Резерв высоты

      Фадеев взглянул на прибор, температура мотора подошла к норме. Он медленно двинул рычаги вперед почти до максимума. Самолет, как послушный конь, почувствовав уверенную руку седока, пошел вверх. Кругом тихо, в наушниках не было слышно обычного шума голосов. Под крылом самолета узкой лентой текла Волга, куре - западный, в воздухе только свои. Это радовало и настораживало. Если нет рядом врага, необходимо продолжать набор высоты. Вот уже пять с половиной тысяч, скоро заветные шесть.
      Фадеев увидел, как четверка Давыдова пересекла линию фронта, развернулась на север, прошла так минут пять, повернула влево и взяла курс на юг. Находясь позади и выше группы Давыдова, он наблюдал ее маневры.
      - Ноль один, я Стриж-12, разрешите действовать по плану, - запросил он.
      - Действуй, но я тебя не вижу, - ответил командир полка.
      - Я Стриж-12, на своем месте, делаю разворот вправо, - доложил Фадеев.
      - Понял, - услышал Фадеев голос Давыдова и повел самолет в тыл врага.
      Пролетев несколько минут, ниже себя тысячи на две с половиной он увидел две пары "мессершмиттов", летящих на Сталинград, и подумал: вот они, идут, чтобы связать боем нас, потом вызвать "бомберов" - испытанный прием! На него не раз клевали советские истребители, в том числе и он сам, пока не научился делать правильные выводы из складывающейся ситуации. Как же быть сейчас? Атаковать - выдашь себя и сорвешь тщательно разработанный замысел, не трогать "мессеров" - они могут внезапно атаковать четверку Давыдова. Анатолий решил пропустить их, но развернулся, полетел сзади и выше. Если возникнет угроза группе Давыдова, он сможет своевременно предотвратить ее. ЛаГГ-3 на этой высоте превосходил "мессершмитта" в скорости и маневренности.
      Анатолий то и дело менял курс, искал Давыдова, но, не найдя его, сообщил по радио:
      - Ноль один, идет четверка "худых" - курс... квадрат... высота...
      - Понял, сейчас довернусь на север, - ответил Давыдов.
      - Я иду за ними, - добавил Фадеев.
      - Хорошо, но не прозевай "бомберов", - напомнил командир полка.
      - Понял, - сделав поворот, Анатолий увидел четверку Давыдова.
      Ох, зачем так близко прильнул к ведущему группы Богданов! Будто уловив тревогу Фадеева, комэск стал отворачивать с набором высоты, увеличивая дистанцию. Минуту спустя завязался клубок двух четверок. Фадеев, еще раз осмотрев запад и юго-запад, занял исходное положение и быстро атаковал "мессеров". Удар был точен, ведомый второй пары загорелся и "мессер", оставляя длинный шлейф дыма, устремился к земле, его ведущий, сделав переворот, последовал на запад.
      Теперь внимание Анатолия было обращено на первую пару, но фашисты, ощутив угрозу сверху, бросились наутек. В азарте боя Фадеев ринулся за ними, но был остановлен Давыдовым:
      - Стриж-12, не увлекайся, займи прежнее место!
      - Понял, - с сожалением ответил Анатолий и пошел в набор высоты. Прошло еще несколько минут напряженного ожидания, и Фадеев вновь увидел врага. Девятка за девяткой шла большая колонна бомбардировщиков, сзади снизу их догоняли "мессершмитты".
      Анатолий прикинул время их появления над Сталинградом и доложил Давыдову. Фадеев, находясь вдвое выше "юнкерсов", думал о том, как было бы кстати оказаться здесь всем оставшимся на аэродроме истребителям, плюс еще подкрепление из других полков - тогда они бы показали немцам!
      Отбросив мысль о глобальных масштабах, он перешел к конкретным действиям. Фадееву было ясно, что поломать строй "бомберов" просто необходимо, но это можно сделать, лишь отделив туловище от головы, то есть сбив ведущего группы. Но как? Справа и слева, обгоняя "бомберов", на больших скоростях уже шли "мессеры", очевидно, для того, чтобы расчищать бомбардировщикам воздушное пространство. Фадеев предупредил Давыдова.
      - Понял, действуй по плану, - ответил он.
      "Ну и хитер командир, никакой конкретной команды", - подумал Фадеев.
      "Юнкерсы" уже приближались к линии фронта. Время не ждет!
      - Пора, Вася, за мной!
      Фадеев бросил машину в пике, осматриваясь по сторонам - за хвост он был спокоен. ЛаГГ-3 несся на "бомберов" с огромной скоростью. Сейчас его уже никто не догонит. Дистанция быстро сокращалась. "Мессеры", обогнав "юнкерсы", продолжали полет к Сталинграду, не подозревая о дерзкой атаке пары ЛаГГ-3 с запада. Фадеев прильнул к прицелу - расстояние пятьсот, четыреста, триста, двести метров, - пора, иначе можно проскочить. Прибрав обороты, нажал на гашетку и почти мгновенно увидел дым на ведущем "юнкерсе", потом появился огонь, фашист заметался, но Анатолий не отпускал гашетку до тех пор, пока "бомбер", объятый пламенем, не пошел к земле.
      Фадеев резко взял ручку на себя. Набирая высоту, услышал голос Богданова:
      - Ведущий "юнкерс" горит!
      Взглянув назад, увидел Овечкина и еще один дымящийся бомбардировщик. Эх, чуть-чуть не хватило огонька, надо бы добить, но "мессершмитты", вначале ошеломленные атакой и заметавшись со страху, уже пришли в себя и, разделившись на две группы, вступили в бой. Одна четверка пыталась преградить путь группе Давыдова, другая стала набирать высоту, стремясь добиться превышения над Фадеевым. Как ни лаком был кусочек - подбитый Овечкиным "юнкерс", Анатолий не стал его добивать, а стремительно бросился в атаку на четверку "мессеров".
      "Заволновались, гады, неловко себя чувствуете, когда мы выше", подумал Анатолий и, свалив самолет на левое крыло, резким маневром зашел в хвост ведомому второй пары и дал очередь. "Мессер" задымил. Фадеев энергично перевел свой самолет в левый боевой разворот и навскидку, как сибирский охотник, дал очередь по ведущему первой пары - "мессеры" почти одновременно понеслись к земле.
      Анатолий с Васей бросились в преследование. Скорость - более шестисот километров, самолет гудит и трясется. Как бы не развалился в воздухе, подумал Фадеев и перевел самолет в набор высоты, зашел в хвост второй четверке "мессеров", которая пыталась в этот момент атаковать Богданова, и дал длинную очередь по замыкающему. Ведомая пара "мессеров", сделав переворот через крыло, метнулась вниз.
      Фадеев, видя, что комэску опасность больше не грозит, направился на помощь Давыдову, который вместе с комиссаром атаковал бомбардировщики.
      Отогнав последнюю пару истребителей противника, Богданов с Гончаровым набросились на "юнкерсов". Под меткими, очередями шестерки советских истребителей "юнкерсы" запаниковали. Не доходя до цели, они начали освобождаться от груза и возвращаться на запад. Но не всем было суждено вернуться целыми и невредимыми. Один за другим вспыхивали бомбардировщики и, объятые пламенем, падали на русскую землю.
      В горячке боя никто не обратил внимания на горючее, и только после того, как комиссар крикнул: "У меня горючего - ноль", - Фадеев взглянул на свой бензиномер и убедился, что у него тоже около пятидесяти литров. Команда Давыдова: "Прекратить преследование, идем на аэродром!" - подоспела как нельзя кстати.
      Буквально на последних каплях бензина летчики произвели посадку. Радостные и возбужденные, выскочили они из кабин, бросились друг к другу. Комиссар и командир обнялись, расцеловались и поздравили всех участников этого вылета. Победа была убедительной: разогнали три девятки бомбардировщиков, более десятка "мессершмиттов" и сбили семь самолетов врага. Кроме того, и это было главным, командир и комиссар личным примером доказали, что при высоком мастерстве и умелом управлении боем можно и малыми силами бить и "мессеров", и "юнкерсов".
      Наступил сентябрь. Фашисты перебрасывали к Сталинграду новые силы, стремясь сбросить в Волгу его героических защитников.
      Летчики полка Давыдова отважно вели воздушные бои, часто выходили из них победителями, но и им доставалось: нет-нет, да и собьют кого-то.
      Полк таял, в нем оставалось всего пять самолетов. Пополнения пока не ожидалось.
      В один из этих напряженных дней Фадеев узнал, что в первой эскадрилье пара, вышедшая на разведку аэродромов противника, не вернулась с боевого задания, В ее составе был и Глеб Конечный.
      Глава XV
      1
      Известие о том, что Глеб не вернулся с боевого задания, потрясло Тропинину, но она молча и сдержанно переживала свое горе.
      Шура росла в многодетной семье, в постоянных заботах о младших братишках и сестренках. В ее жизни не оставалось времени ни для молодежных вечеринок, ни для дружбы с ребятами. Встреча с Конечным всколыхнула ее сердце. Он сразу покорил девушку своим веселым нравом, открытой душой. Ей нравилось, как Глеб с детской непосредственностью, без конца подсмеиваясь над собой, клял себя на все лады за какие-нибудь упущения. Он никогда не осуждал других, если что-то не ладилось у него, винил лишь себя - быстро, кратко и безапелляционно: "Дурак, сам виноват". Но главное, за что она его ценила, - он был совершенно равнодушен к другим девушкам, просто не замечал их. Шура быстро привязалась к Глебу. Встречи в Ростове и на фронтовых аэродромах, его внимание и забота еще больше укрепили и углубили ее чувство. Правда, про себя она осуждала его за пренебрежение к опасности, легкость некоторых суждений, нежелание, а порой и неумение отстаивать свои взгляды... Привыкшая опекать младших, она заботилась и о Глебе, иногда подсказывая ему, как поступить в том или ином случае. Глеб никогда не спорил с ней, чем доставлял Шуре огромное удовольствие, но часто забывал об ее советах и, как ей казалось, слишком'медленно изживал свои недостатки. Шура не падала духом, верила, что в будущем у них будет все прекрасно. И вдруг - Глеб не вернулся. Где он, что с ним?
      Конечно, она знала, что не вернувшиеся с боевого задания летчики порой через какое-то время возвращаются, всякое случается на войне. Но в своей жизни на чудо она не рассчитывала. И если уж она потеряла Глеба - такого доброго, родного человека, ей остается одно - мстить за него! Мстить, уничтожать гитлеровцев! Она решила пойти поговорить об этом с Фадеевым, но неожиданно появилась Вика, и девушки направились к нему вместе.
      Анатолий издалека увидел два знакомых силуэта.
      - Здравствуйте. Ты, конечно, тревожишься о Глебе? - спросил Шуру Фадеев и тут же попытался ее успокоить: - Не надо волноваться, полетели они далеко... Может, случилось что-то с мотором, подбили, может, заблудились ребята после воздушного боя. Но я убежден, Глеб жив и скоро вернется.
      - Когда? Когда? - настойчиво допытывалась Шура. - Я боюсь, что с ним случилось непоправимое! Глеб такой несерьезный!
      - Шура, не торопись его хоронить! Как только что-нибудь узнаю о нем, тут же сообщу, немедленно!
      Когда девушки шли обратно, Тропинина твердо сказала:
      - Виктория, мне все ясно. Глеб не вернется. Я трезво оценила все "за" и "против".
      - Вот увидишь, - перебила подругу Вика, - пройдет один-два дня, и появится как миленький. Сколько летчиков сбивали, и большинство из них возвращались.
      Подруги некоторое время шли молча, затем Шура сказала решительно:
      - Пойду к комиссару.
      - Зачем? - удивилась Вика.
      - Чтобы он помог мне уйти на фронт.
      - Ты и так на фронте.
      - Я хочу на передовую...
      - Подумай получше, взвесь все и тогда решай, как быть.
      - Нет, Вика, я иду сейчас. Не надо меня уговаривать, все уже решено!
      Фадеев долго смотрел вслед Шуре. Приход Тропининой стал для него открытием. Он как-то не предполагал, чтобы эта серьезная, рассудительная девушка могла так глубоко и искренне полюбить славного, но очень легкомысленного, по меркам Фадеева, Глеба Конечного. Что между ними общего?
      И тут же подумал о Нине. Что бы делала Нина, если бы с ним случилась беда?
      До обеда Фадеев занимался поиском следов Глеба, но никто ничего определенного сказать не мог. Выяснилось главное - на ближайших аэродромах его пара не садилась. Оставалось два варианта: или посадка в поле на нашей территории вдали от войск, или сбит в воздушном бою. В последнем случае тоже могли быть варианты: посадка на территории, занятой врагом, пленение, гибель...
      После обеда Анатолий до позднего вечера работал вместе с техсоставом, восстанавливая почти заново и облетал самолет. Слепленный из отдельных частей разных самолетов, отнивелированный на глазок, ЛаГГ-3 вел себя на разных режимах по-разному, и летчику трудно было предугадать, какой трюк может выкинуть машина при очередном маневре, но Фадеев рад был и такому самолету. После ужина быстро заснул, обнадеженный - есть на чем лететь завтра на боевое задание!
      2
      Утром после завтрака Фадеева перехватила Вика и взволнованно сообщила:
      - Толя, Тропинина вчера была у комиссара, просила, чтобы ее отправили на фронт!
      - Что ответил комиссар?
      - Уговаривал, но она уперлась и настаивает на своем.
      - Где она? Давайте поговорим все вместе.
      - Я сейчас найду ее. Где ты нас подождешь?
      - В районе своей стоянки.
      - Жди. Мы скоро будем.
      Прошло около часа, прежде чем перед Фадеевым в сопровождении Вики предстала Тропинина - с заплаканными и сердитыми глазами.
      - Шура, ты что, в поход собралась? - спросил ее серьезно Анатолий.
      - Ты думаешь, только вам, мужикам, воевать, а нам лишь хвосты самолетов заносить да боеприпасы таскать, - сердито ответила Шура. - Мы тоже кое-что умеем... Скажи лучше, тебе удалось узнать, что случилось с Глебом?
      - На ближайших аэродромах их нет. Думаю, они поцапались с фрицами, увлеклись, а на обратный путь горючего не хватило.
      - Ты это серьезно?
      - Конечно. Я уверен, он жив и скоро вернется.
      Шура резко повернулась и ушла.
      3
      Следующий день начался важной новостью. Был получен приказ передать оставшиеся самолеты соседнему полку, а личному составу пароходом следовать в Горький для переучивания на новые машины. Вечером давыдовцы погрузились и в полной темноте двинулись вверх по Волге.
      Сентябрьские вечера в районе Сталинграда были теплыми и душными, но, на воде, особенно ночью, все почувствовали, что стало легче, свободнее дышать.
      Гарь, клубившаяся в районе города, по мере того как пароход шел вверх, постепенно улетучивалась, и к рассвету воздух стал чистым и прозрачным.
      Сержантская тройка долго бродила по верхней палубе. Подставив лица освежающему потоку воздуха, ребята разговорились.
      - Надо же, почти год мы провоевали и живы, здоровы, - сказал Гончаров.
      - Не торопись подводить итоги, Ваня, - урезонил боевого друга Овечкин.
      Фадеев молча слушал друзей. Как было не согласиться? Да, прошло около года, как они все вместе. Ребята возмужали, побывали в смертельных схватках, одержали по нескольку побед, живы и здоровы. Большое это счастье! Как здорово, что сержантское звено продолжает выдерживать всё испытания!
      Анатолий взглянул на восток - там уже всходило солнце.
      Пароход тихо шел по воде, и, возможно, именно эта неспешность выбила летчиков из обычного ритма. Сначала никто не знал, чем заняться, потом кому-то пришло в голову написать письмо домой. Когда пристали ненадолго в Дубовке, многие выскочили на старенькую деревянную пристань и сразу же стали спрашивать стоявшего у трапа шкипера:
      - Где здесь почтовый ящик?
      Обшарпанный синий ящик еле вместил все треугольники.
      Дойдут ли они до адресатов - неизвестно, но каждый хотел верить, что дойдут. Фадеев, опустив письмо Нине, вернулся на пароход, задумался о судьбе родителей и сестренки. Где они сейчас? Успели эвакуироваться или остались в Пятигорске? Ведь, судя по коротким сводкам Совинформбюро, немцы продвигались на Северном Кавказе очень быстро... Анатолий мысленно представил свой город, шастающих по нему фашистов, и у него муторно стало на душе...
      Только отошел пароход от Дубовки, к Фадееву подошла Вика и скороговоркой прошептала:
      - Шура Тропинина пропала.
      - Да ты что? Когда?
      - Не знаю. Вчера вечером перед отправкой была, а после отплытия ее никто не видел. Я обошла весь пароход, думала, может, она где-нибудь прикорнула. А ее нигде нет.
      4
      Медленно тянулось время. Пароход монотонно дышал, мерно шлепая колесами по воде. Все располагало к размышлениям.
      Фадееву нравились волжские просторы. Он бродил по палубе, любуясь берегами реки, островками и заливами, в тихом раздумье смотрел, как оставался позади Камышин.
      . Река несла свои воды почти строго на юг. Впереди показался мыс, значительно возвышавшийся над окружающей его местностью. Пароход медленно обогнул его и повернул влево, к гористой части берега. Волга здесь текла быстрее. Движение парохода замедлилось.
      Около левого борта стояла группа раненых красноармейцев, которые вместе с летчиками плыли из Сталинграда.
      - Тут пировала вольница Стеньки Разина, нагоняя страх на проезжих купцов, - рассказывал пожилой красноармеец с бронзовым от загара, обветренным лицом. Было видно, что рассказчик он опытный, привыкший к вниманию аудитории.
      - Выходит, Фрол, это тот самый утес Степана Разина, о котором в песне поется? - спросил кто-то из толпы.
      - Нет, до него еще далеко, подойдем - покажу.
      - А что это за гора? - снова спросил тот же голос.
      - Слева, почти на самом конце этого длинного мыса, - гора Сигнальная, дальше гора Высокая. Меж ними будет километра три. С горы Сигнальной на Волге все видно как на ладони почти до самого Камышина.
      Рассказчик сделал паузу, провел рукой по кургузой, черной с редкими сединами бородке и продолжил:
      - На этих горах стояли вышки, метров по пятнадцать, а то и более.
      - Такие громадные зараз ветром сдует, - засомневался молодой красноармеец.
      - Молчи, слушай и ума набирайся, когда старшие говорят, - цыкнул на него пожилой красноармеец с цигаркой во рту.
      Молодой почтительно замолчал.
      - Когда снизу показывался купеческий караван, наблюдатель, находящийся ни горе Сигнальной, зажигал сено или солому. Его напарник на горе Высокой, увидев сигнал, кричал своим сотоварищам: "Купец идет!" - и давал ответ, зажигая тоже пучок сена: сигнал принят. А теперь, видите, вон слева большой залив? Там стояли разинские челны, скрытые от постороннего взгляда. Ватага, полонив купца, судно заводила в залив...
      Пароход, следуя по фарватеру, медленно продвигался вверх по реке.
      Анатолий, находясь под впечатлением от услышанного, уже иным взглядом окидывал окрестности. Вроде бы берег как берег, никаких в нем особых красот, но, оказывается, сколько тайн хранит в себе каждый камень! Вот она Русь-матушка! За ее просторы, за великую Волгу-реку, за каждую тропинку на берегу все они бьются сейчас насмерть с врагом.
      Фадеев подошел к бойцам, встал с ними рядом, словно этим движением хотел подтвердить свою к ним близость, свое с ними единство.
      - Вот смотрите, - продолжал Фрол, - слева первый залив, за ним второй, а между ними выступ - это и есть утес Степана Разина.
      Чем ближе подходил пароход к знаменитому утесу, тем активнее шел разговор об этой достопримечательности. Его скромный вид никак не соответствовал представлению о могучем утесе, знакомом каждому по знаменитой песне. Страсти накалялись.
      В это время произошла смена вахты, и к спорщикам подошел капитан, внимательно слушавший их разговор.
      - О чем речь ведете, воины? - спросил он.
      Красноармейцы почтительно расступились перед хозяином судна, и кто-то сказал:
      - Фрол нас убеждает, что вон тот выступ - это утес Степана Разина.
      - Он прав. Этот небольшой мыс действительно является утесом Стеньки Разина.
      - Неужто?! - послышались голоса.
      Капитан привел различные доказательства целесообразности места расположения разинского войска, удобства подхода к утесу с суши и со стороны реки, упомянул об изменении русла за минувший период и убедил собравшихся в том, что именно этот небольшой выступ и есть утес Степана Разина...
      5
      Под убаюкивающий стук колес и вздохи машины Фадеев быстро заснул и где-то перед рассветом проснулся от тревожных гудков и шума на палубе. Анатолий не сразу понял, что произошло, а выбравшись на палубу, увидел: в небе сверкают прожектора, гудят истребители, отбивая налет вражеских самолетов.
      Пассажиры выскакивали на палубу. Кто-то из команды терпеливо объяснял им: к Саратову подходим, немцы, наверное, железнодорожный мост через Волгу бомбят.
      Прожектористы, как кинжалами, рассекая лучами прожекторов ночную темь, стремились поймать в их перекрестье вражеские самолеты, сделать их видимыми для атак наших истребителей. Люди, наблюдая за ходом воздушного боя, бросались от одного борта к другому. Пароход раскачивался.
      Капитан, видя бурную реакцию своих пассажиров, громко потребовал: "Прекратить движение с борта на борт! Пароход перевернете!"
      Люди было угомонились, но в этот момент перед самым носом парохода одна за другой взорвались три бомбы. Заработали на полную мощь машины, зашумели люди, и пароход, круто развернувшись, направился к правому берегу Волги. Совсем рядом взорвалось еще несколько бомб. "Промазали", - обрадовался Фадеев.
      Взрывной волной и брызгами обдало людей, находящихся на палубах. Набежавшими волнами пароход подбросило раз, другой, и тут началось столпотворение...
      Фадеев, находясь на носу верхней палубы, с любопытством и тревогой наблюдал за обстановкой в небе, действиями команды парохода, реакцией пассажиров и невольно отмечал, что поведение людей во многом зависит от их знаний и опыта. Тыловики со страху бросались в панику, храбрые защитники Сталинграда, побывавшие не раз под бомбежкой, держались спокойно. Может, кое у кого из них на душе кошки и скребли, никто не подавал виду. Летчики, храбрые в воздухе, в создавшихся условиях чувствовали себя неуютно, но тоже вели себя с достоинством.
      В команде, он знал, тоже не все храбрецы, но каждый при деле, а оно требует от человека внимания и действий, ему некогда труса праздновать, работать надо...
      Пассажиры, разойдясь по своим местам, постепенно успокоились. Реже стали мелькать лучи прожекторов, засерел восток, начиналось утро нового дня войны...
      6
      Пароход наконец-то добрел до Горького.
      Их старый знакомый Акула встретил авиаторов не очень дружелюбно. Мастерски владея крепкими словами, он разделал полк Давыдова "под орех" за то, что много потеряли людей и самолетов, но в заключение смилостивился:
      - Ну ладно, я-то думал, что совсем никого не привезете, а вы еще почти половину состава летчиков сохранили!
      - У других хуже? - спросил Давыдов.
      - Бывало и хуже, - уклончиво ответил Акула.
      - Как нам теперь быть, на что рассчитывать? - снова поинтересовался Давыдов.
      - На себя в первую очередь. Зря держать здесь не буду, но самолетов пока нет, и очередь на них большая. Вас будем комплектовать в составе трех эскадрилий, на это нужно время, поэтому побыстрее подбирайте людей и переучивайте их. Выбор есть - вернувшиеся из госпиталей фронтовики и из школ прибывают хорошие ребята. Устраивайтесь. Напоминаю, порядки строгие. Я фронтовой вольницы не терплю...
      Началась обычная "заповская" учеба - изучение района полетов, нового мотора и самолета, обмен боевым опытом.
      В запасном полку собрались летчики с разных фронтов, было много молодежи из школ. Взаимное общение, обмен мнениями приносили большую пользу. Фадеев со своим звеном сразу же окунулся в напряженный ритм учебы. Как и на фронте, звено "С" было впереди.
      7
      На одном из занятий Богданов представил Фадееву красноармейца, который бодро отрекомендовался:
      - Дважды отважный Иван Завражный, прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы в должности рядового летчика.
      Анатолий слегка опешил от такого представления. Перед ним стоял здоровый, пудов на шесть, мужик с огромными ручищами, на голову выше Фадеева, значительно старше по возрасту. Он смотрел на богатыря и думал: "Откуда свалился на мою голову такой громила? Две медали "За отвагу", конечно, о чем-то говорят, но..."
      Анатолию хотелось узнать у Завражного, почему он - по всему видать, бывалый летчик - рядовой, но показалось неудобным, и Анатолий лишь спросил:
      - У вас есть где расположиться?
      - Пока нет, - ответил Завражный.
      - Пойдемте к нам, место на нарах найдется.
      Весь день Завражный не отходил от Анатолия ни на шаг. От этого Фадеев чувствовал себя не в своей тарелке и уже был готов отказаться от нового подчиненного, передать его в другое звено. Когда легли спать, Завражный повернулся к Анатолию и спросил:
      - Товарищ командир, вас, наверное, мучает мысль, почему я такой старый и красноармеец?
      - Признаться, да.
      - Я - командир эскадрильи еще с довоенных пор, временно командовал полком, воевал под Одессой, Севастополем, Керчью. Там нас здорово побили...
      - Не только вас, и нас били, - вставил Фадеев.
      - По-разному бьют и за разные дела, - продолжал Завражный, - нас побили не только немцы, но и свои. Многих разжаловали за сдачу Крыма...
      Анатолий вспомнил, как вместе с однополчанами слушал в те дни сводки Совинформбюро, как тяжело переживал известия об оставлении нашими войсками того или иного населенного пункта, города. Но при чем тут Завражный или какой-то другой конкретный боец, летчик? И только сейчас как открытие до него дошло, что за положение на фронте, на любом его участке, в любой воздушной зоне, должны быть ответственны не только командование, но все вместе и каждый в отдельности - и командиры, и бойцы Красной Армии. И он, сержант Фадеев, командир звена, точно так же отвечает за исход этой войны, за надежную защиту Родины...
      Многое рассказал в тот вечер Завражный Анатолию, признав в заключение:
      - Покарали меня правильно. Надо находить любую возможность, чтобы защищать от врага каждый клочок земли нашей, не жалея для этого ничего...
      Утром следующего дня Фадеев вместе с летчиками продолжал изучение нового самолета Ла-5. Завражный по-прежнему не отлучался от него ни на шаг, был исполнителен, строг в деле. Анатолий вначале стеснялся его присутствия, потом привык, часто советовался с ним, и, когда Завражного не было рядом, Фадееву уже недоставало его.
      Случается в жизни такое - вдруг посыпались на Фадеева радостные известия одно за другим. Во-первых, прекратило существование звено "С", всем трем сержантам - Фадееву, Овечкину и Гончарову присвоили звание "младший лейтенант". А через несколько дней Богданов огласил приказ о назначении Фадеева заместителем командира эскадрильи.
      - Рад и от всего сердца поздравляю, - сказал Богданов, обнимая Фадеева, и шутя добавил: - Этот аэродром счастливый для тебя, здесь ты стал младшим лейтенантом и дважды повышен в должности. Теперь, - перешел он на серьезный лад, - я командир, ты - мой заместитель, давай обмозгуем, кого вместо тебя назначить командиром звена.
      Фадеев взглянул на Богданова и подумал: "Ох, и хитрый комэск! Сам, конечно, уже все решил, но для поддержания авторитета вновь испеченного зама решил посоветоваться. Ладно, и мы попробуем похитрить".
      - Конечно, Завражного! Он все знает, умеет, довоенный командир эскадрильи, летчик с богатым боевым опытом!
      - К сожалению, не можем. Завражный осужден, разжалован, и только благодаря тому, что он отличный летчик, незаурядный командир, ему разрешили летать. Пока он не искупит вину кровью на фронте, он будет младшим летчиком.
      Фадеев остолбенел. В его голове никак не укладывалось, что умелый командир будет ходить ведомым, а вновь испеченный младший лейтенант Фадеев или Гончаров будут его ведущими.
      Как видно, Богданов умел читать чужие мысли, потому что тут же добавил:
      - Если не будешь возражать, командиром звена назначим Овечкина, но звено будешь водить ты.
      - Согласен, лучшего в таких условиях не придумаешь, - ответил Фадеев.
      - Ну а теперь собирай эскадрилью и вступай в свои права заместителя, сказал Богданов. - В воздухе будешь водить звено, шестерку или эскадрилью. Но и возглавляя эскадрилью, свое звено держи при себе. Я хочу, чтобы оно было у нас ударным. Овечкин и Гончаров уже окрепли как летчики, Завражный не нуждается в рекомендациях, он летчик бывалый. Как драться с врагом, управлять боем, ты знаешь, - продолжал комэск, - следовательно, инструктаж по делам воздушным тебе не нужен. Поговорим теперь о земных делах. Как ты считаешь, какая первейшая обязанность заместителя на земле?
      Анатолий помолчал некоторое время, потом сказал:
      - Помогать командиру и выполнять его приказания.
      - Неверно. Первейшая обязанность заместителя - вытащить кресло из-под своего командира и занять его. Понял? - улыбнулся Богданов.
      - На это я не способен, - с обидой ответил Фадеев.
      - Я сказал это шутя, - успокоил его Богданов, - но если всерьез, то я не в восторге от заместителя, который ждет приказаний командира. Мне нужен такой заместитель, который бы работал и за себя, и за командира. Так что командуй, не оглядываясь на меня, делай то, что тебе положено. Нет меня руководи эскадрильей в полном объеме. Запомни, поддержу всегда! Что задумал - делай, разрешения не спрашивай, но обязательно доложи о сделанном. Если что сделаешь не так, я тебе подскажу, поправлю, но повторяю: терпеть не могу заместителей, которые ждут приказаний от командира. Сейчас начни с проверки экипажей, звеньев, поинтересуйся, кто, где и как живет, а послезавтра займемся сколачиванием пар на земле, потом, как приступим к полетам, - в воздухе, чтобы каждый ведомый понимал своего ведущего сразу. Ты давно устав читал?
      - До войны.
      - Почитай устав, мудрые люди писали его, хоть некоторые и говорят, ссылаясь на Петра I: "Не держись устава, как слепой стены". Это верно, однако же, если не будет стены, не за что будет держаться. Поэтому устав надо знать и с умом применять. Без устава коллектив объединить нельзя, не получится единой боевой группы. Армия наша сильна высоким моральным духом, порядком и дисциплиной, последние же прививаются уставом.
      - Ясно, товарищ капитан.
      - Если ясно, иди и изложи свои соображения на бумаге, то есть составь план - и действуй! Мне план показывать не надо. Для тебя это будет первым шагом на бюрократическом поприще.
      Фадеев ушел от Богданова в отведенную для эскадрильи комнату, взял бумагу, карандаш и приступил к составлению плана. Часа полтора просидел, но путного так ничего и не сделал. Подходили Овечкин и Гончаров - Фадеев с ними не советовался, решив, что от них пользы большой не будет. Хотел приобщить к работе Завражного, но постеснялся. Однако к вечеру все-таки обратился к нему за помощью, но Завражный уклонился.