Готовность номер один

      - Отец прислал.
      - А мне вот писать некому...
      Иван тяжело молчит, потом с ненавистью:
      - Заживо сожгли все село эсэсовцы. И моих тоже.
      В душе у меня все клокочет. Но я молчу: в таких случаях словом горю не поможешь.
      Иван просит:
      - Может вслух почитаешь, а?
      - Какой разговор?
      Читаю. Тятя спрашивает о моих фронтовых делах, рассказывает о матери, братьях, деревенских буднях, назидательно советует не подставлять голову под шальную пулю. А в конце письма приписка: "Гоните фашистов в шею! Бейте их так чтобы земля горела под их ногами!"
      Иван оттаял немного, заметно волнуясь, говорит:
      - Напиши ему от меня: обязательно прогоним гадов и добьем. Костьми ляжем, а добьем в их же логове.
      После ужина тороплюсь на квартиру, чтобы написать ответ отцу и Николаю Семерекову, весточку от которого получил накануне.
      А неделей спустя "наш Корецкий", улыбаясь, опять протягивает мне потертый конверт, на сей раз от брата Александра. Сам не знаю, каким образом письмо сохранилось у меня по сей день, словно памятная реликвия о суровом времени минувшей войны.
      "Здравствуй, дорогой брат Гриша!
      Прежде всего спешу сообщить тебе, что письмо твое получил сегодня и сегодня же пишу ответ. Затем поздравляю тебя с первым боевым вылетом и надеюсь, что к моменту прихода этого письма ты успеешь благополучно сделать не один десяток вылетов и как следует ударить по кумполу зарвавшихся оккупантов. Я по-прежнему с братом Иваном работаю на том же заводе, оказывая всемерную помощь фронту. Вместе со мной, в одном цехе, работает моя жена - Дуся. Геня все еще ходит в детсадик, а в этом году осенью надо будет отдавать в школу, потому как летом ему исполнится уже восемь. В деревню ездить приходится очень редко, так как работаем и в выходные дни. Не знаю, известно ли тебе, что отец осенью сломал ногу и после этого долго лежал в постели. Сейчас нога срослась, но как-то не особенно благополучно - ходит на костылях, да и то, видимо с трудом, хотя, может, сейчас уже становится лучше. Я уже упоминал, что ездить к ним приходится редко, Иван с Зоей бывают чаще, но и те уже давно не виделись с отцом. За последние дни здесь стоят большие холода от 30 до 42 градусов. Наверное сейчас так же холодно и на фронте. Живем здесь хорошо, только трудно достать табаку. В заводе хотя и выдают, но очень мало - одну-две восьмушки в месяц, а так достать негде, спиртные напитки отсутствуют, нет даже пива. Правда, недавно в городе продавали разливную водку, но достать не удалось, да и не обязательно, вот насчет табачку-то потруднее.
      Ну, пока достаточно. Остаемся все живы и здоровы. Бывай и ты здоров. Гриша, ответь по возможности поскорее.
      Твой брат Александр.
      Привет от Дуси, Гени, а также от всех родственников."
      Письма... Фронтовые письма!.. Как мы их ждали!.. Как всегда несказанно радовались каждой весточке из далекого и близкого тыла. Теплом родного очага отдавали письма и постоянно поддерживали в наших сердцах огонь лютой ненависти к заклятому врагу. Правда, приходили они не часто и е всегда находили своих адресатов... И не все ребята получали письма. С оккупированной территории не было, да и не могло быть вестей. Но их все равно терпеливо ожидали и верили в то, что они непременно придут... Письмо, присланное одному, становилось радостью для всех, его читали вслух, сообща разделяли и горькие и приятные вести. Очень жаль, не сохранились эти письма далеких военных лет. Мы не думали тогда о мемуарах, не заботились о личных архивах. Все заслоняли и поглощали фронтовые будни. Все наши мысли и действия были подчинены тогда одному: как можно скорее выгнать фашистских захватчиков с родной советской земли.
      С "фанеры" на "чугунку"
      Зима 1941/42 года в Донбассе была лютой и вьюжной. Нередко приходилось расчищать от снежных заносов взлетно-посадочную полосу аэродрома и освобождать самолеты от сугробов. Летать приходилось много.
      Немцы на нашем участке фронта накапливали силы для летнего наступления 1942 года. Чтобы разгадать замысел противника, необходимо было систематически вести разведку вражеских войск с воздуха.
      По-прежнему наши первоклассные разведчики (экипажи Раубе - Гуржий и Ерошкин - Франчук) каждую минуту ожидали телефонного звонка, чтобы получить очередное задание на разведку. Ежедневно они вылетали по первому сигналу командования, а в особенно напряженные дни им помогали экипажи Карабута Гапышко и Морозова - Кореня.
      Нередко разведчики обнаруживали танки или колонну автомашин, артиллерию или железнодорожные эшелоны противника. Тогда нам поступала боевая задача уничтожать вражескую технику и войска, пока те не успели перегруппироваться и приготовиться к очередному броску.
      Рабочие коллективы авиационных заводов, перебазировавшиеся вместе со станками и оборудованием в тыл, на восток, самоотверженно ив предельно короткие сроки военного времени осваивали на новом месте выпуск новых самолетов. Но мы их пока не получали. А наши самолеты-ветераны, прошедшие через много боев, как старые бывалые солдаты, носили многочисленные следы шрамов от заживших ран.
      Две девушки, работницы ПАРМа - Зина Новоселова и Лена Ковалева, - словно медицинские сестры, залечивали раны-пробоины в крыльях и фюзеляжах самолетов. Но несмотря на девичью ласку и заботу, натруженные сердца моторов-ветеранов понемногу начинали сдавать. А летать нам было необходимо. Так требовала напряженная обстановка на фронте. Выручали самоотверженные труженики фронтовых аэродромов - инженеры и техники, механики и мотористы. В мороз, ветер, в сильные снегопады они под открытым небом упорно лечили моторы самолетов, в срочном порядке заменяли двигатели, отработавшие положенное время.
      В любой момент мотор самолета должен быть готов к запуску. И техники, накрыв ватными чехлами двигатели, беспрерывно в течение суток подогревали их специальными лампами АПЛ, похожими на огромные, около метра высотой примусы.
      Однажды у такого подогревателя дежурил молодой, только что прибывший в полк моторист. (Не помню уже сейчас его фамилию. Известен он был всем нам тем, что всегда грезил математикой. На фронт он ушел с физико-математического факультета университета.) Парнишка так умаялся, что, стоя у лампы, заснул и не заметил, как на нем загорелась одежда.
      Старший техник звена Иван Лупов ему кричит:
      - Горишь!
      Тот во сне не слышал. Иван бросился на помощь. Все кто были поблизости, тоже подбежали и стали сбивать пламя. Моторист очнулся, кинулся в снег. С трудом потушили тлеющую одежду. Парень получил небольшие ожоги и через несколько дней снова был на аэродроме.
      В один из сумрачных зимних дней техник по вооружению Сергей Малютенко проявил отвагу и находчивость, спасая людей и самолеты на стоянке.
      Мела пурга. Техники как всегда возились у самолетов. Вблизи одного самолета лежали два комплекта стокилограммовых бомб. Оружейник, устанавливая на турель пулемет после очередной чистки, нечаянно нажал на боевую гашетку. Раздался треск пулеметной очереди. Все подняли головы и увидели... горящюю бомбу.
      Зажигательная пуля пробила железную оболочку фугасной бомбы, загорелся тол. Из пулевого отверстия в бомбе бьет струя пламени. Размышлять некогда. Бомба обязательно взорвется, когда достаточно нагреется, а за ней и вся куча бомб.
      - Полундра!
      Все бросились врассыпную. Один Сергей не растерялся. Подскочил к бомбе и закрыл горящее отверстие перчаткой, самой обыкновенной, кожаной!
      Пламя погасло. Опасность миновала. А ребята лежат в снегу, ждут, вот-вот рванет... Потом медленно, один за другим поднимают головы, встают и подходят к Сергею.
      - Молодец, Серега! Спасибо!
      Командование наградило Сергея Малютенко медалью "За отвагу".
      - Серега, ты молодец, - сказал Иван Ерошкин.
      - Чего уж там, - скромно отмахнулся Сергей, подумаешь дело какое. Не в воздухе же...
      Но мы напомнили ему, между прочим, что он и воздухе бывал, и в схватках с "мессерами", как с той бомбой, не терялся.
      Наши войска провели успешную операцию местного значения и очистили от врага небольшой район. Впервые наш полк перебазируется на освобожденную территорию на аэродром Лоскутовка.
      Население с ярой ненавистью отзывалось о немецко-фашистских захватчиках.
      - Самые лучшие здания разрушили!
      - Конюшню устроили в школе!
      - Поселок загадили, не отчистишь за год!
      - Бедную мою, единственную доченьку Ганночку чести лишили!..
      Среди обугленных останков бывших домиков высятся остывшие черные трубы. Чернотой зияют проемы окон в коробках разрушенных кирпичных зданий. Мертвая пустота, уныние и скорбь. Лютый зверь - фашист неистовствует на нашей родной земле. Сколько невинных жертв: детей, женщин, стариков! Сколько советских людей фашисты повесили, расстреляли, замучили в застенках гестапо!
      Иван Раубе ходит почерневший, злой.
      - Ну, погодите, жабы ползучие, - говорит он. - Будет и в нашем хуторе праздник! Мы очень хорошо понимаем душевное состояние своего любимца и решаем, каждый про себя:
      - За все муки и страдания отомстим врагу! Дай только срок...
      Аэродром Лоскутовка находится вблизи линии фронта, в зоне досягаемости дальнобойной артиллерии противника. Мы помогаем своим наземным войскам удерживать занятый рубеж, делаем по нескольку боевых вылетов в сутки.
      Однажды самолеты-разведчики противника засекли наш аэродром. Это было утром, а в середине дня начался артиллерийский обстрел. Вражеские снаряды рвутся вокруг стоянок самолетов. Невзирая на опасность для жизни техники не оставляют свои места у боевых машин.
      К вечеру обстрел аэродрома усиливается. На рассвете следующего дня полк вынужден перебазироваться подальше в тыл.
      И мы снова продолжаем свою работу.
      В одном из вылетов поврежден самолет капитана Сурая. Совсем немного не дотянул капитан до своего аэродрома. Пришлось идти на вынужденную посадку, садиться прямо в поле. Да тут, как назло, еще был овраг...
      Экипаж получил серьезные ушибы и с места аварии был доставлен в госпиталь. Нам даже не удалось попрощаться со своим любимым командиром. А расстались мы с ним ни много ни мало - почти на тридцать лет... Сейчас, когда пишутся эти строки, уже известно, что после госпиталя капитан Сурай попал в другой полк и успешно воевал, а теперь живет в Ростове - на - Дону. И, кто знает, пока пишется и будет издаваться эта книга, мы, может быть, увидим нашего боевого командира эскадрильи на очередной встрече ветеранов полка 9 мая, в день Победы.
      На место капитана Сурая был назначен старший лейтенант Саша Павличенко тоже опытный и отважный летчик Но его вскоре отзывают на учебу в академию. А вслед за ним убывает из полка Иван Ерошкин. Сбылась наконец, давнишняя мечта Ивана, он перешел в соседний истребительный полк. Теперь мы с ним видимся изредка в воздухе, когда "наш Иван" идет в группе истребителей прикрытия на самолете И-16.
      Мы продолжаем летать по очереди: самолеты тают, как снег. К весне в полку оставалось не более десятка боевых машин.
      Ребята стали неразговорчивыми, ходят сумрачные, злые.
      - Скоро совсем не на чем будет летать!.
      Наш "батя" - майор Ильенко, временно исполняющий обязанности командира полка, тоже посуровел и помрачнел. Но вот однажды утром мы увидели его в приподнятом настроении. Может получаем с завода пополнение самолетов?
      Утро раннее, весеннее, тронутое легким морозцем. Снежные островки податливо испаряются под лучами яркого солнца. На аэродроме, перед строем полка, майор Ильенко объявляет:
      - Получен приказ передать оставшиеся самолеты соседнему полку...
      "А сами на чем будем летать?" - вихрем проносится в голове у каждого из нас. Затаив дыхание, слушаем дальше:
      - Всему составу полка приказано выехать для переучивания на пилотирование новых самолетов - бронированных штурмовиков Ил-2.
      С неописуемым волнением и радостью восприняли мы эту новость.
      - Штурмовик - это же "чугунка", а не "фанера"!
      - У него двадцатимиллиметровые пушки!
      Действительно, новый для нас самолет-штурмовик выгодно отличался от ближнего бомбардировщика СУ-2 с деревянным фюзеляжем. На Ил-2 мотор, бензобак и летчик были надежно защищены броней. А кроме бронекорпуса, пушек, пулеметов и бомб, самолет-штурмовик имел еще восемь ракетных снарядов под крыльями. Ни один самолет в мире не имел тогда такого мощного вооружения и бронезащиты, как наш Ил-2!
      На следующее утро, после прибытия к месту назначения, начали мы изучать конструкцию самолета и двигателя, оборудование и вооружение.
      - А самолет-то ведь одноместный...
      Прощайте друзья-штурманы. Теперь всю работу в воздухе летчик должен выполнять один за двоих, без штурмана. Ново, интересно, хотя и трудно. Справимся ли?
      Вскоре начались тренировочные полеты. Самолет прост в пилотировании. Только вот жарко в кабине...
      В полк прибыли два летчики из седьмого гвардейского полка, воевавшего на штурмовиках с начала войны. Они рассказали нам, как ориентироваться на малой высоте, как использовать холмы и овраги, чтобы неожиданно для врага выходить на цель и поражать ее, пока тот еще не успел открыть зенитный огонь.
      - Главное - внезапность, - говорили они. - А для этого нужно летать по оврагам и балкам, использовать рельеф местности.
      Выслушав советы друзей-гвардейцев, продолжаем тренировочные полеты. Новый командир полка ставит задачу:
      - Будем летать по большому кругу, на бреющем полете, но... не ниже двадцати пяти метров, - добавляет он для осторожности.
      Летаем пока на одном самолете. Подошла моя очередь.
      Взлетел. Иду, как приказано. А левее аэродрома - два больших оврага, справа - глубокая долина вдоль речки. "Эх, думаю, попробую, как учили гвардейцы"... Снизился и в овраг. Потом перескочил деревню и опять в овраг. Высота пять-семь метров. Аэродрома не вижу, значмт, думаю, и меня тоже не видно с земли.
      Произвел посадку. Докладываю:
      - Задание выполнено!
      Командир полка спрашивает:
      - На какой высоте летал?
      - Летал по инструкции: бреющий полет от пяти до двадцати метров...
      Ругать меня командир полка не стал, а только сказал:
      - Для начала надо быть поосторожней.
      Переучивание закончено в кратчайшие сроки. Мы получили полный комплект боевых самолетов-штурмовиков и 26 мая 1942 года с рассветом вылетели на фронтовой аэродром.
      И снова в бой!
      Первый тур
      Только приземлились и зарулили к отведенным местам на стоянке самолетов, тотчас услышали команду:
      - Летный состав на КП полка!
      Командир полка докладывает командиру дивизии полковнику Гетьману:
      - 210-й штурмовой авиаполк прибыл в полном составе. Летчики собраны для получения боевой задачи.
      Волевой, энергичный человек в кожанке, словно танк, приземистый и плотный, обращается к нам, отчеканивая каждое слово:
      -На нашем участке фронта противник сосредоточил огромные силы, готовится к наступлению. Все дороги, ведущие к фронту, забиты его автомашинами, артиллерией, танками и пехотой. - Полковник обводит острым взглядом строй летчиков и с металлическими, звенящими нотками в голосе продолжает: -Ваша задача: бомбить и штурмовать войска и технику противника на дороге Лозовенька - Протопоповка. Для передачи боевого опыта сегодня будут ведущими групп представители седьмого гвардейского полка.
      Командир дивизии передает слово ведущим групп.
      - Идем колонной звеньев, на бреющем полете, - уточняет ведущий нашей группы. - Заходим на цель с запада с выходом на свою территорию без разворота. Это на случай повреждений. Огонь зениток будет сильный. Над территорией противника закрыть маслорадиатор, - напоминает он.
      Мы понимаем : бронезаслонка предохраняет маслорадиатор самолета от вражеских пуль.
      - Запуск и выруливание немедленно! По самолетам!
      Быстро идем к своим штурмовикам. Меня догоняет Сергей Корниенко.
      - Ты идешь во второй группе. Дай свой планшет. Я не успел проложить маршрут.
      Наша группа взлетает через полчаса. Подготовить карту Сергея вполне успею. Снимаю с плеча мой увесистый толстый планшет. Сережа отдает мне свой. В его глазах грусть. Он окидывает взглядом голубое чистое небо, сочную сверкающую росинками майскую зелень травы и со вздохом говорит:
      - Веришь, так не хочется сегодня лететь...
      Я, хотя и не суеверен, но молчу.
      Сергей продолжает:
      - Да, понимаю, надо: если я не полечу, ты не полетишь, третий не полетит, кто же тогда прогонит немца? А он, проклятый, и так почти пол-России прошел...
      Шагов пять идем молча. Он поворачивает к своему самолету. Я иду дальше.
      Первая группа взлетает звеньями и, не делая круга над аэродромом, уходит на запад.
      Проходят томительные минуты. Наконец Иван Раубе круговыми движениями руки сигналит:
      - Запуск!
      Взлетаем. Впереди звено гвардейцев. За ними два звена нашей эскадрильи. Легли на курс.
      Первый боевой вылет без штурмана. Надо внимательно вести ориентировку. Правда линия фронта хорошо заметна - идет по реке Донец, но все же...
      Вот и зеленый массив леса. Скоро Донец. Команда ведущего:
      - Подходим к линии фронта. Приготовиться к атаке!
      Откидываю колпачки боевых кнопок. Даю полный газ. Вслед за ведущим прижимаемся к земле. Разворот влево. Еще разворот, и перед нами дорога, сплошь забитая вражескими войсками и техникой.
      - Начали!
      Самолеты один за другим подскакивают кверху метров на пятьдесят-семьдесят и со снижением переходят в атаку.
      Прицеливаюсь и жму обе гашетки. Снаряды ложатся рядом с машинами. Повторить! Так, уже лучше. Нажимаю кнопку, но РС (реактивный снаряд) не летит. В чем дело?
      - Тьфу, черт. Вместо снаряда бомбы сбросил...
      Все равно считается! Взорвутся через двадцать три секунды. Прицеливаюсь и снова жму на вторую кнопку. Шваркнули Рсы. Здорово! Фашистский фургон разлетается вдребезги.
      Маневры - один за другим, только успевай поворачивать тяжелую машину. Жарко, но не до этого сейчас. Справа и слева что-то сверкнуло... Не понял. Проскочил. Может быть, это те самые "эрликоны" - малокалиберные зенитки, о которых рассказывали гвардейцы? Огонь их страшен для самолетов, идущих на малой высоте.
      - Ага, вот и "мессеры" пожаловали. Атакуют первое звено.
      Иван Раубе тут же дает по ним очередь из пушек. "Мессерам" не понравилось. Они отвалили - и вверх. Заходят сзади, бьют по третьему звену. Что там сзади? Не вижу. Доворот влево. "Худые" после атаки уходят вверх. "Кто-то горит. Это Мыльников".
      - Женька, прыгай!
      Впрочем, все равно бесполезно: высота мала... Впереди Донец, а за ним лес - наша территория. Евгений Мыльников не успел дотянуть...
      Мы уже над лесом. "Худые" ушли. Гляжу на манометр, показывающий давление масла. Стрелка на нуле. Очевидно пробита маслосистема. Надо немедленно садиться, пока не заклинило мотор.
      "От немцев ушел, думаю, а тут из-за такого пустяка гробанешься"...
      Впереди справа, рядом с пашней зеленеет луг. "Доворот. Шасси! Убрать газ! Так. Спокойно. Вот и земля".
      Самолет остановился. Мотор выключен. Нехотя закончив последний оборот, замер винт. Тишина... Звон в ушах. Открыл фонарь кабины. Снял шлемофон. Приятно пахнуло легким ветерком. Жаворонок звонко заливается над самой головой, будто и нет войны...
      Вылез из кабины, осмотрел самолет. Маслопровод пробит. Видимо вспешке я забыл закрыть бронезаслонку радиатора, когда пролетал над вражеской территорией, и в него попала пуля.
      Замотал изоляцией маслопровод. Провозился, правда долго. Можно бы и лететь. Бензин еще остался, а вот масло все вытекло.
      Стою, соображаю, как быть. Откуда-то появляются двое парней.
      - Где тут поблизости наши есть?
      - А вон там, - указывают они на выглядывающую из-за леска деревню.
      Оставляю их сторожить самолет. Иду в деревню. Там, оказывается, батальон аэродромного обслуживания.
      - Сала нема, масла сливочного нема, а смазочное получайте!.. - сказал инженер-капитан, белый как лунь, пожилой человек. - Целую канистру.
      - Куда мне столько?
      - Берите, берите. Запас карман не тянет...
      Взял я канистру и направился к самолету.
      - Погоди, провожу.
      Пошел за мной инженер-капитан. Залили масло в бачок. Можно взлетать. Но уже опустились сумерки. Пришлось переночевать в "хозяйстве" седого капитана. А утром чуть свет - к самолету. Наши истребители почти над нами ведут с "мессерами" бой.
      Стоим с инженер-капитаном, наблюдаем. Наш "ишачок" загорелся. Из него выпрыгнул летчик. Немцы его не заметили. Продолжался бой. Раздавались очереди самолетных пушек.
      Купол самолета снесло в нашу сторону ветром. Летчик приземлился, быстро собрал парашют и к нам подбежал. Парень лет девятнадцати, во всем новом обмундировании, видно, только из летной школы.
      - Старший сержант! - представился он и назвал свою фамилию, я точно не разобрался какую.
      Инженер-капитан пригласил его к себе в часть. На что парень сказал:
      - Мне бы скорей в полк.
      - Как вам угодно. Автомашина будет только к вечеру.
      Летчик умоляюще глядел на меня.
      - Полезай в фюзеляж! До своего аэродрома подвезу. А там сам доберешься.
      Он скрылся в люке. А я, попрощавшись с гостеприимным инженер-капитаном сел в кабину.
      Запуск. Взлет. Летим домой. Прошли половину пути. Вдруг мотор стал давать перебои. Впереди по курсу вижу площадку посреди поля. Повезло! Убираю газ и сажусь прямо перед собой, без доворотов.
      Вылез из кабины, помог выбраться своему "пассажиру". Тот с нескрываемым волнением спрашивает:
      - Нас подбили?
      - Нет, мотор что-то забарахлил.
      Пока мы со старшим сержантом соображаем, что делать, самолет обступили подбежавшие колхозники.
      - Что случилось? - спрашивает заросший щетиной мужик в пиджаке, левый рукав которого заткнут плотно в карман, и, не дослушав ответа, машет единственной рукой девчонке: - Гапка, живо за харчем!
      Девочка вскоре возвращается с бидоном и караваем хлеба. Мы со старшим сержантом сидим в кругу деревенских жителей, пьем молоко и рассказываем, что с нами случилось.
      По дороге пылит грузовик, сворачивает на поле и подъезжает к нам. В кузове автоматчики. Из кабины выпрыгивает кто-то вроде знакомый.
      - Иде ж фрицы? Вже ж пиймалы?
      Узнаю своего бывшего командира эскадрильи Ищенко.
      Он уже майор. Поднимаюсь, докладываю, как положено. Он тоже меня узнает, хватает в охапку.
      - Такой крепкий, чертяка, став, - улыбается он. - Поихали до мене в полк. Подкрепимся трохи. Мы тут рядом, на ПО-2.
      - Спасибо, товарищ майор! Не могу: почти двое суток отсутствую. В полку наверное волнуются.
      Майор Ищенко соглашается со мной:
      - Дело прежде всего.
      - Да вот мотор завести нечем. Сжатого воздуха в баллоне нет..
      - Стартер пришлю! Бувай здоров! Мабуть, ишо повидаемось...
      Мы продолжаем в кругу колхозников допивать из бидона молоко, как вдруг слышится дробный перестук копыт. Подъехали верхом на лошадях две женщины. Одна из них начальственным тоном спрашивает:
      - Немцев поймали?!
      - Поймали, поймали, отвечаем мы с юным летчиком под дружный хохот колхозников.
      Женщина смутилась, старается удержать непослушную лошадь, потом тоже задорно смеется и, спохватившись разом, строго кричит:
      - Работать пора!
      Она круто поворачивает лошадь и мелкой трусцой удаляется к деревне.
      - Председательша наша, - поясняет мужик а пиджаке с пустым рукавом. - Не баба, а конь...
      Не спеша расходятся колхозники. Мы остаемся наедине с деревенскими мальчишками. Утоляю ребячье любопытство рассказами о войне.
      Подъехал обещанный майором стартер. Присоединяем хобот стартера к храповику винта. Пытаемся завести мотор. Не получается. Соображаем, в чем причина. Словно из-под земли появляется дед лет семидесяти, с окладистой бородой и совершенно лысой головой.
      - Поймали немцев? - деловито спрашивает он.
      - Не немцы это, а свои! - хором отвечают ему ребятишки.
      - Иван! - кричит дед. - Выходи, это свои!
      Из кустарника появляется парнишка лет тринадцати-четырнадцати с вилами в руках.
      - Зазря тревогу подняли, говорит водитель автостартера. - Свой самолет за вражеский приняли.
      Догадываюсь, что произошло. Летели мы на рассвете, мотор работал с перебоями. Звук его был похож на звук немецкого самолета. Вот нас и приняли за немцев. Все село всполошилось. На ноги подняли даже квартировавших в селе летчиков.
      Случай этот с поимкой "немцев" был смешной, а в ту пору сплошь и рядом бывало, что жители деревень ловили и настоящих немецких летчиков и диверсантов.
      Призыв "Смерть немецким оккупантам!" стал руководством к действию для многих миллионов советских людей, бдительность которых была чрезвычайно высокой.
      В этом первом боевом вылете 26 мая 1941 года на Ил-2 меня впервые подбили, приняли даже за немца и заживо в полку похоронили. Когда прилетел на свой аэродром, доложил командиру, что и как со мной случилось. Выходу из землянки, а Зина Новоселова с удивлением смотрит на меня.
      - Гриша, живой, невредимый?!
      И вдруг в слезы.
      - А Жени нет... майор вчера сказал, что и ты погиб...
      - Да вот жив пока...
      Рассказал ребятам как погиб Женя Мыльников. От низ узнал, что в тот же день не вернулся с боевого задания и Сергей Корниенко. Его самолет был сбит вражескими "эрликонами". Погиб Сергей в этот день, словно оправдывая предчувствие своего сердца-вещуна. Как память, у меня и по сей день хранится его планшет, с которым прошел я дороги войны.
      Все однополчане трудно переживали гибель товарищей, с которыми бок о бок штурмовали и бомбили ненавистного врага. Ребята становились сумрачными, немногословными, рвались в бой, чтобы отомстить за смерть своих боевых соратников. Вместе с другими я тоже тяжело переносил преждевременную смерть своих друзей. Мне как-то не верилось, что не стало рядом веселого и остроумного Сережи Корниенко, что никогда уже больше не услышу озорного смеха и метких острых слов моего старого друга по Пермской авиашколе Жени Мыльникова.
      Гнетущее горе отодвигалось лишь во время боевых вылетов и с новой силой, точно волна, наплывало после возвращения с задания.
      Немецко-фашистские войска уже без всякой маскировки как саранча, накапливались вблизи линии фронта. Их прикрывали многочисленные зенитные батареи на земле, а в воздухе охраняли "мессершмиты", атаковавшие нас в каждом боевом вылете. Летать было опасно, но необходимо. И каждый день кто-нибудь из товарищей по полку не возвращался с боевого задания.
      Вот короткая хроника потерь в те дни.
      27 мая. Не вернулся с задания младший лейтенант Николай Вожаков. Молодой пилот каких было много в полку.
      28 мая Погиб лучший в полку летчик всеобщий любимец, заместитель командира эскадрильи, старший лейтенант Иван Раубе, Мой фронтовой учитель. Погиб в неравной схватке с вражескими истребителями командир звена лейтенант Дмитрий Клемагин.
      2 июня. Погиб командир звена, лейтенант Петр Рябчун. Исключительных способностей летчик. Тяжело раненый, возвращаясь с задания, не долетел двух километров до аэродрома. Поврежденная тяга руля высоты не выдержала...
      12 июня. Погиб командир эскадрильи, старший лейтенант Соломон Арончик, большой жизнелюб и отважный человек.
      А оставшиеся в живых клялись отомстить за погибших товарищей, точно сбрасывали бомбы на вражескую технику, поливали свинцом пехоту противника, наводили страх и ужас на хваленые вражеские дивизии, а минуты коротких передышек горько переживали, вспоминая навечно выбывших из строя однополчан.
      Полк продолжал применять гвардейскую тактику бреющего полета. Особый эффект эта тактика давала при штурмовке вражеских аэродромов.
      Наряду с другими родами войск, противник сосредоточил в Донбассе на аэродромах большое количество авиации, особенно самолетов-бомбардировщиков. Вражеских зенитных батарей на аэродромах было значительно больше, чем на шоссейных и проселочных дорогах. В любой момент могли взлететь "мессершмиты". Но надо было во что бы то ни стало громить в первую очередь эти осиные гнезда.
      - Мы знаем, что посылаем вас в пэкло, - металлическим голосом говорит командир дивизии Гетьман. - И вы должны это пэкло погасить!
      Мы вполне осознаем, почему наш комдив идет на смертельный риск: это неотложная необходимость.
      Прилетевшие экипажи самолетов-разведчиков докладывают:
      - На Артемовском аэродроме скопление вражеских самолетов.
      В томительном ожидании боевой задачи. Наш новый командир эскадрильи Вениамин Васильев на КП полка. Васильев помоложе, но тоже с богатым боевым опытом. Он кажется нам помягче капитана Сурая. Возвращается комэск с КП озабоченный.
      - Задачка не из простых, - говорит он. - Если не достигнем внезапности, перебьют нас как куропаток. От аэродрома до линии фронта полсотни километров. Идем завтра рано утром, пока не проснулись фрицы.
      Наутро, чуть забрезжил рассвет, выруливаем на старт. Мокрая, белесая от росы трава. Четко видны темные полосы от колес самолетов. Земля хорошо просматривается до горизонта.
      Можно взлетать. В отличие от предыдущих вылетов ведущий не включает радиопередатчика. Это тоже делает он для достижения внезапности атаки.
      Солнце еще не выплыло из-за горизонта, а мы уже горкой выскакиваем с юга на вражеский аэродром. Разомкнутым на большие интервалы строем, словно кавалерийская лава с клинками наголо, врываемся в логово врага. Как звенящая сталь сабель, брызжут, кромсая направо и налево, трассы пушечных очередей. С шипящим свистом вырываются из-под крыльев огненные смерчи ракет.
      Нашим крайним звеньям в этот раз особенно повезло. Они проходят вдоль рядов вражеских самолетов и успевают поджечь каждый по одному, а то и по два "юнкерса". Я оказался в центре строя. И мне невольно пришлось пролетать не вдоль, а поперек линии стоянки вражеских самолетов. Проскочил не успев прицелиться. Стрельнул только в самый последний момент и, кажется неудачно. Вижу, как посредине аэродрома выруливает "хейнкель-111". "Ага, дубина, попался... Помню тебя еще с Чадыр-Лунги..." Сбрасываю на него бомбы, взорвутся они позже... "Попал или мимо?" - вихрем проносится в сознании, и мгновенно приходит решение идти на второй заход.