Бог любит смех

"Я свяжу его в узлы, как Лаокоон". "Но, -- продолжил я, -- думаешь, что..." "Ты серьезно? Через пять минут он у меня будет выть, как Король Лир". Он фыркнул. "В последний раз, когда мы встретились, я вышвырнул его с ринга. Он зацепился за стойку своим трико и приземлился среди джентльменов из прессы, одетый более скудно, чем на одной из картин Боттичелли, где... " "Я понимаю, что ты имеешь в виду, -- вмешался я. -- Но мне кажется, что..." "Ты абсолютно прав. В некоторых случаях этого парня так же трудно ухватить, как смысл "Тертиум Органум", но я всегда боролся с ним с умом". "А ты уверен, что не заговоришь его до смерти?" То были последние слова, которые я произнес до конца передачи. Я сделал все, только что не надел джутовый мешок на его голову, дабы пресечь его попытку сравнить свои мышцы с Уральскими горами. Он также предупредил меня насчет второго моего интервью. "Этот мошенник силен, как Рустум, но молчалив, как Харпо Марк, -- объяснил он. -- Ты уверен, что не хочешь, чтобы я остался и взял интервью в свои руки?" Я был уверен. Но я ошибался -- эго надо было оставить. Три минуты пришлось мне потратить, чтобы вытянуть приветствие из второго борца. Его особенностью был выход на ринг в черном плаще, черном сомбреро, с гитарой и пение "Эль Ранчо Гранде". Джордж был из Латвии, но любил Мексику. У него был дрессированный черный кот, который садился возле ринга и шипел на судью. Джордж умел петь, но не умел говорить. Я спросил, что он думает о своем противнике, и только через три минуты, когда я уже собирался послать за стаканом холодной воды, чтобы окатить его, он превосходно выпутался из затруднения. "Чертовски крепкий парень", -- признался он. Я кивнул. "Действительно, этот матч завтра вечером кажется настоящей Армагеддонской битвой", -- видите, где были мои мысли, не так ли? Собрав все свои силы, он сказал: "Ф?" "Я говорю, тот парень, с которым ты борешься. Он добился завидных успехов и здесь и за рубежом". "Где?" "Каково твое мнение о нем?, -- повторил я. Вопрос казался верным. Я почистил ногти, написал записку в операторскую, чтобы положили два кусочка сахара в мой кофе, и, как раз выбирал лошадь для третьего заезда в Санта-Анита, когда он наконец взглянул на меня, улыбнулся и сымпровизировал. "Он крепкий парень". После этой вспышки он взялся примеряться к микрофону, ожидая удобного случая, чтобы сделать ему "ножницы". "Ты заставишь его уступить завтра, Джордж?" "Он чертовски крепкий парень". Я заметил, что он начинал уставать. "Ты не мог бы сказать, кто для тебя самый серьезный соперник на сегодняшний день?" Это было несложно для него. Он сказал: "Техас". Я кивнул. "Очень хороший парень. Очень большой. Покрывает целиком Северную Каролину". "Чертовски крепкий". Я прощался с ним из-за студийного рояля. Мы поздоровались с ним за руку, когда он пришел, и я все еще не чувствовал своих пальцев, они словно были из свежей глины. По пути домой я думал про себя "Все-таки радио -- удивительная штука. Никаких проводов, а человек говорит из самого Лондона". Все уже спали, когда я пришел домой, поэтому я тихо разделся, выключил свет и пошел спать. Я был разбужен через некоторое время громким треском. Звучало так, будто кто-то вспарывал палубу баржи в окружном канале. Я протянул руку и зажег лампу. Сидя на моем прикроватном столике и держа неочищеный земляной орех в лапках, на меня смотрела крупная белая мышь. Во всяком случае, мне казалось, что крупная. Ее глаза были красными, как майки футболистов университета штата Юта. Мы прыгнули одновременно. Она приземлилась в центре только что покинутой мной кровати, а я приземлился в центре кровати Маргарет. Она открыла глаза только лишь затем, чтобы сказать мне, что два моих интервью были очень забавными. Я не ответил, а только показал обвиняющим жестом на винноглазого монстра на моей кровати. "Ах, это, -- сказала она со счастливой улыбкой. -- Это Уайти, милая белая мышка, которую я купила для Майкла. Она живет внизу" "Скажи ей, чтобы она шла домой". Как мышь обнаружила, что я всегда держу пакетик свежеподжаренных земляных орехов на столике у кровати, я понять не мог. Если только кто-то не ронял его. Маргарет это доставило удовольствие. Она определенно приняла мою сторону и немного побранила Уайти, приказав ей тотчас идти вниз и не беспокоить папочку. "Я крысам не отец", -- подчеркнул я холодно. С этой минуты я прозвал ее "Мерзкий снежный человек". Билли просунул голову в дверь. Он держал стакан с молоком в одной руке и тер сонные глаза другой. "Как себя чувствует папа?" -спросил он. Она вздохнула. "Он чертовски крепкий парень". За ту короткую вечность, что я знал Маргарет, она уже брала на воспитание следующих любимцев: обезьянку с закрученным на конце хвостом, двух русских волкодавов, что вечно давились рыбьими костями, которые я должен был вытаскивать голыми руками из их глоток с глубины в шесть миль, маленького медвежонка, двух сиамских кошек, ворона с расщепленным языком, который мог говорить только одно слово, но раз за разом: "Прелестно! Прелестно!", двух длиннохвостых попугаев, енота, шиншиллового кролика -- без пары, разумеется, иначе это было бы прибыльно, малютку-скунса -- что продолжалось лишь семь секунд бесплодных иммиграционных мучений у парадной двери, беспризорного сенбернара, которому она давала есть и разрешала спать на моей кровати в течение трех недель, пока мы искали владельца, жившего, как оказалось, по соседству -- напротив нас, и куда пес ходил обедать и ужинать, прежде чем отметиться у нас перед ночлегом и завтраком, и одиннадцать других разнообразных собак и кошек, большинство из которых до сих пор у нас, и вот теперь М.С.Ч., Мерзкий Снежный Человек. Я чувствовал себя человеком из анекдота, у которого был полон дом вонючих козлов, и, когда его спрашивали, почему он не открывает окон, он отвечал: "Что? И потерять всех своих голубей?" У Маргарет теперь сна не было ни в одном глазу. Белая мышь нашла убежище на ее плече, и они таращилась на меня -- две голубых фары и два красных задних огонька. Маргарет хотелось поговорить. Мне хотелось спать. Она подталкивала меня локтем, чтобы не дать уснуть. Наконец, она сдалась. Через мгновение она уже крепко спала, оставив меня с широко открытыми глазами-дынями. Я потушил свет и попытался считать овец. Я спел про себя все строфы "Звездного знамени". Прочитал наизусть речь Геттисберга задом наперед. Сна не было. Я, в конце концов, сдался, включил свет и начал читать. Так началась ночь, которую мне не забыть никогда. Рядом со мной на столе лежал последний номер моего любимого журнала. Это меня очень сильно поразило, так как мы договорились, что не можем позволить себе подписываться на этот журнал, но вот он -- рядом. Листая страницы, я начал подозревать, что за этим заботливым пожертвованием -- чья-то ласковая рука. Статья, вызывавшая наибольший интерес, была собрана из газетных заголовков, присланных со всех концов Соединенных Штатов. Издатели журнала предложили американским газетным издателям прислать заголовок, который, по мнению газеты, мог бы стать наиболее захватывающим и эффектным из всех, что только можно себе представить. Их попросили дать простор фантазии и прислать первую страницу своей газеты с набранным жирным шрифтом заголовком, сообщающим об истории, которая они считают, сильнее всего захватит их читателей, если им удастся ее напечатать. Там были самые настоящие боевики, которые позабавили меня безмерно. Например: "ИСЧЕЗНУВШИЙ КОНТИНЕНТ АТЛАНТИДА НАКОНЕЦ НАЙДЕН!" "ЛЮДИ С МАРСА ПРИЗЕМЛИЛИСЬ!" "ШЕКСПИР -- НА САМОМ ДЕЛЕ БЭКОН!" "ОБНАРУЖЕН ПОДЛИННЫЙ НОЕВ КОВЧЕГ!" "КОПИ ЦАРЯ СОЛОМОНА СНОВА ОТКРЫТЫ!" Я провел двадцать совершенно восхитительных минут, пока не прочитал заголовок, который большинство газетных издателей признали самым эффектным из всех. Этот заголовок, согласились они, нанесет самый электризующий удар всем читателям, если будет напечатан. Он состоял всего из двух простых слов: "ХРИСТОС ВОЗВРАЩАЕТСЯ!" Теперь я понял, почему Маргарет купила этот журнал. Я быстро отключил свой мозг, чтобы туда не проникли никакие мысли, и прочел несколько других заголовков. "ЖИВОЙ ГИТЛЕР В БУЭНОС-АЙРЕС!" "КОНАН ДОЙЛ ВСТУПАЕТ В КОНТАКТ С ЗЕМЛЕЙ ИЗ МИРА ДУХОВ!" "ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В ИРАКЕ ОТКРЫЛО ПОДЛИННЫЙ САД АДАМА И ЕВЫ" Неизбежно я вернулся к теме, которая, согласно голосованию издателей, стала бы наиболее сенсационным и важным событием, если бы таковая могла быть представлена читателям: "Христос возвращается!" Если бы они и в самом деле могли напечатать такой заголовок, говорили они, мир бы встал на уши. Я попытался представить себе, что случилось бы в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско или Солт-Лейк-Сити, если Христос вдруг появился бы на улицах. Какое смятение мог бы поднять такой заголовок! Я усмехнулся про себя. Представляю Америку, вышедшую, чтобы забрать утреннее молоко и газету, и увидевшую заголовок: "Иисус здесь!" Но напечатает ли на самом деле какая-нибудь газета такой заголовок? Или устроит печатное, радио- и телеинтервью? Я сомневался в этом. Ведь Его игнорировали более трехсот лет. Его история будет, вероятно, упрятана в несколько строчек, затерявшихся среди рекламных объявлений, если Его сочтут заслуживающим какого-то места вообще: "Сумасшедший утверждает, что имеет контакт с Богом. Власти в целях защиты деревни передали неизвестного агитатора в местный приют для умалишенных". Это было бы более вероятно. Я взял журнал снова и прочитал статью до конца. Там говорилось достаточно иронично, что некоторые из газет в Соединенных Штатах уже печатали заголовки о возвращении Христа. Это было в 1840-х годах. Тогда в обоих восточных Штатах, в Европе, на Ближнем и Среднем Востоке в некоторых кругах существовала определенная надежда на то, что Христос скоро явится. В статье упоминались некоторые из заметок тех дней. Какие-то были написаны лицемерно, какие-то с глубокой искренностью, какие-то в полной ярости, какие-то с насмешкой: "ИИСУС ОЖИДАЕТСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ!" "ХРИСТОС: ПРИДЕТ ИЛИ НЕТ?" "ЖИТЕЛИ РАСПРОДАЮТ СОБСТВЕННОСТЬ, ОЖИДАЯ ПРИШЕСТВИЯ!" В конгрессе Соединенных Штатов во время дебатов 1870-х годов возникли опасения относительно неизбежности грядущего события. Даже индейцы-шошоны в Вайоминге объявляли о скором пришествии великого белого Спасителя. Теперь я был совершенно бодр, а Маргарет спала. "Маргарет?" -позвал я тихонько. Она не ответила. Я засыпал, когда пришел домой, а она хотела поговорить. Теперь она спала, а я хотел побеседовать. Я чувствовал себя несчастным мужем, которому жена сказала, когда он потянулся выключить свет: "Билл, дорогой, напомни, чтобы я рассказала тебе утром, что я сделала сегодня с нашими сбережениями". Теперь было невозможно уснуть. Я обратился к спортивному разделу журнала. Между страницами я нашел вложенную записку от Маргарет, написанную на двух театральных билетах. "Не читай слишком поздно. Завтра вечером ты идешь на свидание с прелестной блондинкой, чтобы посмотреть "Наш городок" в Кингсбери-Холле. Кстати, Вера Бахаи родилась в 1844 году. Ты знаешь это? и "Книга Доказательств" рассказывает историю случившегося в 1844 году и утверждает, что Бахаулла -- это возвращение Христа, и не важно, что ты думаешь сейчас. Не волнуйся. Никто не просит тебя поверить в это -- просто знай. Это величайшая новость в мире, это не я говорю. Все прожженные издатели газет говорят это. P.S. Закончил ли ты "Доказательства"? Не буди меня, я сплю". Я ухмыльнулся про себя. Каким счастливчиком я был. Красивая жена, два прекрасных озорника-сына, три котенка в ногах, две кошки, мяукающие на крыше в надежде войти в дом, кокер-спаниель, лающий внизу, одна такса, сопящая под кроватью, скребущая пол и подвывающая в кошмаре, другая такса, грызущая кость в передней, и мерзкий снежный человек, грызущий орехи над моим ухом, и на моем столе у кровати книга "Доказательства бахаи", которая может перевернуть всю мою жизнь. Есть ли где-нибудь на свете еще хоть один такой счастливый парень, спросил я себя? Но не нашел ответа.
      Г Л А В А 22. СТРАННОЕ ДЕЛО О ПРОПАЖЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
      На следующее утро за завтраком я сказал Маргарет: "Сегодня ночью я читал твою статью в журнале". "Это не моя статья, -- сказала она. -- Я всего лишь купила журнал". "Я знаю, почему ты его купила", -- сказал я ей. Она была одета в мексиканскую расклешенную юбку цвета морской волны с белым, белую блузку и туфли, подобранные в тон юбке. Она выглядела так мило и невинно с этими голубыми, как яйца малиновки, глазами, что я едва заметил мерзкого снежного человека, сидящего на ее плече. Я одарил их обоих "стеклянным взглядом" своего отца и выразительно произнес: "Двое -- компания, трое -- толпа". Маргарет положила мышь в ее домик и сказала: "Иди и играй со своим чудесным сыром. Папочка хочет поговорить про статью в журнале". Я не хотел говорить об этом. Я хотел подумать об этом. Поэтому я сказал: "Ветчину и яйца, и прекратить разговоры". Пока я ел, Майкл принес утреннюю почту. Там была открытка от деда. В ней было только: "Померли все, что-ли?" Я написал ему перед уходом на работу и рассказал, что случилось со мной в последние несколько месяцев. Я пообещал сообщить ему все детали, как только выберу время. Через три дня пришла телеграмма. БЫСТРЕЕ ДЕД Маргарет и я не обсуждали журнальную статью несколько дней. Можно сказать, что она была озадачена этим, поскольку была задумчива и деликатна. Я получал любимые блюда три обеда подряд. "Я не хотел бы, чтобы ты была так уж чрезмерно добра и терпелива", -- сказал я ей. "Ладно, -- сказала она. -- Я куплю билеты на следующий вечер на "Риголетто". "Не стоит кидаться в другую крайность". В это утро Маргарет подвезла меня на работу -- она и мерзкий снежный человек, который неожиданно появился из-под воротника ее пальто. Он уставился на меня осуждающе. Я сказал: "Не будь нетерпелива. Подожди до следующего месяца". "Это не имеет ко мне никакого отношения, -мимоходом пояснила Маргарет. -- Это между тобой и Богом". "Я хочу быть искренним". "Конечно, -- бодро согласилась она. -- В конце концов, это у тебя видение, а не у меня". Она быстро поцеловала меня и сказала: "Желаю всего хорошего". Я вышел. Она опустила стекло, чтобы еще раз поцеловаться. За одним поцелуем последовал другой. Я сказал настойчиво: "Я должен быть уверен, что Бахаулла -- тот, кого я ищу". Она кивнула. "Для этого у тебя есть голова и сердце. Если после прочтения "Книги Доказательств" ты все еще не убежден, что Бахаулла -- тот, кого так долго ждали, тогда ты должен отказаться от веры в него". "Я не читал еще "Книги Доказательств", и ты знаешь это", -- сказал я ей сердито. Я слышал, как она весело засмеялась, когда закрывала окно и отъезжала. У меня появилось предчувствие, что все случится в ближайшие дни. Так и вышло. Меня тошнило от разговоров, когда я вечером уехал со станции. Все-таки я остановился у библиотеки, чтобы выбрать несколько книг по астрономии. Я хотел проверить свои подозрения насчет странной звезды и кометы, которая появилась во время пришествия Бахауллы -- подобно звезде, что появилась в то время, когда явился Христос. Я чувствовал себя усталым. Я мало ел за обедом и, как только мы с ним покончили, отнес эту кипу книг в гостиную и свалил на диван. Полный противоречивых чувств, я начал нащупывать свой путь среди них. Маргарет принесла мне вторую чашку кофе. "Не засиживайся допоздна, -- сказала она. Потом она поцеловала меня в макушку. -- Желаю удачи". Вошел Билли со сливками. "Мама, как там папа?" -- спросил он Маргарет. Она улыбнулась. "Он крепкий парень", -- сказала она ему. Билли согласился. "Чертовски крепкий". Поздно ночью я пережил один из тех удивительных моментов, какие бывают у художника, когда холст начинает оживать под его кистью, или у археолога, когда холм раскрывается, являя до сих пор неизвестную пещеру; это было кульминацией долгого периода занятий и молитв, и результат удовлетворял и сердце, и разум. Я написал подробную историю этого открытия и шагов, которые к нему вели, в другой книге, названной мной "Как тать ночью". Для заглавия взята цитата из Христа, про час Его возвращения, когда, заставая людей неподготовленными и равнодушными, Он придет "яко тать в нощи". Первоначально я назвал книгу "Дело о пропаже тысячелетия", потому что это казалось одной из самых захватывающих и волнующих тайн, какие только можно себе вообразить -настоящей сенсацией. Никто не мог разрешить эту проблему более чем сто лет, и вдруг, неожиданно, через несколько месяцев, ответ упал мне прямо в руки. Я написал "Тать" с тем, чтобы те близкие друзья, с кем я долго, рука об руку работал на радио и телевидении, могли понять, почему в момент, который они считали вершиной успешной карьеры в шоу-бизнесе, я отказался от своего будущего на телевидении и начал странствовать по свету. "Что случилось с Биллом Сирзом?" -- этот вопрос до сих пор задают в Филадельфии", -- так недавно писали мне друзья. Обычный ответ таков: "Неужто вы не знаете? Бедняга. Он потерял голову. Стал религиозным фанатиком. Последнее, что я слышал -- он был где-то в Тибете". Ближе Карачи я к Тибету не подбирался. Скорее всего, когда задавался вопрос, я был в Микенах в отпуске, где писал картины на том месте, откуда, согласно легенде, Агамемнон отправился спасать из Трои Елену от имени своего брата. Тем не менее, совершенно верно, что я шел по следам Бахауллы через много земель, пытаясь сам найти подтверждение своей теории, согласно которой я нашел решение одной из самых интригующих и необъяснимых тайн нашего времени. Дабы мои друзья могли отнестись ко мне более благожелательно, я сделал полную запись мучительной истории, привлекшей вначале мое внимание, и, в конце концов, пленившей мое сердце. Вскоре я обнаружил, что не одинок в поисках ответа на загадку века. Профессор Эдвард Гренвиль Браун из Пемброкского колледжа Кембриджского университета предпринял первые шаги намного раньше меня. Он вдохновенно написал о становлении этой Веры. "Я считаю своей приятной обязанностью довести этот вопрос до сведения моих соотечественников". Он говорил о своем стремлении добиться такой точности изложения, какая только возможна. "В моих глазах, -- говорил он, -- вся эта история выглядит как одно из самых интересных и важных событий, имевших место со времени становления Христианства". Его современник, профессор Бенджамин Джоветт из Бэллиол-колледжа, Оксфорд, был даже более выразительным. Он сказал: "Это величайшее событие, произошедшее на Земле со времен Иисуса Христа. Оно слишком грандиозно для наших дней, чтобы постичь его сейчас, но будущее высветит все его великолепие". Было уже ровно два часа сорок пять минут, когда я нашел историю, которую искал -- о звездах. Это было подобно ключу, открывающему нужную дверь. Я издал непроизвольный вопль, который посрамил бы Джеронимо. Все в семье знали, что значит для меня найти этот потрясающий отчет. Я постоянно говорил об этом за столом. Когда они услышали мой крик, они все поднялись с постелей, словно по волшебству. Когда я выглянул из-за книг, то увидел, что окружен кольцом встревоженных лиц: Маргарет, Билли, Майкла, Призрака, Леди Уиндермир, Хлои, Кукушкиной Ягоды, Лючии и Харт-Шеффнер-Маркса. "Послушайте!" -- воскликнул я радостно. А потом я рассказал им поразительную историю о звездах и кометах, которые возвещали явление Бахауллы. Даже Маргарет была очарована. Я сам чувствовал себя человеком, который запустил крупнейший в мире нефтяной фонтан. Подошли ли к концу мои долгие поиски? Нашел ли я наконец разгадку своего видения? Я должен это знать. Я подбросил вверх книги, сгреб в охапку Маргарет и стал вальсировать с ней по комнате. Она смеялась и плакала. Билли, который считал, что должен играть на скрипке по любому радостному поводу, побежал и принес свою скрипку. Мальчики не совсем понимали, что случилось, но они тоже были охвачены волнением. Под мелодию "Ля-открытая, Ми-открытая", мое мурлыканье "Кейзи вальсирует с ягодкой-блондинкой", и завывание Леди Уиндермир, веселье сделалось неудержимым. Майкл принес вниз даже мерзкого снежного человека, и, таким образом, вся семья целиком могла насладиться этими минутами полной раскованности. "Твоя взяла, -- сказал я Маргарет. -- Я ухожу в кабинет и буду читать "Книгу Доказательств". "Не торопись, -- сказала она. -- Это такой счастливый момент". "Я хочу торопиться, -- сказал я. -- Я ждал этого момента всю жизнь". Она очень крепко обняла меня. "Не важно, что случится, когда ты выйдешь из этой комнаты, -- сказала она мне, -- это не изменит наших отношений. Я люблю тебя очень сильно". Я ушел в кабинет и закрыл дверь. Я читал более трех часов. Потом отложил книгу. Я опустился на колени и молился до рассвета. Что произошло за эти три часа, касается только Бога и меня. Когда я вышел, семья все еще была в комнате: Майкл спал на диване, укрытый Призраком поперек груди, как одеялом; Билли в большом кресле, сжимающий скрипку и окруженный тремя собаками и двумя кошками. Маргарет не спала. Она сидела на большой кожаной подушке из Хартума. Я был уверен, что она тоже молилась. Когда она услышала, что открывается дверь, она быстро подняла глаза. Она что-то прочла на моем лице. Улыбнулась и подошла ко мне. Я обнял ее. Я сказал: "Я -- бахаи". "Я знаю, -- сказала она мне. -- Я всегда это знала". Я отослал "Книгу Доказательств", вместе с другими собранными мной материалами, деду. Несколько недель от него ничего не было слышно. Наконец, я послал телеграмму. ЧТО СКАЖЕШЬ? БИЛЛ Я получил следующий ответ: ДУМАЮ. ДЕД Я подождал еще три недели, потом отправил еще одну телеграмму. НУ? БИЛЛ Наконец он ответил. СТИХ ТЫСЯЧА ДВЕСТИ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ДЕД Я посмотрел рекомендованное сразу, как только пришел домой. Это звучало весьма лаконично: "И люди вскричали, говоря -- это голос не человека, но Бога".
      Г Л А В А 23. ТЕЛЕВИДЕНИЕ, ИЛИ ПО ВСЕЙ АМЕРИКЕ С ВОРОНОЙ
      Маргарет была слегка раздосадована тем, что я собрал только один маленький чемодан одежды, но шесть чемоданов, полных книг. "Я люблю читать", -- сказал я ей. "В Африке у тебя не будет времени читать", -- сказала она. "Я заметил, что ты упаковала свое лазурно-голубое платье для визитов". "Я могу надеть его как-нибудь на официальный обед". "Надеть ДЛЯ ЭТОГО! -- засмеялся я. -- Для этого тебе надо будет влезть на дерево!" Уже через несколько дней Майкл, Билли, Маргарет и я должны были отплыть в Кейптаун на борту "Африканского Солнца". Для меня это означало первый этап путешествия длиной 250 000 миль по Африке, Европе, Северной и Южной Америке, Азии, Австралии и островам Тихого Океана, и будет равняться десяти кругосветным путешествиям. Я распрощался с работой на телевидении, которая приносила мне 50000 долларов в год. Однако мое сердце было легким, как головка одуванчика. Я закружил Маргарет в объятиях и звучно поцеловал ее. "Скажи мне, Принцесса, -- спросил я ее, -- на самом ли деле это происходит с тем маленьким мальчиком из Миннесоты, или я сошел с ума?" Билли сказал: "Я знаю ответ на это". "Лучше воздержись". Исходя из мировых стандартов, я был не таким уж плохим профессионалом. Я подался в Филадельфию, город братской любви, чтобы работать на ВПЕН, на отделении "Вечернего Бюллетеня". Я комментировал баскетбольные матчи Пенсильванского Университета и футбольные матчи Университета Виллановы. Я был Американским Ведущим в программе Би-Би-Си "Международная Викторина", и мы получили приз. Не деньги, а прекрасный Приз. Теперь я знал, как чувствовал себя отец, когда я выиграл табличку за свою первую пьесу. Это была приятная штука, но абсолютно несъедобная. Когда филадельфийский "Бюллетень" приобрел ВКАУ-Радио и Телевидение, я перебрался с Уолнэт-Стрич на Честнэт-Стрит и стал спортивным комментатором на телевидении. Я мотался по стране, транслируя профессиональные футбольные матчи "Филадельфийских Орлов", и провел целый сезон, делая передачи игр на Телевидении. Неожиданно я стал зарабатывать больше денег, чем спрашивали мои кредиторы. Поэтому мы переехали в Даунингтаун близ Вестчестера. Мы купили ферму. Вернее, мы купили дом на клочке земли. Мне казалось, он был в кейптаунском стиле. Маргарет утверждала, что это колониальный стиль. Но, я думаю, что прав был Билли. Он назвал его "ранний индейский". В нем было больше дырок, чем в кларнете, и в ветреный день можно было слышать, как дом исполняет: "Куда ушла моя собачка?" Но это было кстати. Маргарет все еще держала полный дом собак, и никто никогда не знал, где они бывали: Фафнир, Сократ, Тристан и Изольда, Ленивая Луна и Краузе. Все -- таксы, кроме Фафнира. Он был боксер. Но похож был больше на борца. Через несколько месяцев мне была предоставлена работа ведущего в полуфиналах шоу "Мисс Америка". Мы выбирали "Мисс Филадельфия". Из Нью-Йорка прибыл Эд Салливан, чтобы участвовать в работе жюри. Назначение принесло мне прибавку жалованья, и мы решили перебраться в новые апартаменты. Билли был потрясен. Он сказал, что хотя он и не суеверен, но ему не нравилось спать втринадцатером в одной кровати. С собаками и кошками его подсчет был верен. В первый год работы на Телевидении для ВАКУ журнал "Ти-Ви-Гид" вручил мне Оскара за самое выдающееся спортивное шоу. Это было смешное спортивное шоу. Закоренелые болельщики могли застрелить меня насмерть при моем первом появлении на улице, но любители посмеяться за обедом настраивали каждый вечер свои телевизоры именно на эту передачу. Как раз тогда у меня появилась идея использовать ручную куклу, чтобы она помогала мне вести бейсбольные передачи. Прежде чем я осуществил идею, Пол Риттс предложил на эту роль бурундука и сказал, что, пожалуй, смастерит его. Он выполнил обещание, и получилось великолепно. Пол мог изобразить голосов больше, чем Венский хор мальчиков, и поэтому он превратился в Альберта, бурундука. Он предложил также для шоу полдюжины других идей. Пол не был бахаи, но, думаю, бурундук Альберт был. Я объясню вам, почему. Альберт играл главную роль в получасовой комедии, которую Пол и я написали для Си-Би-Эс. Она называлась "В парке". Я играл доброго старика, который сидел на скамейке в Центральном Парке и который, благодаря своему чистому сердцу, мог разговаривать с животными. Пол вырезал и раскрасил ворона, которого назвали Кэлвин, жирафа по имени Сэр Джеффри и страусиху, названную Цветок Магнолии. Мэри Холлидей, жена Пола, озвучивала Магнолию. Она пела как соловей и выглядела как райская птица. У Пола был замечательный талант как писателя, так и актера, а это нелегко -- быть бурундуком, жирафом, вороном и первоклассным режиссером. Вскоре мы уже завоевывали сердца американцев каждое воскресенье в полдень. В летние месяцы наша программа открывалась показом шагающих ног работника, подметающего дорожку в Центральном Парке большой метлой. По мере того, как листва сметалась в сторону, открывались титры нашей программы, написанные мелом на тротуаре: В ПАРКЕ С БИЛЛОМ СИРЗОМ И ЖИВОТНЫМИ -ПРИЯТЕЛЯМИ ПОЛА РИТТСА И МЭРИ ХОЛЛИДЕЙ Зимой те же самые ноги в галошах сгребали снег, открывая надписи. Я упоминаю об этой программе подробно, потому что именно она способствовала тому, что мой компас верно показывал север. Это была программа "трижды засмейся, разок всплакни". Я сам гримировался каждое воскресенье, за исключением самой первой программы. В тот день к нам пришел театральный гример, чтобы сделать меня похожим на семидесятипятилетнего старика. Я терпеливо сидел в кресле, пока он выбеливал мои волосы и усы и накладывал морщины на вполне неплохое, но весьма среднее лицо. Когда он закончил, я поднялся и посмотрел в зеркало. Это было тяжелое испытание. Я увидел точную копию моего деда. Мне не хватало лишь ящика с овсом и маленького мальчика для бесед с ним, чтобы быть в дедовом репертуаре. Я нашел маленького мальчика в бурундуке Альберте. На второй год существования нашей программы мы написали специальный сценарий для Рождества. Он был про звезду на рождественской елке Альберта, которая не хотела зажигаться. Гус, серый бельчонок, который жил на дереве в центре Парка, болел корью, и поэтому никто из зверей не наносил ему визитов на Рождество. Надо сказать, что они решили оставить себе все его подарки. Кэлвин, ворон, сказал, что хотел бы преподнести что-нибудь Гусу на Рождество -- например, корь -- но ведь у Гуса она уже есть. Сэр Джеффри, жираф, смиренно признал, что в Гусе все же есть и хорошее, но он слишком беспокоен. Магнолия собиралась дать Гусу перо, но, как она говорила, с отвращением узнала, что он неграмотен. Альберт купил Гусу пару боксерских перчаток, но сказал, что нашел кое-кого более достойного этого подарка. когда умывался утром и посмотрел в зеркало. Альберт подошел и сел мне на плечо. "Ты ведь не сердишься на меня?" -- спросил он. "Нет, всего лишь разочарован". Он приблизился нос к носу и внимательно посмотрел на меня. "У тебя действительно карие глаза". "Спасибо за сенсационную новость", -- сказал я, как эхо повторив слова своего собственного отца, которые он произнес так много лет назад в Миннесоте. Альберт, бурундук, ринулся в свое гнездо на большом дереве и вернулся с кружкой мыла для бритья, кисточкой и бритвой, чтобы побрить меня к Рождеству. Пока он работал, он болтал. "Почему это вы, люди, такие милые здесь, в Парке, в дни Рождества, недолгих две недели, и так жалки в остальное время года? Большинство людей, что приходят сюда в течение года, имеют лица как мокрые водоросли, а в Рождество -- как жимолость! Как ты это объяснишь?" "Люди подобны луне, -- сказал я ему. -- Луна не светит сама по себе. Она берет все от Солнца. Когда луна обращена к земле, это -- темная луна. Она не отражает свет. Но когда луна обходит землю и поворачивается к Солнцу, она постепенно делается прекрасной. Сначала это серебряная лучина, потом это четверть луны, половина, три четверти, пока, наконец, она не повернется спиной к Земле, а лицом прямо к Солнцу -- тогда это будет большой диск сияющей полной Луны. И в это время она льет свой свет на этот темный мир". "Ты, несомненно, прекрасный оратор", -- сказал Альберт, и я слышал собственный разговор с дедом, пока он подкидывал вилами сено в ясли для Бьюти. "Так же обстоит дело и с людьми, Альберт", -- объяснил я. "Когда их сердца оборачиваются к материальным ценностям этого мира, они темны. Нет света ни в их лицах, ни в их сердцах. Но когда они поворачиваются от земного к Богу, они становятся яркими и светятся изнутри. В Рождество они на несколько быстротекущих дней забывают мирское и оборачиваются к Его Святейшеству Христу, и в мире царит новый дух, и он в это время становится прекрасным местом, где хочется жить". Все животные восприняли мысль. Кэлвин бросил в дымоход Гуса алтейную микстуру, притворяясь, что намеревается его разбомбить, а не сделать что-то хорошее, но я понял. Сэр Джеффри принес Гусу вязанку дров для его камина. "Я еще не люблю его, -сказал он, -- но я так же могу не любить его, когда он в тепле, как и тогда, когда он мерзнет". Магнолия попросила меня отвернуться и с легким криком боли выдернула перо из своего хвоста. Опустив глаза, она сказала: "Это птичье пишущее перо". Я сказал ей "Это лучший подарок из всех -- это кусочек тебя". Подошел Альберт с надетыми боксерскими перчатками.