Вереница

Эй Джи потер подошвой по зеленому покрытию.

– Что вам удалось выяснить?

– У меня есть абсолютно не подтвержденное предположение, что это основа или субстрат для другой растительности, – возможно, аналог земной microtrhyzzia.

Техада только усмехнулся и спросил, обращаясь к Моргану:

– Так эту штуку можно есть?

– А я думал, что вы способны есть что угодно, – мягко ответил тот.

– Это только в кино, – сказал Эй Джи. – Серьезно, проф! Как вы полагаете, здесь вообще есть что-нибудь съедобное?

– Полагаю… – начал Морган и помолчал, собираясь с мыслями. – Полагаю, это целиком и полностью зависит от наших хозяев. От того, насколько благие у них намерения и хотят ли они, чтобы мы не умерли с голоду. От того, достаточно ли они знают нас, чтобы не отравить нас ненароком. От того, для чего предназначена эта растительность – если это действительно растение, а не искусственная субстанция. Если оно предназначено для очистки атмосферы, тогда они должны были сделать его несъедобным – скорее невкусным, чем ядовитым. Это в случае, если они достаточно хорошо знают человеческую натуру и не надеются на то, что мы преисполнены уважения к растительной жизни. А вдруг растения для них священны – и это у них нечто вроде храма?

Эй Джи скептически глянул на него.

– Так вы полагаете, эта штука может быть частью замкнутого цикла?

– Именно частью, – ответил Морган, – основанной на биомассе, разве что эта субстанция гораздо эффективнее земной растительности, на которую она похожа. А может, она здесь лишь для декорации, чтобы мы чувствовали себя как дома. Наверняка инопланетяне предварительно изучили нас и должны знать, что мы едим. Мы все откликнулись на их приглашение, полагая, что оно сделано из добрых побуждений. – Лицо Эй Джи не отразило никаких эмоций, хотя Морган сам на мгновение задумался, а так ли это. Есть очень существенная разница между разведкой и исследованием, и Морган понимал, что на кое-какие совещания его не приглашали. – Во всяком случае, мы все надеялись, что риск себя оправдает. По-моему, остается только ждать. Должны же наши хозяева хоть как-то себя проявить! А может, нас просто держат в карантине?

– Как бешеных собак, – заметил Техада. – Или же они наблюдают за нами, чтобы увидеть, как мы будем осваиваться в новой среде. Как будем вести себя в их мире, совершенно не похожем на наш.

Они подошли к испещренной отверстиями, словно соты, стене и посмотрели вверх, на сводчатый купол и открытые пасти пещер. Откуда-то с высоты тонкими струйками сочилась вода, стекая по светлому камню на пол. Люди уже пили ее; кто-то с торжественным видом поливал приятелю голову, а другие просто со смехом плескали друг другу в лицо. Какой-то мужчина, заметив, что за ним наблюдают, крикнул:

– Она свежая!

Раф Техада покачал головой. Морган подумал об очистителях воды, которые они взяли с собой; на такую толпу их, естественно, не хватило бы.

Стена представляла собой лабиринт коридоров и пещер. Некоторые были неглубокими и заканчивались тупиком, некоторые изгибались, пропадая из вида. В высоту они тоже были разные: то в два человеческих роста, то в половину. Стайка подростков панковского вида уже обследовала ближайшую пещеру, обмениваясь возбужденными и невнятными восклицаниями на просторечном североанглийском диалекте. Все они как один были одеты в черное, с серебряными цепями и россыпью серебряных гвоздиков, украшавших ушные раковины и ноздри. Лица девушек были покрыты густым слоем косметики, глаза подведены жирной черной линией, пухлые губы накрашены кроваво-красной или темной, как чернослив, помадой. Сент-Джон Эмрис вежливо кивнул ребятишкам, когда они проходили мимо. В ответ ему показали средний палец и осыпали градом непристойностей. Одна из девушек пронзительно расхохоталась.

– Им действительно самое место в пещере, – пробормотал Эй Джи. – Повиснуть там вниз головой…

Эмрис остановился у пустой пещеры в промежутке между двумя группами людей.

– Здесь мы можем укрыться от нескромных взглядов. Узкий вход вел в достаточно обширное помещение. От стен струился мягкий белый свет. Они вошли в пещеру, нагнув при входе головы и оставив четырех членов отряда охранять вход.

– Попробуем сообразить, в чем тут дело, – сказал Эмрис.

Он вынул рацию, включил ее. Ни звука – даже статических помех, и тех не было. Лампочка тоже не загорелась.

Бее остальные полезли в карманы, вытащили свои аппараты, проверили… Ничего. Словно выполняя какой-то номер в пантомиме, все без слов взяли запасные батарейки, вынули неработающие, заменили их. Морган открыл крышку переносного компьютера, включил его. Экран остался темным. Дефорест Пьетт и его помощник вытащили из упаковок детали походной радиостанции с антенной и собрали ее. Включили… Глухо.

– Похоже, мы влипли, – заметил Рахо.

– Не грусти. – Грег Дровер обнял его за плечо. – Мы все-таки вместе.

Рахо со злостью толкнул его локтем в грудь. Дровер отшатнулся, подняв руки и шутливо прося пощады. Эй Джи утихомирил их взглядом.

– Я не могу ее врубить, – сказал Пьетт. – Дело не только в батарейках. Устройство для преобразования световой энергии в электрическую тоже сдохло.

– Они что – нарочно это делают? Хотят отрезать нас от внешнего мира?

– Вряд ли, – произнес Морган.

Он открыл корпус своего компьютера, обнажив его внутренности. Зеленая пластина выглядела неповрежденной, но электросхема была присыпана пылью. Морган смахнул пыль с чипа пальцем в резиновой перчатке. На кончике пальца остался серый след.

– Черт побери! – вырвалось у кого-то. Наступила тишина.

– Может, окружающая нас среда повреждает силикон? – растерянно проговорил Морган. – Какие-нибудь бактерии, которые съедают его…

Пьетт хмуро глянул на Моргана.

– Значит, по-вашему, какая-то бактерия случайно залетела в наше оборудование, начала там размножаться – и вывела все приборы из строя за два с половиной часа? Вы знаете хоть один микроорганизм, способный размножаться с такой скоростью?

– А сам ты что думаешь? – спросил Эмрис, хотя, судя по выражению лица, капитан уже пришел к какому-то выводу.

– Более вероятно, что нас опрыскали этими бактериями, про которые говорит проф. Вряд ли мы подцепили их случайно. Вот вам и объяснение, на что ушли два часа.

Все ненадолго умолкли.

– В таком случае возникает вопрос, – продолжил Пьетт, снова присев на корточки, – чем еще нас опрыскали? И для чего?

– Проверьте оружие, – коротко распорядился Эй Джи. Морган смотрел, как остальные распаковывают и достают свое оружие. Такого обширного арсенала он не видел с тех пор, как еще подростком наблюдал за полицейскими, которые устроили погоню за грабителем. Тогда он и трое его друзей забрались на крышу и глядели в просвет между двумя зданиями, передавая друг другу бинокль и самодельный телескоп и совершенно забыв об опасности, которой они подвергались.

Если исключить случайное воздействие окружающей среды, и их действительно опрыскали бактериями, поедающими микрочипы, что бы это могло значить? Акт враждебности? Или защиты? Тогда почему выведено из строя электронное оборудование – и даже кардиостимулятор, – а оружие оставлено нетронутым? Значило ли это, что их незримых хозяев больше интересовало поведение людей вообще, чем вспышки агрессии у отдельных землян? Или они просто хотели, чтобы ни одно слово не донеслось до Земли от десятков тысяч – если не больше – людей, сделавших шаг в неведомое?

Морган потер лоб, пытаясь вспомнить, слышал ли он что-нибудь (или видел) в промежутке между ожиданием и прибытием. Но вспоминались только нервное ожидание, раздражение из-за непрекращающегося дождя и отблески света в глазах окружающих – света от автоматических камер. Интересно, что же записали эти камеры, если вообще что-нибудь записали? А может, их открыли где-то в пятнадцать—двадцать минут первого и обнаружили лишь превратившиеся в пыль чипы? “Господи! – вдруг подумал Морган. – А вдруг этими бактериями заражена вся Земля?”

“Ты просто параноик, – возразил ему Морган-ученый. –С какой стати им было пускаться на такие сложные уловки приглашать и забирать с собой такую толпу?”

“Лабораторные испытания, – заявил параноик. – Инопланетяне планируют вторжение и хотят исследовать наши реакции”.

“Нечего смотреть всякую чушь по вечерам!” – фыркнул ученый.

“Соглашаться на эту авантюру было полным безумием”

“Ты только что это понял?”

– Что вас так забавляет? – спросил Эй Джи, увидев егс улыбку.

– Я прислушиваюсь к спору своих внутренних голосов.

– Есть какие-нибудь идеи?

– Слишком много. Возможно, это случайное заражение. Возможно, мера предосторожности. Возможно, это стратегия, направленная на то, чтобы мы не смогли связаться с Землей. Недаром они были так скупы на информацию о себе. А может, они просто хотят, чтобы мы таким образом начали приспосабливаться к их окружающей среде. Она явно отличается от того, что видят наши глаза. По сути, мы видим что-то вроде виртуальной реальности.

– И на самом деле нас здесь нет, – ехидно заметил Рахо. – Нет, все это слишком странно.

Кто-то начал было возражать… И тут погас свет.

Наступила полная тишина, сменившаяся звуком спотыкающихся шагов и тихим бормотанием. Кто-то наткнулся на кого-то во тьме – и невольно вскрикнул.

– Стойте на месте, – велел Эй Джи. – Дровер! Ты ближе всех к выходу. Там снаружи тоже темно?

Последовал краткий обмен репликами между Дровером и часовыми.

– Да.

Со временем тьма чуть рассеялась, превратившись в синие, как индиго, сумерки. Морган видел лишь смутные фигуры людей, прислонившихся к стене пещеры.

– Похоже, придется здесь заночевать, – сказал Сент-Джон Эмрис. – Давайте зажжем лампы.

При свете ламп, которые они поставили в самой глубине пещеры, чтобы не слепить часовых и не привлекать внимания толпы, Морган сунул свой бесполезный компьютер в рюкзак. Его рука наткнулась на твердую коробку. Он вытащил ее, еле подавляя истерический смешок, готовый вырваться из горла. У него было больше десятка компакт-дисков, переполненных изображениями инопланетного корабля, компьютерными моделями, данными спектральных анализов и выводами… Самая полная коллекция картинок, зарегистрированных всеми земными и орбитальными телескопами, которую Морган сумел собрать за двадцать девять дней, прошедших после первого сообщения о том, что “там что-то есть”, до тех пор, когда инопланетный корабль недвусмысленно появился на земной орбите. Что именно Морган собирался с ними делать, он и сам не знал. Может, ему хотелось немного похвастаться собранной обширной информацией? Но кого он надеялся обмануть, если не смог обмануть даже себя? Информация, как бы обширна она ни была, не есть знание, хотя она может замаскировать нехватку знаний.

Морган сунул коробку обратно и снова порылся в рюкзаке, вытащив на сей раз голубую прозрачную папку. Он снял большими пальцами резинки с двух углов и открыл папку, вдыхая слабый химический запах, разложил снимки рядком, стараясь разгладить скручивающиеся углы, пока его не осенило прижать их монетами, которые он до сих пор по привычке носил в кармане. Затем начал разглядывать их – новым взглядом, не как на Земле, где восприятие искажалось нетерпением и ожиданием чего-то нового.

С интервалом примерно в сутки снимки показывали, как объект приближается к Земле. Сначала его засняли на орбите Марса – сероватый предмет километров двадцати пяти в длину, летевший с большой скоростью. Первые двадцать часов даже боялись, что это астероид; возможно, тот самый Большой Астероид. Но не успели апокалипсические настроения распространиться, как были получены увеличенные снимки объекта, и оказалось, что он правильной формы, гладкий и с дыркой в центре. По мере приближения к Земле объект замедлил скорость и изменил свою форму. Пустой центр заполнился, цилиндрический корпус округлился – и на орбите возник корабль в форме эллипсоида, казавшийся в солнечном свете темно-серым матовым пятном. Спектральный анализ сего предмета был назван одним из самых флегматичных исследователей “ошеломляющим”; ходили слухи о том, что двое горячих голов из Европейского космического агентства предлагали объект обстрелять. Корпус корабля состоял из смеси органических и металлорганических веществ, устойчивых к низким температурам, но по мере приближения к Солнцу превращавшихся в более стабильные соединения и поглощавших значительную часть спектра электромагнитных излучений. Химики заговорили даже о возможности воссоздания этой субстанции, хотя им возражали, что это равнозначно желанию воссоздать масляные краски пятнадцатого века, глядя на “Тайную вечерю” Леонардо да Винчи.

Когда корабль подошел ближе к телескопу Хаббла и были получены последние серии данных, сеть Интернета практически захлебнулась требованиями доступа к снимкам, три самые большие обсерватории мира выдержали трехнедельную осаду репортеров, а ученые перешли в контрнаступление, обнаружив, что с обычной публикой вполне даже можно общаться. Политики делали заявления, правительства заключали союзы и создавали особые подразделения; некоторые режимы пали; все вдруг вспомнили Нострадамуса; несколько дорогостоящих научно-фантастических фильмов провалились из-за отсутствия интереса публики; в радиопередачах “врач по телефону” сексуальные проблемы сменились проблемами ксенобоязни. Религиозные лидеры предупреждали об отчаянии и ложных идолах, но Морган видел также, как один пожилой кардинал подпрыгивал, как ребенок, говоря о бесконечной способности Господа удивлять и радовать.

Двое суток звездолет инопланетян кружил по земной орбите, осторожно лавируя между скопищем спутников, космических станций, телескопических платформ, в то время как люди пытались связаться с ним, используя все мыслимые виды коммуникаций. Дети посылали в ночное небо тщательно разработанные закодированные послания с помощью факелов. В горах и на равнинах жгли сигнальные огни – порой с катастрофическими последствиями, как это было в Австралии. Общественные, частные и пиратские радиостанции передавали приветствия от организаций, отдельных личностей и групп, на всех каналах и по крайней мере на девяти десятых мировых языков. Просьбы правительств очистить эфир оставались без внимания; еле удалось защитить от нашествия радиолюбителей каналы полиции и чрезвычайной связи. Пилоты коммерческих авиалиний бастовали, отказываясь летать из-за засоренного эфира. Дипломаты всех стран спорили до хрипоты о приоритетах, протоколах и уставах. Карикатуристы изображали, как инопланетный корабль улетает в поисках более спокойного места или же маленьких зеленых человечков, чьими первыми словами были “Есть у кого-нибудь таблетки от головной боли?”, а также картины завоевания пришельцами человечества.

А затем инопланетяне ответили. Послание пришло на всех волнах, используемых человечеством, и на всех языках. Специалисты считали, что “розеттский камень” – то есть возможность изучить основные фразы человеческих языков – инопланетянам дали бесконечные приветствия, в особенности официальные, которыми их забрасывали с Земли. Другие возражали, что это невозможно, что надо знать хотя бы один язык, чтобы начать расшифровку… Споры спорами, однако послание было фактом бесспорным – и очень кратким. Инопланетяне сообщили, что являются представителями смешанного сообщества разумных видов, исследующих галактику сотни тысяч лет. Если кто-то из людей хочет к ним присоединиться – добро пожаловать. Надо лишь встать на расстоянии десяти метров от любого водоема с соленой водой, ночью, через двадцать три дня.

А потом – тишина. Никаких ответов на бесчисленные просьбы о более подробной информации, никаких объяснений или подтверждений. Пришельцы послали землянам сообщение и теперь ждали ответа – в виде тех, кто предложит свои услуги в означенную ночь.

Морган вытащил блокнот, который всегда носил с собой, хотя и пользовался им редко. Он уже и не помнил, когда в последний раз писал рукой более или менее длинный и связный текст; как правило, его записи представляли собой хаос из слов и рисунков – карту мыслей, непонятную ни для кого, кроме него самого. Когда ему надо было написать связный текст, а не просто зафиксировать мысли, Морган набирал его на клавиатуре.

Он вспомнил все данные, которые ему удалось собрать, все наиболее правдоподобные гипотезы земной науки. Берег Чесапикского залива в свете прожекторов. Попытки проникнуть в тайну двух потерянных часов. Место, где они сейчас находились – судя по всему, корабль, хотя это было лишь предположение, основанное на отсутствии других предположений. Членов отряда, которые дурачились, подтрунивая друг над другом, словно у себя в казарме… Они затеяли абсурдное до нелепости соревнование, пытаясь создать самое впечатляющее нестандартное оружие. Лидером, естественно, был старший оружейник сержант Адлаи Лецце, смастеривший арбалет и бумеранг, хотя в категории оружия устрашения золотую медаль могло получить мачете Рахо. Эй Джи, капитан и Пьетт обсуждали, удастся ли хотя бы в будущем спасти электронное оборудование, а если нет, то как его лучше уничтожить. Морган сомневался, что что-нибудь удастся починить, в том числе и его компьютер, но, как ни странно, ему очень не хотелось с ним расставаться – в памяти должна была сохраниться информация. Хотя с каждым часом эта информация все больше утрачивала свое значение… Интересно, подумал Морган, как далеко они сейчас от Земли?

“Начинай сначала, – велел он себе. – Думай. Анализируй”. Только когда он сумеет сформулировать вопросы и хоть как-то сориентироваться в этой сплошной неопределенности, можно будет приступить к поиску ответов.

5. Хэтэуэй Дин

Дорогие мама, лейтенант Пета, сэр Дэйв – победитель драконов, Джонни и моя маленькая Джой!

Я была так сердита на вас и на себя за эту глупую ссору перед моим отъездом, что даже не успела написать и объяснить толком, почему я улетаю. Кстати, из-за чего мы ссорились? Я совершенно забыла. А теперь вы небось думаете, что я удрала из-за скандала, хотя в своей записке я пыталась втолковать вам, что это не так. Я действительно решила улететь с инопланетянами.

Я хотела написать вам еще на Земле. Но существует масса способов послать сообщения через космос. Вы знали бы об этом, если бы слушали дядю Стэна так же часто, как я. Я придумаю, как вам его переслать – и все остальные письма, которые я напишу, тоже. С кораблем, астероидом или даже в бутылке, если придется.

Вот что я хотела вам сказать.

Хоть я и улетела, я люблю вас всех до одурения. Моей любви больше, чем песчинок на пляже. Моей любви больше, чем планктона в океане. Моей любви больше, чем клеток в мозгу. Моей любви больше, чем атомов во вселенной. Я люблю каждый волосок на ваших головах, и каждую веснушку на ваших носах, и каждую морщинку возле ваших глаз (прости, мама!). Единственное, что я люблю в этом человеке – ну, вы знаете о ком я (да, мама, я про Аллена), – так это как он улыбается. Чтоб мне провалиться, если вру!..

Но дело не в Аллене. Правда, мама. И не в том, что ты вышла за него замуж. И не в том, что жизнь с ним была такой невыносимой, что я решила сбежать куда угодно. Я терпеть не могу слово “шанс”. Его так опошлили! Его треплют почем зря – и когда пытаются что-то продать, и когда заставляют нас сидеть в школе и выпрашивать подачки. Но это действительно уникальный шанс. Я знаю: многие не верят, что инопланетяне пригласили нас просто так; многие говорят, у них должна быть причина для такого приглашения – например, что они хотят нас съесть, или внедрить в нас свои яйца, или сделать из нас рабов или еще что похуже. Но инопланетяне – они с другой планеты, а потому не похожи на нас. Быть может, настолько не похожи, что они действительно способны на приглашение без всякого злого умысла. (Я очень надеюсь, что НАСА позволит дяде Стэну принять их приглашение. Он хочет этого не меньше, чем я. Но если его заставили остаться, не звоните ему и не ругайтесь. Он тут ни при чем. Я сама так решила.)

Ну вот. А теперь я должна сказать вам – почему. Это самое трудное. Я знаю, вы считаете свою жизнь прекрасной, и лишь одна я вам ее отравляла. Надеюсь, вы и впредь будете так думать (не обо мне, а о жизни). Я знаю, каково это, когда у тебя отнимают то, чем ты гордился. Поэтому я хочу, чтобы вы наслаждались жизнью – а также домом и деньгами. Я хочу, чтобы вы наслаждались жизнью с ним. С Алленом. Даже я понимаю, что он неплохой человек.

Но я по-прежнему не считаю, что раньше мы были неудачниками. Я не думаю, что мы были обузой для общества, отбросами, из которых непременно должны были вырасти серийные убийцы и проститутки. Это верно: мы часто сидели на мели, иногда нам нечего было есть, мы ругались почем зря – но у нас были на то причины. Да, конечно, порой мы прогуливали школу, и надеть нам было нечего, и на учебники денег не хватало. Но это не наша вина – и не твоя, мама. Ты не виновата, что вышла замуж совсем молоденькой и родила пятерых детей. И мы не виноваты в том, что мы были бедны. Это не преступление. И то, что ты осталась одна с нами на руках, – тоже не преступление. И папа не виноват, что умер, хоть он и курил. Дурацкая реклама и проповеди запудрили нам мозги. Вдруг оказалось, что он сам, видите ли, виноват, что у него рак! А при чем тут курение? Если б у него рак легких был, тогда еще понятно…

В общем, вся наша жизнь вдруг оказалась одной большой ошибкой. Если бы мы были хорошими людьми, мы не были бы бедными, и мы не делали бы того, что делали, и с нами не случилось бы то, что случилось. Можно подумать, все это было лишь дурным сном, вроде тех кошмаров, которые показывают по телеку. И вдруг вышло, что я слишком рано повзрослела и присвоила себе роль главы семьи, и потому мои проблемы с Алленом – нечто вроде транссексуального Эдипова комплекса. Да любой инопланетянин куда нормальнее этих психоаналитиков! Я была просто старшим ребенком в семье, причем отнюдь не паинькой. Без меня еще неизвестно, что было бы с остальными. Я не стыжусь, что стала сильной – и осталась такой. И я не считаю себя испорченной. Просто он внезапно стал моим отчимом, и оказалось, что он, и учителя, и психоаналитики знают все, а я – ничего. Я же всех вас знаю гораздо дольше, чем они! Но это, понимаете ли, не в счет. Даже ты, мама, так считаешь. Ты купилась на всю эту брехню о том, как плохо мы жили. Ты больше не хочешь, чтобы я была для тебя опорой, как раньше.

А что касается ребенка… Я забеременела вовсе не потому, что пыталась привлечь к себе внимание или доказать, что я все-таки женщина. Причина в другом: из-за антибиотиков, которые я глотала, чтобы вылечить ступню, противозачаточное средство не подействовало. Понятно? Нога у меня, конечно, болела, но я не думаю, что это было что-то серьезное. Мы не привыкли бегать по врачам из-за каждого пустякового пореза. Тебе не кажется, что док Сонкаут мог бы предупредить насчет антибиотиков? В конце концов, на Земле далеко не все сохраняют девственность до восемнадцати лет… Ха-ха-ха!

Мне будет так вас всех недоставать, когда родится моя дочурка! Я все пытаюсь придумать ей имя, в котором было бы хоть по буковке от вас от всех – только чтобы это не слишком странно звучало. Хотя, конечно, это не важно. Инопланетянам все наши имена покажутся странными. Она будет первой гражданкой галактики – если только здесь нет какой-нибудь будущей мамочки, которая меня опередит. Но это вряд ли, я уже на шестом месяце. В школе на меня смотрели как на помешанную противницу абортов. Никто не понимал, почему я не хотела сделать маленькую и простую процедуру, пока ничего еще не было заметно. Они действительно считают, что лучше быть мертвым, чем жить в бедности. Если бы ты думала так же, мама, когда папа заболел, а ты носила Джой – или когда он потерял работу, а ты была беременна Дэйвом, – они не родились бы на свет. Я все время думала об этом, когда меня уговаривали быть благоразумной, и вкручивали, как тяжело ребенку расти без отца, и пугали статистикой про матерей-подростков.

В тот день, когда я вернулась из клиники, а потом блевала час подряд и не хотела тебе говорить, что со мной, – именно тогда это и произошло. Они говорили, что я бью братьев и угрожаю физической расправой тому легавому, который надругался над Петой. Они говорили, что их беспокоит моя склонность к насилию. Мне, правда, не сказали, что ребенка у меня отберут; они были слишком осторожны. Но мне дали это понять. Я просто не могла тебе рассказать, потому что он – сама знаешь кто – внушил бы тебе, что я все выдумала, а я не смогла бы этого вынести. Быть может, в его мире такого не бывает, но мы-то с тобой знаем, верно? Я не хочу, чтобы мой ребенок повторил мою судьбу. Я не хочу пережить то, что ты пережила в ту ночь, когда Пету привезли домой изнасилованной. И я не хочу бить своего ребенка, как била братьев, чтобы они не выросли убийцами. Надеюсь, здесь ему будет лучше.

Пета! Обязательно попади на Олимпиаду! У тебя есть все данные – и никому не позволяй внушить тебе, что это безнадежно, потому что ты слишком поздно начала. Не позволяй, чтобы тебя всю оставшуюся жизнь считали “травмированной”. Да, это случилось, тебе было очень хреново, но ты выдержала. Так что живи теперь дальше и делай то, что ты должна делать. Когда тебя будут показывать по телеку, ты на Земле услышишь, как я буду болеть за тебя.

Дэйв! Я знаю, как ты сердишься на меня. Ты уже полюбил моего будущего ребенка. Я оставила тебе ультразвуковое фото, похожее на спаривающихся в метель осьминогов. Найди хорошую женщину и роди десятерых (я имею в виду детей, а не осьминогов). Одну из дочек назови в мою честь (Хэтэуэй, а не Харриет, иначе я вернусь и застрелю тебя из лазерного пистолета). Но сначала чуть-чуть остепенись. Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрягу за то, что ты избил свою жену или убил кого-нибудь – просто потому, что тебя достали. Поскольку сейчас я далеко и ты не сможешь мне двинуть, даю совет: поступи на службу в полицию. Они там, конечно, не святые, но твой опыт поможет тебе стать хорошим полицейским и, не исключено, даже исправить немного нравы полиции. Ты же знаешь, почему дети ненавидят легавых… Я хочу, чтобы ты защищал справедливость. Я хочу, чтобы ты был настоящим рыцарем. Жаль, что ты не поверил в инопланетян. Я очень была бы рада, если бы ты был сейчас со мной.

Джонни! Это хорошо, что ты любишь его… ну, сам знаешь кого – Аллена. Чтоб мне провалиться, если вру! Папа не рассердился бы на тебя – и я тоже не сержусь. Ты нравишься ему больше всех нас. Я думаю, из тебя выйдет замечательный врач, если ты этого захочешь. Но знаешь, я немного беспокоюсь за тебя. Будь собой! Запомни: ты ничем не обязан жертвовать для того, чтобы тебя любили. Те, кто навязывает тебе свою волю, не любят тебя – они жаждут власти. Так что следуй за своей звездой, и все будет хорошо. Не просто хорошо – все будет гр-р-рандиозно! Ты только посмотри на дядю Стэна: с чего он начал – и кем стал!

Джой, моя маленькая принцесса! Порой у нас с мамой опускались руки, и если мы продолжали жить, то лишь потому, что не могли тебя бросить. Сейчас тебе кажется, что ты попала в страну чудес. Надеюсь, это чувство останется с тобой на долгое-долгое время. Только не превращайся, пожалуйста, в одну из этих богатеньких сучек. Я серьезно! Мне кажется, ты станешь актрисой или знаменитым видеопродюсером. Ты у нас та еще штучка… Не пойми меня неправильно, сестренка: мне нравится твоя уверенность в себе, и я надеюсь, что моя дочурка пойдет в тебя. Главное – не заносись и остерегайся звездной болезни. Надеюсь, ты будешь писать мне и держать меня в курсе. А когда твои фильмы выйдут на экран, я тоже буду их смотреть.

Мама! Что бы там ни говорили, тебе не в чем раскаиваться. Ты вырастила нас. Все, что я дам своему ребенку, это от тебя. Моей девочке со мной ничего не угрожает. Я буду замечательной мамой. Такой же, как моя мама.

Я люблю вас всех бесконечно и вечно. Живите счастливо! Я тоже буду жить, хоть и не на Земле…

Ваша падающая звезда Хэт.

6. Софи

Софи почти уже дошла до стены, когда погас свет. Она глядела вверх, на свод, в то время как Мелисанда терлась о ее ноги, пронзительным мяуканьем жалуясь на весь этот бардак.

Тьма была внезапной и почти кромешной. Громадная пещера наполнилась возгласами, всхлипами и воплями. Софи поставила корзинку и присела на корточки, пытаясь нащупать Мелисанду, которая скребла когтями пол где-то рядом. Кошка зашипела у нее под рукой. Зажженная спичка рассыпала кругом искорки и осветила на мгновение три ошеломленных черно-белых лица. По всему залу вспыхивали огоньки быстро гаснувших спичек. “А вдруг покрытие пола загорится?” – испуганно подумала Софи. Похоже, кто-то рядом решил это проверить и бросил на пол спичку. Та зашипела и погасла, оставив лишь тонкую струйку дыма. Софи судорожно вздохнула, с облегчением чувствуя под рукой тепло Мелисанды. Сердце билось как бешеное от инстинктивного страха темноты – и осознанного страха неизвестности.

У противоположной стены пещеры кто-то разжег костер, бросая в него одежду и бумаги. Темные фигуры людей устремились к свету.

Мелисанда повернула голову. Ее глаза слабо мерцали во тьме, которая, как и свет, казалось, исходила от всей поверхности стен.

– Давай-ка найдем местечко поудобнее! – шепнула ей Софи.

В крови бушевал адреналин, и рюкзак с корзинкой показались Софи тяжелее обычного. Но она продолжала идти. Стены были почти неразличимы, так что остановилась она скорее не потому, что что-то увидела, а повинуясь чутью и причмокиванию Мелисанды, которая лакала водичку. Эх, не напоила бедную кошку, пока было светло!.. Софи подставила к стене ладонь и выпила, решив разделить судьбу Мелисанды. У воды оказался странноватый вкус – выхолощенный, как у дистиллята в колбе.

– Прости, Мел, – пробормотала Софи. Светлое пятнышко во тьме довольно заурчало.

Софи нашла сухое незанятое место и попыталась было сунуть кошку в корзинку, но Мелисанда вопила как резаная, пока Софи не отпустила ее.

– Только осторожнее, черт побери! – прошептала она, глядя вслед Мелисанде, как призрак растворившейся во тьме.

Здесь, в чужеродных сумерках, по крайней мере было тихо. Вспомнились сумерки на пристани озера Листер. Свет из кают на воде. Звуки голосов, раздающихся с крыльца и из открытых окон за спиной. Мерцание светлячков в густой темноте под елками. Ощущение прохладного воздуха на голой коже. Поцелуи согретой солнцем воды на ногах. Жужжание невидимых во тьме москитов.