так-скыть, вынужденного профессионализьма - я на такие фляжки-портсигары время тратить не могу. Понимаешь? Не поверят. Отмахнутся, скажут: "ня может быть!" - и даже не станут утруждаться проверять. Очень уж получается привычная сказочка о скатерти-самобранке. А те, кому по роду занятий такие вещи проверять положено, слишком много неприятностей могут доставить своими проверками... Контактерство с разными логосами, информационными биополями вселенной и прочими зелеными человечками - еще туда-сюда, поди его проверь до конца. Хотя - и тут я до сих пор не могу вызнать, не предпринимают ли чего по поводу означенных человечков наши разведслужбы. Похоже, что всерьез - не предпринимают. А вот если эти человечки начнут оставлять за собой подобные штуки... Та-акой тарарам может подняться!.. Как бы, к примеру, ты воспринял существование таких явлений, занимая, скажем, хоть сколь-нибудь ответственный пост в какой-нибудь разведке-контрразведке? Димыч озадаченно почесал подбородок. О таком обороте дела он уже думал и в поле зрения помянутых Игорем служб попадать никак не желал. Без них, в самом деле, поспокойнее: если нужно справиться с собакой, волка на помощь звать не стоит. Себе дороже может выйти. А как насчет собаки против волков?