Вереница

– Не скажу. Не хочу напрасно обнадеживать тебя. Я сам поверю, только когда увижу собственными глазами. Но если я прав – если я прав – это, возможно, и будет искомое объяснение. – Морган провел грязной рукой по пыльным волосам. – Что нам это даст, понятия не имею, поскольку это объяснение не может быть полным, раз строители жаловались на то, что аргиллит стал менее податливым. Возможно, существует какой-то порог, а мы сейчас находимся ниже него, и если мы хотим остановить распад, нам надо постараться достичь этого порога. Возможно, корабль пытается таким образом дать нам дополнительные стимулы. Короче, все это вписывается в схему… Вписывается!

Софи схватила его за оба рукава.

– Стэн Морган! – с нажимом сказала она. – Если ты сейчас умрешь от перевозбуждения или разобьешь себе голову, скатываясь по склонам, так никому ничего и не объяснив, мы окажемся в глубокой заднице, как сказала бы моя бабушка, не будь она изысканной светской дамой. К черту твои страхи! Не бойся возбудить во мне ложные надежды. Скажи!

Морган взял ее лицо обеими руками и легко, почти рассеянно, поцеловал.

– Больше всего пострадали те зоны, – выпалил он на одном дыхании, – в которых никто не работал. Здоровыми – или почти здоровыми – остались те пещеры, в которых люди воздействовали на окружающую среду. Картинами, как в пещере Хэт, надписями, как в том туннеле слева, где люди писали свои имена, постройками, – он глянул в сторону их неолитической деревни, по-прежнему не отпуская голову Софи, – лепкой… Короче, взаимодействием любого вида.

Не исключено, что Мариан права, и таким образом корабль подает знак, пытаясь нас чему-то научить.

– Есть и другая возможность, которая наверняка понравится тебе гораздо меньше, – сказала Софи, ощущая, как ее челюсть трется о его теплые перчатки. – Не все нейроны человеческого плода или младенца присутствуют в организме взрослого человека. Нервные клетки, не получающие правильных входных сигналов, не образуют достаточно сильных связей и отмирают. Повреждения нервной системы вызывают гибель клеток по нисходящей, потому что они не получают питания, то есть необходимых импульсов. – Софи сделала паузу. – Я хочу сказать, что это, возможно, неуправляемый процесс.

Морган уронил руки.

– В таком случае нам надо срочно понять, каким образом дать оставшимся в живых клеткам нужные им сигналы.

– Кажется, нам удалось обнаружить причину распада, – сказала Софи на срочно созванном собрании в бухте. Присутствовали Арпад, Доминик, Мариан, Эй Джи Лоуэлл и Виктория.

Все они склонились над картой. Смотритель на часовой башне вывешивал зеленовато-голубой вымпел. Температура упала еще на один градус. Надежда, светившаяся в глазах пятерых слушателей, причиняла Моргану почти физическую боль.

Мариан уселась, сложив ладони на трости. На ней было ярко-синее пальто, черные перчатки – явно ее собственные, поскольку на левой было только три пальца, – и черный шелковый шарф.

– Замечательно, – спокойно проговорила она. – Продолжайте, пожалуйста.

– Наиболее значительный распад наблюдается в районах, в которых никто не работал, а меньше всего поражены те зоны, где деятельность была активнее всего. На том краю пещеры разрушения выражены сильнее, чем на этом. Хуже всего сейчас в Эревоне, обитатели которого ничего не делали по идеологическим соображениям. В Фангорне положение тоже плачевное, и поначалу мы приписывали это инфекции, которую занесли беженцы из Эревона. Но теперь мы считаем, что причина прежняя – ведь обитатели этой пещеры не изменили своего отношения к окружающей среде. Зато пещера Хэт осталась нетронутой. Там тепло, покрытие на полу зеленое, и световой цикл не изменился. Посмотрите! – Софи показала на карту. – Серебряными монетками отмечены места, в которых из аргиллита что-то лепили. И чем больше монета, тем активнее была работа. Медными монетами обозначены пораженные районы – и опять-таки, чем больше монета, тем сильнее поражение.

– Боже мой! – выдохнул Доминик.

Медные монеты нигде не перекрывали серебряные, хотя местами они лежали совсем рядом: большая серебряная монета возле маленькой медной – и наоборот. Человеческая активность и распад взаимно исключали друг друга.

– Значит там, где человеческая рука прикасалась… – пробормотала Мариан.

Виктория оперлась рукой о колено, положила подбородок на кулак и медленно проговорила:

– В этой Пещере люди работали, однако у нас тоже есть признаки поражения. Разве не так?

Морган поднял на нее затравленный взгляд.

– Я знаю, знаю. Просто это единственная схема, в которую укладываются данные, хотя они далеко не полные. Мы не знаем, какого порога развития нам необходимо достичь. Мы не знаем, что обеспечит нам более эффективную защиту: раннее воздействие, как в случае с Хэт, или более позднее, но зато постоянное? И какой вид воздействия лучше всего? – Он выпрямился, раскачиваясь с носка на пятку. Лицо у него было мрачным. – Но мы заглянули в Эревон… Когда пещеру опечатали, там оставили маленькую дырочку в стене. В пещере было абсолютно темно, хотя у нас только что вывесили тогда зеленовато-голубой вымпел, то есть после полудня прошло не более полутора часов. Температура там ниже нуля, несмотря на то что в соседних пещерах значительно теплее. Мы зажгли свечку, сунули ее в отверстие – и она погасла. А воздух, в котором не горит огонь, не пригоден для жизни. Распад в Эревоне начался дней за пять до того, как мы увидели первые признаки поражения в нашем лагере, так что у нас нет времени на сбор информации. Надо что-то делать!

– И что вы предлагаете? – спокойно осведомился Арпад.

– Соберем здесь всех – всех, кто трудится на стройках, – и попытаемся охватить как можно более широкую территорию. Пускай все художники и дизайнеры, которые есть на борту, работают над сухими стенами, как это делала Хэт. Пускай идут во все пещеры и рисуют на всех поверхностях, где только можно. Нам надо сделать все возможное, чтобы дать “Теваке” понять: мы все еще здесь и все еще разговариваем с ним.

– Значит, согласно вашей гипотезе, “Теваке” нуждается в том, чтобы мы ввели ему какую-то информацию? – спросил Эй Джи.

– Во-первых, это объясняет, зачем нас вообще пригласили, – ответил Морган. – Такова гипотеза Софи. Все дело в развитии. В качестве примера Софи привела развитие нашего мозга. Чтобы человеческие младенцы росли, им необходима сенсорная стимуляция. Иными словами, чтобы они могли жить, к ним надо прикасаться.

– Человеческие младенцы!.. А это существо – если это вообще существо, а не машина, – не человек! – возразила Виктория.

– Послушайте! – решительно сказал Морган. – Все, что мы видим, мы можем объяснить только с человеческой точки зрения. Исторические прорывы в познании совершались лишь тогда, когда людям удавалось создать какие-то аналогии. Например, компьютеризация дала возможность смоделировать работу человеческого мозга и таким образом изучить, как действует наше сознание…

– Хотя порой она сбивала нас с пути, – не удержалась Софи.

Морган бросил на нее взгляд, выражавший безмолвный упрек: “И ты, Брут!” Софи виновато улыбнулась ему.

– Все аналогии, метафоры и модели обусловлены тем, кто мы есть и что мы знаем, – продолжал Морган. – Остается только надеяться, что инопланетяне это предусмотрели и дали нам шанс найти решение – таким, какие мы есть, и на основе того, что у нас есть. Если даже они не дорожат нашей жизнью, то жизнь “Теваке” им определенно дорога, и они обязаны дать кораблю шанс выжить.

– Это если предположить, – сказал Эй Джи, – что происходящее угрожает его жизнеспособности. Но распад затронул лишь систему нашего жизнеобеспечения, структура корабля, на мой взгляд, не пострадала. Мы можем все подохнуть от голода и холода, а потом система абсорбирует нас и восстановится. – Он легонько пожал плечами. – Кто знает, сколько раз это уже происходило?

– Прав я или нет, такова моя интерпретация происходящего. Надо работать. Правда, не исключено, что у нас уже нет времени. – Мрачный тон Моргана привлек к нему всеобщие взгляды. – Простите, но то, что я увидел в соседней пещере, напугало меня.

– Дядя Стэн! – позвала его Хэтэуэй из дверного проема. – Мне надо поговорить с тобой.

54. Морган

– Прочитай, ладно? – сказала Хэт, протянув ему два листка.

Она стояла, завернувшись в одеяло и накинув его конец на голову. Другой конец свисал сзади ниже колен. Лицо девушки было напряженным.

– Хэт! – Морган глянул через плечо на бухту. – Мне нужно вернуться туда. Похоже, нам удалось начертить схему поражения…

– Я слышала, – откликнулась Хэт. – Вы молодцы. Только, возможно, этого мало. Прочитай, ладно? Здесь ты найдешь много объяснений. Не переживай за них, – добавила она в ответ на еще один взгляд, брошенный Морганом через плечо. – Арпад организует все, что нужно.

Морган еще раз посмотрел ей в лицо и перевел взгляд на бумагу. Когда он начал читать, Хэт отвернулась и стала осматривать пещеру. Морган быстро пробежал глазами листки, оценивая их важность, а затем прочел еще раз, каждое слово.

– Боже мой, Хэт! – тихо проговорил он.

Она отчаянно прильнула к нему, безмолвно умоляя обнять ее. Морган обхватил ее руками – и почувствовал, как между ними шевелится ее ребенок.

– Прости, что я попросил тебя, Хэт. Прости, что я взвалил на тебя такую ответственность.

Она ничего не ответила. Когда он отстранился, чтобы взглянуть на нее, то увидел, что Хэт все еще не отрывает глаз от покрытой пеплом части пещеры.

– И все-таки я должна это сделать, дядя Стэн, – прошептала она.

– Нет! Ты же слышала: мы считаем, что распад непосредственно связан с нашей активностью. Может, все, что нам надо, это…

Хэт внезапно отпрянула от него и уставилась своим обычным упрямым взглядом.

– Ты не понял! Ладно, я, наверное, не написала все до конца, но я постоянно думала о том, как мне остаться собой. И я поняла, что должна выполнить твою просьбу. Потому что иначе я перестану быть собой. Понимаешь? Все эти годы я заботилась о маме и ребятах. Именно это помогло мне стать самой собой. – Она сглотнула. – Скоро у меня родится дочка. Я буду для нее единственной опорой. Так что мне снова придется взять ответственность на себя. Поэтому я считаю… я считаю, что не имею права отказаться. Если не я, то кто же? Ты меня понимаешь? Если ты действительно думаешь, что у меня получится – только будь совершенно честным со мной, потому что ты умнее всех, кого я знаю, – значит я должна это сделать.

– Как жаль, – невпопад брякнул Морган, – что мы с тобой такие близкие родственники!

– Сколько дашь мне за то, чтобы я не передала это Софи? – ухмыльнулась Хэтэуэй.

Но усмешка тут же пропала с ее лица, и она молча вцепилась в его рукав, предоставив Моргану самому подбирать слова.

– По-моему, ты должна попытаться. Мне кажется, прямой контакт даст нам куда больше, чем лепка и картины. Но я хочу, чтобы ты знала, – добавил он, положив руки ей на плечи, – что я… В общем, я не стану отрицать, что надеюсь на чудо – но я не жду его от тебя. Мы действительно не знаем, получится из этого что-нибудь или нет. Быть может, сейчас просто не время. А поскольку я знаю тебя, знаю твою настойчивость, храбрость и твое… ослиное упрямство, то я уверен: если ты не сможешь установить контакт, это не потому, что ты плохо старалась. Короче, я пытаюсь сказать, что у тебя может не получиться. Однако в любом случае ты нас не подведешь.

– Я бы сказала тебе то же самое, если бы ты меня не опередил, хотя другими, не такими красивыми словами. – Она обняла его и крепко прижалась к нему. – Ладно, пошли.

– Куда?

– Вниз, к веретену. Куда же еще? – Хэтэуэй пожала плечами, словно это настолько очевидно, что не требовало объяснений. – Туда, где был Стивен.

Внизу было тепло, что после стужи пещер одновременно успокаивало и тревожило. Успокаивало, потому что это место они еще не потеряли; тревожило, потому что могли потерять.

Хэт не стала смотреть на пепельно-серый пейзаж на стене. Она вытащила подкладку от спального мешка Стивена из кучи вещей, сваленных у стены, встряхнула ее и расстелила на более или менее ровном участке серпантина.

– Здесь?

Морган кивнул. Хэт прилегла на пандус, опершись на локоть.

– Бог ты мой! Не представляю, как я смогу туг уснуть, – пожаловалась девушка, глядя на Моргана снизу вверх. – Так неудобно!

Морган присел рядом с ней.

– В записках Стивена сказано, что со временем он научился устанавливать контакт с кораблем не только во сне, но и наяву.

– Ладно. – Последовала короткая пауза, а затем решительный вопрос: – Так что же мне ему сказать?

Морган думал об этом всю дорогу.

– Стивен говорил, что ему удалось зажечь свет, потому что захотел…

– Ты что, шутишь? – фыркнула девушка. – Типа “загадай желание”, да?

Он взял ее холодную руку в свои.

– У тебя образное мышление, Хэт. Представь себе корабль таким, каким он был. Представь себе свет, зеленое покрытие на полу, чистую воду, бегущую по стенам, имбирный хлеб – много чистого имбирного хлеба. И людей тоже представь. Не такими, какие они сейчас, а такими, какими они были семь дней назад – усердными и довольными.

Хэт покачала головой:

– Было, да сплыло. Мне эта идея не по душе.

– Тогда представь себе то, что тебе хотелось бы здесь видеть. Загадай желание! Подумай о том, как будет выглядеть пещера, когда мы перестроим ее. Представь меня и Софи в лаборатории. И Мариан. И себя тоже, если хочешь. Можешь представить там инопланетян – в виде наших друзей. Я не знаю, каким должно быть твое сообщение! Просто не знаю. Постарайся объяснить “Теваке”, что мы согласны начать все сначала, и не раз, а столько, сколько придется. Скажи “Теваке”, что мы больше не будем сражаться друг с другом.

Хэт скептически усмехнулась.

– Хэт! Если причина всех нынешних несчастий в том, что мы слишком увлеклись собственными проблемами и забыли про “Теваке”, люди будут вынуждены решать свои конфликты другими способами. А если ты поймешь, что причина совсем в другом, я первый поведаю об этом всем, хотя никому не скажу, что мы можем продолжать наши маленькие войны. Не намерен снова пережить то, что нам пришлось пережить в последние пять дней.

– Я с тобой согласна, дядя. – Хэт в порыве чувств встала на коленки и крепко обхватила его руками. – Если у меня ничего не получится, – прошептала она, – я все равно не хочу умирать.

Морган позволил ей обнять себя, но не обнял ее в ответ, глядя мимо девушки на печальные останки пейзажа Стивена.

– Если у тебя ничего не получится, – просто сказал он, – мы придумаем что-нибудь другое.

– Хорошо, дядя Стэн.

Морган слышал, как трутся ее волосы об аргиллит, пока она пыталась поудобнее уложить голову на широком корневище.

– Расскажи мне что-нибудь перед сном, – попросила Хэт. – Расскажи мне мою любимую историю.

“Очень вовремя!” – подумал Морган, трогая языком пересохшие губы.

– Давным-давно, – начал он, – на маленькой планетке, далеко отсюда, жил человек по имени Галилео Галилей. Хотя вообще-то история начинается не с него – она началась на миллион лет раньше, когда первый человек посмотрел на звезды… А может, еще раньше, когда первые частички космической пыли залетели на Землю и проросли. Но если я буду рассказывать о них, на это уйдет вся ночь. Поэтому я начну с Галилея. Он был астрономом, то есть изучал звезды.

И Морган рассказал племяннице историю астрономов –Галилея, Кеплера, Браге и историю ракетостроителя Вернера фон Брауна, талант которого извратила война. Он рассказал ей о первом русском спутнике, о “Меркьюри” и Шепарде, об “Аполло” и Луне, о “Челленджере”, “Патфайндере” и Марсе. Он рассказал этой девочке, которая стала женщиной, о кипящем котле человеческих и государственных амбиций, о научном любопытстве, корпоративной жадности, индивидуальном и коллективном восприятии и воображении – в общем, он рассказал ей о том, как человечество стремилось в космос. И, как любой поистине талантливый рассказчик, он открывал при этом для самого себя все новые подробности и нюансы. Он понимал, что больше ему никогда не удастся рассказать эту историю так же хорошо.

Под конец он погладил ладонью ее руку и почувствовал, как тонкая пленка, соединявшая их, порвалась. Сердце у Моргана бешено забилось. Он затаил дыхание, прислушиваясь к самому себе, но ничего особенного не обнаружил. Может, “Теваке” и слушал его рассказ – но говорить с ним не стал.

– Хэт! – окликнул Морган.

– Картины! Картины, дядя Стэн! – выдохнула она. Морган чувствовал, как бьется ее пульс – в унисон с его собственным.

– Мне больно, – прошептала Хэт, пытаясь отдернуть руку.

Морган немного ослабил хватку, перестав ощущать ее пульс.

– Хэт!

– Рассказывай дальше, – попросила она.

– Но мне больше нечего… – Он осекся.

– Рассказывай!

И он стал рассказывать дальше – не этой девочке, а незнакомке. Он рассказал историю бедного мальчика, жившего в стране мечтаний и грез, умного и не очень смелого мальчика, у которого не было ни малейшей надежды и никаких шансов, но который тем не менее пошел по единственной дороге, которую видел перед собой, – по дороге, ведущей к звездам. Он рассказал, как смог, историю девочки, выросшей в неге и роскоши и знавшей, что она, возможно, не доживет до пятидесяти лет. Он рассказал историю другой девочки из бедной семьи, смелой девочки, которая поддерживала своих близких на протяжении долгих и трудных лет, но не смогла обрести счастья в спокойной и сытой жизни, и поэтому ей пришлось искать другие трудности и взвалить на себя новую ответственность. Он с удивлением услышал, что рассказывает историю их полета, вылившуюся в апологию этого летящего сквозь космос осколка человеческой расы, который в своем микрокосме отражал все сильные и слабые стороны человечества.

На границе между прошлым и будущим он вновь умолк, испугавшись, что его дальнейшие слова прозвучат как мольба.

Хэт с трудом подняла тяжелые, налитые свинцом веки.

– Хорошо, дядя Стэн. Надеюсь, я смогу докончить историю. – Она выдернула ладошку из его руки и приподнялась. – “И все они жили долго и счастливо, и увидели множество интересных мест, и сотворили множество чудесных вещей”. – Она умолкла, всматриваясь в себя. Потом пожала плечами и добавила: – По крайней мере я так надеюсь.

– Хэт! – еле слышно прошептал Морган.

– Картины, – сказала она, глядя перед собой рассеянным взглядом. – Много-много картин. В меня словно загружают… Посмотри: случайно, мозги не лезут из ушей?.. Ей-богу, мне кажется, что в голове не хватит места… Наверное, так бывает, когда действительно учишься изо всех сил. А я вечно лодырничала. – Очевидно, это была шутка, но в голосе Хэт не было ни тени юмора.

Она начала вставать, покачнулась и сказала, впервые став похожей на прежнюю Хэт:

– Эй, дядя Стэн! Дай мне руку!

Он осторожно помог ей подняться, и она вцепилась в его рукава, чтобы не упасть.

– Мне кажется, – медленно произнесла девушка, словно силясь перевести с другого языка, – ты был прав. “Теваке” нуждается в том, чтобы мы к нему прикасались. И не только пальцами, но и головами. Мы должны говорить с ним, дядя Стэн. Говорить без перерыва. Ясно?

– Да, Хэт.

– Это изменит нас тоже, – сказала она, наморщив лоб, словно от боли. – Не исключено, что в конце концов мы не сможем вернуться на Землю. А может, и не захотим. Экипаж формирует корабль. А корабль формирует экипаж. – Девушка быстро моргнула, словно образы, проносившиеся у нее перед глазами, мелькали, как в калейдоскопе. – Я все это нарисую. Но сейчас нам надо спуститься. Стивен скоро встанет, и я не хочу, чтобы его кто-нибудь снова пристрелил с перепугу. “Теваке” тоже этого не хочет. Мне кажется, он проникся к Стивену симпатией. Стивен первый начал с ним разговор. Черт меня побери, дядя Стэн… Это ж не полет, а натуральный улет! – Она взглянула на него и усмехнулась. Морган почувствовал громадный прилив облегчения. – Да мы бы всех наркодилеров на Земле могли за пояс заткнуть, ей-богу!

– Не сомневаюсь, – ответил Морган. Внизу раздались голоса. Морган обнял Хэтэуэй за талию, начал легонько разворачивать ее – и вдруг замер как вкопанный. Он наконец увидел то, что было за ней.

Картина изменилась. Пейзаж после пожарища, с обгоревшими головешками и пеплом, исчез. Стена была черной, как уголь, и усыпанной звездами. На мгновение у прикованного мыслями к Земле Моргана создалось странное впечатление, что это пустынный ночной пляж, где небо сливается с невидимым морем и лунный или звездный свет рисует вдали серебристые круги от брошенных камней.

Морган перевел взгляд на Хэт, и вопрос замер у него на губах. Она не отводила от картины глаз – огромных и сияющих. И, посмотрев на картину ее глазами, Морган понял, что эти камни – космические корабли, тысячи и десятки тысяч кораблей, вереница кораблей, освещенных тусклым сиянием отдаленного Солнца.

ЭПИЛОГ

Хэтэуэй

Дорогие мама, Пета, Дэйв, Джонни и Джой! И Аллен тоже…

Я знаю, что очень давно вам не писала. У нас здесь был такой дурдом, я уже потеряла надежду, что смогу послать вам свои письма. К тому же вам вряд ли захотелось бы читать о том, как я опять чуть не умерла. А после того, как я вступила с “Теваке” в контакт, мы так закрутились, что стало не до писем. Я говорила и рисовала, говорила и рисовала днями напролет, пока не почувствовала, что никогда больше в жизни не возьму в руки этот дурацкий карандаш. Но понемногу все утряслось – другие тоже научились слушать, и я этому ужасно рада. Эмили говорит, что я могу родить с минуты на минуту; жду не дождусь. Я устала таскать свой живот, мучиться по ночам от судорог в ногах и каждые пять минут бегать в туалет. Моя малышка толкается в меня, словно хочет разорвать на две половинки, как цыпленок, старающийся пробить скорлупу. Я понимаю, что ей там тесно – у меня самой и желудок, и печенка, и кишки все сдавлены в комок, – но если она хочет распрямиться, ей нужно сначала выбраться наружу.

До смерти хочу увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Мне постоянно снятся кошмары. Я вижу во сне, как она появляется на свет вся перекореженная, или в чешуйчатых перьях, как совы, или с глазами разного цвета и разной величины. Софи говорит, всем беременным женщинам снятся такие сны, но у меня для беспокойства есть веская причина. Моя беременность протекала совсем не так, как пишут в книжках. “Грипп Центавра”, ассемблеры дяди Стэна, мои мозги, подключенные к: “Теваке”… Не знаю, что я буду делать, если она окажется мутантом. Наверное, постараюсь ее полюбить. Котята у Мелисанды родились совершенно нормальными. Папаша, который сделал свое грязное дело, явно был длинношерстным и рыжим. А голоса у них такие же писклявые и пронзительные, как у Мел. Как бы мне хотелось быть кошкой! Тогда мои котята были бы уже почти взрослыми.

Стивен жив. Когда мы с дядей Стэном спустились с пандуса на пол, он как раз начал шевелиться под саваном. Вояки, естественно, тут же схватились за ружья, а Софи сжала в руках скальпель с таким видом, словно она не знала, то ли ей вскрыть саван, то ли пырнуть Стивена в грудь. Меня это так разозлило, что я просто подошла и стала рвать серое волокно руками. Оно буквально распалось у меня в руках – и перед нами предстал Стивен, совершенно голый и совершенно сбитый с толку. Он не помнит, кем он был раньше. Ему теперь нужно заново учиться ходить и говорить. Характер у него изменился до неузнаваемости, он стал гораздо мягче и терпимее. Мне иногда становится не по себе, поскольку я знала его раньше, но всем остальным он нравится такой значительно больше. Я слышала, как Софи и другие врачи говорили о связях синапсов, пластичности нейронов и прочей научной дребедени… В общем, на человеческом языке это значит, что “Теваке” не смог предотвратить отмирания каких-то частей мозга Стивена, и знания, хранившиеся в этих частях, теперь для него потеряны, Поэтому корабль сделал все возможное для того, чтобы Стивен мог учиться заново. Софи считает, что его мозг подобен мозгу ребенка и поэтому схватывает очень быстро. Похоже, отчасти он помнит, кем был раньше, потому что очень робеет в присутствии военных. Он рисует земные лесные пейзажи, на многих из которых видна женская фигура в красном пиджаке, уходящая вдаль. Стивен смотрит на нее, и глаза его становятся сияющими и растерянными. Кто-то выразился в том смысле, что ему не стоит рисовать, поскольку окружающие могут подумать, что он остался прежним и его надо наказать за нападение на Розамонду. На самом деле никто всерьез об этом не думает – и как раз благодаря самой Розамонде. Она – одна из тех, кто ухаживает за ним. Началось все это как-то странно. Казалось, ей необходимо было убедиться в том, что он не помнит ее – и никогда не вспомнит. Но, похоже, он что-то вспомнил, потому что смотрит на нее таким же взглядом, что и она на него. Как будто хочет убедиться, что она никогда больше не будет его мучить, и поэтому не спускает с нее глаз. Поначалу она иногда делала ему мелкие пакости, например, подсыпала какую-нибудь дрянь ему в воду, а потом била себя в грудь, каялась и обзывала себя подлой тварью (никому не объясняя, что именно она сотворила), и заставляла всех ее разуверять. Это продолжалось до тех пор, пока Мариан не застукала ее и не выругала (на хирургически чистом английском языке) за то, что она мучает беспомощного человека.

В последнее время Розамонда стала очень нежна со Стивеном, и он разговаривает с ней чаще, чем с другими. Голубка даже немного беспокоится, как бы он не начал клеиться к ней, поскольку это может напугать Розамонду. Однако она уже не носит свое мешковатое тряпье и волосы немного отрастила, и я даже видела, как она неуклюже флиртовала с кем-то из парней. А поскольку, судя по ее поведению, она сумела простить Стивена, это заткнуло рот рьяным поборникам карательных мер. Поговаривают, что надо бы оправдать его официально, поскольку он был мертв, и нужно принять по этому случаю закон, применимый к нему одному. Однако, как сказала Мариан, если люди будут воскресать невинными, как младенцы, и это войдет в привычку, нам придется еще пораскинуть мозгами.

Конечно, мы не знаем, восстанет ли кто-нибудь еще из мертвых или Стивен останется исключением. Из тех, кто был убит во время схватки, не воскрес никто. Их могильные холмы стали совсем плоскими. По мнению дяди Стэна, причина в том, что наша пещера пострадала от распада и у нее не хватило энергии, чтобы оживить людей. А мне кажется, главную роль сыграло то, что Стивен погиб возле веретена. Порой дядя Стэн говорит, что мы действительно должны поверить в чудо, и тогда наши усопшие оживут. У него есть масса заумных научных объяснений по этому поводу, в то время как Софи объясняет все с точки зрения биологических аналогий. По их мнению, “Теваке” – это ребенок, и он нуждается в стимулах для развития. Ему нужно, чтобы к нему прикасались, чтобы с ним общались. Только тогда он может жить. Дядя Стэн считает, что-корабль начал гибнуть, потому что мы игнорировали его, занятые своими внутренними разборками. Стремился ли он привлечь к себе наше внимание или же корабль действительно мог погибнуть – дядя Стэн точно не знает. Но мы не хотим больше рисковать. Все сейчас рисуют и лепят, как сумасшедшие, даже те, кто ложится спать, укутав голову целлофаном, из страха, как бы “Теваке” не залез к ним в мозги. По словам Мариан, поразительно, что такая капризная и иррациональная штука, как искусство, способна удержать молекулы корабля от распада.

Меня “Теваке” оставил в покое. Кошмарные сны, которые мне снятся, это мои собственные сны, потому что, когда я просыпаюсь, мне не приходится отдирать голову от аргиллита. Похоже, “Теваке” понимает, что мне нужно отоспаться. А кроме того, у него теперь множество других собеседников. Даже дядя Стэн поддался общему ажиотажу и все время пытается истолковать, что “Теваке” вкладывает ему в мозги. Он и Софи вечно спорят, а когда им не хватает слов, они начинают размахивать руками и рисовать на стенах. Женщина-физик из Эревона, которая мастерила свечи, говорит, что “Теваке” разговаривает с ней с помощью уравнений, причем таких, каких она в жизни не видела; она записывает их на стене, а потом сидит и смотрит, не отрываясь. Она сидела бы так днями напролет, если бы сержант Бхакта не таскал ее иногда на обед. Лет через семьдесят она, наверное, схватит всю картину. А вот Софи схватила всю картину куда быстрее. Я видела, как они с дядей Стэном выскользнули из боковой пещерки, и лица у них раскраснелись гораздо больше, чем от научных споров. Рука у дяди Стэна уже почти не болит, хотя ему по-прежнему снятся кошмары, о которых он рассказывает только Мариан.

Когда женщины увидят, что мой ребенок родился нормальным, здесь появится куча беременных – так считает Софи. Она сказала об этом с бесстрастным видом, как сторонний наблюдатель, словно самой ее это вовсе не касается. А я говорю, что противозачаточные пилюли и презервативы все равно рано или поздно кончатся, хотя я знаю, что некоторые женщины пытаются заставить “Теваке” произвести контрацептивы. Мариан говорит, что “Теваке” наверняка сможет контролировать рождаемость без всяких контрацептивов, поскольку способен воздействовать на нас непосредственно и у него наверняка есть собственные представления о том, сколько человек должно быть на борту. Некоторых эта идея безумно раздражает. Я представляю себе, как посмеивается “Теваке”, переговариваясь с другими кораблями и рассказывая о своей чокнутой команде. А те небось отвечают ему: “Не переживай! Дай им время привыкнуть”.

Кто меня больше всего поражает, так это Эй Джи. Он целыми днями сидит в подземелье, прислонившись к стене, а потом заводит долгие разговоры с Софи, Морганом или Викторией. Вояки ревнуют его к кораблю по-черному. Порой они ведут себя, как малые дети: дразнят Эй Джи и называют его Буддой. Софи считает, что умение общаться с кораблем зависит от ментальности человека, и, по ее теории, слишком хорошее образование препятствует общению, потому что оно по-своему формирует мозг. Однако это не объясняет, почему Арпад не в состоянии разговаривать с “Теваке” – он как раз не перегружен учеными степенями. Арпад по-прежнему ходит гоголем, руководит различными проектами, спорит с Викторией и другими людьми, работающими над вторым вариантом Монреальского соглашения, вечно брюзжит, а стало быть, чувствует себя счастливым. Виктория с группой юристов изучила конституции земных конфедераций, таких, как Швейцария, и теперь они пытаются понять, что надо сделать, чтобы каждая пещера могла быть независимой, но при этом уживаться со всеми остальными. Астарту и остальных бывших обитательниц женской пещеры это радует несказанно, поскольку они решили вернуться к себе и постараться наладить жизнь так, как им хотелось.